"Республика Шкид" - читать интересную книгу автораЛотерея-аллегриКапли осеннего дождя бьют по стеклу окон – туб-туб-туб-туб. Три часа дня, а в классе полуваттные лампочки борются с сумерками. Лекция русского языка. Читает Асси. Асси – халдей; голова въехала в плечи, он в ватном промасленном пальто. Карманы пальто взбухли… По слухам, в карманах кусочки хлеба, которые Асси собирает на ужин. Голос Асси звучит глухо, неслышно: – Карамзин… Сентиментализм… Романтизм… Улигане сидят по партам, но никто не слушает Асси. Японец фальшиво поет: Кальмот, взгромоздившись с нотами на парту, бубнит: – Кальмот виндивот виндивампампот, захотел виндивел виндивампампел, хлебца виндивебца виндивампампебца. В углу Барин и Пантелеев. – Бей! – Семь… Дама… Казна! – Девки! – Мечи! Дуются в очко. Никто не слушает Асси. Скука… Голос Асси, как из могилы: – «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха… Голос Асси, заикающийся и глухой. Скука!.. Купец сгреб в охапку Жвачного адмирала. – Замесить колобок? Ладонь проезжает по треугольной голове Адмирала, ерошит и без того взъерошенные волосы… Скучно!.. – «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»… – Воробей виндивей виндивампампей, дурак виндивак виндивампампак… – Бей! – Картинка… Лафа! – Ну? – Очко!.. – Мечи! – Замесить колобок? Скука, тоска. И вдруг голос Джапаридзе: – Придумал! Ура! Упала на пол пиковая десятка, ладонь Офенбаха застыла в центре адмиральского треугольника. И голос Асси становится громким и слышным: – С тысяча семьсот семьдесят четвертого года Николай Михайлович Карамзин предпринял издание «Московского журнала», в коем помещал свои «Письма русского путешественника». С тысяча семьсот девяносто пятого года Николай Михайлович… – Идея! – закричал опять Джапаридзе. Тридцать глаз обернулись в его сторону. – Что? – Какая? – А ну, не тяни! Говори! Джапаридзе ставит вопрос ребром: – Скучно? Полтора десятка глоток: – Скучно. Обросший бородавками палец Джапаридзе поднимается вверх. – Лотерея-аллегри. И снова голос Асси уходит в могилу. – С тысяча восемьсот третьего года-да… Государства Российского-го… Императорский историограф-раф… Класс уподобился развороченному муравейнику. Унылая песня Японца переходит на бешеный темп: Класс взбесился. Скуки нет – какая скука, если в каждой голове клокочет мысль: – Лотерея-аллегри! Долой скуку! Не надо карт, колобков и фальшивого тенора Япошки! – Даешь лотерею-аллегри! В дверь класса просовывается рука с колокольчиком. Рука делает ровные движения вверх-вниз, вверх-вниз, колокольчик дребезжит некрасивым, но приятным для слуха звоном. Асси захлопывает томик истории словесности Солодовникова, голова уходит еще глубже в плечи, руки тонут в разбухших карманах, и Асси – незаметно в общем шуме – выходит из класса. И сразу же у парты Джапаридзе оказываются Янкель, Пантелеев и Японец. – Даешь? – Даешь! Генеральный совет заседает: – Ты, я, он и он… Компания. Идет? – Идет. – Лотерея-аллегри. Черти! И не додумался никто! – Прекрасно. – Лафузовски. – Симпатично. – А вещи? – Какие? Ах, да… Наберем кто что может… Янкель: – Я в отпуск пойду, принесу прорву. – И я, – говорит Пантелеев. Японец, захваченный идеей, решается на подвиг, на жертву. – Все. Бумаги сто двадцать листов, карандаши… Все для лотереи-аллегри. Джапаридзе – автор идеи – кусает губы… Он в пятом разряде и в отпуск идти не может. – Я дам, что смогу, – говорит он. Завтра суббота – отпуск. Сегодня день самый скучный в неделе, но скуки нет – класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая по классу, поднимая вверх толстый, обросший бородавками палец, говорит: – Я! В году триста шестьдесят пять дней, пятьдесят две недели. Каждый день каждой недели в Шкиде звонят звонки. Они звонят утром – будят республику, звонят к чаю, к урокам, ко сну… Но лучший звонок, самый приятный для уха шкидца, – это звонок в субботу, по окончании уроков. Кроме конца уроков, он объявляет отпуск. Обычно кончились уроки – все остаются по классам, на местах; сейчас же Шкида напоминает сумасшедший дом, и притом – буйное отделение. В классе четвертого отделения кутерьма. – Мыть полы! – кричит Воробей, староста класса. И эхом откликается: – Мыть полы! – Полы мыть! Кто? В руках у Воробья алфавитный список класса. – Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах. – Не согласен! – Буза! – Я мыл в прошлый раз! – К че-орту! Скульба, пререкания, раздоры… Пантелеев, Янкель и Купец не имеют желания мыть полы – им в отпуск… Купец тотчас же «откупается», то есть находит себе заместителя. – Кубышка!.. Пухленький Кубышка – Молотов – вырастает как из-под земли. – Моешь пол? – Сколько? – Четвертка. – На псул! – А сколько? – Фунт. Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее попасть в отпуск побеждает. Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки: – Получи в придачу. Янкель и Пантелеев бесятся. – Да как же это?.. Ведь в отпуск… А лотерея-аллегри? Джапаридзе – председатель лотерейной компании – решается: – Черт с вами!.. Хряйте… Мы с Японцем осилим. Верно? – Верно! Лица Пантелеева и Янкеля расцветают. – Лафа. По лестнице наверх. В спальне забирают одеяла, постельное белье – и в гардеробную. У гардеробной хвост. Шкидцы, идущие в отпуск, пришли сдать казенное белье и получить пальто и шапки. – В очередь! В очередь! Куда прете? – Пошел ты!.. Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх – улиганштадтцы без очереди входят в гардеробную. Там властвуют Лимкор и Горбушка – гардеробный староста. – Прими, Горбушенция. Горбушка преисполнен достоинства. – Подожди. Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на красноармейские шлемы. – В халдейскую! В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне, важно восседает на инвалидном венском стуле. – Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты. Халдей внимательно просматривает «Летопись». Янкель и Пантелеев – во втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и пишет: «Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года». Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен. – Дежурный, ключ! И на улицу. А Шкида начинает мыться. Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал первоклассника Кузю. – Вымой пол. – Что дашь? – Хлеба дам. – Сколько? – Четвертку. Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс, усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски «Ната Пинкертона» и «Антона Кречета». Он заработал три четверти фунта хлеба и может отдохнуть. Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность. Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится ждать, пока кто-нибудь кончит мытье. Получив наконец ведра и наполнив их крутым кипятком, товарищи поднимаются наверх. Там Аннушка, старшая уборщица, командует и распределяет участки для мытья. – Вымойте Белый зал, – говорит она. Еонин и Джапаридзе спускаются вниз и проходят в Белый зал. Зал большой, – страшно браться за него. По положению надо мыть тщательно, промывать два раза и вытирать паркетные плиты насухо, чтобы не было блеска. Но улигане, оставшись вдвоем, решают дело иначе. – Начинай! Японец берет ведро, нагибает его и бежит по залу. Вода разливается ровными полосками. За Японцем на четвереньках бежит Дзе и растирает воду. Через пять минут паркетный пол темнеет и принимает вид вымытого. – Готово. Товарищи усаживаются к окну. Джапаридзе закуривает и, затягиваясь, осторожно пускает дым по стене. Просидев срок, который нужен для хорошего мытья, идут в канцелярию. – Дядя Саша, примите зал. Сашкец идет в зал, близоруко, мельком осматривает пол и возвращается в «халдейскую». Японец и Дзе идут в класс, растопляют печку и, греясь у яркого огня, болтают о лотерее-аллегри и ждут понедельника. В сумраке октябрьского утра Ленька Пантелеев бежал из отпуска в Шкиду. Обутые в рваные «американские» ботинки ноги захлебывались грязью, хлопали по лужам, стучали на неровных плитах тротуаров. На улицах закипала дневная жизнь, открывались витрины магазинов, и из лавок «Продукты питания» вырывался на улицу запах теплого ситного, кофе и еще чего-то неуловимого, вкусного. Ленька бежал по улице, боясь опоздать в Шкиду. У Покровки в витрине ювелирного магазина попались часы. Ленька взглянул и похолодел. Пять минут одиннадцатого, а в Шкиду надо было поспеть к первому уроку, к десяти. Он прибавил ходу и крепче сжал объемистый узел, наполненный вещами, предназначенными для лотереи-аллегри. Были в нем: «Пошехонская старина» Салтыкова, ржавые коньки, гипсовый бюст Льва Толстого, ломаный будильник, зажигалка и масса безделушек, которые Ленька частью выпросил, частью стянул у сестренки. – Начались уроки? – спросил Пантелеев, когда ему, запыхавшемуся и усталому, кухонный староста Цыган открыл дверь. – Начались. – ответил Цыган. – Давно? – С полчаса. «Влип, – подумал Пантелеев. – Какой еще урок, неизвестно… Если Сашкец или Витя, то гибель – пятый разряд!» Боясь попасться на глаза Викниксору или Эланлюм, он, крадучись, пробрался к классу, прильнул ухом к замочной скважине и прислушался. Сердце его радостно запрыгало. Через дверную щель глухо доносились отрывистые реплики: – Карамзин… Тысяча восемьсот третий год… Наталья, боярская дочь… Ленька приоткрыл дверь и спросил: – Можно? – Пожалуйста, – ответил Асси, – войдите. Он был единственный халдей, который называл шкидцев на «вы». Ленька вошел в класс. При виде его, несущего узел, класс загромыхал. – Ай да налетчик! – Браво! – Ура! Ленька прошел к своей парте, уселся, отдышался и стал развязывать узел. Тотчас же к нему подсели Японец и Джапаридзе. – Ну, показывай. Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи. – А Янкель пришел? – спросил он. – Нет еще, – ответил Японец, перелистывая «Пошехонскую старину». Парту Пантелеева обступили Воробей, Горбушка и Кальмот. – Ну, хряйте, хряйте, – прогнал их Ленька, – нечего глазеть. Тут профессиональная тайна. Любопытные отошли. Ленька засунул вещи в ящик парты, отложив отдельно принесенные продукты: хлеб, сахар, кусок пирога и осьмушку махорки. В это время в класс ворвался раскрасневшийся и вспотевший Янкель. В руках он нес огромный, перевязанный бечевкой пакет. Улигания встретила его еще более громким «ура». Янкель бросился на свою парту и, отдуваясь, протянул: – Фу ты, я-то думал – у нас Гусь Лапчатый, а тут… Асси, на минуту притихший, бубнил, спрятав голову в плечи: – Карамзин – выразитель эпохи… Разбирая его произведения в хронологическом порядке, мы… Затрещал звонок. Асси, не докончив фразы, поднялся и выкатился из классной. – Компания, сюда! – закричал Японец. Четверка собралась у пантелеевской парты. Янкель притащил свой пакет и, развернув его, выложил десятка два разных книг, уйму вставочек, статуэток, палитру красок и комплект «Нивы» за 1909 год. Притащил свои вещи к пантелеевской парте и Японец. Дал он сто двадцать листов писчей бумаги, которую копил в течение целого года, и дюжину фаберовских карандашей. Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен. Когда все вещи были собраны, Янкель предложил: – Приступим к технической части. Надо составить каталог. Стали составлять список вещей. Первым номером записали коньки: 1. Первосортные беговые коньки «Джексон». Вторым записали обмотки Дзе: 2. Прекрасные суконные обмотки последнего лондонского образца. Третьим прошел трехсантиметровый бюст Толстого «почти в натуральную величину»… Дальше оценка вещей стала затруднительна. Вынули будильник. Будильник оказался лишь пустой жестяной коробкой с циферблатом, но без механизма. – Идея, – сказал Японец. – Пиши: «Изящные часы-будильник «Ohne Mechanismus». – Это что значит? – спросил Дзе. – Уж больно звучно. – Это значит, что часы без механизма… А ребята не поймут – подумают, что фирма «Оне Механизмус». Потом записали «Полный комплект журнала «Нива» за 1909 год в роскошном коленкоровом переплете», ломаный десертный ножик под громким названием «дамасский кинжал вороненой стали», зажигалку и «Пошехонскую старину». Затем стали записывать мелочь – статуэтки, карандаши, вставочки. Под конец пустили бумагу: 51. Прекрасная веленевая бумага 5 л. 52 …………………………… 53 …………………………… Всего набралось 70 номеров. – Почем же будем продавать билеты? – спросил Пантелеев. – Я думаю, две порции песку, или полфунта хлеба, или пять копеек золотом, – сказал Японец. Янкель подсчитал в уме и заявил: – Невыгодно… Три рубля пятьдесят копеек золотом всего получается. Не окупит дела. Одни коньки два рубля стоят. – Пустых ведь не будем делать, – сказал Дзе. – Нет, пустых не надо. Решили устроить маленькую перетасовку. Вместо пяти листов бумаги написали два листа. Получилось сто тридцать номеров. Составив каталог, начали изготовлять билеты. Янкель сделал образец: При помощи Пантелеева и Дзе Янкель отпечатал их сто тридцать штук. – А кто у нас будет казначеем? – спросил Пантелеев. – Я думаю – Янкель… – К черту! – заявил Японец. – Лучше Дзе. Согласились на Дзе. Новоиспеченный казначей принялся подписывать билеты. До вечера работали – описали билеты, наклеивали номерки к вещам и, отгородив кафедрой угол класса, расставляли вещи по полкам пустующего книжного шкафа. А утром во вторник улигане, явившись после чая в класс, узрели на остове кафедры огромный плакат: У плаката собралась огромная толпа. Весть о лотерее облетела всю республику. Сашкецу, пришедшему в четвертое отделение читать лекцию, с трудом удалось разогнать орду кипчаков, волынян и бужан. На уроках царило возбуждение, и даже Викниксору, читавшему улиганам древнюю историю, трудно было подчинить дисциплине возбужденную массу. После звонка, Викниксор полюбопытствовал, чем взбудоражен класс. Кто-то молча указал на кафедру, кричащую плакатом. Викниксор, читая плакат, улыбался, прочитав, нахмурился. – Надо было у меня разрешение взять, а потом уже объявление вешать, – сказал он. Выскочил Янкель. – Извините, Виктор Николаич… Не подумали… – Ну ладно, – добродушно улыбнулся завшколой, – бог с вами… Развлекитесь. Потом, подумав, вынул из кармана портмоне и сказал: – Дайте-ка мне на счастье парочку билетов. Класс дружно загромыхал аплодисментами. Джапаридзе вручил Викниксору два первых билета. После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые платили по соглашению с комиссией сахарином, папиросами или чем другим; кухонный староста Громоносцев, обладавший хлебными излишками, ухлопал десять фунтов хлеба, купив двадцать билетов. – Коньки выиграть хочу, – заявил он. – И обмотки выиграю. Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кроме того, в кармане у Дзе похрустывало лимонов сорок денег. На другой день вечером в Белом зале должен был состояться тираж. В Белом зале собралась вся Шкида. Посреди зала стоял стол, уставленный разыгрываемыми вещами, рядом другой стол, и на нем ящик со свернутыми в трубочки номерами. Шкида облепила столы и стоящую около них Тиражную комиссию. – В очередь! – закричал Японец. Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним халдеи, потом воспитанники. – Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, – объявил Джапаридзе. Викниксор, улыбаясь, засунул руку в ящик и вынул два билета. Развернули, оказались номера шесть и шестьдесят девять. Джапаридзе посмотрел в список: – Дамасский кинжал вороненой стали и лист бумаги. Бумагу Викниксор взял, от «кинжала» же отказался, как только взглянул на него. Потом вынимал билет Сашкец. Вытянул он два листа бумаги. Асси вытянул четыре порции бумаги и книгу «Как разводить опенки в сухой местности». Косталмеду достался карандаш, которым он тотчас же записал расшалившегося в торжественный момент тиража второклассника Рабиндина, носившего прозвище Рабиндранат Тагор. Потом стали вытягивать билеты воспитанники. Купец, мечтавший выиграть обмотки, вытянул будильник «оне механизмус». В первый момент он было обрадовался… Но, получив в руки часы и осмотрев их, он пришел в неописуемую ярость. – Убью! – закричал он. – Аферисты, жулики, мошенники!.. Тираж на время приостановился. Тиражная комиссия, сгрудившись у стены, мелко дрожала, как в лихорадке. Накричавшись, Купец с остервенением бросил «оне механизмус» на пол и вышел из зала. Тираж возобновился. Коньки выиграл Якушка, самый крохотный гражданин республики. Обмотки достались Голому Барину. Тираж подходил к концу, когда в зал ворвался Цыган. Как староста, он был занят на кухне и только что освободился. – Даешь коньки! – закричал он. – Уже… готовы, – ответил кто-то. – Как то есть готовы? – Выиграны. – А обмотки? – Выиграны. – А, сволочи!.. – закричал Цыган и подскочил к столу с намерением вытащить двадцать билетов. Но билетов в ящике оказалось лишь двенадцать – восемь штук загадочным образом исчезли. И все доставшиеся Цыгану билеты оказались барахлом: десять – бумага, один – книжка «Кузьма Крючков» и один – безделушка – слон с отбитым хоботом. – Сволочи! – закричал Цыган. – Сволочи, мерзавцы!.. Жульничать вздумали!.. Аферу провели!.. Хлеб у людей ограбили!.. Он схватил стол, с силой кинул его на пол и бросился к Тиражной комиссии. Комиссия рассыпалась. Лишь один Янкель, не успевший убежать, прижался к стене. Громоносцев кинулся на него и так избил, что Янкель два часа после этого ходил с завязанной щекой и вспухшими глазами. Но только два часа. Через два часа Янкель уже разгуливал веселый и бодрый. В Янкелевой голове назревала блестящая, по его мнению, мысль. Он решил возместить убытки, понесенные им от Цыгана. Для этой цели он о чем-то долго шептался с Джапаридзе. Японец и Пантелеев убирали зал; убрав, пошли в класс. Первое, что поразило их при входе, это лицо Джапаридзе – бледное, искаженное страданием. – Что такое? Говори! – закричал Японец, почувствовав беду. – Хлеб, – прошептал Дзе, – хлеб, сахар… все… – Что? – Похитили… украли… – Как… Дочиста? – Нет… вот кальмот. Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять. Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули. – А деньги? – спросил Японец. Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один правый карман и ответил: – И деньги тоже украли. Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса. – Ну и сволочи же, – вздохнул Японец. – Д-да. – поддакнул Пантелеев. Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку изобретательному Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом – хлебом, сахаром – и лимонами. Так кончилась первая «лотерея-аллегри». Но пример нашел отклик… Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую же лотерею. Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом к развитию игорного промысла в четвертом отделении. Новичок Ельховский – Саша Пыльников – придумал новую игру – рулетку, или «колесо фортуны». Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с марафетными играми, научил товарищей играть в «кручу-верчу» и в «наперсточек». Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон. Дошло до того, что не стало хватать игроков, все сделались владельцами «игорных домов». Сидит каждый у своей игры и ждет «клиентов». Наскучит – подойдет к соседу, сыгранет и зовет его к себе… За старшими потянулись и младшие. Игры стали устраивать и в младших отделениях… Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более разумному времяпрепровождению. Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться. |
||
|