Глава вторая БОТСВАНА: ПРОСТОРЫ ПУСТЫНЬ И ДЕЛЬТА ОКАВАНГО

Мы вынуждены были временно прервать наше путешествие и на неделю вернуться в Иоганнесбург. Здесь мне предстояло утрясти кое-какие последние приготовления к выходу моей первой книги «Плач по львам». Несколько взволнованный этим важным для меня событием, я вздохнул свободно, когда все благополучно закончилось, и лишь с нетерпением ждал очередного бегства в просторы дикой Африки.

Следующим пунктом нашей программы была Ботсвана. Эта страна – мой второй дом, и я никогда не изменю такого отношения к ней. За время моей работы в Тули в течение трех с половиной лет я сросся душой с этой жаркой землей и с ее уравновешенными, полными спокойного достоинства людьми. Ботсвана имеет примерно такую же площадь, как и Франция, хотя природа здесь, скорее, негостеприимна. Это страна пустынь и знаменитых болот Окаванго. Богатейшие запасы алмазов сделали Ботсвану одним из передовых государств Африки. Ее потенциал огромен, учитывая изобилие минеральных ресурсов, сравнительно скромное население численностью около миллиона человек и отсутствие межнациональных конфликтов. Западные страны с симпатией относятся к Ботсване и, осуществляя различные проекты благоустройства страны, вкладывают миллионы долларов в ее экономику. Но самое большое богатство Ботсваны – ее природа, отличающаяся разнообразием ландшафтов и населяющих их животных.

Мы уезжали из города с более легкой душой, чем в предыдущий раз, когда направлялись в вельды Трансвааля. Меня беспокоило лишь одно – справится ли наш автомобиль с трудностями предстоящей дороги. Мы вынуждены были везти с собой запасы горючего и воды, поскольку нас ожидали места, где единственным питьем будет вода из наших канистр. Я знал, что наш «жучок» перегружен, и не был вполне уверен в его способности выполнить столь трудную задачу.

Выехали мы очень рано, в предрассветной прохладе, и были уже далеко от города, когда восходящее солнце внезапно озарило небосвод. Мы ехали на северо-запад, по направлению к провинции Ватерберг, где места стали заметно живописнее на подъезде к городку Нилстроом. Территории Ватерберга, Блауберга и Саутпансберга простираются с запада на восток северного Трансвааля – земли, некогда славившейся изобилием крупных животных. Я знал эти места и сейчас, убаюканный ездой, начал возвращаться в своих мыслях к главной цели нашего путешествия – ко львам. В дни моей работы в Ботсване мне несколько раз приходилось сотрудничать с властями соседней Южной Африки по вопросам борьбы с браконьерством на границе этих двух государств. Как-то раз мне удалось услышать здесь любопытную историю, передававшуюся местными жителями из уст в уста. В горах севернее дороги, по которой мы сейчас ехали, в недавние времена существовала замкнутая компания львов – вероятно, единственная, которой удалось выжить в ЮАР вне пределов охраняемых законом резерватов.

В самом начале XIX века местные львы, подобно большинству других диких животных, без разбору уничтожались охотниками, фермерами и спортсменами в таких масштабах, что со временем звери перестали попадаться на глаза. Было решено, что их выбили окончательно. Оказалось, однако, что немногочисленным потомкам огромных кошек, некогда населявших все эти земли, удалось все же уцелеть. Вероятно, не более трех-четырех львов живут сегодня в непроходимых зарослях колючих кустарников и деревьев по крутым склонам хребта Саутпансберг. У подножия скалистой горной гряды раскинулись скотоводческие земли, где на просторах вельда пасутся тысячные стада коров. Хозяева этих стад – богатые люди, считающие свое живое состояние не на единицы, а на сотни голов.

Время от времени чрезвычайно скрытно живущие местные львы загрызают отбившуюся от стада корову и пируют много дней, прежде чем пастух набредет на ее останки. Но в это время львы успевают уже уйти высоко в горы. Все, что предстает перед глазами человека, – это раздробленные кости и неясные отпечатки мягких лап на почве – следы призрака в облике льва. В силу их немногочисленности и необычайной скрытности эти львы не вызывают особых пересудов у местных жителей. Ущерб, наносимый ими, ничтожен, и можно полагать, что количество зверей медленно увеличивается. Итак, где-то там, на севере, бродят последние представители уничтоженного здесь вида, нашедшие прибежище в совершенно несвойственных львам местах – на склонах гор.

В той же самой гористой местности некогда нашли убежище бушмены, которые в дальнейшем были вытеснены и отсюда белыми поселенцами. Племена бушменов ушли тогда на запад, в районы, куда мы теперь направляли свой путь – в Калахари, эту Пустыню Великой Жажды.

Миновав перевал через горную гряду, мы покатили вниз по ровной дороге, ведущей в сторону древней долины Лимпопо. Следующая остановка была в городке Эллисрас, который еще совсем недавно находился под страхом местных террористов с их разрушительными бомбами. Городок жил своей жизнью, его обитатели выглядели беззаботными, и это представляло странный контраст с их прошлым, когда они на каждом шагу подвергались опасности встретиться со смертью – например, возвращаясь домой после утомительного трудового дня. Бомба действует столь же неразборчиво, как и петля браконьера. Каждый, наехавший на мину, будет убит либо изувечен. Поэтому в Эллисрасе все легковые машины и грузовики предусмотрительно укреплены крепкими стальными листами, а смотровое окно для водителя уменьшено до узкой щели. Этакие жуткие семейные танки, на которых мамаши везут детей из школы домой, а дамы отправляются на досуге посетить выставку цветов. Покинув Эллисрас, мы свернули с убаюкивающего асфальтового шоссе и поехали по грязному проселку – этому излюбленному полигону террористов. Здесь каждый почти инстинктивно избегает даже картонной коробочки, да и любого другого предмета, ибо никогда не известно, что кроется внутри, – разумеется, до того момента, когда станет уже слишком поздно. Мне удалось отделаться от всех этих неприятных мыслей и вздохнуть с облегчением, когда мы наконец достигли долины Лимпопо, отделяющей ЮАР от Ботсваны.

Когда мы переезжали мост через «великую реку крокодилов» близ Паррс-Халт, я почувствовал себя так, словно никогда и не покидал Ботсвану. Мы находились в пути уже более восьми часов, и хотя был всего лишь час пополудни, я решил подыскать место для лагеря, где можно было бы провести ночь. Хотелось вновь побыть наедине с природой.

Та часть Ботсваны, так называемый Рубеж Тули, очень много значила для меня, ибо именно на северо-западном ее участке, на расстоянии двухсот пятидесяти километров отсюда, я изучал львов в заповеднике Северного Тули.

В истории Ботсваны эти места были зоной длительных конфликтов, а сам Рубеж представлял собой не что иное, как союз фермерских хозяйств на границе с Южной Африкой. Оскудение природы района и ее животного мира произошло сравнительно недавно: первый слон был убит здесь португальцами-исследователями в первом десятилетии прошлого века. Охотники за слонами из Южной Африки продолжали истреблять этих животных, и уже в семидесятых годах прошлого века стали продвигаться далее к северу в поисках лучшей слоновой кости. Через двадцать лет после этого слоны здесь полностью исчезли.

Там же находился центр конфликта между двумя местными владыками – Великим Кхамой, властелином Бамангвата, и Лобенгулой, вождем племени Матабеле. Несмотря на то, что реально Тули входило в территорию Бамангвата, Лобенгула рассматривал этот район как место своей королевской охоты. К 1895 году англичане провозгласили его частью владений Кхамы, а мудрый старый вождь подарил Тули королеве Виктории, надеясь, что здесь возникнет буферная зона между его страной и чрезмерно агрессивной Республикой Трансвааль. Англоязычные поселенцы начали осваивать эти места, получившие, таким образом, название Рубеж Тули.

Формирование поселений и развитие сельского хозяйства, как и следовало, пагубно сказались на популяции местных львов. На месте нынешнего заповедника Тули только в пятидесятые годы нашего века было отстреляно сто пятьдесят особей этих зверей.

Хотя местная история казалась цепью вражды и печальных недоразумений, да я и сам был свидетелем многих трагедий в жизни ее исконных обитателей – животных, я, оказавшись так близко ко всем этим событиям, остро переживал происходящее и всей душой отдался многострадальной земле. Здесь присутствовало особое настроение, и со временем я глубоко проникся им. Оказавшись в Тули снова, я почувствовал, что, несмотря на свое долгое отсутствие, мне удалось сохранить многое, пережитое в этой знойной стране, внутри себя.

Мы успели проехать всего лишь тридцать километров по территории Тули, когда я заметил прекрасное место для лагеря в ста метрах от грязной разбитой дороги. Съехав на обочину, я заглушил мотор под огромной бледной акацией, крона которой бросала обширную круглую тень на иссохшую землю.

С наступлением сумерек я по своей старой привычке начал, подражать мелодичному голосу жемчужного воробьиного сыча. Я надеялся услышать ответный сигнал, но в этот момент совершенно другая птица – траурный дронго – опустилась в крону над нами. Совка не ответила мне, зато ее постоянный преследователь, смелый пересмешник дронго, тут же примчался на мой зов и теперь подозрительно рассматривал нас, сидя на нижней ветви дерева. Недоумевая, почему здесь оказались эти существа вместо маленькой крикливой совки, дронго поглядывал на нас рубиново-красными глазами, сиявшими, словно маленькие драгоценные камни, на фоне его иссиня-черного оперения. Когда же сумерки сгустились, птица улетела, хлопая крыльями, и ее черный силуэт растворился во мраке умирающего дня. Этой ночью мы не видели ни огонька, не слышали никаких посторонних звуков востро ощущали, что мы единственные человеческие существа на много километров вокруг. Звезды казались сверкающими бриллиантами на чернильно-синем небе, а затем полная луна показалась над горизонтом и залила округу мягким голубоватым светом. Мы приготовили ужин на углях, оставшихся после сгорания скрюченных сухих веток акации, этого благородного дерева, дающего своеобразный ароматный дым. Дрова горели ровно и жарко, и лишь временами сноп искр вырывался наружу при воспламенении особого смолистого вещества, пропитавшего хворост.

Ни разу за предыдущие недели странствий по просторам Африки мы не испытывали того восхитительного чувства, что посетило нас этой ночью в стране зарослей мопаны на просторах Тули. Мы вновь были в истинной Африке, в Африке прошлых веков, все еще находящейся во власти древнего духа этой земли.

Утро пришло вместе с отдаленным лаем шакалов, и солнце еще только вставало над горизонтом, когда мы свернули лагерь, уничтожили все следы своего пребывания и выехали на дорогу, ведущую во Францистаун, центральный город восточной Ботсваны. Нам предстояло преодолеть двести пятьдесят километров пути, чтобы затем отправиться на некогда великое африканское озеро Макгадикгади.

Следующую ночь мы намеревались провести в кемпинге неподалеку от Францистауна. Разумеется, контраст с нашей предыдущей ночевкой оказался не в пользу нынешней. Мотель расположен в искусственно созданном оазисе на берегу реки Тати. Коттеджи построены здесь из местного тикового дерева, известного среди туземцев под названием «муква». Вокруг зеленеют свежие газоны. Кемпинг был полон народу. Один из грузовиков следовал из Найроби, ему оставалось проделать последний отрезок пути до Иоганнесбурга. Шум и гам, суета людей и лай собак, плач детей и звуки музыки слегка раздражали и заставили с тоской вспомнить чудесные мирные часы, которыми мы наслаждались не далее как прошлой ночью.

Отдохнув и пообедав, мы, чувствуя себя не в своей тарелке, направились к сверкающему синевой плавательному бассейну. Мы шли мимо людей, загорающих на солнце, закусывающих и выпивающих, и остановились посмотреть на происходящее вокруг нас. Черные и белые детишки играли вместе, что было особенно приятно видеть, вспоминая о существовании совершенно иного мира всего в каких-нибудь двухстах двадцати километрах к югу, за границей ЮАР. Чернокожие семьи расположились рядом с «цветными», а те непринужденно переговаривались с людьми европейской внешности. За стойкой бара восседали двое буров-африкандеров, которые явно чувствовали себя неуютно, хотя и по совсем иной причине, нежели я. Они выглядели угрюмыми и настороженными, с особым вниманием просматривая поданный им счет. Внимательно наблюдали за суетившимся барменом, когда тот наливал двойную порцию водки из сахарного тростника в их бокалы и добавлял туда же апельсиновый сок. Явно чувствовалось, что этим двоим не по себе среди дружелюбной многонациональной толпы, и они жались в тень, словно не доверяя своему росту и физической силе. Они довольно быстро ушли, став, несомненно, много разговорчивее наедине друг с другом и возмущаясь на все лады сценой, свидетелями которой оказались.

Славно искупавшись, я уселся в шезлонг и стал наблюдать за этим разношерстным сообществом, проводящим пикник на окраине городка, еще совсем недавно бывшего заброшенной деревушкой. Свесив ноги в бассейн, массивного сложения англичанин болтал с молоденькой француженкой; его тон казался сдержанным, и он неторопливо отвечал на игривую речь собеседницы, которая явно флиртовала с ним, бегло касаясь его колена и жалуясь на то, как трудно было отделаться от замбийской валюты. Было ясно, что девушка рассчитывает на помощь англичанина.

Здесь, у края огромной пустыни, предо мной предстали, словно на ладони, многие положительные и отрицательные стороны нашего общества. Казалось, сконцентрированный фрагмент городской жизни оказался неведомо как перенесен сюда, на берег безводной реки в восточной Ботсване. Происходящее сильно заинтриговало меня, но я думал больше о том, что рано утром надо ехать дальше и что мне следует заняться совсем другими делами, хотя трудно было отделаться от мысли, насколько парадоксальна сцена, развернувшаяся перед моими глазами. На следующий день мы с рассветом покинули Францистаун и направились в Ната, находящуюся примерно в двухстах километрах к северо-западу. Внезапно густые насаждения мопаны и комбретума окончились, уступив место пальмам, разбросанным там и тут по обширной травянистой равнине. Мы немного задержались в Ната, чтобы пополнить запасы горючего и воды. Нам постоянно следовало иметь с собой пятьдесят литров бензина и две большие фляги с водой. Затем мы взяли на запад в сторону Гветы, опрятного поселка из традиционных туземных хижин, где только и можно остановиться для передышки на пути из Ната в Маун. Позже мы переждали полуденную жару и даже заночевали перед дальнейшей дорогой в заповедник Макгадикгади. Место, где мы остановились, расположено поблизости от высохшего озера, чаша которого ныне формирует котловину под тем же названием. В далеком прошлом Макгадикгади было одним из самых крупных озер Африки, сопоставимым по размерам с восточноафриканским озером Виктория. Оно вбирало в себя воды трех больших рек – Кванго, Окаванго и Оква. Это огромное озеро, некогда расстилавшее свои колышущиеся воды насколько хватало глаз, сегодня уже не существует – как и те люди, что в древности населяли его берега. Площадь поверхности озера составляла около шестидесяти тысяч квадратных километров при глубине его порядка двадцати пяти метров. Бурение грунта в окрестностях погибшего озера показало, что толща его осадков достигает местами ста метров. Перемещения земной коры, и сегодня происходящие в Африке, отодвинули ложе озера от питавших его могучих рек, и гигантский водоем высох, перестав существовать. А река Окаванго, утратив сток, куда она впадала до этого, разбросала свои воды по многим протокам, которые, словно пальцы руки, распространились по обширной территории, образуя дельту. Поступающая сюда вода впитывается в песок пустыни и исчезает под землей.

Когда котловина наполняется водой после сильных ливней, на время воссоздается прежнее великолепие, словно призрак Макгадикгади посещает нас вновь. Даже фламинго стаями прилетают сюда кормиться обильными в это время мелкими водными существами. С течением времени водоем понемногу сходит на нет, и птицы переселяются на другие крупные африканские озера, оставляя на иле свои розовые перья в память о некогда великом Макгадикгади.

За час до восхода солнца мы уже шли в сторону исчезнувшего озера. Я внимательно рассматривал почву в поисках следов диких животных, но обнаружил лишь старые отпечатки копыт антилопы дукера. Увы, все вокруг было истоптано коровами, козами и домашним скотом. В этой части Ботсваны, как и во многих других, скот давно превзошел по численности и вытеснил диких травоядных – таких, как антилопы орикс и спрингбок. Мы продвигались, минуя островки мопан, причем кольцо этих деревьев каждый раз окружало могучий баобаб. Достигнув берега бывшего озера, мы замерли при виде того, что открылось перед нами. Я даже не представлял себе ранее, что вообще возможно существование столь огромных и абсолютно пустых пространств. Дно озера казалось бескрайним. Оно простиралось до горизонта, окруженное полосой зеленой волнующейся травы. В небе над ним громоздились тяжелые кучевые облака. Масштабы котловины казались невероятными, и нам пришло в голову, что, возможно, Серенгети выглядело бы примерно так же, если бы там исчезли все животные. И вновь дурные мысли и предчувствия охватили меня и долго не оставляли.

На расстоянии я заметил двух мальчишек, ехавших на ослах к загону для скота. Их черные силуэты четко рисовались на желтом фоне пустыни. Видны были также многочисленные коровы и козы, и я подумал, как было бы хорошо, если бы на их месте паслись ориксы и спрингбоки. После полудня подул сильный ветер, и облака начали сгущаться, обещая дождь. Однако ближе к вечеру, когда с наступлением сумерек мы направились к лагерю, ветер стих, а дождевые тучи не оправдали наших надежд и распались на маленькие облачка, розовые и пурпурные в свете заходящего солнца.

В эту ночь мне пришлось услышать не звуки девственного буша, а только шум автомобилей, направлявшихся в Маун в попытке преодолеть дальнюю дорогу до наступления дневного зноя. В глубине души я надеялся, что, когда мы приедем в Макгадикгади, вместо рева машин окрестности огласятся рыканьем льва-самца.

В девять часов следующего утра мы свернули с трассы Маун – Ната и повернули на юг к заповеднику Макгадикгади. Кругом расстилалась травянистая равнина с растущими там и тут одиночными пальмами млала, из перебродившего сока которой многие африканские племена изготавливают крепкий алкогольный напиток. Сок этот, пока он свежий и не успел перестояться, кисловат на вкус и прекрасно утоляет жажду.

Вдали я заметил маленькую группу ориксов, этих мнимых «единорогов» пустыни, которых легковеры считают способными существовать без воды. Малая черная дрофа, внешне больше напоминающая миниатюрного страуса, проводила нашу машину звуками, напоминающими тявканье щенка. У этих птиц наступила пора размножения, и агрессивно настроенные самцы угрожали всему, что могло двигаться, даже проезжающим автомобилям, желая произвести благоприятное впечатление на своих подруг. Высоко над нами скользил степной сарыч, и его крылья слегка изгибались под порывами встречного ветра.

Проехав свыше тридцати километров по закрепленным пескам, я решил остановиться на отдых. Мы нашли тень под усеянным красными ягодами деревом терминалии в ста метрах от дороги. По привычке я бегло осмотрел окрестности временного лагеря и обнаружил следы зебр и гну. За день до нашего приезда орикс бодал своими длинными острыми рогами маленький красновато-лиловый куст. Неподалеку я набрел на отпечатки копыт дукера и на следы бурой гиены с детенышем, которых сопровождала парочка шакалов.

В благоприятные сезоны в Макгадикгади в изобилии встречаются травоядные, и всевозможные хищники, наподобие льва, следуют за их стадами. С юга и севера приходят на обильные пастбища Калахари зебры и гну, утоляющие жажду из заполненных дождевой водой котловин и реки Ботети, долина которой пролегает далее к западу. Обозревая окрестности, я вспоминал все то, что читал прежде об этих районах Ботсваны, где расположена цепь некогда великих озер Макгадикгади, Нксаи и Нгами.

Дэвид Ливингстон, один из первых белых, проникших в эти места, был попросту потрясен открывшимся ему зрелищем местных природных богатств, едва ли сопоставимых со всем известным в то время. Но когда Ливингстон вернулся из своего путешествия, он невольно оказался в числе тех, кто так или иначе, внес свой вклад в уничтожение этого прекрасного райского сада. Он восхищенно рассказывал и писал об изобилии местных животных, всячески превознося красоты экзотической природы, а внимали ему люди, обуреваемые алчностью. Вскоре сюда хлынули охотники и торговцы, движимые жаждой наживы, столь свойственной двуногим. К своему изумлению, пришельцы увидели, что местные племена используют бивни слонов для оград вокруг своих жилищ. И пока купцы выменивали слоновую кость на мушкеты и пищали, охотники развернули настоящую бойню. Но это было лишь самое начало кровавой резни. Всего лишь два года спустя после появления здесь Ливингстона свыше девятисот слонов было погублено браконьерами в долинных лесах у реки Ботети. В общей сложности за короткий промежуток времени перед 1865 годом в этом районе истреблено пять тысяч слонов, три тысячи леопардов, столько же страусов, двести пятьдесят тысяч мелких пушных зверей, две тысячи львов и более ста тысяч травоядных, использованных для пропитания. Не прошло и десяти лет, как свыше четырех миллионов животных пали жертвами безумной алчности двуногих хищников. Если бы земли, расположенные далее к северу, не были бы столь труднодоступны и не охранялись непримиримым маленьким стражем – мухой цеце, – вся обширная страна оказалась бы полностью разграбленной и лишенной природных сокровищ на протяжении всего лишь нескольких лет.

Вечер не принес прохлады, но с наступлением сумерек я возликовал, услышав в отдалении перекличку стай шакалов, извещавших друг друга о местоположении своих территориальных границ. Один раз мне даже показалось, что издали донесся голос льва, но я довольно быстро понял, что это в действительности «буханье» самца страуса. Это поразительно, насколько сходны голоса двух столь различных существ. Только проведя месяцы в африканском буше, вы сможете научиться распознавать эти звуки. Страусиное «буханье», как я называю его, лишь немного отличается по высоте и тону.

Наша остановка в котловине Макгадикгади оказалась краткой, и позже выяснилось, что в этом отношении нам просто-таки повезло. Поутру мы взяли направление в центральную часть заповедника. Когда перед восходом солнца горизонт запламенел, как это обычно бывает в Калахари, снова поднялся ветер. Не проехали мы и пятнадцати километров, как песчаная дорога стала плохо видна в траве и колеса начали буксовать в мягком и сыпучем грунте. Мы тем не менее упрямо двигались вперед.

Я начал разворачивать машину, и в это время колеса глубоко завязли в сыпучем песке. К счастью, эту проблему нам удалось решить быстро. Подкладывая коврик под задние колеса, мы вскоре вытолкали автомобиль обратно на дорогу. Мы решили ехать к границе заповедника. Спустя некоторое время мы влезли на крышу автомобиля и с восхищением обозревали окрестности, радуясь, раннему солнечному утру и легкому прикосновению сухого, еще прохладного ветерка к нашим лицам. Мы увидели небольшую группу ориксов, пустившихся вскачь при виде нас. Испуганные, они словно на крыльях неслись вперед. Красный песок летел из-под их копыт, придавая светлым силуэтам антилоп оранжевый оттенок. Меня удивило, что животные не подпустили нас ближе чем на двести метров.

Хотя мы пробыли в Макгадикгади очень недолго, мы были счастливы, что посетили эти места, где ощущение первобытности природы ощущается столь полно и неотразимо. Здесь природа, как и в незапамятные времена, сама охраняет свою неприкосновенность дикой неприступностью, отсутствием питьевой воды и невыносимым, словно иссушающим душу полуденным зноем. Я уезжал с надеждой вернуться сюда вновь, на более долгий срок, чтобы более основательно познакомиться с местностью и с живущими здесь львами.

Уже за пределами заповедника мы сделали короткую остановку на кордоне, выстроенном на трассе Ната – Маун, которая служит границей резервата. Здесь я встретил Титуса, одного из главных объездчиков Макгадикгади. Это знающий и интеллигентный человек, служивший в ботсванском Департаменте охраны природы почти с самого момента его основания в шестидесятых годах. Титус работал в самых разных заповедниках Ботсваны – в Тули, восточное фермерских земель Ганзи, в Кхутсе, у восточных пределов обширного резервата в центральной Калахари, и во многих других местах. Его познания относительно южноафриканской флоры и фауны казались поистине безграничными, и он с энтузиазмом отвечал на все мои вопросы по поводу заповедника Макгадикгади и обитавших здесь львов. По его словам, они водились в заповеднике в изобилии, но причиняли много неприятностей соседним скотоводческим хозяйствам. Случаи мщения со стороны фермеров львам, истребляющим скот, также были вполне обычными. Именно в силу подобного рода событий и был подготовлен декрет о контроле над численностью хищников.

Из-за увеличения количества скота и установки в Калахари буровых скважин богатые пастбища этих мест стали доступными и для аборигенов. Это еще более осложнило и без того трудноразрешимую проблему уничтожения скота хищниками. По мере того, как стада крупного рогатого скота все дальше проникают в новые пастбищные земли, львы и прочие крупные плотоядные, испытывающие в определенные сезоны года трудности с пропитанием, нападают на «экзотических» животных, пришедших с человеком. В Ботсване богатство людей издавна оценивается числом голов скота, а сегодня эти традиции усугубляются еще одним стимулам: правительство страны получило от Европейского сообщества рекомендацию производить больше мяса. Декрет о контроле над хищниками предусматривает определенные компенсации скотоводам. Если лев зарезал корову или же продолжает досаждать фермеру, постоянно нападая на его скот, владелец теперь имеет право застрелить хищника. С него снимают шкуру и доставляют в ближайшее охотничье управление. Здесь, если действия скотовода признают оправданными, шкуру возвращают ему вместе со специальным документом, по которому фермер может отныне продать трофей за любую предложенную ему цену, использовав деньги в качестве компенсации.

Если не вникать глубже, этот декрет представляется, на первый взгляд, вполне разумным, что с ростом поголовья скота он еще более усложняет проблему «лев – корова». В первые годы после провозглашения декрета было не совсем ясно, как он может повлиять на природные ресурсы. Львы продолжали размножаться, восстанавливая свои потери. Если же смотреть в будущее, этот декрет может оказаться – как это уже произошло в некоторых районах – чрезмерно пагубным для популяции львов Ботсваны. Вероятно, лишь серьезное изучение численности львов и структуры их прайдов раскроет нам истинный масштаб конфликта между скотоводами, браконьерами и профессиональными охотниками.

Марк и Делия Оуэнсы, авторы блестящей, весьма поучительной книги «Плач Калахари», ясно очертили проблему, показав, каким образом неизбежный конфликт между фермерами, браконьерами и охотниками вносит смятение в прайды львов, населяющих заповедник центральной Калахари. Более трети львов, находившихся под наблюдением Оуэнсов и снабженных специальными метками в радиопередатчиками (в том числе и несчастный Банис, история жизни и смерти которого как бы символизирует весь трагизм ситуации), погибли от рук человека.

Гибель львов-самцов от руки человека поистине разрушительна для структуры прайдов. От знающих людей я слышал, как трудно встретить сейчас в Калахари взрослого льва с густой и пышной гривой. Большинство попадающих под выстрел – это молодые бродячие звери с ожерельем жидкой клочковатой шерсти вокруг шеи. И это их головы украшают сегодня жилища зажиточных персон в Америке ив Европе.

Один из своих прайдов Оуэнсы потеряли целиком. Все львы были убиты владельцами ранчо, когда звери, движимые сезонной нехваткой корма, вышли за границы заповедника в поисках пропитания. Такого рода сезонные перемещения львов в очередной раз иллюстрируют призрачность границ, устанавливаемых людьми для заповедных территорий.

Я не собираюсь описывать сделанное Оуэнсами, поскольку их научные изыскания и их книга говорят сами за себя. Работа этих ученых вынесла все существующие проблемы на суд широкой публики, а также специалистов, планирующих ход событий либо принимающих конкретные решения. Следует, однако, заметить, что вмешательство сторонних наблюдателей лишь усугубляет трудности. Правительство Ботсваны критикуют из-за океана. Большая часть этой критики зачастую безосновательна и бестактна, ибо следует помнить, что руководство Ботсваны отдало более 17 процентов своих земель под природные резерваты. Департамент охраны природы медленно, но верно усиливает свою деятельность. Школа для будущих работников в области охраны природы создана в Мауне, и молодые следопыты получают стипендии для поездок в Восточную Африку для прохождения учебных курсов. С моей точки зрения, все это обнадеживает. Люди слишком склонны критиковать, а также извлекать выгоду. Несмотря на постоянные конфликты вроде тех, что касаются львов и скотоводов, я воодушевлен деятельностью, дающей реальные результаты, программами обучения молодых специалистов. Нам, пришельцам, не следовало бы судить о том, что сделано не нами, и впадать в пессимизм, если прогресс почему-либо не слишком заметен.

Африка – это быстро меняющийся континент, и его население вынуждено так или иначе приспосабливаться к сиюминутным обстоятельствам, подчас поистине чудовищным. В Ботсване необходимость охраны природы, по крайней мере, осознана правительством, и в нем существует Департамент охраны природы. Многие другие африканские страны уже утратили значительную часть своих богатств – зачастую из-за политических конфликтов. Примеры я уже перечислял во введении к этой книге. Ботсвана же с момента приобретения независимости остается государством политически стабильным и смогла за эти годы организовать несколько национальных парков – в отличие от того, что происходит, скажем, в Судане. В этой самой большой африканской стране еще несколько лет назад не было государственного учреждения, ведающего охраной природы, и единственная попытка организовать национальный парк не увенчалась успехом из-за действий правительственной оппозиции. Ботсвана пошла совершенно иным путем.

В первые годы независимости Ботсвана получала доход исключительно за счет производства сравнительно небольшого количества мяса. Сегодня ее оборот составляет многие миллионы в год в результате использования совершенно иного источника – ископаемых алмазов. Уровень жизни вырос, появляется средний класс, и число рабочих мест постоянно увеличивается. В самых удаленных районах работают школы, и дети доверчиво подходят к белому и обращаются к нему по-английски со словами: «Доброе утро. Куда вы идете?» Ребенок расскажет вам о своей школе и о новой системе образования, которой здешние дети очень гордятся.

Богатство Ботсваны разнообразными ландшафтами и дикими животными привлекает сюда туристов со всего света, стремящихся познакомиться с экзотической африканской природой. Со временем поступающие по этому каналу средства пойдут в фонд Департамента охраны природы, бюджет которого в настоящее время еще слишком мал.

Титус, несомненно, гордился своей работой и той ролью, которая принадлежит ему в заповеднике. Правда, для постороннего эта организация не выглядела достаточно сильной. В период нашего пребывания здесь Титус даже не имел автомобиля, а ведь он должен был контролировать огромную территорию площадью в несколько тысяч квадратных километров. Хотелось надеяться, что со временем все эти трудности и недостатки будут устранены. Это Африка, и только время может решить, к лучшему или худшему повернутся события. Я верю, что в Ботсване дела будут идти все лучше и лучше.

Я уже упоминал, что наш преждевременный отъезд из Макгадикгади в итоге обернулся для нас большой удачей. Сейчас самое время продолжить эту тему. Распрощавшись с Титусом, мы рискнули предпринять короткую разведывательную поездку в расположенный неподалеку к северу национальный парк в котловине Нксаи. Однако, как и в Макгадикгади, пески Калахари и здесь оказались слишком опасными для нашей маленькой машины. Мы повернули назад и вскоре остановились под неким экзотическим деревом, чтобы рассмотреть неизвестные плоды. Когда же я попытался тронуться вновь, мотор не завелся, и я решил, что сел аккумулятор. В конце концов мы все же поехали. Позже мы сделали остановку в Гвета и убедились здесь, что аккумулятор действительно не работает. С помощью нескольких местных жителей мы завели машину, толкнув ее под уклон, двинулись в сторону Ната и вскоре остановились в маленькой деревушке.

Здесь я разговорился с коренным жителем народности тсвана – назову его Дэвидом. Позже вам станет ясно, почему мне не хотелось бы открывать его настоящее имя, коль скоро он так много сделал для меня. Дэвид прекрасно разбирался в механике и с радостью согласился помочь мне. Мы совместными усилиями заменили реле, проверили стартер и снова попробовали завести машину. После безуспешной попытки мы использовали сильно севший аккумулятор с допотопного лендровера Дэвида, но мотор, сделав несколько оборотов, каждый раз упрямо останавливался. Нам все время казалось, что машина вот-вот поедет, и я уже четыре раза пожелал счастливо оставаться Дэвиду и множеству собравшихся зевак. Но каждый раз вслед за этим приходилось вытаскивать все из автомобиля, чтобы извлечь из-под сиденья злополучный аккумулятор. Не надо было быть квалифицированным механиком, чтобы понять: поломка в самом генераторе, и починка займет гораздо больше времени, чем я предполагал. К счастью, у меня были запасные части, и, благодаря содействию Дэвида, я мог надеяться, что кое-как доберусь до Ната, ибо не хотелось далее втягивать его в мои проблемы. Все же с помощью нашего любезного помощника, позволившего нам подзарядиться от его изрядно истощенного аккумулятора, мы через три часа смогли отправиться в путь.

Когда я сел за руль и Дэвид почувствовал, что на этот раз мы действительно уезжаем, он отозвал меня в сторону и спросил: «Тебе нужны шкуры – лев, леопард, зебра?» Я пришел в замешательство, но он, истолковав мои колебания по-своему, добавил с выражением: «У меня есть и бивни слона, много бивней». Итак, мой благодетель, человек, столь охотно оказавший мне дружескую помощь, в свободное время занимался браконьерством. Я спокойно ответил ему, что, хоть он и друг мне, не следовало бы обращаться ко мне с такими вопросами. Я поведал Дэвиду, что моя профессия – это охрана природы и что в свое время моим основным занятием здесь, в Ботсване, было ловить людей вроде него. На этот раз не по себе стало моему собеседнику. Он, должно быть, подумал в тот момент, насколько жестокой оказалась судьба по отношению к нему. Как можно мягче я сказал ему, что я ценю его сегодняшнюю работу по достоинству. Но, добавил я, он не должен так безрассудно рисковать, и его обязанности перед семьей требуют прекратить противозаконную деятельность. Напуганный этим эпизодом, он, возможно, и прекратил бы браконьерство. Но, случись ему оказаться в нужде, он, увы, снова возьмется за дело, смертельно угрожающее дикой природе всего континента.

К своей досаде, я знал, что, не будь заманчивых предложений со стороны, добросердечный Дэвид, будучи человеком благородного склада, никогда бы не ввязался в опасное дело и не стал бы зарабатывать шальные деньги незаконной охотой на животных и продажей всего того, что нельзя было использовать в пищу. Как всегда, основную выгоду извлекает делец, нанимая на грязную и рискованную работу людей наподобие Дэвида и почти ничем не рискуя.

В Африке до сих пор существует большой спрос на шкуры и слоновую кость. Легальная продажа по номинальной стоимости вторичного сырья, получаемого при изъятии излишков животных местными охотничьими управлениями, в принципе полезна, поскольку дает дополнительные средства для деятельности заповедников. При этом, однако, такая практика создает определенную альтернативу для покупателя. Если, к примеру, неразборчивый в средствах человек может законно приобрести шкуру льва за тысячу двести фунтов, упустит ли он возможность купить через знакомых такую же шкуру всего за четыреста фунтов? Увы, такова человеческая натура.

Я покидал Дэвида с горьким чувством. Была ли простой случайностью моя встреча с ним и его рассказ о том, что у него есть шкуры и что он сам убивал животных?

Другой похожий случай произошел со мной, когда я попытался несколькими днями позже купить в другом месте вяленое мясо, по-местному «билтонг». Я спросил хозяина магазинчика, не мог бы я купить у него законно заготовленный билтонг, приготовленный из мяса диких копытных (ограниченное число лицензий на отстрел дичи продается гражданам Ботсваны). Мой собеседник был якобы шокирован вопросом и, насторожившись, резко ответил: «Конечно, нет. Здесь поблизости нет диких животных, да и охотничий сезон давно закрыт». Он вытащил вяленое мясо и, указывая на него, сказал: «Вот есть говядина». Я поблагодарил его, но продолжал думать о том, чем была вызвана его недружелюбная реакция на столь невинный, казалось бы, вопрос.

Мясо оказалось прекрасно провяленным и в меру постным. Однако, поскольку я питался мясом диких животных почти ежедневно во время работы в заповеднике Северного Тули, дегустация покупки не оставила у меня ни малейших сомнений в том, что передо мной была дичь. Теперь мне стало понятным поведение торговца. Мясо попало к нему окольными путями.

Печально, что закон, позволяющий местным жителям использовать естественные природные запасы разумным и организованным путем, недостаточно совершенен. Но, опять же, все мы люди, и, вероятно, в этом-то и таится корень зла.

Пока мы ехали в сторону Ната, нам вдруг стало ясно, насколько счастливо мы отделались тогда в Макгадикгади, вовремя повернув назад. Если бы неполадки с мотором начались в заповеднике, мы бы оказались воистину в угрожающей ситуации. Мы находились тогда примерно в сорока пяти километрах от главной дороги, а питьевой воды у нас оставалось всего на пять-шесть дней. Если бы мы не встретили здесь никакой другой машины (а именно это и было наиболее вероятно в такое время года), нам предстояло бы, опасаясь остаться без воды, идти пешком к шоссе, двигаясь ночью во избежание дневного зноя. Такое путешествие трудно было бы назвать приятным.

Мы провели день в Ната, заменяя двигатель. Пришлось также промывать карбюратор и чистить кондиционер, засорившийся тонким летучим песком Калахари. Машина снова шла как новая, и мы выехали рано утром, взяв курс на Казенгула, Касане и национальный парк Чобе. Он расположен на крайнем севере Ботсваны, там, где встречаются воды двух легендарных африканских рек – Замбези и Чобе. Ливингстон, побывавший здесь, назвал водопад, низвергающийся вниз примерно в ста километрах ниже слияния этих рек, в честь своей королевы водопадом Виктория. В районе Чобе сходятся в одной точке границы четырех государств: с запада, словно указующий палец, простирается так называемая Полоса Каприви, принадлежащая Намибии; с севера, востока и юга сюда подходят владения Замбии, Зимбабве и Ботсваны. Эти места лежали впереди примерно в трехстах километрах, и недавно заасфальтированная дорога делала их неправдоподобно доступными, если сравнивать с тем, что было во времена Ливингстона.

Огромные пространства земли между Ната и Касане почти не населены людьми. Вероятно, думал я, примерно так выглядела Африка в те дни, когда ее ландшафты и животный мир не подверглись еще разрушительному воздействию человека. Почти на выезде из Ната мы увидели самца жирафа, стоящего прямо на асфальтовом шоссе. Поодаль промчалась антилопа орикс. Затем на обочине дороги нашим глазам предстала задавленная автомобилем гиена, чей раздувшийся труп казался ужасным в этой обстановке. Очевидно, по крайней мере первая часть нашего пути проходила через места с разнообразной фауной почти не тронутые цивилизацией. По словам Титуса в окрестностях Ната водятся и львы, нападающие здесь на домашний скот. В отличие от того, что мы видим во многих африканских странах, львы широко распространены в Ботсване – благодаря низкой численности населения и из-за безводности обширных территорий этой страны. Однако преследование этих зверей все усиливается, и, возможно, наступит день, когда потомков ныне живущих здесь львов можно будет найти только в заповедниках и национальных парках, как это уже случилось в других африканских государствах.

Мы ехали километр за километром, практически не видя вокруг себя людей – если не считать отдельные ветеринарные пункты. Поэтому я был очень удивлен, заметив вдали крытые травой примитивные жилища народа сан, как здесь называют бушменов. Потом на обочине дороги показались три женщины-метиски, явно принадлежащие к местным бушменам. Они умоляюще жестикулировали, очевидно, в надежде выпросить у нас табаку. Сегодня в Ботсване проживает около двадцати тысяч человек народности сан – остатки бушменских племен, составлявших некогда коренное население Южной Африки. Здесь следует сказать несколько слов о бушменах и об их бедственном положении, ибо эти люди, подобно львам, символизируют прошлое Африки и будущее ее дикой природы.

Почти одновременно с приходом белых поселенцев, осваивавших в середине семнадцатого века; во времена Яна ван Рибека, район будущего Кейптауна, началось движение негритянских племен из Центральной Африки на юг континента. Эти два события ознаменовали начало конца коренных обитателей Южной Африки, бушменов сан. Слово «война», которого дотоле не существовало в лексиконе этих миролюбивых племен, стало для них реальностью, когда пришельцы с юга и севера начали присваивать облюбованные ими земли бушменов. Собственность на землю также оказалось понятием, чуждым бушменам, поскольку они считали, что земля может принадлежать только звездам, луне и солнцу. Чужаки уничтожали фауну, опустошали земли, насаждали растения и разводили животных, привозимых из других стран. Бушмены стали сопротивляться, имея на вооружении только отравленные стрелы, которые до этого они использовали лишь во время охоты на дичь, чтобы прокормить себя. Но численное превосходство завоевателей, не знающая границ жестокость не оставляли бушменам никаких надежд. Хотя отравленные стрелы равным образом страшили и белых, и чернокожих, они не значили ничего по сравнению с мощью огнестрельного оружия – мушкетов и пищалей, и не могли противостоять несметным ордам чернокожих племен. Бушмены уничтожались целыми семьями, подчас просто из спортивного интереса, а их хижины и жалкая собственность сжигались и сравнивались с землей. Безжалостно преследуемые и истребляемые, бушмены стали уходить на запад, в районы, где сама природа могла защитить их от захватчиков – далеко в пески и колючие заросли пустыни Калахари. Скрыться туда удалось, к несчастью, лишь немногим.

Уничтожение, бушменов продолжалось и позже, прекратившись лишь сравнительно недавно. Сесил Джон Роде, основатель Родезии, бывший в свое время самым могущественным человеком в Южной Африке, издал закон, согласно которому бушмены и гиеновые собаки должны были отстреливаться при первой встрече с ними, причем и за человеческий скальп, и за собачий хвост выплачивалась денежная премия. В те дни было довольно обычным делом, что группа фермеров во время охоты, наткнувшись на стоянку бушменов, полностью уничтожала всю их семью.

Такова неутешительная история белых колонизаторов и почти истребленных ими коренных жителей. Бушмены, подобно львам, были стерты с лица земли сильными, конкурирующими с ними хищниками. Остатки их племен оказались полностью вытесненными из холмистых районов у мыса Доброй Надежды, из земли Дракенсберг, из их давних прибежищ равнины Вельда в глубь пустыни Калахари, но даже здесь они не нашли полного спокойствия, сопоставимого с их прежним мирным существованием.

Миниатюрные бушменские женщины с их кожей персикового цвета пользовались большим успехом у чернокожих пришельцев, так что немало их оказалось в плену после набегов завоевателей. Сегодня осталось не так уж много чистокровных бушменов. Считается, что все население их не превышает двадцати тысяч человек, и кажется почти невероятным; чтобы хоть кое-кто из них остался в стороне от «преимуществ» европейской цивилизации. Яркий пример сказанного – женщины, останавливающие на шоссе машины в надежде выпросить горстку табаку. Сан – это разгромленная и вымирающая народность; они не только сильно сократились в численности, но и утратили свои естественные образ жизни и традиции, складывавшиеся тысячелетиями. Удручающе звучит сегодня мнение специалистов, что традиционный образ жизни бушменов можно рассматривать как пример наиболее рационального и приемлемого для обеих сторон сосуществования человека с его природным окружением. Мирно и с пониманием естественных законов бушмены осваивали отведенную им природой экологическую нишу.

Мне приходилось встречаться с потомками выживших бушменов в холмах Тсодило на северо-западе Ботсваны. Организаторы сафари подчас презирали этих людей за то, что их европеизированная одежда, состоящая из изодранных сорочек и мятых шляп, не походила на наряд аборигена пустыни, которого требовали клиенты-визитеры. Однако и в этом нищенском одеянии бушмен сохраняет в себе ауру некой тайны. Я впервые познакомился с этими людьми в то время, когда обслуживал лагерь туристов в дельте Окаванго, сопровождая приезжих в их поездках в холмы Тсодило. Последние замечательны тем, что возвышаются посреди абсолютно плоской равнины и представляют своеобразную первобытную художественную галерею. Здесь вы можете увидеть более трех тысяч наскальных рисунков, оставленных некогда местными бушменами.

Для меня было удовольствием показывать приезжим холмы и наскальную живопись, но я не любил приводить своих капризных клиентов в деревню бушменов. Дело обычно выглядело так, словно пришельцы обладают неким божественным правом бесцеремонно вторгаться в личную жизнь аборигенов. Туристы заглядывали в крытые травой круглые хижины, пяля глаза на предметы ремесла и фотографируя все вокруг. Я всегда пытался объяснить, что в селение нужно приходить тихо и уважительно, однако мои спутники сразу же забывали об этом и начинали возбужденно метаться туда и сюда, стараясь любыми средствами запечатлеть жителей на фотопленку. Все это сильно напоминало экскурсию в зоопарк, вот только экспонатами были люди…

Как-то раз, чтобы немного сдержать туристов и предотвратить их буйное вторжение в деревню, я пересказал им одно место из книги Лоуренса ван дер Поста «Потерянный мир Калахари». Автор писал, что его фотокамеры постоянно выходили из строя в Холмах Бушменов, делая невозможным фотографирование местности. По мнению ван дер Поста, это дух Холмов наказывал его за греховное несоблюдение некоей древней неписаной клятвы. Закончив свой рассказ, я повел приезжих в деревню.

Один из клиентов подступил к старейшей из клана, полуслепой женщине, чья иссушенная временем кожа висела складками на лице и теле. Она была погружена в себя, но почувствовала интерес к себе со стороны туриста. Как только он поднял свою камеру, она грубо закричала на него, требуя табаку. Мой клиент был уже готов сделать снимок с помощью полностью автоматизированного 25-миллиметрового объектива, который, к изумлению фотографа, начал вращаться в обратном направлении, не фокусируясь и не позволяя нажать спусковую кнопку. Я наблюдал за этой сценой, стоя неподалеку. Не будучи слишком удивлен, я подошел и без всяких проблем сделал три снимка старухи своей собственной камерой. Потом подошел к старой женщине и дал ей немного табаку. Она мгновенно успокоилась и начала набивать свою трубку. Все это время неудачливый турист пытался справиться с непокорной фотокамерой.

Старуха закурила и глубоко втянула дым, задержав его на несколько секунд в легких и выдохнув затем в виде густого облака. Это выглядело как сигнал к изменению обстановки. Старая женщина улыбнулась, и камера моего попутчика снова заработала как ни в чем не бывало. Вся группа посетителей была явным образом взволнована происшествием, но меня самый большой сюрприз ожидал позже. Спустя несколько недель мои пленки были проявлены, и, просматривая слайды, я обнаружил, что три из них, где должны были находиться изображения старой бушменки, оказались абсолютно черными.

Другую странную историю мне рассказали о холмах Тсодило. Два опытных пилота, много работавшие в буше, хотели посадить самолет на ровный участок между холмов, но по непонятным причинам так и не смогли сделать этого, и после четырех попыток вернулись в Маунт с недоумевающими туристами на борту. Когда беседуешь с людьми тсвана о неведомой силе, свойственной бушменам, ваши собеседники лишь пожимают плечами с таким видом, будто это вполне естественно для исконных обитателей этих мест – выводить из строя фотокамеры и препятствовать посадке самолетов. Тсвана побаиваются бушменов из-за их неведомого дара и неуверенно усмехаются, когда вы пытаетесь побольше узнать об этом.

Эти замечательные маленькие люди, мягкие и деликатные от природы, в особенности со своими детьми, ныне исчезают с лица земли, унося с собой многое, еще не понятое наукой. Мне кажется, что упомянутые мной странные способности бушменов унаследованы ими от наших далеких предков. Бушменам удалось сохранить этот дар, а мы, европейцы, утратили его за тысячелетия нашей противоречивой и драматической эволюции. Поскольку на путях изменений стиля нашей жизни не нашлось места для использования подобных способностей, в какой-то момент прошлого мы утратили их, несомненно, много потеряв от этого. Когда бушмены исчезнут окончательно, они унесут с собой многие секреты происхождения человека.

В конце этого отступления, посвященного «кроткому народцу», я перескажу одну бытующую в его среде историю, которая показывает, что даже сегодня бушмены могут поставить в тупик современного выходца из нашего большого мира. Существует поверье, что бушмены обладают способностью превращаться в льва. В этом отношении особенно славятся бушмены клана макаукау, населяющие район Гханзи в Ботсване и вызывающие всеобщий суеверный страх за свое умение осуществлять подобную трансформацию.

Не далее как в 1982 году человек по имени Эд Флеттери, имевший ферму в названном районе, дважды терял своих коров, павших жертвой льва. После второго инцидента он и двое его помощников-бушменов решили выследить зверя. Я должен добавить, что Флеттери вырос в обществе бушменов и даже неплохо говорил на их языке. Они прошли по следу льва вдоль оград нескольких ферм и вышли к тому месту, где лев направился в глубь пустыни Калахари. Продолжив преследование, они вскоре заметили дымок, поднимавшийся над землей как раз в том направлении, куда вели следы зверя. Тут спутники Флеттери внезапно отказались идти дальше, сказав, что это не лев прошел здесь, а макаукау. Они рассказали фермеру, что макаукау на время ночной охоты превращаются во львов. Отказавшись поверить спутникам, Флеттери настаивал на продолжении погони, не переставая внимательно разглядывать отпечатки львиных лап. След вывел преследователей к двум небольшим хижинам из травы. Около одной из них виднелось кострище, дым от которого и был виден издалека. В центре расчищенного пространства около хижин возвышалась объемистая куча пепла, и львиный след вел прямо к ней. След пересекал груду пепла и бесследно исчезал на ее противоположной стороне. Хотя Флеттери буквально не мог поверить своим глазам, продолжения следа не было нигде. Тогда бушмены, спутники Флеттери, обратили его внимание на обитателей хижин: двоих мужчин, двух женщин и нескольких детей. У одного из мужчин была повреждена грудь, у второго голова. У бушменов – спутников Флеттери – не оставалось сомнений, что раны нанесены рогами коров. Мне трудно что-либо добавить по поводу этой истории.

До середины пути на Казенгулу мы ехали через местность, казавшуюся вполне первобытным бушем. Затем деревья и кустарник внезапно исчезли, и перед нами открылись обширные пространства обработанных человеком земель. Бесконечными рядами стояли ярко зеленеющие посевы сорго. И снова мне стало не по себе, как в тот раз, когда я увидел посадки сосны и австралийских эвкалиптов на том берегу реки Крокодайл, текущей по самой границе национального парка Крюгера. Словно прочерченные по линейке, рукотворные картины технологического века как будто невзначай, но с тайной угрозой, вторгались в девственные ландшафты древней Африки.

Мы миновали три громадные секции фермерских земель, прежде чем снова оказались среди нетронутых лесистых пространств непосредственно перед Казенгулой. Мы находились сейчас примерно в тридцати километрах к югу от этого городка, и здесь впервые почувствовали, что начинаются земли, населенные примерно тридцатью тысячами слонов, нашедших защиту в заповедном комплексе Чобе. Прямо на асфальте лежали кучи слоновьего помета, а затем показались и объеденные, поломанные и растоптанные этими животными деревья. Слоны повреждают их на своем пути в национальный парк Хванге в соседней Зимбабве, куда они в определенные сезоны года перемещаются из Чобе.

Наконец мы въехали в долину Замбези, и взгляду открылось место впадения в нее другой могучей реки – Чобе. Казенгула лежит как раз в месте слияния этих легендарных водных путей, соединяющих и в то же время разделяющих Зимбабве, Замбию, Намибию и Ботсвану – естественное пересечение маршрутов, связывающих эти страны артериями рек. Из-за своего положения, делающего его перевалочным пунктом между Зимбабве, Замбией и Ботсваной, Казенгула буквально напичкан воинскими частями.

Это скорее деревня, чем город, и жизнь его обитателей проходит на фронтовой линии партизанской войны, идущей прямо через границу, в Зимбабве. Как раз сейчас родезийские военные суда блокировали границу, полностью нарушив нормальную жизнь населения соседних государств. Жителям лишь остается терпеливо дожидаться конца войны, страдая от постоянных угроз со стороны воинственных и ужасных отрядов Силауса. Эти тяжелые годы оставили глубокий след в душах местных жителей, но сейчас они понемногу приходят в себя, и мрачные мысли уходят, словно уносимые медлительными водами Замбези.

Два дня мы провели в Касане, маленьком поселке, расположенном на берегу Чобе, в нескольких километрах ниже Казенгулы по течению реки. Долго собиравшийся дождь хлынул в то утро, когда мы намеревались отправиться в национальный парк Чобе, и мы сразу ощутили отличие этих мест от иссушенного солнцем Макгадикгади.

Национальный парк Чобе очень обширен. Он занимает площадь в одиннадцать тысяч квадратных километров. Здесь есть болота, временно заливаемые дождевой водой котловины древних, ныне высохших, озер и редкостойные леса. Последние сосредоточены в западном участке резервата, и часть их отведена под сезонно работающее охотничье хозяйство. Охота в Ботсване относится как бы к двум разным категориям. Во-первых, здесь осуществляются хорошо подготовленные сафари: дошлые профессиональные компании организуют их для богатых клиентов из-за океана. Месяц пребывания здесь с предоставлением возможности получить двадцать три различных охотничьих трофея, лицензии, помощь профессионального проводника – все эти удовольствия обходятся приезжему в сорок пять тысяч американских долларов. Он будет жить в комфортабельно оборудованных лагерях, пользоваться услугами поваров, официантов, следопытов и водителей, каждый из которых готов выполнить любую прихоть клиента. Его будут перевозить на частном самолете из лагеря в лагерь, из пустыни в дельту и обратно. Профессиональный охотник защитит его в буше, ответит на каждый мельчайший вопрос, а по вечерам разделит с ним компанию за выпивкой, думая в основном о том, какую часть суммы он получит в конце сафари. Суть второй разновидности легальной охоты состоит в том, что каждый житель Ботсваны может получить соответствующее разрешение – о чем я уже упоминал ранее. Правительство ежегодно предоставляет возможность отстрелять по лицензиям определенное количество животных. Это во многих отношениях разумная система, открывающая каждому гражданину Ботсваны доступ к ее природным богатствам, из чего он может извлечь известную выгоду для себя. В конце концов, фауна – это достояние страны и в этом смысле принадлежит всем и каждому. Такая практика не наносит ущерба природе страны, но позволяет ее жителям использовать имеющиеся природные запасы.

Во время остановки в Касане у меня установились дружеские отношения с неким молодым человеком, принадлежащим к местным тсвана. Он обслуживал один из охотничьих домиков на берегу Чобе. Как-то раз я расположился здесь, наблюдая за группой бегемотов, обосновавшихся посреди реки, и рассматривая в бинокль снующих вокруг птиц. Кеннет же (так звали юношу) сидел с удочкой и рассказывал мне, как именно организована охота у местных жителей. Стоимость лицензии на удивление низка, если сравнивать ее с затратами богатых американцев и европейцев. Лев стоит сто пятьдесят фунтов, буйвол – пятьдесят, а слон – пятьсот. Кеннет постоянно покупал лицензии и выезжал на охоту вместе с семьей, отстреливая преимущественно буйволов. Семейство располагало прекрасным оружием – карабинами различного калибра и несколькими дробовиками. Охотились они в районе Линьанти, к западу от национального парка Чобе.

Кеннет также рассказал мне, что жителям их деревни Сатау часто досаждали львы и гиены, в уничтожении которых он в таких случаях тоже принимал участие. Если гиена повадилась нападать на телят либо ослов, ее немедленно ликвидируют с помощью яда. Допустим, вы нашли хищницу, поедающую зарезанную корову. Тогда ее прогоняют с места трапезы ближе к вечеру и закладывают в мясо большую порцию яда. Гиена, по словам Кеннета, непременно вернется ночью к туше, чтобы продолжить пир – в отличие от «умного» льва, как выразился рассказчик. Уже к утру гиена погибает от яда в страшных муках.

По-иному обстоит дело со львами, которые, по словам юноши, часто оказываются источником поистине драматических событий. Кеннет поведал мне о нескольких таких случаях, один из которых особенно запал мне в память. В прошлом году хорошо известный всем одинокий лев-самец зарезал корову, и группа мужчин из деревни Кеннета отправилась на его поиски. На этого льва здесь уже охотились ранее, но безуспешно, и многие крестьяне верили, что зверь «заколдован». Они утверждали, что льва убить невозможно, поскольку тут замешана нечистая сила.

Тем не менее охотники пошли по следу, продвигаясь со всеми возможными предосторожностями. Внезапно они увидели льва, расположившегося на отдых в тени просвечивающего насквозь кустарника. Один из преследователей выстрелил и попал зверю в хвост. Лев прыгнул вперед и схватил обидчика, остальные же разбежались кто куда. Челюсти зверя сомкнулись на плече и руке жертвы. Находясь на пороге смерти, человек все же ухитрился просунуть вторую руку в пасть льва, чтобы не дать ему разжевать плечо, и продолжал почти бессознательно отбиваться от хищника. К счастью для пострадавшего, один из членов отряда, его юный родственник, заставил себя вернуться. Он был безоружен, но тем не менее смело схватил льва за хвост, что было весьма болезненно для зверя из-за полученной им раны. Как это ни поразительно, лев оставил свою жертву, а мальчишка удрал. Лев скрылся в буше, оставив израненного охотника лежать на земле.

Убедившись, что опасность миновала, охотники вернулись на место происшествия и доставили раненого в деревню, откуда он был переправлен в Касане на попечение медиков. Тем удалось каким-то чудом выходить пациента. Его престиж, по словам Кеннета, необычайно вырос среди односельчан, и подобно другим персонам в Ботсване, кто счастливо вышел из опасного столкновения со львом, человек этот получил прозвище Ра-ди-Тау, что значит «близкий к львам».

Поистине Ботсвана – удивительная страна. Я сидел рядом с человеком, который, работая официантом и разнося напитки туристам, в свободное время зарабатывает деньги, охотясь на законных основаниях на крупного зверя вроде буйволов и слонов, а на защиту своего стада выходит с оружием против льва. Для меня, пришельца со стороны, такое сочетание занятий кажется невероятным, а для него эта жизнь – такая же повседневность, как ежедневная поездка на работу чиновника-лондонца.

Въехав наконец в национальный парк Чобе, мы направились в Серонела, где приезжим разрешено останавливаться временным лагерем. Было на редкость приятно вести машину по плотно утрамбованной песчаной дороге, видя вокруг сменяющие друг друга чудесные картины природы. Мы решили устроиться на краю пологого каменистого спуска в долину Чобе, в тени огромного дерева бледной акации, окруженного кустами кротона. Когда располагаешься лагерем в африканском буше, полезно подумать о том, какого рода топливо можно будет использовать для вечернего костра. Кротон, например, обладает полезными свойствами как лекарство от малярии, но если вы долго будете вдыхать дым его древесины, вам обеспечены длительная тошнота и неприятное ощущение в желудке. В этом отношении с кротоном сходно дерево тамботи – одно из немногих, побеги которых избегают поедать слоны, чего, кстати, нельзя сказать о черных носорогах. Когда вы срубаете свежую ветвь этого дерева, выделяется особая млечная жидкость. Если капля ее попадет вам в глаз и вы не смоете ее в тот же момент, это грозит слепотой. Как и в случае с кротоном, если вы надышитесь дымом тамботи или даже приготовите еду, используя его сучья в качестве хвороста, это грозит вам жестоким расстройством желудка и сильной рвотой. Бесспорно, лучшее топливо в буше – это комбретум. Его деревья с необычайно твердой древесиной достигают порой возраста двух тысяч лет. Дрова, полученные из комбретума, дают прекрасное пламя и ровно горят на протяжении целой ночи.

Наша первая автомобильная экскурсия по Чобе ошеломила нас. Зверья было множество, но более всего производил впечатление разгром, учиненный здесь слонами. Вдоль берега реки, насколько хватало глаз, стояли огромные деревья, голые и безжизненные. Среди них были деревья, известные под местным названием марула, желтые плоды которых.служат любимым кормом многих африканских животных. Но сейчас с их стволов кора была содрана кольцами, и деревья медленно умирали. Бледные акации, чьи ветви и побеги составляют основу питания копытных, использующих в качестве корма листья, стояли вокруг, словно обтесанные телеграфные столбы. Сама основа существования целой экологической системы подвергалась уничтожению основательно и бесповоротно.

Проблема непомерного увеличения численности слонов в Чобе в значительной степени связана с охотой на этих животных в ближайших окрестностях национального парка. Слоны – весьма интеллектуальные существа. Я думаю, что по уровню интеллекта они не уступают человекообразным обезьянам и, вероятно, дельфинам. Как только ту или иную территорию отводят под заповедник, местные слоны, хорошо знакомые с округой, тут же наводняют охраняемые угодья, понимая, что здесь они будут в безопасности. Именно это и произошло в Чобе, куда слоны собрались в огромном числе из окрестных мест, уходя от тамошних охотников. Правительство Ботсваны затем запретило отстрел слонов вокруг Чобе, надеясь, что после этого стада их вновь рассредоточатся по более обширным территориям. Таким образом попытались уменьшить концентрацию слонов в Чобе, где их разрушительная деятельность настолько изменила растительность в долине реки, что это создало угрозу существованию других обитателей национального парка. К примеру, бушбок – эта бойкая антилопа средних размеров, чья отвага хорошо известна любителям природы, – лишился своих убежищ в густом подлеске, вытоптанном тысячными стадами слонов. Мужественный бушбок, который, будучи раненным, способен убить собаку, человека и даже леопарда, стал жертвой сложного и непредсказуемого стечения обстоятельств.

Когда становишься свидетелем подобного разрушения ландшафта, первое, что приходит в голову, – это мысль об искусственном разреживании популяции путем выбраковки части животных. И действительно, ученые уже думали об этом, но никакого решения относительно регулирования численности слонов до сих пор не принято, поскольку существует слишком много привходящих обстоятельств, так что последствия могут оказаться непредсказуемыми. Слоны Чобе живут на неогороженном пространстве и при желании могут переходить куда им вздумается, например, в национальный парк Хванге в Зимбабве. По существу, здесь мы имеем единственное место во всей Африке, где слоны сохранили свои вековые трассы миграций и пользуются ими, сообразуясь с общей обстановкой. Решение о выбраковке легче было бы принять, если бы Чобе имел сплошное ограждение. В национальном парке Крюгера численность слонов удерживают на постоянном уровне – около семи с половиной тысяч голов, поскольку уже известно, что именно это их количество оптимально согласуется с площадью территории резервата и тех или иных его угодий. Коль скоро парк Крюгера обнесен оградой, слоны лишены возможности странствовать, но они, по крайней мере, могут существовать здесь в безопасности. Этот резерват, будучи заключен в жесткие рукотворные границы, представляет собой искусственную экосистему, и люди здесь сами контролируют ситуацию. Чобе же лишен ограды, и, хотя это очень здорово с теоретической точки зрения, что слоны могут свободно перемещаться туда и сюда, как это тысячелетиями проделывали их предки, будущее этой популяции не внушает оптимизма. Слоны быстро изменяют среду своего обитания, и далеко не всем прочим обитателям этих мест удается приспособиться к столь быстрым изменениям. Да и сами слоны могут внезапно оказаться перед крахом, когда окончательно уничтожат все вокруг себя. Запрет на отстрел слонов может на время уменьшить пагубное их влияние на долинные леса Чобе, но если вдруг охота будет вновь разрешена, все те же самые проблемы с неизбежностью возникнут вновь.

В общем, дело это весьма запутанное, и я не уверен, что даже широкомасштабная выбраковка слонов может решить вопрос. Коль скоро нам неизвестны все возможные последствия, не исключено, что такое мероприятие окажет длительное отрицательное воздействие на тех животных, которые останутся в живых. То, что мы называем «выбраковкой», в действительности может оказаться слепым орудием судьбы. Пуля, отправляющая на тот свет старую слониху, стоящую во главе стада, уносит с собой мудрость опытного зверя и его познания о местности, накапливавшиеся десятилетиями. Маршруты, которыми слоны пользовались веками, уже не смогут служить им, и нерасчетливый винтовочный выстрел может привести к тому, что животные окажутся неспособными согласовывать свои передвижения с циклической сменой сухих и влажных лет или предвидеть наступление очередных засух, регулярно наступающих в Ботсване. Увы, выбраковка хороша лишь для уменьшения числа животных, но массовый отстрел грозит тем, что слоны просто уйдут из резервата и окажутся в тех местах, которых они десятилетиями избегали, не чувствуя себя здесь в безопасности. Вопрос о судьбе слонов Чобе находится в критической стадии, и мы не знаем, сколько времени отвела природа для его решения. Можем ли мы ждать, пока еще одна ветвь сломается и еще одно искалеченное дерево рухнет на землю?

В этот вечер по возвращении из истерзанной долины Чобе я мирно любовался далекой рекой, когда донесшийся с расстояния менее километра вибрирующий призыв льва-самца нарушил плавное течение моих мыслей. Было еще светло – львы обычно не подают голос в это время, – и я решил спуститься поближе к воде и пройти к излучине, за которой надеялся увидеть зверя. Разумеется, он не попался мне на глаза, но я вновь услышал его рыканье, словно олицетворявшее собой дух девственной природы. В эту ночь, внимая визгливым крикам множества павианов, снующих туда и сюда в кронах деревьев, я с нетерпением ожидал утра. Я надеялся найти отпечатки мягких лап на песке, которые вывели бы меня на скрытного хищника.

Мы вышли из лагеря на рассвете, и вскоре на дороге я увидел следы льва. Когда выслеживаешь животных в буше, разгадывая неясные знаки на грунте и раздумывая о мотивах действий того, кого ищешь, включаются в действие уголки сознания, редко используемые современным человеком. Все чувства обостряются, и интуиция приходит вам на помощь. По следам я определил, что два крупных самца прошли этой ночью не далее как в ста метрах от нашей стоянки. Следы вели на восток, и мы вскоре потеряли их в том месте, где звери свернули к реке. Тогда мы вышли на дорогу, которая через десять минут привела нас на илистую отмель, где следы снова были видны прекрасно. Впрочем, зная, как протяженны маршруты львов, я не надеялся, что мы сможем догнать и увидеть этих двух самцов. К тому же звери прошли здесь довольно давно, и я решил отказаться от преследования, тем более что следы затерялись на поросшей травой почве.

Так или иначе, я вновь пережил радость чтения знаков, оставленных дикими животными, и был доволен тем, что правильно определил направление, в котором проследовали львы. Позже этим же утром я вышел на след еще двух львиц и детеныша, оставленные около полудня накануне. Вдали множество грифов, явно чем-то испуганных, сорвались с ветвей дерева и взмыли кверху, плавно кружа в синеве неба. Очень возможно, это львицы вернулись к своей добыче после утреннего отдыха и согнали испуганных грифов с полусъеденной туши.

Сколь непохожи друг на друга пустынные пространства Макгадикгади и напоенный водой парк Чобе, столь же различны и повадки львов в разных условиях существования. Ботсвана вообще замечательна многообразием своих ландшафтов, и в каждом из них львы на редкость умело приспосабливаются к окружающей обстановке. В пустынях наподобие

Калахари львы не требовательны к присутствию воды и могут месяцами обходиться без нее. Удалось выяснить, что львы пустыни время от времени поедают плоды местной дыни тсама, которые очень богаты влагой и служат любимым лакомством для многих травоядных – таких, например, как прекрасно приспособленная к жизни в пустыне антилопа орикс. И все же у львов, живущих в пустыне, очень велика смертность детенышей. В одном из прайдов, который изучали на протяжении трех лет, лишь один львенок из каждых одиннадцати доживал до восемнадцати месяцев.

В Чобе, с его буйной и сочной растительностью и с изобилием всевозможной крупной дичи, смертность львят обычно не столь значительна. Стандартными жертвами львов здесь оказываются иные животные, нежели в пустыне, где эти гиганты зачастую, чтобы выжить, вынуждены поедать мелких грызунов, долгоногов, немного напоминающих азиатских тушканчиков, и дикобразов. В противоположность этому в Чобе девяносто процентов добычи львов составляют животные величиной с импалу или даже крупнее, и среди последних семьдесят восемь процентов – это телята буйвола. Много ценных сведений о жизни львов в Чобе собрал Петри Вильоин. Если бы он написал популярную книжку о своих наблюдениях, она оказалась бы ценнейшим дополнением к повести Оуэнсов «Плач Калахари» и дала бы нам возможность сравнить две независимые и совершенно различные популяции львов Ботсваны.

Помимо львиных следов мы видели в парке немало других интересных вещей. Как-то вечером мы наткнулись на свежий след леопарда, пересекавший старую слоновью тропу. Поверх круглых, аккуратных отпечатков лап были видны какие-то царапины. Очевидно, зверь тащил за собой убитое им животное величиной с дукера или детеныша импалы. Леопарды вполне обычны здесь, но на редкость скрытны. Они ухитряются выжить даже там, где человек уничтожил почти всю фауну. Известно, что леопард в плохие для него времена не брезгует мышами и мелкими птицами, а иногда поедает даже насекомых. Но в тех случаях, когда удача сопутствует этой находчивой кошке, ей хватит сил, чтобы свалить куду, водяного козла или молодого гну. Одно время сходились на том, что любимая добыча леопарда – это павианы, но исследования ученых опровергли это мнение. Стадо павианов – грозная сила, и я уверен, что взрослый самец вполне способен помериться силами с хищной пятнистой кошкой. В нормальных обстоятельствах хищник берет лишь такую добычу, которая заведомо по силам ему, и не пойдет на риск быть израненным в столкновении с врагом, вполне способным защитить себя.

Что касается павианов, мне никогда не приходилось видеть так много этих дерзких обезьян, как в Чобе. В некоторых группах присутствовало, по нашим подсчетам, свыше пятидесяти особей. Павианы были везде – на отмелях реки, в лесу и даже у нас в лагере, где они создавали немыслимый хаос. В отличие от зеленых мартышек павианы большую часть времени проводят на земле и лишь на ночь находят укрытие в кронах деревьев. Нам посчастливилось, правда, увидеть редчайший случай взаимоотношений между зеленой мартышкой и юным самцом павиана, которого мы хорошо знали в лицо, – он постоянно пытался украсть у нас что-нибудь и, кроме того, научился расстегивать молнию палатки. Как-то вечером Джейн позвала меня посмотреть, как этот юнец обнимается с мартышкой. И я действительно увидел, не веря своим глазам, что эти двое перебирают друг у друга шерсть. Позже они гонялись друг за другом и вместе играли на земле и в кроне дерева. До этого молоденький павиан всегда находился в одиночестве, и нам казалось, что его по той или иной причине вытеснили из стада. Тогда-то и возникла дружба между одиночкой и отзывчивой зеленой мартышкой.

Забавные выходки столь многочисленных в Чобе павианов напомнили мне притчу об умственных способностях этих обезьян, которую рассказывают буры. Один из проводников, с которым я работал в заповеднике неподалеку от национального парка Крюгера, пересказывал ее, желая повеселить своих клиентов либо подшутить над ними. Павианы, говорил он, в действительности умеют болтать. Они знают большую часть африканских языков, а также английский и африкаанс. Но всюду в Африке павианы прикидываются неучами и не произнесут ни слова, пока находятся рядом с людьми. И все это потому, что если белый узнает, что павианы способны разговаривать, он тут же завербует их на работу в золотые рудники.

Во время наших путешествий по Чобе стало ясно, что в этом году дожди были особенно обильны и животворны. Повсюду зеленела буйная растительность, а серые облака ежедневно на время затягивали небо. Прогуливаясь по пойме, мы видели множество водных птиц. Вдоль берега расхаживали, переваливаясь, шпорцевые гуси – иногда до двадцати особей сразу. Зелеными переливами вспыхивали крылья гребенчатых уток, когда стайки их проносились над полноводными заводями реки. Забавные кулики – так называемые пигалицы-кузнецы – щеголяли своими черно-белыми униформами. Отовсюду слышались их ритмичные крики, напоминающие стук молотка о наковальню. На редкость многочисленными оказались здесь орлы-рыболовы – огромные птицы, окрашенные в контрастное сочетание черного, шоколадного и белого цветов. Замечательны они тем, что наиболее строго среди всех африканских орлов охраняют границы своих индивидуальных территорий. Они произошли, вероятно, от орланов, добывающих крупных угрей и пингвинов у южного побережья Африки. Постепенно предки орлов-рыболовов приспосабливались охотиться в устьях рек и продвигались все дальше в глубь материка по их течению. Сегодня же, если их корм достаточно обилен, этих птиц можно встретить на больших реках и озерах по всей Африке.

Популяция орлов-рыболовов в Чобе, где они живут уже несколько столетий, может служить ярким примером умения этих птиц приспосабливаться к новым условиям. В заповеднике они обитают за тысячу триста километров от тех мест, где некогда жили их предки. Пронзительный крик орла-рыболова для многих символизирует сам дух африканской дикой природы. Этот воинственный клич, как и яркая окраска головы и груди орла, используются им как сигнал, который заставляет других орлов-рыболовов держаться подальше от занятой семейной парой гнездовой территории. Она включает в себя не только землю, но и все воздушное пространство над ней, также весьма строго охраняемое: собственники позволяют пришельцам своего вида пролетать над своими владениями не ниже, чем в 150 метрах от поверхности земли. Если же непрошеный гость начнет снижаться, оба члена пары либо один из них немедленно бросаются в атаку.

По ту сторону поймы Чобе, где заканчиваются владения этих орлов-рыболовов, лежит так называемая Полоса Каприви. Странно было видеть, как по одну сторону этого участка сотни слонов, двигаясь компактными семейными группами, приходили из парка на водопой, в то время как на противоположном берегу паслись стада коров, виднелись деревни и слышались удары топора дровосека или плотника. Временами оттуда доносился шум мотора военной машины, патрулирующей приграничную полосу ЮАР, откуда пристально следили за малейшими признаками враждебной активности со стороны территорий четырех соседних стран. Река Чобе не пересыхает круглый год, и ее пойма предоставляет прекрасные пастбища для скота, который здесь столь же многочислен, как вокруг заповедников Умфолози и Хлухлуве в Зулуленде. Но вид пасущихся коров постоянно напоминает нам, что может случиться в дальнейшем с природой заповедников и парков, если вдруг закон отменит охрану их территорий.

Однажды утром мы спозаранку выехали из лагеря, заслышав доносящийся с востока призыв льва. Лучи восходящего солнца с трудом пробивались сквозь тяжелые серые облака: снова сильные дожди собирались пролиться над Северной Ботсваной. Я осматривал окрестности в поисках львиного следа, когда увидел перед собой стадо буйволов. Оно было не так уж велико по местным стандартам – около ста голов, в то время как в некоторые сезоны года здесь можно видеть одновременно около двух тысяч и даже до трех тысяч буйволов. Каждый день эти животные приходят на водопой на отмели Чобе, и глубокие отпечатки их раздвоенных копыт видны повсюду на красной почве резервата. Возможно, именно здесь, на открытых местах между лесистыми угодьями и рекой, львы охотятся на этих внушительных травоядных.

В конце концов я все же нашел следы хищника и по форме отпечатков понял, что это была небольшая самка. След вел в сторону нашей стоянки и в пятидесяти метрах от нее пропадал в густом кустарнике. В эту ночь мы снова слышали – правда, всего один раз – далекий призывный крик львицы.

На следующее утро мы решили повторить попытку выследить львов. На этот раз не прошло и десяти минут, как мы наткнулись на совершенно свежие отпечатки лап трех львиц и одного самца средних размеров. Судя по состоянию следов, можно было точно сказать, что звери неподалеку. Вокруг еще царил предутренний сумрак, но я ликовал, зная, что сегодня мы наконец встретимся со львами Чобе.

С севера, со стороны реки, внезапно послышался хор встревоженных голосов. Взглянув туда, я заметил силуэт главного стража этих диких мест: павиан вскарабкался на сухое дерево и уселся в верхних его ветвях. Мы повернули машину по направлению к нему. Несколько импал, стоя тесной группой, напряженно вглядывались в густой подлесок поодаль. В неподвижности застыл водяной козел, не обращая внимания на самку с детенышем, бросившихся наутек при виде нашего автомобиля. И даже уравновешенный рогатый ворон, обычно разыскивающий пропитание на земле, вопреки своему обыкновению взлетел на дерево и неуклюже взгромоздился на ветку, раз за разом повторяя свое навязчивое «ду-ду-туту».

Итак, все вокруг уже проведали о присутствии львов. В опасности находились лишь те животные, которым хищники не были видны. Те же, кто доподлинно знал, где именно находятся их враги, не отрываясь, вглядывались и принюхивались в сторону нарушителей спокойствия. Миновав эту зону всеобщей настороженности, я увидел львов в ста пятидесяти метрах впереди нас.

Мы медленно приближались к ним, не имея представления о том, насколько звери знакомы с автомобилями и подпустят ли они нас вплотную или будут спасаться бегством. Так или иначе, здесь было четыре зверя: три юные львицы и массивный молодой самец, все примерно трех лет от роду. Ближайшая ко мне львица насторожилась, но осталась сидеть неподвижно, когда машина была уже в пятнадцати метрах от нее. Я заглушил мотор и залюбовался прекрасным мускулистым животным. Тут же мне вспомнилась моя группа полувзрослых львов, которые к тому моменту, когда мне пришлось оставить заповедник Северного Тули, как раз вступали в этот возраст. Те мои львы страшно бедствовали от преследования браконьеров: за два с половиной года их количество сократилось с одиннадцати до шести. Сидевшая передо мной львица очень походила на Зону, которая выступала в качестве лидера группы и инициатора всех охотничьих вылазок. Она в конце концов тоже угодила в петлю браконьера, но нам удалось снять с нее проволоку, после чего львица быстро оправилась. Наблюдая за юными львами, которых нам посчастливилось найти здесь, в Чобе, я вспоминал свои ужасные переживания в Тули и гадал, что же сталось сейчас с тамошними моими питомцами.

Мы разглядывали прекрасных животных, наслаждаясь звуками раннего утра, когда появился громыхающий автобус с туристами, управляемый беспечным гидом. Заметив нашу машину, стоящую, по существу, прямо посреди прайда, он сразу же затормозил. Вслед за этим, в нарушение всех правил, существующих в национальных парках, автобус прямо через кусты двинулся в нашу сторону. Посетители громко разговаривали и перегибались друг через друга, чтобы взглянуть на львов. Мне вдруг захотелось, чтобы львы не вызывали столь большого интереса у людей. Пришельцы вели себя наподобие павианов, которые при виде льва взбираются на дерево и осыпают оттуда зверя непристойными павианьими ругательствами.

Нашим львам, разумеется, тоже стало не по себе. Молодой лев угрожающе метнулся к автобусу, имитируя гнев, а две львицы, находившиеся до этого поодаль от нас, встали и молча пошли прочь. Та же, что сидела ближе всех к нашей машине, лишившись приятной компании, тоже поднялась на ноги и скрылась в густом кустарнике.

Итак, все было кончено. Я медленно направил машину в ту сторону, где мы могли бы снова увидеть львов, если бы они продолжали двигаться в первоначальном направлении. Автобус пробороздил кустарник, выехал на дорогу и продолжал свой путь под громкую болтовню туристов. Наконец назойливые голоса утихли вдали. Автобус скрылся, оставив за собой столб клубящейся пыли.

Нам повезло, и мы нашли львов снова именно там, куда они должны были проследовать, по моим предположениям. Они разлеглись на небольшом возвышении, наблюдая за рассыпавшимся поодаль стадом пасущихся импал. Я был счастлив еще раз увидеть компактную группу. Особенно радовало меня, что мы, как истинные следопыты, обнаружили львов по следам на песке и руководствуясь звуками буша. Мы пробыли со львами еще некоторое время, а затем вернулись в лагерь, удовлетворенные и полные впечатлений от этой встречи.

В святилищах дикой природы – таких, как Чобе, – хотелось бы видеть людей, пришельцев из мира цивилизации, скромными, насколько возможно, и соблюдающими законы и правила, которые диктует сама природа и люди, ее охраняющие. Увы, здесь, как и в других местах, которые нам пришлось посетить, мы зачастую сталкивались с грубостью и бесчувственностью, столь неуместными посреди девственной красоты сущего, но как нельзя точнее отражающими дух безответственности многих наших соплеменников.

Однажды вечером в Серондела появилась группа юных африкандеров. Они приехали на джипе, доверху загруженном лагерным снаряжением и всяческими запасами. Они разговаривали между собой не громче, чем все остальные, но так продолжалось только до наступления темноты. Как только солнце село за горизонт, молодые люди затеяли грандиозную пьянку. Девицы начали взвизгивать, юноши старались перекричать друг друга, и их не в меру громкие голоса разносились по всей округе.

Со стороны было видно, что молодые люди чуть ли не впервые путешествуют самостоятельно, и то, что юнцов сопровождали девушки, означало для тех и других, но не для окружающих, что они уже взрослые люди. По мере того как становилось темнее, шум и гам нарастал. Неумелое хвастовство юнцов звучало громче и настойчивее. Девицы ломились сквозь кустарник, визжа, смеясь и делая вид, что на них напали. В этом шуме, производимом пришельцами, потонули украшающие ночной буш голоса сов и сверчков.

Затем приезжие развели огромный костер, расположились вокруг него и вновь начали пить. Они запели патриотические песни о ЮАР, ее величии, ее триумфах и победах в войне восьмидесятых годов прошлого века и в тех войнах, которые страна ведет и по сию пору.

На душе у меня было неспокойно. Здесь, в черной Африке, хотелось бы видеть молодежь из ЮАР более осмотрительной, более уважительно относящейся к природе и ее величию. Вместо этого молодые выходцы предаются пьянству и, потеряв над собой контроль, выставляют напоказ заблуждения свои собственные и всей своей страны. Возможно, они чувствуют себя в безопасности, зная, что только узкая Полоса Каприви отделяет их от территории ЮАР, и ведут себя так, словно приехали на ферму своего дядюшки в свободный штат Оранжевой республики.

Наутро они были тише воды и приветствовали нас вежливо и даже застенчиво. В их поведении не было ничего, что напоминало бы бесшабашную ночь, когда все нечистые помыслы выплеснулись наружу под влиянием алкоголя. В эту ночь разгула до меня донесся издалека, покрываемый болтовней юнцов, чуть слышный, вибрирующий, печальный призыв льва. К счастью, компания отправилась восвояси на следующий день, и лагерь, к нашему облегчению, вновь зажил своей тихой и мирной жизнью.

В последние два дня нашего пребывания на севере Чобе над землей повисла серая пелена. Лишь время от времени в конце дня солнце пробивалось сквозь тучи, и закат выглядел угрожающе из-за тяжелых облаков, громоздившихся на горизонте. Ночью пошел сильный дождь, продолжавшийся в сером сумраке предрассветных часов. За несколько часов выпало свыше восьмидесяти миллиметров осадков. Сквозь пелену дождя местность казалась мозаикой темно-зеленых и красноватых пятен, а черная разбухшая земля тут и там была покрыта серебристыми лужами, превратившимися местами в небольшие озерца. Прошедшие дожди еще раз убеждали в непостоянстве природы, словно компенсирующей сейчас скудость осадков в предшествующие годы.

Хотя дождь не переставал моросить, издали до нас несколько раз доносились голоса львов, но мы не могли пуститься на их поиски, поскольку большие территории стали недоступными из-за вязкости почвы. И мы радовались, что все же успели познакомиться с несколькими представителями местной популяции львов.

Состояние погоды и дорог ясно давало понять, что было бы опрометчивым продолжать путь в заповедник Мореми к юго-западу отсюда. Нас устраивало все то, что нам удалось записать и сфотографировать в Ботсване, поэтому мы решили ехать на север, через Полосу Каприви, а затем на запад, во всемирно известный национальный парк Это-ша, где обитает уникальная популяция львов. Оттуда мы должны были направиться к Атлантическому океану, где львы приспособились охотиться на тюленей, пингвинов и пожирать выброшенных морем китов. И наконец мы собирались проехать на юг, в Калахари, и посетить там национальный парк Хемсбок, обиталище антилоп ориксов.

Мне не хотелось покидать Чобе и уезжать из Ботсваны. Хотя мы выполнили здесь все наши планы, Чобе и Макгадикгади вернули мне то ощущение причастности к духу истинной Африки, которое впервые посетило меня в детские годы в Нигерии. Как всегда, когда я покидал Ботсвану, в душу закрадывался страх, что мне уже никогда не придется вернуться сюда. Я сроднился с этой страной, я отдыхал и становился спокойнее в ее нетронутых цивилизацией уголках. Но я не оставил своего намерения получить ясную картину современного состояния и будущего львов в Южной Африке, и потому должен был вернуться в Ботсвану. Эта земля входила в число тех, где далеко не все было благополучно, и, минуя которую, было бы невозможно воссоздать истинную историю судьбы львов.

Нам, бесспорно, очень повезло в том, что мы имели возможность осмотреть ту небольшую часть территории Чобе, которую мы пересекли в наших странствиях. Стада слонов были огромны, буйволы не поддавались счету, но самым большим удовольствием казалось свидание со львами. Чудесен был и наш полевой лагерь. Мы вспоминали игры и шалости мартышек и павианов; непуганое семейство бородавочников с их крошечными поросятами, которые безбоязненно и шумно обнюхивали машину и палатку; посещавшие нас компании полосатых мангустов, шумно суетившихся в поисках насекомых, которых зверьки извлекали буквально из-под земли и с треском раскусывали острыми как иголки зубами.

Будущее Чобе и других убежищ дикой природы в Ботсване внушало оптимизм. Немало работы еще предстоит, чтобы усовершенствовать их инфраструктуру, но все, что требуется для успеха, уже есть, и в конце концов необходимое равновесие установится и укрепится в резерватах. Тогда, возможно, удастся достичь согласованности между потребностями людей и нуждами дикой природы. Как я уже упоминал, в Ботсване пока существуют серьезные проблемы: все увеличивающаяся численность скота, который следует как-то отгородить от находящихся под охраной заповедных земель; переэксплуатация сельскохозяйственных угодий и требующий корректировки декрет о контроле над хищниками. Но хорошо уже то, что суть этих проблем известна и понята всеми заинтересованными сторонами, так что можно надеяться на успешную работу по согласованию противоречий. Черная Африка провозглашает в свою защиту: «Мы еще молоды, дайте нам время!» Это заявление отнюдь не безосновательно, особенно если речь идет о Ботсване. Это страна экономического бума, ее правительство придерживается разумной и стабильной политики, и вдумчивое отношение к сохранению природных богатств можно рассматривать как яркий пример всего самого лучшего, что происходит сегодня в новой Африке. Я всей душой надеюсь, что сказанное – это не заблуждение.