Пантелеев Алексей ИвановичНочка

Леонид Пантелеев

НОЧКА

ХОЗЯЙКА

Мне двенадцать лет было. Подружки мои еще в куклы играли да через веревочку прыгали, а уж я хозяйкой была. Сама и белье стирала, и по воду ходила одна, и кухарила, и полы мыла, и хлебы пекла...

Нелегко было, только я не жаловалась.

Мама у нас умерла. Папа второй год с белыми воевал. Жили мы вдвоем с братом. Ему уже тогда пятнадцатый год пошел, он в комсомоле состоял. А меня в комсомол не брали. Говорят - маленькая.

А мне это слушать было очень обидно. Какая же я, помилуйте, маленькая, когда я не только обед сготовить или чго, я даже корову доить не боялась!

НОЧКА

Корова у нас была хорошая, красивая, во всем городе такой второй не сыскать. Сама вся черная, как ворона, и только на лбу белая звездочка. Зато и кличка у нее была подходящая - Ночка.

Это еще мама ее так назвала, еще теленочком. Я, может, за это и любила ее так, нашу Ночку, что она мамина воспитанница была.

Ухаживала я за ней - сил не жалела.

Бывало встану чуть свет, сама не поем, а Ночке воды согрею, сена натаскаю, - ешь, говорю, Ноченька, поправляйся. Потом доигь сяду.

А как подою, Васю разбужу - и скорей гоню Ночку в стадо.

Для меня это самое милое дело - корову в стадо гонять. Бывало, меня соседки просят:

- Верочка, возьми и нашу заодно.

- А что ж, - говорю, - давайте!

Прихвачу штуки три-четыре - мне еще веселее. Иду, кричу:

- Гоп! Гоп!

А коровы мычат, стучат, колокольцами брякают.

Так через весь город и топаем.

А потом - река. А на реке - мост.

Мы через мост идем: Туп! Туп! Туп!

А потом уж луга пошли. А за лугами лес. Ну, тут и прощаемся.

Я, правда, никогда сразу из леса не уходила. Утром в лесу хорошо. Другой раз возьму с собой шить или починить что-нибудь и сижу себе, ковыряюсь до самого обеда. А рассидишься если, так и уходить не хочется.

БАНДИТЫ

Правда, меня пугали, будто в лесу бандиты орудуют. Только я сначала не верила. Мало ли что девочки брешут. Но потом и Вася мне однажды сказал:

- Ходи осторожнее. В заречных, - говорит, - хуторах, действительно, орудуют...

А потом уж и по всему городу слухи пошли о бандитах.

Такие о них ужасы рассказывали: будто они и живых в землю закапывают, и маленьких детей режут, и даже кошкам и собакам пощады не дают.

А у нас в городе в это время никакого войска не было. И некому было его защищать. Одни комсомольцы остались вроде Васи нашего. Им на всякий случай оружие выдали. И Вася мой тоже наган получил.

Все думали, что вот-вот Красная Армия подойдет.

Богунская дивизия тогда подступала от Киева.

Эту дивизию у нас в городе все и ночью и днем ждали. А я больше всех ждала. Потому что в одном из полков этой дивизии служил наш папа.

А я уж о нем так соскучилась, так соскучилась, что и сказать не могу. Бывало, ночью проснусь, лежу и слушаю: не идут ли, не слышно ли? А потом в подушку забьюсь и плачу тихонько, чтобы Вася не услышал. А то ведь, если услышит, задразнится. Он и так меня плаксой называл. А -ничего не скажу любила поплакать...

ОДНАЖДЫ

Дело осенью было. Я уж давно с хозяйством управилась, обед приготовила, на стол накрыла, - сижу, дожидаюсь Васю. А Васи моего чего-то все нет и нет. А мне уж за Ночкой пора - уж доить время.

Вдруг слышу: за окном где-то - бах! Бах!

Я думала - это бочки с водой по улице катятся.

А потом, как еще раз бабахнуло, - нет, думаю, это не бочки... Это, пожалуй, скорее всего, с винтовок стреляют. Ох, думаю, не папина ли это дивизия подходит?

Только подумала - слышу: в сенях со всего размаху дверь как хлопнет. Вася вбегает.

Сам бледный, рубаха на шее расстегнута. Козырек набок свернулся.

Я испугалась даже. На скамеечку даже присела.

- Что, - говорю, - Васенька? Что такое? Что с тобой?

А ой на меня дико так посмотрел и говорит:

- Банда идет!

- Какая банда?

- Такая вот... Соколовского атамана банда. С Богуславского хутора хлопчик сейчас прискакал. Богуславку сожгли, сюда идут.

- Ой, - говорю, - что же это будет?

- Ничего не будет, - говорит Вася. - Защищаться будем. Я за наганом пришел. У нас в комитете сбор.

Я не подумала, вскочила. Говорю:

- Я тоже пойду.

Рассердился Вася.

- Ну да! - говорит. - Только тебя там и ждали, Матрена Ивановна!..

Обиделась я, еле слезы сдержала. Но не сказала ему ничего, отвернулась.

А Вася наган из-под подушки досгал, почистил, подул на него зачем-то, сунул за пояс и побежал.

А я посидела, подождала, да и за ним следом.

В КОМИТЕТЕ

Прибегаю в комитет, а там уж народу - не протолкаться. Там комсомольцам оружие выдают. Кому - наган, кому - винтовку, а кому - только один штык от винтовки.

Я потолкалась, да и тоже в очередь стала.

Подошла очередь, я говорю:

- Дайте и мне.

Оттолкнули меня. Говорят:

- Иди, не мешай!

Я говорю:

- Дайте, пожалуйста! Я ж тоже хочу город защищать.

- Иди, - говорят, - не путайся.

Я говорю:

- Вы думаете, я маленькая? Я ж не маленькая. Я - сильная. Во, посмотрите, какие мускулы у меня...

Тогда этот парень, который оружие выдавал, говорит:

- Ну, на, попробуй.

И винтовку мне подает.

Я винтовку взяла - и чуть на пол не села. Действительно, хоть мускулы у меня и крепкие, а тяжело. Я говорю:

- Вы мне дайте - знаете, бывают такие маленькие... карабинчики, что ли...

- Эва, - говорят, - чего! Может, тебе еще игрушечный пугач выдать? Иди, не задерживай, некогда...

ПОДСЛУШАЛА РАЗГОВОР

Я в сторону отошла, слышу: ребята судачат о чем-то.

- Мост, - говорят, - сейчас взрывать будут.

Все говорят:

- Правильно! Пусть через реку сунутся - без моста-то.

Один говорит:

- А что толку-то? Мост! Они, если захотят, и по плотине у Стахеевской мельницы переберутся.

- Ну, это положим. Кто им, интересно, покажет эту плотину! О ней ведь и в городе не каждый знает.

Я сразу не поняла, о чем они там говорят. Какой мост? Почему взрывать? А потом, как вспомнила, что у нас в городе всего один мост, - и догадалась. Значит, они хотят бандитов от города отрезать. Ведь если моста не будет, им сюда не попасть.

"Ловко, - думаю, - придумали! Хоть и мальчишки, а, ничего, соображают..."

Подумала так, и вдруг меня за плечо кто-то как схватит. Оглянулась Вася.

- Ты что? - говорит. - Тебе кто позволил?

Я хоть и не боялась его ни капельки, а все-таки испугалась.

- Я, - говорю, - не за чем-нибудь пришла. Я - просто так, поглядеть.

- А ну, домой сию же минуту!

Рассердился.

- Мне, - говорит, - перед отцом за тебя отвечать!

- Да? - говорю. - А за тебя, интересно, кому отвечать?

- Еще рассусоливать?! Пигалица! Марш!..

Ну, я спорить не стала больше, поглядела на него как следует и пошла.

В3РЫВ

До угла не успела дойти - как бахнет. В ушах зазвенело. И даже в глазах темно стало.

Оглянулась - все небо черное. И сразу на улице дымом запахло.

Я думаю:

"Что это? Откуда?"

А потом вспомнила:

"Мост!"

Очень мне хотелось на реку побежать, поглядеть, как этот взорванный мост гореть будет. Но не пошла.

"Нет, - думаю. - Надо, и правда, домой спешить. А то я даже и дверь на замок не закрыла. Да и поздно уж - Пора уж за Ночкой в стадо бежать..."

Подумала так и похолодела.

- Ой, батюшки! Милые мои! Ночка-то! Ночка-то ведь моя -за рекой?!

"Что же мне делать? - думаю. - Миленькие!.."

У меня даже слезы из глаз брызнули.

Закричала я тут, как сумасшедшая:

- Ноченька моя! Ночка!

И побежала к реке.

МОСТ ГОРИТ

Я думала - может, еще проскочить успею.

Да нет, где уж тут проскочишь. Еще издали, за две улицы, слышно было, как трещали в огне сухие сосновые балки.

Люди бежали к реке с баграми. Наверно, не знали, в чем дело. Думали, что пожар.

А на берегу уж весь город собрался. Я еле протискалась.

Все шумят, кричат - радуются, что бандитов обманули. А я стою как дура и плачу...

Тут уж и думать нечего было, чтобы на ту сторону пробиться. Из-за дыма да из-за огня даже не видно было, что на той стороне делается.

Вдруг мне послышалось, будто на том берегу теленочек закричал. А потом колокояьцы будто звякнули.

Потом слышу: коровы мычат.

А уж в толпе кто-то кричит:

- Стадо идет! Стадо идет! Куда они? Гоните их!

Ведь сгорят! Живые сгорят...

А я, хоть и на цыпочки встала и шею вытянула, а никакого стада не вижу. Только дым и огонь вижу, и только слышу все ближе и ближе: "Му-у-у-у! М-у-у! М-у-у-у!.."

Да так это жалобно, так печально, что и не хочешь плакать, а заплачешь.

ПЛОТИНА

"Ну, - думаю, - пропала моя Ноченька".

И тут я вспомнила о Стахеевской мельнице.

"А что? - думаю. - Попробовать разве?"

Я даже не подумала о том, что Стахеевская мельница далеко, что туда полчаса бежать надо. "Ничего, - думаю, - как-нибудь добегу. Через плотину переберусь, корову найду - и обратно. Бандиты еще и подойти не успеют".

Но до мельницы мне добежать не пришлось.

Только я из толпы выбралась, не успела на дорогу выйти, вижу навстречу Вася идет. И с ним еще человек пять комсомольцев.

Вася и рта раскрыть не успел, а уж я ему говорю:

- Не ругайся, Васька! У нас беда.

- Что такое?

- Ночка на той стороне осталась.

Он побледнел весь. Потом говорит:

- Плевать. Ничего с ней не будет.

Я говорю:

- Как это так ничего не будет? А если ее подстрелят?

- Ну и пусть, - говорит, - подстрелят. Не в этом счастье... Беги домой. Сейчас у нас тут стрельба начнется. Бандиты подходят.

Тут я не выдержала и говорю:

- Нет, уж как хочешь, Васька, а я домой не пойду.

Я лучше к Стахеевской мельнице побегу.

- Это зачем еще? - говорит.

А один комсомолец языком прищелкнул и говорит:

- Опоздала, девочка!

- Как это опоздала?

- Да так. Опоздала трошки. Наши ребята только что побежали плотину взрывать.

ДЯДЯ ФЕДОР

Что же мне делать было? Домой бежать? Нет, не могла я домой бежать ноги не шли.

На берегу уже никого не осталось, все куда-то попрятались. Только я, горемычная, сидела у самой воды и смотрела на тот берег. А мост все еще горел. И вода вокруг него была красная, огненная, блестящая. Пар над водой клубился. Что-то шипело, ломалось, трещало... И мне все чудилось, что на той стороне коровы мычат. А может быть, и не чудилось, может быть, они и правда мычали.

Вдруг где-то близко-близко захлопали по воде весла.

Я голову подняла - вижу: лодка плывет. А в лодке знакомый старик - дядя Федор, охотник.

Он меня тоже заметил, положил весла и кричит:

- Эй! Кто там? На берегу! Тетенька!

А я и ответить ке могу. Отвернулась и поскорей слезы глотаю.

Тогда он к берегу пристал, поглядел и узнал меня.

- О! - говорит. - Тетенька-то знакомая. Ты чего ревешь, тетка?

Ну, я ему все рассказала - сквозь слезы-то. Он помолчал, веслом поиграл и говорит:

- Жалко корову.

Потом еще подумал, в затылке почесал, крякнул и говорит:

- Э, была не была! Давай садись поскорей в лодку.

Поедем твою бурепушку спасать...

У меня сразу и слезы высохли. Я сама лодку от берега отпихнула, на ходу вскочила, дядя Федор ударил по воде веслами, и наша лодочка на всех парах полетела на тот берег.

УСПЕЕМ ИЛИ НЕ УСПЕЕМ?

Я все думала:

"Успеем или не успеем?"

И все на тот берег поглядывала. А там, у самого берега, очень густой кустарник рос. И вот я, помню, думаю:

"Если мы там, у этих кустов, пристанем, - это хорошо. Там можно и лодку спрятать и самим притаиться, если надо будет..."

Дядя Федор изо всех сил веслами работал. А мне все казалось - тихо плывем. Я, помню, даже подгоняла его:

- Дядя Федор! Давай нажмем! Дядя Федор! Поскорей, пожалуйста!..

Он только покряхтывал да головой кивал: дескать ладно, не торопись, успеем...

Вот уж до того берега совсем близко осталось. Вот уж травой запахло. Уж листики на кустах видно стало.

Я на носу сидела. Мне не стерпелось, я встала; думаю- сейчас соскочу на берег. Уж и место себе глазами выбираю посуше.

Вдруг что-то как хрустнет. Я думала -это днище о песок задело. А потом слышу:

- Стой! Кто такие?

Глянула, а в кустах на берегу - люди.

Дядя Федор лодку с разгону как повернет. Зубами как заскрипит.

- Садись, - говорит, - девка! Живо! Назад!

А я не знаю, что со мной сталось, откуда у меня храбрость взтлась. "Нет, - думаю, - уж коли так случилось, назад не поеду".

Взяла да и прыгнула в воду.

И - бегом к берегу.

А уж над головой у меня пули свистят. Одна, другая, третья.

Оглянулась, вижу: дядя Федор далеко. Саженей двадцать уж огмахал. Лодка у него как моторная бежит. Пена вокруг. А весла над головой так и мелькают, так и мелькают, будто крылышки стрекозиные...

ДОПРОС

Я когда в воду прыгала, мне не спрашно было. А как увидела этих бандитов - ноги затряслись.

Их там немного было: человек пять или шесть. По я хоть и раньше о них слыхала, а все-таки не думала, что эти бандиты такие страшенные.

Все они с ног до головы оружием обвешаны: бомбами, кинжалами, револьверами. Одеты не по-военному.

а как-то чудно, будто на маскарад вырядились. Кто в офицерской шинели, кто в бушлате, кто в шубе овчинной. У одного на голове фуражка без козырька, у другого- папаха, у третьего - капелюх соломенный. У одного косынка шелковая в полосочку, а еще у одного- так целая дамская шляпа с пером и вуалькой.

У меня голова завертелась, когда я на них посмотрела.

Мне бы бежать надо, пока они там в дядю Федю стреляли. А я - не могу. Ноги не двигаются. Стою по колено в воде и смотрю, как наша лодочка от бандитов удирает.

Дядя Федор так и ушел от них невредимый.

Рассердились бандиты. Плюнули. Заругались. И сразу на меня накинулись.

- Ты кто, - говорят, - такая? Тебе что здесь требуется? А?

А я забубнила чего-то, заплакала. Потом говорю:

- Я, дяденьки, за Ночкой приехала.

- Ты зачем врешь? - говорят. - За какой дочкой?

Какая у тебя может быть дочка?

Я говорю:

- Да не за дочкой, а за Ночкой. Это корова у нас так называется...

Который в шляпе с пером, приставил к моему носу наган и говорит:

- А это вот нюхала? А ну, говори правду, а не то зараз дух вышибу...

И так наганом нажал, что носу больно стало.

Я еще громче заплакала и говорю:

- Я вам правду сказала.

- Нет, ты не правду говоришь! Ты врешь! Отвечай: кто тебя сюда послал?

Я говорю:

- Никто меня не послал. Я за коровой приехала.

Пустите меня, пожалуйста, у меня корова с утра недоенная ходит.

Они друг на дружку посмотрели, головами покачали и говорят:

- Ловко придумано. Ничего не скажешь...

А потом этот, который в шляпе, взял меня за плечо, сдавил его со всей силы и говорит:

- А ну пошли к атаману. Разберемся.

КОРОВЫ

Я всю дорогу плакала. Да так еще плакала, так орала, что даже бандиты не выдержали. Один какой-то, с бородой, в капелюхе, остановился и говорит:

- Тьф}! Не могу. Все уши заложило от се крика.

Тут и другие остановились. Говорят:

- А ну ее! Таскаться с ней... Может, она и верно за коровой приехала!

А тот, который в шляпе, ногой топнул и говорит:

- Бросьте! Знаем мы, какие тут у них коровы. Никаких тут коров нема! Тут...

И только сказал "тут" - будто назло ему где-то впереди как загудит: "M-y-y-y-yL"

Я сразу очухалась и плакать перестала.

Вижу: паве гречу нам из лесу на лужок выходят коровы. Впереди - белая, за ней - пегая, потом еще какие-то, а потом -кто вы думаете? - -а потом вижу: Ноченька, красавица паша, идет!

Я как закричу:

- Вот она! Boт она, моя корова! Видите - черная которая, с беленькой звездочкой!

И бежать уж хотела. А бандит в шляпе схватил меня за плечо и говорит:

- Стой!

Потом говорит:

- Вот я тебе что скажу. Это твоя корова? Да? Так ты ее позови. Кликни. Если она отзовется, если пойдет - значит, правда. А если не пойдет значит, неправда, значит, ты брешешь, значит, ты - красный разведчик.

ИСПЫТАНИЕ

Я обрадовалась. Говорю:

- Ладно!

А сама думаю:

"А вдруг не пойдет Ночка? Вдруг не откликнется?"

Ведь все-таки, сами понимаете, это корова, а не собака...

Вздохнула я тихонечко и говорю:

- Ноченька! Ночка!..

Она - хоть бы что. Даже головы не повернула. Идет не спешит, травку жует.

Тогда я погромче говорю:

- Ночь, Ночь, Ноченька!

Вижу. Ноченька голову подняла, губами шевелит, будто воздух нюхает. А потом в мою сторону посмотрела - пошла. А я - к ней навстречу.

За шею схватила - и целовать. И оиять чуть не плачу.

- Ноченька ты моя, Ноченька, - говорю. - Бедная ты моя, бедная! Вымечко-то у тебя как разбухло. Пить ты, наверное, хочешь, бедняжечка!..

А Ночка меня узнала, трется об меня и локоть мне своим шеошавым языком лижет.

Тут, уж, конечно, бандитам пришлось поверить, что я за коровой приехала, а не за чем-нибудь. Даже этот, который в дамской шляпе, и тот поверил.

- Ну, что ж, - говорит. - Твое счастье. Черт с тобой"

Забирай свою дочку или бочку - и катись колбаской отсюдова.

А я думаю:

"Куда ж мне катиться?"

Потом думаю:

"Ясно -куда. К Стахеевской мельнице. Сейчас, как они только уйдут, потихонечку, по кустикам да по залескам и погоню мою Ночку к плотине. Может, успею еще. Может, еще наши ребята, на счастье, не взорвут ее к тому времени..."

АТАМАН СОКОЛОВСКИЙ

Но и тут мне не повезло.

Только мы с бандитами разговор кончили, не успели попрощаться, слышу: копыта стучат. Вижу: из лесу на лужайку всадники скачут.

Мои бандиты, как увидели их, испугались чего-то, побледнели.

- А ну, - говорят, - ребята, сторонись! Атаман едет!

А он, атаман этот, к ним подскакал, плеткой взмахнул и кричит:

- Вы чего тут треплетесь?..

Сам он усатый, в папахе, седло у него шелком вышито, а на боку целых две сабли - одна с золотой ручкой, а другая с серебряной.

Бандиты, я вижу, еще больше испугались, потемнели все и говорят:

- Да ты не ругайся, Соколовский. Чего там. Мы же в разведке тут.

А он их не слушает. Кричит:

- Какая разведка? Какие вы, к черту, разведчики?

Пока вы тут треплетесь, красные черти мост успели спалить!..

Бандиты ему говорят:

- Мы же не виноваты.

А он им:

- Не виноваты?!

Раскраснелся весь, зубами зaлязгал.

- Я вот, - говорит, - вас всех сейчас постреляю за такое дело.

Потом он меня увидел и говорит:

- А это кто такая?

- А это, - говорят, - девочка. За коровой пришла.

Он еще больше покраснел, даже позеленел весь и говорит:

- Видели? Красные там оборону готовят, мосты жгут, а они тут, черти, с грудными младенцами прохлаждаются!

Я не обиделась, правда, что он меня грудным младенцем назвал, но только думаю: надо сматывать удочки. А то, глядишь, и тебе попадет от такого бешеного.

Их уж там полная лужайка набилась, этих бандитов.

Кто на коне, кто пеший... Коляска еще какая-то приехала.

Шумят, орут, ругаются на чем свет стоит.

Я думаю:

"Ну, до свиданья. Я пошла".

Подняла какую-то хворостинку, огляделась и под шумок погнала свою Ночку в кусты.

"КИРПИЧОМ ПО ГОЛОВЕ"

- До кустов не дошла - слышу за спиной:

- Эй, дивчина!..

Оглянулась - вижу: ко мне атаман подъезжает.

У меня сердце захолонуло. "Что еще? - думаю. - Этак, - я думаю, - с вами и через час до плотины не доберешься".

А он на меня зверем посмотрел и говорит:

- Ты тутошняя?

Я говорю:

- Да, тутошняя.

Тогда он пониже ко мне нагнулся, по сторонам посмотрел и говорит:

- Скажи, далеко отсюда будет Стахеевская мельница?

У меня сразу и хворостина на землю полетела. Меня будто кирпичом по голове стукнули. Даже губы у меня затряслись. Я говорю:

- Какая мельница? Не знаю я никакой мельницы.

Никакой мельницы туг нет.

А он:

- Как это нет? Ты зачем брешешь? Нам же хороню известно, что тут где-то есть мельница, и около мельницы - плотина.

У меня в голове мысли, как колесики в часах, завертелись. Я думаю:

"Как же это? Откуда они узнали? Ведь если они, раньше чем плотину взорвут, до нее доберутся, это ж - городу крышка. Это же значит, что они у нас всех перережут. Вы посмотрите - их сколько? Вона - у них и пулемет, и второй пулемет из коляски торчит... А у наших мальчишек - только ружья да наганы заржавленные..."

Я думаю:

"Нет, нет. Надо что-то такое придумать. Надо их обязательно задержать, обмануть. Давай, - думаю, - покажу им не в ту сторону. Пускай-ка побегают. Пока они там разберутся, пока догадаются, а уж от плотины одни щепочки останутся!"

Все это я в одну секунду обдумала.

Атаман говорит:

- Ну что? Вспомнила?

А я перед ним дурочкой представилась и говорю:

- А-а! Это вы про плотину спрашиваете? Так это далеко. Это в ту сторону. Это за мостом...

Он говорит:

- А ну, проводи нас.

ВЛИПЛА

Уж этого я никак не ожидала.

"Вог, - думаю, - влипла, девочка!"

Ну, сами подумайте, - что же мне делать было?

Отказываться? Попробуй откажись - он тебя так плеткой погладит, что от шкуры ничего не останется.

А если не откажусь - тоже хорошего мало. Куда ж их вести? Не в ту сторону? Так они тебя после в куски разорвут, из пулемета застрелят.

Да, ничего не скажу, - испугалась я в эту минуту.

Даже подумала: не сказать ли им правду?

А потом, как вспомнила, чго в городе одни мальчишки да женщины остались, - стыдно мне стало.

"Э, - думаю, - ладно! Чэго там! Уж коли назвалась грибом - полезай в кузов".

Думаю:

"Так и быть! Поведу их не в ту сторону"

НЕ В ТУ СТОРОНУ

А уж Соколовский командует:

- Построиться!..

Вот они все построились кое-как - конные на колеи полезли, пешие ремни на винтовкав подтянули, - и вся эта банда, вся орава двинулась за мной следом.

Впереди у нас за самого главного командира Ночка моя выступает. За ней я с хворостиной. Со мной рядом - атаман Соколовский на кауром коне, а за ним следом - его есаулы, помощники и вся шайка.

Идут они как попало, где у них конные, где пешие - не разберешь. Атаман на них кричит. Сами они ругаются. И на меня тоже все время покрикивают.

- Эй, - говорят, - босоногая! Чего спишь? Гони свою тварь, а то сейчас ее на говядину пустим...

А я не спешу, не тороплюсь. Думаю: "Куда мне спешить? Пока я веду вас, голубчики, ничего вы со мной не сделаете. А вот потом что будет -это дело другое".

"Ох, - думаю, - лучше об этом сейчас и не думать..."

ПУГАЮ БАНДИТОВ

Я только об одном думаю: скоро ли взрыв-то будет?

"Что же они, - думаю, - черти, копаются там? Ведь рано ли, поздно ли бандиты очухаются, вернутся. Тогда уж поздно будет плотину взрывать. Неужели они, косолапые, до сих пор до мельницы не могли добраться?"

А уж мы из лесу вышли. Опять по реке идем.

Над рекой туман поднялся. Уж темнеть стало. В городе, на той стороне, желтые огоньки замигали. И я как увидела эти огоньки, - мне до того худо стало, до того невесело, так мне домой захотелось, что прямо хоть в воду кидайся...

Я даже плакать опять потихоньку принялась.

Мне и себя-то до смерти жалко. И Ночку жалко.

Бедняжка задень набегалась, нагулялась, - теперь еле бредет, еле ногами переступает...

Да и бандиты, я вижу, тоже чего-то приуныли маленько. Атаман уж сердиться стал. То и дело спрашивает:

- Ну, что? Скоро ли?

Я говорю:

- Скоро. Скоро.

Он говорит:

- Да знаешь ли ты, где плотина-то? Может, ты путаешь чего-нибудь?

Я говорю:

- Нет, не путаю.

- Ты сама-то была на мельнице? Какая она - плотина? Широкая?

Я говорю:

- Очень широкая.

- Тачанка пройдет?

- Нет, - говорю, - тачанка, пожалуй, не пройдет.

Это я нарочно сказала. Я думала: может, они испугаются и не поедут дальше, если тачанка-то у них не пройдет. Но вижу - нет, не испугались. Едут.

Они меня по дороге много о чем расспрашивали.

И сколько в городе красных, и какие части, и много ли у них при себе оружия. А я хоть и знаю, что мало, а говорю:

- Ох, до чего много! И винтовки, и пулеметы, и револьверы.

Они только посмеиваются.

- Да ну? - говорят. - Неужели не врешь? Неужели даже револьверы?

Я говорю:

- А что вы думаете? Даже пушка есть. Я своими глазами видела: у самой плотины стоит. Вот такая пушища - с колесами...

- Неужели, - говорят, - с колесами?

Я думала, что они хоть пушки-то испугаются.

Нет. Опять смеются.

- Ну, что ж, - говорят. - Пойдем побачим, що це за пушка с колесами...

Не до смеху им.

НАКОНЕЦ ГРОХНУЛО

А потом и смеяться перестали.

Только и слышу:

- Ну, что? Скоро ли мельница?

А я им только одно говорю:

- Скоро. Скоро. Успеете.

А сама думаю:

"До коих же пор я им головы морочить буду? Ведь этак, - думаю, пожалуй, я могу их до самого синего моря довести".

И только подумала это - слышу: бах! трах! трах!

Три раза подряд как грохнет.

"Ну, - думаю, - слава тебе, господи, плотину взорвали..."

А бандиты остановились, перепугались. Кричат:

- Що це таке?

- Что такое?

Лошади у них все в одну кучу сбились. Зафыркали.

захрипели. Коляска куда-то в канаву въехала. Такой шум поднялся - хоть уши пальцами затыкай.

Атаман Соколовский наган из кобуры выхватил.

Кричит:

- Эй, вы, барахло собачье! Тихо там! Не наводи панику...

Потом ко мне повернулся и говорит:

- А я думал - ты врешь.

Я думаю:

"Ну что ж. Правильно. Вру. А в чем дело?"

А он уж не мне, а своим есаулам говорит:

- А ведь девчонка-то правду сказала. И верно, оказывается, семидюймовка у них.

Я думаю:

"Какая семидюймовка?"

Посмотрела за реку. А там в эту минуту что-то как вспыхнет, как ухнет.

И почти сразу же где-то совсем рядом, в кустах за моей спиной, взорвался орудийный снаряд.

Меня даже воздухом в сторону откинуло.

ПОД ОБСТРЕЛОМ

Я, помню, еще успела подумать:

"Что такое? Так, значит, это не плотина была? Значит, это из пушек стреляют? Откуда же, - думаю, - пушки у наших?"

Но тут меня чуть не задавили. Бандиты от страха прямо с ума спятили. Такой у них поднялся галдеж, такая свалка, что и рассказать не могу.

Атаман Соколовский кричит:

- Стой! Стрелять буду!

А они и не слушают его - гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают...

Ночка, моя бедняжка, мычит, мечется между ними.

А они и внимания не обращают, дуют себе напролом.

А тут еще как нарочно пулемет затрещал из-за реки.

Так уж тут и сам Соколовский не выдержал. Стегнул коня, крикнул: "За мной!" - и вперед ходу.

И мы с моей Ночкой тоже бежать припустились.

Только мы не вперед, а - в кусты.

ДО СВИДАНЬЯ, НОЧКА

Я думаю:

"Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было".

И вдруг мне как будто подсказал кто-то:

"Так это же папа! Папина дивизия подошла!"

У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом.

"Ну конечно же, - думаю, - папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего... Теперь уж небось бандитам не поздоровится..."

И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города... Меня будто крапивой стегнули...

"Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они, если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!"

А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты...

"Как же, - думаю, - их задержать? Что бы такое придумать?"

И придумала все-таки.

- А ну, - говорю, - Ноченька, до свиданья, беги-ка ты домой одна.

Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась - и бегом, догонять бандитов.

БАНДИТЫ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРУБИТЬ

Они еще далеко не успели уйти.

Чего у них там случилось - не знаю, только вижу:

стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.

Я еще до них и добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня.

- Вот! - говорит, - она! Здесь она!

Потом говорит:

- Ну! Где ж плотина-то?

А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:

- Ой, дяденьки миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь...

- Ну что еще, - говорит, - такое?

- А я, - говорю, - ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.

- Как, - говорит, - в той стороне?

- Да так, - говорю, - вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.

Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:

- Ты что?!

Потом говорит:

- На обман взяла? Издеваешься над нами?

Тут вижу, из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:

- Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину!

Тут и другие, слышу, тоже кричат:

- Обманщица!

- Обдурила нас!

- Застрелить ее надо!

- Стреляй в нее, атаман!

Я думаю:

"Ну, что ж. Сейчас застрелят".

Зажмурилась даже. Потом говорю:

- Я не нарочно.

И заплакала.

Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:

- Так, значит, ты говоришь, плотина - там, в той стороне?

- Там, - говорю. - Вот честное слово - там.

Он говорит:

- А ну, становись на колени.

Я не подумала - стала.

- Перекрестись, - говорит.

Я и перекрестилась.

Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:

- Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.

Потом на копя вскочил и кричит:

- Эй, вы, каиново семя, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром - за мной!..

Гикпул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и - к себе в седло.

- А ну, - говорит, - показывай нам дорогу.

Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела.

НАЗАД В ГОРОД

Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю.

А меня так и кидает, так и подкидывает.

Соколовский орет:

- Гей! За мной! Вперед! Не отставай!..

Сзади свистят, улюлюкают, плетки щелкают, копыта стучат.

Я глаза приоткрыла - вижу: мы уже лесом несемся.

Над головой только темные ветки мелькают.

Я думаю:

"Куда же мы едем? В город? Ведь там же красные.

Ведь папина дивизия пришла. А может быть, - думаю, - и не пришла никакая? Может быть, я дурака сваляла?

Может быть, я в безоружный город бандитов веду?"

Подумала так, и даже холодно мне стало, будто за шиворот снегу насыпали.

ЗОЛОТАЯ САБЛЯ

Но до города мы так и не доехали. Не успели.

Только, я помню, мы с бандитами из лесу выскочили, - у меня над головой что-то как засвистит.

И не успела я голову наклонить, а уж слышу - Соколовский кричит:

- Стой!..

Лошадь под ним на дыбы взвилась. Удилами зазвенела. Задние на него наскочили. Все смешалось.

А уж где-то впереди слышу:

- Ура-а! Ура-а-а!

Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками, со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя. А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает...

Я его и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось.

Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула и бегом, навстречу...

- Папа! - кричу. - Папочка! Папка!

А за спиной слышу:

- Стой! Гадина!

Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский.

Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился.

- Стоп! - кричит.

И вижу: саблю надо мной подымает.

Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились.

И я память потеряла.

ВСТРЕЧА

Очнулась - кто-то мне голову гладит.

А голове больно. В голове шумит.

Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат.

А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я...

Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной?

Я даже головой замотала.

- Уйди! - говорю.

Страшно мне стало.

А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает.

Я у нее, помню, спрашиваю:

- Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А?

А потом голову повыше подняла и вижу: полянка или опушка лесная. Луна светит, елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной, вижу, лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой.

Я тут и вспомнила все. И Соколовского, атамана, узнала.

Думаю:

"Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!"

А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова

Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась.

Легла я и голову уронила.

Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат:

- Вoт она!

Я опять голову через силу подняла, вижу: люди ое гут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За HHV дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа!

Я только "папа миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует - и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало...

- Живая? - говорит.

- Живая, - говорю.

- Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо.

А что дальше было - я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез.

ВЫРОСЛА

Ну, а дальше и рассказывать нечего.

Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили.

Мост новый построили.

А я только три денька всего и провалялась в постели.

У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память.

А я лежала, не жаловалась. Чего мне жаловаться?

Со мной ведь папа рядом сидел!

Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было.

Все на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка бандитов не испугалась!

А я хоть и молчала, а сама думаю:

"А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то".

Папа у нас неделю только и погостил, А потом опять воевать уехал.

А через день или через два меня в комсомол приняли.

Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу: ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася Увидели меня:

- Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. - Мы к вам.

Я говорю:

- Ну что ж, милости просим.

Привела, усадила, спрашиваю:

- В чем дело?

- Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь?

А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Говорю:

- Я же маленькая...

Тут Вася подскочил, кулаком по столу ударил и говорит:

- Ну-ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая...

Ребята смеются.

- Правильно, - говорят. - Об чем тут разговор может быть? Пиши заявление.

Тогда я подумала и говорю:

- Ну хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать.

А сама думаю:

"Чего мне писать? У меня уж все давно написано и переписано".

У меня ведь заявление-то месяца три под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Все дожидалось, пока я вырасту.