"Дверь № 3" - читать интересную книгу автора (О Лири Патрик)6Хоган встретил меня в коридоре у двери палаты. – Что ты так поздно? – спросил он, глядя на часы. – Да вот, зашел… – Господи, цветы, а мне и в голову не пришло. – Как поживаешь, братец? – Да ничего. Вы разминулись с Энджи, она только что была здесь с девочками. Гватемала – это где? В этом весь Хоган. Любые дела только отвлекают его от мыслей о чем-то еще более срочном. – Вроде бы в Центральной Америке. – Ей пришла в голову идиотская идея поехать туда с миссионерами. – Да ну? – Я даже не знаю испанского! И на работе без меня все зависнет. – А детей куда? Он застыл как громом пораженный. – Я и забыл совсем. Ну конечно! – Может, это просто игра? – задумчиво предположил я. Никогда не могу удержаться, чтобы его не поддеть. – Ты думаешь? – оживился он. – Типа кризиса среднего возраста? Я читал о таких вещах в дайджесте. Хоган мнит себя тонким знатоком психологии, но по всем вопросам, касающимся особой породы, именуемой «женщины», он всегда советуется со мной, хотя, впрочем, никогда не следует моим рекомендациям. – Запросто. – Надеюсь, что так. Терпеть не могу испанский. – А как Брат покачал головой. – Совсем плохо, Джонни. Приготовься к худшему. – Она не в коме? – Нет, но желтая как лимон. Разлитие желчи. Боже мой, ее как будто намазали маслом. – Главное, как-то все вдруг… – Врачи говорят, что она уже несколько месяцев была серьезно больна. И как всегда, никому ни слова. До последнего заправляла в своем совете прихожан. – Наклонившись, он шепнул мне на ухо, будто нас мог кто-нибудь подслушать: – Уже затронут позвоночник, осталось совсем недолго. О тебе спрашивала… – Он опустил глаза и добавил, явно делая над собой усилие: – Слушай, ты только не подумай, что я… Ты не хочешь извиниться? – За что? – Ну… ты знаешь. Вообще. – Нет, – отрезал я. У католиков какой-то пунктик насчет прощения. Мне это всегда казалось делом второстепенным. Слишком много мне приходилось видеть избитых жен, брошенных детей и всевозможных невротиков, которые только счастливы простить своих обидчиков, особенно если по-прежнему их любят. Но это слишком просто. Настоящее понимание и излечение стоит дорого, и для него необходимо вновь пройти через всю боль прошлого. Хоган замахал руками, словно я его не понял. – Да нет, не всерьез. Ну… просто чтобы поддержать ее немножко. Поплакать там и все такое. – Поплакать? – Послушай, в конце концов, что важнее – твоя гордость или ее настроение? Конечно, это не мое дело, и Энджи тоже сказала мне не лезть, но… ты же сам понимаешь – это как последнее вбрасывание… – Хоган, не надо спортивных аналогий. – Я тебя не осуждаю, пойми! История с университетом была сто лет назад. – Да при чем здесь… – Я просто прошу тебя подумать! Черт побери, это ведь может помочь ей… О! – вдруг обернулся он. – Это, должно быть, Нэнси? Я посмотрел в ту сторону и вздрогнул. Это была Лора. Она шла к нам по коридору в открытом бирюзовом платье, приветливо улыбаясь. – Нэнси? – удивленно переспросила она. Хоган взглянул на меня и смущенно добавил: – Ну да… Нэнси – твой… э… юрист. – Хоган, это Лора, – сказал я и запнулся, чуть было не добавив «моя пациентка», потом «моя знакомая», потом «мы работаем вместе». В конце концов я просто промолчал. Лора с Хоганом обменялись рукопожатием. Его мнение обо мне как об охотнике до «синих чулков», похоже, рассыпалось в прах. Казалось, он сейчас хлопнет меня по плечу. Брат ушел, чтобы раздобыть вазу для цветов, а я повел Лору в пустую приемную по соседству. Помню, я тогда подумал, что впервые за месяцы знакомства моя пациентка выглядит «настоящей». Цвет ее платья удивительно сочетался с сиянием зеленых глаз. От нее пахло сливочным мороженым. Она смотрела на меня с деловым видом, без всякого смущения, словно имела законное право здесь находиться. Живая, ослепительно красивая, полная достоинства. И все это меня донельзя раздражало. – Лора, что ты здесь делаешь? – Я пришла, как только узнала, – сказала она озабоченно. – Узнала? Как ты могла узнать? – Не важно. Как дела? – Важно, – нахмурился я. Моя секретарша не имела привычки болтать. Кто же тогда? Лора вздохнула. – Я пришла на прием к своему врачу, а когда проходила через приемный покой, услышала, как кто-то спрашивает номер палаты Розы Доннелли. – Но почему ты решила, что речь идет о моей матери? Она сложила на груди руки и покачала головой, словно объясняла непонятливому ребенку. – Ничего я не решила – просто увидела тебя. Врет, понял я, тут же удивившись собственному удивлению. Разве не врала она во время всех наших встреч, сознательно или подсознательно? Отчего же теперь я так поражен своим открытием? Неужели стал и в самом деле доверять ей? – Наверное, это была моя невестка, – предположил я, больше чтобы успокоить себя. И снова реакция Лоры заставила меня насторожиться – слишком уж она была естественна. – Не знаю, – ответила она немного раздраженно. – Я ее не видела. – Хорошо, Лора, – вздохнул я. – Спасибо тебе за сочувствие. Встретимся завтра как обычно. На ее лице отразилось удивление. – Ты не хочешь, чтобы я осталась? Она была из тех, кого все время хочется называть по имени. – Лора… Я сам еще к ней не заходил. Мы сможем поговорить завтра… – Ее лицо напряженно застыло. – Лора, в чем дело? Она посмотрела мне прямо в глаза. – Я могу помочь. – Лора… – начал я снова и осекся, вдруг осознав смысл ее слов. – Помочь? Каким образом? – Боль… Я знаю один способ, но он непростой. – Не думаю, что это было бы п-п-правильно… – От удивления я начал заикаться. – То есть я хочу сказать, все и так достаточно непросто… Черт побери, зачем ты вообще сюда пришла? – выпалил я наконец то, что вертелось на языке, плюнув на правила общения врача с пациентом. Лора с улыбкой покачала головой, словно ответ был понятен даже ребенку: – Потому что я люблю тебя. Ошарашенный, я не нашел, что сказать. Боже мой… – Пусти меня туда, – взмолилась она. Это было уж слишком. Я состроил самую строгую докторскую физиономию, какую только мог, и сухо отчеканил: – Лора, это невозможно. Ты моя пациентка – не родственница и не друг. Я высоко ценю твое участие, поверь, но очень прошу тебя уйти. – На ее лице появилось обиженное выражение. – Пожалуйста! Сияющие глаза погасли. Она резко повернулась и зашагала прочь по коридору, завернув за угол. Какой-то толстяке короткой стрижкой в синем костюме, стоявший неподалеку, прислонившись к стене, проводил пристальным взглядом ее ноги. Тогда я еще ничего не заподозрил, лишь вспомнил, что ни разу не позволил себе такого во время визитов Лоры, и порадовался своему невероятному самоконтролю. Войдя в палату, я сразу вспомнил египетские гробницы. Мать лежала как крошечная высохшая мумия Клеопатры, одетая зачем-то в розовую ночную сорочку. Тело ее отливало тусклой неприятной желтизной, словно не в меру вызолоченный музейный экспонат. Я долгие годы не видел этого лица без косметики – под закрытыми глазами были огромные черные мешки. К ее запястью тянулись трубки от капельницы, похожие на сплетение паутины. Из-под одеяла торчали желтые морщинистые ступни. С минуту я стоял и молча смотрел. Видел ли я когда-нибудь свою мать спящей? Неужели ома всегда была такая маленькая? Когда-то она парила как большая гордая птица, рассекая воздух широкими взмахами крыльев и окидывая грешную землю острым пронзительным взглядом, уверенная в правильности своего пути и сохранявшая величественную осанку даже среди домашних забот. Теперь ее тело напоминало усохший батон хлеба. Я вспомнил, как сидел у матери в ногах и слушал молитвы. Одной рукой она перебирала четки, а другой накручивала на палец мои волосы. Тогда я обожал ее… Я протянул руку к телевизору, бормотание телешоу смолкло. Больная открыла глаза. – Ты! Так она обращалась ко мне все последние годы, будто каждый раз напоминала о моем предательстве в ожидании того дня, когда я возвращусь в лоно истинной веры и вновь обрету право на собственное имя. – Привет, мам, – тихо сказал я, прикрывая ее ноги одеялом. – Я слышала, Хоган говорил что-то про цветы… – Да, я принес тебе лилии. – Лилии… Как приятно. Боже мой, даже белки глаз у нее были желтые. – За тобой хорошо ухаживают? – Врачи очень внимательны, а сестры – те никуда не годятся, – фыркнула она. – Ничего не могут сделать правильно. – Тебе… удобно? – Нет, – усмехнулась она. Я опустил глаза. Глупый вопрос. Наступила неизбежная минута тишины: мы решали, как дальше вести разговор. Мать шевельнулась под одеялом. – Хорошо, что твой отец не видит меня такой. Я теперь для всех обуза. Сколько себя помню, она всегда называла его «твой отец». Никогда Робертом – только так: «твой отец». Словно он не имел к ней никакого отношения, только ко мне. – Тебе что-нибудь принести? – спросил я. Мать покачала головой. – Отец Отто причастил меня сегодня. Мы помолились вместе. Такой приятный молодой человек, в нем есть что-то святое… что-то целомудренное. – Взглянула на меня и, разочарованно вздохнув, добавила: – Анджела сказала, что девочки тоже молятся за меня. – И отвернулась к окну. – Да, конечно, – кивнул я. – Мне как-то даже странно становится: они молятся на ночь и поминают меня как твоего покойного отца – как будто я уже святая. Слово «святая» прозвучало без всякого тщеславия – это просто то, чем становится мертвый католик, если ему повезет. Тем не менее я очень надеялся, что тема не получит продолжения: обсуждать с моей матерью вопросы религии всегда было небезопасно. Никогда не знаешь, где споткнешься. – Тебе молиться необязательно, – добавила она, – так что не беспокойся. – Я больше не молюсь, мама, ты же знаешь. – Она снова вздохнула и посмотрела в окно. – Просто в голове не укладывается – как моя плоть и кровь могла так легко отвергнуть истинную веру. – И все-таки твой отец очень любил тебя… Как странно в самом деле. – Мы с ним слишком мало знали друг о друге. В ее глазах промелькнул… страх? Нет, показалось. – Ты никогда не понимал его. Он был очень добрым человеком и делал все, что мог для Хогана и для тебя, – твердо сказала она. – Почему мы говорим об отце? – раздраженно спросил я. – Не знаю. Вчера я видела его во сне. Или сегодня, не помню. Он был в смешном красном свитере и ругал меня, а я отвечала, что не позволю говорить с собой в таком тоне. – Джон? – тихо позвал кто-то из-за двери. – О боже! – пробормотал я, увидев входящую Лору. – Джон, это срочно. Я могу с тобой поговорить? – Я же просил тебя уйти! – прошипел я, подскочив к ней. – Она умирает! – Знаю! – Я хочу сказать – вот-вот умрет! Мне надо до нее дотронуться, – настойчиво шепнула она. – Что?! Лора, это уж слишком! – Нет времени! – Она ринулась мимо меня к постели больной. – Миссис Доннелли? Меня зовут Лора. Мать нахмурилась. – Вы нас прервали, юная леди! Вам следовало хотя бы извиниться! – Мама… – начал я, вне себя от гнева и смущения. – Простите, миссис Доннелли, я всего на минутку… Я не верил своим глазам. Незваная гостья поспешно откинула одеяло и полезла рукой под ночную сорочку матери. Если бы та была в силах, то вскочила бы и отвесила нахалке оплеуху, но смогла лишь судорожно отстраниться. – Лора, стой! – рявкнул я, хватая ее за руку. Молниеносным, почти незаметным движением она толкнула меня в грудь – с такой невероятной силой, что я отлетел на несколько шагов и врезался спиной в стену. Оглушенный ударом, я тупо смотрел, как ее рука круговыми движениями массирует живот больной. Иссохшие ноги торчали в стороны, кожа на них отливала тусклым золотом. – Прекратите сейчас же! Почему вы… Что вы со мной делаете? – Это просто для того, чтобы вы чувствовали себя лучше. – Вы не медсестра! Вы здесь не работаете! – Я хочу помочь, – отрезала Лора. Ее лицо застыло в напряжении. – Лора! – Я шагнул к постели. – Убери ее отсюда! – потребовала мать. – Еще секунду! Мать взглянула на меня с яростью. – Сейчас же! Я схватил Лору за плечо и тут же получил локтем в живот. Дыхание перехватило, комната закружилась перед глазами, и я тяжело плюхнулся на пол. Несколько ужасных секунд я разглядывал солнечные блики на стальных колесиках больничной койки, слушая стоны и гортанные всхлипывания матери. Потом наступила тишина. Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, то снова не поверил глазам. Мать лежала как прежде, укрытая одеялом… и улыбалась блаженной улыбкой. Лора гладила ее по голове. – Милая девочка! – прошептала больная. – Откуда ты появилась? – Из дальних краев, – улыбнулась Лора, отнимая руку. Старушка пристально вгляделась ей в лицо. – Ты любишь моего сына? – Очень. – А он любит тебя? – Еще нет. Мать раздраженно закатила глаза. – Этот мальчишка опоздает даже на собственные похороны! Погоди, дай ему время. Изменение ее настроения было столь внезапным, что я не сразу пришел в себя. Будто кто-то переключил телеканал – с криминальной драмы на слащавый больничный сериал. Поморщившись, я потер живот, думая о будущих синяках. Странно: оба раза живот, и два противоположных результата – блаженство и боль. Я шагнул ближе, ощутив все тот же знакомый аромат, похожий на запах дикого зверя. Мать взглянула на меня так, как не смотрела никогда. Ее глаза были полны света. – Все кончилось. Она это сделала… Как? – Не знаю, – буркнул я. – Где Хоган? – Он сейчас придет. Она заглянула за мое плечо и шепнула: – Надеюсь, вы не обидитесь – у нас тут семейный разговор. Лора с улыбкой дотронулась до ее руки: – Ничего, мне и так уже пора. – И, заметив, что я все еще держусь за живот, добавила: – Извини. Завтра увидимся? Совершенно сбитый столку, как, впрочем, и всегда после общения с Лорой, я тупо кивнул. Во что же я, черт возьми, ввязался? Проводив девушку взглядом, мать довольно кивнула: – Какая хорошенькая. Ты не мог бы… Я поспешно приблизился. – Да, мама? – Я хочу тебе кое-что сказать. Взяв ее за руку, бессильно свисавшую с кровати, я попытался вспомнить, сколько лет мы не касались друг друга. Рука была холодна как лед. – Ближе, – сказала мать совсем тихо. Я наклонился. – Еще ближе. Мое ухо почти касалось ее губ. В голове мелькнула идиотская мысль: а что, если она его откусит? Она с усилием набрала в грудь воздуха и еле слышно шепнула: – Прости меня, Джон. Не в силах пошевелиться, я еще чувствовал тепло ее дыхания, но все вокруг уже было не таким, как прежде, словно внезапная тень затмила сияние солнца. Прошло не менее минуты, прежде чем я понял, что матери больше нет. Хоган шел по коридору, бережно неся перед собой вазу с лилиями. Увидев меня у дверей палаты, он вздрогнул и остановился как вкопанный. – Что? О боже! Что случилось? «Она умерла», – хотел сказать я, но почему-то сказал совсем другое: – Она извинилась. Он долго смотрел на меня, потом вздохнул: – Я опоздал, да? Все плохо? Я молча кивнул, и мы обнялись. Странная сцена: двое взрослых мужчин обнимаются, держа в руках цветы. Потом, неловко глядя в сторону, он наконец сказал то, что думал: – Мне ведь тоже несладко приходилось, Джонни. – Почему же я все-таки заплакал? Наверное, потому что вспомнил те времена, когда сам был любимчиком, а Хоган – мальчиком для битья, то самодовольство, которое испытывал, когда его сравнивали со мной, превознося мои успехи и усердие. Ему приходилось лезть из кожи вон, чтобы заслужить хотя бы частичку тех похвал, которые расточались на меня так обильно, что я их уже почти не замечал. Я знал, какого труда ему сейчас стоило сказать что-нибудь нелестное в адрес матери – в знак внимания к моим чувствам, – и был глубоко тронут, тем более что эти слова исходили от человека, настолько не способного сопереживать, что мотивы поступков окружающих всегда были для него неразрешимой загадкой. Я снова обратил внимание на внушительного толстяка со стрижкой «ежиком» в мешковатом синем костюме, который по-прежнему ошивался неподалеку. В руках у него было что-то похожее на мобильный телефон, и он явно наблюдал за нами. Охранник в штатском? Брат тоже оглянулся и резко бросил ему: – Что вы смотрите? Это больница! Люди здесь плачут, бывает! |
||
|