Глава третья ЖИЗНЬ В "ТАВАНЕ"

Лагерь "Тавана" – напоминаю, это значит "Львенок" – расположился в живописной череде долин как раз на границе с зимбабвийской территорией Тули-сафари. Как и "Кампи-иа-Симба", что значит "Лагерь Львов", в Кора, "Тавана" окружена двенадцатифутовым забором – буквально с той целью, чтобы люди находились внутри, а звери снаружи. Как и "Кампи-иа-Симба" Джорджа, наш лагерь был описан кем-то из наших нечастых посетителей как "зоопарк в заповеднике", в котором человек находится за забором, а дикая природа с ее фауной – снаружи.

Жизнь среди дикой природы была в новинку для Джулии, выросшей в городской среде и прежде работавшей в конторе. Но тем не менее жившее в сердце Джулии сопереживание обитателям дикой природы быстро помогло ей адаптироваться к новым условиям, и ей, и львам не составило труда привыкнуть к новому дому.

Еще в самом начале нашего проекта люди, знавшие Джулию по Южной Африке, откуда она родом, выражали мнение, что она не приживется в дикой природе и скоро вернется домой. Такое мнение сложилось, на мой взгляд, из-за ее хрупкой фигуры и впечатления незащищенности. Ее дружная семья тоже глубоко сожалела по поводу того, что Джулия выбрала жизнь среди дикой природы. Никому и в голову не приходило, какие стремления, потребности и надежды взрастали в душе Джулии. Прошло совсем немного времени, и обнаружилось, как неправы были доброхоты – Джулия показала свою целеустремленную и находчивую натуру, качества, прежде таившиеся в ней где-то под спудом.

До того как мы привезли львят в Ботсвану, у нас с Джулией не было близких отношений; про себя я гадал, увянут или не увянут наши юные отношения в условиях дикой природы. Надо сказать, я недооценил душевные силы и терпение Джулии.

Со стороны могло бы показаться экзотичным и романтичным, что двое молодых людей живут и работают вместе в заросших кустарником землях Ботсваны, готовя львов к жизни на воле, да в какой-то степени так оно и было. Но, по большому счету, жизнь в дикой природе подвергает молодую пару таким испытаниям, в которых их чувства либо закаляются, либо гибнут. За те два года, что мы провели в "Таване", мы не раз были на грани разрыва, но в итоге отношения между нами окрепли, в первую очередь благодаря совместно накопленному опыту, испытаниям и невзгодам, поражениям и триумфам.

Пока я в эти первые месяцы скитался со львами по землям Тули, Джулия занималась повседневной работой по лагерю. Каждое утро начиналось с подметания – неблагодарное занятие, потому что стоило подуть летним ветеркам – предшественникам сезона дождей, – и наша крохотная кухонька и палатки опять оказывались занесенными пылью и засыпанными листьями. Когда же Джулия принималась стирать или мыть посуду в большом пластмассовом тазу, назойливые мухи облепляли ей лицо и глаза.

Удобства в "Таване" были весьма специфическими, особенно для тех, кто привык к городскому комфорту. К примеру, гальюн представлял собою вырытую в земле глубокую яму, увенчанную "троном" из челюсти слона. К несчастью, под планками, на которых был установлен "трон", поселилась плюющаяся ядом кобра; у нас было несколько таких встреч с этой змеей, от которых волосы вставали дыбом.

Однажды утром Джулия, готовясь воссесть на трон из слоновой челюсти, вдруг заметила подле трона изготовившуюся к плевку шестифутовую кобру и, понятно, дала деру. Когда под вечер я вернулся со львами, она сообщила мне, что испытала такой шок, что в течение суток боялась туда наведаться. Я же, от души похохотав, согласился, что в самом деле нужно дать кобре срок – пусть уползает, гадина, прочь!

Однако на следующее утро, перед рассветом, я спросонья поплелся в гальюн и предался там размышлениям о предстоящем дне. Мои мысли были прерваны шипением, раздавшимся из-под земли, и тут на меня нашло прозрение. "Кобра!" – догадался я и моментально катапультировался, как пилот из подбитой машины. Сердце мое колотилось от страха. Когда я прибежал к своей верной Джулии, настал ее черед похохотать всласть.

Душевая у нас находилась в трехстенном деревянном сооружении, примыкавшем к гальюну. Все оборудование – ведро, служившее и ванной, и душем. Кобра и сюда весьма частенько наведывалась. А так как "санузел" находился всего в каких-нибудь двух метрах от ограды, то нередко Джулия или я обнаруживали, что львы с интересом наблюдали, упершись мордами в ограду, как мы моемся или предаемся размышлениям, восседая на троне из слоновой челюсти. Иногда по вечерам, когда Джулия принимала душ, я слышал шорох в кустах. Потом до меня доносились слова Джулии:

– Привет, львята!

А затем уж и она сама появлялась, обернутая полотенцем, с мокрыми волосами, извещая меня о том, что львы вернулись.

В "Таване" не было водопровода или колодца, так что всю воду для питья, готовки и стирки приходилось привозить в видавшей виды железной сорокачетырехгаллонной бочке, которую ставили в кузов. Каждые три-четыре дня Джулия ездила за водой в соседний лагерь, находившийся в тридцати минутах пути, и с наполненной бочкой возвращалась в "Тавану".

В первые месяцы нашего пребывания в лагере в одной из таких поездок за водой Джулия впервые близко столкнулась с разъяренной слонихой. В тот день с ней в машине ехали почтенный Джон Кнокс и приехавшая к нам в гости подруга из Великобритании. Джулия сидела за рулем, подруга – в кабине рядом с ней, а старина Джон – в кузове, рядом с бочкой. По пути машина встретилась со стадом слонов, умывавшихся дождевой водой из канавы. Джулия остановила машину, чтобы ее подруга могла заснять эту сцену. Вдруг послышался стук в заднее стекло. Подруга повернулась и увидела, как Джон отчаянно машет рукой. К несчастью для Джона, она приняла этот жест за дружеский знак приветствия, а застывшую гримасу ужаса на его лице – за улыбку и радостно улыбнулась, помахав ему рукой в ответ. Как раз в этот момент обернулась Джулия и увидела, что Джон отчаянно пытался спрятаться под задним сиденьем. К счастью, уголком глаза она увидела нечто огромное и серое, бесшумно надвигавшееся на машину, и, инстинктивно нажав на стартер, уже не сбавляла газ до места назначения. А надо сказать, что слоны Тули снискали себе репутацию агрессивных – вполне понятно, если учесть, сколько времени их преследовал человек.

Позже я узнал, что, пока обе женщины наблюдали за мирным стадом, Джон, к своему ужасу, увидел огромную слониху со спиленными бивнями, надвигавшуюся на машину издали. Джон сообщил мне, что если бы Джулия вовремя не нажала на газ, от них от всех остались бы рожки да ножки.

Он постучал в стекло, чтобы предупредить женщин, но наша подруга только улыбнулась в ответ и помахала ему рукой. Подумав, что обе женщины сошли с ума, он приготовился к самому худшему и попытался спрятаться под задним сиденьем. Надо сказать, что молча и с разбега слон атакует редко, только в серьезных случаях. Если же он просто хочет попугать, то шумит, трубит, движется короткими перебежками и хлопает ушами. Так что, хоть я и не был свидетелем этой сцены, у меня были все основания поверить словам Джона, что и машине, и ее пассажирам могло бы не поздоровиться.

…В противоположность большинству людей, Джулии не требуется, чтобы ее постоянно окружала компания, – она может оставаться одна в течение долгого времени. Ей свойственны, однако, сильные материнские чувства, и с самого начала нашего проекта она готова была выкармливать любого звериного детеныша. Имея это в виду, я стал отыскивать осиротевших и покинутых малышей. Уже в ближайшие несколько месяцев Джулия стала приемной матерью для детеныша дикобраза, птенцов ткачиков, детеныша генетты и новорожденной мартышки верветки.

Находка дикобраза оказалась очередным уроком для львят. Однажды ясным солнечным утром я шагал со всеми тремя по высохшему руслу невдалеке от "Таваны". Было все еще прохладно, и, несмотря на неудачную попытку догнать импалу, львы отважно двигались вперед в поисках добычи, сияя настороженными глазами. Идя за ними вслед, я заметил, что Фьюрейя неожиданно остановилась, а затем, приняв охотничью позу, стала медленно двигаться в направлении маленького, но густого куста. Рафики и Батиан приблизились к кусту с других сторон. Оттуда донесся шорох колючек, который мог издавать только дикобраз.

Львы стали продираться сквозь кусты, когда с новой силой раздался шорох колючек, сопровождавшийся топотом.ног (как я понял, дикобраз готовился к обороне). Вдруг из кустов выскочил крупный дикобраз и бросился к ближайшей норе. Я обернулся и увидел, что в кустах еще осталась дикобразиха с тремя детенышами подле нее.

Тут Батиан, еще не искушенный в средствах самозащиты, применяемых дикобразами, с энтузиазмом принялся раскапывать нору, где скрылся этот зверь. Раскопав нору пошире, он бесшабашно нырнул туда и тут же с диким ревом выскочил назад. Из морды у бедняги торчали три-четыре острые черные и белые колючки, которые он, корчась от боли, вытащил передними лапами. Окровавленный – к счастью, этим и ограничилось, – он бросил затаившегося в норе дикобраза и отправился к сестренкам, которые атаковали дикобразиху и ее потомство.

Дикобразиха отчаянно пыталась защитить детенышей, но в конце концов дала деру из кустов, шурша колючками; она понеслась вдоль высохшего русла, преследуемая Рафики. Таким образом, детеныши остались без защиты. Батиан тут же убил одного и принялся играть со вторым, как кошка с мышью. Находившаяся рядом Фьюрейя прижала третьего детеныша передней левой лапой к земле. Опечаленный судьбой детенышей, я подошел и стал отвлекать внимание Фьюрейи на Батиана. Как только она к нему шагнула, я осторожно вынул детеныша у нее из-под лапы и унес. Детеныш был крошечный, едва шесть дюймов в длину, с еще различимыми остатками пуповины.

Я тут же связался по рации с лагерем и попросил Джулию встретить меня по дороге. Когда она увидела крошечного дикобраза у меня в ладонях, сложенных горстью, в ней проснулся материнский инстинкт. Детеныша мы назвали Ноко, что на здешнем наречии означает просто "дикобраз". Впрочем, впоследствии его имя стали выводить из "нугу", что на языке суахили значит "обезьянка", – это как нельзя лучше подходило его шаловливому характеру.

Но вызволить-то детеныша из когтей львов мы вызволили, а как выкормить такую кроху? Первоначально Джулия приспособила шприц в качестве бутылки с соской и выкармливала его превосходной кашей под названием "Пронутро". К счастью, детеныш быстро приохотился к каше, в которую мы добавляли немного разведенного молока. Впрочем, поначалу каждая кормежка заканчивалась тем, что почти вся еда оставалась на платье у Джулии, а в рот дикобразу попадало немного. Но когда он приучился есть из миски, не возникало никаких проблем. А надо сказать, что он стал алчным и всеядным, особенно охочим до такой пищи, как печенье и хрустящий картофель.

Ноко и Джулия очень привязались друг к другу, и когда она выходила из лагеря, он бежал ее сопровождать, шурша колючками. Он быстро рос, но, даже став взрослым, по-прежнему любил, чтобы Джулия брала его на руки и прижимала к себе. В этих случаях он опускал колючки, чтобы не поранить свою хозяйку.

Когда Ноко уже достаточно подрос, мы с Джулией решили вернуть его в родную стихию. Но прямо так отпустить его мы не могли из опасения, что он снова попадется в когти львам. Тогда с большой печалью, но с надеждой, что это будет лучше всего для Ноко, мы, отвезли его в лагерь к нашему другу, который и приучил его к жизни на воле.

…Прошло уже два года с тех пор, как я спас Ноко из-под лапы Фьюрейи, но он по-прежнему время от времени наведывается в лагерь нашего друга. А несколько раз его видели в обществе – по-видимому, он нашел себе подругу.

В первые дни нашего проекта раз или два в неделю Джулия отправлялась на машине в Понт-Дрифт – пограничный пост между Южной Африкой и Ботсваной на реке Лимпопо. Там она запасалась провиантом и оттуда звонила по телефону. Дорога по долине Питсани к границе обычно занимала у нее час с четвертью, иногда значительно больше, в зависимости от того, сколько слонов ей встречалось на дороге. Порой огромные слоновые стада преграждали ей путь, и она была вынуждена терпеливо ждать и наблюдать на почтительном расстоянии, пока они не спеша насытятся и соблаговолят уйти с дороги, дав Джулии возможность без опаски продолжать путь. Что поделаешь, в землях Тули преимущество за ними, а не за нами! Если слишком опрометчиво приблизиться, то самка в яростном стремлении защитить свою семью и потомство может с криком броситься в атаку. Такие нападения редко имеют намерение действительно уничтожить машину и ее пассажиров, но было немало случаев, когда слоны все-таки наносили ущерб машине. Впрочем, и со стороны слонов было невежливым проявлять агрессивность только из-за ложно понятых намерений водителя.

Понт-Дрифт – своеобразные ворота в дикие земли, заросшие кустарником. Именно здесь гиды поджидают туристов и везут их в охотничьи домики, и сюда же они возвращаются после сафари. Достигнув белого домика, в котором размещается пограничный пост, Джулия снова оказывалась в мире людей: и она хорошо знала ботсванских пограничных чиновников, и они ее. Они, всякий раз расспрашивали Джулию, как обстоят дела у львов, как себя чувствую я. Джулия встречалась и болтала со множеством людей, также работавших в этих заросших кустарником землях, – гидами по заповедникам, егерями и сотрудниками.

Чтобы добраться до телефона, Джулии приходилось выполнять въездные формальности и переезжать по пересохшему руслу реки Лимпопо на территорию Южной Африки. Там находился сарай из рифленого железа, куда убирали вагончик канатной дороги, и там же имелся телефон. Летом река переполнялась бурлящими водами, и переправиться через нее можно было только в вагончике канатной дороги – едва ли не уникальный способ пересечения границы в Африке. Сидя на деревянной скамеечке в сарае, куда убирали вагончик, Джулия звонила по телефону.

Со временем, когда наша работа вызвала интерес прессы, телефон стал связывать нас с самыми отдаленными местами. Именно отсюда – из сарайчика на берегу реки Лимпопо – мы вели переговоры с представителями радиопрограмм, газет и журналов Австралии, Великобритании и Соединенных Штатов, так что даже трудно было представить себе, как в другом мире, столь далеком от Тули, журналисты брали у нас интервью в своих офисах в своих огромных городах.

Время от времени мне приходилось названивать моему литературному агенту Тони Пику в Лондон. В этих случаях, зная, как ему это понравится, я с удовольствием рассказывал ему, как мне приходилось рулить сквозь стадо в две сотни слонов, чтобы добраться до телефона, или, если дело было в сезон дождей, как я переплывал реку Лимпопо ввиду поломки канатной дороги. Когда я разговаривал из накаленного солнцем сарайчика на юге Африки с находившимся в тысячах миль к северу от меня Тони, сидевшим в своем уютном кабинете, в окна которого стучали снежные хлопья, – согласитесь, в этом было что-то неправдоподобное.

Обзвонив всех, кого нужно, Джулия обычно ехала в Северный Трансвааль, в городок с названием Оллдейз, где запасалась провиантом и горючим. Вся поездка занимала у нее от шести часов и более.

Как я уже писал, в ходе этих поездок Джулия встречалась с другими обитателями земель Тули, нередко моими старыми друзьями и коллегами по прежней работе в этих местах. Однажды, вернувшись в "Тавану", она сказала:

– Догадайся, кого я сегодня встретила! Твоего старинного приятеля Фиша Майлу! Он хочет повидаться с тобой как можно скорее.

Я не видел своего друга уже более трех лет. И теперь, когда я снова был в Тули, мне страшно захотелось возобновить мою дружбу с ним.

Фиш был егерем, выслеживавшим диких зверей. Нас сдружили долгие часы, проведенные вместе в диких землях, когда мы показывали эти земли и их обитателей посетителям заповедника, где мы работали вместе. Оба молодые и полные сил, мы вместе набирались опыта жизни и работы в дикой природе. Когда я изучал жизнь львов в Тули в этот период, я не стеснялся прибегать к помощи Фиша – многое из того, что я узнал о львах и их повадках, так и осталось бы для меня тайной, если бы не превосходные знания Фиша о диких землях и если бы не его умение выслеживать зверей. Зато я просветил его в области туристской стороны дела, обучив хитростям вождения машины по бушам и тонкостям обхождения с туристами всех национальностей.

Нам вместе довелось пережить ряд пощекотавших нам нервы, а то и просто опасных моментов. Однажды мы случайно набрели на стаю из целых шестнадцати львов. В течение долгих десяти минут мы стояли в кустах тише воды ниже травы в каких-нибудь пятнадцати шагах от недружелюбно настроенной львицы, охранявшей свое потомство. Нам не раз приходилось вместе удирать от слонов, которые в то время были очень агрессивны в Тули, случалось нам попадать едва ли не в пасть к затаившимся леопардам, подстерегавшим добычу.

Однажды мы с Фишем наткнулись на гиенью нору. Выйдя из машины, мы обошли ее вокруг в поисках свежих следов. Я осторожно заглянул в нору, и тут же из мрака показалась тупая морда с оскаленными зубами. При виде этого зрелища я кинулся к машине, – впервые тогда наша крепкая мужская дружба дала трещину… Когда я подкатил назад к норе, я увидел, что Фиша нет – только на земле валяется его башмак, рядом шляпа, а чуть поодаль другой башмак… Испугавшись за него, я стал окликать его по имени и, к своему необыкновенному облегчению, услышал издали шепот в ответ. Тут же со дна русла появился мой бесстрашный охотник – в легком смятении, без шляпы и босой…

Что же произошло? Оказывается, в то время как гиена скалила мне зубы из норы, сзади к нему подкралась другая. Услышав позади себя шорох, он обернулся и оказался лицом к лицу с гиеной, которая была в каких-нибудь двух шагах. Он инстинктивно отскочил, скинул башмаки, швырнул на землю свою драгоценную шляпу и помчался к сухому руслу, да так, что только пятки сверкали. Обменявшись впечатлениями, мы от души похохотали над всем, что случилось…

Другим не менее волнующим эпизодом была встреча с ядовитой змеей – черной мамбой. Однажды мы с Фишем ехали среди кустарников в открытой машине – без крыши, без дверей, сами понимаете, – и за поворотом я увидел лежавшую поперек дороги трехметровую змею цвета вороненой стали. Я резко крутанул руль, чтобы избежать наезда, но, похоже, одно из колес переехало ей хвост. Фиш сидел на пассажирском сиденье и из нас двоих был ближе к змее. Как только мы услышали, как змея глухо ударилась о борт машины, он перескочил ко мне. Затем мы вытаращенными глазами наблюдали зрелище, какое могло только присниться: мамба скользнула в кусты с гордо поднятой футов на пять над поверхностью земли головой. Жуткое зрелище, от которого замирает сердце!

Был и такой случай – когда мы с Фишем стали лагерем в кустарниках, в попытке заманить на территорию заповедника львов, резавших домашний скот, меня ужалил чрезвычайно ядовитый скорпион. Мы с Фишем целый день выслеживали львов и вернулись в наш временный лагерь совершенно измотанные. Но не успел я усесться поудобнее на землю около костра, как почувствовал жуткую боль в ноге. Я вскочил, и пламя костра высветило нечто, уползавшее вдаль.

– Скорпион, – сказал Фиш, – и очень зловредный, Гарет.

Превозмогая боль, я сделал глупую попытку оценить ситуацию. Меня уже не раз жалили скорпионы, и, хотя в ряде случаев боль была жуткой, я все же мог продолжать работу. Но Фиш сразу же распознал опасный вид скорпиона и тут же настоял на том, чтобы мы немедленно вернулись в лагерь, а оттуда он повезет меня к врачу. За час, что мы провели в пути, боль резко усилилась.

Опасных скорпионов обыкновенно можно отличить по очень толстому хвосту и тонким клешням, тогда как у не столь опасных скорпионов мощные клешни и тонкие хвосты. Позже я узнал, что укусивший меня скорпион принадлежал к роду Parabuthus, некоторые виды которых смертельно опасны для человека. Некоторые из них обладают способностью распылять свой яд на расстояние свыше метра. Если яд этого скорпиона попадает в глаз, он становится причиной сильнейшего конъюнктивита, подобного тому, который вызывает яд плюющихся змей.

В лагере меня лечили всем, чем только возможно, но укус оказался слишком жесток. В эту ночь я истекал потом, у меня не раз стесняло дыхание. На следующее утро Фиш отвез меня к ближайшему в этих краях доктору – все в тот же городишко Оллдейз. Фиш со скорбью смотрел на меня, думая, что я отдам концы – такая мука была написана у меня на лице. Впрочем, после визита к доктору я быстро поправился, только в течение недели мне трудно было пить. Это, разумеется, явилось мне хорошим уроком, и я многим обязан Фишу, который спас мне жизнь и научил распознавать этих особо опасных тварей.

Инцидент внушил мне трепетное отношение к скорпионам, так что, когда однажды ночью Фиш ловкой рукой поймал скорпиона Parabuthus за хвост и, держа эту отвратительную тварь между большим и указательным пальцами, показывал, как извлечь яд из его хвоста, я был потрясен. Это была старинная наука – то, чему он теперь учил меня, перешло к нему от одного из членов бушменского племени, в котором он прожил несколько лет. Бушмены, оказывается, отличные токсикологи и пропитывают ядом скорпионов наконечники стрел. Эти яды, в том числе и такие, как у скорпиона Parabuthus, способны вывести из строя даже такого крупного зверя, как жираф; а уж потом эти маленькие охотники подходят к нему и закалывают копьями до смерти. От таких бушменских ядов ни человека, ни животных не спасает ни одно противоядие.

Вскоре после того, как Джулия встретилась с Фишем в Понт-Дрифте, я встретился с ним, когда он направлялся в сторону границы. Одетый в шикарную униформу гида по заповедникам, он вел машину, полную туристов, ехавших на сафари. После долгих трех лет разлуки мы были несказанно взволнованны, увидев друг друга. Я был рад, что он получил повышение – после того, как я оставил работу в частном заповеднике, его перевели на мою должность и сделали гидом. Сегодня он самый опытный гид в этом частном заповеднике.

Когда я после этой мимолетной встречи снова увидел Фиша, я рассказал ему, что пытаюсь сделать для львят, которых зовут Батиан, Рафики и Фьюрейя. Я пригласил его к себе в лагерь, и вскоре он у нас появился. Однажды вечером я представил ему львов, когда они после прогулки возвращались к себе в загон. Похоже, что Фиш львам понравился, – когда мы сидели возле загона, они подходили, обнюхивали и смотрели любопытными глазами через загородку. В тот вечер я предложил Фишу составить мне компанию в походе вместе со львами – чего я не предлагал даже Джулии. Фиш согласился без колебаний.

И вот ранним утром мы выходим из лагеря, и я открываю ворота львиного загона. Львы ринулись наружу и с любопытством подошли к Фишу. Затем, охваченные природным юным задором, они выступили впереди нас. Мы с Фишем провели восхитительное утро в компании львов, и было видно, что они приняли его как родного. Ему, в свою очередь, не внушала опасения прогулка в обществе львиного семейства. Этот день стал для меня кульминацией нашего совместного с Фишем сотрудничества. Я запечатлел его на снимке, сделанном в это утро, – Фиш стоит как ни в чем не бывало между двух львов, а третий взирает на него с большой ветки дерева. Этот день ни у меня, ни у Фиша никогда не изгладится из памяти. Мое доверие ко львам, как и их ко мне, передалось и моему другу.

Единственное, что омрачало этот день, – сознание того, что он никогда больше не повторится. Существенным моментом для достижения успеха программы подготовки львов к жизни в родной стихии является отчуждение их от человека. Я думал о том, не попытаться ли привлечь Фиша к своей работе – более того, был бы готов на все, если бы он согласился, – но после некоторых размышлений пришел к выводу, что лишнего человека лучше в это дело не впутывать. И то сказать – у него была неплохая работа, и притом заслуженная нелегким трудом; он пользовался должным уважением как опытный гид по заповеднику. К тому же я не смог бы предложить ему ту же зарплату, которую он имел там, так что, когда после его визита ко мне в лагерь я повез его обратно, я ничего не поведал ему о своих размышлениях. Сказать по правде, мне был нужен помощник, чтобы ходить со львами на прогулки по дикой саванне, – если со мной что-нибудь случится, кто тогда будет продолжать начатое дело? К счастью, на всей стадии подготовки львов к возвращению в дикую природу со мной ничего не стряслось.

Прошло время, но до нынешнего дня, когда я пишу эти строки, мне еще не представилась возможность кому-то передать из рук в руки свой опыт по подготовке львов к жизни в родной стихии. Я собираюсь принять участие в написании работы по физическому и поведенческому развитию львов в процессе подготовки – но опять-таки желательно передать этот опыт на практике. Джулии ведома теоретическая сторона дела, но она не участвовала в практических занятиях – походах со львами по бушу. Фиш представлялся мне наиболее подходящим кандидатом благодаря своему глубокому знанию животных и благодаря его дружбе со мной. Было бы прекрасно, если бы Фиш мог усвоить накопленные мной знания. Это было бы ему прекрасной платой за все полученное мной от него.