"Бойцовский Клуб" - читать интересную книгу автора (Паланик Чак)8Мой начальник отпустил меня домой переодеть брюки, на которых он заметил пятна засохшей крови. Я не возражал. Дыра в моей щеке все никак не заживает. Я иду на работу, а мои подбитые глаза похожи на черные бублики, посередине которых что-то вроде двух узеньких сфинктеров – через них-то я и смотрю на мир. До сегодняшнего дня меня расстраивало, что никто не заметил, как я превратился в полностью погруженного в медитацию учителя ДЗЕН. Я принадлежу к школе ФАКС. Я пишу эти маленькие стишки, которые называются ХАЙКУ и посылаю их всем по ФАКСУ. Когда я прохожу через холл нашей конторы, и ВСЕ с нескрываемой враждебностью смотрят на меня, я испытываю полный ДЗЕН. Раздай все твое имение и машину твою, и поселись в арендованном доме, в заваленной токсичными отходами части города и слушай, как по ночам Тайлер и Марла в соседней комнате называют друг друга подтиркой для жопы. Получи, ты, подтирка для жопы! Я сказал тебе, делай, ты, подтирка для жопы! Заткни пасть! Остынь, крошка! В сравнении с этим я выгляжу как маленький спокойный центр вселенной. И вот я, с подбитыми глазами и с засохшей коркой крови на брюках, захожу в контору и говорю всем ПРИВЕТ. ПРИВЕТ! Посмотрите на меня, ПРИВЕТ! Я – полный ДЗЕН. Это – КРОВЬ. Это – НИЧТО. Привет. Ничто не имеет значения, и чувствовать себя ПРОСВЕТЛЕННЫМ – это так КЛЕВО. Вздох. Взгляд. Там за окном. Птица. Начальник спрашивает, моя ли это кровь. Птица летит по ветру. Я сочиняю в уме крошку-хайку. Я проверяю на пальцах: пять слогов, семь, снова пять. Ах, кровь, моя ли? Ага, отвечаю я. Отчасти. Ответ неправильный. Какая, в конце концов, разница. У меня две пары черных брюк, шесть белых рубашек и шесть смен нижнего белья. Необходимый минимум. Я хожу в бойцовский клуб. Чего тут необычного. – Отправляйся домой, – говорит начальник. – Переоденься. Я начал задумываться над тем, не являются ли Тайлер и Марла на самом деле одним и тем же лицом. Если не считать того, что они трахаются каждую ночь в комнате Тайлера. Трахаются. Трахаются. Трахаются. Тайлер и Марла никогда не находятся в одной и той же комнате. Я никогда не видел их вместе. Ну и что, вы никогда не видели вместе меня и За За Габор, но это ведь не означает, что мы – одно и то же лицо. Просто Тайлер никогда не выходит из комнаты, когда у него в гостях Марла. Чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен научить меня варить мыло. Тайлер где-то наверху, а на кухне пахнет гвоздикой и паленым волосом. Марла сидит за кухонным столом, прижигает длинной ароматизированной сигаретой себе запястье и называет себя подтиркой для зада. – Я принимаю свое болезненное гнойное состояние как данность, – говорит Марла, обращаясь к огоньку сигареты. Марла вкручивает сигарету в белую мякоть своей руки: – Гори, ведьма, гори! Тайлер наверху, у меня в комнате, скалится в мое зеркало, изучая свои зубы. Он говорит мне, что устроился на временную работу официантом на банкетах. – В отеле «Прессман», если есть свободное время по вечерам, – говорит Тайлер. – Такая работа способствует развитию чувства классовой ненависти. Ладно, говорю я, мне плевать. – Бабочку выдает администрация, – добавляет Тайлер. – От тебя потребуются только черные брюки и белая рубашка. Мыло, Тайлер, говорю я. Нам нужно мыло. Я должен постирать брюки. Я держу ногу Тайлера, пока он делает двести приседаний на одной ноге. – Чтобы сделать мыло нам потребуется высококачественный жир, – говорит Тайлер. Тайлер – кладезь ценной информации. За исключением того времени, когда они трахаются, Марла и Тайлер никогда не находятся в одной комнате вместе. Когда Тайлер со мной, Марла избегает его. Мне это знакомо. Точно так же вели себя друг с другом мои родители перед тем, как мой отец собрался открыть филиал семьи в другом городе. Мой отец всегда говорил: – Женись, прежде чем секс тебе надоест, иначе вообще никогда не женишься. Моя мать всегда говорила: – Никогда не покупай вещей с пластмассовой молнией. За всю свою жизнь мои родители ни разу не сказали чего-то такого, что хочется вышить шелком на своей подушке. Тайлер сделал сто девяносто восемь приседаний. Сто девяносто девять. Двести. На нем тренировочные шорты и что-то вроде халата для ванной из рифленой резины. – Сделай так, чтобы Марла свалила из дома, – говорит Тайлер. – Пошли ее в магазин за банкой щелочи. Только пусть купит щелочь в хлопьях. Ни в коем случае не кристаллическую. В общем, как-нибудь избавься от нее. Мне шесть лет и я работаю курьером: доставляю сообщения от отца матери и наоборот. Мои родители не разговаривают друг с другом. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это и сейчас. Тайлер начинает делать «ножницы», а я спускаюсь вниз, говорю Марле про щелочь в хлопьях и даю ей десять долларов и проездной на автобус. Марла по-прежнему сидит за столом и курит сигарету, которая пахнет гвоздикой. Я вынимаю сигарету у нее из пальцев. Нежно и спокойно. Затем посудной тряпкой я стираю ржавые пятна на руке Марлы там, где пузыри от ожогов начали кровоточить. Затем я вдеваю поочередно ее ступни в туфли на высоком каблуке. Марла смотрит, как я изображаю принца из «Золушки», и говорит: – Я решилась зайти. Думала, дома никого нет, а дверь у тебя все равно не запирается. Я молчу в ответ. – Знаешь, – говорит Марла, – презерватив – это хрустальный башмачок нашего поколения. Надеваешь его при встрече с незнакомцем, танцуешь до утра, а затем выбрасываешь в мусор. В смысле, презерватив, а не незнакомца. Я не разговариваю с Марлой. Она может чесать языком в группах поддержки и с Тайлером, но со мной подружиться ей не удастся. – Я прождала тебя здесь все утро. Марла встает из-за кухонного стола. На ней голубое платье с короткими рукавами из какого-то блестящего материала. Марла задирает подол, так что я вижу швы на изнанке платья. На Марле нет нижнего белья. Она подмигивает мне. – Я хотела показать тебе мое новое платье, – говорит Марла. – Это свадебное платье ручной работы. Тебе нравится? Я купила его у старьевщика за один доллар. Представляешь, кто-то сидел и делал все эти крошечные стежки, чтобы сшить это дрянное, дурацкое платье, – говорит Марла. Подол платья с одной стороны длиннее, чем с другой, а пояс сполз Марле на самые бедра. Прежде чем уйти в магазин, Марла поднимает еще раз подол кончиками пальцев и кружится вокруг меня и кухонного стола, виляя голыми ягодицами. Она никак не может понять, говорит Марла, почему это люди с такой легкостью выбрасывают то, от чего они были буквально без ума ночь назад. Рождественская елка, к примеру. Миг назад она была в центре всеобщего внимания. И вот, вместе с сотнями таких же елок, лежит никому не нужная в кювете вдоль шоссе, блестя фольгой, золотой и серебряной. Смотришь на эти елки и думаешь то ли о жертвах дорожно-транспортного происшествия, то ли о жертвах сексуального маньяка, который бросает их связанными черной изолентой и с нижним бельем, вывернутым наизнанку. Как я хочу, чтобы она, наконец, свалила. – Я была в Центре бродячих животных и подумала об этом, – говорит Марла. – Там все эти звери, все эти песики и кошечки, которых хозяева любили, а потом выбросили на улицу, из кожи вон лезут, чтобы ты обратил на них внимание, потому что через три дня им впрыснут смертельную дозу фенобарбитала натрия, а затем сожгут в крематории для домашних животных. Такой вот Освенцим для некогда любимых. И даже если кто-то любит тебя до такой степени, что однажды спас тебе жизнь, то тебя, как минимум, уж точно стерилизуют. Марла смотрит на меня так, словно это я ее трахаю: – Но ведь последнее слово всегда остается за тобой? Марла идет к двери, напевая тему из этого дурацкого «Списка Шиндлера». Я провожаю ее взглядом. После ухода Марлы на две секунды воцаряется молчание. Я оборачиваюсь. У меня за спиной стоит Тайлер. Тайлер спрашивает: – Ну что, избавился от нее? Он всегда появляется беззвучно, этот Тайлер. – Для начала, – Тайлер распахивает холодильник и начинает рыться в нем, – для начала надо вытопить сало. По поводу начальника Тайлер говорит мне, что если и вправду не хочу читать депеши от него, то мне достаточно пойти в почтовое отделение, заполнить заявление о смене адреса и пусть все его цидульки отправляются прямиком в какую-нибудь богом забытую дыру в Северной Дакоте. Тайлер извлекает из морозильника пластиковые пакеты с чем-то белым и замороженным и складывает их в мойку. Я же тем временем ставлю котел на плиту и наполняю его водой. Мало воды нальешь, и вытапливаемый из сала жир сразу потемнеет. – В этом жире содержится очень много солей, так что чем больше воды, тем лучше, – говорит Тайлер. Кладем сало в воду и доводим воду до кипения. Тайлер выдавливает в воду белую гущу из каждого мешка, а пустые мешки складывает в контейнер для мусора. И говорит: – Шевели мозгами. Вспомни всю эту чушь, которой тебя учили в бойскаутах. Вспомни курс химии для старших классов. Трудно представить себе, что Тайлер когда-то был бойскаутом. А вот еще что я могу сделать, по словам Тайлера. Могу поехать к дому начальника и подключиться через шланг к патрубку системы водоснабжения его дома. Взять ручной насос и вкачать в систему некоторое количество промышленного красителя. Красного, зеленого, голубого – неважно. А потом посмотреть, как мой начальник будет выглядеть на следующий день. А еще можно сесть в кустах и при помощи того же насоса поднять давление в системе до семи атмосфер. Когда кто-нибудь пойдет в туалет и сольет воду, бачок взорвется. При десяти атмосферах, если кто-нибудь откроет душ, с душа сорвет насадку, и она полетит вниз со скоростью пушечного ядра. Тайлер хочет поддержать меня морально. Но, если честно, я люблю моего начальника. Я же теперь просветленный. Почти как Будда. Паук в центре хризантемы. Алмазная сутра и космическая мантра. Хари Рама, ясное дело. Кришна, Кришна. Одним словом, Просветленный. – Оттого, что ты засунул в жопу перо, – говорит Тайлер, – ты еще не стал павлином. Сало топится, и жир всплывает на поверхность воды. Ах так, говорю я, значит, это я воткнул в жопу перо? Словно оттого, что у Тайлера все руки покрыты сигаретными ожогами, душа его продвинулась на высший уровень. Мистер и миссис Подтирки Для Жопы. Я придаю своему лицу невозмутимое выражение и превращаюсь в одну из тех индийских коров, которых время от времени приходится отстреливать работникам аэропортов. Уменьшить огонь на плите. Я перемешиваю кипящую воду. Все больше и больше жира всплывает на поверхность воды, пока не образуется толстый слой перламутрового цвета. Сними слой жира большой ложкой. Итак, спрашиваю, что там Марла? Тайлер говорит: – Она, по крайней мере, хочет дойти до точки. Я перемешиваю кипящую воду. Снимать жир надо до тех пор, пока он не вытопится весь. Только жир, вытопленный подобным образом, обладает хорошим качеством. Только такой жир нам и нужен. Тайлер говорит, что я не хочу дойти до точки. А если не дойти до точки, то нечего и надеяться на спасение, Иисус пошел на распятие. Дело не просто в том, чтобы отказаться от денег, собственности и положения в обществе. Такой пикник может себе позволить каждый. Дело в том, что от самосовершенствования я должен перейти к саморазрушению. Надо начинать рисковать. Это, в конце концов, не научный семинар. – Если струсишь, не дойдя до точки, – говорит Тайлер, – у тебя ничего не выйдет. Воскрешение возможно только после полного саморазрушения. – Только потеряв все, – говорит Тайлер, – мы приобретаем свободу. Интересно, есть такая вещь, как преждевременное просветление? – Мешать-то не забывай, – говорит Тайлер. После того, как весь жир вытопился, слить кипяток. Вымыть котел и наполнить его свежей водой. Я спрашиваю Тайлера, неужели мне еще так далеко до точки? – Ты даже и представить не можешь себе, говорит Тайлер, – как далеко. Повтори процесс со снятым жиром. Растопи его в водяной бане и снимай верхний слой. – В сале, которое мы используем, очень много солей, – говорит Тайлер, – а если солей слишком много, то мыло не затвердеет. Растапливай и снимай. Марла возвращается. В тот же момент, как Марла открывает раздвижную дверь, Тайлер исчезает. Он пропадает так стремительно, словно кинулся из комнаты наутек. Может, пошел наверх, а может – в подвал спустился. Подлый трус. Марла возвращается, неся в руках пластмассовую канистру со щелочью в хлопьях. – У них там, в магазине, была туалетная бумага, изготовленная на сто процентов из переработанной туалетной бумаги, – говорит Марла. – Ну и работенка, наверное, перерабатывать туалетную бумагу. Я беру канистру и, не сказав ни слова, ставлю ее на стол. – Могу я сегодня остаться на ночь? – спрашивает Марла. Я считаю в уме слоги: пять, семь и снова пять. Марла говорит: – Что это ты такое варишь? Я – Точка Кипения Джо. Вали отсюда, просто вали и не задавай вопросов. Что тебе, мало того времени, которое ты у меня уже отняла? Марла хватает меня за рукав и задерживается на секунду, чтобы поцеловать меня в щеку. – Позвони мне, – просит она, – Пожалуйста, позвони, нам надо с тобой поговорить. Я повторяю: да, да, да, да, да. Как только Марла выходит из дома, Тайлер возвращается. Словно по волшебству. Мои родители в совершенстве владели этим волшебством. Они упражнялись в нем пять долгих лет. Я вытапливаю жир, а Тайлер тем временем освобождает место в холодильнике. Клубы пара заполняют все вокруг, и вода капает с потолка кухни. На задней стенке холодильника горит сорокаваттная лампочка. Свет ее с трудом пробивается через ряды пустых бутылок из-под кетчупа и банок с маринадом. Но и этого мне хватает, чтобы отчетливо рассмотреть профиль Тайлера. Вытапливай и снимай слой. Вытапливай и снимай слой. Сливай жир в пустые картонки из-под молока со срезанным верхом. Пододвинув стул к открытому холодильнику, Тайлер следит за тем, как застывает жир. Я становлюсь на колени перед Тайлером рядом с холодильником, и Тайлер показывает мне линии у меня на ладонях. Линия жизни. Линия любви. Бугры Венеры, бугры Марса. Вокруг нас – холодный туман, наши лица освещены тусклым светом. – Окажи мне еще одну услугу, – просит Тайлер. Ты имеешь в виду Марлу, не так ли? – Не смей мне даже говорить о ней. И не смей говорить с ней обо мне у меня за спиной. Обещаешь? – настаивает Тайлер. Обещаю. – Если ты упомянешь меня при ней, то больше никогда меня не увидишь. Обещаю. Обещаешь? Обещаю. Тайлер говорит: – Запомни, ты пообещал мне это трижды. Слой какой-то густой и прозрачной жидкости собирается на поверхности жира в холодильнике. Жир, говорю я, разделяется. – Все правильно, – замечает Тайлер. – Это глицерин. При производстве мыла его смешивают с твердым жиром. А мы его снимем. Тайлер облизывает губы и кладет мою руку ладонью вниз к себе на колено, покрытое полой его халата из рифленой резины. – Если смешать глицерин с азотной кислотой. получится нитроглицерин, – говорит Тайлер. Я делаю глубокий вздох и повторяю слово «нитроглицерин». Тайлер еще раз облизывает губы и влажным ртом прикладывается к тыльной стороне моей ладони. – Если смешать нитроглицерин с натриевой селитрой и опилками, то получится динамит, – говорит Тайлер. След его поцелуя влажно блестит на моей белой руке. Динамит, повторяю я, и присаживаюсь на корточки. Тайлер откручивает крышку на канистре со щелочью. – Им можно взрывать мосты, – добавляет Тайлер. – Если смешать нитроглицерин с парафином и дополнительным количеством азотной кислоты, то получится пластит, – говорит Тайлер. – Им можно взорвать даже небоскреб. Тайлер наклоняет канистру со щелочью над влажным следом поцелуя на моей руке. – Это химический ожог, – объясняет Тайлер. – Это больнее, чем все, что ты знал до сих пор. Больнее, чем тысяча сигарет одновременно. Поцелуй блестит на моей руке. – Шрам останется навсегда, – предупреждает Тайлер. – Если у тебя будет достаточно мыла, ты сможешь взорвать весь земной шар, – говорит Тайлер. – А теперь помни, что ты мне обещал. И Тайлер высыпает щелочь из канистры. |
||
|