ЭПИЛОГ

Покинув Кору в январе 1989 года, я провел два месяца в Англии, а затем вернулся на юг Африки, где засел за эту книгу. Первоначальный вариант был закончен 31 июля, и я задумал на две недели вернуться в Кору, чтобы собрать документальные сведения о жизни Джорджа (до меня этой задачи никто не ставил) и вспомнить, как мы нашли друг друга и стали работать вместе. Я так волновался при мысли об этом – ведь мы встретимся вновь, и Джордж прочтет первый вариант книги, которую – я был уверен – воспримет как награду за свою жизнь и свой труд. Мне очень хотелось, чтобы содержание ему понравилось, – я даже никому не показывал написанное, чтобы он прочел первым.

Но – человек предполагает, а Бог располагает. 20 августа, через год и один день после того, как я впервые приехал в Кору, Джордж был убит бандой сомалийцев при мужественной попытке защитить своего работника и посетителя лагеря. Насильственная жестокая смерть человека, посвятившего жизнь львам…

Известие о его смерти подкосило меня. Терзавшие меня ярость, чувство беспомощности и неведомой прежде скорби опустошали душу. Хотя я был вдали от Джорджа семь месяцев, но, сидя над страницами этой книги, ощущал его невидимое присутствие.

Работа над книгой облегчала боль оттого, что пришлось покинуть Кампи-иа-Симба, но тем не менее я был угнетен и ничего не видел впереди, и только после смерти Джорджа из скорби родилось прозрение. Опыт и вдохновение, почерпнутые мной у этого замечательного человека, побудили меня возобновить мой собственный проект по изучению львов на северо-востоке Тули. Я задумал вернуться к своим любимцам и продолжить работу, направленную на сохранение африканского льва и дикой природы в целом.

Пока я писал книгу, друзья сообщили мне, что ситуация в Коре начала улучшаться, и это вселило в меня оптимизм. Силы безопасности по-прежнему защищали заповедник от сомалийцев и их скота. Доктор Ричард Лики, новый директор национальных парков, засучив рукава, занялся наболевшей проблемой браконьерской охоты за слоновой костью. В марте из Кампи-иа-Симба пришло сообщение, что в заповеднике планируется создать постоянный полицейский лагерь. За месяц до этого Джордж в добром здравии отметил свое 83-летие. Тогда же Гроу и Одноглазая принесли приплод, по три детеныша каждая. Стало быть, число членов прайда уважаемой Гроу возросло до четырнадцати. Подрастали Батиан, Фьюрейя и Рафики, принося Джорджу постоянную радость. Когда я услышал эти новости, во мне возродились надежды, что ждать присвоения Коре статуса национального парка осталось недолго.

Гибель Джорджа и самый характер ее развеяли эти мечты, и я, как и тысячи людей по всему миру, был поражен и возмущен случившимся. Джордж почитал жизнь священной и, работая с живыми существами, поддерживал и оберегал ее. Он был человеком, исполненным тепла и жажды отдавать; ему всегда приходилось бороться за свои верования и убеждения. Он и ушел, как жил, мужественно стремясь защитить жизнь.

Когда я получил известие о его смерти, меня стали терзать мысли, насколько больше я мог бы сделать, чтобы помочь ему. Я лелеял надежду, что эта книга позитивно скажется на будущем Джорджа и Коры. Я обдуманно написал о положении в заповеднике, обозначил насущные проблемы и пути их разрешения. Я полагал, что, пролив свет на происходящее, мог бы оказать воздействие на правительство и власти, добиваясь от них создания стабильной ситуации в регионе, которая дала бы возможность квалифицированному специалисту осуществить свое горячее желание работать вместе с Джорджем и продолжить дело после него. Я всей душой чувствовал, что эти проблемы не относятся к разряду неразрешимых, и у меня не укладывалось в голове, почему дело Джорджа должно уйти в небытие вместе с ним.

Джордж Адамсон оставил мне ценное наследство. Оно – в существе его работы, изложенном на этих страницах. Свою книгу Дикие звери белого господина Джордж закончил так: Сегодня ночью я довел свой рассказ до конца. Если мне посчастливится и кто-нибудь прочтет его, он может быть уверен, что он написан с единственной целью – принести пользу моим друзьям-львам. Эти слова Джорджа я хотел бы отнести и к своей книге.

Но с уходом в небытие человека, чья судьба, как нить в узоре ковра, переплелась с судьбой древней Африки, проносящейся мимо нас, словно мимолетное дуновение освежающего пустыню бриза, кончилась лишь одна глава повествования и началась другая. Завязкой ей послужила трагедия, но возможно, впереди еще ждет большое счастье.

Через несколько дней после гибели Джорджа я связался с его старым другом в Найроби – Монти Рубеном, попечителем треста Эльса. Еще не оправившись от шока, я дрожащим голосом спросил его, что ждет Кору и трех детенышей. Смущаясь, он честно заявил, что определенности нет. Услышав это, я задумался: что я мог бы сделать для Коры и трех питомцев Джорджа? Я понимал, что, если не удастся продолжить работу по подготовке к возвращению львят в родную стихию в Коре или где-нибудь в другом месте в Кении, они обречены провести всю оставшуюся жизнь в неволе. Это была бы чудовищная ситуация, при которой душа Джорджа никогда не нашла бы покоя. Он жил во имя того, чтобы даровать свободу своим любимцам. И у меня было то же желание.

На следующий день я вновь разговаривал с Монти. Я сказал ему, что, если есть хоть какая-то возможность, я продолжу дело Джорджа на северо-востоке Тули. Именно здесь – я это понял – было мое будущее. Я предложил Монти перевезти львят самолетом за шестьсот километров к югу. Природа Ботсваны имеет немало общего с Корой, и я попробую исполнить то, чего желал Джордж.

Следующие несколько недель были насыщены встречами, обсуждениями и телефонными звонками в Кению, Англию, Ботсвану и Австралию. Я довел свое предложение до сведения кенийского и ботсванского правительств и испросил у них разрешения на осуществление своих планов. Кроме всего прочего, я искал спонсора для перелета и перевозки львят в Ботсвану, и авиакомпании обеих стран – Эйр Ботсвана и Кениан Эйруэйз – быстро пришли на помощь. Так же быстро откликнулось охотничье хозяйство Тули-сафари, оплатив первоначальные расходы и создав лагерь, где я мог бы заниматься львятами. У меня состоялись встречи с чиновниками из ботсванского Департамента охраны природы, и отрадно было услышать от них слова одобрения и поддержки. Я предпринял шаги к основанию фонда – Тули Лайон-Траст, который возьмет на себя финансирование этого и других проектов.

Наконец 17 сентября я вылетел из Ботсваны в Кению. У меня была запланирована встреча в Найроби с киногруппой из австралийской программы 60 минут, которая пожелала заснять процесс перевозки детенышей.

Когда я прибыл в Кению, меня охватили воспоминания. Джорджа уже не было на свете, но его присутствие казалось почти ощутимым – особенно в первые несколько дней, пока я обсуждал свой проект с властями, правительственными чиновниками и друзьями в Найроби.

Решили так: я полечу вместе с киногруппой в Кору, увижусь там со львятами, дам интервью о Джордже, о прошедших месяцах и будущем, вернусь в Найроби для завершения дел, два дня спустя снова прилечу в Кору и отвезу детенышей в Найроби.

…И вот мы летим на небольшой высоте над иссушенным пейзажем Коры. Время от времени встречаются скелеты слонов: выбеленные кости ярко сияют на солнце. Когда самолет уже заходил на посадку, я подумал о том, что нам всем предстоит пережить. Ситуация в Коре оставалась нестабильной. Вооруженные бандиты шифты по-прежнему хозяйничали на ее просторах. Будущее Коры и мои планы относительно трех детенышей, похоже, висели на волоске. В любую секунду все могло измениться к худшему в этой суровой стране.

Когда самолет приземлился и вырулил на стоянку, я увидел близ посланных из лагеря машин среди группы солдат двух белых. Старшего я хорошо знал – он снискал себе доброе имя. Со вторым я тоже уже встречался в Найроби. Первый, которого я буду называть пограничником, был одним из старых и истинных друзей Джорджа – майор Дуглас Коллинз, или попросту Дуги. Он стоял без рубашки, в матерчатой шляпе, шортах и с экстравагантным красным шарфом на шее. Именно он, разменявший седьмой десяток, узнав о смерти Джорджа, бросил все и полетел в Кору, чтобы взять на себя заботы о Кампи-иа-Симба и львятах. А пограничником я стал его звать после того, как прочел его книгу Плач по Сомали (A Tear for Somalia). Многие годы Дуги жил на границе между Кенией и Сомали – тогда Африка была еще девственной и неиспорченной. Другого звали Рик Мэтьюс. Мужественный молодой человек, уроженец Кении, он согласился помогать Дуги в Кампи-иа-Симба.

Когда я сошел на землю, Рик с улыбкой шагнул вперед и поприветствовал нас. Все были должным образом проинструктированы прямо на пыльной взлетной полосе, но, предполагая, с чем мы можем столкнуться, винтовку вручили именно мне. Если по дороге в лагерь ввяжемся в стычку, стреляй не рассуждая, – пробормотал Рик. Как не понять! Дуги и Рик жили в условиях, когда из-за любого куста могли выскочить убийцы из шифты.

Пока шла погрузка оборудования, я отделился от компании и стоял, задумавшись. Почувствовав, что я не в духе, Дуги подошел ко мне. Он говорил так непринужденно, будто мы были давно знакомы, хотя он знал меня только со слов Джорджа и по записям в его дневниках. Он также знал о близком духовном родстве между мной и Джорджем. Дуги сказал, как дорого было Джорджу все, что я старался сделать за прошедшие месяцы в Коре, и эти слова прозвучали для меня как награда.

Дуги был слеплен из той же глины, что и Джордж, – джентльмен по происхождению, он был романтиком, для которого дикая природа – родной дом. Его характер был выкован жизнью, полной радостей и невзгод, красоты и печали, замешенных на огромном, отчаянном, заразительном жизнелюбии. Я проникся к нему любовью с первого взгляда – да и как могло быть иначе?

Наконец погрузка была закончена, и машины направились в Кампи-иа-Симба. Я попытался подготовиться к возвращению в лагерь, являвшийся символом жизни легендарного человека, но теперь, когда этого человека уже не было, все вокруг казалось безжизненным.

Когда мы въехали в лагерь и увидели вышедших встречать нас работников, в первую очередь ожидавшего меня Мохаммеда, я испытал потрясение. Я крепко обнял Мохаммеда – от радости, что мы снова вместе, но главное – оттого, что встреча с другом дала мне силу, в которой я так нуждался. Я не замечал стрекота камер, когда приветствовал других работников лагеря и направился к загону со львятами.

Дойдя до ограды, я удивился, как подросли мои любимцы за восемь месяцев. Сначала они устремили на меня недвижный удивленный взгляд – я так и не понял, узнали они меня с первого раза или нет.

Но киногруппе, понятно, не терпелось заснять сцену моей встречи со львятами, и я шагнул внутрь загона. К моему удивлению, зверята с волнением бросились мне навстречу, фыркая и ворча, усиленно терлись о мои ноги. Поразительно, но они меня не забыли. Я почувствовал, что духом никогда не разлучался ни с ними, ни с Джорджем.

Чуть позже Рик отвез меня на могилу Джорджа и оставил, чтобы я побыл там один. Мне не хотелось верить, что Джордж покоится под курганом из камней подле могилы своего брата. Он был со мною – в порыве ветра, качавшем деревья, в любом слышимом мною звуке. Я всем сердцем ощущал его присутствие и ощущаю сейчас. Сидя у его могилы, я вспомнил, что рассказывал мне Мохаммед: после смерти Джорджа Гроу и другие львы держались возле лагеря, будто понимали, что произошло. Они даже пришли на могилу, и многие львы скреблись лапами о камни, оставляя на них царапины. Мохаммед видел их следы, а я задумался над символическим значением этого жеста. Я сидел у дорогой могилы, и на глаза наворачивались слезы, но я тут же вытирал их: я не мог позволить себе сорваться. Столько еще предстояло сделать, и мне нужно было крепиться. Я еще наплачусь вдоволь – но только тогда, когда пойму, что питомцы Джорджа устроены и им ничто не угрожает. А сейчас я осознавал, что со слезами ослабнет мой рассудок и мое тело. Слезы в какой-то степени будут означать поражение – ведь смерть Джорджа предопределила мою судьбу, поставив задачи на будущее.

Во второй половине дня я вылетел обратно в Найроби, а два дня спустя вернулся в Кору. Я подготовился к пересадке животных в деревянные клетки – с этого начинался первый этап долгого пути в Ботсвану. Транквилизация четвероногих пассажиров была делом травмирующим, но вынужденным. В этом мне пришел на помощь Дитер Роттчер – ветеринар с большим стажем, обладавший богатым опытом по отлову животных. Работники лагеря следили за операцией со скорбными лицами – увоз из Коры питомцев Джорджа сулил неопределенное будущее им самим. Лагерь придется закрыть, по крайней мере до упрочения безопасности в регионе и победы над шифтой. Ради львят люди в Кампи-иа-Симба рисковали жизнями, а теперь оказались не у дел.

Мы с Дитером принялись завертывать находившихся без сознания львят в одеяла. Я поднял глаза и увидел Абди – того самого, который заслужил у Джорджа прозвище Львиного юноши. Его глаза были полны слез. Учитель, заменивший ему отца, ушел навеки – скоро с ним разлучат и его малюток. Когда я смотрел на него, у меня сердце кровью обливалось. Я чувствовал, что виноват в его горе, но что мне оставалось делать! Увоз львят осуществлялся для их же блага.

Наконец четвероногие пассажиры были помещены в клетки, а те погружены в самолеты. Прозвучали слова прощания – и мы с киногруппой оставили иссохшую землю, а на ней – людей с тяжелыми сердцами: обстоятельства в этот раз оказались сильнее.

Самолет взлетел, и я увидел, как Дуги машет мне рукой, а его экзотический красный шарф еще долго виднелся вдали. Потом он повернулся и направился к машине. Вот уже он и другие люди у взлетной полосы стали казаться крохотными точками, как если бы безбрежная дикая природа Африки поглотила их.

В Найроби для меня приготовили особую палатку, которую поставили в двух шагах от питомника для осиротевших животных; там находился и загон с моими львами. Мы пробыли вместе одиннадцать дней, и за этот срок еще больше привязались друг к другу. Но вот для львят настал час расставания с родиной и переезда на новое место жительства.

По прибытии в столицу Ботсваны Габороне я отдохнул два дня, после чего живой груз поместили в машину, и начался заключительный этап путешествия продолжительностью шестнадцать часов. Мы ехали всю ночь и первую половину следующего дня. Но вот наконец мы прибыли в мой любимый Тули. Львята были дома – и я почувствовал себя дома.

Батиан, Фьюрейя и Рафики пробыли в заповеднике около года. Теперь им почти два с половиной года, они блестяще освоились в дикой жизни, которую Природа предписала вести им и их родичам, и властвуют над территорией площадью примерно в полтораста квадратных километров.

Здесь полно дичи, есть постоянные источники воды; наконец, здесь они чувствуют себя спокойно. Правда, кое-какие опасности, например браконьерство, все же существуют, но где, скажите, обрести потерянный рай? Он здесь – только бы усилить борьбу с браконьерством, а все остальное есть. Главное, им дали шанс, который так хотел дать им Джордж, – шанс жить свободными, как дикие львы.

Что ж, время закрыло последнюю страницу жизни Джорджа, но его дух и его наследие, воплощенные в трех здоровых молодых львах, не погибли вместе с ним. В этих трех львах живет сущность его работы – хотя по-прежнему жаль, что не в Коре.

Когда я, сопровождаемый троицей львов, выхожу на прогулку по дикой земле, щедро напоенной обильными дождями, я чувствую удовлетворенность. Я знаю: все, что я делаю, – нужно. Когда я наблюдаю за тем, как радуются жизни мои львы, я словно ощущаю присутствие Джорджа – вот он с искрометными глазами, в приподнятом настроении, улыбается, наблюдая шумные игры своих питомцев. Я знаю, это – то, чего хотел Джордж.

Свобода продолжается!