"Греческая смоковница (Ягода созрела)" - читать интересную книгу автора (Васп Памела)

Часть вторая

Глава шестая

Когда Том и Патриция пришли в уютное кафе на набережной, веселье было в полном разгаре. Висели гирлянды разноцветных лампочек, вперемежку с флажками. Деловито сновали официантки. На эстраде играл расширенный по случаю праздника состав ансамбля, перед эстрадой группа людей, положив руки на плечи друг другу, самозабвенно танцевали сертаки. Взоры присутствующих были обращены на танцевавших людей. Звуки традиционной мелодии проникали в самое сердце, и согревали удивительным теплом — от этой музыки сразу поднималось настроение.

Пожилой худощавый грек с седыми усами, стоявший за прилавком около эстрады, поставил полный вина стакан на голову и танцевал с ним, веселя почтенную публику и веселясь сам.

Том провел Патрицию к свободному столику в центре зала, у прохода. Сразу же почти подошла официантка, Том заказал вина и фруктов. Долго ждать заказ не пришлось. Том разлил вино по фужерам. Они чокнулись. Том смотрел на Патрицию, она улыбалась ему, но взгляд ее был устремлен на танцующих. Она любила и понимала сертаки, ей было хорошо. Или она делала вид, что ей весело.

Том очень не хотел идти вечером в кафе, ничего хорошего от этого мероприятия он не ожидал. Но согласился, понимая, что она устраивает ему испытание на прочность. И вообще, по его твердому мнению, в любви следовало уступать друг другу. Хотя, конечно, для всяких компромиссов есть свой разумный предел.

Патриция весело смотрела на шеренгу танцоров и хлопала в ладоши. На шее ее красовался кокетливо повязанный серый шарф, подаренный сегодня ей в лавке.

Крайним в ряду танцующих был давешний галантерейщик, его левая рука лежала на плече красивой, немного полноватой девушки с длинными черными волосами. Она с обожанием смотрела на него. В свободной руке торговец держал яркий цветок на длинном стебельке.

Танец закончился, человек за прилавком снял стакан с головы и выпил за здоровье присутствующих.

Галантерейщик подошел к столику, за которым сидели Патриция и Том.

— Привет, — как старый знакомый сказал он, обращаясь к Патриции, и галантно положил свой цветок рядом с ее фужером. — Станцуем?

— Да, конечно! — Патриция с готовностью встала и повернулась к Тому. — Пойдем, потанцуем втроем, любимый.

Она впервые назвала Тома так, и он с удовлетворением отметил это, торжествующе взглянув на лоснящегося самовлюбленного грека.

— Нет, нет, — ответил Том. — У меня не получится…

— Ну как хочешь, — ответила Патриция и пошла с торговцем к месту танца.

Они встали рядом в широкой цепи танцующих, положили руки на плечи друг другу.

Во время танца грек не сводил глаз с новой знакомой. Она улыбалась партнеру.

Том тоже не сводил с нее внимательного взора, ревность вновь овладевала его сердцем.

В это время на праздник пришли шатен с блондином в поисках впечатлений и помня о приглашении смазливой официантки. Прошли с гордо-независимым видом, будто только их на празднике и не хватало, сели за столик, осмотрелись. Шатен сразу заметил среди танцующих обидчицу.

— Смотри, — сказал он приятелю. — Есть, есть правда на земле, а бог на небесах! Смотри! — Он кивнул головой в сторону Патриции.

— Опять она, эта стерва! — восхищенно воскликнул блондин.

Патриция счастливо улыбалась, наслаждаясь танцем, жизнью и прекрасным вечером.

— Ну, мы ей сейчас устроим веселую жизнь! — процедил шатен, предвкушая сладость мести.

Танец кончился, исполнители сертаки стали расходится. Счастливая Патриция повернулась к галантерейщику и повисла довольная у него на шее, благодаря за танец. Он тоже обнял ее. Том поспешно опустил глаза, уставившись в донышко бокала.

Патриция подошла к своему столику. Взяла бутылку с вином и свой стакан, выпила, что было в стакане и стала наливать еще.

— Может хватит? — угрюмо спросил Том. — Давай пойдем домой!

— Пойдем?! — удивленно, растягивая слова, переспросила Патриция. — Ерунда — только все началось! — Она положила руку на его запястье.

— Перестань! — воскликнул Том. — Мне скучно здесь.

— Скучно? — удивилась она. — Так пойдем танцевать!

— Не хочу!

— Давай пойдем! — настаивала она. — Не капризничай!

— Я уйду один! — пригрозил Том.

— Как хочешь, — сказала Патриция, повернулась и пошла к месту танцев, так как опять заиграла музыка.

У эстрады стоял один галантерейщик. Он ждал ее.

Больше пока желающих танцевать не было и они отплясывали вдвоем, но зато их бурно подбадривали хлопанием в ладоши. Оба танцевать сертаки умели неплохо.

Американские туристы наблюдали, терпеливо ожидая подходящего для убийственной мести момента. Они даже не очень пока заинтересовались приглянувшейся им официанткой — попросили только вина. Месть для мужчины — главное!

Мимо столика проходила обслуживавшая их официантка. Том подозвал ее и рассчитался. Посмотрел на танцующую Патрицию — она довольно улыбалась, грек нагло держал руку на ее плече.

Том встал и направился к бару, который располагался внутри здании. По пути он обернулся и еще раз кинул взгляд на Патрицию. В накуренном просторном помещении бара прошел к стойке, заказал неразбавленного виски, бросил на стол купюру и закурил. Он хотел быть подальше от ставшей ненавистной ему мелодии сертаки, в баре же играл магнитофон с каким-то тупым современным ритмом и Том стал в такт постукивать пальцами о стойку. Пожилая барменша подала ему бокал с виски и пододвинула пепельницу. Он загасил почти докуренную сигарету, взял бокал в руку.

Его хлопнули по плечу, он обрадованно обернулся. Он был уверен, что Патриция пришла за ним.

Перед ним стояло двое неизвестных ему парней.

— Так, значит, она тебя тоже наколола, — сказал по-английски светловолосый мужчина Тому.

— Что? — не понял Том.

— Девочка шикарная, да? — встрял шатен и по-свойски сел на стоящий рядом с Томом высокий круглый стул без спинки. — Она — ночная бабочка.

— Да, корпус у нее такой, что любого доведет, — добавил блондин. — Профессионалка.

— Но правда, — сказал шатен, — три тысячи драхм — это довольно дорого. Тем не менее, от профессионалки за такие деньги столько не получишь.

Том непонимающе переводил взгляд с одного американца на другого.

— Но она — умеет, — сладко полузакрыв глаза, показывая как здорово то, что она умеет, сказал блондин.

— Что она делает в койке! — воскликнул шатен и вновь, как тогда в машине, поболтал языком между губ. — Язык у нее — чудо!

Том отстранил блондина и ушел, не сказав за весь разговор ни слова. Кулаки его непроизвольно сжались. Настроение было испорчено безвозвратно, но он хотел с ней объясниться по-хорошему.

Американцы сели на круглые стулья и посмотрели ему вслед. Переглянулись и расхохотались, довольные местью — вид Тома ничего радостного для Патриции не обещал. Шатен повернулся к стойке и выпил виски из бокала Тома.

Том прошел к эстраде, взглянул на танцующих — там сосредоточенно выделывали несложные фигуры сертаки два усатых здоровенных грека в кепках и с сигаретами в зубах. Патриции с ними, естественно, не было. Как и галантерейщика, впрочем, тоже.

Том осмотрелся — столик также был пуст.

К нему подлетела красивая молодая гречанка, которая тоже танцевала сертаки с галантерейщиком — по правую от него руку. Она без ложной стыдливости обняла Тома за плечи.

— Твоя девушка ушла, — сказала молодая женщина Тому.

Как ему показалось с ноткой злорадства.

— Куда? — не удержался от вопроса Том.

— Они с Ахиллом пошли… погулять, — весело сказала она и стрельнула глазами в сторону улочки за кафе. — Но я — свободна. — Девица потащила его к столикам.

— Нет, нет, — вежливо улыбнулся Том. — Спасибо.

Он осторожно освободился из объятий женщины и отправился в направлении, указанном девицей.

Отвергнутая красавица пожала плечами.

Том прошел мимо столиков и вышел на улицу. Свернул за угол и сразу увидел их.

Патриция стояла, засунув руки в карманы джинс, прижавшись к белому каменному забору, покрытому самопальными надписями из баллончиков.

Галантерейщик уперся в забор руками — по обе стороны от ее головы — нависая над ней, словно паук над запутавшейся в сетях жертвой.

— Согласись: любовь — это все! Весь смысл жизни, чтобы любить. Без любви мы мертвы! — страстно говорил черноволосый соблазнитель.

Незамеченный ими Том сплюнул в сердцах, развернулся и ушел.

И не видел, как Патриция досадливо отстранила от себя галантерейщика.

Ее утомил этот пахнущий одеколоном смазливый ловелас. Она хотела немного подразнить Тома, а не флиртовать с этим мужланом, который наверняка с Томом ни в какое сравнение не идет.

И он уже порядком достал со своими идиотскими рассуждениями о любви, нагло называя элементарный грубый секс любовью. Надо возвращаться к Тому.

Но торговец снова навалился на нее, пытаясь поцеловать.

— Любовь — это все! — вновь провозгласил грек.

Патриция опять оттолкнула его и пошла к месту праздника, не оглядываясь на оторопевшего соблазнителя. Она видеть его больше не могла. Автоматически сдернула с шеи безвкусный серый шарф, пальцы разжались, оставляя данайский дар равнодушной мостовой.

Том быстро и уверенно — не дай бог, засомневаться и передумать! — прошел по пустынной в этот час набережной на причал, забрался на яхту, спустился в каюту и торопливо стал собирать вещи Патриции в ее большую дорожную сумку.

Он сам себя распалял, рисуя в воображении сцены совокупления Патриции с этим отвратительным галантерейщиком. И не менее отвратительными американцами, у которых она оставила такое яркое впечатление. И неизвестно с кем еще!

Когда он вышел на палубу, чтобы поставить ее коричневую сумку на причал и отчалить, на парапете напротив сидела Патриция. Увидев его, она скромно потупила глаза, не сказав ни слова.

Он замер в своем движении.

Затем вспомнил разговор с шатеном и его приятелем. Резко положил сумку на камень причала и сказал зло:

— Держи и иди к своим двум клиентам!

— Ты про что? — искренне удивилась она.

— Три тысячи драхм — это слишком дорого! — процедил он, собираясь поскорее отплыть и отвязывая для этого канат.

— Что еще за три тысячи драхм? — ничего не понимала Патриция.

— Не играй со мной в игры! — чуть не срываясь на крик, сказал он. — Ты знаешь прекрасно, что я имею в виду!

— Ты что, бросаешь меня? — в ее голосе и глазах читалось неподдельное волнение и искренняя горечь.

— Как хочешь, так и понимай, — зло ответил Том, все сильнее распаляя себя.

Он завел мотор и направил яхту прочь от берега, не сомневаясь в разумности и правильности своих действий.

За яхтой стелился белый пенный след. Патриция молча смотрела на удаляющуюся корму яхты, ставшей ей почти домом.

Она долго смотрела на черную, равнодушную воду залива, лениво колыхающуюся за причалом. Закурила сигарету.

На ресницу навернулась капля влаги — наверное, от дыма. Патриция смахнула непрошенную слезу. Дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. Патриция отшвырнула окурок и тут же закурила следующую сигарету. Так плохо ей еще никогда не было. Впервые мужчина бросил ее — она и представить себе не могла, что когда-нибудь подобное случится. Она сама привыкла уходить первой, не желая продлевать ненужное общение. И вот, когда она встретила наконец…

Патриция медленно встала, подошла к сумке, тяжело вскинула ее на плечо и пошла обратно на праздник — а куда еще ей оставалось идти? Лишь луна понимающе смотрела на нее в непроницаемом безучастном небе.

За столиками под открытым небом было тихо и безлюдно. Эстрада опустела, веселье переместилось в бар в самом здании, откуда доносились забойные ритмы. Лишь около прилавка стоял ненавистный ей сейчас торговец с длинноволосой гречанкой. Со столов еще не убирали.

Она поставила сумку на пол, села задумчиво за столик, где так недавно сидел Том, и налила вина в свой бокал.

Галантерейщик сразу заметил появление Патриции в пустынном кафе. Особое внимание он обратил на большую коричневую сумку, которую она раньше с собой не таскала. Он мгновенно сообразил что к чему и это подвигло его на решительные действия.

Он взял с прилавка бутылку красного крепленого вина и, не обращая внимания на протесты своей осточертевшей собеседницы, направился к столику Патриции. Поправил на ходу повязанный на шее платок, пригладил схваченные лаком, заботливо уложенные волосы.

Он подошел и встал рядом с девушкой, застенчиво улыбаясь.

Патриция подняла глаза и улыбнулась ему невесело.

— Привет, — сказала она.

Он, осмелев, отодвинул стул и сел за столик.

— Хочешь еще выпить? — спросил галантерейщик.

— Почему бы и нет, — безразлично ответила она и залпом допила свое вино.

Он налил в ее бокал из своей бутылки. Она посмотрела на него, но торговец не сумел — или не захотел — понять, что скрывается в ее черных бездонных глазах. Чтобы не думать об этом, он налил вина и себе, в бокал Тома. Поднял бокал.

— Выпьем за любовь! — провозгласил он, не догадываясь наверно, как глупо и напыщенно он сейчас выглядит.

Она вздохнула и снова опрокинула в себя залпом очередной бокал вина. Взяла с вазочки сочную спелую грушу, надкусила. Том бросил ее, уехал. Но жизнь не кончена. Это для нее хороший урок. Ее одиссея продолжается, начинается очередное приключение с очередным мужиком-самцом. Вряд ли оно принесет что-либо новое, но по привычке она решила попробовать. Патриция решила отдаться подхватывающему ее течению, и не думать ни о чем. А тем более о Томе, сегодняшним поведением он все перечеркнул.

— Ну, давай начинай… — сказала Патриция своему визави.

— Что? — не понял галантерейщик.

— Ты хотел меня соблазнить? — Она посмотрела на него сквозь прозрачный бокал. — Так соблазняй!

Он растерялся и налил в бокалы еще красного игристого вина, чувствуя, что она доходит до требуемой кондиции.

Они снова выпили.

— Пойдем танцевать, — предложил галантерейщик, которому стало неуютно сидеть с ней вдвоем в пустом кафе, где официантки ловко срывали скатерти со столов. К тому же, его абсолютно не волновали ее душевные переживания, его интересовало исключительно то, что у нее между ног и получит ли он возможность завладеть этим.

Патриция равнодушно встала и взялась за ручки сумки.

— Танцевать так танцевать, пойдем, — устало сказала она.

Галантерейщик услужливо подхватил ее тяжелую ношу и они направились к бару. Торговец оглянулся на покинутый столик где стояла почти полная, оплаченная им бутылка вина. Но приходилось выбирать — или вино, которого ему уже не очень хотелось, но было жалко оставлять, или Патриция, которую ему хотелось очень.

В баре было дымно, многолюдно и шумно — магнитофон орал во всю мощь огромных динамиков. Они поставили сумку у стойки, галантерейщику пришлось потратиться еще и на два коктейля.

Патриция с блеском доказала, что умеет танцевать не только сертаки, но и наисовременнейшие нелепые танцы. Вокруг толкались захмелевшие пары, кто-то громко, до неприличия захохотал. Патриция протянула галантерейщику свой коктейль, он потянул из соломинки.

На вид она была уже пьяная и он решился.

— Пойдем погуляем, — предложил ненавязчиво.

— И ты опять будешь умно рассуждать о любви? — засмеялась обидно Патриция. — Пошли уж тогда сразу заниматься этой самой любовью.

Жил он в трех кварталах от набережной, весь путь нужно было подниматься в гору, а сумка Патриции оттягивала ему руку. Он старался идти быстро, потому что созрел, а рука, поддерживающая девушку за талию, немела от ощущения соблазнительной плоти.

Они поднялись на второй этаж его дом, он достал ключ и с третьей попытки попал в замочную скважину. Но не от выпитого алкоголя его не слушались руки — от охватившего плотского возбуждения.

Патриция насмешливо смотрела на него. Но она еще в баре нацепила черные очки, подаренные им же, и он не мог видеть ее глаз.

Она знала уже заранее, что сейчас произойдет. Ей было все равно — Том бросил ее, уехал. Пусть уж все кончается побыстрее. А может, этот галантерейщик сумеет как-то успокоить и отвлечь ее?

Они прошли по длинному коридору, в конце которого виднелась распахнутая настежь дверь в спальню, в ней горела зачем-то люстра под потолком, освещая коридор. На однотонном малиновом паласе спальни валялась белая рубашка.

Они вошли в комнату, он с облегчением поставил у двери сумку, кинулся к рубашке, собрал с застеленной небрежно кровати еще какие-то тряпки, извиняюще улыбаясь запихал их в шкаф.

Патриции было все равно, она стояла посреди комнаты и размышляла — что она здесь делает? Но Том уехал, его не найти, хотя она знает его фамилию и что он живет в Пирее, она сможет разыскать его… Но почему она должна его разыскивать? На что он обозлился — она не изменила ему даже в мыслях. Этот галантерейщик — так, пустяк. Но теперь дело зашло слишком далеко и она действительно изменит ему. И во всем виноват только он — Том, больше никто! Почему она не бросилась за ним в воду, и не догнала яхту?

Галантерейщик снял пестрый платок с шеи и расстегнул рубашку, не сводя глаз с девушки. Ему показалась, что она ждет когда он разденет ее и начнет ласкать. Он подошел и провел рукой по ее волосам, снял очки. Ничего не увидел в ее черных глазах. Отошел, чтобы положить очки на тумбочку, включил ночник, с желтым матерчатым абажуром. Погасил большой свет. Комната наполнилась неуместным интимом.

В другой комнате пробили часы. Была глубокая ночь.

Он коснулся рукой до выпуклой груди Патриции, стянутой белой рубашкой. Она не отреагировала. Он несмело провел рукой по животу, дошел до джинс, расстегнул ширинку, они свалились вниз, обнажив черные трусики и великолепные ноги. Патриция не пошевельнулась. Он развязал шнурки ее кроссовок. Она бесстрастно приподняла ногу, он стащил одну, потом вторую кроссовку. Босые ноги ее, утопающие в ворсе паласа еще больше возбудили его. Она равнодушно сделала шаг в сторону, освобождаясь от сковывающих джинс. Он взялся осторожно пальчиками за пуговицу рубашки и расстегнул. Патриция безвольно подняла руки вверх. Обнадеженный этим движением, он снял рубашку и отбросил в сторону. Она апатично опустила руки. Он коснулся губами соска. Темный бутон ее груди был сейчас сморщенным, в складках, на груди проступила синяя ниточка артерии. Он уверовав в свою неотразимость, грубо стащил с нее трусики.

Перед ее глазами стояло улыбающееся лицо Тома.

Он снял с обширной постели покрывало, отбросил в сторону одеяло. Патриция поморщилась едва заметно при виде смятых несвежих простыней, но легла покорно, уставилась на погашенную стеклянную люстру.

Он лег рядом, склонился над ней, осторожно теребя пальчиком сосок ее груди. Сосок оставался сморщенным и жалким. Галантерейщик сглотнул и резко запустил руку в колечки ее жестких волос внизу живота. Она безропотно раздвинула ноги — он тут же жадно двинул руку глубже. Там было холодно и сухо.

Он больше не мог сдерживать себя — она все равно не отвечала на ласки, чего зря стараться! Фригидна — решил он. Но ему-то какая разница! Он уверенно забрался на нее и грубо вошел, помогая себе рукой. Ни один мускул не шевельнулся на ее красивом, сейчас безучастном лице, она не отрывала глаз от погашенной люстры.

Перед ее взором стоял Том. Она увидела его глаза, мягкую его улыбку, мускулистую грудь и то, что приносило ей настоящее счастье, что она целовала так страстно.

Такой же вроде бы орган тер сейчас неистово ее внутреннюю плоть. Процедура, окончания которой она терпеливо ожидала. Даже не гимнастика — процедура.

Галантерейщик пыхтел яростно, уткнув голову в ее шелковистые темные волосы с правой стороны. Люстра находилась с левой, Патриция смотрела на нее.

А ведь она с этим черноволосым саламинянином даже ни разу не поцеловалась, вдруг подумала Патриция и сразу воспоминания о страстных, долгих поцелуях Тома захватили ее.

Он долго, бесконечно долго елозил на ней, хрипло выдыхая и вдыхая воздух — выпитое вино тормозило его чувствительность. Патриция не отрывалась от люстры, она видела глаза Тома.

Наконец он дернулся судорожно в последний раз, больно сжав кожу на ее бедре, и отвалился с протяжным стоном. И сразу, как и все, кого она знала, уткнулся лицом в подушку, возложив по-хозяйски руку на ее грудь, и провалился в счастливо-пьяный сон.

Из нее вытекала тонкая струйка, обжигая ногу. Патриция непроизвольно содрогнулась.

Возникло такое ощущение, словно в нее выплеснули струю помоев.

Образ Тома растворился бесследно в полумраке комнаты и Патриция безуспешно пыталась вызвать его вновь. Захотелось немедленно вымыться.

Она брезгливо сняла с себя волосатую руку спящего и встала с кровати. Галантерейщик не шелохнулся.

Она вышла в коридор, гадая где здесь может находиться ванна. Открыв неудачно несколько дверей, нашла наконец. Пошарила по стене и нащупала выключатель. Зашла и заперлась на задвижку. Включила холодную воду душа и долго стояла под ледяными струями, стараясь снова вспомнить лицо Тома.

Вызвать в памяти образ любимого ей не удавалось, и это приводило Патрицию в отчаянье.

На полочке, среди кремов, бритвенных принадлежностей и дезодорантов, она увидела пачку дешевых крепких сигарет и зажигалку. Выключила воду. Воспользоваться его полотенцем она не захотела, села на краю ванны, обсыхая и закурила.

Сейчас она сама себя ненавидела.

Патриция вошла в спальню — галантерейщик громко храпел, намотав на кулак простыню. Она подошла к брошенным джинсам и натянула их прямо на мокрое голое тело. Накинула рубашку, застегнув одну лишь пуговку на груди, чтобы не распахивалась, увидела свои черные трусики, подняла, взяла сумку и запихала торопливо в нее. Подхватила кроссовки за шнурки, перекинула их через плечо и вышла, не взглянув на постель со спящим в ней мужчиной. Она торопилась побыстрее покинуть этот дом.

Светало. На душе было до отвращения пусто.

Кафе на набережной выглядело безжизненным и неуютным. Скатерти были сняты, обнажилось струганное дерево. На столы сиденьями вверх были составлены стулья. Бесчисленные ножки их хмуро смотрели в серое небо. Все это выглядело уныло, в тональности невеселого настроения Патриции.

Патриция подошла к столу, за которым сидела вчера вместе с Томом, поставила сумку и сняла стул. Подумала и сняла три остальных, расставила вокруг стола. Села достала из сумки магнитофон. Включила режим записи.

Пленка бесшумно крутилась. Патриция молчала — подходящих слов не находилось.

Она вздохнула, выключила магнитофон и убрала его обратно в сумку. Подперла подбородок кулачком и уставилась на залив, который уже проснулся. Или не засыпал вовсе — подходили к пирсу и отчаливали катера и яхты, где-то вдалеке слышались крики грузчиков.

Прибежала уличная кошка, села рядом и уставилась на нее. Патриция улыбнулась ей невесело. Так они и сидели вдвоем, никто их не прогонял и не тревожил. Кошка намывалась язычком, Патрицию одолевали тяжелые мысли. Обида и раскаянье, злость и печаль, отвращение и тоска перемешались в душе ее.

Вдруг лицо Патриции осветила счастливая улыбка — с причала шел Том.

Он видел ее и шел к ней!

Вид у него был растрепанный, угрюмый и усталый. Под глазами проступили мешки, вновь появилась щетина, которая по мнению Патриции была ему очень к лицу.

Патриция подумала, что он наверное, как и она, всю ночь не спал.

Он сел к ней за столик. Какое-то время они сидели молча, не глядя друг на друга, уставившись в кажущуюся бескрайней даль залива.

Наконец Патриция повернулась к нему.

— Я рада, что ты вернулся, — нежно и искренне сказала она. — Я никак не могу перестать о тебе думать.

Он смотрел на нее пристально, словно хотел добраться до самой сути ее души, понять кто же она на самом деле.

— Что ты так на меня смотришь? — не выдержала Патриция его взгляда. — Том, поцелуй меня.

Он по-прежнему молчал.

— Не хочешь? — Она взяла его за руку и встала. — Пойдем погуляем.

Он молча встал и взял ее коричневую сумку. В этом Патриция увидела хороший знак.

Они молча миновали причал, где стояла его яхта, долго шли по набережной. Она держала его руку в своей и тихо радовалась этому обстоятельству. Вскоре набережная кончилась — дальше простирался огромный пляж. Полусонный город остался позади. Они шли по безлюдному берегу моря среди огромных валунов.

— Что за игру ты со мной затеяла? — наконец спросил Том.

— Это не игра. — искренне ответила Патриция. — Я в тебя влюблена. Но я не знаю… Я не хочу, чтобы ты не так меня понимал… Понимаешь?

— Не понимаю, — честно признался он. Он не понимал ее, да и невозможно умом понять женщину, тем более немного чокнутую.

— Том, у меня есть разные проблемы… — как бы оправдываясь сказала Патриция.

— Какие?

— Да, например, я сама.

— Да, — согласился Том убежденно. — Мне кажется, это действительно серьезная проблема.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала она. — Ты ничего не понимаешь во мне!

— Не понимаю, — честно подтвердил Том.

— Я совсем не то, что ты думаешь.

— Ты… Ты вчера осталась с тем галантерейщиком и спала с ним?

— Да, — призналась Патриция. Хотела сперва сказать ему, что после того, как Том покинул ее, она просидела всю ночь в кафе. Но соврать ему не смогла. И повторила, сорвавшись на крик: — Да, спала! Но так хорошо, как с тобой мне не будет ни с кем.

Они сели на камни. Он молчал.

— А почему ты вернулся? — спросила Патриция.

— Не знаю.

— Почему ты не можешь принять меня такой, какая я есть?

— Я даже не знаю какая ты! И кто ты!

— Я сама не знаю. Я пытаюсь это выяснить. В любом случае — я не то, что ты обо мне думаешь, Том. Ты меня так и не поцеловал. Неужели не хочешь?

— После него не хочу.

— Том, а что ты хочешь? — Она положила руку ему на плечо и хотела заглянуть ему в глаза, но он смотрел под ноги.

Она взяла его правой рукой за подборок, чуть приподняла и поцеловала.

Они посмотрели друг на друга.

Он потянулся к ней губами, руки его висели безжизненно, и поцеловал ее в ответ — одними губами, без ласк, но Патриция чуть не закричала от счастья.

— Я говорю тебе правду, — сказала Патриция. — Ты же знаешь, что мне сейчас нужно быть в Мюнхене, но я сейчас здесь, где пляж — целый мир.

— Как это пляж может быть целым миром? — едва заметно улыбнулся он.

— Когда я с тобой, это для меня — целый мир.

— А что во мне такого интересного?

— Мне нравятся твои мысли, твое тело, нравится, как ты реагируешь на все. Как ты злишься на меня, — попыталась объяснить Патриция. И уткнулась ему головой в грудь. — Мне было так плохо!

— Я неправильно сделал, что уехал вчера?

— Не знаю. Но мы с тобой по-прежнему любим друг друга? — с надеждой спросила она. — Или, может быть, нет? — добавила она со страхом.

— Сними рубашку, — неожиданно сказал он.

— Что? — удивилась она.

— Сними, — повторил он, снял через голову свой свитер и посмотрел прямо ей в глаза.

Она с готовностью расстегнула пуговицы и, не отрывая глаз от него, медленно стала снимать рубашку. Неожиданно снова накинула и запахнула.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

— А ты не хочешь сам меня раздеть?

Он отрицательно помотал головой.

Она сняла рубашку и выпятила вперед свою красивую грудь.

— А теперь что? — спросила Патриция.

— А теперь, — сказал Том, — прикоснись пальцами к груди.

— Зачем?

— Потому что я тебя прошу, — серьезно ответил он.

Она повиновалась.

— Так?

— Да. Теперь погладь их.

Он внимательно смотрел на нее.

— Ты ведь не в первый раз так делаешь? — наконец сказал он.

— Конечно нет, — улыбнулась она. — А что такое?

— А теперь скажи мне, что ты сейчас чувствуешь?

— Мне тепло, хорошо…

— Зажми соски пальцами.

Она сжала, как он попросил.

— Тебя это возбуждает?

— Да.

— Ты, наверно, часто это делаешь, — он подался к ней.

— Иногда.

Она почувствовала, чего он хочет и легла на спину. Он расстегнул молнию на ее джинсах. Она сама потянулась туда рукой, догадываясь, о его невысказанном желании, чтобы она поласкала себя и там. Ей было хорошо с Томом, она была готова выполнять любые его просьбы.

Он нежно гладил икру ее ноги, обтянутую материей брюк.

— Ну поцелуй же меня, — попросила Патриция нетерпеливо.

— Нет, — твердо ответил он и добавил чуть мягче: — Еще нет.

— Почему? Тебя это нисколько не заводит? — Она нежно гладила рукой его плечо.

Он наклонился и поцеловал ее в живот, потом поцеловал бугорочек груди. Она застонала.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Ты для других это тоже делаешь?

— Для каких других?

— С которыми спишь.

— Ты про что? — не поняла она.

— Вот эти туристы, которых ты подцепила… Этот галантерейщик…

Она резко села, оттолкнув его.

— По-твоему, я шлюха, что ли?

Он натянул свитер.

— Шлюха, не шлюха… Ну, в общем, если бы я захотел спать с профессионалкой, я бы обратился к профессионалке.

— Это мое дело! — возмущенно воскликнула она.

— Если это твое дело, — Том встал и поднял свой свитер, — то и делай, что тебе нравится! Одевайся, я тебя отвезу на материк! — Он пошел не спеша и не оглядываясь в сторону причала. Злость вновь овладела им, затуманив рассудок.

— Зачем ты берешь на себя такие хлопоты — ты такой занятой, — съязвила она. И поняла, что он уходит навсегда. Слезы навернулись на глазах, но она последним усилием загнала их обратно.

— Том!!! — сделала она последнюю отчаянную попытку остановить его.

Он обернулся. По выражению его лица она поняла, что он настроен решительно и сейчас его не остановишь.

— Какой у тебя номер телефона? — спросила она.

— Найдешь в справочнике, — раздраженно сказал он и быстрым шагом пошел прочь. Внутри у него все кипело, ему необходимо было обдумать все в одиночестве.

— Том, ты дурак! — уже не сдерживая слез, бросила она ему вслед.

Патриция застегнула джинсы, надела рубашку, взяла свою сумку и двинулась по берегу в противоположном направлении.

Все равно куда.