Глава 21

Сегодня Лабиринт не шутил. Или просто был в плохом настроении, или же положение товарища Кантора не являлось поводом для шуток. Кантор не чувствовал, чтобы его куда-либо тянуло, и никакого желания носиться по Лабиринту в поисках ступеней не испытывал. Раз так было суждено, какой смысл спорить с судьбой? Ведь если бы судьбой было предначертано изрядно пострадать, но остаться в живых, он бы приснился Мафею. Как приснился этому юноше любимый вождь. А коль уж не приснился… В конце концов, он знал, на что шел, знал, что умрет здесь и сегодня, так чему же тут удивляться? Остается спокойно идти своим путем, любуясь напоследок этим причудливым городом, которым сейчас представлялся Лабиринт. Возможно, Лабиринт действительно имеет собственное сознание и эти тихие, узкие улочки – его последний подарок?

Есть люди, которые любят лес и находят покой и умиротворение среди зелени вековых деревьев. Есть люди, влюбленные в море, готовые часами созерцать обманчиво-изменчивую бирюзовую бесконечность. Есть такие, кто с восторгом принимает бескрайние просторы степей. Кантор был городским ребенком, и красота этих улочек, беспорядочно струящихся среди разнообразных строений, была ему ближе, чем всяческие красоты природы. Он с удовольствием разглядывал дома, среди которых невозможно было найти два одинаковых, шагая по неровной мостовой навстречу неизвестности, и ему казалось, что умирать не страшно. Особенно когда ты к этому готов. Когда это происходит вот так, неторопливо, спокойно, как будто во сне. Ослепительная вспышка и неведомая сила, швырнувшая его на мощеный двор Кастель Агвилас, остались где-то далеко, в другом мире, и вместе с ними там же остались боль, кровь и грязь, неизменно сопутствующие смерти. Здесь же была только тишина безлюдного города и ненавязчивое очарование его хаотичной архитектуры, мягкий желтоватый свет и безбрежный покой.

Умереть так не самый худший вариант, подумал Кантор и побрел дальше. Не торопясь, вразвалочку, поскольку торопиться было некуда. Он прекрасно помнил лекцию Доктора о том, что темп ходьбы никоим образом не влияет на скорость передвижения, и решил позволить себе хоть перед смертью немного полениться. Все равно в нужный момент Лабиринт сам выведет его куда следует… Ой! Твою мать! И всех твоих родственников до седьмого колена! Зараза!

Кантор мог бы поклясться, что секунду назад этого колодца здесь не было и что он появился прямо у него под ногами точненько в момент шага. Нет, ну не сволочь ли этот Лабиринт! Неужели нельзя было как-то иначе дать понять, что надо спуститься вниз, показать этот колодец, лестницу там или еще что… Нет, обязательно надо было, чтобы бедный Кантор упал с высоты двадцати локтей, и непременно в грязь! Ушибиться или покалечиться здесь, конечно, было невозможно, но в грязь-то зачем? Просто так, чтобы жизнь медом не казалась? То есть не жизнь, а…

В этот момент его окликнул сзади знакомый писклявый голос, и Кантор быстро обернулся со слабой надеждой, что цыплячьи голоса в Лабиринте могут быть похожи и что это не тот цыпленок, о котором он подумал. К сожалению, это был именно тот.

– Диего! – пропищал он.– Ты опять здесь?

– Это должен был сказать я! – раздраженно перебил его Кантор.– Ты что, решил самостоятельно с Горбатым сразиться? Или ты уже дома и сидишь у зеркала?

– У зеркала,– признался Мафей и тут же попытался избежать заслуженных упреков.– Ты же ничего не знаешь! У нас такое случилось…

– Я достаточно знаю! – не поддался на столь жалкую уловку Кантор.– Тебе еще раз уши надрать, чтобы не лазил по опасным местам? Чего тебя опять понесло к зеркалу? Кого ты опять потерял? Или любопытство замучило, так хотелось посмотреть на ту битву, куда тебя не взяли? А? Ну не меня же ты опять искал! Неужели король до сих пор не разобрался, где я!

– Нет,– всхлипнул непутевый принц,– Не тебя. Оливию.

– А что с ней случилось?

– Я же говорил, ты ничего не знаешь! Горбатый утащил ее через портал в свой мир! Когда нас спасали, он непонятно откуда выскочил и на нас бросился. А я… я ее не спас! Понимаешь? Не удержал! Не заслонил! Не догнал и не отнял! Вот поэтому я здесь. Это я виноват во всем, и я должен ее найти и спасти! Горбатый собирался подарить ее какому-то своему повелителю, я боюсь даже представить, что он с ней сделает!

– И что, ты собираешься смотаться в другой мир и сразиться с толпой взрослых магов, чтобы спасти свою подружку? Как ты себе это реально представляешь?

– Не знаю, но я должен ее найти! Разве ты сам не понимаешь? Разве ты поступил бы иначе?

– Придурок! – простонал Кантор.– Уж я бы попытался искать доступными мне средствами, а не так, как ты! Ты же не можешь ничего найти за пределами дворца, а тебя понесло в другие миры заглядывать!

– Это единственное, что я мог сделать… – жалобно пискнул цыпленок.– Только не пойму, почему я опять нашел тебя, если искал Оливию? Может, она тоже где-то здесь?

Кантор вопросил небо, откуда берутся на его голову подобные безмозглые создания, и беспомощно посмотрел вверх. Взобраться по гладкой стене колодца на такую высоту он бы не смог. Забросить туда этого недоумка – тоже вряд ли. Добросить, может, и получится, но убьется он при этом непременно. Это ему, человеку Лабиринта, можно безболезненно падать с двадцати локтей, а классическому магу такой полет может обойтись дорого. В прошлый раз, помнится, действительно замерз и даже насморк подхватил.

– Может, и здесь,– вздохнул Кантор.– Очень даже возможно, если этот «повелитель» сразу же принялся распаковывать свой подарок. В таком случае она очень скоро окажется там, куда сейчас направляюсь я. И ты вместе с нами. Нравится?

Птенец нахохлился и отвернулся. Помолчал немного, глядя в сторону, и выдал:

– Может, если вместе, то и пусть?

– Идиот,– прокомментировал Кантор и, не найдя карманов в связей странной одежде, посадил бестолкового мальчишку на шляпу.– Сиди пока здесь. Посмотрим по обстоятельствам.

Единственный доступный путь пролегал по узкому коридору с кирпичными стенами, потрескавшимися от времени и покрытыми мхом от влажности. Этим путем и двинулся Кантор, поминутно матерясь и проклиная вязкую грязь, всяческий мусор, который так и лез под ноги, и отдельно – бестолковых, сопливых эльфов. Мафей терпел его речи молча – то ли уже привык и не обращал внимания, то ли просто не до того было.

– Регламент!

Король перебил пламенную обвинительную речь так неожиданно и громко, что даже Толик невольно встрепенулся. Саму речь он не слушал, так как во время ее произнесения был занят контролем мухи, облетавшей задние ряды. Ничего подозрительного пока не обнаружил.

Брошенная без присмотра муха сложила крылышки и шмякнулась на чью-то лысину, вызвав некоторое оживление в задних рядах.

Докладчик, нацепивший ради столь торжественного случая все наличные регалии и напоминающий во всем этом барахле ведущего комика из шоу «Клоуны в креслах», запнулся, произнося очередную пышную фразу.

– Я не закончил! – попытался протестовать он, но король, повысив голос, чтобы перекрыть поднимающийся ропот в зале, повторил:

– Регламент – пять минут! От вас требуются факты, а не эмоции! Вы предъявили мне следующие обвинения: предательство, нарушение союзного договора и уступки террористам. Это было все?

– Все,– неохотно признал граф Монкар, которому не дали покрасоваться и в полной степени продемонстрировать свое выдающееся красноречие.

– Освободите кафедру.

Хотя король имел полное право высказываться, не вставая из-за стола, Шеллар все же поднялся со своего места и занял место за кафедрой. Наверное, чтобы никто другой больше не вылез с очередной речью.

– По всем предъявленным обвинениям могу сообщить следующее. Обвинения ложны. У кого есть вопросы, прошу задавать.

«Да уж, регламента его величество не нарушил»,– мысленно прокомментировал Толик, удержавшись от хихиканья вслух.

В зале поднялась такая буря негодования, что задавать вопросы некоторое время было бесполезно. Зато полезно было прислушаться к отдельным разборчивым репликам и определить, что думают по поводу происходящего некоторые представители местной аристократии. Мнения расходились настолько, что недавнее предположение короля о возможной драке было не таким уж и фантастическим. Часть присутствующих возмущалась наглостью его величества, с какой тот осмелился отрицать очевидное, и требовала подробных оправданий с доказательствами. Другая часть возмущалась наглостью и тупостью инициативной группы. Сам Толик в местных традициях разбирался плохо, но, судя по накалу страстей, неудачная попытка низложения короля действительно грозила организаторам как минимум публичным позором.

Его величество демонстративно игнорировал разгорающийся скандал, с некоторым злорадством наблюдая, как граф Монкар пытается навести порядок в зале. Похоже, король намеренно высказался так кратко и пренебрежительно, чтобы спровоцировать драку и с чистой совестью покинуть этот балаган. Кому бы понравилось сидеть и выслушивать всякий бред, вместо того чтобы решать интереснейшую задачу о местонахождении пропавшей королевы?

До драки все же не дошло – вмешались несколько местных авторитетов и общими усилиями заставили обе фракции заткнуться и высказываться по очереди. Багровый от злости герцог Гирранди силком усадил на место графа Монкара, видимо решив, что тот уже наделал достаточно глупостей и пора выступить кому-то потолковее. Таковым его светлость почему-то счел себя.

– Ваше величество,– начал он, когда в зале установилась относительная тишина, подобающая для дальнейшего обсуждения.– Голословное отрицание обвинений звучит неубедительно и демонстрирует лишь ваше неуважительное отношение к дворянскому собранию.

– Голословное обвинение, не подтвержденное фактами и доказательствами, звучит столь же неубедительно,– немедленно отозвался Шеллар.– А требования каких-то оправданий демонстрируют ваше неуважительное отношение к королю. Обычай «белого шарфа» существует не для того, чтобы каждый проходимец мог в меру своей фантазии обвинять короля в чем попало и требовать доверия к своим бездоказательным заявлениям. Обвинительная речь графа Монкара содержала непомерное количество ложного пафоса и истерических воплей при полном отсутствии хотя бы косвенных доказательств. Предоставьте хоть одно, и я тут же опровергну его с должным уважением к дворянскому собранию.

– Следовательно, вы имеете дерзость отрицать, что, исполняя требования лиц, похитивших вашу супругу, предали союзника и отказали в военной помощи, предусмотренной договором?

– Разумеется, это неправда. И мне весьма любопытно, как вы намеревались это доказать.

– С разрешения уважаемого собрания, военачальники, получившие от его величества приказ ничего не предпринимать, могут лично явиться сюда, чтобы свидетельствовать.

– Не могут,– нахально перебил король.– В настоящий момент они заняты исполнением обязательств союзного договора. Того самого, о котором вы изволите толковать. Вам придется пробежаться за свидетелями до Мистралии и обратно. Пешком, поскольку все маги тоже задействованы в операции.

– Вот идиоты,– громко прокомментировал кто-то из зала.– Еще час назад войска отправили, а они не знают! Я сам видел, ходил сына провожать. Хоть бы разобрались сначала. Устроили позорище!

– Только час назад? – попробовал уцепиться за последний шанс герцог Гирранди, уже фиолетовый от злости.– А до этого…

– А вот сроки вас ни в коей мере не касаются,– опять перебил Шеллар.– Тем более время операции было перенесено не. лично мною по собственной прихоти, а согласовано на высшем уровне с королем Мистралии Орландо II. Уважаемый мэтр,– он кивнул на Толика,– может подтвердить, что союзники не имеют претензий.

– С каких это пор в Мистралии есть король? – возмущенно выкрикнул с места престарелый граф Олси.

Его величество сделал вид, что не понял вопроса, и с потрясающим педантизмом назвал точную дату.

– У кого-то есть еще вопросы по существу? – поинтересовался он затем, упершись руками в слишком низкую для него кафедру и обводя зал многообещающим взглядом, так хорошо знакомым всем подданным.– Если есть, то поторопитесь, поскольку вопрос возник у меня, и я намерен его задать, как только отвечу на ваши. Но повторяю – по существу. Безобразие, которое вы сегодня учинили, больше напоминает бунт, чем законное разбирательство. И повторный беспорядок в зале окончательно утвердит мои подозрения. Дворцовая стража пока подчиняется мне, так что настоятельно рекомендую воздержаться от провокаций.

Старший Диннар поднял руку, как школьник на уроке, и был поощрен благосклонным кивком.

– Ваше величество,– серьезно сообщил он, поднимаясь,– если действительно произошла ошибка, я не сочту зазорным принести вам искренние извинения. Однако хотелось бы услышать более подробное объяснение. Я не поверю, что столь достойные и в большинстве своем неглупые люди могли просто выдумать некие несуразные обвинения и предъявить их королю в присутствии дворянского собрания. Вряд ли кто-то из присутствующих способен намеренно поставить себя в глупое положение. Вероятнее всего, произошло недоразумение, которое можно объяснить объективными причинами. И скорей всего, вы сами какими-то своими действиями дали повод для подозрений. Вот по этому поводу я и хотел бы услышать ваши объяснения.

– Что именно произошло – ошибка или что другое,– мы еще разберемся,– пообещал король.– А истоки этого, как вы изволили выразиться, «недоразумения» происходят от того, что некоторые господа предвзято ко мне относятся и по этой причине любые удобные для себя утверждения с радостью принимают на веру. Касательно же их источника у меня есть очень нехорошие подозрения, которые я как раз желал бы прояснить. Все, что имел честь изложить граф Монкар в своем блестящем выступлении, есть намеренная дезинформация, которую департамент Безопасности предоставил мистралийскому правительству и лично наместнику Харгану. Среди моих подданных подобные сведения не распространялись. Поэтому я прошу графа ответить, от кого он их получил. Персонально, с указанием фамилии, имени и должности, чтобы департамент Безопасности мог вызвать конкретного человека и этот человек мог подтвердить факт передачи информации. В противном случае вашей любимой дочери будут заданы очень неприятные вопросы касательно похищения тела господина Хаббарда, подпольных сеансов некромантии и демонологии, а также любовной связи с наместником Харганом и возможном шпионаже в пользу Мистралии…

Безутешный влюбленный Диннар-сын не выдержал еще на «любовной связи» и бросился к королю, на ходу выдирая из ножен меч. На этот раз папаша не успел остановить придурка. А сидевшие на пути господа не стали вмешиваться, в надежде что короля все-таки удастся избавиться, не запачкав рук лично. Возможно, его бы поймали и успокоили господа из оппонирующей фракции, сидевшие в первом ряду, или пристрелили бы телохранители, но безобразия на сегодня еще не закончились. Едва возмущенный юнец подбежал к Шеллару, как за окном стемнело, в парке кто-то панически завизжал, одно из огромных окон зала осыпалось цветными стеклышками и в помещении появился еще один подданный короны. Огромная гребенчатая голова с раскрытой пастью ворвалась сквозь разбитое окно, разметав по сторонам несколько рядов кресел и носом сбив с ног отважного защитника чести графини Монкар.

Сквозь хор не подобающей дворянам ругани и стонов об отбитых частях тела Толик сумел расслышать очень знакомый голос, хорошо поставленный и донельзя разгневанный, который прокричал где-то снаружи:

– Ты, урод криволапый, крылья оборвать за такую посадку! Говорили тебе – тормози!

– Зигзаг Мак-Кряк, блин! – добавил второй голос, столь же знакомый и столь же милый сердцу веселого эльфа.– Бедный Макс, вторая мягкая посадка за день! Останешься тут в живых, как же!

Цвет ортанской аристократии почти в полном составе бросился к дверям, ломая стулья, сбивая друг друга с ног и преграждая путь страже. На весь зал нашлось всего с полдюжины воинов, Достаточно отважных, чтобы схватиться за оружие, а не удирать в случае опасности. Увидев несколько обнаженных мечей, дракон поспешно вынул голову из зала и уже с улицы сокрушенно просопел:

– Извините, я нечаянно…

– Тормоза поломались,– язвительно прокомментировала Ольга.

– Спокойно, господа, без паники! -громко произнес король, подходя к окну.– Никакой опасности нет, это наш дракон, и он приносит вам свои извинения за неудобство. Уберите оружие.

Храбрецы с явным сожалением опустили мечи, на остальную же часть дворянского собрания речь его величества не произвела особого впечатления. Впрочем, возможно, господа просто использовали налет дракона как повод по-быстрому смыться и избежать дальнейшего участия в происходящем позорище. А то ведь его величество может и не ограничиться одним графом Монкаром, был уже прецедент, если разгневается – всем достанется…

Убедившись, что воинственного графского сына почтенный родитель все-таки поймал и с подобающими воспитательными напутствиями волочет прочь из зала, а никакая иная опасность королю не угрожает, Толик взобрался на подоконник, одним прыжком преодолел расстояние между окном и драконьей шеей и спустился по ней как по столбу. Бедный Макс, весь в каких-то тряпках и палках, висящий поперек седла без признаков жизни, выглядел жалко и скорбно.

– Ой, Толик! – обрадовалась Ольга.– Вот ты как раз вовремя, помоги нам! А то прыгать высоко, а как теперь Макса снять – мы не знаем…

– А как же вы его затащили? – поинтересовался эльф, легко взбегая по чешуйчатой спине.

– Хрисс его в зубы взял и поднял,– пояснила Ольга.– Но у него это получилось так неаккуратно, что больше мы ему не доверим.

Дракон обиженно фыркнул, а королева сердито добавила:

– И нечего тут фыркать! Просили, осторожно, а ты как кость выплюнул!

Несмотря на все пережитые неприятности, Макс, как ни странно, был еще жив. Поэтому Толик, не отвлекаясь на объяснения, быстро подхватил его на плечо и телепортировался домой к Дэну. Его самого дома не оказалось – по иронии судьбы он как раз в это время находился у родственников на Бете и участвовал в коллективных поисках Макса. Поэтому Толик попросил Соню срочно вызвать «скорую», а сам отправился на Бету – обрадовать эту безумную семейку… Да и Раэлу надо доложить, что Макс нашелся и дядю непременно нужно нагестить…

И вообще, что-то ему подсказывало, что появляться на глаза Шеллару в ближайшие несколько дней нежелательно.

Идти пришлось около получаса. Коридор иногда поворачивал, но никаких ответвлений или боковых ходов Кантор в нем не обнаружил. Что было особенно неприятно, вел этот коридор четко к тоннелю, а свернуть куда-либо в сторону не было никакой возможности. Кантор уже начал было подумывать о том, чтобы позвать Доктора, да хоть птенца этого безмозглого ему передать, если повезет, но на этот раз и звать не пришлось. Свернув в очередной раз за угол, он оказался в довольно просторном помещении, по колено заполненном водой. В противоположной стене зияло еще одно отверстие, которое и являлось входом в тоннель. Кантору не потребовалось никаких логических умозаключений, чтобы понять очевидную вещь. Тем более он видел это место неоднократно и чувствовал его безошибочно. Но вот то, что творилось у входа…

Сам вход был перегорожен металлической решеткой, которая дрожала и, казалось, даже прогибалась под напором неведомой силы. Перед решеткой, вжавшись в нее спиной, стоял давний знакомый, о котором Кантор только что вспоминал, и пытался обеими руками отпихнуть от себя человека в варварском наряде. Этот парень тоже показался Кантору смутно знакомым, хотя со спины судить было сложно.

– Может, вам помочь? – предложил Кантор, видя, что Доктора вот-вот продавит сквозь решетку. Тот наконец заметил новые действующие лица и тихо охнул.

– Опять ты! И опять с этим птенцом! Нашел время! Я же вас всех не удержу!

– Да меня пока вроде не требуется держать,– пожал плечами Кантор.– Второй раз спрашиваю: я могу чем-то помочь?

– Хватай его,– Доктор кивнул на варвара,– и тяни на себя изо всех сил.

Кантор не заставил себя упрашивать – без лишних слов подскочил и, обхватив парня за корпус, изо всех сил потянул на себя. Это оказалось не так-то просто. Неведомая сила, прогибающая решетку, упрямо тянула свою добычу в тоннель, как рыбу, попавшую на крючок, неумолимо подтаскивает к берегу терпеливый рыболов. Всем троим пришлось как следует потрудиться, чтобы оттащить умирающего на безопасное расстояние.

– Сюда, к трубе,– устало выдохнул Доктор, одной рукой продолжая держать пациента, а второй, срывая с него верхнюю одежду, похожую не то на плащ, не то на тунику.– Ты подержи, а я привяжу. Все ж полегче будет.

Он торопливо разорвал на полосы ткань и действительно привязал варвара к толстой трубе, которая тянулась из пола куда-то ввысь, где не было ни потолка, ни неба.

– Вот так,– с некоторым облегчением произнес самоотверженный спасатель, наблюдая, как скрученная жгутами ткань натягивается, потрескивает, но все же удерживает кандидата в покойники на безопасном расстоянии от решетки.– Теперь я на минутку отвлекусь, позову родственников на помощь. А ты присмотри тут, может, еще придержать надо будет, вдруг порвется.

Быстро проговорив все это, он прошел сквозь стену и исчез. А Кантор наконец нашел время взглянуть в лицо парню, которого они так усердно спасали. Увидив лицо незнакомца, Диего не смог сдержать возглас изумления.

– Не кричи,– тихо и как бы через силу выговорил юный варвар, морщась, словно вынужден был слушать военный оркестр с тяжкого похмелья.– Да, это я.

– Диего! – робко пискнул цыпленок.– А кто это?

– Это… – Кантор на миг запнулся, все еще потрясенный неожиданной встречей, и с трудом перевел дыхание.– Это мой отец.

– Только ничего не спрашивай,– поторопился предупредить отец, видя, что потомок жаждет засыпать вновь обретенного родителя вопросами – и сделает это, как только определится с очередностью.

– Хорошо,– быстро согласился непослушный сын и немедленно спросил: – Где ты?

– Я же просил ничего не спрашивать! Лучше объясни, что ТЫ здесь делаешь?

– Да, собственно, то же, что и ты,– пожал плечами Кантор.

– Немедленно уходи отсюда! Здесь опасно!

Нет, что это папочка себе вообразил? Что сыну до сих пор десять лет?

– Доктор велел за тобой присмотреть, и я не собираюсь куда-то уходить, бросив тебя одного! – упрямо возразил Кантор.

– Он скоро вернется, ничего со мной не случится за это время. А тебе нельзя здесь оставаться. Немедленно уходи.

Непререкаемый отцовский приказ, высказанный подобным тоном, да еще дважды, не вызвал у взрослого сына ничего, кроме раздражения. Да что, папенька в самом деле, не помнит, сколько лет прошло со времени его исчезновения? Или считает, что взрослого мужчину можно обратить в бегство простым повышением голоса?

– Папа,– недобро напомнил Кантор,– нечего мне тут распоряжения отдавать! Мне тридцать два года, и я вообще терпеть не могу, когда мной командуют!

– Тридцать один! – не отступил отец, тоже не страдающий особой мягкостью характера.– А тридцать два будет завтра!

– Мне приятно, что ты это помнишь, но один день тут ничего не решает.

– Хорошо, будем считать, что тебе тридцать два. Надеюсь, столь почтенный возраст не помешает тебе объяснить, почему ты здесь? Что с тобой случилось? И где твоя… материальная часть?

– Там, где и должна быть. В Кастель Агвилас.

Папа отчего-то был так шокирован этим известием, словно оно противоречило неким фундаментальным законам природы. Высказать свое изумление вслух он все же не успел, так как вернулся Доктор. Причем не вышел из стены, в которую ушел, а будто вырос из пола. И грязь, в которой Кантор увязал по колено, полностью игнорировала странные одежды почтенного мэтра. Он восстал из нее сухим и чистым.

– Порядок,– сообщил Доктор, подхватывая пациента за вторую руку.– Сейчас соберутся: Если повезет, и дядю Молари распинают.

– Спасибо.

Это было сказано не то что на полтона, а тонов на пять ниже. Кантор даже обиделся. Как с другими людьми – так папа и вежливым умеет быть, а сыном можно вот так нагло командовать!

– Пожалуйста,– тихо и умоляюще продолжил отец,– отошли его куда-нибудь отсюда! Подальше!

– Он тебе что, мешает? – удивленно приподнял брови Доктор.

– Я боюсь, что его снесет вместе с нами, если… если что…

– Да не бойся, не так все плохо. Вот скажи,– он обернулся к Кантору,– как ты видишь это место?

– Мрачное подземелье с трубами и дырой в стене,– неохотно ответил тот.– На полу по колено воды пополам с грязью.

– А течение есть?

– Какое течение, если грязь! – рассердился Кантор.– Что за бред!

– А вот в видении Макса тут воды по горло и сильное течение. И это течение несет его к тоннелю. Потому он и за всех остальных боится, никак до него не дойдет, что, кроме него, тут никто не умирает. Тебе вот кажется, что воды по колено, а я вижу всего лишь несколько неглубоких лужиц.

– Это все в любой момент может поменяться! – не смолчал упрямый папа.– Отошли его! Или выведи сам. Я и на тряпках удержусь.

К счастью, Доктора эти просьбы тронули так же мало, как Кантора – приказы.

– Я только что видел, как ты сам держался! Мне пришлось тоннель решеткой заложить, так ты и сквозь нее пытался просочиться! Он еще спорить с врачом будет! Закрой рот и держись за трубу. Кажется, опять понесло…

Действительно, утихшее было течение, столь упорно тянувшее несчастного родителя к тоннелю, вновь усилилось. Оно рвало свою добычу из рук спасителей, посягнувших на священное право смерти забирать всех, кого сочтет нужным. Трещали самодельные веревки, тряслась и прогибалась решетка на входе в тоннель, а труба, казалось, вот-вот вывернется из пола, как вырванное с корнями дерево. Через несколько минут Кантора посетила мысль, что он был несправедлив к отечественному правосудию, считая работу в каменоломне каторжной. Он мог бы даже поклясться, что там было легче. Однако когда Доктор заботливо поинтересовался, не слишком ли ему тяжело, гордо заявил, что ни капельки.

– Сопляк… – процедил сквозь зубы отец, цепляясь за спасительную трубу как дитя за мамину юбку.– Хвастун… Мистралийское воспитание, мать… Где эти родственники? Пора бы уже явиться!

Доктор тихо застонал в ответ, в отчаянии уставившись на что-то за спиной Кантора.

– Макс, ну кто тебя тянул за твой дурной язык! Бы что тут, всей ветвью собраться решили?

Папа выругался и еще тише, почти шепотом, произнес:

– А ведь Ресс говорил… Так я и знал… Три поколения…

Кантор выбрал момент, когда натиск немного ослаб, и оглянулся. К ним приближался еще один участник безумного спектакля, и, похоже, все, кроме Кантора, этого новенького прекрасно знали.

Возможно, он тоже принадлежал к странному сообществу людей Лабиринта, работой которых было отыскивать и выводить в мир живых всяческих потерпевших. Он ступал легко, не проваливаясь, точно как тогда, весной, Доктор по болоту. Шел легким, прогулочным шагом, сунув руки в карманы, всем своим видом излучая безмятежную мечтательность. И что окончательно потрясло Кантора – одежда пришельца при этом оставалась ослепительно белой. Белый костюм, какие носили в Ольгином мире (безукоризненно отутюженные брюки и легкий пиджак нараспашку из мягкой ткани), белоснежная рубашка, белые туфли и белая шляпа, лихо сдвинутая на затылок– все это каким-то образом ухитрялось передвигаться по жидкой грязи и не пачкаться.

– Дядя Байли! – горестно воззвал Доктор.– Ты-то откуда здесь?

«Дядя» подошел поближе, так, чтобы никому не требовалось оборачиваться для общения с ним, и все так же безмятежно объяснил:

– Наверное, из реанимации… Что-то меня все время в разные стороны тянет…

– Я же тебя предупреждал! Ну что у вас за порода такая!…

– Да брось ты,– небрежно махнул рукой новый персонаж и одарил тружеников ослепительной улыбкой.– Все равно мы когда-то должны умереть. Так что, всю оставшуюся жизнь трястись над остатками своего здоровья? И отказываться от всех мыслимых удовольствий, только чтобы продлить свое жалкое существование? Ха!

«Интересно, сколько ему лет? На вид не более тридцати, но он должен быть хоть немного старше Доктора…» – подумал Кантор, невольно залюбовавшись этим блистательным кавалером. Чем-то напоминал ему докторский дядюшка непутевого маэстро Эль Драко. Та же радостная, беззаботная легкость исходила от него, почти то же небрежное изящество сопровождало каждое движение, и, если присмотреться, можно было уловить некоторое внешнее сходство.

Даже смертельное течение почему-то резко сбавило скорость после появления этого господина в белом, давая возможность всем немного отдохнуть. Доктор этой возможностью воспользовался для воспитательной работы с родственником.

– Вот и имеешь удовольствие! – сердито воскликнул он в ответ на последнее высказывание.– Если и не умрешь, то останешься инвалидом. Можешь считать, что это было твое последнее приключение. И последнее удовольствие.

На точеном, смуглом лице белоснежного дядюшки мелькнула снисходительная усмешка.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что моя дальнейшая судьба не зависит ни от усилий врачей, ни от моего личного добродетельного поведения. Может, я умру, а может, исцелюсь как ни в чем не бывало. На все воля бога.

– Дядя,– устало вздохнул Доктор,– от старости никакие боги не исцеляют.

– Ну и на кой мне тогда такая старость? В конце концов, умереть в мои восемьдесят шесть в объятиях двадцатилетней негритянки – это не самый худший конец.

– Инсульт на бабе – это пошло,– без особого энтузиазма возразил племянник. Судя по вялости дискуссии, вопрос о любовных похождениях престарелого дядюшки был обсужден и пережеван уже много раз и ни одного, ни другого не вдохновлял.

– И почему вы, врачи, такие циники? – пожал плечами дядя.– Во-первых, не «на», а «под», если быть точным. А во-вторых, она вовсе не баба, а очаровательная девушка. Надеюсь, я не очень ее напугал… Оставим эту тему, ты мне еще при жизни надоел своими нравоучениями. Лучше скажи, почему это Макс молчит и прячет лицо, как будто не хочет быть узнанным? Я его чем-то обидел, что даже попрощаться с родным отцом не желает?

На несколько секунд повисла мертвая, нехорошая тишина, которую прервал не сознающий торжественности момента цыпленок Мафей.

– Я не понял,– пропищал он,– Диего, если это твой папа, то это, значит, дедушка? А почему ты никогда о нем не говорил?

– Думаю, все должен объяснить папа,– с трудом нашел слова Кантор, потрясенный выражением лица родителя. И с запозданием понял, что слова эти были не самыми лучшими в данной ситуации. Ведь не на пустом месте появились слухи, что Максимильяно дель Кастельмарра – самозванец, и вряд ли папе было приятно сейчас вслух признавать это перед взрослым сыном…

– Я так и знал, что твои вечные секреты кончатся чем-нибудь подобным,– печально развел руками Доктор.– Но эта ситуация превзошла все ожидания. Что ж, Макс, познакомь деда с внуком. Может, кто-то из вас сегодня умрет и больше вы не встретитесь все вместе.

– Почему это «кто-то»? – перебил красавчик в белом.– Если вдруг мы оба одновременно покатимся в тоннель, кого спасать велит тебе врачебная этика?

– Того, кто моложе,– вздохнул Доктор. Если разобраться в этих запутанных родственных связях, то он, получается, приходится Кантору дядей? Вот это новости… Полезно иногда пошляться по Лабиринту, сколько интересного узнать можно…– Это-то понятно. А вот что делать, если вы все втроем покатитесь одновременно?

– Да то же самое,– легко отмахнулся великолепный дедушка.– Но вопрос теоретический, я ведь не хуже тебя вижу, что реальная опасность угрожает только Максу. Да и то не особенно, если я не ошибаюсь, кто-то из старших уже до него дотянулся. Молари или Фрель, только у них получается дотягиваться до больных родственников, не спускаясь в Лабиринт. Так это, значит, мой внук? Макс, скажи хоть что-нибудь! Это и есть твой ребенок, тот самый, который…

– Папа! – взмолился отец.– Прошу тебя, помолчи! Здесь и так было сказано достаточно лишнего! Да, это он! Можешь на него посмотреть! А ты, сынок, можешь посмотреть на дедушку! И если вы еще хоть один вопрос мне зададите, я сегодня все-таки умру!

– Послушай, Макс,– вмешался Доктор,– не закатывай истерику. Рано или поздно это должно было случиться, и странно, что ты к этому не готов. Я тебе говорил, что надо было сразу все объяснить парню – и никаких проблем бы не было ни у него, ни у тебя. Вот теперь, пока тебя никуда не несет и все вроде бы стабильно, сядьте и поговорите.

– Действительно! – спохватился дедушка.– Что это мы стоим, и вообще, почему находимся в такой помойке? У нас такое событие – Макс мне наконец внука показал… Обстановка должна быть подобающая!

Грязь моментально высохла и на глазах стала покрываться нежной зеленой травкой. Воздух сгустился, сформировавшись в плетеные кресла и небольшой столик, такие же белые, как дедушкины одежды.

– Вот так,– удовлетворенно оглядел результат почтенный предок и удобно устроился в ближайшем кресле.– Так гораздо лучше. Замечательно сидим. Сюда бы еще нескольких дам…

– Тетушку Сибейн,– мстительно вставил папа.– Чтоб рассказала все, что думает о тебе и твоих похождениях. Или какую-нибудь пробегающую покойницу.

– Макс, ну ведь язык у тебя! – поморщился Доктор.– Только пробегающих покойниц нам не хватало для полного ощущения праздника!

И как бы специально для того, чтобы сорвать намечающийся разговор и лишить Кантора единственной возможности залатать дыры в памяти, над головами сидящих раздалось озорное «Па-аберегись!», и прямо на стол приземлилась миниатюрная хинеянка в облегающем костюме из черной кожи и с огромным зонтиком в руках. Дедушка мгновенно скис и проворчал что-то насчет любимого сыночка, который вечно все сглазит. А Доктор, предупреждая возможные вопросы, быстро произнес, подавая девушке руку и помогая спуститься со стола:

– Сибейн, моя мать. Диего, сын Макса.

Кантор едва успел вскочить, чтобы не оказаться невежей, но кланяться поостерегся, боясь уронить цыпленка.

– Это тот самый, которого Макс вечно таскает к тебе лечиться? – протараторила тетушка Сибейн.– Рада познакомиться, какой милый мальчик! Хотя порода все же видна невооруженным глазом, правнуков Кирин ни с кем не спутаешь.

Кантор поспешно отвел взгляд от ее хорошеньких ножек, напоминая себе, что перед ним почтенная старушка, а все, что он видит,– иллюзия. Бабушка между тем оборвала на полуслове свои рассуждения о Канторе и его родословной и перевела взгляд на дедушку.

– Я вижу, братец Байли все-таки дотрахался! Вот так оно и бывает, когда, как и когда оно бывает, слушатели так и не узнали, поскольку из глубин Лабиринта вдруг донесся испуганный женский крик, заставивший тетушку замолчать и насторожиться.

– Ну я же говорил, что Максу противопоказано вообще рот раскрывать! – заметил Доктор.– Вот вам и пробегающая покойница!

Как бы в подтверждение правильности его слов, из кирпичного коридора действительно выбежала рыдающая девушка. И тут начался, как любила выражаться Ольга, дурдом.

Птенец Мафей взвизгнул «Оливия!» и, на радостях вообразив себя орлом, попытался потрясти подружку размахом крыльев и мощью полета. О полном отсутствии перьев на крылышках он вспомнил, только спикировав клювом в траву.

Кантор бросился его ловить, пока никто не наступил, и чуть не пропустил самое интересное.

Дедушка вскочил со стула и одним прыжком оказался на пути бегущей девочки, намереваясь поймать ее в объятия, остановить и успокоить. Однако при этом не учел, что бежит она не просто так и не по своей воле, а по воле все того же течения, которым едва не снесло Макса. Видимо, сила, толкавшая бедную девчушку в черную дыру тоннеля; была намного мощнее, или же у дедушки не было такого опыта, как у Доктора, но удержать Оливию ему не удалось. Девушка промчалась, как Толиков мохнатый слон, снесла, не останавливаясь, бедного дедушку и впечатала своим телом в решетку.

Доктор бросился на помощь, папа попытался последовать за ним, тетушка Сибейн вцепилась в папин рукав, крича, что не в его состоянии туда соваться. Все трое чуть не наступили не Мафея, птенец верещал, не желая ловиться, Кантор, матерясь и стукаясь макушкой о стол, шарил руками в траве… Словом, еще секунд десять у тоннеля царил безобразнейший кавардак.

За это время Кантор все-таки изловил бестолкового принца, папа внял голосу разума, Доктор со своей разговорчивой матушкой с большим трудом оттащили от дедушки несчастную ведьмочку, а сам дедушка…

Кантору хватило одного взгляда, чтобы понять, почему этого больного старика почитают своим вниманием двадцатилетние красотки. Боги, как он на нее смотрел! Сколько нежности, страсти и беззаветного обожания было в этих глазах, какая магическая притягательность таилась в завораживающей полуулыбке, в трепете тонких пальцев, утирающих слезу с девичьей щечки…

– Как тебя зовут, дитя? – ласково проворковал дедушка, чуть задерживая руку, чтобы погладить девушку по щеке. Дитя не удержало вздох восхищения, доверчиво захлопало глазами и представилось. Уже не всхлипывая.

Кантор с величайшей досадой напомнил себе, что зависть – низкое и недостойное чувство, не подобающее истинному кабальеро. Но все же как обидно было сознавать, что неотразимый Эль Драко – всего лишь жалкое подобие, бледная тень своего великого деда…

– Дядя, оставь свои ухаживания! – вмешался Доктор, пытаясь оттащить Оливию подальше от решетки.– Девочке жить осталось в лучшем случае минуту, ты не успеешь.

– Давайте попробуем ее вытащить! – Дедушка обращался к присутствующим родственникам, переводя умоляющий взор с одного на другого, а пальцы его в это время самостоятельно и непринужденно перебирали волосы девушки. В непосредственной близости от ушка и шейки.– Жалко ведь, совсем молоденькая, почти ребенок…

– Не получится,– покачал головой Доктор.– Я посмотрел, когда она еще пробегала мимо. Там несовместимые с жизнью повреждения. Отойди, я уберу решетку. Будет очень некрасиво, если девушка войдет в тоннель по частям.

Кантор покрепче стиснул в кулаке трепыхающегося цыпленка и двумя пальцами сжал ему клюв, шепотом напомнив, что его истерики сейчас будут не ко времени и не к месту.

– Точно не получится? – со слабой надеждой переспросила тетушка и проделала уже знакомый Кантору фокус с раздвиганием занавесок.– Двуликие боги! Какой маньяк это с тобой сделал? Где эта сволочь живет? Я тряхну стариной и прикончу его своими руками!

– Как все любят спорить с врачами! – мрачно заметил Док-" тор. А отец, глядя куда-то в глубину тоннеля, тихо поправил:

– Он не маньяк. И не живет.

– То есть? – возмутилась тетушка.– Ты хочешь сказать, что нормальный человек мог бы так изувечить ребенка?

– Это ритуальное убийство,– еще тише пояснил папа и одними глазами указал во мрак за решеткой.– Вон он. Там, в тоннеле. Он ждет ее с той стороны. Значит, он не живой человек. Нежить.

– И вы предлагаете просто так отдать бедную девочку этому упырю?! – вознегодовал дедушка. Ведьмочка испуганно вскрикнула и залилась слезами.

– Нет! Я его боюсь! Он страшный, он злой, он… он мертвый! Старый повеса тут же заключил ее в объятия и зашептал на ушко что-то утешительное. «Интересно,– подумал Кантор,– цыплятам свойственна ревность?»

– Если он подойдет вплотную к решетке,– кровожадно оскалилась тетушка Сибейн,– я его порву как фотографию бывшего мужа! Неважно, живой он там или мертвый!

– Он не подойдет.– Папа заговорил громче, скорей всего, нарочно.– Он трус.

– Но что б ты с ним ни сделала,– добавил Доктор,– девочку этим не спасти.

– По крайней мере, она не достанется ему!

– Еще как достанется,– донесся из глубины тоннеля глухой, замогильный голос– Сама придет и Силу свою принесет. А кто тут считает себя смелым, пусть сам ко мне войдет.

– Он не подойдет,– с сожалением констатировала тетушка. Он не только трус, но и умный. А жаль.

Отец метнулся к решетке, вцепился в прутья и прокричал в темноту:

– Ты об этом еще пожалеешь! Слышишь, ты, трусливая нежить! И не суйся больше в этот мир, не то получишь по рогам больнее, чем в прошлый раз! Если твоему выкормышу наваляли по шее две перепуганные девчонки, то вряд ли тебе потребуется больше, повелитель сраный!

– Посмотрим,– глухо отозвалась темнота.

– Будь ты проклят,– скрипнул зубами разгневанный мэтр Максимильяно.– Если не завяжешь вот так обходиться с женщинами, ты сдохнешь, падла, от этого самого!

– Ты или входи, или убирайся и не мешай,– насмешливо отозвался его противник и все-таки приблизился. Не вплотную, чтобы не попасть под руку возмущенным дядюшкам и тетушкам, но достаточно близко, чтобы его можно было рассмотреть. Кантор с трудом удержался от матерных комментариев в присутствии дам и опять зажал клюв цыпленку. Вряд ли впечатлительный принц мог издать что-то вразумительнее панического вопля при виде этой мумифицированной физиономии, а вопли только усугубили бы и без того неприятную обстановку.

Дедушка решительно шагнул вперед и буквально за шиворот оттащил отважного папу от решетки.

– Макс, не лезь. Ты тут ничем не поможешь. Проклял мерзавца, сделал все, что мог, теперь отойди. Дэн, убирай решетку. Я сам провожу девочку через тоннель.

– Байли, ты рехнулся! – ужаснулась тетя.– Ты же не сможешь вернуться!

– Да и пусть,– с потрясающей беззаботностью махнул рукой непутевый дедушка.– Чем доживать свои дни беспомощной развалиной, отказавшись от последней радости в жизни, не лучше ли уйти сейчас и заодно сделать доброе дело? Оливия, ты согласна пойти со мной?

– А… а куда? – растерянно переспросила девчушка, беспомощно оглядываясь.

– В одно замечательное место,– опять заворковал бессовестный соблазнитель, обнимая ее за плечи.– Туда, где этот засушенный сморчок тебя нипочем не достанет. Раз уж тебе придется умереть в столь нежном возрасте и поделать с этим ничего нельзя, я возьму тебя с собой в чертоги Эрулы, где каждый может найти свое счастье.

– А как же Мафей? – жалобно вопросила юная ведьма, впрочем без особой уверенности.

– Это кто? – хотел было уточнить дедушка, но его перебила Сибейн, которая как раз обратила внимание на упомянутого участника событий.

– Макс, ты что, не видишь, что твой сын мучает птичку!– возмущенно воскликнула она, бесцеремонно оборвав лирическую сцену охмурения юной девы престарелым ловеласом.– А ты… как ты можешь так обращаться с живым существом! Задавишь ведь!

Кантор, обиженный в самых благих намерениях, демонстративно бросил цыпленка на стол, дабы сердобольные родственники сами пожали плоды своей доброты.

– Вот это и есть Мафей,– сообщил Доктор, указывая на птенца.– Недорослый эльф, которого собственный печальный опыт, как я вижу, ничему не учит. Ну и что мы плачем?

– Имейте совесть,– не выдержал Кантор.– У него на глазах любимая девушка умирает!

– Ах вот в чем дело… – понимающе кивнул дедушка.– Оливия, прелесть моя, к сожалению, смерть разлучит тебя с этим мальчиком, которого ты любила при жизни. Все, что вы можете,– это попрощаться… и сохранить друг друга в памяти. Но он останется жить, и, возможно, это послужит тебе хоть небольшим утешением.

– Нет! – рванулся Мафей.– Я с вами пойду!

Кантор быстро накрыл его шляпой и извиняющимся тоном попросил не обращать внимания на придурочного сопляка. Мальчишка так потрясен, сами понимаете, что он умного может сказать…

А папа тут же добавил, что его высочество, судя по всему, намерен окончательно свести в могилу своего бедного, больного наставника и нанести непоправимый удар по хрупкой психике кузена.

Цыпленок под шляпой затих и робко попросил выпустить его и позволить попрощаться.

Поскольку подойти к столу возлюбленная не могла – Доктор со своей матушкой и так держали ее изо всех сил, чтоб не улетела сквозь решетку,– кавалера поднесли прощаться прямо в шляпе, и трогательный поцелуй в клювик вызвал всеобщее умиление.

– Что ж, родственнички,– улыбнулся дедушка Байли,– и вы прощайте. А тебе, Макс, до свидания. Что-то мне подсказывает, что, когда ты и в самом деле умрешь, солнцеглазая не оставит тебя.

Он снял свою белую шляпу, зачем-то нахлобучил на голову потомку и счастливо рассмеялся, запрокинув голову.

– Любимая,– прокричал он куда-то ввысь,– ты же не обидишься, если я приду к тебе не один?

И прежде чем Кантор успел подумать, что у дедушки несколько странная манера обращаться к богиням, под сводами тоннеля вдруг вспыхнул мягкий голубоватый свет, по полу растянулся пушистый ковер, и сам дедушка вместе с новой спутницей стали излучать волшебное теплое сияние. А вот их одежда растаяла.

– Благодарю тебя, о солнцеглазая! – крикнул юный дедушка и обнял девушку за плечи.– Не бойся, так и должно быть, в чертоги Эрулы входят нагими. Да и что мертвым до условностей мира живых…

Он протянул ей руку, и сияющая пара шагнула в тоннель рука об руку, словно к брачному алтарю. Они прошли мимо усохшего некроманта, даже не взглянув в его сторону, и темный маг долго и бессильно ругался им вслед, скрипя зубами и изрыгая угрозы, слишком живописные, чтобы быть реальными.

Когда пара исчезла в конце тоннеля, тетушка Сибейн подозрительно шмыгнула носом и проворчала, что от братца Байли ничего другого и не ожидала. Даже на тот свет он отправился под ручку с дамой.

Все сделали вид, что не заметили, как она украдкой смахнула слезу.

Кантор хотел напомнить, что папа обещал кое-что объяснить, но, видимо, сегодня его любопытству суждено было остаться неудовлетворенным. Почему-то, как только он открыл рот, из всех щелей, как тараканы, стали вылезать новые родственники, они столпились вокруг отца, загалдели, отпихнули постороннего товарища подальше и стали спорить о том, «как нам вывести бедного, умирающего Макса на белый свет». Когда же Кантор попытался обратить на себя внимание и напомнить, что ему бы тоже пригодилась посторонняя помощь в деле выхода на свет, кто-то из дядюшек (или дедушек?) смерил его недоверчивым взглядом и изрек:

– Иди отсюда и не путайся под ногами, симулянт! Кантор обиделся и ушел. Как ни странно, не пройдя и сотни шагов, он почувствовал знакомый зов. Исходил этот зов явно не от тоннеля, а с противоположной стороны, что было несколько странно, учитывая предсказания, но вместе с тем приятно – по крайней мере, бестолковый цыпленок выберется из этого приключения живым и здоровым.

Еще через пару сотен шагов Кантор обнаружил на одной из стен лестницу, которой здесь совершенно точно не было, когда он шел к тоннелю. Взобравшись по шатким, проржавевшим перекладинам, он выбрался из канализационного люка посреди все того же уютного, славного города, который счел предсмертным подарком и по которому с таким удовольствием слонялся всего час назад.

Улицы были так же безлюдны, только на каменной скамье под жасминовыми кустами сидел грустный и расстроенный Эспада. В отличие от многочисленных папиных родственников, мастер ничуть не изменился в Лабиринте и выглядел как обычно. Причудливая прическа из косичек, печальные глаза и два меча, скрещенные за спиной. Заметив Кантора,.он, похоже, ничуть не удивился, помахал издали рукой в знак приветствия и молча дождался, пока товарищ подойдет.

– Привет,– откликнулся Кантор и присел на скамейку.– Ты как сюда попал?

Эспада посмотрел на него с недоумением:

– Разве ты не помнишь, что мы стояли почти рядом?

– Ах, действительно…

Разумеется, он помнил, что Эспада был рядом, когда справа что-то вспыхнуло. Но забыл, что Лабиринт проходят все обычные люди, а не только избранные маги особой школы. Ведь отец когда-то ему объяснял, а он забыл. Вот и удивился, увидев товарища здесь. А он здесь и должен быть. Блуждает в Лабиринте в поисках выхода, как и все те люди, которых тут периодически разыскивает дядюшка Дэн по прозвищу Доктор. И рано или поздно Эспада отсюда выберется, скорей всего, они сейчас вместе и направятся к ступеням. Вот только Кантор, человек Лабиринта, будет помнить все, что произошло во время его блужданий. А Эспада или вовсе забудет, или будет вспоминать как бред.

– Знаешь, я как-то иначе представлял себе загробную жизнь,– признался фехтовальщик, изучая окружающий пейзаж.– Нет, выглядеть-то мир мертвых может как угодно, но я даже не думал, что окажусь там один. Хорошо хоть, тебя встретил. В одиночестве и рехнуться недолго. А что это у тебя, цыпленок? Вот уж никогда не замечал в тебе особой любви к животным…

Кантор рассмеялся:

– Ты не ошибался, приятель. Это вовсе не мир мертвых.

– А что?

– Тот самый Лабиринт, в который никто не верит. Мир контуженых придурков, лежащих без памяти на поле боя и ждущих, чтобы на них кто-то наступил. Как ты думаешь, не пора ли нам воскреснуть? Давай-ка отсюда выбираться.

– А ты знаешь как?

Кантор довольно ухмыльнулся и встал:

– Пойдем. Покажу.