"Удачная сделка" - читать интересную книгу автора (Патни Мэри Джо)

Глава 25

Стреттон отыскал канделябры, штопор и два бокала. После чего все трое спустились в винный погреб.

— Вот та часть Уэстхольма, за которую извиняться не приходится, — сказал дворецкий, отпирая тяжелую, окованную железными пластинами дверь. — Покойный лорд Престон распорядился: забота о винном погребе — основная моя обязанность. Так что я стал большим знатоком вин, особенно кларета — его требовалось постоянно «подкармливать».

Дворецкий сардонически усмехнулся: судя по всему, он считал, что мог бы проводить время с большей пользой.

Когда Стреттон распахнул дверь подвала, Дэвид тихо присвистнул:

— Таким подвалом даже принц-регент мог бы гордиться — Он взял один из канделябров, а второй оставил дворецкому, чтобы тот мог подняться вверх по темной лестнице. — Вы можете вернуться к своим обязанностям, Стреттон. Мы с леди Престон пойдем на разведку одни.

Дворецкий вручил Джослин два бокала и удалился. Подняв канделябр повыше, чтобы осветить дорогу, Дэвид с улыбкой проговорил:

— Добро пожаловать в ту часть Уэстхольма, которую Уилфред предпочитал всем остальным.

— Боже! — воскликнула Джослин. — Кажется, даже погреба Чарлтон-Эбби с ними не сравнятся! А я считала, что их превзойти невозможно.

Дэвид и сам был поражен увиденным. Обычно ребенку все кажется более крупным, чем взрослому, но это правило ни винный погреб Уэстхольма не распространялось. Подвалы оказались огромными, и их прохладные недра были заставлены рядами винных бочек. Над каждой висела аккуратная табличка с обозначением года, качества и места происхождения вина. Вдоль стены стояли стеллажи с бутылками, лежащими наклонно — так, чтобы не пересыхали пробки. В одном углу стоял стол, а рядом находилась дверь чулана — там, по-видимому, хранились бочата, пробки и воронки.

Джослин прошлась вдоль ближайшего ряда — ее туфельки беззвучно ступали по полу, усыпанному толстым слоем опилок.

— Здесь чище, чем в операционной госпиталя!

— Печально, но факт. — Дэвид пошел следом за ней. — Даже опилки свежие, как того потребовал бы любой серьезный управляющий погребами. Поддержание такою порядка должно было отнимать у Стреттона немало времени.

— А что он имел в виду, когда сказал, что «подкармливал» кларет? — Она бросила на него через плечо озорной взгляд. — Я вообразила, как он бросает в бочки кусочки хлеба с сыром.

Дэвид рассмеялся:

— Кларет имеет небольшую крепость, так что рекомендуется время от времени добавлять в бочки небольшое количество хорошего французского бренди. То же самое часто проделывают с бургундским. А вот белые вина иногда «подкармливают» свежим молоком.

— Откуда вы так много знаете о вине? — спросила Джослин, проводя пальцем по дубовой бочке, в которой, судя по табличке, хранился превосходнейший испанский херес.

— Мой отец очень увлекался винами. Вот почему погреб такой большой. Он, бывало, приводил меня сюда и рассказывал, как надо разливать вино, как смягчать слишком резкий вкус… Так что я многое узнал о винах.

Дэвид любил эти занятия с отцом, но с погребом у него были связаны и менее приятные воспоминания. Он невольно содрогнулся.

Заметив это, Джослин спросила:

— Вы замерзли?

— Просто вспомнил, как Уилфред запер меня здесь. Меня нашли только на следующий день, когда дворецкий спустился за вином к обеду.

Ужаснувшись, Джослин воскликнула:

— Какой отвратительный поступок! И сколько вам тогда было лет?

— Восемь или девять. Но было не так уж страшно. Вместе со мной оказалась запертой одна из кошек, так что она составила мне компанию.

Эта кошка помогла ему не сойти с ума в темноте. Свернувшись у него на коленях, она громко мурлыкала. С тех пор он навсегда полюбил кошек, но позаботился о том, чтобы старшие братья об этом не догадались — иначе… страшно было даже подумать, что бы они сделали с кошками, обитавшими на кухне и в амбарах.

Джослин прищурилась.

— Мне искренне жаль, что это не я пристрелила Уилфреда. Было бы очень приятно это сделать.

— Гораздо лучше, чтобы этот грех пал на Тимоти. — Дэвид снова начал осматривать погреб. — А вот запасы уэстхольмского сидра. Я рад, что эта традиция не была забыта.

— У вас в поместье делают сидр?

— Да. Херефордшир славится своим сидром. В Уэстхольме много акров занято яблоневыми садами. — Он похлопал ладонью по выпуклому боку огромной бочки. — Вот эти предназначены для общего пользования. Слуги могли выбирать между сидром и элем. Когда я был мальчишкой, они, как правило, выбирали сидр. Хотите попробовать?

Джослин протянула бокалы:

— Да, с удовольствием.

Дэвид повернул кран, и Джослин налила в каждый из бокалов понемногу прозрачного коричневатого напитка. Дэвид сделал глоток. Аромат яблок сразу же напомнил ему детство — воспоминания вернули его в солнечные осенние дни, когда отжимали сок для сидра. В эти дни в поместье всегда был праздник: во фруктовом саду устраивали танцы и подавали угощение. Дэвид решил, что возобновит эту традицию, если Уилфред отменил празднества.

Джослин тоже сделала глоток, а потом осушила свой бокал одним глотком.

— Очень вкусно. И не слишком сладко. — Она окинула взглядом ряды бочек. — Даже если вы доживете до ста лет, вам никогда не придется покупать вина.

— В этих винах — целое состояние. Если их продать, деньги можно будет вложить в хозяйство.

— Только не продавайте все, — сказала Джослин. — Мой отец всегда говорил, что без хорошего вина не может быть достойного обеда.

— Я оставлю вполне достаточно, — улыбнулся Дэвид.

— Ну, где же шампанское? Или шампанское — слишком легкомысленный напиток для Уилфреда?

— Может, на полках у стены?

И действительно, несколько стеллажей были отведены под шампанское. Дэвид попытался сделать выбор. В глазах у него зарябило от многочисленных рядов бутылок — в каждой из бутылок отразилось пламя свечей.

— Господи, я не знаю, какой год был самым удачным. Надо полагать, что Уилфред не хранил вина, которые нельзя было бы назвать первосортными. Миледи, делайте выбор.

Джослин немного подумала, а потом прикоснулась к одной из бутылок:

— Вот это.

Дэвид поставил канделябр на стол, оказавшийся поблизости, и открыл бутылку. Хотя он старался действовать осторожно, пробка выскочила из горлышка с громким хлопком, а пена вырвалась наружу.

Джослин со смехом подставила бокалы.

— Не сомневаюсь, что кое-кто пришел бы в ужас: мы пьем шампанское из бокалов, куда только что наливали сидр. Но я никому об этом не расскажу — если вы пообещаете молчать.

— Договорились. — Дэвид поднял свой бокал. — С днем рождения, моя милая. И пусть сбудется то, чего жаждет ваше сердце.

Осушив бокал, Дэвид вдруг вспомнил: если бы не странное завещание отца Джослин, то они с ней никогда бы не встретились.

— Ax… — Допив шампанское, она почувствовала приятное головокружение. — Сидр был недурен, но я предпочитаю шампанское.

— Здесь его столько, что можете принимать в нем ванны, если пожелаете.

— Ну, это была бы непозволительная роскошь. Прекрасное шампанское!

Она поставила на стол бокал. Сейчас ее волосы казались черными, и на них играли красные отблески пламени. Хотя воздух был довольно прохладным, округлости ее грудей в глубоком вырезе платья не покрылись гусиной кожей. Что же до него — ему совершенно не было холодно. Скорее наоборот.

Дэвид снова налил в бокалы вина. По его жилам струилось горячее веселье.

— Иногда поздно вечером, когда офицеры немного глупеют, они пьют «на брудершафт», перекрещивая руки. — Майор ухмыльнулся — Возможно, для того чтобы не упасть. Ритуал также требует, чтобы бокал осушался одним глотком.

— Очень интересно… — Джослин подняла руку с бокалом. Когда же их руки перекрестились, она весело рассмеялась. — Вы слишком высокий, сэр!

— Женщина и мужчина всегда могут друг к другу приспособиться. — Дэвид немного опустил правую руку.

Как странно… Хотя Джослин, возможно, считала его слишком высоким, он никогда не замечал разницы в росте, когда она стояла рядом.

Пристально глядя на нее, он произнес:

— За вас, миледи.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза — а потом осушили свои бокалы. Легкое покалывание пузырьков на языке не шло ни в какое сравнение с тем, как закипела его кровь, когда он ощутил запах жасмина, шампанского и женской кожи. Они стояли почти вплотную, так что складки ее муслинового платья касались его ног.

Сердце Дэвида бешено колотилось. Он взял из руки Джослин бокал и осторожно поставил оба бокала на стол рядом с канделябром. Потом — еще осторожнее — взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы. Она тихонько ахнула и чуть отступила. Он шагнул к ней, склонился над ней — и на сей раз ее мягкие губы ответили на его поцелуй.

Она судорожно сжала руки Дэвида, и ей показалось, что она слышит стук его сердца.

— У твоих губ вкус персиков и шампанского, — прошептал он.

Запустив пальцы в шелковистые пряди ее волос, Дэвид стал осторожно вытаскивать шпильки из прически. Одна за другой они с тихим звоном падали на пол — и наконец каштановые локоны рассыпались по плечам Джослин. Одурманенный ароматом жасмина, он тихо вздохнул.

— Это… это нехорошо, — прошептала она — и тут же откинула голову, чтобы он мог осыпать поцелуями ее изящную шею — Мы муж и жена, Джослин. — Он снова поцеловал ее. — Почему же это нехорошо? Я тебе неприятен?

— Нет, о нет! — Она судорожно вздохнула. — Только… еще один мужчина, Ты знал об этом с самой первой нашей встречи.

Он поцеловал ее в ямку за ушком, и она снова вздохнула. А потом вдруг прижалась к нему.

— Этот мужчина — как мне его называть? Ее глаза закрылись.

— Называй его… герцог.

Он с трудом подавил вздох. Ну конечно! Это мог быть только герцог!

— И ты действительно любишь этого герцога? Он провел ладонями по ее талии и бедрам. Ему хотелось покрыть поцелуями все ее тело.

— Люблю… Немного, — ответила она дрогнувшим голосом. — Но этого… вполне достаточно.

Удивительно… Она его «любит немного»! Впрочем, об этом еще будет время подумать…

Его рука скользнула по ее спине.

— Ты когда-то говорила, что ему нравятся опытные женщины. Если вы окажетесь вместе, то не будет ли он разочарован? Возможно, герцог даже разгневается, обнаружив, что ты менее опытна, чем он ожидал.

Джослин медлила с ответом так долго, что стало ясно: она и сама об этом думала.

— Мне казалось, что мужчины ценят невинность, — пробормотала она наконец.

— Это зависит от мужчины и от обстоятельств. — Он положил ладони на ее пышные груди и стал поглаживать их большими пальцами, пока не почувствовал под тонкой тканью отвердевшие соски. — Ты страстная женщина, Джослин. Тебе следовало бы побольше узнать о мужчинах.

Она вздрогнула:

— Я никогда не стану страстной! Моя мать была такой — и она опозорила нас всех.

В голосе Джослин прозвучала такая боль, что у Дэвида сжалось сердце. Он погладил ее по волосам и стал осторожно прикасаться губами к ее губам, пока она не успокоилась.

— Я открою тебе истину, — прошептал он. — Если ты захочешь познать страсть с опытным мужчиной, более тебе желанным, чем ты ему, ты окажешься в его власти, а его душа тебе принадлежать не будет. Ты хочешь этого?

— Нет. Только не это, — ответила она, и он почувствовал, что ее сердце забилось быстрее.

Дэвид принялся распускать завязки, стягивавшие ее платье на спине.

— Тогда тебе придется познать страсть со мной — чтобы ты в дальнейшем чувствовала себя увереннее. Она нервно рассмеялась:

— Ты совершенно беспринципен!

— Конечно. — Распустив завязки, Дэвид спустил платье с ее плеч, открыв отделанную кружевом шемизетку. Он уже понял, что мысль о физической близости внушает ей страх, поэтому прошептал:

— Я твой муж, Джослин, и ты мне желанна — так что, конечно же, я отбрасываю все принципы. Ты нужна мне, а тебе необходимо многому научиться.

Корсет ему удалось распустить за считанные секунды. Дэвид судорожно сглотнул, когда корсет упал на пол. Спустив с плеч Джослин шемизетку, он принялся целовать ее груди, легонько покусывая отвердевшие соски.

— Ты… ты хочешь сбить меня с толку, — сказала она, пытаясь изобразить возмущение.

— Да, хочу, — подтвердил он, и его горячее дыхание словно обожгло ложбинку меж ее грудей. — Я хочу, чтобы ты не думала ни о чем, кроме того, что происходит между нами здесь и сейчас.

Его рука скользнула по ее бедру — и Джослин почувствовала, что он приподнял юбку. Затем ладонь Дэвида легла ей на колено и заскользила все выше… Теперь он прикасался к ее самым интимным местам.

Джослин испытывала отвращение и унижение, когда акушерка проводила свой осмотр, но прикосновения Дэвида оказались совершенно иными — настолько иными, что полностью стерли воспоминания об осмотре и наполнили ее жаром желания. Джослин судорожно сглотнула и крепко прижалась к груди Дэвида — ей хотелось, чтобы эти ласки продолжались бесконечно.

А может, Дэвид прав, может, ей действительно нужно приобрести больше опыта, чтобы удержать Кэндовера? А если ласки герцога подействуют на нее еще сильнее, чем ласки Дэвида?.. Тогда она погибла! Джослин почувствовала, что совершенно растерянна, что лишилась способности мыслить.

— Это ошибка, — пробормотала она, и в ее голосе прозвучали нотки отчаяния. — Это ужасная ошибка…

Дэвид замер. Затем, чуть отстранившись, заглянул ей в глаза:

— Ты действительно так считаешь?

— Да, — прошептала она.

Ее глаза горели от невыплаканных слез, кровь в жилах кипела от жара желания — и страха.

— Прости меня, дорогая. — Выпрямившись, он заключил Джослин в объятия. Его сильная рука теперь осторожно поглаживала ее обнаженную спину. — Я вовсе не хотел сделать что-либо… тебе неприятное.

Его тело казалось теплой и надежной зашитой от всего мира. Она уткнулась лицом в его плечо — ткань сюртука приятно холодила лихорадочно горевшую щеку. И тут ей вдруг захотелось укусить Дэвида… Но Джослин не знала, чем вызвано это желание. Может, потребностью ощутить его вкус и… принять его в себя, слиться с ним воедино?

Она крепко зажмурилась, пытаясь овладеть собой.

— Мне… не было неприятно то, что ты делал, — пробормотала она. — Но… я не знаю, что стоит за твоими доводами. В твоих словах мудрость — или безумие?

Его ладонь скользнула по ее спине — и она почувствовала, как по всему телу пробежала сладкая дрожь.

— Я и сам этого не знаю, — проговорил он с грустной улыбкой. — Наверное, тебе стоит подумать о моих словах потом, на холодную голову. А я не могу ни о чем думать, когда тебя обнимаю.

Джослин нервно рассмеялась, она была уверена, что после этого вечера у нее уже никогда не будет «холодной головы».

В ту ночь Дэвид долго лежал без сна, лежал, устремив взгляд в темноту. На войне, возглавляя разведку на опасной территории, он научился забывать обо всем постороннем и схватывать самую суть происходящего, при этом майор полагался не только на разум, но и на интуицию.

И сейчас, пытаясь понять, что происходит с Джослин, Дэвид вспомнил о своем военном опыте. Прежде его постоянно преследовало неприятное ощущение: ему казалось, что он не улавливает самое главное, то, что составляло основу ее личности. Но этим вечером он наконец-то понял:

Джослин боялась страсти, боялась любви — и ее мать (которую она якобы совершенно не помнила) была частью этого страха. Почти все разводы происходили потому, что женщину обвиняли в адюльтере. Видимо, именно так обстояло дело с родителями Джослин — их брак распался со скандалом.

И все же, несмотря на все свои страхи, Джослин жаждала тепла и любви. Она напоминала одичавшую кошечку, которой хочется подойти поближе к человеку, но которая прячется при первом же движении ей навстречу. И все-таки ее тело откликалось даже тогда, когда разум требовал отступления. Ему следует завоевывать ее с помощью страсти и дружбы, никогда не упоминая опасное слово «любовь». Странный способ привлечь к себе собственную жену, тем более что большинство женщин мечтают о страстных вздохах и клятвах о вечной любви. Однако он готов пойти на все, он попытается удержать Джослин.

Дэвид со вздохом закрыл глаза. Долгий и наполненный событиями день очень его утомил. Ему не следует забывать: всего несколько недель назад он был при смерти.

Повернувшись и обхватив руками подушку — чертовски плохую замену теплого тела жены, — он вознес к небу молитву о том, чтобы не допустить ошибки в своих догадках относительно леди Джослин.