"Гитлер идет на Восток (1941-1943)" - читать интересную книгу автора (Карель Пауль)

Часть седьмая.
СТАЛИНГРАД.

Любого, кто занимался изучением обстоятельств битвы за Сталинград, удивляет тот факт, что город этот не фигурировал в числе главных целей летнего наступления. В операции "Блау" Сталинграду отводилось лишь незначительное внимание. Его предстояло "взять под военный контроль" иными словами, уничтожить как центр военной индустрии и порт на Волге. Задача эта отводилась авиации и дальнобойной артиллерии, но никак не целой армии. Поскольку Сталинград не имел стратегического значения, цель можно было достигнуть за счет бомб и снарядов. В соответствии с генеральным стратегическим планом, задачей 6-й армии являлось прикрытие фланга Кавказского фронта и в достижении на нем немецкими войсками военно-экономических целей. Для выполнения задачи захват Сталинграда представлялся целесообразным, но не обязательным. Это задание по прикрытию фланга, данное 6-й армии, в итоге привело к повороту в войне, решило судьбу целой кампании и стало одним из трагических аспектов сталинградской катастрофы. Это показывает, как сильно случайности и ошибки способны влиять на исход войны.

В сентябре 1942 г., когда операции на основных направлениях летнего наступления - на Кавказе и на Тереке - начали застопориваться, в ставку фюрера прибывали обнадеживающие новости со Сталинградского фронта. На участке, где захват излучин Дона и Волги в районе Сталинграда предусматривался лишь с целью обеспечения фланга основного наступления на нефтяные месторождения, после нескольких недель кризиса внезапно произошел значительный прогресс. 13 сентября из 6-й армии поступило донесение о том, что 71-я пехотная дивизия, входившая в состав 52-го корпуса генерала артиллерии фон Зейдлиц-Курцбаха, захватила глубокоэшелонированные рубежи обороны на подступах к Сталинграду и штурмом овладела господствующими высотами около центра города.

На следующий день, 14 сентября 1942 г., генерал-лейтенант фон Гартманн с частями своей нижнесаксонской 71-й пехотной дивизии после упорных и кровопролитных уличных боев прорвался к Волге, пройдя севернее двух железнодорожных станций. Хотя штурмовые команды Гартманна представляли собой очень тонкий клин, тем не менее они прошли через город, а в центре его теперь развевался флаг со свастикой. Такой впечатляющий успех вернул надежды на то, что хотя бы Волго-Донскую операцию удастся победоносно завершить до наступления зимних холодов, а тогда, после обеспечения флангового прикрытия, можно будет продолжить наступление на Кавказе.

За счет чего же немцы сумели добиться такого грандиозного успеха 14 сентября 1942 г.? Чтобы ответить на этот вопрос, нам надо бросить взгляд назад, на события лета и боевые действия между Донцом и Доном, где во второй половине июля 6-я армия в одиночестве продвигалась по Дону к Сталинграду, тогда как главные силы группы армий "Юг" - 1 и 4-я танковые армии - по приказу Гитлера повернули на юг, чтобы окружить противника под Ростовом.

В авангарде 6-й армии действовал 16-й танковый корпус генерала фон Витерсгейма, единственный танковый корпус армии, состоявший из 16-й танковой и 3 и 60-й моторизованных пехотных дивизий. Под ударами этого бронированного кулака русские отходили через Дон на север и на восток в направлении Сталинграда.

Отход, вне сомнения осуществлявшийся по приказу советского командования и задумывавшийся как стратегическое отступление, тем не менее на участках многих советских дивизий превратился в беспорядочное бегство, главным образом потому, что приказы об отступлении пришли неожиданно и не были четко сформулированы. Организация отхода находилась на низком уровне. Офицеры и солдаты не имели знакомства с подобной тактикой. В результате командиры среднего и младшего звена теряли контроль над своими частями. Во многих местах вспыхивала паника. Важно принимать во внимание данные обстоятельства, чтобы понять, почему немцы расценили все происходящее у противника как полное крушение.

Вне сомнения, признаки крушения наблюдались во многих местах, но оно не затронуло высшего советского командования, которое имело четкую программу действий. Сталинград, город в излучине Волги, носивший имя Сталина - в прошлом Царицын, - рассматривался советским Генштабом как последняя точка обороны. Сталин с неохотой позволил своим генералам отступление с Донца и Дона, но теперь провел решительную черту по Волге.

– Я приказываю сформировать Сталинградский фронт. Шестьдесят вторая армия должна будет защищать город до последнего человека, - сказал Сталин маршалу Тимошенко 12 июля 1942 г. В этом стратегически благоприятном районе Сталин намеревался повернуть течение войны, так, как сделал это раньше, во время революции, в 1920 г., когда сражался с белоказачьим генералом Деникиным1. Сталину нужно было выиграть время, чтобы собрать и подтянуть резервы и возвести оборонительные рубежи на северных подступах к городу по полосе суши между Доном и Волгой, а также вдоль выгодной линии господствующих высот, протянувшейся к югу от Сталинграда до Калмыцкой степи.

Но дадут ли немцы Красной Армии достаточно времени на мобилизацию ее сил и перегруппировку в районе Сталинграда?

Командовал 62-й армией генерал-майор Колпакчи. Офицеры его штаба находились у переправы через Дон в районе Калача с готовыми к стрельбе автоматами и пытались привести в порядок валом откатывавшиеся советские полки.

Но немцы не появлялись.

– Боевые столкновений с противником более не отмечаются, - доносили из русских арьергардов. Колпакчи качал головой и докладывал в группу армий:

– Немцы нас не преследуют.

– В чем дело? - спрашивал маршал Тимошенко своего начштаба. - У немцев изменились планы?

Агенты превосходно налаженной советской шпионской сети ничего не знали об изменении планов. Ни Рихард Зорге1 из немецкого посольства в Токио, ни лейтенант Шульце-Бойзен из Министерства авиации в Берлине не докладывали о корректировке задач немецкого наступления. Не сообщали ничего и агенты, работавшие на высшем уровне, такие, как Александр Радо в Швейцарии и Жильбер в Париже. Хоть кто-нибудь из них что-то бы да пронюхал, поскольку не оставалось сомнений относительно продолжавшейся утечки информации из германского Верховного командования. Донесения Рёсслера, одного из советских шпионов в Швейцарии, который называл своим информатором некоего "Вертера" и действительно пользовался сведениями, получаемыми от хорошо информированного сотрудника германского Верховного командования, доказывали, что канал по-прежнему исправно функционирует. Потому не было причин полагать, что немцы изменили свои планы относительно Сталинградской операции.

Но становилось совершенно очевидным: то самое танковое острие наступления генерала Паулюса, которого так боялись, не появляется. Советская воздушная разведка доносила о том, что передовые немецкие части остановились севернее Миллерова. Советы не понимали, что происходит. Они даже и представить себе не могли, что главной причиной остановки является отсутствие топлива у 14-го танкового корпуса.

После принятого 3 июля ставкой фюрера решения - решения развернуть операцию на Кавказе, не дожидаясь разгрома Сталинграда, - основные запасы горючего, изначально предназначавшиеся для 6-й армии, стали переадресовываться на Кавказский фронт, поскольку именно там Гитлер сосредоточил свои основные усилия. В результате значительная часть подвижных частей и колонн тылового обеспечения 6-й армии внезапно оказалась парализованной.

По этой причине главные силы 6-й армии - в особенности 14-й танковый корпус - стояли на приколе в течение восемнадцати суток. Две с половиной недели - длительный период.

Русские с пользой употребили это время. "Если немцы не преследуют нас, то есть возможность организовать оборону на западном берегу Дона", решил Тимошенко. Генерал-майор Колпакчи собрал главные силы своей 62-й армии на большой излучине Дона и создал плацдарм в районе Калача. Таким образом жизненно важная переправа через Дон оказалась блокированной в 70 километрах к западу от Сталинграда. Укрепленная "Донская петля" выступала на запад как балкон, обрамляя реку с севера и юга.

К 20 июля, когда 6-я армия вновь обрела способность наступать, генерал Паулюс оказался перед необходимостью сначала прорваться через советский оборонительный рубеж вокруг Калача. Так началась битва за Калач, интересная и весьма важная для дальнейших событий операция - фактически первый акт сталинградского сражения.

Генерал Паулюс построил свое наступление на Калачский плацдарм как классическое окружение. Он приказал 14-му танковому корпусу наступать широкой дугой на юге, а 24-му танковому корпусу, приданному ему из танковой армии Гота, осуществить аналогичный маневр на севере, чтобы оба корпуса соединились в Калаче. 8-й пехотный корпус прикрывал длинный фланг армии на севере, тогда как 51-й корпус Зейдлица вел фронтальный штурм Калача между двух танковых корпусов.

Главный груз сражения на большой излучине Дона лег на две танковых дивизии - 16-ю танковую из 14-го танкового корпуса и 24-ю танковую дивизию 24-го танкового корпуса. Моторизованные дивизии прикрывали фланги. 24-я танковая дивизия из Восточной Пруссии под командованием генерал-майора фон Гауэншильда получила приказ перейти Чир и повернуть на север вдоль Дона к Калачу. Ей противодействовали крупные силы советской 64-й армии, которой в то время командовал генерал-лейтенант Чуйков.

Первая атака двумя танковыми ротами и частями мотопехотных полков поначалу не увенчалась успехом - немцы не смогли пройти минных полей, за которыми окопались русские. Но 25 июля около 03.30 24-я возобновила натиск и на сей раз сумела выбить противника с хорошо подготовленных позиций, захватив важные высоты западнее речки Солоная.

21-й мотопехотный полк под началом полковника фон Ленгерке отразил опасный бросок противника на северном фланге. Во второй половине дня разразился сильнейший ливень, и из-за раскисшей земли наступление сделалось почти невозможным. Погода и упорное противодействие советских 229 и 214-й стрелковых дивизий, которые буквально вгрызались в свои позиции, лишили немцев возможности внезапного выхода к Дону.

26 июля продвижение наконец возобновилось. 26-й мотопехотный полк пробил брешь в обороне противника на речке Солоная. На броне легкой бронетехники гренадеры стремились на восток. Прорыв осуществился.

Мотопехотный полк и один танковый батальон поспешили к переправе через Чир в районе Нижне-Чирской. В 14.00 головные части атакующих вышли к реке и повернули на юг в направлении моста. В ходе ночных уличных боев немцы овладели крупным населенным пунктом, и перед полуночью в их руках находились брод и мост через Чир.

В то время пока мотопехота создавала плацдарм на восточном берегу, танки и бронетранспортеры продвинулись через удерживаемый противником лес к мосту через Дон. К утру они вышли на берег этой огромной реки судьбоносной для всей операции "Барбаросса".

К счастью, попытка неприятеля взорвать мост оказалась безуспешной. Уничтожены были лишь небольшие участки, которые вскоре привели в порядок саперы. Вновь 24-й танковой дивизии повезло захватить важный мост целым.

Однако бросок через реку на узкую полосу земли между Доном и Волгой в направлении Сталинграда осуществить пока не представлялось возможным. Предстояло сначала уничтожить крупные силы русских к западу от реки, и в особенности потому, что противник успел сосредоточить восточнее Дона две армии, против которых танковые части 6-й армии сами ничего поделать не могли. 6 августа начался последний этап сражения за Калач. Штурмовая танковая группа (24-й танковой дивизии) под началом полковника Рибеля, командира 24-го танкового полка, выдвинулась с Чирского плацдарма через части прикрытия 297-й пехотной дивизии на север, в направлении Калача. Цель находилась в 35 километрах.

Русские бились отчаянно. Они понимали, чту поставлено на карту: если немцы прорвутся, все советские войска к западу от реки будут отрезаны, а дорога на Сталинград открыта.

Однако "бронированный кулак" 24-й пробил путь через советские оборонительные рубежи и минные поля, отразил несколько контратак вражеской бронетехники и провел пехотные и другие части дивизии через вражеские линии, которые во многих местах были еще не смяты.

Колонна за колонной части 24-й танковой дивизии, рыча моторами и скрежеща гусеницами, промчались по степи и с наступлением ночи вышли к господствующей высоте 184, прямо перед Калачом, в тылу у противника.

В левом клине охватных клещей, на участке 14-го танкового корпуса, операция тоже развивалась согласно графику.

Вестфальцы из 16-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Хубе начали атаку 23 июля силами четырех боевых групп, продвигавшихся через верховья Чири. Добровольческая дивизия из состава советской 62-й армии оказала яростное противодействие на высотах Рошки. Мотопехота из батальона Мёса на бронетранспортерах прорвалась прямо к вражеским дотам и полевым позициям, обрушивая на противника всю мощь пулеметного огня. Гренадеры спрыгнули со своих машин и с пистолетами и гранатами в руках выбили русских из их укрытий.

Ко второй половине дня в рубежах противника образовалась широкая брешь. Солдаты боевой группы фон Витцлебена на броне танков и бронемашин сумели прорваться на юго-восток и на следующий день, 24 июля, вышли в район р. Лиска северо-западнее Калача. От цели их отделяло всего 20 километров.

Танковый батальон под командованием графа Штрахвица - 1-й батальон 2-го танкового полка, усиленный артиллерией, мотоциклистами и гренадерскими "десантами" на броне танков, - устремился на восток в составе боевой группы полковника Латтманна и к утру вышел к последнему барьеру противника севернее Калача. В результате тяжелых боев немцам удалось выбить неприятеля с его позиции. Граф Штрахвиц продолжил продвижение на юг и смял всю советскую оборону. Оставалось пройти всего 10 километров.

Тем временем части 60 и 3-й моторизованных пехотных дивизий, наступавшие с северо-запада, двигались между 16-й танковой дивизией и Доном в южном направлении. Здесь им пришлось вести крайне трудные бои с танковыми бригадами и стрелковыми дивизиями неприятеля, подтянувшимися с противоположной стороны реки через мосты в Калаче и Рычове. В итоге части обеих немецких штурмовых групп сражались уже в тылу у оборонявших плацдарм советских войск. Дивизии генерала Колпакчи постепенно стали оказываться в котле.

Советское командование осознавало опасность и бросило все имевшиеся в распоряжении силы против северного клина немецкого охвата. Разгорелась битва не на жизнь, а на смерть - противник сражался с яростным упорством, располагая при этом неожиданно мощными частями бронетехники.

В официальной истории 16-й танковой дивизии описывается драматичная картина танковой баталии. Друг перед другом оказались сильные танковые части. Каждая сторона пыталась обойти и отрезать другую. Линия фронта перестала существовать.

Точно миноносцы и крейсеры, танки маневрировали в песчаном океане степи, стремясь выйти на более удобные огневые позиции, обойти врага, прячась в деревнях по нескольку часов и даже дней, нанося оттуда стремительные удары, поворачивая назад и преследуя противника. И в то время как танковые части, точно хищники, рвали друг друга зубами и когтями в степной траве, в безоблачном небе над Доном разыгрывалось ожесточенное воздушное сражение. Каждая сторона стремилась напасть на скопления техники неприятеля, уничтожить колонны грузовиков с боеприпасами и горючим.

Только на одном участке боевой группы Райниша русские использовали 200 танков. Шестьдесят семь из них немцам удалось подбить. Остальные обратились в бегство.

Группа полковника Крумпена очутилась в советском окружении. Командование дивизии перебросило все имеющиеся в распоряжении силы в опасную точку. Тыловые коммуникации были перерезаны: сражавшиеся части приходилось снабжать горючим по воздуху. Понадобилось напряжение всех сил, чтобы разрешить кризис.

8 августа острия наступлений 16 и 24-й танковой дивизий соединились в Калаче. Крышка котла плотно захлопнулась. Кольцо образовывали 14 и 24-й танковый корпуса, а также 11 и 51-й пехотные корпуса. В котле оказались девять советских стрелковых дивизий, две моторизованные и семь танковых бригад из состава советских 1-й танковой армии и 62-й армии. Немцы захватили или уничтожили тысячу танков и другой бронетехники, а кроме того, 750 артиллерийских орудий.

Наконец-то немецким войскам удалось осуществить еще одно окружение противника - первое после начала лета, со сражения за Харьков, но также и последнее в операции "Барбаросса". Битва велась в 65 километрах от Волги, и следует заметить, что здесь, у ворот Сталинграда, солдаты и офицеры 6-й армии вновь продемонстрировали свое бесспорное преимущество в ведении мобильных операций над численно значительно превосходившим их противником. Вновь стало очевидным, что, при условии достаточного тылового обеспечения при таком соотношении численности живой силы и техники, немецкие войска были в состоянии преодолевать вражеское сопротивление.

Ввиду упорного сопротивления противника на операции ликвидации противника в районе Калача, захват мостов и создание плацдармов на другом берегу Дона для наступления на Сталинград ушло еще полмесяца. Тем временем 24-я танковая и 297-я пехотные дивизии вернулись из 6-й армии в состав 4-й танковой армии Гота.

Никакая отчаянная храбрость не могла помочь русским. 16 августа в результате смелого броска лейтенант Кляйниоганн с частями 3-й роты 16-го инженерного батальона захватил большой мост в Калаче, который саперам пришлось тушить. Ущерб, причиненный пожаром дорожному покрытию и самому основанию моста, скоро удалось ликвидировать. Далее события следовали одно за другим в быстрой последовательности.

21 августа пехотные части корпуса фон Зейдлица - 76 и 295-я пехотные дивизии - переправились через Дон в двух точках, там, где ширина его составляла примерно 100 метров, и создали плацдармы на крутом берегу в районе Лучинской и Вертячего. План Паулюса был прост: он намеревался пройти коридором между Доном и Волгой, чтобы блокировать Сталинград с севера и взять город с юга.

Генерал-лейтенант Хубе, начинавший в пехоте, но сделавшийся блестящим танковым командиром, сидел неподалеку от понтонного моста в Вертячем, в саду возле крестьянской хаты вместе с подполковником Зикениусом, командиром 2-го танкового полка. Перед ними на поросшем травой холмике лежала расстеленная карта.

Хубе провел над ней правой рукой. Левый, заправленный в карман рукав мундира, был пуст. Хубе потерял руку во время Первой мировой войны. Командир 16-й танковой дивизии был единственным одноруким танковым генералом в Вермахте.

– Здесь у нас самое узкое место на участке между Доном и Волгой, всего где-то шестьдесят пять километров, - проговорил он. - Возвышенность, отмеченная как высота сто тридцать семь, которую, согласно приказу армии, нам предстоит взять, идеальным образом подходит для ведения танкового боя. Тут мы имеем возможность прорвать позиции неприятеля и выйти к Волге одним решительным броском.

Зикениус кивнул:

– Русские будут защищать эту полоску суши всеми имеющимися у них силами, господин генерал. Здесь у них исстари проходили оборонительные рубежи. Татарская балка, что пролегает от Дона к Волге, служила в древности заслоном для тех, кто, наступая с севера, стремился выйти к устью Волги.

Хубе провел пальцем по Татарской балке и сказал:

– Нет сомнений в том, что русские превратили ее в противотанковый ров. Но нам уже приходилось преодолевать противотанковые рвы. Главное тут в том, чтобы сделать это быстро, молниеносно - совершенно необычным образом.

Примчался связной на мотоцикле. Он привез последний приказ из корпуса осуществить бросок к Волге.

Хубе пробежал взглядом лист бумаги, а потом поднялся и сказал:

– Шар полетит завтра в четыре тридцать, Зикениус.

Подполковник отдал честь. Все детали атаки, за исключением времени ее начала, командование дивизии знало по приказу армии еще с 17 августа. Теперь стал известен и час "Ч" - 04.30 23 августа.

16-й танковой дивизии предстояло безостановочно наступать на восток вплоть до берега Волги у северной окраины Сталинграда. Фланги этого смелого танкового броска должны были прикрывать справа 60-я моторизованная пехотная дивизия из Данцига и слева 3-я моторизованная пехотная дивизия из Бранденбурга. Задание пришлось по сердцу Хубе - точь-в-точь в духе танковых рейдов первых месяцев войны.

Завтра они выйдут к Сталинграду - на берег Волги. Хубе и Зикениус хорошо знали, что Сталинград и Волга представляли собой самые восточные точки, на линии, где немецкое командование планировало завершить войну. Здесь завершится наступление, и подойдет к последней победной черте операция "Барбаросса".

– До завтра, Зикениус.

– До завтра, господин генерал.

Правая рука Хубе взлетела к козырьку фуражки. Прежде чем уйти, он произнес:

– Завтра вечером в Сталинграде.

Ночью 16-я танковая дивизия огромными колоннами выдвигалась на плацдарм, созданный 295-й пехотной дивизией в районе Лучинской. Русские бомбардировщики без конца атаковали жизненно важный мост, к которому их вела служившая ориентиром горящая техника. Но русским не повезло. Разрушить мост им не удалось. Примерно около полуночи соединения вышли на позиции перед самой линией фронта, на местности, где не было никакого укрытия. Гренадеры немедленно принялись окапываться, а для большей надежности сверху над окопами ставили бронетехнику. Всю ночь советская артиллерия и "сталинские оргбны" перекапывали плацдарм протяженностью около пяти и шириной около двух с половиной километров. Ту ночку приятной не назовешь.

Утром 23 августа 1942 г. головные части 16-й танковой дивизии переправились по понтонному мосту в Вертячем. На дальнем берегу части разворачивались веером, образуя широкий клин. Впереди находилась боевая группа Зикениуса, позади нее эшелонами шли боевые группы Крумпена и фон Ареншторфа.

Не встречая противодействия противника справа и слева от высоты, а также на маленьких речушках и в оврагах, танки, бронемашины и тягачи 16-й танковой дивизии и танковые части 3 и 60-й моторизованных дивизий катились на восток. Над ними, ревя моторами, проносились на пути к Сталинграду штурмовики и пикировщики "Штуки" 8-го авиакорпуса. На обратном пути самолеты проносились над танками, неизменно включая сирены.

Советы пытались сдержать немецкий танковый бросок на Татарской балке, но тщетно. Наступающие подавили сопротивление русских и преодолели высокие скаты древнего рва. Противник совершенно очевидно оказался застигнут врасплох стремительной атакой и, потеряв голову - как почти всегда в подобных ситуациях, - не смог быстро организовать эффективную оборону.

Часто ширина бреши не превышала 150 или 200 метров. Генерал Хубе возглавлял атаку с передовой из командирской машины роты связи. Так он все время получал самую свежую информацию о ситуации на том или ином участке наступления. А полная информация является залогом успешной танковой атаки.

Это был великий день для связистов - унтер-офицера Шмидта и обер-ефрейторов Квентойкса и Лукнера. Все вместе они внесли важный вклад в успех наступления. Только в первый день сражения связистам дивизии пришлось принять и передать 456 шифрованных радиосигналов.

Основную проблему представляли очаги советского противодействия, возглавляемые решительными офицерами и комиссарами, продолжавшими сражаться повсюду вдоль линии продвижения немцев. Для уничтожения таких очагов приходилось применять новую технику. Разведывательные самолеты устанавливали наличие таких зон сопротивления и сообщали о них по радио или сбрасывали дымовые шашки, после чего небольшие боевые группы отправлялись для ликвидации.

Вскоре после полудня командир головного танка сказал своим людям в ларингофон:

– Далеко справа видны очертания Сталинграда.

Командиры танков, открыв люки, взирали на длинную линию зданий древнего Царицына - современного промышленного центра, протянувшегося вдоль Волги на 40 километров. Здания шахт, заводские трубы, кварталы высоких домов, а южнее старый город с вздымающимися к небу церковными колокольнями, увенчанными луковками церквей. В тех местах, где "Штуки" бомбили перекрестки и казармы, вверх поднимались огромные клубы пыли и дыма.

Танковые гусеницы утюжили сожженную солнцем степную траву. За кормой боевых бронированных машин тянулись шлейфы пыли. Головные танки батальона Штрахвица продвигались к северным пригородам - Спартаковке, Рынку и Латашинке. Внезапно, точно повинуясь некоему тайному приказу, с окраины города загрохотали артиллерийские залпы - советские тяжелые зенитки дали старт началу обороны Сталинграда. Батальон Штрахвица уничтожал орудие за орудием - всего тридцать семь единиц прямыми попаданиями.

Как ни странно, батальон при этом почти не понес потерь. Причина скоро стала понятна: когда танкисты овладели разгромленными орудийными окопами, то, к своему удивлению и ужасу, увидели, что расчеты зениток состояли из женщин - работниц военного завода "Баррикады". Вне сомнения, они прошли курс элементарной подготовки как зенитчицы, но понятия не имели, как применять свои орудия против наземных целей.

На исходе дня 23 августа первый немецкий танк вышел на высокий западный берег Волги около пригорода Рынок. Почти 90-метровой высоты берег возвышался над рекой, ширина которой в данной точке доходила до двух километров. Сверху вода казалась темной. Буксиры с баржами и пароходы двигались вверх и вниз по течению. На восточном берегу лежала уходившая в бесконечность азиатская степь.

У реки, поблизости от северной окраины города, дивизия заняла круовую оборону на ночь. Прямо в центре района обороны расположился дивизионный штаб. Не умолкали рации, сновали туда-сюда связные. Работа кипела всю ночь: солдаты обустраивали позиции, ставили мины, заправляли горючим и ремонтировали танки, пополняли запасы боеприпасов перед следующим днем боев - битвы за северные промышленные пригороды Сталинграда.

Военнослужащие 16-й танковой дивизии не сомневались в победе и гордились успехами, достигнутыми в течение дня. Никто из немцев и не подозревал тогда, что эти пригороды и их промышленные предприятия так никогда и не будут окончательно захвачены ими. Никто не знал, что здесь, где прогремели первые выстрелы Сталинградской битвы, спустя несколько месяцев прозвучат также и последние.

Дивизия утратила соприкосновение с частями, следовавшими позади нее. Полки 3 и 60-й моторизованных дивизий еще не подтянулись, что неудивительно, поскольку в своем броске к Волге танковые формирования Хубе за один день покрыли около 70 километров. Цель - Волга - была достигнута, а все коммуникации через 65-километровый перешеек между Доном и Волгой перерезаны. Противник совершенно очевидно оказался застигнутым врасплох подобным развитием событий. Ночью позиции дивизии обстреливались артиллерией лишь спорадически. Может быть, Сталинград падет на следующий день, свалившись к ногам Хубе как перезрелое яблоко? 2. Бои на подступах Татарская балка - T-34 прямо со сборочной линии - Контратака советской 35-й дивизии - Подтягивается корпус Зейдлица - Несокрушимая Бекетовка - Смелый маневр Гота - Оборона Сталинграда прорвана.

24 августа в 04.40 боевая группа Крумпена развернула атаку на Спартаковку - самый северный промышленный пригород Сталинграда - силами танков, гренадеров, артиллерии, саперов и минометчиков при поддержке бомбардировщиков "Штука".

Но противник, с которым им всем довелось столкнуться, оказался готов к встрече и выказывал все признаки решимости сражаться. На гренадеров и танкистов обрушился шквал огня. Пригород был очень хорошо защищен, каждый дом в нем превращен в крепость. Господствующую высоту, называвшуюся "большим грибом", покрывали доты, пулеметные гнезда и минометные установки. Оборону держали стрелковые батальоны и рабочее ополчение с заводов Сталинграда, а также части советской 62-й армии. Советские защитники стойко сражались за каждую пядь земли. В приказе, который получили они, четко и ясно говорилось: "Ни шагу назад!"

Два человека отвечали за выполнение приказа любой ценой генерал-полковник Андрей Иванович Еременко, командующий Сталинградским и Юго-Восточным фронтами, а также комиссар и член военного совета Никита Сергеевич Хрущев. Именно тогда, больше двадцати лет назад, офицеры 16-й танковой дивизии впервые услышали это имя от советских военнопленных.

С теми силами, которые имелись у немцев, взять Спартаковку не представлялось возможным. Советские укрепления казались неприступными. Решимость, проявленная советскими войсками в стремлении удержать свои позиции, выражается в том факте, что они даже начали атаку на северном фланге круговых оборонительных рубежей Хубе с целью ослабить немецкий натиск на Спартаковку. Боевые группы Дорнеманна и фон Ареншторфа с трудом сдерживали мощные атаки противника.

Новенькие T-34, некоторые без окраски и орудийных прицелов, вновь и вновь бросались вперед. Они шли в бой прямо со сборочной линии тракторного завода им. Дзержинского, часто с экипажами из рабочих. Некоторые T-34 пробились к самому штабу 64-го мотопехотного полка, и их пришлось уничтожать в ближнем бою.

Единственными, кому удалось неожиданным ударом достигнуть успеха, стали саперы, артиллеристы и экипажи противотанковых штурмовых орудий из боевой группы Штрельке, овладевшие пристанью большого железнодорожного парома на Волге и таким образом перерезавшие путь, пролегавший из Казахстана через Волгу к Сталинграду и далее к Москве.

Солдаты Штрельке окопались в виноградниках на берегу Волги. Ореховые деревья и каштаны скрывали немецкие пушки, которые препятствовали движению по реке и возможной попытке противника произвести высадку с противоположного берега.

Но, несмотря на все успехи, позиции 16-й танковой дивизии были весьма шаткими. Советские войска удерживали подступы к северным районам города и одновременно с помощью частей, подтянувшихся из района Воронежа, осуществляли натиск на рубежи круговой обороны дивизии. Все зависело от того, сумеют ли немцы обеспечить коридор через перешеек, и в 16-й с тревогой ожидали появления 3-й моторизованной дивизии.

Передовые части этой дивизии вышли с Донского плацдарма бок о бок с 16-й танковой дивизией 23 августа и двинулись в восточном направлении. В полдень их пути, однако, разошлись. В то время как 16-я продолжала наступать на северную часть Сталинграда, полки генерал-майора Шлёмера повернули на север, чтобы занять позиции прикрытия по Татарской балке в районе Кузьмичей.

Генерал двигался вперед с головным батальоном. В бинокль он увидел, как русские в спешке разгружают товарные составы на станции 564-й километр, к западу Кузьмичей.

– Атакуем!

Мотоциклисты и бронетехника 103-го танкового батальона устремились в бой. Артиллеристы 312-го армейского зенитного дивизиона выпустили несколько снарядов в поддержку атакующих. Русские колонны рассеялись.

В товарных составах находилось полным-полно разного рода полезных вещей из Америки. Все это прибыло через Атлантический и Индийский океаны через Персидский залив, Каспийское море, а затем вверх по Волге в Сталинград, а уже оттуда по железной дороге прямо на фронт, на 564-й километр. Теперь все это - прекрасные новенькие грузовики "форд", тягачи, джипы, ремонтное оборудование, мины и инженерно-саперное снаряжение - с благодарностью принимали солдаты 3-й моторизованной дивизии Шлёмера. Танки передового батальона продолжали продвижение, когда внезапно впереди появились пять T-34, по всей видимости с намерением отбить ценные подарки из США. Их 76-мм снаряды буквально падали в суп, которым собиралось пообедать командование дивизии. Генерал и начальник оперативного отдела бросили котелки и побежали в укрытие. К счастью, два танка из батальона застряли около товарных составов из-за повреждения гусениц. Они подбили два T-34 и спасли положение. Остальные три танка показали корму.

В то время как части Шлёмера шли позади 16-й танковой дивизии, сложилась опасная ситуация: советская 35-я стрелковая дивизия, усиленная танками, шла по перешейку с севера форсированным маршем. Задача ее, как стало известно из документов, добытых у перехваченного курьера, заключалась в том, чтобы блокировать немецкие плацдармы за Доном и открыть доступ на перешеек для подтягивавшихся частей Красной Армии.

Советская 35-я дивизия двигалась в южном направлении в тыл немецкой 3-й моторизованной дивизии. Она уже смяла тыловое охранение двух передовых дивизий танкового корпуса фон Витерсгейма, проложила себе путь между плацдармом, созданным немецким 8-м пехотным корпусом и немецкими войсками по Татарской балке, в результате чего не позволяла немецкой пехоте, которая только переправлялась через Дон и выдвигалась в коридор, соединиться с находившимися впереди своими частями.

В итоге тыловые коммуникации передовых немецких дивизий оказались перерезанными, вследствие чего дивизии эти оказались предоставленными сами себе. Правда, 3-я моторизованная и 16-я танковая дивизии успешно соединились, но теперь им двум приходилось образовывать круговую оборону длиной почти 30-километрового коридора, протянувшегося от Волги до Татарской балки, чтобы отражать со всех сторон советские атаки. Предметы снабжения приходилось доставлять самолетами Люфтваффе или же провозить через советские позиции под усиленным танковым конвоем.

Такая неудовлетворительная и критическая ситуация просуществовала до 30 августа. После чего наконец пехота 51-го корпуса генерала артиллерии фон Зейдлица выдвинулась силами двух дивизий на правый фланг. Также и 60-я моторизованная дивизия сумела все-таки пробиться в коридор с тяжелыми боями.

В результате к концу августа перешеек между Доном и Волгой оказался блокирован с севера. Создались условия для развертывания фронтального штурма Сталинграда, а обходной маневр танковой армии Гота с юга был теперь обеспечен от всяких нежелательных сюрпризов с северного фланга.

Весной 1942 г. генерал фон Зейдлиц-Курцбах получил дубовые листья к своему Рыцарскому кресту. Именно этот выдающийся командир мекленбургской 12-й пехотной дивизии пробил и прогрыз путь в Демянский котел и со своей корпусной группой освободил шесть дивизий графа Брокдорфф-Алефельдта из удушающих объятий противника.

Поэтому и теперь, в битве за Сталинград, Гитлер вновь возлагал большие надежды на личную храбрость и тактическое мастерство этого генерала, уроженца Гамбург-Эппендорфа, отпрыска выдающейся семьи прусских военных.

В конце августа Зейдлиц начал фронтальную атаку на центр Сталинграда силами двух дивизий, наносивших удар через перешеек из центра диспозиции 6-й армии. Первой целью стал Гумрак, аэропорт Сталинграда.

Пехотинцам приходилось нелегко. Советская 62-я армия заняла сильные и глубокоэшелонированные позиции на возвышенности вдоль долины реки Россошка. Эти рубежи являлись частью внутреннего пояса оборонительных сооружений Сталинграда, которые окружали город на расстоянии от 30 до 50 километров.

До 2 сентября этот рубеж сдерживал продвижение частей Зейдлица. Затем внезапно 3 сентября советские войска отступили, Зейдлиц преследовал их, прорвал последние русские позиции перед городом и 7 сентября находился восточнее Гумрака, всего в восьми километрах от городской черты Сталинграда.

Что произошло? Что заставило русских сдать свой внутренний и последний пояс обороны вокруг Сталинграда и оставить открытыми подступы к городу? Что же, может быть, их войска уже не в состоянии сражаться? Командование не контролирует ситуацию? Волнующие возможности.

Нет никаких сомнений в том, что данное обстоятельство в цепи событий сражения за Сталинград имело жизненно важное значение для происходившего в дальнейшем. Дела на этом участке фронта еще не получили должного освещения в немецких публикациях, посвященных Сталинграду, но исход боя за волжскую столицу, безусловно, зависел от тех сорока восьми часов - от того, что случилось 2 и 3 сентября. Судьба города, казалось, была предрешена.

Маршал Чуйков, тогда еще только генерал-лейтенант и заместитель командующего 64-й армией, в своих мемуарах проливает некоторый свет на тайну внезапного крушения русской обороны на сильно укрепленном рубеже вдоль речки Россошки. Объяснение нужно искать в решениях и действиях двух выдающихся противников в мобильной войне, каковой являлась битва за Сталинград, - Гота и Еременко.

Еременко, смелый и отчаянный и при этом и стратегически одаренный командующий Сталинградским фронтом, в своих последних воспоминаниях открывает несколько интересных деталей этого великого сражения. Мемуары Чуйкова заполняют белые пятна и высвечивают разные аспекты того, что происходило тогда под Сталинградом.

Генерал-полковник Гот, командующий 4-й танковой армией, теперь живущий в Госляре, где до войны он служил в гослярском стрелковом полку, так же как Гудериан и Роммель, дал возможность автору данной книги ознакомиться с планом и ходом проведения наступления, которое привело к крушению советского фронта.

В конце июля 4-я танковая армия Гота покинула Кавказский фронт и двинулась с юга через Калмыцкую степь к излучине Волги южнее Сталинграда. Целью броска было ослабить натиск противника на 6-ю армию Паулюса, которая даже тогда вела тяжелые бои с неприятелем в излучине Дона.

Но вновь, как уже случалось, германское Верховное командование удовлетворилось полумерами. Гот наступал с половиной своих войск: один из двух танковых корпусов - 40-й - пришлось оставить на Кавказском фронте. Таким образом, Гот располагал в итоге только 48-м танковым корпусом Кемпфа, насчитывавшим в своем составе одну танковую и одну моторизованную дивизию, а также тремя пехотными дивизиями 4-го корпуса фон Шведлера. Позднее Гот получил еще 24-ю танковую дивизию. Четыре пехотные дивизии румынского 6-го корпуса генерал-лейтенанта Драгалина были приданы Готу для прикрытия его фланга.

Советы мгновенно осознали, что атака Гота влечет за собой самую большую угрозу для Сталинграда. В конце концов танки его находились уже за Доном, тогда как 6-я армия Паулюса все еще вела бои с русскими к западу от реки.

Если бы Гот, наступавший из Калмыцкой степи, сумел овладеть излучиной Волги с господствующими высотами в районе Красноармейска и Бекетовки, участь Сталинграда была бы решена, и Волга - главная артерия снарбжения, по которой потоком текла американская помощь из Персидского залива, - была бы перерезана.

19 августа Гот вышел к самым южным рубежам обороны советской 64-й армии и с первой попытки смог осуществить прорыв в районе Абганерова. 24 и 14-я танковые, а также 29-я мотопехотная дивизия из танкового корпуса Кемпфа пробивались через вражеские позиции. Вслед за ними на левом фланге атаковали пехотинцы Шведлера.

Двадцатью четырьмя часами позже танкисты и гренадеры Гота атаковали высоты в районе Тундутова - краеугольный камень внутреннего кольца советской обороны Сталинграда.

На этих удобных и жизненно важных позициях генерал-полковник Еременко сосредоточил все имевшиеся силы. Танковые части советской 1-й танковой армии, полки советской 64-й армии, рабочее ополчение держали оборону на линии высот, укрепленных выстроенными в эшелоны проволочными заграждениями, бункерами, долговременными земляными огневыми точками. Красноармейск на волжской излучине находился всего в 15 километрах от Сталинграда.

Роты 24-й танковой дивизии атаковали вновь и вновь, возглавляемые опытными командирами и закаленными в боях вожаками боевых групп. Но успех не приходил к ним. Полковник Рибель, командир 24-го танкового полка, много лет бывший адъютантом Гудериана, погиб в бою. Полковник фон Ленгерке, командир 21-го мотопехотного полка, получил смертельное ранение в ходе атаки на железнодорожную ветку, ведущую в Красноармейск. Командиры батальонов, рот и старые бывалые унтер-офицеры гибли под дьявольским огнем оборонявшихся русских.

Видя все это, Гот остановил наступление. Он - холодный стратег, а не игрок - осознавал, что у атакующих недостаточно сил.

В своем боевом штабе в населенном пункте Плотовитое Гот сидел, склонившись над картами. Начальник штаба армии, полковник Фангор, вносил коррективы в расположение войск на карте в соответствии с последними донесениями. Всего за два часа до этого Гот побывал у генерала Кемпфа в штабе его корпуса и вместе с ним поехал к генералу Риттеру фон Гауэншильду, чтобы узнать об обстановке в 24-й танковой дивизии. Он также заглянул к генерал-майору Гейму в район железнодорожной станции Тингута. В балке, одном из обычных для Южной России глубоких оврагов, Гейм объяснил трудное положение, в котором очутилась 14-я танковая дивизия. Здесь дальнейшее продвижение также не представлялось возможным.

– Я должен разгрызть этот орех как-то по-другому, Фангор, - размышляя вслух, произнес Гот. - Мы просто истекаем кровью перед этими чертовыми высотами. Тут негде развернуться бронетехнике. Мы должны перегруппироваться и развернуть атаку где-то в другом месте, где-то далеко отсюда. Вот что, слушайте внимательно…

Генерал-полковник принялся развивать свою мысль. Фангор быстро чертил на карте, сверяя разведывательные донесения и измеряя расстояния.

– Наверное, такое возможно, - то и дело бормотал он негромко. Но план Гота Фангору не очень нравился, главным образом из-за потери времени на перегруппировку. Кроме того, для всех этих перемещений требовалось много горючего. А горючего оставалось мало. И все же эти "чертовы высоты" перед Красноармейском и Бекетовкой надо было как-то взять, поскольку они господствовали над всей южной частью города и подступами к нему. Точно такие же аргументы против перегруппировки выдвигал и генерал Кемпф. Но в итоге командующий убедил обоих - и Фангора и Кемпфа.

Гот связался с группой армий. У него состоялся получасовой разговор с Вейхсом. Вейхс согласился и пообещал прибыть лично для обсуждения оперативно-тактических вопросов и в особенности проблемы обеспечения горючим.

Все пришло в движение: забегали с донесениями связные, залились беспрестанными трелями телефоны. Весь личный состав штаба носился на "последней передаче". Осуществлялась операция по перегруппировке.

Незаметно для противника Гот ночью снял с фронта свои танковые и механизированные части и заменил их пехотинцами саксонской 94-й дивизии. Смелым броском, похожим на рокировку в шахматах, он за две ночи провел свои подвижные войска в тылу 4-го корпуса и сосредоточил их в 50 километрах за линией фронта, в районе Абганерово, построив в широкий клин для атаки.

29 августа эта армада совершенно неожиданно для противника ударила в северном направлении во фланг советской 64-й армии. Вместо того чтобы прорываться к волжской излучине через мощные укрепления Бекетовки и Красноармейска, где противник собрал большое количество танков и артиллерии, Гот намеревался обойти эти позиции и вражеские войска к западу от Сталинграда, чтобы повернуть и ударить на высоты к югу от города обходным маневром, одновременно устраивая западню для левого крыла советской 64-й армии.

Началась операция поразительно успешно. Совместно с пехотинцами 4-го корпуса подвижные части 30 августа прорвались через рубежи внутреннего кольца Сталинграда в районе Гавриловки и смяли тыловые позиции советской артиллерии. К вечеру 31 августа Гауэншильд со своей 24-й танковой дивизией вышел к железнодорожной линии Сталинград-Карповка, неожиданно продвинувшись на 30 километров в глубину вражеской обороны.

В результате изменилась вся картина. Для немцев открылась великолепная возможность. Теперь они могли не просто захватить высоты в районе Бекетовки и Красноармейска, но и окружить западнее Сталинграда две советские армии - 62 и 64-ю. К успеху оставалось только руку протянуть, надо было лишь, чтобы подвижные части 6-й армии быстро выдвинулись на юг на соединение с формированиями Гота, и ловушка захлопнется. Смелая операция Гота предоставляла шанс уничтожить две вражеские армии, прикрывавшие Сталинград.

Командование группы армий немедленно осознало открывавшиеся возможности. В приказе генералу Паулюсу, переданном по рации в полдень 30 августа, говорилось:

"Ввиду того обстоятельства, что сегодня в 10.00 4-я танковая армия захватила плацдарм в Гавриловке, теперь все зависит от того, сможет ли 6-я армия, несмотря на тяжелые оборонительные бои, которые ей приходится вести, сосредоточить максимально возможные силы для атаки в генеральном южном направлении… с целью уничтожения вражеских войск к западу от Сталинграда во взаимодействии с 4-й танковой армией. Это решение предполагает совершенное оголение второстепенных участков фронта". Когда 31 августа в группе армий, кроме того, получили сообщение о глубоком прорыве 24-й танковой дивизии западнее Воропонова, Вейхс 1 сентября послал Паулюсу следующий приказ, в котором формулировались многие детали и который, нет сомнения, служил в качестве напоминания. В его пункте 1 сказано: "Решительный успех, достигнутый 4-й танковой армией 31.8, предоставляет возможность для нанесения сокрушительного поражения противнику южнее и западнее линии Сталинград-Воропоново-Гумрак. Важно, чтобы соединение двух армий осуществилось быстро, с целью последующего захвата центра города".

4-я танковая армия реагировала стремительно. В тот же день, 1 сентября, генерал Кемпф повел 14-ю танковую и 29-ю мотопехотную дивизии в направлении Питомника, совершенно оголив участки, которые до того удерживала 24-я танковая дивизия.

Но 6-я армия не пришла. Даже в такой ситуации генерал Паулюс не нашел способа высвободить свои подвижные войска для броска на юг, ввиду мощного советского натиска на его северный фронт. Он не считал возможным успешно удерживать северный рубеж без противотанковых штурмовых орудий, а также небольшого числа танков и штурмовых орудий даже при поддержке самолетов штурмовой авиации 8-го авиакорпуса. Паулюс боялся, что, если он сформирует танковую группу из пяти танковых батальонов 14-го танкового корпуса для выдвижения на юг, северный фронт у него рухнет.

Возможно, он был прав. Возможно, другое решение стало бы авантюрой. В любом случае величайшая возможность оказалась упущенной. Двадцатью четырьмя часами позже, утром 2 сентября, боевая разведка 24-й танковой дивизии установила, что перед позициями немцев противника не осталось. Русские отступили с южного рубежа точно так же, как в тот же день они оставили рубежи перед корпусом Зейдлица на западном участке обороны. Что побудило русских к совершению этого неожиданного шага?

Генерал Чуйков, заместитель командующего 64-й армией, разглядел опасную ситуацию, которая сложилась в результате прорыва Гота, и поспешил сообщить об этом генерал-полковнику Еременко. Еременко не только осознал угрозу, но действовал молниеносно, совершенно не так, как в подобных положениях обычно реагировало неуклюжее советское командование. Еременко принял трудное и рискованное - вместе с тем единственно верное - решение оставить заранее подготовленные рубежи обороны. Он пожертвовал опорными пунктами, проволочными заграждениями, противотанковыми препятствиями и пехотными окопами ради спасения своих дивизий, которым в противном случае грозило бы окружение, и отвел две армии на новые, наскоро оборудованные позиции у самой городской окраины.

Операция показала, сколь последовательно придерживался противник новой тактики, принятой советским Верховным Главнокомандованием ранее летом. Русские стремились ни в коем случае не допустить окружения крупных соединений. Ради своих новых принципов они шли на риск потерять Сталинград.

Во второй половине дня 2 сентября генерал Паулюс в конечном итоге решил отправить подвижные части 14-го танкового корпуса на юг, и 3 сентября пехотинцы корпуса Зейдлица соединились с головными танковыми частями Гота. Так котел, который намеревалось создать командование группой армий 30 августа, был создан, и крышка его захлопнулась, однако внутри не оказалось войск противника. Маневр осуществился на сорок восемь часов позднее. Промедление стоило немцам Сталинграда. Но тогда еще никто об этом не догадывался.

В связи со сложившейся ситуацией командование группы армий приказало Паулюсу и Готу развить успех и как можно быстрее захватить город. 3. Прорыв в город Генерал Лопатин хочет оставить Сталинград - Генерал Чуйков клянется Хрущеву - Полки 71-й пехотной дивизии штурмуют центр Сталинграда Гренадеры 24-й танковой дивизии на главном железнодорожном вокзале Последняя бригада Чуйкова - Десять решающих часов - Гвардейцы Родимцева.

Прямо посредине города Сталинграда протекает река Царица. Ее глубокое устье разрезает город на северную и южную части. Когда Царицын переименовали в Сталинград, Царица сохранила свое название, она и теперь, когда Сталинград стал Волгоградом, осталась Царицей. В 1942 г. знаменитое или печально знаменитое русло Царицы стало местом стыка между армиями Гота и Паулюса. По нему флангам двух армий предстояло быстро выдвинуться к Волге. По всему казалось, что противник ведет лишь арьергардные бои и собирается вот-вот оставить город.

Из мемуаров маршала Чуйкова мы узнаем, в сколь катастрофичном положении находились две советские армии в Сталинграде после того, как сдали позиции на подступах к городу. Даже опытные командиры считали, что шансов удержать Сталинград практически нет. Генерал Лопатин, командующий 62-й армией, полагал, что отстоять его будет невозможно, и потому решил оставить город. Но когда Лопатин попытался осуществить свое намерение, его начальник штаба, генерал Крылов, отказался дать свое согласие и отправил срочный рапорт Хрущеву и Еременко. Лопатина освободили от командования, хотя трусом он ни в коем случае не был.

Понять решение Лопатина нетрудно, если только ознакомиться с тем, что рассказывает в своих воспоминаниях Чуйков по поводу ситуации в Сталинграде и около него. Чуйков пишет: "Было больно от того, что приходится сдавать эти последние километры и метры под Сталинградом и видеть превосходство противника в числе, военном искусстве и инициативности".

Маршал описывает, как искали спасения рабочие совхозов, где располагались различные штабы 64-й армии. "По дорогам к Сталинграду и к Волге шли толпы. Снялись с мест семьи колхозников и рабочих совхозов, вместе со скотиной. Они все шли к переправам через Волгу, гнали перед собой животных и несли на спинах свои пожитки. Сталинград пылал. Слухи о том, что немцы в городе, только усиливали панику".

Так выглядела сложившаяся обстановка. Но Сталин не собирался сдавать город без кровопролитной борьбы. Он послал одного из своих верных соратников, пламенного большевика Никиту Сергеевича Хрущева, на фронт как члена военного совета, чтобы он сплотил солдат и офицеров двух армий и гражданское население на последний бой - бой до конца. Пожертвовать собой, чтобы отстоять город Сталина, должно было стать делом чести каждого коммуниста.

Трехтомная история Второй мировой войны генерал-лейтенанта Платанова содержит некоторые данные, наглядно иллюстрирующие ситуацию: 50 000 гражданских лиц добровольцами записались в народное ополчение, 75 000 жителей поступило на службу в 62-ю армию, 3000 девушек было мобилизовано в качестве медсестер, телефонисток и радисток, 7000 комсомольцев в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет получили оружие и влились в боевые части. Все стали солдатами. Рабочие являлись на поле боя с оружием, которое выпускали на заводах, где работали. Орудия, произведенные на заводе "Баррикады", едва сойдя с конвейера, устанавливались на территории завода и открывали огонь по врагу. В роли артиллерийской прислуги выступали сами же рабочие завода.

12 сентября Еременко и Хрущев вверили генералу Чуйкову командование 62-й армией, которой с момента отстранения Лопатина руководил начальник штаба, Крылов, и поручили оборону крепости на Волге. Выбор был превосходный. Едва ли Хрущев и Еременко смогли найти лучшего командующего, чем Чуйков, - жесткого, честолюбивого, наделенного талантами стратега и невероятно целеустремленного. Ему не довелось пережить катастроф, выпавших на долю Красной Армии в 1941 г., потому что в то время Чуйков находился на Дальнем Востоке. Его переполняли нерастраченные силы и не преследовали призраки пережитых потерь, как многих из его товарищей.

12 сентября ровно в 10.00 Чуйков докладывал о прибытии Хрущеву и Еременко в штабе фронта в Ямах, маленькой деревне на дальнем, левом берегу Волги. Интересно, что беседу вел Хрущев, а не Еременко, командующий.

Согласно мемуарам Чуйкова, Хрущев сказал: "Генерал Лопатин, бывший командующий 62-й армией, считает, что его армия не может удержать Сталинград. Но отступать больше нельзя. Поэтому его и освободили от занимаемой должности. По согласованию с Верховным Главнокомандующим, военный совет фронта предлагает вам, товарищ Чуйков, принять на себя командование 62-й армией. Как вы понимаете вашу задачу?"

"Вопрос застал меня врасплох, - пишет Чуйков, - но у меня не было времени на обдумывание, и я сказал: "Сдача Сталинграда нанесет удар по моральному духу нашего народа. Я клянусь не сдавать города. Мы удержим Сталинград или умрем там". Н.С.Хрущев и A.И.Еременко посмотрели на меня и сказали, что я верно понимаю свою задачу".

Через десять часов корпус Зейдлица начал штурм центра Сталинграда. Командный пункт армии Чуйкова на высоте 102 разрушила бомба, и генералу вместе со всем штабом, поваром и официанткой пришлось перемещаться в блиндаж в устье Царицы поблизости от Волги.

На следующий день, 14 сентября, солдаты 71-й пехотной дивизии генерала фон Гартманна находились уже в городе. Неожиданным броском они ворвались в центр и пробили узкий коридор к берегу Волги.

В тоже самый час панцергренадеры 24-й танковой дивизии атаковали часть города, расположенную южнее устья Царицы, прокладывая себе путь через кварталы старого Царицына, захватили железнодорожный вокзал, а 16 сентября батальон фон Гейдена также вышел к Волге. Части 14-й танковой и 29-й моторизованной дивизий заняли позиции между Бекетовкой и Сталинградом в пригороде Купоросное с 10 сентября, отрезав город и реку с юга. Только в северной части города Чуйков продолжал держаться.

– Нам нужно выиграть время, - сказал он своим командирам. - Время, чтобы подтянуть резервы, время, чтобы измотать немцев. Время - кровь, заметил он, перефразируя американскую аксиому: время - деньги.

Время действительно было кровью. Вся суть происходившего в ходе битвы за Сталинград выражена одной этой короткой фразой.

Глинка, повар Чуйкова, вздохнул с облегчением, когда смог попасть на свою кухню в блиндаже. Над головой у него находилось десять метров земли. Не в силах сдержать радости, он сказал официантке:

– Тася, голубка ты моя, тут в наш суп не будут сыпаться осколки. Ни один снаряд не пробьет такую крышу.

– А вот и пробьет, - отозвалась Тася, знавшая, чего боится Глинка. Однотонная бомба спокойно пробьет ее - генерал сам так говорил.

– Однотонная бомба? А таких что, много? - забеспокоился повар.

Тася успокоила его:

– Один шанс из миллиона. Только если она попадет прямо в наш блиндаж. Так сказал генерал.

Шум сражения проникал в глубокие подземные помещения лишь издали. Потолок и стены покрывали доски. В блиндаже насчитывалось примерно десять комнат для работников штаба армии. Прямо в центре находилась большая комната для генерала и начальника штаба. Один из выходов так называемой царицынской землянки, построенной летом для штаба фронта, вел к устью Царицы возле высокого берега Волги, а другой заканчивался на улице Пушкина. К дощатой стене в кабинете Чуйкова крепился нарисованный от руки план Сталинграда размерами примерно три на два метра - штабная оперативная карта. Фронта больше не было; расстояния на оперативной карте измерялись не в километрах, а в метрах. Борьба велась за углы улиц, кварталы и отдельные здания.

Генерал Крылов, начальник штаба Чуйкова, вносил последние изменения в картину происходящего, обозначая атакующие немецкие войска синим, а оборонительные позиции русских красным цветом. Синие стрелки подбирались все ближе и ближе к штабу.

– Батальоны Семьдесят первой и Двести девяносто пятой пехотных дивизий яростно атакуют Мамаев курган и главный железнодорожный вокзал. Их поддерживает Двести четвертый танковый полк, который входит в состав Двадцать второй танковой дивизии. Двадцать четвертая танковая дивизия сражается у южного железнодорожного вокзала, - доложил Крылов.

Чуйков внимательно рассматривал план города.

– Чем закончились наши контратаки?

– Они выдохлись. Немецкие самолеты опять висят над городом с рассвета. Они нигде не дают нашим войскам развернуться.

Связной доставил описание обстановки от командира 42-й стрелковой бригады, полковника Батракова. Крылов взял карандаш и очертил полукруг вокруг боевого штаба.

– Фронт уже меньше чем в километре от нас, товарищ командующий, сообщил он в подчеркнуто официальной манере.

Всего меньше километра. Было 12.00 14 сентября. Чуйков понимал, что хочет сказать Крылов. В резерве у них осталась одна танковая бригада из девятнадцати T-34. Бросить или не бросить ее в бой?

– Какова обстановка на левом фланге в южном городе? - спросил Чуйков.

Крылов протянул синюю стрелку, обозначавшую немецкую 29-ю моторизованную дивизию, за Купоросное. Пригород пал. Тюрингцы генерала Фремерая продолжали наступать в направлении элеватора. Деревообрабатывающие производства и завод пищевых консервов находились уже на захваченной немцами территории. Линия советской обороны тянулась только от южной паромной пристани до высокого здания элеватора. Чуйков снял трубку телефона и позвонил в штаб фронта. Он описал положение Еременко. Еременко сказал ему:

– Ты должен удержать центральный речной порт и пристань любой ценой. Верховное Главнокомандование направляет к вам Тринадцатую гвардейскую стрелковую дивизию. В ней десять тысяч человек, это ударное соединение. Обеспечьте доступ на плацдарм в течение еще двадцати четырех часов и постарайтесь не потерять паромной пристани в южной части города.

Бисерины пота покрывали лоб Чуйкова. В блиндаже было не продохнуть.

– Так, Крылов, собирай всех, кого сможешь. Офицеров штаба командирами боевых частей. Мы должны удержать переправу для гвардейцев Родимцева.

Последняя бригада из девятнадцати танков пошла в бой - один батальон перед штабом армии, откуда он мог прикрыть главный железнодорожный вокзал и речной порт, а второй на линию между элеватором и южной паромной пристанью.

В 14.00 генерал-майор Родимцев, легендарный боевой командир и Герой Советского Союза, появился в штабе армии, окровавленный и покрытый грязью. Он едва ушел от преследовавших его немецких истребителей. Родимцев доложил, что его дивизия стоит на левом берегу реки и переправится через Волгу ночью, и, нахмурившись, принялся разглядывать синие и красные линии на плане города.

В 16.00 Чуйков вновь говорил с Еременко по телефону. До наступления ночи оставалось пять часов. В своих мемуарах Чуйков описывает, что чувствовал и о чем думал в те пять часов: "Смогут ли наши потрепанные и измотанные части на центральном участке продержаться еще десять или двенадцать часов? Это заботило меня в тот момент более всего. Если солдаты и офицеры не сумеют справиться с этой почти нечеловеческой задачей, 13-й гвардейской стрелковой дивизии не удастся переправиться, и она лишь станет свидетелем горькой трагедии".

Вскоре после наступления сумерек в штабе появился майор Хопка, командир последнего резерва, развернутого в районе речного порта. Он доложил:

– Один-единственный T-34 еще сохранил способность стрелять, но уже не может передвигаться. От бригады осталось человек сто.

Чуйков холодно посмотрел на майора:

– Собирай своих людей вокруг танка и держи подходы к порту. Если пропустишь немцев туда, я тебя расстреляю.

Хопка погиб в бою, как и половина бывших с ним людей. Но оставшиеся держались.

Наконец пришла ночь. Все офицеры штаба находились в порту. Когда роты гвардейской дивизии Родимцева переправились через Волгу, они немедленно вступили в боевые действия в главных точках обороны, с тем чтобы сдержать продвижение 71-й пехотной дивизии и остановить 295-ю пехотную дивизию на Мамаевом кургане, господствующей высоте 102. То были самые решающие часы. Гвардейцы Родимцева не позволили немцам взять центр Сталинграда 15 сентября.

Их жертва спасла Сталинград. Через двадцать четыре часа бомбардировщики "Штуки", артиллерийские снаряды и пулеметные очереди разнесли 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию вдребезги.

В южном городе сражалась другая гвардейская дивизия - 35-я под командованием полковника Дубянского. Ее резервные батальоны подтягивались на паромах с левого берега Волги к южной пристани и немедленно пускались в бой против головных частей 29-й моторизованной пехотной дивизии с целью удержать линию между пристанью и элеватором.

Но пикировщики "Штуки" 8-го авиакорпуса генерал-лейтенанта Фибига засыпали батальоны бомбами, а то, что от них осталось, угодило в жернова между 94-й пехотной и 29-й мотопехотной дивизиями. Только на элеваторе, полном пшеницы, ожесточенные бои продолжались еще какое-то время: огромное бетонное здание представляло собой настоящую крепость, за каждый этаж которой шли яростные схватки. Там, среди дыма и запаха тлевшего зерна, штурмовые команды и саперы 71-го пехотного полка вели битву с остатками советской 35-й гвардейской стрелковой дивизии.

Утром 16 сентября обстановка на плане города в кабинете Чуйкова вновь выглядела плохо. 24-я танковая дивизия захватила южный железнодорожный вокзал, повернула на запад и разгромила вражескую оборону вдоль окраины города и холма, где располагались казармы. Кровопролитные бои продолжались на Мамаевом кургане и в районе главного железнодорожного вокзала.

Чуйков позвонил Никите Сергеевичу Хрущеву, члену военного совета фронта:

– Еще несколько дней таких боев, и армии конец. Мы опять остались без резервов. Совершенно необходимы две или три свежие дивизии.

Хрущев связался со Сталиным. Сталин выделил две полностью укомплектованных ударных части из личного резерва - бригаду морской пехоты, состоявшую из закаленных в боях моряков с Севера, и танковую бригаду. Танковую бригаду применили в центре города, чтобы обеспечить работу речного порта, через который на фронт поступало снабжение. Морскую пехоту развернули в южном городе. Эти два войсковых формирования 17 сентября спасли фронт от крушения.

В тот день германское Верховное командование поставило под командование 6-й армии все немецкие части и соединения, действовавшие на Сталинградском фронте. Таким образом, 48-й танковый корпус был выведен из состава 4-й танковой армии Гота и поставлен под командование генерала Паулюса. Гитлер проявлял нетерпение:

– Нужно закончить работу - овладеть городом окончательно.

Почему взять город не удалось, несмотря на то что немецкие танкисты, гренадеры, саперы, бойцы истребительно-противотанковых батарей и зенитчики упорно сражались за каждый дом, объясняют следующие данные. Благодаря решительной борьбе Хрущева за последние резервы Красной Армии, в период между 15 сентября и 3 октября Чуйков получал одну дивизию за другой - всего шесть свежих, полностью укомплектованных и снаряженных пехотных дивизий, две из них гвардейские. Все эти войска развертывались на руинах центра Сталинграда, на заводах, фабриках и в промышленных районах северного города, превращенных в самые настоящие крепости.

Немецкое наступление на город на начальной стадии вели семь дивизий измотанные боями соединения, ослабленные неделями боев между Доном и Волгой. Ни на каком из этапов в боях за город с немецкой стороны не участвовало больше десяти дивизий.

Совершенно верно, что и отважная некогда сибирская 62-я армия тоже не была такой же сильной, как в начале боев. Силы ее, физические и моральные, были ослаблены кровопролитными операциями и отступлениями. В начале сентября на бумаге считалось, что она состоит из пяти дивизий, пяти танковых и четырех стрелковых бригад - всего где-то девять дивизий. Звучало это значительно, но, например, в 38-й механизированной бригаде осталось 600 человек, а в 244-й стрелковой дивизии - только 1500 солдат и офицеров. Иными словами, меньше полка.

Неудивительно, что генерал Лопатин не считал возможным защитить Сталинград с такой армией, предлагая отойти на другую сторону Волги. Но решимость стоит многого, и военное счастье, которое так часто следует за отважным командиром, не раз меняло исход сражений и в прошлые времена.

К 1 октября Чуйков, преемник Лопатина, располагал уже одиннадцатью дивизиями и девятью бригадами - то есть примерно пятнадцатью с половиной дивизиями, - не считая рабочей гвардии и ополченцев.

С другой стороны, немцы господствовали в воздухе. 8-й авиакорпус генерала Фибига совершал в день в среднем 1000 боевых вылетов. В своих воспоминаниях Чуйков вновь и вновь подчеркивает катастрофический эффект применения немецких пикирующих бомбардировщиков Ju-87 и штурмовиков против защитников города. Скопления войск для контратак подверглись разгрому, опорные пункты превращались в руины, линии коммуникации перерезались, ровнялись с землей командные пункты.

Но что толку от успехов "летающей артиллерии", если у пехоты не хватало сил сломить последнее сопротивление противника? Правда, после того, как разрешилась ситуация на Дону, 6-я армия смогла подтянуть 305-ю пехотную дивизию и заменить ею одну из наиболее вымотанных дивизий 51-го армейского корпуса. Но генерал Паулюс не получил ни единой свежей дивизии. За исключением пяти инженерно-саперных батальонов, по воздуху доставленных из Германии, все пополнения, которые получали его обескровленные полки, брались из зоны ведения боевых действий армии. Осенью 1942 г. у германского Верховного командования на всем Восточном фронте не осталось резервов. Серьезные кризисы наметились на участках всех групп армий от Ленинграда до Кавказа.

На севере генерал-фельдмаршалу фон Манштейну приходилось использовать главные силы бывших крымских дивизий для контратак против советских войск, пробивавших глубокие бреши в немецком фронте. После ожесточенных оборонительных боев на Волхове, продолжавшихся до 2 октября, группа армий "Север" оказалась вынужденной отвоевывать себе пространство для развертывания в первой битве за Ладожское озеро.

В районе Сычевка-Ржев генерал-полковник Модель применял все свое мастерство и использовал все части для того, чтобы не дать русским прорваться. Ему противостояли три советские армии.

В центре и на южном фланге Центрального фронта генерал-фельдмаршал фон Клюге аналогичным образом был вынужден бросать в бой все силы, чтобы не пустить советские войска к Смоленску.

И наконец, на перевалах Кавказа и на Тереке войска группы армий "A" в преддверии пугающих холодов приближавшейся зимы вновь прилагали все усилия, чтобы овладеть черноморским побережьем и нефтяными месторождениями Баку.

В то же время немало дивизий находилось во Франции, в Бельгии и в Голландии. Солдаты их коротали время за картами. Гитлер, который постоянно недооценивал русских, сделал ровно противоположную ошибку, переоценив западных союзников. Уже осенью 1942 г. он страшился англо-американского вторжения. Американская, британская и советская тайные службы питали эти опасения умно сеемыми слухами об открытии второго фронта. Искусно созданный призрак вторжения с запада, который материализовался лишь спустя двенадцать месяцев, уже приковал к месту двадцать девять немецких дивизий, включая превосходно экипированные "Лейбштандарт" и 6 и 7-ю танковые дивизии. Двадцать девять дивизий! Четвертая их часть могла бы переломить ситуацию на Сталинградско-Кавказском фронте. 4. Последняя линия фронта вдоль утеса Чуйков ускользает из подземного выхода около Царицы - Южный город в руках немцев - Секрет Сталинграда: крутой берег реки - Элеватор Хлебозавод - "Теннисная ракетка" - Девять десятых города завоевано немцами.

В ночь с 17 на 18 сентября Чуйков оставил глубокий блиндаж, защищавший штаб от бомб, около Царицы. Фактически это было бегством, поскольку ближе к полудню гренадеры нижнесаксонской 71-й пехотной дивизии дивизии, тактическим знаком которой служил лист клевера, - внезапно появились на улице Пушкина возле входа в бункер. Офицеры штаба Чуйкова схватили автоматы. Подземное убежище быстро заполнялось ранеными и солдатами, отставшими от своих частей. Водители, вестовые и офицеры искали способа укрыться в блиндаже под разными предлогами, в основном "чтобы обсудить неотложные дела". Поскольку в подземных помещениях отсутствовала вентиляция, скоро в них стало невозможно дышать от дыма, нестерпимой духоты и вони. Ничего не оставалось, как только убраться оттуда.

Охрана штаба прикрывала отход командующего, покидавшего блиндаж через второй выход - тот, что вел к Царице. Но даже тут уже появлялись солдаты из штурмовых команд 191-го пехотного полка майора Фредебольда. Прихватив с собой только самые ценные документы и оперативную карту, Чуйков, тайно пробравшись через занятую немцами территорию к берегу Волги, в ночном тумане вместе с Крыловым переправился на восточный берег на лодке.

После этого Чуйков в бронированном катере немедленно вернулся на западную сторону к верхней пристани в северном городе. Здесь в пещере в отвесном утесе, возвышавшемся на 200 метров над рекой позади завода "Баррикады", в "мертвой зоне" для немецкой артиллерии, командующий расположил свой новый командный пункт. Сеть блиндажей в отвесном склоне связывали хорошо замаскированные ходы сообщения.

Кухня Глинки разместилась в смотровом люке выводящего канала завода "Баррикады". Официантке Тасе приходилось проделывать поистине акробатические трюки, таская свои кастрюли и котелки по стальной лестнице колодца наружу и пробегая с ними по мостику вдоль обрыва к блиндажу командующего.

Правда, количество едоков, которых приходилось обслуживать Глинке и Тасе, значительно сократилось. Многие старшие офицеры, включая заместителей Чуйкова по артиллерии, инженерно-саперным войскам, по бронетехнике и механизированным войскам, тихонько смылись в ходе переезда штаба и остались на левом берегу Волги. "Мы не проронили и слезинки по ним, - пишет Чуйков. - Воздух без них стал чище".

Перемещение, которое произвел командующий сталинградской обороной, символизировало перенос боевых действий на север города, удержать южную и центральную части которого уже не представлялось возможным.

22 сентября поднялся занавес в последнем акте сражения за южный город. Штурмовые команды 29-й моторизованной пехотной дивизии во взаимодействии с гренадерами 94-й пехотной и 14-й танковой дивизий пошли на последний приступ элеватора. Когда саперы взорвали входы, горстка советских морских пехотинцев пулеметного взвода сержанта Андрея Хозяинова, наполовину обезумевшие от жажды, сдались в плен. Они оказались последними, кто уцелел в том аду.

Солдаты 2-го батальона советской 35-й гвардейской дивизии лежали в руинах бетонного здания, задохнувшиеся от гари и дыма, обожженные или разорванные на куски. Двери были заложены кирпичами - таким образом командиры и комиссары делали отступление или бегство невозможными.

Аналогичным образом немцы взяли и южную паромную пристань на Волге. Гренадеры саксонской 94-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Пфайффера дивизии, тактическим знаком которой служили скрещенные клинки как на майсенском фарфоре, - патрулировали берег Волги на южной оконечности города.

В центре Сталинграда, в его сердце, советское противодействие в общем и целом почти полностью прекратилось. Осталось лишь несколько очагов сопротивления, где среди развалин главного железнодорожного вокзала и у пристани большого парового парома в центральном речном порту продолжали держать отчаянную оборону остатки советских 34 и 42-го стрелковых полков.

Если применять в оценках традиционные критерии ведения уличных боев, к 27 сентября Сталинград можно было уже считать завоеванным. 71-я пехотная дивизия, например, вышла к Волге по всей ширине своего фронта: 211-й пехотный полк - к югу от устья Минины, 191-й пехотный полк - между устьями Минины и Царицы и 194-й пехотный полк - к северу от Царицы.

Бои теперь велись главным образом в северной части города, где находились рабочие поселки и промышленные предприятия. Названия их вошли не только в военную, но и в мировую историю вообще - завод по производству артиллерийских орудий "Баррикады", металлургический комбинат "Красный Октябрь", тракторный завод им. Дзержинского, химкомбинат "Лазурь" со своей печально знаменитой "теннисной ракеткой", как из-за своей формы назывались железнодорожные подъездные пути предприятия. Все это были "форты" промышленного города Сталинграда.

Бои за северный Сталинград превосходили своей ожесточенностью и кровопролитностью все сражения войны. По решимости, с которой бились солдаты, по плотности войск, сосредоточенных на сравнительно малой территории, и концентрации огня битва эта вполне сравнима с величайшими сражениями времен Первой мировой войны, особенно с Верденом, где на протяжении шести месяцев 1916 г. полегло более полумиллиона немецких и французских солдат. За северный Сталинград дрались в ближнем бою - резались в рукопашной. Русские, которые лучше немцев умели действовать в обороне, выигрывали из-за преимуществ грамотной маскировки и из-за того, что сражались на родной земле. Кроме того, они имели больше опыта в уличных боях и в особенности в боях на баррикадах. И наконец, Чуйков находился под личным присмотром Хрущева и потому догнал советскую оборону до температуры красного каления. Когда та или иная рота переправлялась через Волгу в Сталинград, солдаты слышали три лозунга, которые должны были служить им руководством к действию: Каждый человек - крепость!

За Волгой для нас земли нет!

Выстоять или умереть! Это была тотальная война. Это было реальное воплощение в жизнь тезиса "Время - это кровь". Хронист 14-й танковой дивизии, Рольф Грамс, тогда майор и командир 64-го мотоциклетного батальона, приводит весьма примечательный фрагмент битвы: "Шло жуткое изматывающее сражение на земле и под землей, на руинах, в подвалах, в канализационных тоннелях большого города и на промышленных предприятиях - война человека против человека. Танки взбирались на горы обломков и мусора, скрежетали гусеницами между разрушенных заводских зданий, стреляли прямой наводкой по остовам домов и узким заводским дворам… Но все это еще было терпимо. Гораздо хуже обстояло дело с глубокими оврагами в песчанике, спускавшимися к самой Волге, откуда противник, бывало, бросал в бой новые войска. На другой стороне реки, в густых лесах пологого восточного берега противник перемещался невидимо, его батареи и части пехоты были скрыты от наших глаз. Но тем не менее враг находился там, стреляя через реку и что ни ночь переправляя подкрепления своим в разрушенный до основания город".

Советские тыловики беспрерывно доставляли через реку все необходимое для оборонявшихся. Свежая кровь постоянно притекала в город по жизненно важной артерии, которой являлась Волга, и это представляло собой острейшую проблему для немцев. За крутым обрывом берега Волги, куда не доставали снаряды немецкой артиллерии, располагались советские штабы, полевые госпитали, склады боеприпасов. Здесь по ночам осуществлялись высадка живой силы и выгрузка техники. Тут находились исходные позиции для контратак. Сюда выходили каналы сточных сооружений промышленных предприятий и городской канализации, теперь пересохшие и превратившиеся в ходы, которые вели в немецкий тыл. Советские штурмовые отряды проползали по ним, осторожно открывали люки и выводили на огневые позиции пулеметы. Внезапные очереди косили огнем тыловиков и солдат частей обеспечения в тылу у наступающих немецких частей. Через минуту советские диверсанты вновь спускались в колодец, закрывали его за собой и исчезали.

Немецкие боевые части, которым поручалось обезопасить тыл от подобных вылазок, оказывались бессильными что-либо предпринять. Обрывистый западный берег Волги стоил глубокоэшелонированных рубежей обороны с бетонными бункерами, защищающими от бомб и снарядов. Часто во время боевых операций немецкие полки отделяло от волжского берега всего несколько сотен метров.

В своем эссе, посвященном боям за Сталинград, генерал Дёрр совершенно справедливо замечает: "Те несколько сот метров перед Волгой имели решающее значение как для нападавших, так и для оборонявшихся".

Путь к этому жизненно важному берегу в северном Сталинграде вел через укрепленные рабочие поселки и промышленные здания. Они представляли собой преграду на дороге к Волге. Понадобилась бы целая глава для описания этих операций. Несколько характерных примеров наглядно показывают героизм, который проявляли солдаты с обеих сторон.

В конце сентября генерал Паулюс попытался генеральным штурмом одним за другим овладеть последними бастионами Сталинграда. Но сил для полномасштабной атаки на всю промышленную зону ему не хватало.

Закаленная в сражениях 24-я танковая дивизия из Восточной Пруссии, наступавшая с юга через аэродром, захватила жилые микрорайоны заводов "Красный Октябрь" и "Баррикады". Танковый полк и части 389-й пехотной дивизии также заняли микрорайон тракторного завода им. Дзержинского, а 18 октября проложили себе путь на кирпичный завод. Солдаты из Восточной Пруссии вышли к обрывистому берегу Волги. Наконец-то на данном участке удалось достигнуть цели. Затем дивизия вновь выдвинулась на юг в район химкомбината "Лазурь" и железнодорожных подъездных путей "теннисная ракетка".

24-я выполнила поставленную задачу. Но какой ценой! Каждый из гренадерских полков по составу равнялся теперь не более чем батальону, а из того, что осталось от танкового полка, можно было собрать лишь усиленную роту боевых бронированных машин. Экипажи, лишившиеся танков, сражались как пехотинцы в стрелковых ротах.

Огромный тракторный завод имени Дзержинского, одно из крупнейших танковых производств Советского Союза, штурмовали 14 октября солдаты из гессенской 389-й пехотной дивизии генерала Енеке и полки саксонской 14-й танковой дивизии. Через руины зданий на необъятном заводском дворе гренадеры 14-й ударили к Волге, повернули на юг, ворвались на артиллерийский завод "Баррикады" и таким образом оказались в непосредственной близости от командного пункта Чуйкова.

Развалины громадных сборочных цехов тракторного завода стали местом, где вновь и вновь вспыхивали очаги советского сопротивления, которые приходилось шаг за шагом подавлять 305-й пехотной дивизии из Баден-Вюртемберга, с озера Констанс, переброшенной в Сталинград с Донского фронта 15 октября и задействованной для захвата тракторного завода. Солдаты с озера Констанс вели беспрерывные бои с ротами советской 308-й стрелковой дивизии полковника Гуртьева. Операция являла собой превосходную иллюстрацию слов, записанных в дневнике генералом Чуйковым: "Штабную карту заменил план улиц города, набросок лабиринта каменных развалин, некогда бывших заводом".

24 октября 14-я танковая дивизия вышла к заданной цели - хлебозаводу на южном углу завода "Баррикады". Атаку возглавлял 64-й мотоциклетный батальон. В первый день боев капитан Заувант поддержал штурм первого здания частями своего 36-го танкового полка.

25 октября штурм второго здания захлебнулся под яростным заградительным огнем русских. Унтер-офицер Эссер сидел на корточках за подбитой бронемашиной. Через дорогу на углу здания лежал убитый командир. В десяти шагах позади него взводный командир - тоже мертвый. Рядом с ним тихо стонал раненный в голову командир отделения. В мгновение Эссера охватила ярость. Он вскочил и закричал:

– Вперед!

Взвод последовал за ним. От здания их отделяло всего 60 метров - 60 метров открытой местности без укрытия. Но они дошли. Пригибаясь, они перебежками устремились вдоль стены, пробили в ней брешь подрывным зарядом и вползли внутрь. У окон на противоположной стороне сидели русские и стреляли по двору. Падая под очередями немецких автоматов, они даже не успели понять, что произошло.

Теперь следующая дверь. Солдаты осторожно поднялись по бетонной лестнице. У каждого дверного проема стояло по человеку.

– Руки вверх!

Ошалевшие русские подняли руки. Таким образом Эссер всего с двенадцатью солдатами овладел зданием, взяв восемьдесят пленных, захватив противотанковую пушку и шестнадцать станковых пулеметов. Сотни убитых советских солдат остались лежать на зловещем поле боя, в которое превратилось второе здание хлебозавода.

Через дорогу, где располагались административные строения, сражался с противником капитан Домашк, возглавлявший остатки 103-го стрелкового полка. Все ротные командиры погибли.

Из штаба бригады прислали лейтенанта Штемпеля, так что хотя бы одного офицера можно было поставить командиром роты. Унтер-офицер ввел его в курс дела.

Через секунду Штемпель с мотоциклистами бросился в атаку между железнодорожной линией и полуразвалившейся стеной. Впереди пикировщики "Штуки" подавляли очаги сопротивления противника. Не успели отгреметь взрывы бомб, как немецкие солдаты ворвались на руины административных зданий и подступы к крутому волжскому берегу.

Но осталось всего два с половиной десятка человек. А из оврагов от реки поднимались новые массы советских солдат. Раненые с повязками под командованием штабных офицеров, водители транспортных средств, даже матросы с паромов. Они падали на землю под автоматными и пулеметными очередями, точно сухие осенние листья. Но они шли и шли.

Штемпель отправил связного:

– Без подкреплений мне не продержаться!

Вскоре прибыло семьдесят человек, присланных передовым командованием. Вел их лейтенант. Двумя днями спустя все семьдесят были либо убиты, либо ранены. Солдаты 103-го стрелкового полка под командованием Штемпеля оказались вынуждены отойти и оставить берег реки.

Несмотря ни на что, к тому моменту в руках немцев находилось около четырех пятых Сталинграда. Ближе к концу октября, когда вестфальская 16-я танковая дивизия и пехотинцы 94-й пехотной дивизии смогли наконец овладеть пригородом Спартаковкой, за которую ожесточенные бои шли еще с августа, и разгромить советские 124 и 149-ю стрелковые бригады, немцы стали контролировать уже девять десятых территории города.

Советская 45-я стрелковая дивизия перед штабом Чуйкова на обрывистом утесе удерживала лишь узкую полоску земли, приблизительно 200 метров шириной. Южнее, на развалинах металлургического завода "Красный Октябрь", русские владели только развалинами восточного блока, сортировочным и сталелитейным цехами и трубопрокатным станом. Здесь за каждый камень упорно дрались солдаты и офицеры 39-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Гурьева. За каждый угол, каждый склад металлолома штурмовым командам 94-й и 79-й пехотных дивизий приходилось платить кровью. Контакт с 14-й танковой дивизией на севере поддерживали роты 100-й стрелковой дивизии, которую в конце сентября перебросили с Дона в Сталинград, - еще одна иллюстрация того, как ради овладения пруклятым городом Сталинградом повсюду обнажался длинный Донской фронт. Южнее от металлургического завода "Красный Октябрь" противник удерживал только химкомбинат "Лазурь" с его подъездными путями в виде теннисной ракетки, а также временный плацдарм у паромной пристани в центральном порту.

К началу ноября в руках Чуйкова оставалась лишь одна десятая часть Сталинграда - несколько заводских зданий и несколько километров берега реки. 5. Катастрофа на Дону Тревожные сигналы с фланга 6-й армии - Мыши уничтожают танки Ноябрь - месяц катастроф - Возобновление штурма волжского берега - Крушение румынского участка фронта - Сражение в тылу 6-й армии - Прорыв также и на юге от Сталинграда - 29-я моторизованная пехотная дивизия атакует - Русские в Калаче - Паулюс летит в котел.

Сталинград расположен на той же параллели, что и Вена, Париж или Ванкувер. На этой широте погода в начале ноября довольно теплая. Поэтому генерал Штеркер, командир 11-го корпуса, дислоцированного на большой излучине Дона, все еще носил легкую шинель, когда отправлялся в штаб австрийской 44-й пехотной дивизии - дивизии "Хох-унд-Дойчмайстер".

В полях солдаты занимались уборкой картофеля и кормовой свеклы, заготавливали сено и солому - делали запасы на зиму.

11-му корпусу генерала Штеркера отводилась задача прикрытия левого фланга Сталинграда вдоль большой излучины Дона. Но длина "Донской петли" составляла 100 километров - нельзя удерживать 100-километровую полосу силами трех дивизий. В результате генералу пришлось занимать позиции по хорде дуги. Так он сокращал протяженность рубежа примерно на 50 километров, но одновременно отдавал советским войскам участок излучины в районе Кременской.

Генерал-лейтенант Батов, командующий советской 65-й армией, немедленно воспользовался открывшейся возможностью, перешел Дон и обосновался на сравнительно глубоком плацдарме на южном берегу. Полки Батова ежедневно наносили удары по дивизиям Штеркера в попытке привести к крушению немецкий фланг на Дону.

Но дивизии Штеркера занимали выгодные позиции. Так, например, полковник Бойе, принимая командира корпуса в штабе 134-го пехотного полка и сознавая то, как разумно построена его оборона на высотах позади реки, мог с чистой душой заверить начальство:

– Здесь ни один русский не пройдет, господин генерал.

Штеркер попросил подробно докладывать ему обо всем, особенно о том, что заметят с наблюдательного пункта дивизии на опушке небольшого леска к юго-западу от Сиротинской с конца октября, не упуская ни малейшей детали.

С опушки открывался превосходный вид на другой берег Дона. Через стереотрубу можно было различить позиции немецкого 8-го корпуса почти до самой Волги. Но самое главное, вражеский тыл лежал словно на ладони, будто бы нарисованный на рельефной карте. И конечно, наблюдатели видели многое очень многое: нескончаемыми потоками днем и ночью живая сила и техника русских текла к Дону как в район напротив фронта Штеркера, так и граничащей с ним слева румынской 3-й армии.

В штабе корпуса ежевечерне с тревогой фиксировали данные донесений наблюдателей. Сведения подтверждали и пилоты разведки 4-го воздушного флота. Каждое утро Штеркер направлял сообщения в Голубинскую, где дислоцировался штаб генерала Паулюса. Паулюс, в свою очередь, с конца октября докладывал обо всем в группу армий.

В докладе группы армий в ставку фюрера говорилось: "Русские разворачиваются глубоко на фланге 6-й армии".

На этом фланге вдоль Дона рядом с корпусом Штеркера по фронту протяженностью около 150 километров располагалась румынская 3-я армия. За ней следовала итальянская 8-я армия и далее венгерская 2-я армия.

– Господин генерал, почему такой широкий участок обороняют только румынские войска? - спрашивали своего командира штабные офицеры. Они ничего не имели против румын - те были храбрыми солдатами, - но все знали, что со снаряжением у них настоящая беда, даже хуже, чем у итальянцев. Оружие их годилось разве что для антикварной лавки, им не хватало мощного противотанкового вооружения, система снабжения работала плохо. Ни для кого это не являлось секретом.

Но маршал Антонеску, глава румынского государства - точно так же, как и Муссолини, - настаивал на том, что те войска, которые его страна смогла направить на Восточный фронт, должны действовать только как единые части и только под командованием своих офицеров. Гитлер неохотно соглашался, хотя предпочел бы последовать совету собственных генералов, предлагавших применить "композитный" метод - т.е. перемежать немецкие и союзнические части, с тем чтобы первые служили в качестве "твердых слоев". Но из-за опасения ранить национальные чувства союзников Германии от подобной идеи пришлось отказаться. В результате фланговое прикрытие основного немецкого воинского контингента в районе Сталинграда, насчитывавшего в своем составе тринадцать пехотных дивизий, три механизированные дивизии и три танковые дивизии, осуществляли иностранные армии, боевая эффективность которых находилась ниже требуемого уровня.

Естественно, Гитлер тоже читал доклады о сосредоточении советских войск перед фронтом румынской армии. На оперативных совещаниях румынский генерал-полковник Думитреску предупреждал об опасности и просил о том, чтобы румынской 3-й армии придали противотанковые и танковые части или же позволили сократить протяженность фронта. Подобные идеи вызывали особенное негодование Гитлера. Сдавать территории было не в его обычае. Он хотел удержать все, забывая о том, что еще Фридрих Великий справедливо говаривал: "Тот, кто собирается защищать все, не сможет защитить ничего".

Оценивая ситуацию на Дону осенью 1942 г., Гитлер черпал уверенность и оптимизм в документе, подготовленном для него главным штабом армии, документе, до сих пор широкой известности не получившем. В нем говорится, что отчет аналитиков отдела штаба "Иностранные армии Востока" по состоянию на 9 сентября 1942 г. свидетельствует об отсутствии у русских сколь-либо значительных оперативных резервов на Восточном фронте. В это Гитлер с готовностью верил. Так зачем же уступать территорию?

Что же до просьбы румынской стороны о противотанковой и танковой поддержке, Гитлер считал это разумным. Но единственное крупное формирование, которым располагало командование для направления в район за румынской 3-й армией, не считая нескольких частей ПВО, танковых и стрелковых батальонов и армейской артиллерии, был 48-й танковый корпус генерал-лейтенанта Гейма - одна немецкая и одна румынская танковая дивизия, - а также части 14-й танковой дивизии. Корпус временно вывели из состава 4-й танковой армии и перебросили в район южнее Серафимовича.

В обычных условиях немецкий танковый корпус представлял собой довольно значительную боевую единицу, более чем соответствующую задачам поддержки пехотной армии. Его вполне хватило бы для прикрытия угрожаемого фронта румынской

3-й армии. Но корпус Гейма являлся чем угодно, только не корпусом. Главные силы его составляла немецкая 22-я танковая дивизия, которая располагалась в тылу итальянской 8-й армии с сентября для отдыха и пополнения. Вразрез с планами Генерального штаба сухопутных войск переукомплектование дивизии немецкими танками, призванными заменить чешские, было произведено только частично, и на тот момент соединение располагало лишь незначительным количеством Т III и Т IV. Более того, несколько месяцев назад дивизии пришлось расстаться со своим 140-м мотопехотным полком под началом полковника Михалика, отправив его в распоряжение 2-й армии, действовавшей в районе Воронежа. Там "бригаду Михалика" переформировали в 27-ю танковую дивизию. В итоге танковый инженерно-саперный батальон дивизии несколько месяцев принимал участие в уличных боях в Сталинграде.

Важно помнить об этих фактах, чтобы понять, какими частями - а вернее, тенями частей - германское Верховное командование собиралось встретить вполне реальную угрозу румынскому фронту на Дону.

Осознавал ли все это Гитлер? Поставили ли его в известность о том, что 22-я танковая дивизия еще недоукомплектована? Есть все признаки того, что ему об этом не докладывали.

10 ноября в штаб корпуса и в 22-ю танковую дивизию пришли приказы о передислокации дивизии на участок румынской 3-й армии. Последние части 22-й дивизии начали выдвижение на юг к "Донской петле" 16 ноября. Им предстояло пройти 250 километров по снегам в мороз.

Но ни то, ни другое не стало на сей раз главной сложностью. Словно бы проклятие лежало на этом танковом корпусе: один отвратительный сюрприз следовал за другим.

Занимая позиции на "тихом фронте", 22-я танковая дивизия почти не получала горючего для подготовки личного состава и эксплуатационных проверок техники. Соответственно, техника 204-го танкового полка стояла рассредоточенная в тылу итальянского фронта на Дону, замаскированная в камышах и практически недвижимая. Танки находились в глубоких окопах, защищенные от мороза соломой. Танкистам не удалось убедить начальство в том, что механизированные части должны гонять свою технику даже в периоды отдыха, для чего требуется горючее. Горючего они не получили, а потому проверять двигатели не могли. Вот в таком состоянии полковник фон Оппельн-Брониковский нашел 204-й танковый полк незадолго до выступления. Когда прибыл неожиданный срочный приказ и танки пришлось поспешно выводить из окопов, удалось завести моторы только 39 из 104 машин, да и то с трудом. На марше вышли из строя еще 34: у них глохли двигатели, а у многих не поворачивались башни. Короче говоря, испортилось электрооборудование.

Что же произошло? Ответ сногсшибательно прост. Мыши, которые завелись в соломе, прикрывавшей покоившиеся в окопах танки, пробрались внутрь их в поисках пищи и съели резиновую изоляцию проводов. В результате перестала работать электрика - отказало зажигание, стало невозможно изменять углы горизонтальной и вертикальной наводки башенных орудий. Несколько танков даже загорелось из-за коротких замыканий и искр. А поскольку беда никогда не приходит одна, едва часть отправилась в путь, резко упала температура, а у танкового полка не оказалось специальных траков для ведения боевых действий зимой. Траки просто потерялись где-то на длинном пути к Дону.

В результате танки бросало на дороге из стороны в сторону, они скользили и продвигались крайне медленно. 204-ю танковую ремонтную роту в поход из-за нехватки горючего не взяли, что означало невозможность произвести никакой крупный ремонт на марше.

Вместо 104 танков, записанных в документах группы армий за 22-й танковой, дивизия вышла на исходные позиции в районе боевых действий 48-го танкового корпуса, имея 31 боевую бронированную машину. Позднее подтянулось еще 11. Таким образом, 19 ноября дивизия могла похвастаться 42 единицами бронетехники - которых было как раз достаточно для того, чтобы объединить танки, бронетранспортеры и мотоциклетные части, равно как и моторизованные батареи в танковую боевую группу под командованием Оппельна.

Второе крупное соединение из состава корпуса - румынская 1-я танковая дивизия - располагало на 19 ноября 108 танками. Но 98 из них являлись чешскими Т-38 ч - превосходными бронированными боевыми машинами, но уступавшими по броневой защите и вооружению даже легким советским танкам. Таким образом, "композитный" метод, призванный усиливать румынскую 3-ю армию на Среднем Дону "твердыми слоями" немецкой бронетехники, в середине ноября в действительности никого и никак не усиливал. А именно на этом участке сосредоточивались силы русских армий.

Ноябрь 1942 г. стал месяцем катастроф. 4 ноября Африканская армия Роммеля подверглась сильнейшему удару британских частей Монтгомери под Эль-Аламейном и оказалась вынуждена ради собственного спасения отступать от Египта к Триполи. Через четыре дня армия вторжения Эйзенхауэра высадилась в тылу у немецких войск на западном побережье Северной Африки и начала продвижение к Тунису.

Эффект, вызванный шоком в Африке, ощущался на всех фронтах Германии. Гитлеру пришлось даже оккупировать Южную Францию, остававшуюся до того не занятой немецкими войсками. В результате четыре превосходно экипированных подвижных соединения - 7-я танковая дивизия и дивизии войск СС "Лейбштандарт", "Рейх" и "Мертвая голова", которые в противном случае можно было бы использовать на Восточном фронте, - оказались связанными во Франции. Против огневой мощи и боевой численности этих четырех дивизий Чуйков со своими частями на волжском берегу не продержался бы и сорока восьми часов.

9 ноября Гитлер вернулся в Берхтесгаден после визита в подвал Лёвенброй в Мюнхене, где уверял своих товарищей по путчу 1923 г.:

– Никакая сила на земле не заставит нас уйти из Сталинграда!

Теперь Йодль вручил ему последние донесения. Из них становилось ясно, что русские войска развертываются не только к северо-западу от Сталинграда, на Среднем Дону, перед румынской 3-й армией, но также и к югу от так отчаянно оспариваемого воюющими сторонами города, где два корпуса румынской 4-й армии прикрывали фланг 4-й танковой армии Гота. Советские передвижения, о которых докладывали из разных источников, указывали на скорое нападение.

Хмурясь, Гитлер изучил донесения и склонился над картой. Хватало одного взгляда, чтобы понять, как высока ставка. Сосредоточения советских войск вдоль флангов Сталинградского фронта осуществлялись с целью охвата и окружения 6-й армии.

Несмотря на сохранившуюся у него тенденцию недооценивать советские резервы, Гитлер все же осознал угрозу, которая создавалась на растянутых участках, где располагались румынские войска.

– Если бы фронт там удерживали немецкие соединения, я бы и секунды не беспокоился на данный счет, - заявил он. - Но тут дело другое. Шестая армия должна покончить со всем этим и быстро овладеть оставшимися частями Сталинграда.

Быстрых действий - вот чего хотел Гитлер. Он заботился о том, чтобы положить конец ситуации, в которой столько дивизий со стратегической точки зрения совершенно бесполезно топтались на одном месте; он хотел обрести оперативный простор.

– Мне хорошо известно, с какими трудностями вам приходится сталкиваться в боях за Сталинград, и то, что вам не хватает подкреплений, сказал фюрер по рации в разговоре с генералом Паулюсом 16 ноября. - Но и русским будет куда тяжелее теперь, когда по Волге идет лед. Если мы с толком воспользуемся этим периодом, в будущем нам не придется проливать так много крови. Поэтому я рассчитываю, что командиры вновь продемонстрируют свою энергичность, которую они не раз показывали в прошлом, а солдаты станут сражаться с прежней отвагой, чтобы пробиться к Волге, по крайней мере взяв артиллерийский и металлургический заводы и овладев этими частями города.

Гитлер совершенно справедливо упоминал о сложностях, возникших у русских из-за льда на реке. Это же подтверждают и записи генерал-лейтенанта Чуйкова. В связи со сложившейся для советской 62-й армии оперативной обстановкой и с трудностями со снабжением Чуйков в своем дневнике замечает:

"14 ноября. В войсках не хватает боеприпасов и продовольствия. Дрейфующий лед лишает нас сообщения с левым берегом".

"27 ноября. Пришлось приостановить подвоз боеприпасов и эвакуацию раненых".

Советское командование стало задействовать для доставки боеприпасов и продовольствия через Волгу самолеты По-2. Но пользы от применения самолетов было немного, поскольку пилотам приходилось сбрасывать грузы на полосу шириной всего в 100 метров. Малейшая ошибка, и груз попадал или в реку, или в руки немцев. 17 ноября Паулюс приказал зачитать командирам частей и соединений послания Гитлера, в которых тот призывал армию к скорейшему взятию Сталинграда. 18 ноября штурмовые команды сталинградских дивизий возобновили наступление. Они надеялись, что это будет последний удар.

Вновь они - измотанные солдаты 50, 162, 294 и 336-го инженерно-саперных батальонов - бросались на русские позиции. Гренадеры 305-й пехотной дивизии выскакивали из укрытий, стремились вперед короткими перебежками, с подсумками, полными гранат, держа оружие на взводе. Пригибаясь, они тащили пулеметы и минометы по взрыхленной воронками земле через лабиринты в развалинах заводских построек. Скапливаясь вокруг самоходных зениток, прячась за танками и штурмовыми орудиями, они атаковали под вой сирен "Штука" и грохот вражеских пулеметов. Промокшие насквозь от дождя и мокрого снега, грязные, в превратившейся в лохмотья форме, они штурмовали вражеские позиции у паромной пристани, на хлебозаводе, у элеватора и на подъездных путях "теннисная ракетка". В первый день они "отвоевали" у противника где 30, где 50, где даже 100 метров. Они теснили врага - медленно, но верно. Еще двадцать четыре часа, может быть, сорок восемь, и дело будет сделано.

Однако на следующее утро, 19 ноября, на самой заре, как раз тогда, когда немцы возобновили свое упорное продвижение через руины заводских зданий и обломки кирпичной кладки, штурмуя баррикады из старых орудийных стволов русских пушек, бросая подрывные заряды в люки канализации, медленно прокладывая себе путь к волжскому берегу, русские начали свое наступление на позиции румынской 3-й армии на Дону, в 150 километрах к северо-западу.

Генерал-полковник фон Рихтгофен, командующий 4-м воздушным флотом, записал в своем дневнике: "И снова русские сумели мастерски воспользоваться плохой погодой. Дождь, снег и холодный туман сделали невозможными любые действия Люфтваффе на Дону".

Советская 5-я танковая армия наносила удар из района Серафимовича точно в том месте, где должен был располагаться немецкий танковый корпус, но находилась в действительности только его тень - корпус Гейма. Советские войска наступали силами двух танковых корпусов, одного кавалерийского корпуса и шести стрелковых дивизий. Одновременно слева от 5-й танковой армии устремлялась в южном направлении из района Клетской советская 21-я армия - один танковый корпус, один гвардейский кавалерийский корпус и шесть стрелковых дивизий.

Такое количество советских корпусов звучит угрожающе. Но, как правило, численность личного состава в советских армиях равнялась численности личного состава полного немецкого корпуса, а советский корпус был более или менее сравним с дивизией, советская же дивизия - с немецкой бригадой. Генерал-полковник Гот как-то очень верно заметил: "Мы переоцениваем силы русских на фронте, но неизменно недооцениваем их резервы".

Предваряла советское наступление восьмидесятиминутная массированная артиллерийская подготовка. Затем из густого тумана появились первые волны атакующих. Румынские батальоны храбро сопротивлялись. Более того, 1-я кавалерийская дивизия и полки румынской 6-й пехотной дивизии под началом генерала Михаила Ласкария упорно сражались и удерживали свои позиции.

Но скоро румыны оказались в ситуации, к которой не были готовы. Они стали жертвой того, что Гудериан назвал "боязнь танков", - поддались панике, в которую впадают пехотинцы, не привыкшие сражаться с вражеской бронетехникой. Танки противника, прорвавшиеся через румынские рубежи, внезапно появились у них в тылу. Кто-то закричал: "Вражеские танки в тылу!" - и обороняющихся охватил ужас. Они побежали. К несчастью, действия румынских артиллеристов в значительной мере парализовал туман - прицельная стрельба стала практически невозможной.

К середине дня 19 ноября наметились все признаки катастрофы. Целые дивизии румынского фронта - в особенности 13, 14 и 9-я пехотные дивизии рассыпались в прах, солдаты бежали.

У них в тылу Советы осуществляли бросок на запад в направлении Чира, на юго-запад и на юг. Теперь же, однако, их войска повернули на юго-восток. Стало очевидным, что цель противника - выход в тыл 6-й армии.

Вот тут и настало время сказать свое слово 48-му танковому корпусу. Но у формирований генерала Гейма сразу все не заладилось. Группа армий приказала корпусу контратаковать в северо-восточном направлении к Клетской - т.е. действовать против пехоты советской 21-й армии, располагавшей 100 танками. Но не успела техника прийти в движение, как в 11.30 из ставки фюрера прибыл приказ, отменявший предыдущий: теперь корпусу предстояло атаковать на северо-запад, где противник осуществлял куда более опасный прорыв силами подвижных формирований советской 5-й танковой армии в районе Блинов-Песчаный. Поворот на сто восемьдесят градусов! Поддерживать действия 48-го корпуса должны были три дивизии румынского 2-го корпуса сильно потрепанные и потерявшие всякое желание сражаться части.

С наступлением ночи 19 ноября танковое острие советского наступления углубилось в брешь в районе Блинова на 50 километров.

Немецкий корпус - особенно танковая группа полковника фон Оппельн-Брониковского из состава 22-й танковой дивизии - осуществил блестящий маневр, развернувшись на 180 градусов и ударив на бронетехнику противника в районе Песчаного. Но тут ущерб, нанесенный мышами, дал себя знать в полной мере; форсированный марш по обледеневшим оврагам без специальных зимних траков неминуемо вел к дальнейшему росту потерь. В результате храбрая, но невезучая дивизия прибыла на поле боя в район Песчаного, имея всего двадцать танков. К счастью, поблизости оказался дивизион противотанковых самоходных орудий. Отвага расчетов немецких противотанковых орудий, вступавших в огневые дуэли с вражескими танками, помогла сломать бронированное острие советского наступления.

Двадцать шесть T-34 остались гореть перед наскоро занятыми позициями. Если бы только слева и справа оказался один танковый полк - всего однин танковый полк, - красная буря могла быть остановлена там - в самом опасном месте. Но ни справа, ни слева не было никого - никого, кроме бегущих румын. Советские войска валом лились в образовавшиеся бреши.

22-я танковая дивизия, которая не располагала никакими танковыми частями, за исключением группы Оппельна, имела только истребительно-противотанковые штурмовые орудия, один мотопехотный батальон и несколько батарей, оказалась под угрозой окружения. Ей пришлось отходить.

В результате румынская 1-я танковая дивизия, которая отважно сражалась под командованием генерала Раду восточнее, оказалась отделенной от 22-й танковой дивизии. Корпус был расколот и утратил боевую мощь. В группе армий увидели опасность и спешно отправили по рации распоряжение румынской 1-й танковой дивизии повернуть на юго-запад и соединиться с группой Оппельна. Но у корпуса Гейма все продолжало не ладиться - так, точно на нем лежало какое-то проклятье. Немецкая радиостанция, действовавшая в составе румынской 1-й танковой дивизии, была выведена из строя, и сигнала командование не получило. В результате вместо того, чтобы повернуть на юго-запад, храбрая дивизия продолжала сражаться фронтом в северном направлении. В то время как русское наступление на юго-восток не встречало противодействия.

Намерения командования советских войск становились совершенно очевидными. Русские рвались к Калачу, а немцы уже не имели возможности помешать им в этом. Ядро румынской 3-й армии находилось на грани распада, личным составом все больше и больше овладевала паника. За четыре дня армия потеряла 75 000 человек, 34 000 лошадей и все тяжелое снаряжение пяти дивизий.

Советское наступление строилось по четкому и глубоко продуманному плану, по образу и подобию немецких охватывающих маневров 1941 г. В то время как северный клин с двумя остриями прорубался через смятенные части румынской 3-й армии, 20 ноября второй клин ударил в южный фланг Сталинградского фронта с исходных позиций в районе Бекетовка-Красноармейск и двух других районов сосредоточения, расположенных южнее.

И здесь для наступления Советское Главнокомандование выбрало участок, на котором располагались румынские соединения - 6 и 7-й корпуса. Еременко начал прорыв силами двух полностью механизированных корпусов, а также кавалерийского корпуса и шести стрелковых дивизий из состава советских 57 и 51-й армий. Между двумя этими армиями скрытно действовал 4-й механизированный корпус, состоявший из ста танков. Как только будет осуществлен прорыв, задачей корпуса становился стремительный и широкий охватывающий маневр в направлении Калача.

Западнее Красноармейска ядро советской 57-й армии вступило в боевое соприкосновение с румынской 20-й дивизией, с первого удара разгромив ее танковыми и моторизованными батальонами.

Складывалась опаснейшая ситуация, поскольку удар был нацелен прямо и по кратчайшему пути в тыл немецкой 6-й армии.

Но тут мы видим, на что способна одна-единственная опытная и хорошо снаряженная немецкая дивизия, а также то, что участвовавшие в советском наступлении армии вовсе не являлись выдающимися по боевым качествам войсковыми объединениями.

Когда случилось несчастье, закаленная в боях 29-я моторизованная дивизия из Тюрингии и Гессена располагалась в степи примерно в 50 километрах к юго-западу от Сталинграда как резерв группы армий. Ее сняли со Сталинградского фронта в конце сентября, полностью укомплектовали боевым личным составом и держали для запланированного ставкой фюрера броска к Астрахани. В начале ноября, ввиду трудного положения на Кавказском фронте, она получила приказ через танковую армию Гота подготовиться к отправке на Кавказ к концу ноября. Таким образом, 29-я изготовилась для весеннего наступления. (В начале ноября германским Верховным командованием, несмотря на обстановку в Сталинграде, владел огромный оптимизм.) Вскоре после того примерно тысяча военнослужащих дивизии отправилась на отдых в Германию.

19 ноября эта полностью укомплектованная личным составом дивизия под командованием генерал-майора Лейзера стала настоящим подарком судьбы для немцев. Поскольку генерал-полковник Гот не мог связаться с группой армий по телефону, он действовал по собственному почину и в 10.30 20 ноября отправил дивизию Лейзера, занимавшуюся подготовкой личного состава, навстречу частям советской 57-й армии, прорвавшейся к югу от Сталинграда.

29-я устремилась в бой. 129-й танковый батальон шел впереди широким клином из пятидесяти пяти Т III и Т IV. По флангам двигались истребительно-противотанковые штурмовые орудия, позади - гренадеры на бронемашинах, а за ними - артиллерия. Невзирая на туман, они продвигались вперед на гром орудий.

Командиры танков высовывались из башенных люков. Видимость не превышала 100 м. Внезапно туман рассеялся.

В этот момент командиры поспешили изготовиться к бою. Прямо впереди, всего в 400 м, приближалась советская танковая армада 13-го механизированного корпуса. Люки захлопнулись. Зазвучали знакомые слова команды:

– Орудие на двенадцать часов. Бронебойным. Дальность четыреста. По скоплению вражеских танков. Беглый огонь!

Засверкали вспышки выстрелов, загрохотали 75-мм танковые пушки. Снаряды нашли цель. Вспыхнули костры из неприятельской бронетехники. Советские танки смешались. Необходимость принимать быстрые решения в случае внезапного изменения обстановки не была их коньком. Они кружили один вокруг другого, сбивались в кучу, откатывались назад и загорались от немецких снарядов.

Тут появился новый объект. На небольшом расстоянии на железнодорожном пути стояли товарные составы, из которых выгружалась советская пехота. Русских доставляли на передовую по рельсам.

Артиллерийские дивизионы 29-й моторизованной дивизии отыскали многообещающую цель и начали отрабатывать по ней. Атака советской 57-й армии захлебнулась.

Но не успели немцы благополучно заделать эту брешь, как пришло известие о том, что в 30 километрах южнее, на участке румынского 6-го корпуса, в центре вдоль южного фланга прорвалась советская 51-я армия, которая продолжала продвижение на Сеты силами своего подвижного 4-го корпуса. Наступил критический момент. 29-я моторизованная дивизия находилась в отличной форме. Если бы эта часть смогла продолжить свою оборону, ударив на юго-запад во фланг советского механизированного корпуса, располагавшего примерно девятью десятками танков, по всей видимости, заделать дыру удалось бы и здесь. Поэтому генерал-полковник Гот приготовился нанести второй удар, на сей раз во фланг корпуса генерал-майора Вольского.

Но тут, 21 ноября, из группы армий пришел приказ: прекратить атаки, занять оборонительные позиции для защиты южного фланга 6-й армии. 29-ю дивизию вывели из состава 4-й танковой армии Гота и вместе с 4-м корпусом генерала Енеке передали в подчинение 6-й армии. Но генералу Паулюсу о том, что 29-я моторизованная дивизия находится теперь под его командованием, сообщили не ранее 22 ноября.

Таким образом, эту превосходную боевую часть, обладавшую значительным ударным потенциалом, отвели назад и задействовали исключительно для обороны и прикрытия, словно пехотную дивизию, хотя в действительности оборонять и прикрывать ей было нечего. Конечно, классические военные принципы требуют защищать угрожаемый неприятелем фланг армии, но в том данном конкретном случае командованию группы армий следовало бы понять, что южный клин советского наступления в тот момент нацеливался вовсе не на Сталинград, а на Калач, с целью соединиться с северным клином на Дону и захлопнуть ловушку за 6-й армией.

Группу армий Вейхса обвиняли, и справедливо, в стратегии постепенного решения - стратегии, суть которой "решать проблемы по мере их поступления". Конечно, легко быть мудрым потом. По всей вероятности, командование группы армий не осознавало, какова цель атак русских. Тем не менее исправно работавшая разведка должна была выяснить истинный смысл происходившего в течение нескольких часов. 4-й механизированный корпус генерал-майора Вольского тем временем продвинулся к Сетам. Тут еще до темноты русские заняли позиции для отдыха. Они остановили свое продвижение. По какой причине? Ответ довольно любопытен.

Неожиданное появление 29-й моторизованной дивизии на поле боя лишило командира советского корпуса генерал-майора Вольского, который получил сообщение по рации о беде, постигшей советскую 51-ю армию, самообладания. Он опасался атаки где-нибудь по своему длинному незащищенному флангу. Он боялся как раз того, что намеревался сделать Гот. Поэтому он остановил продвижение своих частей, хотя командующий армией требовал от него продолжения наступления. Только 22 ноября, когда ожидавшейся атаки немцев не последовало и когда Вольский получил от Еременко категорический приказ продолжить продвижение, корпус повернул на северо-запад и спустя двадцать четыре часа вышел к Калачу на Дону.

Цепь событий показывает, что целенаправленный удар 29-й моторизованной дивизии и частей корпуса Енеке мог бы изменить ситуацию и предотвратить окружение 6-й армии с юга. Но когда во время крупных прорывов поступали верные разведывательные донесения? Что еще хуже, в те решающие дни и ночи Паулюс и его начштаба почти все время находились в процессе движения.

21 ноября Паулюс перенес штаб своей армии из Голубинской на Дон, в Гумрак, ближе к Сталинградскому фронту. Тем временем сам, сопровождаемый начальником штаба Артуром Шмидтом, вылетел в Нижне-Чирскую, поскольку там в точке, где Чир впадает в Дон, - для его армии была построена хорошо оборудованная штаб-квартира с прямой связью с группой армий, Главным штабом сухопутных войск и ставкой фюрера. Нижне-Чирская рассматривалась как зимняя штаб-квартира 6-й армии - на период после захвата Сталинграда.

Паулюс и его начальник штаба намеревались использовать развитые средства связи в штабе в Нижне-Чирской, чтобы всесторонне ознакомиться с обстановкой перед своим переездом в Гумрак. Не вызывало ни тени подозрения - как не вызывает и по сей день, - что Паулюс хотел оказаться вне котла, подальше от своего штаба. Но Гитлер совершенно ясно неправильно понял намерения и мотивы, двигавшие командующим 6-й армией. Не успел Паулюс прибыть в Нижне-Чирскую, как Гитлер категорическим образом потребовал его возвращения в котел.

Генерал-полковник Гот тоже оказался в Нижне-Чирской утром 22 ноября по приказу командования группы армий, с целью обсудить обстановку с Паулюсом, которого нашел раздраженным и совершенно убитым унизительным приказом Гитлера. Лицо военного-интеллектуала приобрело болезненное выражение, Паулюса очень заботила ситуация, складывавшаяся вокруг его армии. Между тем начштаба генерал-майор Шмидт был само спокойствие. Он постоянно звонил то одному, то другому, то третьему боевому командиру, собирал информацию, стараясь нарисовать картину намерений неприятеля и обсудить меры оборонительного порядка. Он был типичным спокойным, хладнокровным профессиональным штабным офицером. Ему предстояло доказывать силу своего характера на протяжении двенадцати лет советского плена.

Данные, которые Шмидт наносил на карту, расстеленную рядом с телефоном, ни в коем случае не внушали оптимизма. Обстановка в тылу 6-й армии западнее Дона складывалась скверная. Не лучшим образом обстояли дела и по юго-западному флангу. 6. 6-я армия в котле "Уносите, к черту, отсюда ноги!" - "Мой фюрер, я прошу свободы действий" - Геринг и снабжение по воздуху - Верховное командование сухопутных войск отправляет в котел своего представителя - Генерал фон Зейдлиц призывает к неповиновению - Манштейн принимает командование - Венк спасает ситуацию на Чире.

Небо покрывала обложная облачность, метель мела по степи, слепя глаза солдат наземной и воздушной разведок и делая невозможным применение самолетов штурмовой авиации и пикирующих бомбардировщиков "Штука". Вновь погода встала на сторону Сталина. Решаясь на отчаянные операции, Люфтваффе, едва ли способные применить за один раз более двух машин, наносили удары по остриям наступления противника в областях прорыва. Наскоро сколоченные группы снабжения 6-й армии, подразделения тылового обеспечения, армейские железнодорожные роты, зенитчики и личный состав наземных частей Люфтваффе усердно сооружали первую линию обороны по берегу Чира, с целью, по крайней мере, предупредить разрастание русского прорыва на незанятые территории к юго-западу в направлении Ростова.

Особенно удручающими стали сообщения о том, что передовой аэродром в Калаче захвачен противником, а разведывательные самолеты ближнего радиуса действия из состава 8-го авиакорпуса уничтожены. Севернее Калача 44-я пехотная дивизия все так же располагалась на удобных позициях к западу от Дона. Безусловно, она была отрезана от своих частей снабжения, и ей приходилось во всем полагаться на себя, тем не менее она служила жизненно важным пунктом кристаллизации сил к западу от реки. Дивизия надеялась на лучшее. Но все это продолжалось недолго.

По приказу группы армий генерал Паулюс приостановил все наступательные действия в Сталинграде с вечера 19 ноября. До цели оставалось всего несколько сотен метров. Из частей трех танковых дивизий 14, 16 и 24-й - были сформированы боевые группы, которые сняли с фронта и отправили на Дон против наступавшего с северо-запада противника.

Но ввиду стремительного развития событий в районе прорыва эти незначительные по численности силы не могли оказать решительного влияния на ситуацию.

22 ноября в 14.00 Паулюс и Шмидт полетели в Гумрак, в котел, над занятыми врагом территориями. Новый штаб армии располагался примерно в двух километрах к западу от небольшой железнодорожной станции.

С наступлением ночи 22 ноября северный клин советского наступления достиг высот у Дона и внезапным броском овладел мостом в Калаче. Аналогичным образом и южная атакующая группа находилась возле города. 23 ноября Калач пал. Ловушка за 6-й армией захлопнулась.

Что же теперь делать?

Вопрос этот тысячу раз задавался в многотомных трудах, посвященных Сталинградской битве, на него давали множество противоречащих друг другу ответов. Хорошо известно, что после того как отгремели бои, разве только ленивый кадет из военного училища не расскажет, что следовало сделать для того, чтобы выиграть сражение. Что интересует военного историка, это каким образом и почему были совершены те или иные ошибки, где допущен просчет, который привел в результате к трагедии. В конце концов все битвы проигрываются из-за ошибок и просчетов. Цепь ошибок и просчетов, вследствие которых 6-я армия очутилась в котле, берет свое начало не в ноябре. Нельзя поставить их в вину Паулюсу, потому что они стали естественным порождением директив и приказов, отданных самыми высшими немецкими команующими еще в конце лета.

Вероятно, правильно сказать, что время между 19 и 22 ноября предоставляло последний шанс исправить ошибки. Германскому Верховному командованию следовало бы осознать 19 ноября масштабы угрожавшей армии опасности и спасти ситуацию, приказав ей прекратить попытки овладения берегом Волги и оставить Сталинград. Совершить такой шаг командование 6-й армии по собственному почину не могло. Генерал Паулюс не имел перед собой картины достаточно ясной для принятия самостоятельно столь далеко идущего решения о поспешном отступлении 6-й армии со своих позиций - решения, которое, возможно, поставило бы под угрозу весь южный фронт. Кроме того, трезвый взгляд на обстановку убеждает наблюдателя признать тот факт, что 19, 20 и даже 22 ноября катастрофа еще не была неминуемой. Это становится ясным из внимательного изучения положения дел. В высшем штабном училище I военного округа в Кенигсберге в Восточной Пруссии Артур Шмидт и Вольфганг Пикерт оба были учениками позднее ставшего генералом Освальда - эксперта в области военной тактики. Учащиеся называли его "Южный крест". Любимый его ход состоял в том, чтобы, быстро обрисовав ситуацию, сказать классу: "Господа, у вас десять минут, потом я хотел бы услышать от вас решение с кратким обоснованием". Этого выражения не мог забыть никто из тех, кто учился у Освальда.

Когда генерал Пикерт, командир 9-й дивизии ПВО, 22 ноября прибыл в Нижне-Чирскую, там старый товарищ Артур Шмидт встретил его коронной фразой Освальда:

– Пикерт - решение с кратким обоснованием.

Пикерт ответил, не раздумывая:

– Уносите, к черту, отсюда ноги!

Шмидт кивнул:

– Это как раз то, что мы хотели бы сделать, но… - Затем начальник штаба Паулюса объяснил старому другу официальную точку зрения армии: нет никаких причин для принятия панических мер; не существует пока ничего такого, что бы оправдало отдельные независимые решения, идущие вразрез с ситуацией в целом. Главное состоит в том, чтобы прикрыть тыл армии. Поспешное отступление с безопасных позиций в Сталинграде может повлечь за собой катастрофические последствия. Справедливость подобных суждений выявилась только несколько дней спустя.

Но 22 ноября, когда происходил тот разговор, Шмидт не мог еще знать о решении Гитлера оставить армию в Сталинграде. Следовательно, в период, когда состоялась та беседа с Пикертом в Нижне-Чирской, сделать можно было только две вещи: обезопасить угрожаемый тыл армии - т.е. образовать плотный фронт на западе и на юге, - а затем приготовиться к прорыву в юго-западном направлении. Более всего для реализации данной программы требовалось горючее - горючее для танков и тягачей артиллерийских орудий, - доставку которого предстояло обеспечить силами Люфтваффе.

Это мнение вполне совпадало с замыслом командования группы армий Вейхса, который 21 ноября издал приказ удерживать Сталинград и Волжский фронт "в любых обстоятельствах" и вести подготовку к прорыву. Но Пикерт, сомневавшийся в способности Люфтваффе осуществлять снабжение армии даже на протяжении короткого периода, настаивал на как можно более раннем прорыве. Шмидт указывал на то, что нельзя бросить части 14 и 11-го корпусов, все еще находившиеся на западном берегу Дона, и 10 000 раненых.

– Это будет отступлением, подобным наполеоновскому, - сказал он.

Тот факт, что Паулюс и Шмидт твердо решили после соответствующих приготовлений идти на прорыв, доказывают события следующих нескольких часов. Во второй половине дня 22 ноября Паулюс получил по рации через группу армий от Главного командования сухопутных войск приказ: "Держаться и ждать дальнейших приказаний". Совершенно очевидно, приказ служил предостережением против излишне поспешного отступления. Паулюс тем временем составил четкую картину происходящего на юго-западном фланге, где советские войска действовали силами примерно ста танков, и в 19.00 послал в группу армий "B" радиограмму, в которой содержались следующие слова:

"Южный фронт все еще открыт к востоку от Дона. Дон замерз, и по нему можно переправляться. Горючее на исходе. Танки и прочее тяжелое вооружение теряют возможность передвигаться. Боеприпасы кончаются. Продовольствия хватит на шесть дней. Армия намерена удерживать оставшиеся под ее контролем части района Сталинграда вплоть до обоих берегов Дона и принимает ряд соответствующих мер. Для этого необходимо успешно закрыть бреши в южном фронте и осуществлять снабжение по воздуху в достаточных объемах. Прошу свободы действий на тот случай, если попытка занять круговую оборону на юге потерпит неудачу. Ситуация может потребовать оставления Сталинграда и отвода войск с северного фронта, с тем чтобы разгромить врага всеми силами на южном фронте между Доном и Волгой и восстановить связь с румынской 4-й армией…" Данное сообщение не оставляет сомнений в намерениях Паулюса. Он тщательно разработал план, предусматривавший все возможные варианты развития событий. Он намеревался занять оборону, но также просил свободы действий - т.е. разрешения на быстрое отступление, если того потребует ситуация.

В 22.00 пришло личное сообщение от Гитлера. Он отказывал Паулюсу в свободе действий и приказывал армии оставаться на месте. "6-я армия должна знать, - говорилось в сообщении, - что я делаю все для того, чтобы помочь ей. Я буду отдавать приказы своевременно".

Итак, Гитлер строго запретил любые попытки прорыва из котла. Паулюс отреагировал немедленно. В 11.45 23 ноября он радировал в группу армий: "Я полагаю, что прорыв в юго-западном направлении к востоку от Дона за счет переброски 11 и 14-го армейских корпусов через Дон в настоящий момент возможным, хотя материальной частью придется пожертвовать".

Вейхс поддержал его настойчивую просьбу в телетайпном сообщении в адрес Главного командования сухопутных войск, подчеркнув: "Адекватное снабжение по воздуху невозможно".

В 23.45 23 ноября Паулюс, обдумав все как следует и обсудив положение со старшими командирами армии, послал радиограмму непосредственно Гитлеру, уговаривая его санкционировать попытку прорыва. Он упирал на то, что все командиры корпусов разделяют его мнение. "Мой фюрер, - радировал Паулюс, с момента прибытия вашего приказа вечером 22.11 произошло серьезное ухудшение ситуации. Блокировать бреши на юго-западе и западе не удалось. Прорыв противника на данных участках неминуем. Боеприпасы и горючее почти закончились. Многие батареи и противотанковые части сидят без снарядов. Не может быть и речи о своевременных и достаточных поставках всего необходимого. В самом ближайшем будущем армии грозит уничтожение, если не нанести решительного поражения атакующему с юга и запада противнику за счет сосредоточения всех сил. Для этого необходимо снять все дивизии с позиций в Сталинграде и соединения с северного фронта. Неминуемым последствием данного шага будет прорыв на юго-запад, поскольку не останется возможности удерживать оборону на оголенных таким образом восточном и северном фронтах. Конечно, мы потеряем большое количество техники, но главные силы армии - ее солдаты - будут спасены. Я по-прежнему готов принять полную ответственность за сделанное мной заключение, хотя и хочу отметить, что генералы Гейтц, фон Зейдлиц, Штеркер, Хубе и Енеке разделяют мою оценку ситуации. Ввиду сложившихся обстоятельств я вновь прошу о предоставлении мне свободы действий".

Ответ Гитлера пришел в 08.38 24 ноября в радиограмме под заголовком "декрет фюрера" - самая высшая и самая категоричная форма приказа. Гитлер отдал категоричные распоряжения относительно создания линий обороны в котле и отводе через Дон в котел всех частей армии, еще остававшихся к западу от реки. Заканчивалась директива следующими словами: "Любой ценой удержать ныне существующий волжский фронт и ныне существующий северный фронт. Снабжение будет осуществляться по воздуху".

Теперь приказ высшего начальства буквально приковал 6-ю армию к Сталинграду, несмотря на то что командование группы армий, армии и командование Люфтваффе на месте сомневались в реальной возможности обеспечения снабжения воздушным путем. Как могло такое случиться?

Повсеместно признано, что Геринг лично гарантировал снабжение армии по воздуху и таким образом стал ответственным за катастрофическое решение Гитлера. Но исторические факты не во всем оправдывают такую точку зрения.

Вопреки всем легендам, судьбоносный разговор с Гитлером в Бергхофе в Берхтесгадене вел не Геринг, а его начальник штаба, Йешоннек, трезвый и разумный человек. Он довел до сведения Гитлера положительный ответ Геринга на вопрос относительно возможности снабжения 6-й армии по воздуху, но увязал это с рядом условий, таких, как наличие необходимого количества прифронтовых аэродромов и летная погода.

Считать согласие командующего Люфтваффе на снабжение армии по воздуху единственной причиной, заставившей Гитлера совершить ложный шаг, значит переваливать ответственность с Гитлера на Геринга - т.е. на Люфтваффе. Гитлер очень спешил ухватиться за соломинку Геринга, потому что не хотел отдавать Сталинград. Он все еще надеялся, что можно нанести смертельный удар русским, захватив у них побольше территории.

Никаких отступлений, во что бы то ни стало. Он заставлял своих генералов вспомнить зиму 1941 г. под Москвой, когда его бескомпромиссный приказ спас от уничтожения группу армий "Центр". Он забывал при этом, что верное решение в случае с Москвой зимой 1941 г. совершенно не обязательно будет верным зимой 1942 г. на Волге. Держаться и не сдавать ни метра земли ни в коем случае не может быть панацеей.

Кроме того, не было стратегической необходимости цепляться за Сталинград, рискуя оставить в окружении целую армию. Настоящая задача 6-й армии заключалась в том, чтобы прикрывать фланг и тыл операции на Кавказе. По крайней мере, так она была четко и недвусмысленно изложена в плане операции "Блау". Выполнение данной задачи не требовало обязательного захвата Сталинграда - армия могла бы, например, занять позиции на Дону.

Выступая перед офицерами немецкого Бундесвера, генерал-полковник Гот так сформулировал этот важнейший аспект проблемы Сталинграда:

"Из директивы № 41 следует, что главная цель кампании лета 1942 г. заключалась не в захвате Сталинграда, но в овладении Кавказом с его нефтяными месторождениями. Этот район имел действительно жизненно важное значение для возможности противника продолжать войну, кроме того, германское командование остро нуждалось в нем с экономической и политической точки зрения. В конце июля 1942 г., когда головные части двух немецких групп армий приближались к Нижнему Дону ранее, чем ожидалось, в то время как армии русского Юго-Западного фронта в беспорядке откатывались через Средний Дон, Гитлер 23 июля приказал продолжать операцию в южном направлении, на Кавказ, силами группы армий "A", которая для этой цели располагала четырьмя армиями. Только 6-я армия продолжала действовать против Сталинграда. Начальник Генерального штаба сухопутных войск, который с самого начала возражал против далеко идущих задач операции на Кавказе, считал необходимым выявить сосредоточения вражеских войск в районе Сталинграда и разгромить их до перехода гор Кавказа. Поэтому он настаивал на усилении 6-й армии за счет придания ей двух танковых дивизий, которые и были переведены в ее состав из 4-й танковой армии. Вскоре после этого группа армий "A", хотя и оставаясь на главном участке кампании, была лишена 4-й танковой армии и румынской 3-й армии, обе из которых были переброшены на Дон и вошли в состав группы армий "B". Фокус кампании, таким образом, сместился на захват Сталинграда. Ослабленная же группа армий "A" остановила свое продвижение на Северном Кавказе".

В тот момент действия 6-й армии в Сталинграде потеряли все свое стратегическое значение. Согласно законам стратегии, теперь армию следовало отвести с выступающих далеко вперед на восток позиций, чтобы избежать вполне ожидаемого вражеского контрудара и получить резервы. 12 сентября Паулюс лично вылетел в ставку фюрера и попытался уговорить Гитлера принять разумное решение. Но все тщетно. Гитлер оставался непреклонным. Он продолжал пребывать в плену уверенности, порожденной злополучными докладами отдела иностранных армий Востока генштаба относительно отсутствия у русских сколь-либо значительных резервов на Восточном фронте.

Гитлер упорно настаивал на овладении Сталинградом, и ослабленная 6-я армия вгрызалась в город зубами. Чем дольше продолжалась битва, тем больше вопрос захвата последних производств и последних сотен метров земли на берегу реки превращался для Гитлера в вопрос престижа, особенно в свете неудач в Африке и на Кавказе; он считал, что теперь ни в коем случае не может отдать Сталинград. Престиж, а не соображения стратегического порядка, диктовал необходимость овладения оставшимися развалинами города.

Это мнение разделяли и в группе армий Вейхса, начальник штаба которого, генерал фон Зоденштерн, сказал:

"Сталинград был взят и разрушен как центр производства вооружений; движение судов по Волге - перерезано. Несколько технических плацдармов, которыми противник располагал в городе, не являлись объектами, ради овладения которыми следовало задействовать главные силы немецких войск. Командование группы армий считало жизненно необходимым как можно скорее отвести части на подходящие зимние позиции, пополнить подвижные формирования и вдобавок сделать их пригодными для ведения маневренной войны в зимних условиях, оно было чрезвычайно озабочено созданием необходимых тактических резервов в тылу у ключевых точек оборонительной линии, а в особенности трех армий союзников Германии на Дону. Черпать подобные резервы мы могли только из состава 6-й армии. Поэтому в конце сентября или в начале октября, как только мы поняли, что взять Сталинград первым приступом невозможно, командование группы армий "B" предложило вообще приостановить наступление на Сталинград. Мы также просили разрешения ликвидировать сталинградский выступ фронта и, вместо того чтобы действовать по этой дуге, занять позиции по хорде, прикрыв район между Волгой и Доном. Левый фланг 4-й танковой армии надлежало бы выгнуть в обратную сторону юго-западнее Сталинграда и образовать новую линию на северо-западе в направлении Дона. Начальник Главного штаба сухопутных войск выражал свое согласие, но ему не удалось добиться одобрения этого предложения у Гитлера".

Вот подоплека катастрофического приказа Гитлера, отданного Паулюсу 24 ноября и диктовавшего непременное выполнение двух пунктов: держаться и ждать снабжения по воздуху. Обещание Геринга лишь давало Гитлеру аргумент против точки зрения генералов, но не оно стало определяющим мотивом при отдании судьбоносного приказа. Решение было продиктовано не высокомерием одного из паладинов Гитлера, но его собственными устремлениями. Катастрофа под Сталинградом являлась плодом его стратегического мышления, продуктом войны, изначально представлявшей собой гигантскую авантюру, основанную на принципе "пан или пропал".

Теперь нередко можно услышать мнение, что, поскольку приказ Гитлера держаться любой ценой в сочетании с обещанием организовать снабжение по воздуху являлся, вне сомнения, смертным приговором армии, Паулюс не должен был подчиняться ему.

Но как мог Паулюс и ближайшие его помощники в Гумраке судить о стратегических соображениях, двигавших Верховным командованием? Кроме того, разве прошедшей зимой 100 000 человек не сидели в окружении в Демянском котле два с половиной месяца, получая снабжение только по воздуху, и разве в конечном итоге им не помогли вырваться оттуда? И разве не держалась 9-я армия Моделя в Ржевском котле, в соответствии с приказом? А как же Холм? Или Сухиничи?

В оперативном центре управления окруженной 6-й армии начиная с 25 ноября и далее находился человек, наблюдения и выводы которого относительно событий Сталинградской битвы до сих пор не получили должного внимания. Это Кёлестин фон Цитцевитц, в настоящее время ганноверский бизнесмен, тогда же - штабной майор в Главном командовании сухопутных войск. 23 ноября его с отделением связи направил в Сталинград начальник Генерального штаба генерал Цайтцлер как своего личного представителя с приказом ежедневно докладывать в Главное командование сухопутных войск об обстановке в 6-й армии. Цитцевитца вызвали к Цейтцлеру в 08.30 23 ноября и сообщили о предстоящем поручении.

То, как Цитцевитц получал свое задание от начальника Генерального штаба, проливает свет на то, как оценивали ситуацию в Главном командовании сухопутных войск. Вот что рассказывает Цитцевитц:

"Без лишних слов генерал подошел к расстеленной на столе карте: "6-я армия окружена начиная с этого утра. Сегодня вы вылетите в Сталинград с отделением из состава полка оперативной связи. Я хочу, чтобы вы обо всем докладывали напрямую мне, как можно более полно и как можно скорее. У вас не будет никаких оперативных полномочий. Мы не обеспокоены: генерал Паулюс прекрасно со всем справляется. Вопросы есть?" - "Нет, господин генерал". "Скажите генералу Паулюсу, что необходимо сделать все, чтобы восстановить связь (с остальными войсками группы армий). Благодарю вас". Затем я отправился выполнять задание".

24 ноября майор фон Цитцевитц с отделением связи - один унтер-офицер и шесть солдат - вылетел из Лётцена через Харьков и Морозовск в котел. Какие же суждения он там услышал?

Цитцевитц говорит: "Естественно, первым делом генерал Паулюс поинтересовался, как Главное командование сухопутных войск собирается помогать 6-й армии выходить из окружения. Ответить на этот вопрос я не мог. Он сказал, что более всего его волнуют проблемы снабжения. Прежде еще никто не осуществлял снабжение целой армии по воздуху. Он уведомил группу армий и Главное командование сухопутных войск, что для выживания и поддержания в боевом состоянии частей ему потребуется на первое время 300 т грузов в день, а позднее - 500 т. Это ему пообещали.

Требование командующего показалось мне совершенно резонным: армия могла держаться только при условии получения всего необходимого, прежде всего горючего, боеприпасов и продовольствия, и при том, что помощь извне можно будет ожидать в обозримом будущем. Теперь Главное командование должно было провести необходимую штабную работу, спланировать доставку снабжения и разработать схему выхода армии из окружения, после чего отдать соответствующие приказы.

Лично Паулюс считал отступление 6-й армии необходимым на фоне общей картины происходящего. Он постоянно подчеркивал, что 6-ю армию с большей пользой можно задействовать по прорванному фронту между Воронежем и Ростовом, чем в районе Сталинграда. Более того, можно было бы высвободить железнодорожные службы и Люфтваффе, а также всю снабженческую машину и использовать их для решения задач, служащих на пользу общей обстановки.

Однако самостоятельно подобного решения он принять не мог. Как не мог он предвидеть, что его требования, касавшиеся снабжения и помощи в снятии кольца, не будут выполнены, поскольку для этого у него отсутствовала необходимая информация. Командующий обсуждал все соображения со своими генералами - все они, как и он, выступали за попытку прорыва - и затем отдавал им приказы о ведении оборонительных действий".

Что еще мог сделать Паулюс - военный, прошедший типичную школу германского Генштаба? Райхенау, Гудериан или Гёпнер, возможно, повели бы себя по-другому. Но Паулюс не был бунтарем, он был чистой воды стратегом.

В Сталинграде находился один генерал, мнение которого диаметральным образом отличалось от точки зрения Паулюса и который не желал принимать ситуацию, создавшуюся в результате приказа фюрера, - генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, командир 51-го корпуса. Он убеждал Паулюса не подчиняться приказу фюрера и требовал на свой страх и риск осуществить прорыв из котла.

В служебной записке от 25 ноября, направленной командующему 6-й армией, он изложил доводы и соображения, которые столь жарко отстаивал на совещании в присутствии всех старших командиров 23 ноября, хотя и не был тогда услышанным. Смысл того, в чем он убеждал всех: необходим немедленный прорыв.

Записка начиналась следующими словами: "Перед армией стоит ясная альтернатива: прорыв на юго-запад на генеральном направлении к Котельникову или уничтожение в течение нескольких дней".

Основные доводы служебной записки относительно необходимости прорыва не отличались от точек зрения других старших командиров 6-й армии и от мнения, которого придерживался сам Паулюс. Точным анализом обстановки, сделанным полковником Клаузиусом, блестящим начальником штаба 51-го армейского корпуса, озвучивалось мнение всех штабных офицеров во всех частях и соединениях, находившихся в котле.

Зейдлиц предлагал создать ударные группы за счет оголения северного и волжского фронтов, чтобы группы эти атаковали по южному фронту, Сталинград был бы оставлен, а прорыв осуществлялся бы в направлении наименьшего противодействия - т.е. к Котельникову.

В служебной записке говорилось:

"Решение предполагает оставление значительного количества техники, но, с другой стороны, принятие его дает возможность разгромить южный клин наступления противника, спасти значительную часть армии и ее снаряжения от гибели и сохранить все это для продолжения боевых действий. Таким образом, определенная часть вражеских войск окажется связана боями, в то время как, если армия будет уничтожаться на статичных позициях, количество связанных ею войск противника окажется меньше. Внешне, подавая подобную акцию, морального ущерба можно будет избежать: после полного разрушения центра производства вооружений противника, Сталинграда, армия уходит с Волги, в процессе своего отхода громя сосредоточения вражеских войск. Перспективы успеха прорыва тем более высоки, что, как показали последние боевые соприкосновения с противником, его пехота не обладает значительным запасом стойкости на открытой местности". Все вышеприведенные доводы были верными, убедительными и логичными. Под этим может подписаться любой штабной офицер. Проблема заключалась в последнем абзаце служебной записки. Вот что там говорилось: "Если Главное командование сухопутных войск немедленно не отменит своего приказа удерживать оборонительные позиции, нашим долгом перед нашей совестью, нашим долгом перед армией и перед немецким народом неизбежно становится насильственное принятие на себя свободы действий, чтобы использовать существующую в данный момент возможность отвратить катастрофу через самостоятельный переход в атаку. На карту поставлена судьба 200 000 солдат и офицеров и всего снаряжения армии, которых в противном случае ждет гибель. Выбора у нас нет". Этот весьма эмоциональный призыв к неповиновению не мог убедить Паулюса - холодного штабиста. Как не пришелся подобный клич по нутру другим командирам корпусов. Кроме того, несколько излишне цветистые выражения, к тому же не вполне соответствующие действительности, не произвели ожидаемого впечатления на Паулюса. "Уничтожение армии в течение нескольких дней" - это являлось безбожным преувеличеннием. К тому же довод Зейдлица относительно снабжения тоже был неверным. Зейдлиц утверждал: "Даже если 500 самолетов будут приземляться ежедневно, они смогут доставить не более 1000 тонн грузов, а этого количества недостаточно для удовлетворения нужд армии, насчитывающей в своем составе около 200 000 человек, вынужденной вести крупномасштабные боевые действия и не располагающей никакими складами".

Если бы армия в действительности получала 1000 тонн грузов в день, тогда бы она, вероятно, смогла продержаться и выйти из котла.

Тем не менее служебную записку Паулюс в группу армий отправил. Он добавил к этому, что оценка оперативной ситуации совпадает здесь с его собственной, а потому в очередной раз попросил развязать ему руки на случай, если прорыв станет необходимым. Вместе с тем идею прорыва без приказа группы армий и ставки фюрера он отверг. Генерал-полковник фрайгерр фон Вейхс передал документ генералу Цайтцлеру, начальнику Генерального штаба.

Разрешения на прорыв Паулюс не получил. Так, может, прав был Зейдлиц, настаивая на неподчинении? Оставляя в стороне моральные и психологические аспекты этого дела, зададимся вопросом: а чем обернулось бы преднамеренное неподчинение на практике?

Как поступил Хрущев, когда генерал Лопатин собирался вывести 62-ю армию из Сталинграда в начале сентября, памятуя о понесенных потерях и не предвидя ничего, кроме окончательной гибели соединения? Хрущев отстранил Лопатина прежде, чем тот успел приступить к осуществлению своего намерения.

Так же и Паулюс едва ли сумел бы зайти далеко в своем отказе от подчинения Гитлеру. Было бы заблуждением считать, что в век раций и телетайпов, ультракоротковолновых передатчиков и курьерских самолетов какой-то генерал мог бы действовать как комендант крепости в эпоху Фридриха Великого, принимая решения, противоречащие воле верховного главнокомандующего, при неспособности высшей власти что-либо с ним поделать. Не прошло бы и часа после того, как намерения его открылись, Паулюса уже отстранили бы от командования. Его освободили бы от всех постов и полномочий и отправили бы в отставку.

И в самом деле, личный пример Зейдлица показывает, как надежно и как быстро срабатывала связь между Сталинградом и ставкой фюрера в Вольфсшанце, расположенной за тысячи километров от Волги. Более того, инцидент наглядно иллюстрирует опасность, таившуюся в поспешном отступлении с безопасных позиций на Волге.

В ночь с 23 на 24 ноября - т.е. перед вручением служебной записки генерал Зейдлиц отвел назад левый фланг своего корпуса на волжском фронте котла, в нарушение четкого приказа. Зейдлиц рассчитывал таким шагом подать сигнал к прорыву - вставить запал в генеральное отступление из Сталинграда. Он намеревался подтолкнуть Паулюса к действию.

94-я пехотная дивизия, которая дислоцировалась на выгодных позициях и еще не утратила контакта со своим тылом, отошла с фронта в соответствии с приказом Зейдлица. Все громоздкое и тяжелое снаряжение солдаты вывели из строя или сожгли: бумаги, дневники, летнее обмундирование - все летело в костры. Затем личный состав покинул свои бункеры и блиндажи и отошел в направлении северной городской окраины. Окопчики в снегу и обледеневшие овраги стали для войск заменой теплым квартирам, которые они покинули: вот в таком положении очутился авангард предполагаемого прорыва. Но вместо того чтобы стать затравкой грандиозной авантюры, дивизия неожиданного оказалась вынуждена отбивать атаки немедленно начавших преследовать ее советских полков. Она была смята и раздавлена. 94-я пехотная дивизия перестала существовать.

Такие последствия возымело спонтанное отступление с целью перехода в прорыв. Но что особенно важно, это то, что прежде, чем в штабе 6-й армии узнали о случившемся на левом фланге, Гитлера уже обо всем поставили в известность. Отделение связи Люфтваффе в районе, где разыгралась катастрофа, доложило офицеру связи Люфтваффе в ставке фюрера. Несколькими часами спустя Гитлер послал по рации запрос в группу армий:

– Требую немедленно доложить, почему отводите части с фронта на севере Сталинграда.

Паулюс все выяснил, установил, что произошло, и оставил запрос ставки фюрера без ответа, не выдав Зейдлица Гитлеру. Таким образом, Гитлера не информировали о подоплеке дела, и он не знал, что виновником катастрофы стал Зейдлиц. Своим молчанием Паулюс принял ответственность на себя. Многие ли командующие отреагировали бы таким образом на вопиющий факт нарушения воинской дисциплины? Реакция же Гитлера, однако, стала ударом по Паулюсу. Гитлер высоко ценил Зейдлица со времен снятия кольца блокады с запертых в Демянском котле немецких частей, а теперь считал его самым надежным человеком в котле Сталинградском. Фюрер был уверен, что сокращение фронта дело рук Паулюса. Поэтому он, радиограммой 24 ноября в 21.24., приказал передать ответственность за северную часть района Сталинграда "в подчинение одному воинскому начальнику", который бы лично отвечал перед ним за этот участок и безоговорочно выполнял приказ держаться любой ценой.

И кого же назначил Гитлер? Он назначил генерала фон Зейдлиц-Курцбаха. В соответствии с любимым им принципом "разделяй и властвуй", Гитлер решил поставить рядом с Паулюсом второго начальника, сделав его кем-то вроде надзирателя, который бы подталкивал первого к решительным действиям. Когда Паулюс лично вручил радиограмму фюрера Зейдлицу и спросил его: "И что же вы намерены делать теперь?", Зейдлиц ответил: "Думаю, делать мне нечего, только подчиняться".

Во время плена и после освобождения генерал Паулюс не раз вспоминал тот разговор с Зейдлицем. Генерал Раске, командир немецкого контингента в центре Сталинграда, привел слова генерала Паулюса, которые тот говорил Зейдлицу еще до пленения: "Если мне придется теперь сложить с себя командование 6-й армией, нет сомнения, что вы, будучи persona grata у фюрера, будете назначены на мое место. Я хочу спросить вас, станете ли вы тогда осуществлять прорыв вопреки приказам фюрера?" После некоторых колебаний Зейдлиц, как говорит Раске, ответил: "Нет, я буду держать оборону".

Странноватое заявление ввиду служебной записки Зейдлица, но слова его подтверждены свидетелями. И офицеры, хорошо знавшие Зейдлица, не считают это невозможным. "Я буду держать оборону". Вот именно этим Паулюс и занимался. Как и Чуйков по ту сторону линии фронта, Паулюс со своим штабом тоже жил под землей. Штаб-квартира армии размещалась в двенадцати глубоких земляных бункерах в шести километрах от Сталинграда, неподалеку от железнодорожной станции Гумрак. Площадь бункера генерал-полковника Паулюса составляла четыре на четыре метра. Двухметровая крыша из промерзшей до состояния окаменелости земли служила надежным укрытием от снарядов артиллерии среднего калибра. Внутри землянки отделывались досками и любым другим подходящим материалом, который оказывался под рукой. Кустарно сложенные печи согревали помещения, если у истопников хватало дров, которые приходилось доставлять из центра Сталинграда. Входы завешивались одеялами, чтобы туда не задувал ветер и чтобы не утекало драгоценное тепло. Транспортные средства парковались на некотором расстоянии от бункеров, так что с воздуха наблюдатель не мог заметить внизу ничего особенного. Степь и степь, только иногда то тут, то там покажется дымок, поднимающийся от покрытого снегом холмика.

В тот полный событиями день 24 ноября, вскоре после 19.00, офицер связи лейтенант Шетц вошел в бункер генерала Шмидта с только что расшифрованной радиограммой из группы армий. Надпись гласила: "Совершенно секретно - только для сведения командующего". В сообщении говорилось: "Принимаю командование группой армий "Дон" 26.11. Мы сделаем все, чтобы вытащить вас. Пока армия должна держаться на позициях у Волги и на северных фронтах, в соответствии с приказом фюрера, и иметь наготове мощные силы с целью, как можно скорее, пусть даже временно, пробить путь для снабжения на юго-запад". Радиограмма была подписана "Манштейн". Паулюс и Шмидт вздохнули с облегчением.

Перед генерал-фельдмаршалом стояла нелегкая задача. Он принимал командование, не имея при себе свежих войск, получая в наследство окруженную 6-ю армию, разгромленную румынскую 3-ю армию, армейскую боевую группу Холлидта, состоявшую из сколоченных в единое целое на Чире разрозненных частей, и вновь сформированную армейскую боевую группу Гота.

Штаб вновь созданной группы армий "Дон", под управление которого перешла и армия Паулюса, располагался в Новочеркасске. Манштейн прибыл туда утром 27 ноября и тут же принял командование.

Несмотря на все сложности, план Манштейна казался смелым и многообещающим. Он намеревался провести фронтальную атаку с запада, с Чира, силами боевой группы генерала Холлидта, прямо на Калач, в то время как боевой группе Гота предстояло прорвать советское кольцо с юго-запада, из района Котельникова.

Чтобы представить себе общую картину, надо бросить взгляд назад, на ситуацию на Чире и под Котельниковом - на двух главных участках исходной позиции немецкого деблокирующего удара.

Вопреки всем ожиданиям, ситуация между Доном и Чиром стабилизировалась. Произошло это в значительной степени благодаря усилиям одного человека, с которым мы уже прежде встречались, - полковника Венка, 19 ноября все еще начальника штаба 57-го танкового корпуса, который вел тяжелые бои за Туапсе на Кавказском фронте. 21 ноября Венк получил приказ Главного командования сухопутных войск немедленно вылететь специально предоставленным Люфтваффе самолетом в Морозовск, с тем чтобы занять пост начальника штаба румынской 3-й армии.

Тем же вечером Венк прибыл в расположение сильно потрепанной румынской 3-й армии. Вот что он рассказывает: "Я доложил о своем прибытии генерал-полковнику Думитреску. С помощью переводчика, лейтенанта Иванзена, меня ознакомили с обстановкой. Она выглядела совершенно безнадежной. На следующее утро я на "Физелер Шторхе" вылетел на фронт в излучину Чира. От румынских частей там мало что осталось. Где-то западнее Клетской, на Дону, все еще держались части храброй группы Ласкария. Остальные наши союзники улепетывали без оглядки. С имевшимися в нашем распоряжении средствами остановить отступление мы не могли. Поэтому мне пришлось полагаться на остатки 48-го танкового корпуса, на части Люфтваффе, на тыловые подразделения 6-й армии, которые сколачивали в боевые группы энергичные офицеры, и на солдат 6-й армии и 4-й танковой армии, постепенно возвращавшихся из отпусков. Сначала войска по дуге Дон-Чир на участке в несколько сот километров состояли только из групп генерал-лейтенанта Шпанга, полковника Штабеля, капитана Зауэрбруха и полковника Адама, из собранных где попало сводных формирований, сколоченных из тыловых служб и ремонтников 6-й армии, а также из танковых экипажей и танковых рот без танков, из саперов и военнослужащих частей ПВО. К ним позднее добавились главные силы 48-го танкового корпуса, которые пробились на юго-запад 26 ноября. Но я не мог установить контакта с танковым корпусом генерал-лейтенанта Гейма до тех пор, пока 22-я танковая дивизия из этого корпуса не проложила себе путь к южному берегу Чира. Поначалу мы подчинялись командованию группы армий "B" генерал-полковника фрайгерра фон Вейхса. Однако я часто получал приказы и распоряжения напрямую от генерала Цайтцлера, начальника главного штаба сухопутных войск, поскольку у группы армий Вейхса хватало своих забот, к тому же там, по всей видимости, все равно не могли составить детальную картину происходившего на моем участке.

Первой моей задачей было поставить обороняющиеся части под командование энергичных офицеров, которым предстояло удерживать протяженный фронт по Дону и Чиру по обеим сторонам от уже существовавших боевых групп Адама, Штабеля и Шпанга, во взаимодействии с формированиями 8-го авиакорпуса Люфтваффе - по крайней мере, в плане разведки. Что до моего штаба, офицеры буквально жили на дороге, как и мотоциклисты, водители штабных машин и операторы средств связи, - короче говоря, все те, без кого невозможно руководство даже самым маленьким штабом. Старые унтер-офицеры, обладавшие опытом участия в боевых действиях на Восточном фронте, оказались совершенно незаменимыми: они быстро адаптировались и справлялись с любым заданием.

Я не располагал собственными линиями связи. К счастью, я мог пользоваться связью в районе снабжения 6-й армии, а также сетью Люфтваффе. Только после бесчисленного множества бесед, которые я провел благодаря этим каналам, мне постепенно удалось представить себе картину происходящего на нашем участке, где действовали немецкие обороняющиеся части и где еще попадались румынские части. Я сам с несколькими сопровождающими выезжал на места, чтобы получить личное впечатление и тут же принять необходимое решение - где лучше избрать тактику гибкой обороны, а где стоять насмерть.

Единственными резервами, которые мы могли почерпнуть на нашем участке района прорыва, являлись потоки возвращавшихся из отпусков солдат. Их экипировали тем, что имелось на складах группы армий, в мастерских или просто из "найденного".

Чтобы собрать группы блуждающих, отбившихся от своих частей и потерявших в ходе русского прорыва своих командиров солдат, нам порой приходилось прибегать к самым неожиданным и даже оригинальным мерам.

Вот, например, помню, как пришлось уговаривать командира пропагандистской роты Вермахта в Морозовске организовать показ фильмов на транспортных развязках. Людей, привлеченных таким образом, мы затем собирали, реорганизовывали и заново снаряжали. В большинстве случаев они хорошо себя зарекомендовывали в ходе боев.

В одном случае унтер-офицер полевой контрразведки прибыл ко мне и доложил о том, что обнаружил у обочины дороги брошенный "ничейный топливный склад". Нам горючка была ни к чему, но мы очень нуждались в технике для транспортировки наших вновь сформированных частей. Поэтому я приказал всюду в тыловом районе поставить указатели с надписями "К пункту раздачи топлива". Таким образом, к нам потянулись желавшие заправиться водители на своих грузовиках, штабных машинах и тому подобном автотранспорте. В районе склада их ждали специальные команды, возглавляемые энергичными офицерами. Мы давали всем желающим заправиться, но проверяли, что это за машина и какое задание у водителя. В итоге у нас оказалось множество всякой техники вместе с обслуживающими ее экипажами - людьми, которые просто ехали по дорогам подальше от фронта, - так что наша самая трудная транспортная проблема благополучно разрешилась.

Вот за счет таких хитростей обеспечивались новые формирования. Хотя официально они считались сводными частями, на деле же они представляли собой ядро новой, сформированной позднее 6-й армии. Под руководством опытных офицеров и унтер-офицеров эти части прекрасно показали себя в те критические месяцы. Благодаря храбрости этих собранных с бору по сосенке подразделений удалось спасти ситуацию на Чире, остановить советский прорыв и преградить противнику дорогу к Ростову".

Вот рассказ полковника - впоследствии генерала танковых войск Венка. Прочной скалой в боях на Дону и Чире встала танковая группа 22-й танковой дивизии. Своими молниеносными контратаками в те трудные недели она снискала себе высокую репутацию у пехотинцев, став настоящей легендой. Конечно, через несколько дней в группе осталось только шесть танков, двенадцать бронетранспортеров и одна 88-мм зенитка. Командир группы, полковник фон Оппельн-Брониковский, сидя в своем танке концерна "Шкода", руководил действиями своей части с самой передовой в кавалерийском стиле. Эта танковая группа действовала на Чире как настоящая пожарная команда. Венк бросал ее всюду, где возникала опасная ситуация.

Когда 27 ноября генерал-фельдмаршал фон Манштейн принял командование вновь созданной группой армий "Дон", Венк явился к нему для доклада в Новочеркасск. Манштейн знал полковника. Поэтому приказ командующего звучал лаконично:

– Венк, вы отвечаете мне головой за то, чтобы русские не прорвались к Ростову на участке вашей армии. Фронт на Дону-Чире необходимо удержать. Иначе мы потеряем не только Шестую армию в Сталинграде, но и всю группу армий "A" на Кавказе.

А в группе армий "A" насчитывался миллион человек. Неудивительно поэтому, что в такой ситуации боевые командиры часто прибегали к отчаянным мерам.

Сверх всего прочего, немцам отчаянно не хватало подвижных танковых тактических резервов, чтобы противостоять вражеским танкам, массы которых появлялись повсюду, сея страх и панику в тыловых районах группы армий. Штаб Венка создал танковую часть из поврежденных танков, потерявших ход штурмовых орудий и бронемашин. Часть эта весьма эффективно действовала в ключевых точках обороны на Дону и Чире.

Конечно, часть приходилось пополнять. Так офицерам Венка пришла в голову мысль "подбирать отдельные танки из числа транспортировавшихся через район их армии в группу армий "A" или в 4-ю танковую армию, снабжать их экипажами из опытных профессионалов своего дела и включать в состав своих танковых рот". Так постепенно Венк собрал "свой собственный танковый батальон". Но однажды, когда начальник его оперативного отдела, подполковник Хорст, докладывая вечером обстановку, по неосторожности упомянул о том, что опасный прорыв противника на Чире удалось ликвидировать силами "нашего танкового батальона", генерал-фельдмаршал и его штаб насторожились. Венка вызвали в штаб-квартиру группы армий.

– Каким это танковым батальоном ваша армия исправила положение? спросил Манштейн. - Согласно нашим сведениям, у вас нет такого батальона.

Ничего не поделаешь - Венку пришлось признаваться. Он доложил о том, как все происходило, и добавил:

– У нас не было иного пути, если мы хотели разрешать все те критические ситуации. Если необходимо, я прошу, чтобы мои действия расследовал военный трибунал.

Пораженный услышанным, генерал-фельдмаршал фон Манштейн только покачал головой. Потом на губах его появилась тень улыбки. Он решил придать весь инцидент забвению, но "умыкание танков" в дальнейшем строго запретил. "Мы передали некоторые из наших машин в распоряжение 6 и 23-й танковых дивизий и отныне и впредь применяли только танковые части не более роты, чтобы не привлекать внимания высшего начальства".

Таким образом широкая брешь, прорванная советским наступлением в немецком фронте в тылу 6-й армии, была заделана - настоящий триумф талантливых военных руководителей. В течение недель рубеж протяженностью 200 километров удерживался формированиями из железнодорожников, личного состава служб труда, строительных подразделений организации Тодта и добровольцев из кавказских и украинских казаков. Нужно также добавить, что многие румынские части, отбившиеся от своих армий, поступили под немецкое командование. Под руководством немцев и сверх того с немецким вооружением и снаряжением они прекрасно сражались, а многие по своему личному почину на долгое время оставались служить в немецких войсковых формированиях.

Первое крупное регулярное соединение, появившееся на чирском фронте, прибыло в конце ноября, когда 17-й армейский корпус генерала пехоты Холлидта проложил себе путь в район боевых действий румынской 3-й армии. Все вздохнули с облегчением.

По предложению Венка, командование группы армий вверило под начало генерала Холлидта весь участок Дон-Чир со всеми сражавшимися там формированиями. Они были сформированы в "Оперативную группу Холлидта". Таким образом, пестрая мешанина частей, известная как "Армия Венка", прекратила свое существование. Она с блеском выполнила свою задачу, по сложности едва ли имевшую себе равную в военной истории.

Кроме всего прочего, своими действиями она заложила основу для второго акта боевых действий на Чире - захвата высот на юго-западном берегу реки, необходимых для любой контратаки. Эту задачу удалось выполнить в начале декабря специально переброшенной в этот район 336-й пехотной дивизии и подтянувшейся вслед за ней 11-й танковой дивизии.

Немцы овладели высотами в ходе ожесточенных боев и отбили все советские атаки. В соответствии с планом Манштейна, позиции на Чире имели жизненно важное значение для освобождения запертых в Сталинграде войск. Для этого наступления генерал-фельдмаршал использовал армейскую группу Гота из района Котельникова к востоку от Дона. Чирский фронт обеспечивал фланговое и тыловое прикрытие операции по спасению 6-й армии. Более того, как только позволила бы ситуация, 48-й танковый корпус, находившийся теперь под командованием генерала танковых войск фон Кнобельсдорффа, должен был поддержать Гота атакой в северо-восточном направлении силами 11-й танковой, 336-й пехотной дивизий и полевой дивизии Люфтваффе. Трамплином для этой вспомогательной операции предстояло послужить последнему донскому плацдарму 6-й армии в районе Нижне-Чирской, в том самом месте, где Чир впадает в Дон. Там полковник Адам, адъютант генерала Паулюса, держал ключевую точку силами наскоро собранных сводных частей 6-й армии, ведя поистине героические оборонительные бои.

Итак, делалось все необходимое, все, что было в человеческих силах, чтобы военным талантом и беспримерной храбростью исправить ошибки Гитлера и спасти 6-ю армию. 7. Гот начинает операцию по деблокированию "Зимняя гроза" и "Удар грома" - 19 декабря - Еще только 50 километров - Довод в пользу "Удара грома" - Рокоссовский предлагает почетную капитуляцию.

12 декабря Гот начал атаку. Задача, стоявшая перед его опытными, изобретательными и смелыми танковыми командирами, была трудной, но выполнимой.

Обеспечение правого фланга группы Гота осуществлялось, как и оборона на Чире, самыми необычными методами. Полковник Дёрр, возглавлявший немецкий штаб взаимодействия в румынской 4-й армии, создал тонкую линию прикрытия силами сводных частей и надерганных отовсюду где только можно и нельзя "лоскутов" немецких мобильных формирований, действуя методами, похожими на те, к которым прибегал полковник Венк на севере. Боевые группы под командованием майора Зауванта из частей 14-й танковой дивизии и полковника фон Паннвица из казачьих эскадронов, частей ПВО и сводных формирований восстановили некое подобие порядка в отступавших румынских войсках и немецких тыловых службах, на которые перекинулась паника.

16-я моторизованная пехотная дивизия отступила из Калмыцкой степи на заранее подготовленные позиции. По пути на южном фланге ей также удалось предотвратить попытку русских ударить с востока в тыл группы армий "Кавказ" и отрезать ее.

Резонно было предположить, что уж теперь-то Гитлер направит все имеющиеся в его распоряжении войска на деблокировочный рейд Гота, чтобы тот мог осуществить 100-километровый прорыв по вражеской территории с максимальной отвагой и скоростью. Но Гитлер вновь поскупился. За исключением 23-й танковой дивизии, он не снял с Кавказского фронта ни одного войскового формирования. Единственной в полной мере сильной и эффективной частью, приданной группе Гота, являлась переброшенная на Восточный фронт из Франции 6-я танковая дивизия генерала Рауса, насчитывавшая в своем составе 160 танков. Она прибыла 12 декабря с 136 танками. 23-я танковая дивизия прибыла с 96 танками.

Готу предстояло преодолеть сто километров - сто километров территории, удерживаемой крупными силами противника. Но началось все хорошо. Почти без труда 11-й танковый полк 6-й танковой дивизии, которым командовал полковник фон Гюнерсдорф, в первый же день выбил советские части с позиций и заставил их спасаться бегством на восток. Русские оставили южный берег реки Аксай, а подполковник фон Гейдебрек с частями 23-й танковой дивизии создал плацдарм на противоположном берегу.

Советские войска оказались застигнутыми врасплох. Генерал-полковник Еременко позвонил Сталину и с волнением доложил:

– Есть опасность, что Гот может ударить в тыл нашей Пятьдесят седьмой армии, которая держит юго-западный участок Сталинградского кольца. Если одновременно Паулюс атакует изнутри котла в юго-западном направлении, будет трудно предотвратить его прорыв.

Сталин очень разозлился.

– Вы будете держаться. Мы собираем для вас резервы, - произнес он жестко. - Я посылаю вам Вторую гвардейскую армию - лучшее, что у меня осталось.

Но до прибытия гвардейцев Еременко предстояло выкручиваться самостоятельно. Со своего кольца вокруг Сталинграда он снял 13-й танковый корпус и бросил его наперерез 6-й танковой дивизии Гота. Он рискнул лишить свою группу армий последних резервов и послал против немецкого наступления 235-ю танковую бригаду и 87-ю стрелковую дивизию. Бои за высоты к северу от реки Аксай продолжались в течение пяти дней. К счастью для Гота, 17-я танковая дивизия, на которую в последний момент расщедрился Гитлер, поспела в срок. В результате 19 декабря немцам удалось вытеснить противника с его позиций.

После незабываемого ночного марша, ранним утром 20 декабря танковая группа 6-й танковой дивизии вышла на участок реки Мышкова в районе Васильевки. Но 2-я гвардейская армия Сталина уже находилась там. Несмотря ни на что, частям генерала Рауса удалось создать плацдарм глубиной три километра. Всего от 50 до 55 километров по прямой отделяло острие рейда Гота от передовых постов Сталинградского фронта.

А как тем временем складывалась обстановка в котле? Снабжение 230 000 немецких и союзнических солдат оказалось на поверку болезненным занятием. Скоро выяснилось, что в середине зимы Люфтваффе не в состоянии осуществлять снабжение армии в глубине России по воздуху с временных взлетных полос. Не хватало транспортных самолетов. В качестве таковых задействовались бомбардировщики. Но они не могли нести более полутора тонн грузов. Более того, их снятие с боевых полетов скверно отразилось на всех участках фронта. Вновь обнажилась самая большая проблема кампании: материальные ресурсы Германии не соответствовали потребностям этой войны.

Генерал фон Зейдлиц определил ежедневные потребности в 1000 тонн. Данные, безусловно, завышенные. Командование 6-й армии считало цифру 600 тонн желательной, а 300 тонн - минимальной, при которой армия сохраняла возможность вести боевые действия. Только хлеба зажатым в кольце войскам требовалось сорок тонн в день.

4-й воздушный флот старался доставить в котел эти необходимые 300 тонн в день. Генерал-лейтенант Фибиг, опытный командир 8-го авиакорпуса, получил это нелегкое, но на первый взгляд казавшееся выполнимым задание. Вскоре, однако, грозный враг преградил путь немецким летчикам - холод и плохая погода стали для них более опасными, чем советские истребители или советские средства ПВО. Обледенение, плохая видимость и становившиеся следствием этого катастрофы пополняли лист немецких потерь куда более заметно, чем действия противника. Несмотря ни на что, экипажи самолетов проявляли невиданные прежде чудеса героизма и отваги. Никогда в истории воздухоплавания люди не отправлялись в полет с таким презрением к смерти и с такой решимостью выполнить задание, как летали немецкие летчики, осуществлявшие снабжение окруженных войск в Сталинграде. Потери составили 550 машин. Это означает, что треть действовавших самолетов была потеряна вместе с экипажами, став жертвами плохой погоды, истребителей и зениток. Одна машина из трех - такого ущерба не перенесли бы ни одни ВВС во всем мире.

И все же только дважды удалось достигнуть минимальной планки 300 тонн грузов или около того. 7 декабря, согласно дневнику начальника хозяйственного управления 6-й армии, 188 самолетов, приземлившиеся на аэродроме в Питомнике, доставили 282 тонны. 20 декабря показатель составил 291 тонну. В соответствии с прекрасно написанным эссе генерал-майора Гергундта фон Родена, основанным на данных Люфтваффе, пика снабжение по воздушному мосту достигло 19 декабря, когда 154 самолета доставили в Питомник 289 тонн грузов и вывезли 1000 раненых.

В среднем же, однако, тоннаж перевозок в период с 25 ноября по 11 января достигал 104,7 тонны. За этот период удалось эвакуировать всего 24 910 раненых. При таком уровне снабжения люди в котле были вынуждены голодать и испытывать серьезную нехватку боеприпасов.

Но, несмотря ни на что, дивизии держались. По сей день Советы не публиковали определенных данных по немецким дезертирам. По немецким же подсчетам, число это даже к середине января не являлось сколь-либо значительным. Как только распространился слух о том, что дивизии Гота начали деблокировочный рейд, боевой дух окруженных вновь поднялся на значительную высоту. Не было солдата и офицера, который бы не верил, что Манштейн выручит их. И даже измотанные боями батальоны находили силы ударить по кольцу советского окружения, чтобы встретить своих освободителей на полпути. То, что такой план внутри котла существовал, широко известно. Части двух моторизованных и одной танковой дивизий стояли на южном фронте котла в состоянии готовности к удару в направлении наступления дивизий Гота, когда те окажутся на достаточно близком для этого расстоянии и прозвучит приказ к началу операции "Зимняя гроза".

Во второй половине дня 19 декабря стояла холодная, но ясная погода отличные условия для полетов. Над Питомником беспрестанно ревели двигатели транспортных самолетов. Они приземлялись, разгружались, под завязку забивались ранеными и улетали. Высились горы бочек с бензином, один на другом громоздились ящики с боеприпасами. Снаряды развозились по батареям и танковым частям. Если бы такая погода бывала всегда!

Двадцатью четырьмя часами раньше в котел прибыл эмиссар от Манштейна с целью познакомить командование армии с замыслами генерал-фельдмаршала и планом прорыва. Теперь майор Айсманн, офицер разведки группы армий "Дон", отправился назад. Никто не ожидал, что этот визит станет досадным эпизодом в сталинградской трагедии просто потому, что не сохранилось записей разговоров, а рассказ, записанный майором по памяти десять лет спустя, позднее стал причиной многих спорных выводов. Никто по сей день точно не установил, о чем в действительности говорили в тот день Паулюс, Шмидт и Айсманн и что они хотели сказать. Передал ли Айсманн ясно и точно мнение Манштейна, что в сложившейся обстановке существовала лишь одна жестокая альтернатива - прорыв или уничтожение? Ясно ли он объяснил, что группа Холлидта на Чире так глубоко увязла в боях с контратакующими советскими войсками, что нет и речи о том, что она поддержит атаку Гота? Доложил ли он, что противник развертывает против Гота все более крупные силы? И более того, заявил ли он недвусмысленно, что генерал-фельдмаршалу безусловно понятно одно - прорыв требует поэтапной сдачи Сталинграда, какой бы ярлык ни приклеивался к операции, с целью не вызвать преждевременных подозрений Гитлера? И что со своей стороны сказали на это Паулюс и Шмидт? Вопросы опять вопросы, и ни на один из них не находится сегодня четкого ответа. Миссия Айсманна, вероятно, еще долго будет притягивать к себе внимание историков.

19 декабря можно назвать днем решений - днем, когда сталинградская драма достигла своей кульминации.

Паулюс и его начальник штаба, генерал-майор Шмидт, стояли в блиндаже начальника оперативного отдела армии перед телетайпом, который был подключен к дециметровому аппарату - на этих частотах его не могли засечь советские службы радиоперехвата. Таким образом, 6-я армия располагала неоценимым, хотя и несколько неудобным для использования прямым каналом связи с группой армий "Дон" в Новочеркасске.

Паулюс ждал минуты начала оговоренного сеанса связи с Манштейном. И вот момент наступил. Машина затарахтела и написала:

– Господа присутствуют?

Паулюс приказал передать ответ:

– Да.

– Прокомментируйте, пожалуйста, коротко доклад Айсманна, - спросил Манштейн посредством телетайпного аппарата.

Паулюс сжато сформулировал свои комментарии.

Вариант № 1. Прорыв из котла с целью соединиться с Готом возможен только при наличии танков. Численности пехотинцев недостаточно. Для реализации данного варианта все танковые резервы, до того задействованные для отражения атак противника, должны оставить крепость.

Вариант № 2. Прорыв без соединения с Готом возможен только в самом крайнем случае. Он приведет к большим потерям в технике. Необходимое условие - предварительная доставка достаточного для улучшения состояния войск количества продовольствия и горючего. Если Готу удастся осуществить временное соединение и пригнать буксировочную технику, данный вариант будет проще реализовать на практике. Пехотные дивизии фактически лишились возможности свободно передвигаться, поскольку все большее число лошадей идет на корм людям.

Вариант № 3. Дальнейшее продолжение сопротивления противнику зависит от поставок всего необходимого по воздуху в более крупных размерах. В настоящее время они неадекватны.

Затем Паулюс продиктовал оператору телетайпа:

– Продержаться дальше в сложившихся условиях долго не удастся.

Оператор поставил три креста. Через несколько секунд машина принялась выбивать текст Манштейна:

– Когда самое раннее вы можете приступить к выполнению варианта два?

Паулюс ответил:

– На приготовления потребуется от трех до четырех дней.

Манштейн спросил:

– Сколько горючего и продовольствия вам понадобится?

Паулюс сказал:

– Сокращенные пайки на десять дней для двухсот семидесяти тысяч человек.

Сеанс связи прервался. Через четверть часа, в 18.30, он возобновился, и Манштейн с Паулюсом продолжили беседу через посредство операторов телетайпов. Слова появлялись на бумаге словно бы сами по себе:

– Генерал-полковник Паулюс на связи, господин генерал-фельдмаршал.

– Добрый вечер, Паулюс.

Манштейн сообщил, что 57-й танковый корпус генерала Кирхнера, осуществлявший прорыв в рамках деблокировочной операции Гота, вышел к реке Мышкова.

Паулюс, в свою очередь, доложил, что противник атакует его войска, сосредоточенные для предполагаемого прорыва на юго-западном углу котла.

Манштейн сказал:

– Ждите приказа.

Через несколько минут под треск телетайпного аппарата начал появляться приказ. Вот что в нем говорилось:

Приказ!

6-й армии.

(1) 4-я танковая армия нанесла силами 57-го танкового корпуса поражение противнику в районе Верхнекумского и достигла района Мышковы. В районе Каменки и севернее начата атака против крупных сил противника. Ожидаются тяжелые бои. Ситуация на чирском фронте не допускает выдвижения войск, расположенных западнее Дона, в направлении Сталинграда. Мост через Дон в Чирской в руках противника.

(2) 6-я армия начнет атаку "Зимняя буря" так быстро, как только представится возможным. Нужно принять меры для соединения с 57-м танковым корпусом, если необходимо, через Донскую Царицу с целью провести конвой.

(3) Развитие ситуации может потребовать расширения задания по осуществлению прорыва армии на соединение с 57-м танковым корпусом к Мышкове. Кодовое название: "Удар грома". В этом случае главной задачей снова становится как можно более быстрое - с применением танков соединение с 57-м танковым корпусом, с целью провести конвой. Армия - при том, что фланги ее прикрыты по Нижней Карповке и Червленой, - должна затем выдвигаться в направлении Мышковы, тогда как войска из района крепости выводиться подразделение за подразделением.

Операция "Удар грома" может последовать сразу за атакой "Зимняя гроза". Грузы по воздуху, в общем и целом, должны будут поступать в процессе без создания больших запасов. Аэродром в Питомнике необходимо удерживать как можно дольше.

Все вооружение и артиллерия, которые могут передвигаться, нужно взять с собой, особенно орудия для проведения операции с запасом боеприпасов, но также и такое вооружение и снаряжение, которое трудно возместить. Оно должно быть сосредоточено в юго-западной части котла в надлежащее время.

(4) Осуществить подготовку к (3). Приводить в исполнение только по особому приказу "Удар грома".

(5) Доложить день и время атаки (2).

Это был исторический документ. Великий час наступил. Армии предстояло выйти на исходные позиции для марша к свободе. На тот момент, однако, в силе находилась только "Зимняя гроза" - т.е. Паулюс получал приказ очисть путь для дивизий Гота, но эвакуировать войска из Сталинграда ему пока еще не разрешалось.

Во второй половине дня Манштейн вновь попытался получить согласие Гитлера на немедленный тотальный прорыв 6-й армии - на операцию "Удар грома". Но Гитлер одобрил только "Зимнюю грозу", отказавшись принять решение в полном объеме. Тем не менее Манштейн, как видно из текста документа, отдал 6-й армии приказ приготовиться к "Удару грома" и ясно выразился в (3): "Развитие ситуации может потребовать расширения задания по осуществлению прорыва армии". Расширить задание означает вырваться из котла.

Накал страстей в драме достиг своего апогея. Судьба четверти миллиона солдат зависела от двух кодовых названий - "Зимняя гроза" и "Удар грома".

В 20.30 два начальника штаба вновь сидели у телетайпов. Генерал Шмидт сообщал, что противник атакует и связывает боями главные силы бронетехники 6-й армии и часть ее пехоты. Шмидт добавил:

– Прорыв станет возможен только после того, как эти войска выйдут из боевого соприкосновения с противником в обороне. Самая ранняя дата двадцать второе декабря.

Оставалось еще три дня.

Ночь была холодной. В земляных бункерах в Гумраке кипела лихорадочная деятельность. На следующее утро, в 07.00, Паулюс уже находился на пути к самым кризисным точкам в котле. На протяжении дня на многих участках велись бои местного значения. Во второй половине дня, когда два начштаба, Шультц и Шмидт, вновь общались по телетайпу, Шмидт доложил:

– В результате потерь, понесенных за последние несколько дней, ситуация с живой силой на западном фронте и в Сталинграде чрезвычайно сложная. Вклинения противника можно будет ликвидировать только за счет ввода в действие войск, предназначенных для "Зимней грозы". В случае крупного вклинения неприятеля, не говоря уже о прорывах, придется использовать наши армейские резервы, в особенности танки, если мы вообще собираемся удерживать крепость. Положение могло бы рассматриваться несколько под другим углом, - добавил Шмидт, - если знать наверное, что за "Зимней грозой" немедленно последует "Удар грома". В этом случае местные вклинения на оставшихся фронтах можно принять, при условии, что они не ставят под угрозу отход армии в целом. В этом случае мы имели бы возможность собрать значительно бульшие силы для прорыва на юг, поскольку могли бы тогда сосредоточить на юге большое количество местных резервов со всех фронтов.

Сложился порочный круг - решить проблему представлялось возможным, только имея разрешение на операцию "Удар грома". К сожалению, генерал Шультц отвечал через посредство телетайпа, потому собеседник не слышал умоляющих ноток в голосе начальника штаба группы армий, когда тот диктовал текст оператору:

– Дорогой Шмидт, генерал-фельдмаршал считает, что Шестая армия должна начать "Зимнюю грозу" как можно быстрее. Вы не можете ждать, пока Гот будет в Бузиновке. Мы прекрасно понимаем, что ваши силы для атаки "Зимняя гроза" будут ограниченными. Поэтому генерал-фельдмаршал пытается получить одобрение операции "Удар грома". Невзирая на наши постоянные напоминания, борьба за решение в Главном командовании сухопутных войск еще не завершилась. Но, несмотря на отсутствие решения относительно "Удара грома", генерал-фельдмаршал настоятельно подчеркивает, что необходимо как можно скорее начать "Зимнюю грозу". Что же до продовольствия, топлива и боеприпасов, свыше 3000 тонн грузов на грузовиках уже находятся в тылу армии Гота и будут переправлены к вам, как только осуществится соединение. Вместе с грузами к вам направляется большое количество тягачей для обеспечения тяги вашим артиллерийским орудиям. Более того, тридцать автобусов готовы к эвакуации ваших раненых.

Тридцать автобусов! Совершенно очевидно, начальство не забыло ни о чем. И все, что отделяло 6-ю армию от спасения, - 50 километров по прямой, или 60-70 километров по дороге.

И вот в тот самый момент в ходе всех этих калькуляций и вычислений, соображений и приготовлений на немецкий фронт с востока обрушилось новое несчастье: 16 декабря три советские армии развернули атаку против итальянской 8-й армии на Среднем Дону. Вновь русские выбрали участок, удерживаемый слабыми войсками союзников Германии.

После коротких, но ожесточенных боев советские войска прорвали фронт. Итальянцы обратились в бегство. Русские быстро продолжили продвижение на юг. Одна танковая и две гвардейских армии ударили по искусно построенным, но обороняемым малочисленным контингентом немецким позициям на Чире. Если бы русским удалось смять немецкие рубежи на Чире, ничто не смогло остановить их на пути к Ростову. А если бы русские взяли Ростов, группа армий "Дон" Манштейна оказалась бы отрезанной, а группа армий фон Клейста на Кавказе лишилась бы связи с тыловыми коммуникациями. Это был бы супер-Сталинград. На кону теперь стояла не судьба 200 000 или даже 300 000 человек, но полутора миллионов.

23 декабря, когда исполненные надежд на лучшее солдаты 6-й армии ждали освободителей, танковые колонны наступавшего противника уже рвались с севера к летному полю под Морозовском, в 150 километрах к западу от Сталинграда; от этого аэродрома зависела вся система снабжения окруженной армии. Таким образом, складывалась катастрофическая ситуация. Группа Холлидта на Чире более не имела никакого флангового прикрытия.

В такой обстановке у Манштейна больше не осталось выбора, как только приказать Готу повернуть одну из трех его танковых дивизий влево, к низовьям Чира, чтобы предотвратить дальнейший прорыв русских. Гот не колебался, он отрядил для выполнения задания самую сильную часть.

Атака 6-й танковой дивизии в направлении Сталинграда находилась как раз в самом разгаре, когда прибыл приказ поворачивать. Оставшись всего с двумя измотанными боями дивизиями, Гот пришел к выводу о невозможности продолжать наступление на Сталинград. В действительности под натиском советской 2-й гвардейской армии ему в Сочельник даже пришлось отойти за реку Аксай.

Генерал-фельдмаршал фон Манштейн не мог сидеть сложа руки. Он послал срочное телетайпное сообщение в ставку фюрера, умоляя его: "Резкое изменение обстановки на левом фланге группы армий требует немедленной переброски войск в эти районы. Данный шаг означает отказ на неопределенный период от операции по деблокированию 6-й армии, что в свою очередь означает необходимость организации адекватного снабжения этой армии в течение длительного периода. По мнению Рихтгофена, рассчитывать на поставку более чем 200 тонн грузов в среднем в день нельзя. Если невозможно обеспечить адекватное снабжение 6-й армии по воздуху, единственная альтернатива - как можно более скорейший прорыв 6-й армии из кольца ценой возникновения значительной угрозы на левом фланге группы армий. Риск, сопряженный с операцией, принимая во внимание состояние, в котором находится армия, хорошо известен". На военно-канцелярском языке в этом послании говорилось все, что надо было сказать: 6-я армия должна немедленно прорываться, или она потеряна. В Новочеркасске с нетерпением ждали ответа. Цайтцлер направил его по телетайпу: "Фюрер дает разрешение на отступление войск из армейской группы Гота на Чир, но приказывает Готу удерживать исходные позиции для атаки на Сталинград, чтобы возобновить ее, как только представится возможность".

Это находится за гранью понимания. Конечно, у Гитлера имелся убедительный аргумент для отказа санкционировать "Удар грома". Паулюс, как замечал фюрер, не располагал достаточными запасами горючего для прорыва к Готу. Мнение это основывалось на докладе 6-й армии относительно того, что горючего у танков оставалось на прохождение с боями всего 20 километров. Эти данные с тех пор не раз оспаривались, но генерал Шмидт отдавал строгие приказы по установлению запасов "левого" бензина, а Паулюс замечал, и вполне справедливо, что ни одна армия не может начинать операцию, от которой зависит ее жизнь или смерть, в расчете на возможно существующее в частях какое-то количество неучтенного "левого" бензина.

Оказавшись лицом к лицу с подобной ситуацией, Манштейн во второй половине дня 23 декабря вновь связался с Паулюсом по телетайпу и попросил его выяснить, можно ли начать операцию "Удар грома", если иного выхода не останется.

Паулюс спросил:

– Означает ли этот разговор, что я имею позволение начать "Удар грома"?

Манштейн:

– Я не даю вам такого позволения сегодня, но я надеюсь на положительное решение завтра. - Генерал-фельдмаршал добавил: - Сейчас самое важное, считаете ли вы, что ваша армия сможет пробиться к Готу, если не получит снабжения на долговременной основе.

Паулюс:

– В данном случае у нас нет альтернативы.

Манштейн:

– Сколько топлива вам нужно?

Паулюс:

– Тысячу кубометров.

Тысяча кубометров, это тысяча тонн.

Почему, может спросить кто-то, Паулюс не начал ту операцию немедленно, несмотря на риск и на нехватку всего самого для нее необходимого? Почему не выполнил приказ о начале "Зимней грозы" - невзирая на ситуацию с горючим и продовольствием, - зная, что в любом случае на карте стоит спасение армии?

В своих воспоминаниях генерал-фельдмаршал фон Манштейн подчеркивает величину ответственности, которая возлагалась на Паулюса этим приказом. Три дивизии в юго-западном углу котла, где предполагалось осуществить прорыв, были полностью связаны оборонительными боями. Мог ли Паулюс пойти на риск начать атаку только силами частей этих дивизий в надежде на прорыв через плотное кольцо окружения? Кроме того, предоставили ли бы постоянно атакующие советские войска ему шанс сделать это? И еще, смог ли бы он удержать оставшиеся фронты до получения из группы армий команды: "Удар грома" - разрешения пойти на полномасштабный прорыв с целью вывода всей армии из окружения? Хватило ли бы у его танков горючего, чтобы вернуться обратно в котел, если бы "Зимнюю грозу" постигла неудача? Что сталось бы тогда с 6000 больных и раненых?

Паулюс и Шмидт видели лишь одну возможность - начать "Зимнюю грозу" и "Удар грома" одновременно. И даже в случае получения разрешения на это им потребовались бы поставки значительного количества горючего.

Со своей стороны группа армий хотела инициировать полномасштабный прорыв одной "Зимней грозой", придерживаясь того мнения, что советское кольцо следовало сначала прорвать по юго-западному фронту, а уж затем начинать выводить войска с различных участков фронта котла - иными словами, до того, как в действие будет приведен "Удар грома".

Если отстраниться от соображений чисто военного характера, схема действий Манштейна основывалась на допущении, что только поэтапный вывод войск мог привести Гитлера к принятию неизбежного оставления Сталинграда; только так тот мог согласиться на этот шаг. Генерал-фельдмаршал фон Манштейн прекрасно знал, что, если бы командование группы армий приказало 6-й армии изначально развернуть крупномасштабный прорыв с оставлением Сталинграда, Гитлер бы тотчас же вмешался и отменил такой приказ.

В то же время Паулюс, связанный делами внутри котла, вынужденный что-то изобретать для того, чтобы отбивать советские атаки, в тот момент не мог в полной мере видеть общую картину происходящего.

Ясно, что поиск причин сталинградской трагедии в действиях командования 6-й армии, или группы армий "Дон", или в приклеивании ярлыка главного виновника катастрофы к какому-то определенному лицу, находившемуся в том районе, ни к чему хорошему не ведет.

Стратегическая ошибка Гитлера, покоившаяся в основе своей на недооценке сил неприятеля и переоценке собственных, породила ситуацию, которую нельзя уже было исправить удачной импровизацией, военной хитростью или приказом во что бы то ни стало держать позиции. Только своевременное отступление 6-й армии в октябре могло предотвратить катастрофу, обрушившуюся на головы четверти миллиона немецких солдат и офицеров на Волге. Правда, даже и это не могло уже изменить исхода войны.

Более того, сегодня из известного нам о силах русских благодаря трудам советских военных авторов ясно, что даже "Зимняя гроза" и "Удар грома" не спасли бы 6-ю армию как боеспособную единицу. Но оставалась еще надежда выручить из беды главные силы запертых в Сталинградском котле солдат. Когда в преддверии Рождества пришлось приостановить деблокировочную атаку Гота, даже и эта надежда была утрачена. На участке 2-го батальона 64-го мотопехотного полка находилось нечто необычное - заснеженное поле пшеницы, колосья которой выглядывали из-под снежного покрывала. Ночью солдаты подползали туда, срезали колосья и также ползком возвращались в свои укрытия, где отделяли зерна и бросали их в сваренный на конском мясе бульон. Солдаты брали мясо тех животных, которые погибли от пуль или осколков или же умерли естественной смертью и валялись теперь то там, то тут, окаменевшие от мороза и превратившиеся в снежные холмики.

8 января ефрейтор Фишер тщательно собрал последние несколько колосков и - трясущийся от холода - принес их в свою землянку. Вернувшись туда, он застал товарищей, охваченных возбуждением. Из батальонного штаба просочилось известие о том, что русские предложили почетную сдачу. Новость распространилась по котлу, точно пламя лесного пожара, - одному Богу известно, по каким каналам.

Все случилось в районе Мариновки, на участке 3-й моторизованной пехотной дивизии. Перед передовыми позициями боевой группы Виллига появился русский капитан с белым флагом в руке. Солдаты послали за своим командиром, майором Виллигом. Русский передал письмо, адресованное "генерал-полковнику танковых войск Паулюсу или его представителю".

Виллиг поблагодарил русского парламентера и позволил ему удалиться. Зазвонили телефоны. Курьер доставил письмо в Гумрак. Паулюс лично передал по телефону приказ, чтобы никто не вел никаких переговоров о сдаче ни с какими русскими офицерами.

На следующий день все солдаты могли прочитать, что написал командующему немецкой 6-й армии генерал-полковник Рокоссовский, советский командующий Донским фронтом. Повсюду в котле русские самолеты разбрасывали листовки с текстом советского предложения о капитуляции. Обращение было сделано в письменной форме и подписано генералом из Ставки Верховного Главнокомандующего советскими войсками, а также Рокоссовским: "Всем офицерам, унтер-офицерам и рядовым, кто прекратит сопротивление, мы гарантируем жизнь и безопасность, а также возможность по окончании войны вернуться в Германию или какую-либо другую страну по выбору военнопленного.

Всем сдавшимся военнослужащим Вермахта будут сохранены их форма, знаки различия и награды, личные вещи и ценности. Старшие офицеры могут оставить при себе шпаги и кортики.

Тем офицерам, унтер-офицерам и солдатам, кто сдастся в плен, будет сразу же гарантировано нормальное питание. Все раненые, больные и обмороженные получат медицинскую помощь. Мы ожидаем вашего ответа в письменной форме 9 января 1943 г. в 15.00 по московскому времени через представителя, лично уполномоченного вами, который должен приехать на штабной машине с хорошо заметным белым флагом по дороге из Конной к станции Котлубан. Вашего представителя встретят в 15.00 9 января 1943 г. уполномоченные советские офицеры в районе 8, в 0,5 километра к юго-востоку от обгонного пути № 564.

В случае отказа принять наше предложение о капитуляции, мы настоящим заверяем вас в том, что войска Красной Армии и Красных Военно-Воздушных Сил будут вынуждены приступить к ликвидации немецких войск. Ответственность за их гибель ляжет на вас". В листовке, которую сбрасывали вместе с текстом письма, содержалась, кроме того, зловещая строчка: "Любой, оказывающий сопротивление, будет безжалостно уничтожен".

Почему же 6-я армия не приняла предложения о капитуляции? Почему не прекратила своей бесполезной борьбы, пока солдаты сохраняли остатки как физических, так и моральных сил? Любой, кто обладал неплохим здоровьем, мог рассчитывать пережить русский плен. Вопрос это не перестает звучать и сегодня.

Паулюс даже в плену продолжал заявлять, что не принял по собственной инициативе решения о капитуляции потому, что в начале января видел стратегическую перспективу в продолжении сопротивления. Суть ее заключалась в том, чтобы, связывая крупные войска русских, защищать угрожаемый южный фланг Восточного фронта.

Ту же самую точку зрения и теперь высказывает генерал-фельдмаршал фон Манштейн. Он выражается совершенно ясно: "С начала декабря 6-я армия приковывала к себе шесть крупных советских объединений. Если бы в начале января Паулюс сдался, ситуация для двух групп армий - "Дон" и "Кавказ" могла обернуться катастрофой".

До недавнего времени этот тезис мог отвергаться как аргумент, выдвигаемый людьми, старающимися обелить себя. Сегодня, однако, приходится смотреть на это под другим углом. Советские маршалы Чуйков и Еременко в своих мемуарах полностью поддерживают точку зрения Манштейна. Чуйков сообщает, что в середине января армия Паулюса приковывала к себе семь советских армий. Еременко совершенно ясно дает понять, что необычное предложение, сделанное Паулюсу 9 января - предложение о "почетной капитуляции", - было продиктовано надеждой на высвобождение семи советских армий, чтобы двинуть их на Ростов с целью разгрома южного фланга немецкого Восточного фронта. Решение командования 6-й армии драться до конца скомкало планы противника. Имеет или не имеет эта жертва смысл с точки зрения политической оценки войны - уже другой вопрос.

Но в намерении не сдаваться Паулюса подкрепило и еще одно обстоятельство. 9 января генерал Хубе вернулся в котел после беседы с Гитлером и доложил, что фюрер, а также офицеры Главного командования сухопутных войск сказали ему о планировавшемся новом деблокировочном наступлении с запада. Пополненные танковые формирования уже были приведены в движение и сосредотачивались в районе к востоку от Харькова. Предстояло полностью реорганизовать воздушные поставки снабжения. Подобно зимнему харьковскому кризису 1941-1942 гг., считал Хубе, Сталинград тоже можно превратить в великую победу. Предпосылкой, естественно, служило то обстоятельство, что южный участок Восточного фронта выправился и группа армий "Кавказ" отходила в порядке. По этой причине 6-я армия должна была продолжать держаться - если придется, постепенно сокращая площадь котла до зоны застройки Сталинграда. Это была гонка за время.

Новости Хубе совпадали со сведениями, которые доставил в Сталинград майор фон Белов, начальник оперативного отдела 71-й пехотной дивизии. Белов, теперь офицер Бундесвера, находясь в Сталинграде в сентябре 1942 г., заболел, и его по воздуху переправили в Германию. 9 января он возвратился в котел вместе с Хубе.

Перед возвращением, в конце декабря, Белов побывал в Главном командовании сухопутных войск. Там генерал-майор Кизингер, начальник оперативного управления, и Цайтцлер, начальник главного штаба, дотошно расспрашивали Белова относительно возможности атаки с запада через Дон в районе Калача. У Белова создалось впечатление, что Главное командование сухопутных войск смотрело на положение 6-й армии с оптимизмом и считало шансы на успех новой деблокировочной операции вполне благоприятными. Прежде чем разрешить майору уйти, генерал Цайтцлер произнес такие слова:

– Конечно, офицеров Генерального штаба у нас в Сталинградском котле хватает. Но если я не отправлю вас туда, они могут подумать, что мы уже списали их со счетов.

Принимая во внимание стратегическую обстановку, с одной стороны, и проблески надежды - с другой, можно ли винить Паулюса в том, что 9 января он отклонил советское предложение о капитуляции? 8. Конец Последний удар советских войск - Дорога к Питомнику - Конец Южного котла - Паулюс отправляется в плен - Штеркер продолжает драться - Последний полет над городом - Последний хлеб для Сталинграда.

Как и обещал Рокоссовский в своих листовках, 10 января, через двадцать четыре часа после отклонения предложения о сдаче в плен, началась советская полномасштабная атака на находившиеся в котле немецкие войска. То, что случилось потом, военная история видела только дважды: в одном случае у русских, в другом - у немцев, когда голодающие, плохо экипированные войска, отрезанные от всех коммуникаций, противостояли численно превосходящему их противнику, дрались с беспримерной яростью и храбростью. Так было прежде, в Волховском котле, когда советская 2-я ударная армия сражалась до полного своего уничтожения. Безжалостными, такими, как бои в холодных лесах по берегам Волхова, стали и последние схватки в Сталинграде. Только роли поменялись. Страдание, нужда, отвага и горе - остались.

Советы начали атаку на окруженных в котле с чрезвычайной свирепостью. Зенитчики Люфтваффе со своими 88-мм пушками на передовых рубежах пытались остановить танковый вал. Они бились до последнего снаряда и подбили огромное количество вражеских танков. Но наступающие смяли пехоту на ее позициях. Русские прорвались сразу в нескольких местах. Число боевых потерь в вымотанных немецких частях росло с каждой минутой, как и количество обмороженных. Температура достигала 35 градусов ниже нуля, и вьюга мела по степи.

На западном фронте очаги сопротивления батальонов из развернутых там дивизий походили на острова в океане. Одной из таких дивизий была австрийская 44-я пехотная дивизия, оборонявшая подступы к жизненно важному аэродрому Питомник. Любой, кто рассматривает Сталинград только с точки зрения человеческих страданий, нужды, ошибок, самонадеянной гордыни и глупости, должен бросить взгляд на эти батальоны - например, на один из многих, 1-й батальон 134-го пехотного полка.

Его поредевшие роты окопались на высотах перед Бабуркином. Совсем недавно, в середине декабря, командир батальона майор Поль получил Рыцарский крест. Вместе с наградой генерал Паулюс послал майору небольшой пакет, на котором собственной рукой написал: "С наилучшими пожеланиями". Внутри находились буханка хлеба и банка селедки в томатном соусе драгоценный дар для Сталинграда в то время, вполне совместимый с высокой наградой за храбрость.

Вооруженный карабином Поль сидел в окопе, как и все его солдаты. Севернее расчет последнего крупнокалиберного пулемета расстреливал ленту за лентой. "Никто не заставит меня уйти оттуда, господин майор", - сказал унтер-офицер Полю несколько дней назад. Прозвучала еще одна очередь, и пулемет умолк. Солдаты видели, как русские бросились на позицию расчета. Короткая рукопашная, последняя драка прикладами и шанцевым инструментом - и все. Всю ночь батальон продолжал удерживать позицию, поддерживаемый 46-м дивизионом противотанковых штурмовых орудий - несколькими 20-мм зенитками и тремя трофейными советскими 76-мм пушками.

Когда утром им пришлось отходить, пушки они взять не смогли - не осталось горючего, чтобы заправить захваченные джипы, которые применялись для буксировки орудий. Так каждый шаг назад становился Ватерлоо для артиллеристов - одну за одной им приходилось взрывать свои пушки. И даже если бы они все же утащили какую-то из них с собой, то все равно не смогли бы раздобыть для нее снарядов.

На следующую ночь майор Поль поехал в Питомник, чтобы узнать об обстановке у своего друга майора Фройденфельда, начальника связистов Люфтваффе в котле. Путешествие выдалось не из приятных. Чтобы обозначить дорогу на заснеженных полях, немцы отрубали мертвым коням ноги и втыкали их копытами вверх в качестве столбиков по обочинам - чудовищные знаки чудовищной битвы.

Аэродром тоже производил гнетущее впечатление. Жизненно важный центр снабжения армии покрывали груды искореженного железа. Тут и там на поле валялись сбитые и поврежденные самолеты. Две санитарные палатки были переполнены ранеными. И в этом хаосе продолжалась жизнь. Прилетали новые самолеты, разгружались, загружались и улетали.

Два дня спустя, 14 января, Питомник пал. Снабжению по воздуху и эвакуации раненых настал конец. С того момента все покатилось снежным комом под гору. Последние боевые группы откатывались с фронтов в котле в направлении города Сталинграда. Майору Полю с его людьми тоже пришлось совершить поездку через ад. На обочине дороги лежала группа немецких солдат, убитых бомбой. Те, кто уцелел, лишились конечностей - кто руки, кто ноги. Кровь их превратилась в красный лед. Никто не перевязал раненых, никто даже не оттащил в сторону убитых. Колонны брели мимо в тупом оцепенении, озабоченные только собой. Поль приказал перевязать раненых и положил их рядом друг с другом. Он оставил с ними санитара, чтобы тот дождался попутного грузовика и отправил на нем несчастных калек. Но грузовик не пришел.

Таковы были последние дни Сталинградского котла. Жуткий голод и полная беспомощность перед лицом полномасштабного советского наступления привели к быстрому упадку боевого духа и утрате частями боеспособности. Потери росли. Уцелевших охватывало уныние. На пунктах оказания первой медицинской помощи в санитарных частях стояли очереди. Медикаменты и бинты кончились. Повсюду шлялись шайки мародеров.

24 января в 16.45 начальник оперативного отдела 6-й армии послал Манштейну сигнал - сообщение, заставляющее содрогаться своим лишенным эмоций слогом: "Противник атакует с неубывающей яростью по всему западному фронту, части которого с боями прокладывают себе путь на восток к Городищу с утра двадцать четвертого числа. В южной части Сталинграда западный фронт вдоль окраины города на западной и южной оконечностях Мининой держался до 16.00. Наблюдаются местные вклинения русских на этом участке. На волжском и северо-восточном фронтах - без изменений. Ужасные условия в самой черте города, где в руинах прячутся 20 000 лишенных помощи раненых. Там же примерно такое же количество умирающих от голода и обморожения, а также отбившихся от своих частей солдат, в основном без оружия, которого они лишились в боях. Весь район города простреливает тяжелая артиллерия. Последний бой будет дан на окраинах города в южной части Сталинграда 25.01 под руководством сражающихся на передовой энергичных генералов и храбрых офицеров, вокруг которых собираются те немногие солдаты, которые еще сохранили способность воевать. Тракторный завод, возможно, продержится немного дольше.

Начальник оперативного отдела штаба 6-й армии". Энергичные генералы. Храбрые офицеры. Немногие солдаты, сохранившие способность сражаться. Вот такая картина.

У железнодорожной насыпи южнее устья Царицы генерал-лейтенант фон Гартманн, командир нижнесаксонской 71-й пехотной дивизии, стоя во весь рост, не пригибаясь и не прячась, стрелял из карабина в атакующих русских до тех пор, пока не пал, сраженный пулеметной очередью.

Когда генерал-фельдмаршал фон Манштейн прочитал сообщение начальника оперативного отдела 6-й армии, он понял, что теперь не может быть и речи о выполнении армией какой бы то ни было задачи. "Поскольку армия более не могла связывать боями сколь-либо значительные силы противника, - пишет генерал-фельдмаршал, - я в длинном телефонном разговоре с Гитлером 24 января попытался получить от него приказ о сдаче. К сожалению, тщетно. В тот момент, но не прежде, задача армии по связыванию вражеских войск завершилась. Она спасла пять немецких армий".

То, что Манштейн пытался сделать по телефону, майор фон Цитцевитц надеялся достичь в личной беседе с Гитлером.

Цитцевитц улетел из котла по приказу Главного командования сухопутных войск 20 января. 23 января генерал Цайтцлер повел его на встречу с Гитлером. Встреча имела огромное значение. Вот собственный рассказ о ней Цитцевитца:

"Когда мы прибыли в ставку фюрера, генерала Цайтцлера приняли сразу, а мне пришлось подождать в приемной. Немного позднее дверь открылась, и меня пригласили войти. Я доложил о своем прибытии. Гитлер подошел ко мне и обеими руками пожал мою правую руку. "Вы приехали из скорбного места", сказал он. Свет в просторном помещении был приглушенным. Перед камином стоял большой круглый стол с креслами вокруг, справа находился длинный освещенный сверху стол с огромной оперативной картой всего Восточного фронта. В стороне сидели стенографы, фиксировавшие каждое слово. Кроме генерала Цайтцлера присутствовали только генерал Шмундт и два личных адъютанта сухопутных войск и Люфтваффе. Гитлер знаком показал мне сесть на табурет возле оперативной карты и сам сел лицом ко мне. Остальные присутствующие господа сидели в креслах в затемненных частях комнаты. Только адъютант сухопутных войск стоял у дальнего конца стола с картой. Говорил Гитлер. Вновь и вновь он указывал на карту. Он излагал новый замысел, суть которого сводилась к атаке силами батальона совершенно новых танков "Пантера" через вражеские позиции на Сталинград, с целью доставить в котел грузы и усилить 6-ю армию танками. Меня охватило изумление. Один танковый батальон будет прорываться через несколько сотен километров вражеской территории, где полным-полно войск противника, когда целая танковая армия не смогла справиться с подобной задачей.

Я воспользовался первой паузой в монологе Гитлера, чтобы описать тяжелейшее положение 6-й армии. Я привел примеры, зачитал специально подготовленные мной данные с листка бумаги. Я говорил о голоде, о потерях из-за обморожений, нехватке всего необходимого и об ощущении армии, что ее списали со счетов. Я говорил о раненых и о недостатке медикаментов и перевязочных средств. Я закончил рассказ словами: "Мой фюрер, позвольте мне утверждать, что солдатам в Сталинграде более нельзя приказывать сражаться до последнего патрона, потому что они физически не способны сражаться и потому что у них не осталось даже последнего патрона". Гитлер посмотрел на меня с удивлением, но я чувствовал, что он смотрит словно бы сквозь меня. Потом он произнес: "Человек очень быстро приходит в себя". Затем мне позволили удалиться".

Гитлер радировал в Сталинград: "О сдаче не может быть и речи. Войска должны держаться до конца".

Помпезные заявления, однако, больше не действовали. Даже самые отважные офицеры лишались присутствия духа и последних надежд. В подвале бывшей тюрьмы ОГПУ в грязи лежали раненые, умирающие от язв и желудочных колик командиры полков, батальонов и рот, штабные офицеры, не знавшие, что им делать. У них больше не было полков, батальонов и рот, не было хлеба и часто оставался лишь последний патрон в пистолете - последний патрон на крайний случай.

Некоторые пускали этот последний патрон себе в висок. Штабы и малые подразделения подрывали себя динамитом среди руин на своих последних позициях. Несколько штабных офицеров, летчиков и связистов и кучка несгибаемых унтер-офицеров попытали счастья в прорыве, решившись на отчаянную авантюру. Многие из них в действительности лишь хотели тем или иным способом приблизить конец. И таких было немало. Но случалось и по-другому. Прославленный орденоносец, храбрый командир не раз отличавшегося в самых отчаянных схватках полка, полковник Бойе, 27 января встал перед своими солдатами в подвале бывшей тюрьмы ОГПУ и сказал:

– У нас нет хлеба, у нас нет оружия. Я предлагаю сдаться.

Солдаты закивали, и полковник, раненый и с высокой температурой, повел их за собой из тюрьмы ОГПУ.

Расстояние от передовой вдоль железнодорожной насыпи составляло 50 метров. У переправы через устье Царицы стояли остатки дивизии генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. Командир находился со своими солдатами. Ни у кого из них не было оружия. Они шли сдаваться. Скорбная процессия. По обеим сторонам дороги стояли красноармейцы с автоматами наперевес. Сдающихся фотографировали, снимали на кинокамеру, загружали в кузова грузовиков и увозили. Степь бесстрастно проглатывала их.

Тем временем части 11-го корпуса генерала Штеркера держались на своих последних позициях, отрезанные в северном котле. По радиосвязи пришло одно из самых худших сообщений из Сталинграда:

"В группу армий "Дон". Ситуация с продовольствием вынуждает прекратить выдачу питания раненым и больным, чтобы здоровые могли сражаться.

Начальник оперативного отдела штаба 6-й армии".

Несмотря на все это, 31 января в 01.30 Гитлер приказал начальнику Генерального штаба послать еще одну депешу в Сталинград: "Фюрер просил меня подчеркнуть, что каждый день продолжения сопротивления Сталинградской крепости имеет очень важное значение".

Через пять часов в подвале универмага на Красной площади Сталинграда лейтенант штабной охраны вошел в кабинет командующего и доложил:

– Русские за дверью.

В предыдущую ночь Гитлер радировал приказ о производстве Паулюса в генерал-фельдмаршалы. Он не спал и с шести утра разговаривал с подполковником фон Беловом, начальником оперативного отдела своего штаба. Паулюс был усталым и подавленным, но твердо решил положить всему конец. Однако командующий хотел сделать это, как он сам выражался, "без суматохи" - т.е. без документов о капитуляции и официальных церемоний.

В этом, вероятно, и состоит причина того, почему в отношении пленения Паулюса ходит так много разных небылиц. Он придерживался приказа не сдаваться от имени всей армии и отправлялся в плен только с личным составом своего штаба. Различные командиры отдельных участков обороны сами договаривались с русскими об условиях прекращения огня. В центре Сталинграда все закончилось 31 января.

В северном котле, на недоброй памяти тракторном и на артиллерийском заводе "Баррикады" - в том месте, где летом прозвучали первые выстрелы Сталинградской битвы, - опорные пункты 11-го корпуса продолжали сопротивление еще и 1 февраля. Сражение завершилось там же, где и началось.

Хотя бои среди развалин не имели более никакого стратегического значения, Гитлер настаивал на этом, давая обветшалые объяснения. Генералу Штеркеру он радировал: "Я ожидаю от солдат в северном котле Сталинграда, что они будут держаться до конца. Каждый день, каждый час продолжения сопротивления оказывает решающее воздействие на остальной фронт".

Но 11-й корпус тоже умер медленной смертью. В ночь с 1 на 2 февраля Штеркер находился на командном пункте боевой группы подполковника Юлиуса Мюллера. На рассвете Штеркер сказал:

– Мне надо идти.

Мюллер понял.

– Я выполню свой долг, - произнес он.

Не было громких слов. Когда рассвело, боевые действия в северном котле подошли к концу.

В 08.40 Штеркер радировал в ставку фюрера: "11-й армейский корпус и все шесть его дивизий выполнили свой долг".

И здесь тоже умирающие от голода люди с пустыми глазами, солдаты самых прославленных дивизий, поднимались из окопов, вставали из-за развалин и вливались в серые колонны. Бесконечные вереницы их брели в степь. Сколько их было?

На данный счет нет единого мнения и теперь - происходят странные фокусы с данными, будто цифры могут иметь отношение к страданиям, смерти и отваге. Тем не менее существует статистика, существуют факты. Согласно боевым журналам 6-й армии, находящимся теперь в распоряжении у американцев, и ежедневным докладам различных корпусов, численность личного состава немецких и союзнических частей в котле на 18 декабря 1942 г., зарегистрированная 22 декабря, составляла 230 000 человек, включая 13 000 румынских военнослужащих. В дополнение в докладах говорится о 19 300 русских военнопленных и служащих во вспомогательных службах.

Из этих 230 000 солдат и офицеров 42 000 раненых, больных и ценных специалистов было эвакуировано по воздуху на 24 января 1943 г. Согласно советским данным, 16 800 попало в плен между 10 и 29 января. В ходе капитуляции с 31 января по 3 февраля сдалась 91 000 человек.

Примерно 80 500 осталось на поле Сталинградской битвы убитыми или зачастую тяжелоранеными и оставленными умирать без помощи и без еды; другие же умерли из-за неполучения своевременной помощи после сдачи в плен.

Из этих 107 800 человек на родину на сегодняшний момент вернулось около 6000 человек. 3 февраля 1943 г. лейтенант Герберт Кунц на своем "Hе-111" из 100-й бомбардировочной группы стал последним немецким пилотом, пролетевшим над Сталинградом.

– Посмотрите, продолжаются ли еще где-нибудь бои и не видно ли пытающихся спастись бегством групп, - сказал экипажу капитан Бетхер, - а потом сбрасывайте груз.

Груз состоял из хлеба, шоколада, бинтов и небольшого количества боеприпасов.

Кунц облетел город на высоте около 2000 метров. Ни одна зенитка не выстрелила. Над степью лежал густой туман. Штурман Ганс Аннен бросил взгляд в сторону радиста Вальтера Кребса. Кребс отрицательно покачал головой:

– Нигде ничего и никого.

Кунц спустился до 100 метров, потом до 75. Бортинженер Паске обладал острым зрением. Внезапно дымка рассеялась: они летели всего в каких-то 60 метрах над изрытым воронками полем недавней битвы. Кунц быстро поднялся на более безопасную высоту и продолжил поиски. Разве там внизу под туманной дымкой были не люди?

– Сбросить груз! - крикнул он, и груз полетел к земле. Буханки хлеба упали в снег Сталинграда среди убитых, замерзших и немногих тех, кто ждал прихода смерти.

Может быть, груз найдет одна из маленьких групп, которые ушли в надежде прорваться к своим. Многие сделали так - штабные офицеры с целыми боевыми группами, например, из штаба 4-го корпуса и 71-й пехотной дивизии. Лейтенанты и унтер-офицеры шли сквозь ночь и туман во главе взводов. Обер-ефрейторы, ефрейторы, стрелки и артиллеристы потихоньку выбирались из руин города по четверо, по трое и даже поодиночке. Отдельные группки летчики видели в степи еще в середине февраля. Потом они куда-то пропадали. Известен только один случай, когда человеку удалось добраться до своих. Этим счастливчиком стал зенитчик унтер-офицер. Впрочем, через двадцать четыре часа после своего спасения он погиб от разрыва шальной минометной мины на перевязочном пункте 11-й танковой дивизии.