"Любовь и война" - читать интересную книгу автора (Хэган Патриция)

Глава 2

– Ну что ты там высматриваешь? – не унималась Лина, чувствуя взволнованное состояние Китти. – Почему бы тебе не рассказать поподробнее, о чем вы разговаривали с Натаном? Ведь ты столько времени провела с ним наедине!

Девушка решила отмолчаться. Ей не хотелось раньше времени заводить с матерью разговор о приглашении на обед. Сначала она должна посоветоваться с отцом. Если он будет настроен категорически против ее участия в приеме в честь Уэлдона Эдвардса, тогда что ж, так тому и быть.

Она любила свою ферму, ей нравилось возиться со скотиной и проводить время на воле, под открытым небом. Необходимость сидеть смирно, заточенной в четырех стенах, только раздражала ее.

Глядя, как приближается к дому усталый отец, Китти с трепетом гадала, как он отнесется к желанию Натана Коллинза ухаживать за его единственной дочерью. Ведь она часто слышала из его уст весьма нелицеприятные отзывы и об отце молодого человека, Аароне Коллинзе, и об управляющем богатого плантатора, некоем господине Люке Тейте. Девушка боялась, что отцу не по вкусу придется идея отправиться на обед в честь Уэлдона Эдвардса, ярого сторонника выхода Северной Каролины из Союза Американских Штатов.

Джон был на полпути к дому, когда навстречу ему выскочил, размахивая руками, Джекоб. Оба повернули в сторону коровника, и Китти едва усидела на месте – так ей хотелось вместе с ними заглянуть в стойло Бетси. Но она так и не решилась выйти, не в силах предугадать, какое решение примет отец. Вряд ли он запретит принять приглашение Натана. Это не в его обычае. Скорее всего, отец скажет, что она вольна решать такие дела сама. Но ведь Китти не сможет позволить себе отправиться в гости, зная, что отец в душе против этого. Ее отношения с отцом – одно дело, а Натан – совсем другое. Внезапно Китти почувствовала легкий укол вины. Да, действительно, это были совершенно иные, новые, никогда до того не испытанные ею чувства.

Лина, находившаяся до сих пор в спальне, вышла, чтобы намочить холодной водой тряпку. Она выжала ее и приложила ко лбу со вздохом:

– Ну вот, теперь мне ни за что не избавиться от этой жуткой головной боли. А все из-за отвратительной сцены, которую ты устроила в коровнике. Ужасно! – содрогнулась она, продолжив: – Ты уже видела отца? Я непременно должна поговорить с ним о том, как ты вела себя нынче перед Натаном. – Пылающие гневом глаза обратились на Китти. – Какое бесстыдство! Надеюсь, он задаст тебе выволочку, которую ты вполне заслужила!

Лина еще долго ворчала, опустившись на длинную деревянную скамью возле стола. Китти вспомнила, как отец сколачивал эту скамейку в те времена, когда еще был полон надежд обзавестись кучей детишек, которые бы все помещались за обеденным столом, во главе которого сидел бы он.

Девушка задумчиво скользнула взглядом по кухне: очаг, где на грубо сколоченном поставце красовался котел с остатками вчерашней ухи, в которую добавили свежих яиц и картошки; кухонная дверь, покосившаяся и растрескавшаяся – Джон так и не собрался привести ее в порядок; неструганые полки. Неуютный, запущенный вид.

Внезапно Лина что было силы ударила кулаками по столу, так что Китти вздрогнула.

– Скажешь ты наконец, зачем сюда явился Натан Коллинз?! Неужели не ясно, что твое упрямство делает мою головную боль еще ужаснее? Почему ты молчишь? Что с тобой происходит?

Но Китти, словно не слыша, смотрела в окно в сторону коровника, где находились ее отец и старый Джекоб.

– Кэтрин! – истерически взвизгнула мать. – Как ты смеешь вести себя подобным образом?! Почему ты ненавидишь меня? Ведь я желаю тебе только добра. Ты мое единственное дитя. И я хочу, чтобы ты была счастлива! Боже милостивый, ну чем же я заслужила такое к себе отношение?!

Китти слишком хорошо знала, что последует дальше. Мать ударится в слезы и доведет себя до полной истерики, и остаток дня превратится для окружающих в настоящую пытку. Более того, приступ может продлиться несколько дней. И тогда их жизнь обернется адом.

Со вздохом она посмотрела на побагровевшую от гнева Лину.

– Мама, он пригласил меня на обед в воскресенье, – негромко сказала девушка, со странной смесью отвращения и жалости наблюдая, как изменяется выражение лица матери.

На смену гримасе гнева пришла довольная улыбка, осветившая изможденное, худое лицо. Внезапно Китти подумала, что это лицо может быть привлекательным, если с него стереть постоянное выражение недовольства. Когда мать улыбалась – вот как сейчас, – она была вполне миловидна.

– Ох, Кэтрин, как это чудесно! Натан – мальчик из хорошей семьи. Аарон Коллинз – один из самых богатых людей в штате. Это должно означать, что Натан намерен всерьез ухаживать за тобой. Подумай только, что это значит! Ох, и угораздило же тебя отправиться в коровник! Хороша леди в крови и навозе!

Китти, глядя, как радостно хлопает в ладоши мать, подумала, что сейчас Лина похожа на расшалившуюся девчонку.

– Хотя, конечно, еще не все потеряно. Ведь он пригласил тебя на обед уже после того, как увидел в коровнике. И теперь надо показать себя с самой лучшей стороны и вести себя на обеде так, чтобы он не пожалел, что пригласил тебя!

– Сначала я бы хотела поговорить с папой.

– Но о чем еще тут можно говорить? – удивленно уставилась на Китти мать. – Мне казалось, ты наконец поняла, что потратила впустую слишком много времени, болтая с ним без конца и слушая его одного, вместо того чтобы слушать меня. Какое ему дело до приглашения на обед?..

Китти понимала, что не следует рассказывать матери всего – ведь если отец станет возражать против ее присутствия на обеде в честь радикала, мать разойдется не на шутку и Джону не поздоровится.

– У меня нет приличного платья.

– И из-за этого ты так переживаешь? – Лина вскочила, схватила дочь за руку и потащила в спальню. – Думаю, у меня в сундуке найдется кое-что – если только моль не сгрызла за столько лет. Ну, ничего, мы все сможем привести в порядок!

С этими словами мать ринулась в угол, где под грудой домашних одеял стоял старый сундук. Через минуту его крышка распахнулась с ужасающим скрипом.

– Вот оно, мое приданое, – бормотала Лина, вытаскивая одну вещь за другой и с любовью разглядывая их. – Его собирали моя мама и бабушка. Посмотри, какие чудесные ковры, какие платья! И все это пропадет, никому не нужное, на убогой грязной ферме! – В ее голосе звучали грусть и гнев.

Китти нетерпеливо возразила, считая своим долгом вступиться за Джона Райта:

– Но ведь ты же любила отца, когда выходила замуж? И он старался как мог, изо всех сил…

– Да, он сумел вдолбить тебе это все в голову, – сердито фыркнула Лина, теребя кусок тонких кружев. – У нас была бы отличная плантация, если бы ему хватило ума прикупить побольше рабов и как следует вышколить их, чтобы получить хороших работников, как поступил когда-то Аарон Коллинз. Так нет, он, видите ли, вообразил, что сам сможет прокормить семью! Да еще твердил, что красивые вещи и богатая жизнь вовсе не стоят того, чтобы мучить других людей. Теперь ты видишь, к чему это привело? Чувствуешь, как пахнет рыба в котелке? Вот уже неделю мы едим эту проклятую уху! Не думаю, что на плантации у Коллинзов такая же еда!

Ну вот, пошло-поехало, подумала Китти, теперь ее ничем не остановишь. Разве она поймет, что Джон Райт хотел прокормить семью, не нарушая при этом собственных жизненных принципов.

– Ах, вот оно наконец! – Лина выудила из сундука свое платье из алого бархата со слежавшимися воланами кружевами. – Надо только подержать его под камнем для глажки, и оно станет как новое!

Стараясь скрыть охватившее ее разочарование, Китти присмотрелась к наряду повнимательнее. Может быть, еще не все потеряно. Конечно, платье велико – в молодости мать обладала гораздо более пышной фигурой, нежели Китти сейчас. Но нет, бархат безнадежно измят. Как ни прискорбно, но надо признать, что платье пришло в полную негодность.

– Может быть, мы смогли бы соорудить что-нибудь из нижних сорочек? – со слабой надеждой спросила девушка, расправляя нечто воздушное из розовой тафты.

– Дитя мое, бальные платья никто не шьет из нижних сорочек, – брезгливо одернула дочку Лина. И правда, где такое слыхано?!

– Ну а я бы сшила, если бы сильно захотела попасть на этот обед. Наверное, мне бы пригодились еще вот эти ленты. И вот тот кусок кружев. Может быть, если… – Но тут девушка беспомощно умолкла, не зная, как дать матери понять то, что было вполне очевидно.

– Туфельки! – воскликнула Лина при виде пары изящных туфель с вышитыми мысками. – Я не надевала их с самой свадьбы! Померь-ка, вдруг придутся впору!

Китти покорно надела туфли, которые свалились с ее миниатюрных ног при первом же шаге.

– Ничего, набьем в носки тряпок, – возбужденно заверила Лина. – И я подкрашу их там, где облупилась краска, туфли станут как новые!

– Ну и ну, что это здесь творится?

Обе резко повернулись, услышав радостное восклицание Джона. Не дожидаясь ответа на свое приветствие, он в два шага пересек спальню и крепко обнял Китти:

– Дочка, милая, ты отлично справилась! Джекоб рассказал, как туго пришлось Бетси с теленком, и я очень тобой горжусь. Вряд ли у меня получилось бы лучше – да, пожалуй, и у самого дока Масгрейва тоже!

Прежде чем Китти успела что-либо ответить, Лина с грохотом захлопнула крышку сундука и вскочила на ноги:

– Это отвратительно! Мне было тошно смотреть, как она копошится по колени в навозе и лезет корове прямо в… Отвратительно!

– Но ведь иначе околели бы и корова, и теленок! – искренне удивился вспышке гнева Лины Джон. – Надо быть благодарными Китти за то, что она не растерялась. Теперь можно не бояться, что на будущий год мы останемся без мяса, как в этот. Сегодня мне не удалось подстрелить ни одной индейки.

– Ох, папа, мне так жаль, – порывисто обняла Джона Китти. – Завтра мы отправимся вдвоем и, может быть, тогда сумеем выследить эту стаю. А еще лучше попросить Джекоба пойти с нами загонщиком!

– Нет, ты будешь шить новое платье для званого обеда! – перебила Лина.

– Что еще за обед? – Джон недоуменно теребил бороду. – Джекоб сказал, что нынче днем сюда заявился сынок Коллинзов. Это имеет какое-то отношение к тому, о чем вы говорите?

Китти не хотела, чтобы отец услышал новость из уст Лины, но было слишком поздно. Ее мать сгорала от нетерпения выложить Джону, что их дочь удостоилась чести быть приглашенной самим Натаном Коллинзом.

Райт по-прежнему теребил бороду и надувал губы – верный признак, что он не на шутку озадачен и должен подумать, прежде чем что-то сказать.

Он прошел на кухню, и Китти в замешательстве кинулась следом за ним:

– Папа, как ты думаешь, стоит мне принять приглашение?

Он уселся на свое место во главе стола и усадил дочь к себе на колено, как повелось с давних времен.

– Китти, не забывай, что я всегда старался приучить тебя к самостоятельным решениям. Похоже, тебе впервые предоставляется возможность решить самой серьезный вопрос.

– Натан – настоящий джентльмен, – напомнила она. – И у него доброе имя.

– Милая, я нисколько не сомневаюсь, что это так, – кивнул отец, – однако не следует забывать, что мы живем в тревожное время. Натан Коллинз – как и вся его семья – сторонник рабства. А я – нет. Они желают выхода Северной Каролины из Союза. А я – нет. Они желают войны. А я – нет. Им безразлично, сколько жизней унесет развязанная сепаратистами война ради сохранения так называемого права распоряжаться чужими жизнями.

Он замолк, чтобы перевести дыхание и внимательно заглянуть дочери в глаза.

– Китти, Господь создал человека не для того, чтобы другой человек мог продавать и покупать его, как скотину. Я – богобоязненный и мирный человек. И потому освободил всех своих рабов и старался не поддерживать никаких разговоров о войне. Хотя очень опасаюсь, что если война начнется, то ни я, ни кто другой не смогут остаться в стороне. Все это я говорю к тому, что вряд ли Аарону Коллинзу придется по вкусу желание его сына поухаживать за моей дочерью. И тебе следует десять раз подумать, прежде чем решиться переступить порог их дома. Я не отговариваю тебя, но хочу, чтобы ты отдавала отчет в том, что может последовать за этим твоим поступком. У меня слишком много недругов среди соседей, не забывай об этом. Однако, повторяю, мое мнение не должно стеснять твоей свободной воли при выборе решения.

Лина, до того молча разливавшая уху по деревянным плошкам, со стуком поставила котел на стол и промолвила:

– Ай да Джон Райт! Слава Богу, хоть раз в жизни ты оставил в покое свою дочь! Если так пойдет и дальше, может быть, ей посчастливится заполучить Натана Коллинза в мужья – и те кошмарные годы, что мне пришлось провести с тобой, навсегда останутся в прошлом!

Многолетний опыт подсказывал Джону: не следует подавать виду, что его раздражают слова жены. Старательно избегая смотреть на Лину, он обратил все внимание на дочь, ответная любовь которой вполне окупала тот кошмар, в который превратила его жизнь отчаявшаяся добиться своего женщина.

– На этот обед специально приглашен Уэлдон Эдвардс. Ты знаешь, кто он такой?

– Радикал, ратующий за войну, – кивнула Китти, соскользнув с его колена и устроившись на скамье рядом.

– Верно. Он приехал сюда искать поддержку собранию сепаратистов, которые должны встретиться в Ралее, а еще поклянчить денежки у таких богачей, как Аарон Коллинз, – якобы на нужды будущей армии на случай войны.

– Папа, мне дела нет до разговоров о войне. Я просто хотела бы пойти в гости и повеселиться там от души.

– Прекрасно, прекрасно, наконец-то я слышу от тебя эти слова, Кэтрин! – театральным жестом взмахнув половником, выпалила Лина. – Боже милостивый, ты внял моим молитвам! Ступай себе в гости, только помалкивай о предательских взглядах твоего папочки! Я знаю, ты вечно смотришь ему в рот, будто он какой-нибудь пророк. Но от тебя всего-то и требуется, что промолчать да постараться поскорее окрутить Натана Коллинза. А уж когда станешь хозяйкой богатого дома, тебе не придется ни о чем заботиться до конца дней!

Джон лишь покачал головой. Теперь ему с трудом верилось, что когда-то он горячо любил эту женщину. Все чаще он задавался вопросом: что привлекло его к ней? Красота? Пожалуй, да. Ведь в молодости Лина была очень красивой и многие заглядывались на нее.

– Послушать твою мать, так все на свете чрезвычайно просто, – заметил он мрачно. – Доченька, жизнь – штука сложная, и я надеюсь, что ты это понимаешь.

– Давайте больше не будем говорить об этом. – Китти стало не по себе, она почувствовала, что атмосфера накаляется. – Я просто пойду на барбекю, чтобы повеселиться, и забуду про политику.

– Тебе вообще не следует совать нос в эти дела! – резко заметила мать. – С меня хватит и того, что на твоего отца смотрят косо.

Джон напрягся всем телом. Сколько раз он давал себе клятву не выражать публично свои политические взгляды и пристрастия – это значительно облегчило бы жизнь. Однако он жил в провинции, где утаить свои мысли от соседей, взбудораженных предвоенной смутой и неопределенностью, было практически невозможно.

– Действия политиков оказывают влияние и на жизнь женщин, – упрямо заявил он. – Почему же им следует закрывать глаза на то, что творится вокруг? У нас и так большая редкость женщина, с которой можно на равных поговорить о чем-то, кроме деторождения и поваренных книг.

– Если бы у меня были слуги и мне не приходилось бы с утра до ночи гнуть спину, я бы тоже смогла поговорить о чем-то возвышенном! – яростно сверкнула глазами Лина. – Да я бы целыми днями сидела на веранде с вышивкой и развлекалась бы, читая стихи и обсуждая тонкости кулинарного искусства, и отдавала бы приказания по ведению домашнего хозяйства. И еще я бы смогла рожать каждый год по ребенку – так, как ты хотел, – у детей были бы кормилица и няня. Но мне приходится работать не покладая рук, и ни на что другое не остается ни времени, ни сил. Прямо скажем, неважный из тебя вышел кормилец, Джон Райт! Ибо с того дня, как я стала твоей женой, каждый проглоченный мной кусок полит изрядной порцией моих пота и крови!

Их пылающие взгляды встретились на какое-то время. Джон неловко отер лицо тыльной стороной ладони, а потом сунул руки в карманы, словно опасаясь, что не сможет отвечать за их последующие действия.

– Тебя тоже вряд ли назовешь хорошей женой, Лина, – хрипло возразил он. – Я знаю, что ты с трудом оправилась после рождения Китти, но ведь и остальным женщинам роды даются нелегко. Но ты слишком высоко себя ценила и под любыми предлогами избегала близости со мной. Однако ни для тебя, ни для меня не секрет, что тебе просто не хватает женственности, чтобы отважиться родить еще одного ребенка! – Джон не заметил, как повысил голос почти до крика. – Ну же, признайся в этом! Почему бы тебе для разнообразия хоть раз в жизни не сказать правду вместо бесконечного нытья и попреков!

Один из кулаков вырвался на волю и ударил по столу. Джон был отвратителен сам себе за эту вспышку. Всякий раз, когда жена начинала очередной скандал, он обещал, что не даст вывести себя из терпения, – и всякий раз нарушал обещание. Правда, он еще ни разу не ударил ее. Нет, он не позволит себе опуститься до этого! Но сейчас от бушевавшего в груди гнева Джона била крупная дрожь.

В глазах Лины полыхало не меньшее пламя, ее лицо исказилось от злобы.

– Да как у тебя язык повернулся так говорить со мной в присутствии Кэтрин?! – закричала она. – Старый тупица, я вовсе не боялась родить второго ребенка! Просто мне делалось тошно при одной мысли о том, что ты станешь лапать мое тело! Ты ничтожество, Джон Райт, тожество и слизняк, и к тому же обожаешь этих вонючих негров. Ты мерзавец, и не зря соседи зовут тебя «белой голытьбой» – твоя башка набита федералистскими бреднями А на самом деле ты против войны потому, что слишком труслив и боишься драки!

Китти не сводила испуганного взгляда с отца, лицо которого наливалось краской под густой бородой.

Внезапно одним неуловимым движением он подхватил стоящую на столе плошку с ухой и с грохотом швырнул ее об стену. А потом вскочил, опрокинув стул, и навис над Линой:

– Прочь с глаз моих, женщина, пока не получила трепку, на которую уже давно напрашиваешься!

Понимая, что не стоит испытывать терпение мужа, Лина с оскорбленным видом встала из-за стола и скрылась в спальне, с шумом захлопнув за собой дверь.

Джон поднял с пола стул и тяжело опустился на него, прижимая руку к груди. Китти, принявшаяся было убирать разбрызганную по кухне уху, обеспокоенно взглянула на отца и спросила:

– Тебе плохо? У тебя такой странный вид… – Ее голос дрогнул от подавленных рыданий. – Терпеть не могу, когда вы так…

– Знаю, знаю, – нетерпеливо взмахнул он рукой. – Мне самому бывает гадко. Я буквально выхожу из себя и боюсь, что однажды могу потерять контроль над собой. – Он вздрогнул, произнеся эти слова.

Китти занялась уборкой, и Джон молча ждал, пока она кончит, а потом встал и протянул руку:

– Пойдем в коровник, глянем еще разок на Бетси и теленка!

Рука об руку они вышли во двор. Будущей весной Джону предстояла нелегкая работа пахаря, и Китти собиралась работать вместе с ним.

Конечно, жалкий клочок земли Джона Райта не мог сравниться с плантацией Аарона Коллинза, все четыреста акров которой были буквально вылизаны кропотливым рабским трудом и засеяны пшеницей, табаком и хлопком. Для такого обширного поместья требовалось множество рабов, и естественно, что богатым плантаторам становилось не по себе при одном лишь упоминании о возможной отмене рабства, и любого аболициониста[2] они воспринимали как личного врага.

Джон задержался, глядя на свою пашню, сейчас мертвую и покрытую стерней.

– Надеюсь, на будущий год новый сорт винограда даст хороший урожай. Понимаешь, что это значит? Мы сможем заработать деньги и на вине, и на меде. – И он со вздохом добавил: – Если не начнется война… – Тут Джон умолк, погрузившись в мрачные видения тех туч, которые неумолимо сгущались над всем Югом.

Китти не хотелось говорить о войне. Она предпочла вернуть разговор к виноградникам:

– Надеюсь, что новые виноградники действительно окажутся лучше тех, что ты посадил раньше. Ведь нам не удавалось даже для себя выжать сока.

– Не зря же я ездил в Ралей, узнав, что там есть новые сорта, приспособленные именно для наших песчаных земель. А еще я поговорил в городе с одним специалистом по агрономии, и он подробно растолковал мне, что нужно делать, чтобы получить хороший урожай винограда. И, судя по всему, мои труды не должны пропасть даром.

– Хорошо бы. – Она пожала отцу руку, тоже глядя на поле.

– Табак станет со временем самой прибыльной культурой, – проговорил Джон. – Хотя все агрономы как один выступают против него. Это верно, он сильно истощает почву. Но я читал, что можно избежать таких последствий, меняя места посева различных культур и оставляя часть земли под паром. Вот только для таких фокусов требуется слишком много обработанной земли. Не всякий фермер сможет себе такое позволить, и тем не менее табак стоит сеять – он обязательно окупит себя. Не забывай об этом, ведь когда-нибудь эта земля станет твоей. Займись разведением табака и преврати все поля в табачные плантации. Ведь у нас еще есть вовсе не расчищенная земля. Я не такой уж бедняк, каким кажусь твоей матери. Человек вообще не может быть бедняком, пока владеет хотя бы клочком земли. – Он на секунду замолк, словно вдруг потерял нить рассуждений, и со вздохом продолжил: – Хотя, конечно, обстоятельства не раз вынуждали меня продавать то один, то другой участок. Но даже за все золото в мире я не согласился бы по доброй воле отказаться от своей земли. Ведь она всегда будет при тебе, а деньги – сегодня они есть, а завтра их нет! – И с неожиданной горячностью он промолвил: – Китти, девочка, никогда не продавай нашу землю, как бы тяжело тебе ни было!

– И не подумаю, папа, – заверила его Китти, – но вдруг война?

– Тогда мы потеряем все, что имели, – сурово отчеканил Джон. – Желать войны могут только дураки. Ну почему бы им не отпустить рабов и предоставить каждому жить по своему усмотрению?! И пусть себе самые богатые плантаторы нанимают рабочих за плату, а еще лучше сами займутся собственной землей! Война уничтожит нас, развеет по миру. Приветствовать Гражданскую войну впору либо демонам зла, либо безмозглым идиотам… А что касается меня, то я ни за что не подниму оружия для защиты рабства!

Они направились к коровнику, каждый погруженный в свои мысли. Китти без труда выбросила из головы все мысли о войне и с радостным волнением представляла, как подъезжает к роскошному особняку Коллинзов по полукруглой аллее, обсаженной огромными кедрами, как любуется чудесными растениями, затеняющими веранды двухэтажного дома с колоннами, сиявшего белоснежной штукатуркой. А возле дома – ровные подстриженные лужайки. Восхитительно! Она бывала там много раз, когда отец привозил Коллинзам мед для продажи.

Тут девушка покосилась на убогое нескладное сооружение, бывшее ее родным домом. Три комнаты да кухонная пристройка. И тем не менее она была рада и этому. Ей никогда не приходило в голову завидовать другим или считать деньги в чужом кошельке. Хотя в детстве ей приходилось терпеть издевки учителей приходской школы, с презрением относившихся к таким, как она, детям из бедных семей. Однако Китти никогда не теряла собственного достоинства, помня слова отца о том, что «истинное богатство человека составляет лишь чистота его души».

– Я частенько мечтал раньше, – заговорил Джон, задумчиво глядя вдаль, – превратить эту землю, которой владеет уже не одно поколение Райтов, в одну из самых прекрасных плантаций в Северной Каролине. Однако для осуществления подобной мечты понадобилось бы множество рабов, что было противно моим убеждениям. Вот так и вышло, что большая часть земли осталась необработанной. – Он снова остановился и положил руки на плечи Китти, заглянув ей в глаза: – Надеюсь, что тебе все же удастся воплотить в жизнь то, о чем я лишь мечтал… – Тут его руки безвольно опустились, а плечи поникли, и он с горечью проговорил: – Начнется война, и всем нашим чаяниям придет конец. Однако я не считаю, что должен выбросить из головы свои мечты. Человеку вообще не следует расставаться с надеждой, иначе он не найдет в себе сил жить дальше.

– Я тоже мечтаю превратить нашу землю в цветущий край, папа, – с влажными от слез глазами заверила Китти. – вместе мы сможем сделать наши мечты явью!

– И еще одно, Китти, – многозначительно продолжал Джон. – Не сердись слишком на свою мать. Когда я брал ее в жены, она вовсе не была такой, как сейчас. Просто постарайся жалеть и любить ее, несмотря на все ее выходки. Я знаю, что это нелегко, но убежден, что Господу нужно именно это – ведь если бы Он сам прогневался на бедняжку, то сумел бы найти для нее кару. И я поступаю нехорошо, ссорясь с ней.

Девушка облегченно засмеялась, увидев, как посветлел и смягчился отцовский взгляд. От гнева не осталось и следа.

– Завтра я повезу тебя в город, чтобы купить самое красивое платье, какое только найдется, – пообещал Джон, задержавшись у дверей коровника. – У меня остались кое-какие деньги от продажи меда, и я хочу, чтобы в доме у Аарона Коллинза ни один мужчина не остался равнодушным к твоей красоте! – И он ласково дернул девушку за выбившуюся из прически длинную прядь. – Точно, ты будешь там первой красавицей, если позаботишься о своей прическе. Хватит зализывать волосы, как индианка! – И дрогнувшим голосом он добавил: – Я так хочу тебе добра, девочка моя!..

Не в силах удержаться от слез, Китти порывисто обняла отца и спрятала лицо в складках его старой грубой куртки. И как только матери хватает совести так с ним обращаться? Да, он не богат – и вряд ли когда-нибудь разбогатеет, – зато он добрый и благородный!

– Ты самый хороший человек на свете, – прошептала она.

Джон ласково похлопал дочку по спине. Сняв лампу, висевшую слева от входа, и запалив фитиль, он распахнул дверь коровника, и они шагнули внутрь, в пропитанное кисловатым запахом тепло.

– Ты потрудилась на славу, Китти, – сказал Джон, любуясь пережевывавшей жвачку, довольной жизнью Бетси и неуклюжим теленком.

И снова девушка смахнула с глаз невольные слезы. Если не считать недавней ссоры между родителями, это был замечательный день. Она заслужила похвалу отца, и Натан Коллинз поцеловал ее и сказал, что хочет за нею ухаживать. И несмотря на грозовые предвоенные тучи, нависшие над Северной Каролиной в холодном ноябре 1860 года, Китти чувствовала себя вполне счастливой.