"Тени войны" - читать интересную книгу автора (Оверчук Алексей)

13

Я неожиданно проснулся среди ночи. Словно меня толкнули изнутри. Разбудить разбудили, а сказать зачем — забыли.

За окном шелестели машины. По стене соседнего дома прыгали красные пятна уличной рекламы. Сначала прилипало одно пятно, потом справа появлялись еще три. Световые пятна пульсировали, наливались соком и, когда достигали зрелости, тут уж прорывали окончательно, и вся стена начинала дико вращаться и пульсировать несметными полчищами световых зайчиков.

Я принялся вспоминать события последних дней. Итак, после убийства агента разведки в Москве я оказался в Париже с британским паспортом. Если меня поймают, то уже только за это я получу не меньше пяти лет. Да. По российским законам дадут примерно столько. А сколько по французским законам полагается? Наверное, столько же. Хотя как сказать. У меня ведь британский паспорт поддельный, а не французский. Значит, французских законов о подделке документов я формально не нарушал. А незаконное пересечение границы — забыл? М-да. Это еще пять лет как минимум. Итого получается около десяти лет. Если французская полиция вычислит меня, расследуя взрыв в «Мулен Руже», то за все это… О-о! Или сбежать в посольство? И что я там скажу?! Мол, вот у меня тут поддельный британский паспорт, а сам я случайно оказался в секретной операции российской разведки и теперь хочу к маме?.. Да как только я заявлюсь в посольство, мною тут же займутся люди из ФСБ и ГРУ. А если все, что здесь происходит, на самом деле их операция? Вяземский — единственный, кого знаю. И знаю ли?.. В операции могут быть задействованы десятки людей. В том числе и люди из посольства. Как только они поймут, что я решил их сдать, шлепнут меня по-тихому, и дело с концом.

Я вздохнул. Что остается? Быть рядом с Вяземским. По крайней мере пока.

Теперь о Ридделе… Профессор указал мне на него и дал заминированный букет неспроста. Он уже знал, чем все закончится, и просто подстраховался. Риддел и его дама по-любому должны были погибнуть. Моя миссия заключалась в том, чтобы выманить агента и передать даме заминированный букет с розами. Я засветился везде, профессор остался в тени. Классическая подстава.

Хорошо. С этим разобрались. А кем были парни в туалете и в машине? Они ведь и меня убили бы, если бы не киллер-очкарик. Может, головорезы с профессором заодно?

Нет. Судя по погоне на парижских улицах, нет. Они собирались убить и профессора тоже. Вот зараза! Совсем запутался! И еще этот киллер-очкарик со скрипичным футляром… Пистолет, похожий на коллекционный кольт профессора… Стоп! А что он там сорвал с шеи Риддела? Какая-то цепочка и на ней… Нательный крестик? Зачем ему понадобился крестик? Может, он собирает крестики своих жертв? С другой стороны, он ничего не взял у того агента в Москве. Да и Риддела прикончил совсем не он. Но вот агента он обыскал, а к тем подонкам даже не притронулся. Почему?

За окном уже светало. Закрапал дождик. Мелкие капли покрыли окно и стали играть в догонялки.

Я принял душ, надел свой несчастный костюм и пошел в номер профессора.

Вяземский не спал. Ходил по комнате и разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Говорил… на китайском языке.

Увидев меня, он кивнул на кресло, предлагая устраиваться, и продолжил гнусавить в трубку.

Трехлитровая бутыль вина, которую профессор притащил с собой вчера ночью, была пуста наполовину. Я налил себе стаканчик.

— Не надо, — остановил меня профессор. Он уже закончил говорить по телефону. — Вино с утра расслабляет. Возьми лучше виски в барной тумбочке под телевизором.

Он вынул из телефона сим-карту и спустил ее в унитаз. Вставил новую карту в трубку и включил телефон.

— Думаете, они не знают китайского? — спросил я с сарказмом.

Кого бы это я имел в виду, говоря «они»? Кто это должен слушать разговоры профессора на китайском?

Но профессор отлично меня понял.

— Китайский язык — еще полдела. Чтобы правильно разобраться в сути разговора, надо знать и особый код, состоящий из цитат Конфуция.

Он смотрел на меня с доброжелательством врача в доме для умалишенных.

— Вам не кажется, что мы должны объясниться, профессор?

— Потом, потом, — отмахнулся он.

— Когда потом?

— Потом… Как твоя книга?

— Благодаря вам не написано ни строчки. И вообще неизвестно, будет ли она когда-нибудь написана. Благодаря вам до написания романа я попросту не доживу.

— Зато благодаря мне ты еще жив!

— Да, но благодаря кому я оказался в ситуации, при которой должен радоваться, что еще жив, что меня надо спасать?!

Я разлил виски по стаканам, мы выпили.

Вяземский излучал оптимизм и благодушие. И это меня злило. Тут такое происходит, а ему хоть бы хны!

Профессор еще разлил по стаканам, добавил льда, порезал лимон.

— Пока, на первое время, Леша, я скажу тебе, что происходит. — Долька лимона скривила ему лицо. — Мы участвуем в одной секретной операции российской разведки. Откуда, думаешь, взялся твой британский паспорт? Кто нас так легко переправил через границу? Откуда деньги, в конце концов, на отель, питание, на машины и прочее? Неужели ты полагаешь, будто все это можно организовать без государственной поддержки?

— Тут я с вами согласен.

— Вот и чудно! У тебя есть отличный шанс, Леша, не служа в разведке, будучи гражданским лицом, журналистом, — указательный палец Вяземского устремился вверх, показывая всю значимость момента, — понаблюдать за тайными операциями изнутри. Даже поучаствовать в них лично!.. Вот ты вскорости посетишь еще одного агента…

— Ну уж не-ет! — Я стукнул стаканом о столик. — Чтобы меня опять попытались убить?

— Это очень важная встреча, Леша. Один из ключевых эпизодов твоей будущей книги! — Профессор пересел ко мне поближе, заговорил влажным шепотом. — Агент Симон Райнис. Один из тех, кого готовили для уничтожения лидеров стран НАТО. Важная фигура!

— Почему бы вам самому с ним не встретиться?

— Но журналист-то ты! Объяснишь ему, что к чему. Уверен, он тебе не откажет.

— Помнится, Риддел тоже не отказал мне. А потом чуть не грохнул! И грохнул бы, если б его не грохнули!

— То есть ты отказываешься? — провоцировал Вяземский. — Идешь на попятную? Шмыгаешь в кусты?

Я насупленно молчал. Ни да, ни нет. Но ясно, что — согласен.

— Ты, кстати, удостоверение журналистское Ридделу показывал?

— Откуда оно у меня? Меня ж уволили.

Григорий Алексеевич замолчал, о чем-то размышляя.

— Сделать тебе удостоверение я пока не могу. Времени нет. Но ты потом мне напомни. Ладно?

Я кивнул. Ладно.

— Теперь о другом, не менее важном… — Профессор подошел к настенному шкафу, открыл дверцы. На вешалках висели джинсовые куртки и штаны, рубашки в клетку разных цветов с коротким рукавом. Внизу — кроссовки и мужские сапоги из крокодиловой кожи. — Твой новый гардероб… Снимай свой заколдованный костюм.

Одежда и кроссовки пришлись впору. Я посмотрелся в зеркало. Другое дело! Не охранник с тупой мордой, а вполне модный парень!

Профессор тем временем вынул из карманов костюма мой бумажник и документы. Протянул мне. Костюм смял в комок и сунул в пакет:

— На улице выбросим в какую-нибудь мусорку.

Я должен был позвонить Райнису и договориться о встрече — желательно в каком-нибудь публичном месте. Профессор обязательно будет там где-то поблизости. Только не надо искать его глазами.

Мы выбрали таксофон за несколько кварталов от нашего отеля. Профессор протянул мне бумажку с номером.

— Я тут подумал, — сказал я в нерешительности, — может, не стоит говорить с ним на русском, как с Ридделом? Может, они именно этого пугаются?

— Ты же российский корреспондент! На каком еще языке тебе с ними говорить? Один твой московский выговор вызовет к тебе больше доверия, чем любое удостоверение мира.

Я набрал номер отеля «Риц». Для тех, кто не в курсе, — один из самых дорогих отелей Парижа. После первого же гудка ответил приятный женский голос. Коммутатор.

Я назвал номер апартаментов. Раздался щелчок, и послышались густые гудки нового соединения.

— Да? — по-французски, голос мужской.

— Симон Райнис? — заговорил я на русском. — Это вас беспокоит московский корреспондент… — Я представился.

Пауза.

— Але!? — забеспокоился я, что нас разъединили.

— Да, это я, — подтвердил неохотно голос. Мужчина говорил на русском.

— Я журналист. Пишу книгу о разведке. Работаю в Москве. Там от своих знакомых узнал, что Западная группа войск усиленно занималась разведкой и подготовкой диверсионных подразделений. Мне дали имена офицеров, кто этим занимался. Так я и вышел на вас.

Райнис опять долго молчал. Я снова заалекал. Наконец, он произнес со вздохом:

— Откуда вы узнали номер этого телефона?

— От моих друзей. Скорее всего, от наших общих друзей, я так понимаю.

Профессор делал страшные глаза, давая понять, чтобы я не слишком увлекался враньем.

— Хорошо… Кто с вами еще?

— Я вообще-то один, — соврал я. Райнис, похоже, не поверил:

— Мы можем встретиться в отеле «Пийон». Знаете, где это?

— Впервые слышу.

Райнис объяснил, как проехать. Я записал: Монмартр, 32.

— Приходите сегодня в два часа дня. Надеюсь, вы сегодня свободны?

— Конечно! Моя главная задача — собрать материал для книги. Чем еще я могу заниматься в такой ответственной командировке?

— Мало ли, — хмыкнул Райнис. — Может, у вас назначены другие деловые встречи. Вы уже виделись с другими… моими коллегами?

Вяземский, внимательно слушавший наш разговор, тут же отчаянно замахал головой.

— Нет. Я вчера только прилетел.

Вяземский состроил болезненную гримасу. Ну да, я ответил с лишними подробностями. Райнису ничего не стоит после нашего разговора связаться с аэропортом и выяснить, прилетал ли такой-то вчера в Париж?

— Офис 342, — продолжал диктовать Райнис. — Там располагается моя контора.

— Большое спасибо! Вы очень меня обяжете этой встречей.

— Надеюсь… — Райнис положил трубку.

Мы сели с профессором за столик уличного кафе и заказали по кофе с коньяком. Вяземский опять принялся меня наставлять: что говорить Райнису, как себя вести, как сидеть, куда смотреть, какую морду лица состроить, чтобы агент не принял меня за провокатора.

Потом мы на такси доехали до Монмартра и здесь уже разделились.

Мощеный Монмартр собирает каждодневно сотни любопытных из разных стран. Это самое бойкое и оживленное место в Париже, если не считать башню Эйфеля и Елисейские поля. Десятки художников пасут глазами стада туристов, и стоит встретиться с ними взглядом, как они тотчас несутся к тебе с листом ватмана и уже на ходу начинают рисовать твою физиономию карандашом. Стоит немалого труда и душевной стойкости, чтобы послать их куда подальше. Многие слабовольные туристы соглашаются купить свой портрет. Человек все же старался!

Получив свой портрет, турист сразу же попадает в руки других уличных торговцев искусством.

Ему предлагают мячики на жгуте и птички на заводных резинках, полудрагоценные камни, украшения дешевого металла и еще кучу всякой фигни.

Я шел один, довольно скорым шагом и потому никакого интереса у торговцев не вызывал.

Ровно в 13.55 я переступил порог отеля «Пийон». Меня встретил пустой холл. За стойкой «ресепшн» тоже ни души. Меня нагнал Вяземский.

— Что случилось? — напрягся я.

— Ничего, — пожал он плечами. — Я обещал быть поблизости.

Мы поднялись на третий этаж. Профессор достал из жилетки часы и откинул крышку. Старинный репетитор сыграл два часа пополудни. Я отыскал нужную дверь и постучал.

За дверью притаилась тишина. Я посмотрел на профессора. Он изобразил руками открытие двери. Я пожал плечами и надавил на ручку. Дверь с легкостью распахнулась. И я шагнул в номер.

Пройдя по коридорчику мимо туалета и ванной, я очутился в комнате. Райнис сидел в кресле. По правую руку — журнальный столик со стеклянной крышкой. По левую — диван вдоль стены. Обстановка гостиничного номера. Никакой не офис.

Райнис молча меня разглядывал. Любопытство в его глазах перемежалось с тревогой. Райнис чего-то ждал.

Я несколько опешил и сказал что-то вроде «А-э-а?!», показывая на входную дверь. Райнис кивнул, чтобы я продолжал. — Я тот самый журналист Алексей. А вы, надо полагать, Симон Райнис?

Я протянул ему руку для пожатия, но он даже не пошевелился. Моя ладонь повисла в воздухе. Я еще больше сконфузился и присел в кресло напротив агента. Он неодобрительно проследил за моим маневром.

— Итак, вы журналист? — проговорил.

— А что вас смущает?

— Меня смущает резко возросший профессионализм репортеров. Особенно московских. Я работаю в Париже, но московские репортеры без труда узнают обо мне и о моей работе. Вот что меня смущает. А вас?

Я скривил гримасу: мол, а фигли ты хотел?

— Откуда у вас мои координаты? Судя по вашему лицу, манерам и возрасту, вы не принадлежите к миру разведки. Тогда откуда вы?

Я вздохнул. Все эти разговоры уже начинали надоедать. Удивительно! Если бы я позвонил какому-нибудь чиновнику или простому человеку, а тот не захотел бы со мной встречаться, меня бы послали вежливо, и на том знакомство оборвалось бы. Но вот передо мной уже второй агент разведки, который явно не хочет не то что видеть меня, но даже разговаривать и все равно назначает встречу, начинает выспрашивать. Смылся бы, и всего делов-то!

— Я принадлежу к миру журналистики, — задолдонил я, — пишу книгу о нелегальной разведке, о пропавших агентах. Сейчас вот хотел бы услышать вашу историю…

— Так от кого вы, говорите, узнали мои имя и адрес?

— Я вам еще ничего не говорил, никаких имен не называл.

— Ах, да! Извините мою рассеянность. Мне показалось, вы назвали фамилию вашего информатора.

— Пожалуйста. Мой информатор, как вы выразились, — профессор Григорий Алексеевич Вяземский. Вместе с ним мы пишем книгу о разведчиках.

— Имя профессора мне ничего не говорит… Впрочем, это может быть не настоящее его имя.

— Уверен, что и Симон Райнис — тоже не всамделишное! — Он меня, честно сказать, разозлил. Я состроил киношную рожу следователя и ляпнул: — Лубянка-то зна-ает!

Ох, эти агенты такие мнительные, такие нервные!

Райнис одним прыжком выскочил из кресла и повалили меня на пол. Ногами я задел стеклянный столик, и тот со звоном опрокинулся.

— Я знал, что вы за мной еще придете, твари!!! — Голос агента сипел от гнева.

Моя рука нашарила на полу пепельницу. И в тот же миг Райнис со всего маху проткнул мне ладонь шариковой ручкой со стальным наконечником.

Я заорал благим матом. Кое-как извернулся на живот и попытался встать. Райнис проткнул самопишущим пером мою вторую ладонь. Я опрокинулся на спину. Острие пера нависло над глазом. Я еле успел перехватить его руку. В голове бешено стучала кровь. Перед глазами волнообразно ходило стальное перо авторучки.

— Кто тебя послал?! Кто убивает наших?! — сипел Райнис.

— Я журналист!

— Кто у кого берет автограф?! — раздался над нами спокойный голос.

И вслед за этим знакомый звук свистящего плевка сшиб Райниса с меня. Агент обмяк.

Я сел на полу. Острая боль ледяным ершом сквозила по венам, поднималась к голове и расходилась перед глазами синими кругами. Я навел резкость и оторвал взгляд от разводов собственной крови на полу. Предо мной стоял киллер в очках со скрипичным футляром в руках.

— Еще немного, и он разрисовал бы тебя, как индейца. — Киллер глянул на мои раны. — Ничего. Как говорится, обделался легким испугом.

Я тихонько застонал и повалился на пол.

В номер влетел Вяземский. Этому я даже не удивился. Как и тому, что очкарик-киллер тут же не пальнул в него. Больше всего меня волновало, что Райнис пробил мне вену на руках. И теперь кровь толчками выходила из ран и стекала на пол.

— Боже мой! — закричал профессор и кинулся перевязывать мои руки полотенцами из ванной. В этих французских номерах всегда висят такие маленькие полотенчики. Я все гадал, что ими можно вытереть? Теперь точно узнал.

Меня наскоро перевязали и поставили на ноги.

— Ведем его к врачу, — сказал Вяземский киллеру.

Тот кивнул:

— Я пойду проверю, чисто ли на улице, и возьму такси. Вы за мной.

Профессор кивнул в ответ.

Киллер исчез. Через несколько минут у Григория Алексеевича завибрировал тонко какой-то приборчик.

— Ага! — сказал он. — Тело убирать не будем. Это уже лишнее. Пора идти. Только держись, Леша, за мной, чтобы портье не увидел твоих рук.

Ну вот и я кивнул.

Никакого портье в холле не оказалось.

На улице уже ждало авто.

На набережной Сены мы остановились возле старинного дома, свернули в темную арку и прямо из нее попали в чистенький подъезд.

Киллер позвонил в дверь. Она тотчас открылась. Ослепительно сверкали зеркала на стенах. Из комнаты вышел человек в халате. Врач?

— Чем могу служить? — спросил он по-французски.

— Мой друг. Писатель. Он ранен, — проговорил профессор.

Киллер вытащил меня вперед и размотал полотенца.

Врач осмотрел «ранения».

— Идемте со мной!

Мы переместились в кабинет с медицинским оборудованием.

— Угу! Ловко! Каким-то острым предметом?

— Самопишущим пером, — уточнил Вяземский.

Доктор задел края раны пинцетом, и я ругнулся матом.

— О! Русский писатель ранен орудием производства! — восхитился доктор. — Надеюсь, у юноши фамилия не Пушкин? И ранил его не француз по фамилии Дантес? Очень не хотелось бы нового международного скандала.

Блин! Кому шутки, а кому больно!

— Нет-нет. Травма сугубо бытовая, —подчеркнул тоном Вяземский. — Бытовая, понятно? Он сам себя… неаккуратно. Случайно.

— Сразу две ладони! Оригинально, — снова восхитился врач. — Эти русские такие оригиналы!

— Вот-вот, — с нажимом поддакнул профессор. — Он русский. И уже завтра отбывает на родину… — В руке у Вяземского оказалась пачка тысячефранковых купюр. — Мы очень спешим. Нам нужна ваша медицинская помощь и не более того.

Врач погладил взглядом пачку денег. Когда все лечебные процедуры завершились, он напутствовал:

— Через два дня надо поменять повязки.

— О, конечно!

Мы снова очутились на набережной Сены.

Дул приятный ветерок. Пыхтел по гладкой воде старый прогулочный катерок. Сизое облачко дыма вырывалось у него из кормы и складывалось причудливым узором над водой. Чертили в небе стайки мелких пташек, и крыши домов отливали золотом и зеленью. Я вдохнул полной грудью. Перевел дух. Жив, однако!

— Меня, между прочим, опять чуть не убили, — укорил я профессора.

— Так ведь не убили же! — парировал он. Очкарик-киллер щурился на солнце и о чем-то размышлял.

Профессор оперся на гранит набережной:

— Это был предпоследний агент, Леша. Мог бы и убить. Зачем ты ему про Лубянку брякнул?

— Так вы слушали?

— Еще как! Тебе на митингах выступать, а не в операциях участвовать!.. Ладно, проехали… Думаю, вам следует познакомиться. Это Василий. Мой племянник.

Ах, ну да! Ну да! Скрипач, блин! Чечня…

— Руки подать не могу, — сухо сказал я «скрипачу». — Обе ранены.

— Обойдемся учтивым поклоном, — согласился Василий.

— Григорий Алексеевич! А сдается мне, что оба раза… Нет, три раза! — Я вспомнил убийство в Москве. — Это была обыкновенная подстава с вашей стороны. Вы работаете вдвоем. А я у вас то ли за наводчика, то ли не пойми за кого.

— Ход мысли почти правильный, — не стал возражать профессор. — Только предлагаю перенести обсуждение этой темы в гостиницу.

Мы поехали в «Блэк Стоун».