"Гитлер идет на Восток (1941-1943)" - читать интересную книгу автора (Карель Пауль)

Книга первая. Гитлер идет на Восток 1941-1943.
Часть первая. МОСКВА.

Двое суток они, затаившись, просидели в ельнике подле своих танков и бронемашин. Они пробрались туда тайно, двигаясь в темноте с погашенными фарами, в ночь с 19 на 20 июня. Днем сидели тихо - нельзя было издать ни звука. Даже скрипа люка или дверцы хватало, чтобы вызвать гнев командиров. Только с наступлением сумерек им разрешили повзводно выходить на поляну, чтобы умыться в ручье.

Командир взвода лейтенант Вайднер стоял возле палатки ротного, когда мимо, крадучись, проходил 2-й взвод во главе с унтер-офицером Зарге.

– Чем не место для праздничного пикника, фельдфебель, - с усмешкой проговорил Вайднер.

Унтер-офицер Зарге остановился и, поморщившись, бросил:

– Не люблю я праздники, господин лейтенант. - А потом добавил уже мягче: - Что происходит? Мы никак на ивбнов собрались? Или правду говорят, что мы тут ждем, когда Сталин откроет нам дорогу через Россию к черному ходу в Персию, чтобы мы могли ударить в спину англичанишкам и вытрясти душу из их великой империи?

Вопрос Вайднера не удивил. Он, так же как и Зарге, слышал множество самых разных предположений с тех пор, как их учебный батальон сделался 3-м батальоном 39-го танкового полка, входившего в состав 17-й танковой дивизии, и был передислоцирован сначала в Центральную Польшу, а потом вот сюда, в Пратулинский лес. Здесь всего менее пяти километров отделяло их от реки Буг, служившей границей на участке, где с противоположной стороны располагалась мощная цитадель Брест-Литовска, занятого русскими в ходе раздела Польши осенью 1939 г.

Стоявший в лесу полк находился в полной боевой готовности. К башне каждого танка крепилось по десять канистр с горючим, а сзади имелись прицепы, на которых находилось по три бочки с бензином. По всему казалось, командование готовило часть не к сражению, а к продолжительному маршу. "В бой с канистрами на башне не ходят", - уверенно говорили опытные танкисты.

Подобные заключения служили вескими доводами в спорах с теми, кто упорно твердил о предстоящей войне с Россией. "Россия? Что за чушь?! Разве нам мало того, что мы уже захватили? К чему опять воевать? Иваны ничего плохого нам не сделали. Они наши союзники, они шлют нам зерно, к тому же британцы тоже их враги". Так считали многие и полагали, что войска стягивают не для войны с русскими, а для похода в Персию - этакого гигантского отвлекающего маневра.

Отвлекающий маневр? Но для чего? С какой целью? Кого и от чего нужно отвлекать? Конечно же, британцев. Все эти действия на востоке предпринимаются затем, чтобы сбить с толку англичан перед вторжением на острова на противоположном конце Европы. Шепоток об этом шел из уст в уста под аккомпанемент понимающих кивков - мол, нам-то все ясно. Те, кто думал так, не читали датированной 18 февраля записи в дневнике командующего ВМФ Германии:

"Наращивание сил для вторжения в Россию должно проходить в обстановке строжайшей, невиданной в военной практике секретности. Все надлежит представить как средство для отвлечения внимания от приготовлений к предполагаемому вторжению в Британию".

Старые солдаты - те, что всегда знают, откуда дует ветерок, те, что все видят и все замечают, те, кто умеет читать между строк, - рассказывали и другую историю, трогательную и очаровательную в своей простоте. "Сталин, - говорили они негромко и с расстановкой, начищая до блеска сапоги или полоща в ручье котелок, - Сталин одолжил Украину Гитлеру на время, и мы войдем туда как оккупационная армия". Люди на войне верят самым разным небылицам. Вот и унтер-офицер Зарге верил. Он верил в пакт, заключенный Гитлером и Сталиным в августе 1939 г., как верили и все остальные граждане Германии, считавшие это соглашение величайшим дипломатическим достижением их фюрера.

Лейтенант Вайднер подошел вплотную к Зарге и спросил:

– Вы верите в сказки, фельдфебель?

Зарге посмотрел на офицера с удивлением, а тот, бросив взгляд на часы и многозначительно проговорив: "Потерпите еще часок", скрылся в палатке.

В то время как унтер-офицер Зарге и лейтенант Вайднер вели эту короткую беседу в Пратулинском лесу, на Вильгельмштрассе в Берлине шел куда более конкретный разговор. Риббентроп открывал коллегам величайшую тайну: рано утром Вермахт переходит границу России.

Что ж, наконец то, о чем многие догадывались, становилось правдой. Они надеялись, что все так и останется начертанным на бумаге планом, но теперь кости были брошены. Время политики и дипломатии прошло, теперь говорить будут пушки. В тот момент послы, дипломатические представители и руководители министерств задавались одним и тем же вопросом: "Останется ли на своем посту, в свете складывающейся ситуации, фон Риббентроп? Может ли он продолжать быть министром иностранных дел? Не следует ли ему, согласно правилам, оставить должность?"

Год и девять месяцев тому назад, вернувшись из Москвы с Германо-Советским договором о дружбе, он объяснял им: "Соглашение со Сталиным позволит нам прикрыть тылы. Германии не придется воевать на два фронта, как это случилось прежде и стало причиной катастрофы. Я рассматриваю этот альянс как венец достижений моей внешней политики".

И вот теперь завтра война, а венец достижений валяется в пыли.

Риббентроп чувствовал окружившую его стену молчания. Он подошел к окну и окинул взглядом парк, где любил прогуливаться знаменитый канцлер Бисмарк - человек, тоже считавший союз России и Германии венцом своей внешней политики. Может быть, Риббентроп вспомнил о великом предшественнике? Он резко повернулся и громко произнес:

– У фюрера есть сведения, что Сталин стягивает силы с намерением в подходящий момент нанести по нам удар. А до сего времени фюреру не случалось ошибаться. Он заверил меня, что Вермахт разобьет войска Советского Союза в течение восьми недель. Таким образом, тылы у нас будут прикрыты, причем гарантией безопасности станет уже не только добрая воля Сталина.

Восемь недель. А что, если понадобится больше времени? Нет, восьми недель будет вполне достаточно. Прежде фюрер никогда не ошибался, а в течение месяца Германия сможет, если понадобится, сражаться на два фронта.

Такова была ситуация. Теперь надлежало поставить в известность войска. В зарослях Пратулинского леса жаркий июньский день подходил к концу, в воздухе смешивались сладкие запахи смолы и резкие - бензина. В 21.10 из штабной палатки роты в танк № 924 негромкий голос донес приказ: "Построение в 22.00. Место 4-й роты учебного танкового полка - на большой поляне". Радист Вестфаль передал приказ экипажу танка № 925, откуда тот отправился дальше от танка к танку.

Когда рота построилась, ночная тьма уже сгустилась. Обер-лейтенант фон Абендрот доложил капитану о построении. Взгляд ротного скользнул по шеренгам солдат. Они сделались неузнаваемыми в темноте. Черная стена из людей с белыми пятнами вместо лиц - танковая рота… безликая масса.

– Четвертая рота! - закричал капитан Штрайт. - Сейчас я зачитаю вам приказ фюрера.

В лесу около Брест-Литовска воцарилась мертвая тишина. Капитан включил фонарик, висевший на второй пуговице полевой куртки. Лист бумаги вспыхнул ослепительной белизной. Ротный начал читать, и хрипотца в голосе выдавала охватывавшее его волнение:

– Солдаты Восточного фронта!

Восточный фронт? Он сказал - Восточный фронт? Именно тогда эти слова прозвучали впервые. Что ж, ведь так оно и было.

Капитан продолжал:

– Мои солдаты. Отягощенный грузом величайшей заботы, вынужденный многие месяцы хранить наши планы в тайне, наконец-то я могу сказать вам открыто всю правду… - Люди жадно внимали словам командира, желая поскорее услышать, что же так отягощало их фюрера все эти месяцы. - У наших границ выстроилось до ста шестидесяти дивизий русских. В течение многих недель границы постоянно нарушаются - и не только границы самой Германии, но и другие, на Крайнем Севере, а также границы Румынии.

Военнослужащие внимали словам фюрера, который рассказывал о том, как русские дозоры вторгаются на территорию рейха, откуда их приходится выдворять только с применением силы. Устами командира 4-й роты Гитлер говорил:

– Солдаты Восточного фронта, как раз сейчас силы наши так велики, что равных им не было в истории всего мира. Плечом к плечу с финскими дивизиями и героями Нарвика наши товарищи ожидают схватки с противником в Арктике… Вы - на Восточном фронте. В Румынии, на берегах Прута, на Дунае, вдоль побережья Черного моря германские и румынские силы, руководимые главой государства Антонеску, стоят в едином строю. Величайшие в истории мира армии готовы к бою не только потому, что их вынуждает к тому суровая текущая военная необходимость, требующая окончательного решения, или тому или иному государству требуется защита, а потому, что в спасении нуждается вся европейская цивилизация и культура. Немецкие солдаты! Скоро, совсем скоро вы вступите в бой - в суровый и решительный бой. Судьба Европы, будущее германского рейха, само существование народа Германии находится теперь в ваших руках. - На какое-то мгновение капитан умолк. Луч фонарика скользнул в сторону, перестав освещать лист бумаги в руке командира роты. Затем он произнес негромко, так, будто бы не излагал подчиненным приказ, а просто напутствовал их: - Да пребудет с нами Всевышний, да поможет Он нам в нашей борьбе.

Когда прозвучала команда "Вольно!", строй загудел, точно пчелиный улей. Так, значит, им все же придется драться с русскими. Уже завтра утром. То есть буквально сегодня. Солдаты поспешили к своими машинам.

Пробегая мимо Зарге, унтер-офицер Фриц Эберт бросил:

– Доппайки на каждую машину.

Он откинул борт своего грузовика, где лежало все, о чем только мог мечтать боец на передовой: выпивка, сигареты и шоколад. Тридцать сигарет в одни руки. Бутылка коньяка на четверых. Что еще нужно солдату, кроме спиртного и курева?

Личный состав лихорадочно готовился к выполнению задания: солдаты снимали палатки, готовили к бою танки. Управившись со всем этим, люди стали ждать. В основном с сигаретами в зубах. К спиртному почти никто не прикасался. Спали в ту ночь немногие - только те, у кого очень крепкие нервы.

В эту ночь все смотрели на часы, а стрелки двигались очень медленно если они вообще шевелились. И так было повсюду вдоль границы Германии и Советского Союза. Повсюду. Повсюду на расстоянии в полторы тысячи километров от Балтийского до Черного моря никто или почти никто из немецких солдат не сомкнул глаз. Три миллиона человек на 1500-километровой границе, кто в лугах, кто в лесах, кто в полях, затаившись под покровом ночи, ждали команды. Фронт немецкого наступления разделялся на три направления - Север, Центр, Юг.

Группе армий "Север", возглавляемой генерал-фельдмаршалом риттером фон Леебом1, предстояло наступать силами двух армий и одной танковой группы из Восточной Пруссии через Мемель (Клайпеду). Задача этой группировки заключалась в уничтожении сил Советов на территории Балтийских государств и в захвате Ленинграда. Острием наступательного броневого клина фон Лееба служила 4-я танковая группа под командованием генерал-полковника Гёпнера. Два входивших в нее подвижных корпуса возглавляли генералы фон Манштейн и Рейнгардт. Приданным этой группе армий 1-м воздушным флотом командовал генерал-полковник Келлер.

Группой армий "Центр" командовал генерал-фельдмаршал фон Бок. Участок ее тянулся на 400 километров от Роминтенер-Тайде вниз и заканчивался южнее Брест-Литовска. Эта самая мощная из трех групп армий включала в себя две армии и 2-ю танковую группу под командованием генерал-полковника Гудериана, а также 3-ю танковую группу генерал-полковника Гота. 2-й воздушный флот генерал-фельдмаршала Кессельринга, в состав которого входило большое количество эскадрилий пикирующих бомбардировщиков "Штука"1, усиливал и без того прочный танковый кулак германской наступательной группировки. Задача группы армий "Центр" заключалась в уничтожении сильных советских войск, включая их многочисленные танковые и моторизованные части в треугольнике Брест-Вильна (Вильнюс)-Смоленск. После того как в результате решительного броска танковых соединений будет взят Смоленск, верховное командование примет решение о том, что делать дальше - повернуть ли в северном направлении или же наступать на Москву.

На южном участке, между Припятскими болотами и Карпатскими горами, должна была наступать группа армий "Юг" генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, состоявшая из трех армий и одной танковой группы. Ей надлежало, связав боями и уничтожив группировку советских войск генерал-полковника Кирпоноса в Галиции и на Западной Украине на правом берегу Днепра, обеспечить переправу через эту реку и в итоге овладеть Киевом. Поддержку с воздуха сухопутным силам на данном направлении должен был обеспечить 4-й воздушный флот генерал-полковника Лёра. Румынские части и немецкая 11-я армия, находившиеся под началом Рундштедта, составляли резерв. На севере другой союзник Германии, Финляндия, должна была находиться в состоянии боевой готовности и начать действовать 11 июля, когда немецкие войска начнут наступление на Ленинград.

Построение немецких войск для наступления ясно показывает, что основные силы сосредоточиваются на участке группы армий "Центр". Несмотря на неблагоприятный рельеф местности, изобилующей руслами рек, оврагами и болотами, на этом направлении применялись целых две танковых группы, задача которых состояла в том, чтобы быстро решить исход кампании.

Советская разведка, совершенно очевидно, просчиталась и не смогла определить направления главного удара противника, поскольку основные силы русских сосредоточивались на юге, где им предстояло встретить силы групп армий Рундштедта. Туда Сталин направил 64 дивизии и 14 танковых бригад, тогда как на Западном фронте у него было всего 45 дивизий и 15 танковых бригад, а на Северо-Западном - 30 дивизий и 8 танковых бригад.

Совершенно очевидно, что главное командование Красной Армии ожидало немецкого вторжения на юге, предполагая, что целью его станут главные промышленные и сельскохозяйственные районы Советского Союза. Именно поэтому тут для организации подвижной обороны было собрано ядро танковых частей русских. Но так как в общем и целом танк - орудие наступления, такое сосредоточение танковых войск на южном рубеже позволяло советским армиям нанести удар по Румынии - жизненно важному для Германии источнику топлива.

План Гитлера был настоящей авантюрой и состоял в том, чтобы применить метод, уже успешно опробованный на Западе, где немецкое наступление в Арденнах стало для французов настоящим сюрпризом. Немцы ударили на неблагоприятном для наступления (в плане местности) участке - там, где линия Мажино была наиболее слабой, что и принесло им быструю победу. Гитлер намеревался применить ту же схему и в случае с Советским Союзом: бросить все силы на решительный прорыв там, где противник меньше всего этого ожидает, быстро продвинуться к жизненно важным центрам - Москве, Ленинграду и Ростову - и захватить их, используя энергию наступательного порыва. Затем вторая волна наступления должна была, по замыслу Гитлера, вывести войска на линию Астрахань-Архангельск. Вот в чем и заключалась суть плана "Барбаросса". Часы показывали 03.00, и все еще стояла полная темнота. Короткая летняя ночь властвовала на обоих берегах Буга. Ничто не нарушало мирную тишину вокруг, разве что нечаянный негромкий звук ударившегося обо что-то футляра противогаза. С реки доносилось кваканье лягушек. Никто из солдат и офицеров передовых частей Вермахта, лежавших в высокой траве неподалеку от Буга в ночь с 21 на 22 июня 1941 г., никогда не забудет этого тревожного лягушачьего концерта.

В пятнадцати километрах от западного берега Буга на высоте 158 у селения Вулька Добрыньска высилась деревянная наблюдательная вышка - одна из тех, что во множестве выросли по ту и эту сторону границы за последние несколько месяцев. У подножья высоты 158, в небольшой рощице, размещался командный пункт 2-й танковой группы - мозг танковых сил Гудериана. Солдаты прозвали группу "Белой G" - из-за большой белой буквы "G", нанесенной на танках и прочей технике из состава группы. "G" означало Гудериан. Таким образом, одного взгляда хватало, чтобы опознать боевую машину как "одну из наших". Гудериан впервые применил маркировку во время французской кампании. Простота и действенность такого подхода пришлась по душе Клейсту, и он велел нанести на технике своей танковой группы белую "K".

Сутками раньше, в ночь с 20 на 21 июня, на КП в обстановке строжайшей секретности прибывали офицеры штаба. Теперь они находились в своих палатках или в штабных автобусах, занимаясь изучением карт и письменных приказов. Радиостанции бездействовали: соблюдался строжайший режим радиомолчания, чтобы ничто не могло возбудить подозрения службы радиоперехвата русских. Даже телефон разрешалось использовать только в самом крайнем случае. Личный транспорт командующего Гудериана - две радийные машины, несколько легковых вездеходов и мотоциклов - стоял возле палаток и автобусов, скрытый от посторонних глаз искусно выполненной маскировкой. Подъехала командирская бронемашина. Гудериан быстро поднялся.

– Доброе утро, господа.

Часы показывали 03.10. Обменявшись с офицерами несколькими фразами, Гудериан со своей командирской группой отправился на вершину высоты на наблюдательную вышку. Светящиеся стрелки его часов продолжали движение по кругу.

03.11. В палатке оперативного отделения штаба раздался резкий голос телефона. Начальник этого подразделения, подполковник Байерлейн, поднял трубку. Звонил подполковник Брюкер, начальник оперативного отделения 24-го танкового корпуса, или, как он тогда назывался, 24-го моторизованного армейского корпуса. Не тратя слов на приветствия, Брюкер проговорил:

– Байерлейн, с Коденьским мостом все в порядке.

Байерлейн перевел взгляд на фрайгерра1 фон Либенштейна, начальника штаба группы, и кивнул. Затем он произнес:

– Хорошо, Брюкер. Пока. Удачи вам. - И повесил трубку.

Овладение мостом у Коденя служило важнейшим условием, обеспечивавшим возможность быстрого прорыва танков через Буг к Бресту. Штурмовая команда 3-й танковой дивизии имела приказ захватить объект за несколько минут до начала операции, уничтожить охранявших мост русских пограничников на восточном берегу и обезвредить подрывные заряды. С задачей группа справилась успешно.

Все находившиеся в штаб-квартире Гудериана офицеры вздохнули с облегчением - несмотря на тщательную подготовку к акции, она вполне могла сорваться. У 4-й армии все было готово для наведения мостов через Буг выше и ниже Бреста. Примерно в восьмидесяти километрах севернее Бреста, у Дрогичина, саперы 178-го батальона скрытно добрались в заданную точку, чтобы навести понтонный мост для переправы через реку тяжелого вооружения и снаряжения 292-й и 78-й пехотных дивизий.

Было 03.12. Все то и дело поглядывали на часы. У каждого в горле стоял липкий ком. Сердца тревожно бились. Тишина становилась непереносимой.

03.13. Даже и теперь еще не поздно было изменить ход событий. Еще не случилось ничего непоправимого. Но по мере того, как минутные стрелки на циферблатах совершали свой путь по окружности, война с Советским Союзом, города и села которого мирно спали, окутанные предрассветной темнотой, неотвратимо приближалась.

 Приложение 3

Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами

Верховное главнокомандование вооруженных сил

Штаб оперативного руководства

Отдел обороны страны

№ 33408/40 Ставка фюрера 18.12.40

9 экземпляров

2-й экземпляр

Сов. секретно

Только для командования

Директива № 21

План "Барбаросса" Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. (Вариант "Барбаросса".)

I. Общий замысел

Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено.

Путем быстрого преследования должна быть достигнута линия, с которой русские военно-воздушные силы будут не в состоянии совершать налеты на имперскую территорию Германии.

Конечной целью операции является создание заградительного барьера против Азиатской России по общей линии Волга-Архангельск. Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации.

II. Предполагаемые союзники и их задачи

….

III. Проведение операций

A) Сухопутные войска (в соответствии с оперативными замыслами, доложенными мне)

Театр военных действий разделяется Припятскими болотами на северную и южную части. Направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий.

Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее нее и раздробить силы противника в Белоруссии. Таким образом будут созданы предпосылки для поворота мощных частей подвижных войск на север, с тем чтобы во взаимодействии с северной группой армий, наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград,уничтожить силы противника, действующие в Прибалтике. Лишь после выполнения этой неотложной задачи, за которой должен последовать захват Ленинграда и Кронштадта, следует приступить к операциям по взятию Москвы важного центра коммуникаций и военной промышленности. Только неожиданно быстрый развал русского сопротивления мог бы оправдать постановку и выполнение этих обеих задач одновременно.

Группе армий, действующей южнее Припятских болот, надлежит посредством концетрических ударов, и имея основные силы на флангах, уничтожить русские войска на Украине еще до отхода последних к Днепру.

По окончании сражений южнее и севернее Припятских болот в ходе преследования следует обеспечить выполнение двух задач:

На Юге - своевременно занять важный в военном и экономическом отношении Донецкий бассейн.

На Севере - быстро выйти к Москве. Захват этого город означает как в политическом, так и в экономическом отношениях решительный успех, не говоря уже о том, что противник лишится важнейшего железнодорожного узла.

Подписано

Адольф Гитлер Байерлейну вспомнился сентябрь 1939 г. Тогда - год и девять месяцев назад - он тоже был здесь, в Бресте, с Гудерианом. 22 сентября 1939 г. русские - в лице генерала Кривошеина с его танковой бригадой - прибыли как союзники. Вместе они провели через доставшуюся им в качестве добычи раздавленную Польшу демаркационную линию. Границей стал Буг. В соответствии с договором, заключенным Сталиным и Гитлером, немцы отходили на западный берег реки, оставляя Брест и его цитадель советским войскам.

Условия соглашения строго соблюдались, немцы и русские, чествуя друг друга, устроили совместный парад. Затем были произнесены тосты, поскольку без водки и застольных речей русские не считают вошедшим в силу ни один договор.

Генерал Кривошеин напрягся и, припомнив весь небогатый школьный немецкий, произнес тост на языке союзников. В процессе Кривошеин допустил одну забавную ошибку. Он сказал: "Я пью за вечную вражду… - но, немедленно поправившись, с улыбкой произнес: - Вечную дружбу между нашими народами"1.

Все с воодушевлением подняли бокалы. Это происходило всего лишь двадцать один месяц назад, а теперь истекали последние минуты "вечной дружбы". Снова на место поспешно поставленной генералом Кривошеиным буквы "р" встало ошибочное сочетание звуков. Едва забрезжит рассвет утра 22 июня 1941 г., "дружбе" настанет конец.

Было 03.14. Вышка на высоте 158 у селения Вулька Добрыньска высилась одиноким призраком на фоне сереющего неба. С востока шел новый день, а на участке группы армий "Центр" все еще безраздельно царствовала гробовая тишина. Спали леса и поля. Неужели русские не замечали, что граница с запада ощетинилась жерлами орудий готовых к бою полков? Ожидающих приказа армий, которые с минуты на минуту, дивизия за дивизией совершат бросок по всему бесконечному фронту?

Стрелки часов тщательно сверивших время командиров показывали 03.15.

И тут словно кто-то где-то повернул гигантский электрический выключатель, и тысячи молний прорезали предрассветную мглу - это разом изрыгнули огонь орудия всех калибров. Трассирующие снаряды понеслись по темному небу. По всему протянувшемуся по берегу Буга фронту заполыхали вспышки. Спустя мгновение гром разыгравшейся военной грозы паровым катком обрушился на вышку у селения Вулька Добрыньска. Свист минометных мин зловеще сливался с грохотом пушек и гаубиц. К востоку от Буга растеклось целое море огня и дыма. Дым заволакивал узкий серпик луны.

Мир приказал долго жить, повеяло первым дыханием ужасной войны.

Прямо перед Брестской крепостью располагалась 45-я пехотная дивизия (прежде австрийская 4-я дивизия) под командованием генерал-майора Шлипера. 130-му и 135-му пехотным полкам отводилась задача первого штурма мостов и самой цитадели. Под прикрытием темноты первая волна атакующих устремились к Бугу. Железнодорожный мост казался призрачным. В 02.00 через него, громко пыхтя и ярко сияя фарами, паровоз протащил товарный состав. Это был последний поезд с зерном, который Сталин отправил своему союзнику Гитлеру.

Что это, некая хитроумная уловка или невероятное, неслыханное доверие? Такой вопрос задавали себе офицеры и солдаты штурмовых рот и батальонов, лежа в высокой траве и среди всходов зерновых, у железнодорожной насыпи и напротив Западного острова. Они не знали, сколько таких поездов прошло по мосту за несколько последних недель. Они не знали, как твердо придерживался Сталин условий германо-советского торгового договора. С 10 февраля 1940 г. и до двух часов ночи 22 июня 1941 г. Сталин направил Гитлеру 1 500 000 тонн зерна.

Таким образом, Советский Союз стал главным поставщиком зерновых для Германии. Но по мостам через Буг в западном направлении следовали не только рожь, овес и пшеница. За шестнадцать месяцев дружбы Сталин, строго в соответствии с соглашениями, поставил Германии около 1 000 000 т нефтепродуктов, 2700 килограммов платины и большое количество марганцевой руды, хрома и хлопка.

В отличие от добросовестных русских, немцы со своей стороны с самого начала не проявляли стремления следовать букве договора. Однако даже и при таком раскладе Советский Союз получил из Германии товаров на сумму 467 000 000 марок, включая и наполовину законченный тяжелый крейсер "Люцов". На тот момент, когда в 02.00 22 июня последний поезд с зерном пересек Буг, Гитлер был должен Сталину 239 000 000 марок. Однако ничего этого не знали 22 июня офицеры и солдаты возле Брестского железнодорожного моста. У маленькой деревянной хибарки в конце моста еще царила мирная атмосфера. На поезд поднялись два немецких таможенника. Часовой помахал русскому машинисту. Даже пристальный наблюдатель не заметил бы ничего необычного, ничего подозрительного. Паровоз медленно попыхтел в направлении находившейся на немецкой стороне станции Тересполь.

И вот стрелки показали 03.15, прозвучала команда "Огонь!", и начался дьявольский танец. Заходила ходуном земля. Девять батарей 4-го полка минометов специального назначения тоже внесли свой вклад в адскую симфонию. За полчаса 2880 снарядов со свистом промчались над Бугом и обрушились на город и крепость на восточном берегу реки. Тяжелые 600-мм мортиры и 210-мм орудия 98-го артиллерийского полка обрушивали свои залпы на укрепления цитадели и поражали точечные цели - позиции советской артиллерии. Казалось, от крепости камня на камне не останется. Но… тут немцев ждал первый в длинной цепи неприятных сюрпризов.

Лейтенант Цупме из 3-й роты 135-го пехотного полка пристально следил за тем, как минутная стрелка его часов проделывала последний отрезок пути к отметке 03.15. С первым залпом Цумпе выскочил из рва у насыпи и, увлекая за собой солдат штурмового подразделения, закричал:

– Вперед! Вперед!

Каски вынырнули из высокой травы. Солдаты побежали за своим лейтенантом на мост мимо сторожки немецких таможенников. Грохот солдатских сапог на тесовых балках мостового покрытия потонул в громе артиллерийских залпов. Пригибаясь и прячась за высокими ограждениями по обеим сторонам моста, отряд рвался на ту сторону. Солдат не покидал страх, заставляя их задавать себе только один вопрос: "Взлетим мы на воздух или не взлетим?" Они не взлетели. Все, что успел сделать советский часовой, - дать очередь из своего автомата.

Следом застрочил пулемет - ожил дзот охраны моста. Наступающие ждали этого. Ефрейтор Гольцер полил огнем из своего пулемета позицию русских. Тенями понеслись к цели саперы из 1-й роты 81-го саперного батальона (их группа была придана штурмовому подразделению Цупме). Раздался взрыв, взметнулись языки пламени, поднялся дым. Все было кончено.

Люди Цупме оставили позади разрушенный дзот, рассредоточились по левую и правую сторону от насыпи и залегли. Сам лейтенант с саперами вернулся к мосту. К центральному быку был прикреплен подрывной заряд. Цупме обезвредил его. Луч фонарика лейтенанта обшаривал бык в поисках какой-нибудь еще адской машины. Больше ничего. Точно начальник железнодорожной станции, Цумпе дал зеленый свет оставшимся по ту сторону реки немцам: мост чист! Немедленно вперед помчалась первая бронемашина разведки. У Пратулина, где через Буг переправлялись 17-я и 18-я танковые дивизии, моста не было. В 04.15 солдаты передовых частей вскочили в резиновые шлюпки и десантные лодки и быстро форсировали реку. Пехотные и мотоциклетные взводы имели при себе легкие противотанковые орудия и крупнокалиберные пулеметы. Русские на сторожевых заставах начали стрелять из автоматов и ручных пулеметов, но немцы быстро подавили огонь противника. Солдаты мотоциклетного батальона окопались, а затем с той стороны на плацдарм доставили все необходимое. Саперы занялись наведением понтонного моста.

Но что было бы, если бы русские послали в атаку на плацдарм бронетехнику? Что смогли бы противопоставить ей немцы? Танки и другое тяжелое снаряжение удалось бы доставить на восточный берег на баржах или паромах только с очень большим трудом.

Именно поэтому на данном участке впервые было применено новое секретное оружие - танки, способные преодолевать водные преграды по дну, или ныряющие танки, как их часто называли. Перейдя на другой берег подобно субмаринам, они могли вступить в бой как самые обычные танки, подавить оборону противника и сорвать попытку контратаки.

Это фантастическое оружие подготавливалось годом раньше и предназначалось для выполнения совершенно другого плана: операции "Морской лев" - вторжения на Британские острова. Идея подводных танков родилась вскоре после того, как Гитлер вознамерился захватить Англию. Предполагалось выгружать такие машины с бортов транспортных судов у британского побережья на глубине метров семь-восемь, чтобы они вышли из морских вод подобно Нептуну и подавили оборону англичан по обеим сторонам от Гастингса. Тогда бы немцы смогли создать береговой плацдарм для приема первых десантных судов, после чего танки двинулись бы на захват прибрежных районов, круша все на своем пути и сея панику в рядах англичан.

Замысел начали немедленно претворять в жизнь. В июле 1940 г. из состава восьми танковых полков удалось набрать четыре взвода опытных экипажей для ныряющих танков, которые отправили в Путлос на немецком берегу Балтики для подготовки. Так танкисты Т-III и Т-IV превратились в подводников.

Оперативные задачи требовали обеспечения движения в воде на глубине от семи с половиной до девяти метров. Это означало, что танки должны были выдерживать давление воды в две атмосферы и быть совершенно водонепроницаемыми. Место соединения башни с корпусом герметизировалось довольно просто с помощью мотоциклетной камеры, которую надувал стрелок-заряжающий, находящийся внутри машины. На дуло надевалась специальная резиновая заглушка, для удаления которой требовалось не более секунды.

Особую сложность представляла подача воздуха к двигателю и членам экипажа. Здесь применялся принцип, затем положенный в основу действия шнорхелей1 подводных лодок. Рукав длиной примерно метров пятнадцать оснащался поплавком со всасывающим устройством. На поплавке, кроме всего прочего, устанавливалась антенна. Управлялись танки с помощью гирокомпаса.

Во второй половине июля 1940 г. четыре взвода в обстановке строжайшей секретности проходили подготовку в Горнуме на острове Зильт. На старом пароме машины вывозили в море, где они скатывались в воду по сходне и возвращались на берег по морскому дну. Его неровная поверхность, казалось, не пугала бронированных чудовищ. Эксперимент удался по всем статьям, но затем к середине октября 1940 г. операцию "Морской лев" отменили. История подводных танков подошла к концу. Три из особых взводов влились в состав обычного танкового полка, 18-го, а четвертый был приписан к 6-му танковому полку 3-й танковой дивизии.

Весной 1941 г., когда ОКХ, занимавшееся разработкой плана операции "Барбаросса", обсуждало переправу через Буг севернее Бреста, кто-то в генштабе вспомнил о ныряющих танках. "У нас же были такие штуки…" Стали выяснять. Наконец спросили командира 18-го танкового полка. "Да, конечно, у нас еще остались эти старые ныряющие танки". Командование распорядилось оборудовать специальный водоем в окрестностях Праги, где 18-й танковый полк приступил к проверке возможностей старых танков. Поскольку теперь они предназначались не для передвижения по морскому дну, а только для переправы через реки, пятнадцатиметровый резиновый шнорхель заменили трехметровой стальной трубой. На выхлопные патрубки установили однонаправленные клапаны. Прошло немного времени, и подводные танки уже действовали в новом качестве. 22 июня 1941 г. они наконец приняли боевое крещение.

В 03.15 на участке 18-й танковой дивизии пятьдесят батарей всех калибров открыли огонь, чтобы обеспечить форсирование реки ныряющими танками. Командир дивизии генерал Неринг описывал операцию как "великолепный спектакль, вместе с тем довольно бессмысленный, поскольку русским хватило ума отвести свои войска из приграничных районов, оставив только несколько частей пограничников, которые сражались храбро.

В 04.45 унтер-офицер Виршин погрузился в Буг на танке № 1. Пехотинцы наблюдали за происходящим с изумлением. Вода сомкнулась над крышей башни танка.

– Во дают танкисты! Играют в подводников!

Где теперь находился танк Виршина, можно было определить по торчавшей из реки тонкой металлической трубе да по пузырькам от выхлопов на поверхности, которые сносило течением.

Так, танк за танком 1-й батальон 18-го танкового полка во главе с командиром батальона Манфредом графом Штрахвицем скрылся на дне реки. И вот на берег выползло первое из диковинных "земноводных". Негромкий хлопок, и ствол орудия освободился от резиновой заглушки. Стрелок-заряжающий спустил мотоциклетную камеру вокруг башенного погона. То же проделали и в других машинах. Распахнулись башенные люки, из которых показались "капитаны". Трижды взлетела вверх рука комбата, что означало: "Танки вперед!"

Восемьдесят танков форсировали реку под водой. Восемьдесят танков устремились в бой.

Появление бронетехники на береговом плацдарме пришлось весьма кстати - приближались бронемашины разведки противника. Тотчас передовым танкам пришел приказ:

– Башни на один час, бронебойным заряжай, дальность восемьсот метров, по группе вражеских бронемашин. Беглый огонь.

Жерла пушек "земноводных" изрыгнули пламя. Несколько бронемашин загорелись. Остальные поспешно отступили. Танковый кулак группы армий "Центр" устремился в направлении Минска и Смоленска.

Южнее Бреста, у Коденя, после успешного захвата моста внезапная атака 24-го танкового корпуса под командованием генерала фрайгерра Гейра фон Швеппенбурга также развивалась в соответствии с планом. Танки переходили по доставшемуся немцам целым мосту. Головные части 3-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Моделя переходили реку по наскоро наведенным мостам. Командиры танков высовывались из люков, обозревая местность, по которой отходили арьергарды советских войск. Первые подавленные позиции противотанковой артиллерии, первые пленные, отправляемые в тыл, и все ближе и ближе оперативная цель - пункт, который должен быть взят в этот день, Кобрин на Мухавце.

К северу от Бреста, около Дрогичина, где 178-й инженерно-саперный батальон продвинулся вплотную к Бугу на участке 292-й пехотной дивизии, чтобы при первой же возможности навести понтонный мост для переправы тяжелого вооружения дивизий 9-го корпуса, все тоже шло согласно намеченной схеме. Усиленные 507-й и 509-й пехотные полки - с 508-м дальше справа от них - форсировали Буг на резиновых шлюпках и штурмовых лодках под плотным прикрытием артиллерийского огня. Прошло всего полчаса, и немцы, сметя с лица земли советские заставы, создали плацдарм на восточном берегу. С первым залпом орудий саперы вскочили и потащили к воде понтоны. В течение четверти часа русские со своего берега вели огонь из винтовок и пулеметов. Потом все смолкло. Ровно в 09.00 наведение моста - первого на участке 4-й армии - было закончено. Тяжелая техника двинулась в путь по шатким понтонам. 78-я пехотная дивизия в сомкнутом строю ожидала команды о начале переправы.

На всей восьмисоткилометровой, проходившей вдоль Буга границе не сорвалась ни одна акция по захвату мостов. Равно как повсюду, где планировалось, удалось навести переправы, за одним лишь исключением - на участке 62-й пехотной дивизии, которая входила в состав 6-й армии и, следовательно, находилась в северном крыле группы армий "Юг". 22 июня генерал-фельдмаршал фон Рундштедт начал наступление на левом фланге силами 17-й и 6-й армий, сосредоточившимися к северу от Карпат. Далее на юг располагались 11-я армия и одна румынская, они оставались на месте, с целью ввести русских в заблуждение, а также предотвратить их возможную атаку на нефтяные районы Румынии. Наступление на Черном море предполагалось начать не ранее 1 июля.

На северном фланге группы армий "Юг", на участке стоявшей на Буге 6-й армии Райхенау, немцам удалось далеко продвинуться уже в первый день кампании, несмотря на сложности, с которыми столкнулась 62-я пехотная дивизия при наведении моста.

56-я пехотная дивизия генерал-майора фон Офена форсировала реку без проблем на резиновых шлюпках. Поскольку позиции противника были хорошо разведаны, артиллерия вела настолько точный огонь, что атакующие не понесли почти никаких потерь. Уже утром саперы закончили понтонный мост в районе Хелма, на участке 192-го пехотного полка. Артиллерия быстро переправилась на восточный берег. В первый же день полки 17-го корпуса продвинулись на пятнадцать километров в глубь русских приграничных оборонительных сооружений.

На южном фланге группы армий, где границей служила река Сан, дивизии 17-й армии генерала фон Штюльпнагеля столкнулись с некоторыми трудностями. Берег Сана к северу от Перемышля был голым и гладким как коленка - ни рощицы, ни оврага, никакого естественного укрытия, где бы мог спрятаться целый полк. В связи с этим штурмовые батальоны 275-й пехотной дивизии из Берлина не могли выдвинуться на исходные позиции из района своего сосредоточения до самой ночи с 21 на 22 июня. "Ни звука" - такой приказ получил командир полка. Оружие укутывали одеялами, штыки и футляры противогазов оборачивали во что придется.

– Спасибо тебе, Господи, за лягушек, - прошептал лейтенант Алике. Их кваканье заглушало звуки, издаваемые продвигавшимися к берегу ротами.

Ровно в 03.15 бойцы штурмовых подразделений, залегшие с обеих сторон от Радымно, вскочили на ноги. Железнодорожный мост оказался захвачен с ходу. Однако у таможенного склада русские оказали наступающим отчаянное сопротивление. Лейтенант Алике погиб. Он стал первым в длинном списке погибших солдат дивизии. Его похоронили прямо у таможенного склада. Мимо Алике проезжала техника, которая по "его" мосту переправлялась на восточный берег Сана.

На юге система оповещения у русских действовала с неожиданной быстротой и точностью. Врасплох немцам удалось застигнуть только самые передовые заставы. 457-му пехотному полку пришлось почти целый день вести ожесточенный бой с курсантами школы червонных старшин в Высоком, всего в полутора километрах от реки. 250 курсантов школы сражались упорно и искусно. Только во второй половине дня сопротивление русских было подавлено огнем артиллерии. У 466-го пехотного полка дела пошли еще хуже. Не успели его батальоны форсировать реку, как угодили под удар советской 199-й дивизии резерва.

В полях Стубенки колосья колыхались на ветру, точно волны на поверхности моря. В этом море купались солдаты. И русские и немцы старались подловить друг друга, подкрасться как можно незаметнее один к другому. Ручные гранаты, пистолеты и самозарядные карабины стали главным оружием в тот день. И вот они встретились лицом к лицу - русские и немцы. Глаза в глаза. Чей палец на курке быстрее? Чья лопатка первой раскроит череп противнику? Из окопа высунулся ствол русского автомата. Кого скосит очередь? Или же раньше немецкая граната выполнит свою работу? Кровопролитная рукопашная завершилась только тогда, когда пала ночь. Противник отступил.

Солнце свалилось за горизонт большим красным диском. А в море колосьев все еще то тут то там раздавалось отчаянное, безнадежное: "Санитара! Санитара!" Санитары мчались на зов с носилками, чтобы собрать кровавый урожай. Урожай одного дня, одного полка. Это был обильный урожай. В полосе группы армий "Север" интенсивная артподготовка велась лишь на нескольких участках. В большинстве случаев волны пехоты вместе с саперами из штурмовых команд вскоре после 03.00 беззвучно поднимались из окопов, вырытых посреди полей вдоль границы с оккупированной советскими войсками Литвой. Затем в предрассветной дымке, точно фантомы из лесных зарослей, выдвигались танки.

Военнослужащие 30-й пехотной дивизии из Шлезвиг-Гольштейна дислоцировались к югу от Мемеля. Им не приходилось начинать войну с форсирования водных преград. Взвод саперов передовой части под командованием обер-лейтенанта Вайса ползком подобрался к проволочным заграждениям. Много дней они наблюдали за противником. Постоянного патрулирования заграждений русские не вели. Оборонительные рубежи находились дальше от границы и располагались вдоль возвышенности.

Тихо. Тихо…

Лязгали кусачки. С поста донесся шум. Тихо - надо прислушаться. Однако на той стороне ничего не происходило. Вперед. Быстрее. Проходы были проделаны. По ним в направлении вражеских позиций уже спешили перебежками, пригибаясь, военнослужащие 6-й роты. Ни единого выстрела. Двое советских часовых, в страхе уставившись на стволы карабинов, медленно поднимают руки.

Дальше. Дальше…

Наблюдательные вышки на высотах 71 и 67 чернели на фоне неба. Русские занимали сильные позиции. Немцы - в том числе и прислуга батарей тяжелых орудий 30-го артиллерийского полка, оставшихся за спиной у штурмовых подразделений, - понимали это. Заговорили русские пулеметы с вышки на высоте 71. Эти выстрелы стали первыми, которые прозвучали в ту ночь на участке между Мемелем и Дубисой. Тут же пришел ответ с тщательно замаскированных позиций тяжелых гаубиц 2-го дивизиона 47-го артиллерийского полка, дислоцированного вдоль дороги из Траппенена в Вальдайде позади расположений полков 30-й пехотной дивизии. Там, где взрываются их фугасы, долго потом не растет трава.

Штурмовые орудия вперед! Под прикрытием стальных чудовищ бойцы боевого отряда Вайса бросились на штурм возвышенности. И вот они уже прорвали оборону русских. Советские солдаты оказались застигнутыми врасплох. Многие просто не успели занять места на вновь возведенных и частично не завершенных укреплениях. Русские все еще находились в своих районах сосредоточения - монгольские строительные батальоны, военнослужащие которых занимались возведением оборонительных сооружений. Там, где немцы сталкивались с ними, успевшие занять оборону бойцы стройбата небольшими группами, численностью до взвода, оказывали упорное и даже отчаянное сопротивление.

Немецкие солдаты начинали осознавать, что с таким противником нельзя не считаться. Эти люди демонстрировали нападавшим не только храбрость, но и изрядное коварство. Они в совершенстве владели техникой маскировки и устройства засад и были превосходными стрелками. Русская пехота всегда славились умением наносить удары из засад. Бойцы передовых застав, смятые, израненные, дожидались, когда первая волна немецкого наступления прокатится дальше, а потом вновь начинали сражаться. Вооруженные превосходными самозарядными винтовками с оптическими прицелами, снайперы, сидя в окопах, терпеливо поджидали свои жертвы. Они "снимали" водителей снабженческих грузовиков, офицеров и связных на мотоциклах.

126-я пехотная дивизия из земли Рейн-Вестфалия, сражаясь бок о бок с солдатами из Шлезвиг-Гольштейна, также на собственном горьком опыте познала силу и стойкость советских войск. 2-й батальон 422-го пехотного полка понес серьезные потери. Бойцы пулеметного заслона затаились в полях среди неубранных зерновых и дождались, когда первая волна атакующих прокатится дальше. Во второй половине дня, когда ничего не подозревавший капитан Ломар повел свой находившийся в резерве батальон на передовую, поле ожило. Сам командир батальона скоро оказался в списках убитых, а его заместитель среди тех, кто получил тяжелые ранения. Целой роте потребовалось три часа на то, чтобы очистить поле от врага. Солдаты противника продолжали стрелять даже тогда, когда немцы подошли к ним вплотную и с расстояния трех метров забросали гранатами.

На северном фланге, прямо на берегу Балтийского моря, на небольшом углу территории Мемеля, находилась 291-я пехотная дивизия из Мазурии под командованием генерала Герцога. Тактическим знаком ее служила голова лося символ местности, где была сформирована дивизия, лежавшей теперь в восьмистах километрах к югу. Лейтенант Цупме смелым броском захватил железнодорожный мост в Бресте, полковник Ломейер во главе штурмового подразделения 505-го пехотного полка прорвался через долговременный оборонительный рубеж, застав врасплох советских пограничников. Под прикрытием утреннего тумана русские поспешно отступили. Но Ломейер не давал им ни отдыха, ни срока: он наступал им на пятки и с приходом ночи вышел к границе между Литвой и Латвией. На следующее утро 505-й овладел Приекуле. За 34 часа Ломейер со своим полком углубился во вражескую территорию на 70 километров. На участке 56-го танкового корпуса генерала фон Манштейна, на покрытой лесами местности к северу от Мемеля, не было особого простора, чтобы как следует развернуться. Вследствие этого для нанесения первого удара через границу командир выбрал только 8-ю танковую и 290-ю пехотную дивизию. Им предстояло прорваться через передовую линию дотов. Причем прорваться быстро. По плану корпусу надлежало в первый день пройти по вражеской территории, нигде не останавливаясь и не задерживаясь ни под каким предлогом, 80 километров, чтобы внезапным ударом успеть захватить виадук через Дубису у Ариогалы. Если им не удастся достигнуть цели, корпус застрянет в узкой долине реки, а противник получит время на перегруппировку. Но что хуже всего, идею внезапного захвата важного центра, города Даугавпилса, придется оставить.

Роты 290-й пехотной дивизии понесли тяжелые потери - и прежде всего в офицерах - уже в ходе форсирования водной преграды на границе. Лейтенант Вайнровски из 7-й роты 501-го пехотного полка стал, наверное, первым немецким военнослужащим, погибшим от пуль советских пограничников на севере в первые же минуты войны. Его скосила очередь из замаскированного под телегу дота. Между тем русские пограничники не могли остановить немецкий натиск. В авангарде наступления 8-й танковой дивизии находилась 11-я рота 501-го полка. Продвигаясь через чащу мимо лесной деревушки, солдатам пришлось под огнем противника разбирать заграждения из поваленных древесных стволов. Командир роты, обер-лейтенант Хикман, погиб, и командование принял лейтенант Зильцер.

– Рота, слушай мою команду!

Они достигли небольшой речки Митува, захватили мост и, как учили, создали плацдарм на другом берегу.

Тотчас же вперед выдвинулась вся 8-я танковая дивизия генерала Бранденбергера. Командир корпуса генерал фон Манштейн ехал в колоннах дивизии на своем командирском танке.

– Веселей! Веселей! Не останавливаться! - подгонял он солдат и офицеров. Генерал велел им забыть о флангах, не думать о прикрытии. Необходимо овладеть виадуком и неожиданным для противника броском захватить Даугавпилс.

Манштейн, смелый человек, но вместе с тем холодный расчетливый стратег, лучше, чем кто бы то ни было, знал: победить в военной игре под названием план "Барбаросса" немцы могут, только разгромив русских в первые же несколько недель боев. Он осознавал то, что до него понимал Клаузевиц: эту огромную страну нельзя завоевать и полностью оккупировать. Единственное средство сделать это - нанести серию стремительных и сокрушительных ударов по военно-политическим центрам государства, свалить правящий режим, лишив тем самым русских руководства и парализовав их огромный потенциал. Вот так только и можно достигнуть цели… вероятно. В противном случае война будет проиграна уже тем же летом, когда и начата.

И чтобы она не была проиграна в первые восемь недель кампании 1941 г., необходимо как можно быстрее овладеть Ленинградом. Надо как можно скорее взять Москву, а основные силы русских войск в Прибалтике и в Белоруссии нужно смять, окружить и взять в плен. И чтобы сделать это, танковый корпус не должен останавливаться, что бы ни случилось, ему надлежит продвигаться, нанося удары по жизненно важным узлам обороны. В данном случае, на участке этой конкретной группы армий, главной целью являлось овладение Ленинградом. Однако, чтобы взять Ленинград, нужно сначала форсировать Западную Двину, к которой и рвались 56-й танковый корпус Манштейна и наступавший слева от него 41-й танковый корпус генерала Рейнгардта. Для осуществления безопасной переправы через эту полноводную реку следовало во что бы то ни стало захватить мосты в Даугавпилсе и Екабпилсе, пока их не взорвали красноармейцы. Но мосты эти находились в 350 километрах от границы. Вот так выглядела ситуация.

В 19.00 в штаб 8-й танковой дивизии пришло сообщение: "Ариогальский виадук взят". Манштейн кивнул и сказал:

– Не останавливаться. - И более ничего.

Танки продолжали продвижение. Гренадеры стремились вперед в клубах обжигающей пыли. Не останавливаться. Манштейн выполнял танковый бросок, который назвали бы невозможным в любом военном училище. Удастся ли корпусу с налета овладеть Даугавпилсом, застав обороняющихся врасплох? Сможет ли он прорваться через рубежи противника, с ходу пройти 370 километров и захватить мосты через Западную Двину неожиданным броском?

То, что эта танковая война в Прибалтике не станет веселой прогулкой, легким блицкригом, встречей профессионалов с дворовой командой, немцы на горьком примере познали уже в первые сорок восемь часов после начала кампании. У русских тоже имелись танки - да еще какие! 41-й танковый корпус, действовавший на левом фланге 4-й танковой группы, первым сделал это неприятное открытие.

24 июня в 13.30 Рейнгардт прибыл на КП 1-й танковой дивизии с известием о том, что на пути к Западной Двине 6-я танковая дивизия столкнулась с мощной бронетехникой противника к востоку от Расейняй на Дубисе и ведет тяжелые бои. Свыше 100 тяжелых советских танков подтянулись с востока навстречу 41-му танковому корпусу и вошли в боевое соприкосновение с 6-й танковой дивизией генерала Ландграфа. В тот момент никто и не подозревал, что Расейняю суждено вписать свое имя в книгу военной истории. Здесь, далеко от головных колонн наступления танкового корпуса Манштейна, у немцев на северном направлении впервые создалась критическая ситуация.

В связи с этим 1-я танковая дивизия поспешила на выручку 6-й. С большим трудом танки продвигались вперед по песчаной и заболоченной местности. То и дело завязывались короткие ожесточенные схватки, а наутро танкисты были подняты по тревоге. Советские танки, среди которых находились и тяжелые, смяли 2-й батальон 113-го стрелкового полка. Ни пехотные противотанковые орудия, ни пушки истребителей танков и немецких танков не могли пробить броню вражеских чудовищ. Чтобы остановить противника, немцам пришлось вести огонь прямой наводкой с самых коротких дистанций. Только маневренность танков и боевой опыт немецких экипажей позволили им справиться с неприятельскими тяжеловесами. Используя все свои знания и наработки, а также эффективную радиосвязь, немецкие танкисты сумели отбросить врага на три-четыре километра.

Советские танки, столь внушительно "представившиеся" немцам, принадлежали к совершенно незнакомому им семейству КВ (Клим Ворошилов) КВ-1 и КВ-2, весившие, соответственно, 43 и 52 тонны.

Вот отчет о бое, который вела с этими машинами тюрингская 1-я танковая дивизия:

КВ-1 и КВ-2, с которыми мы повстречались здесь впервые, представляли собой нечто невиданное! Наши роты открыли огонь примерно с 800 метров, но безрезультатно. Расстояние сокращалось, при этом противник приближался к нам, не проявляя никакого беспокойства. Скоро нас разделяло от 50 до 100 метров. Ожесточенная артиллерийская дуэль не принесла немцам никакого успеха. Русские танки продолжали наступать как ни в чем не бывало, а бронебойные снаряды просто отскакивали от них. Таким образом, сложилась тревожная ситуация, когда русские танки шли прямо через позиции 1-го танкового полка на нашу пехоту и в наш тыл. Наш танковый полк, сделав полный разворот, поспешил за КВ-1 и КВ-2, следуя едва ли не в одном строю с ними. В процессе боя, применив специальные боеприпасы, нам удалось лишить хода некоторые из них с очень короткой дистанции - от 30 до 60 метров. Затем была организована контратака и русских удалось отбросить. В районе Восилискиса был создан оборонительный рубеж. Бои продолжались. В течение нескольких дней на берегу Дубисы шла битва немецкого 41-го танкового корпуса с 3-м танковым корпусом русских, которые бросили на врага свыше 400 танков, в большинстве своем тяжелых. Генерал-полковник Федор Кузнецов задействовал свои ударные танковые части, включая 1-ю и 2-ю танковые дивизии.

Бронирование советских танков на большинстве мест корпуса и башни составляло 80 мм, при этом в отдельных местах оно достигало 120 мм. Вооружение состояло из 762-мм или 155-мм1 длинноствольных пушек, а также из четырех пулеметов. При этом скорость танков на ровной местности достигала 40 км/ч. Самой большой головной болью на первых порах стало их бронирование: на одном КВ-2 остались следы от более чем семидесяти попаданий, при этом ни одному снаряду не удалось пробить его броню. Поскольку противотанковые пушки оказались бесполезным средством борьбы с КВ, немцы решили стрелять в гусеницы гигантов, применять против них полевые и зенитные орудия или поражать их с малой дальности с помощью кумулятивных снарядов.

Перелом в битве наступил 26 июня. Наступали русские. Немецкие артиллеристы заняли позицию на возвышенности среди танковых полков и встретили противника огнем прямой наводкой. Затем немецкие танкисты контратаковали. В 08.38 1-й танковый полк соединился с наступающими частями 6-й танковой дивизии. Советский 3-й танковый корпус был смят.

Две немецкие танковые дивизии вместе с 36-й моторизованной пехотной дивизией и 269-й пехотной дивизией, действовавшими между ними, уничтожили основную массу советских танковых соединений в Прибалтике. Было выведено из строя две сотни советских танков. Двадцать девять уничтоженных тяжелых КВ-1 и КВ-2, построенных на Колпинском заводе в Ленинграде, остались на полях сражений. Дорога на Екабпилс на Западной Двине была открыта теперь также и для 41-го танкового корпуса.

А где был Ломейер? Этот вопрос задавали себе в штабе 18-й армии и 291-й дивизии каждый день.

Вечером 24 июня полковник во главе своего 505-го пехотного полка находился в одиннадцати километрах от Лиепаи. 25 июня он попытался захватить город врасплох стремительной атакой. Пехотинцы и моряки из морского штурмового подразделения под командованием капитан-лейтенанта фон Диста, приданного Ломейеру, атаковали укрепления по узкой полоске суши. Однако успеха достигнуть не смогли. Решительный штурм, предпринятый капитан-лейтенантом Шенке с его 530-м батальоном морской пехоты, также провалился. Прежде чем Ломейер смог перегруппировать свои силы и до того, как подтянулись два других полка дивизии, гарнизон Лиепаи при поддержке танков предпринял попытку прорыва. Некоторым из контратакующих удалось прорваться к самым позициям немецкой артиллерии. 27 июня русские устроили массированную вылазку, пробили брешь в кольце окружения и, прорвавшись к дороге у побережья силами нескольких боевых групп, создали критическую для немцев ситуацию. Закрыть "окно" немцы сумели лишь с большим трудом. В конечном итоге примерно в полдень батальонам 505-го пехотного полка и нескольким штурмовым пехотным группам удалось прорвать южные рубежи обороны, а на следующий день атакующие проложили себе путь в город.

После этого там в течение следующих сорока восьми часов шли ожесточенные уличные бои. Для подавления тщательно замаскированных в зданиях пулеметных огневых точек русских пришлось подтянуть тяжелую пехотную артиллерию, полевые гаубицы и минометные батареи.

Организация обороны Лиепаи находилась на высоком уровне. Советские солдаты имели хорошую боевую подготовку и сражались с отвагой фанатиков. Русские считали чем-то само собой разумеющимся жертвовать собой во имя того, чтобы их главное командование могло выиграть время или чтобы другие могли перегруппироваться и пойти на прорыв. В сражении за Лиепаю немцы впервые столкнулись с типичным для советского командование мышлением: оно безжалостно бросало в мясорубку мелкие подразделения ради спасения более крупных. Такой подход приводил к росту потерь у немцев: так, в Лиепае погибли оба офицера, командовавшие штурмовыми морскими подразделениями.

Наконец 29 июня морская крепость пала. Пехота 18-й армии записала себе в актив первую крупную победу. Однако не обошлось и без печальных уроков: в Лиепае солдаты Красной Армии впервые продемонстрировали, что при наличии у них умного, опытного командира и при условии, что неуклюжая цепочка командования успевает сработать и организовать оборону, они вполне способны удерживать сильные позиции.

В отличие от защитников Лиепаи, оборону Даугавпилса русские вели вяло, неумело и бестолково.

С рассветом 26 июня судетская 8-я танковая дивизия со всей поспешностью двигалась вдоль главного шоссе, которое шло из Каунаса прямо в Ленинград. Скрежетали гусеницы, ревели моторы. Командиры танков высовывались из люков, прикладывая к глазам полевые бинокли. На протяжении четырех прошедших дней они так же вот катились мимо заболоченных лугов и лесистых холмов, подавляя сопротивление отдельных частей противника, продолжая наступать через леса, пески, болота и оборонительные рубежи русских, разбив две армии генерала Кузнецова и преодолев расстояние 300 км.

И вот до Даугавпилса осталось 10 км. Потом только 5. В этом было нечто сверхъестественное.

Над башней головного танка рука командира взлетела вверх, а затем опустилась, указывая вправо. Сигнал означал: собраться справа от меня и остановиться. После того как танковый кулак замер в ожидании, механизированную колонную догнала странная команда - четыре трофейных советских грузовика с водителями в форме солдат Красной Армии. Командиры танков понимающе улыбались. Они знали, что за диковинная группа им повстречалась: солдаты из Бранденбургского полка, специальная часть адмирала Канариса, начальника немецкой военной разведки.

Под брезентом в кузове сидел обер-лейтенант Кнаак со своими людьми. Задание, которое им предстояло выполнить, было столь же простым, сколь и фантастическим - въехать в город, захватить мосты через Западную Двину, не допустить, чтобы русские взорвали их, и удерживать до тех пор, пока на соединение с разведчиками не выйдут части 8-й танковой дивизии.

Грузовики Кнаака двинулись к цели, оставив позади головную группу дивизии. Они поднялись на невысокий пригорок, откуда были видны излучина реки и город. Транспорт и люди двигались по автомобильному мосту в центре Даугавпилса словно в мирное время. По большому железнодорожному мосту в клубах пара и дыма пыхтел паровоз. Грузовики Кнаака покатили к городу, миновали советские аванпосты. Водители в русской форме перекидывались словом-другим с красноармейцами.

– Где теперь немцы? - спрашивали те.

– Далеко еще!

Они ехали дальше. Вот уже пригород. Было почти 07.00. Машины разведчиков влились в потоки городского движения, шли, обгоняя трамваи. И вот большой автомобильный мост уже совсем рядом. Педаль газа до пола. Вперед!

Первый грузовик прошел пост. Однако когда второй поравнялся с русским часовым, тот попытался остановить машину. Когда же она не остановилась, по ней открыли пулеметный огонь. Командир взвода крикнул:

– Прыгайте, ребята! Покажем им!

Услышав выстрелы, всполошилась охрана на противоположном конце моста. Красноармейцы встретили головной грузовик пулеметными очередями. Но Кнааку удалось вывести своих людей. Охране пришлось отойти в укрытие. Второй взвод сумел прорваться к железнодорожному мосту, перебить часовых и перерезать провода детонаторов. Однако в ходе схватки часть заряда все же взорвалась, немного повредив пролет моста. С высоты на подходах к городу наблюдатели из головной танковой колонны генерала Бранденбергера видели, как разведчики Кнаака вступили в бой. Когда заговорило оружие, командир первого танка нырнул в башню, захлопывая за собой люк.

– Вперед! - закричал он в микрофон рации совсем не по-военному.

– Вперед! - эхом отозвался водитель.

Люки закрыть! Башня на 12 часов! Осколочным! Они мчались в город. В 08.00 генерал фон Манштейн получил сообщение: "Атака на город Даугавпилс и мосты прошла успешно. Автомобильный мост захвачен целым. Железнодорожный немного поврежден в результате взрыва подрывного заряда, но движение возможно".

Обер-лейтенант Вольфрам Кнаак и еще пять человек из его группы погибли, остальные двадцать военнослужащих, находившихся под его командованием, все до одного получили ранения. Офицер, отвечавший за обеспечение охраны мостов, был взят в плен. На допросе он сказал:

– Я не получил приказа взрывать мосты. Не имея такого приказа, я не мог принять на себя ответственность. Однако мне было некого спрашивать.

Тут мы видим наглядный пример слабости нижнего командного эшелона Красной Армии. Этот недостаток нам еще будет встречаться, и не раз. Но на войне никто не думает о причинах, главное - Манштейну удалось воплотить в жизнь свой замысел. Танковый бросок, которого не знала военная наука, увенчался успехом. Конечно, в Даугавпилсе тоже пришлось сражаться, но Даугавпилс оказался не под стать Лиепае. Командовавший русскими силами в Даугавпилсе приказал взорвать несколько объектов, поджечь все склады, а затем увел свои части из города. Потом его обстреляла русская артиллерия. На последнем этапе боев в воздухе появилась эскадрилья советских бомбардировщиков, которые предприняли упорную попытку уничтожить мосты. Немецкие зенитчики и летчики-истребители из состава 1-го воздушного флота показали, на что они способны, и окончательно вырвали у противника победу в схватке за мосты Даугавпилса.

Но что толку от победы, если плодами ее не пользуются? Немцы переправились через широкую Даугаву, захватив также жизненно важный железнодорожный узел между Вильнюсом и Ленинградом. 8-я танковая и 3-я моторизованная пехотная дивизии находились на правом берегу. А что же дальше? И в самом деле, что? Должен ли был Манштейн развивать наступление? Должен ли он был извлечь выгоду из беспомощного положения, в котором очутился противник, осознав, что не в состоянии ничего противопоставить сокрушительному натиску немцев, совершивших свой фантастический танковый бросок? Или же Манштейну следовало, сделав все по науке, первым делом позаботиться о безопасности своего корпуса, остановить продвижение и ждать, когда подтянется пехота? Вот в чем был весь вопрос - вопрос, ответ на который решал судьбу Ленинграда.

Как будто бы логично предположить, что Гитлеру надо было выбрать рискованный вариант. Однако если как следует поразмыслить, становится ясно, что выбор в действительности отсутствовал. Следующий шаг логически вытекал из общего плана кампании. Вся стратегия Вермахта на Востоке основывалась на смелых решениях и авантюрах. Гитлер вознамерился одним махом переломить хребет гигантской империи, которая - и он прекрасно сознавал это - только в западной своей части располагала более 200 готовыми к бою дивизиями. А что кроме этих дивизий? За Уралом лежала неизведанная земля, о которой никто ничего толком не знал, кроме того, что там находятся крупные индустриальные центры, военные заводы и что бескрайняя Сибирь является источником неистощимых людских ресурсов. Таким образом, вся военная игра на Востоке могла быть выиграна - если ее вообще можно было выиграть - только при условии, что дуб свалит молния. И молния эта должна была стремительно, неожиданно, мощно ударить в политическое и военное сердце Советской империи. Нельзя позволить противнику собраться с силами и дать ему развернуться. Самые первые дни войны преподнесли урок и стали предостережением: там, где командование противника охватывал паралич, победа доставалась немцам легко, когда же у неприятеля находилось время на организацию обороны, его солдаты дрались как черти.

Вся логика плана операции "Барбаросса" диктовала схему дальнейших действий: необходимо продолжать решительное продвижение. Манштейн это прекрасно понимал. Противнику нельзя позволить мобилизовать свои резервы и направить их против остановившегося на занятых позициях авангарда немецкого наступления. Если он получит такую возможность, тогда - и только тогда открытые фланги множества малочисленных танковых частей окажутся под серьезнейшей угрозой. Пока же наступление развивается, Кузнецову придется бросать в бой все, что есть у него под рукой.

Когда-то давно Гудериан сформулировал главную аксиому танковой войны: "Не распыляться - собирать все силы воедино". Манштейн добавил второе непреложное правило: "Безопасность танкового соединения в тылу противника зависит от беспрестанного движения".

Конечно, существовал риск в том, чтобы корпус Манштейна продолжал действовать к северу от Даугавы, в то время как 41-й танковый корпус Рейнгардта и все левое крыло 16-й армии генерал-полковника Буша все еще находились более чем в ста километрах южнее, но вести эту кампанию без риска было нельзя, не говоря уж о том, чтобы выиграть ее. Враг не проявил особого уважения к немецким танковым клиньям - иными словами, он не снимал войск с других участков, а бросал против переправившегося через Западную Двину Манштейна те части, которые мог наскрести. Но происходило так не потому, что советское Верховное Главнокомандование оказалось готовым к встрече танковых клиньев, а вследствие полного незнания истинного положения дел. Ни Кузнецов, ни Верховное Главнокомандование в Кремле не представляли себе подлинной картины складывавшейся ситуации. Необходимо было воспользоваться этим.

Вместе с тем главное командование немецких войск не смогло понять логики собственной же стратегии. Гитлер внезапно встревожился - испугался своей храбрости. Совершенно очевидно, что человек, строивший свои планы главным образом на смелости, безрассудстве и вере в удачу, на деле сам же с предостережением указал пальцем на открытые фланги. Он не очень-то верил в военный гений своих генералов. С мнением Гитлера главному командованию было не совладать. И вот Манштейн получил приказ: "Остановить продвижение. Защищать Даугавпилсский плацдарм. Ожидать подхода левого крыла 16-й армии".

Аргумент, что проблемы снабжения и опасность вражеских контратак сделали остановку неизбежной, безусловно, верный - с точки зрения понимания ситуации консервативным генштабом, - однако если рассуждать в таком духе, то Манштейну и вовсе не следовало переходить Даугаву, как двумя неделями спустя Гудериану - Днепр. Нет, приказ Гитлера остановить продвижение стал следствием беспокойства и даже в большей мере неуверенности, куда направить первый удар - на захват Ленинграда или же Москвы. Именно нерешительность Гитлера остановила Манштейна. И эта остановка стала спасением для Ленинграда. Раскатами отдаленного грома докатились до боевых командиров на передовой разногласия между фюрером и главным командованием в отношении Москвы и Ленинграда, и из этого кризиса произросло впоследствии много крупных ошибок, которые одна за другой гвоздями вошли в гроб немецких армий на Востоке. Шесть дней танковому корпусу Манштейна пришлось топтаться на месте. В течение трех из них он оставался на большом удалении от остальных частей группы армий. Случилось то, что и должно было случиться. Кузнецов поскреб по сусекам и собрал все резервы, которые только удалось найти. В районе Пскова. В Москве. В Минске. Затем Кузнецов бросил все силы против передовых позиций Манштейна. Когда же наконец 2 июля Манштейн получил зеленый свет на продолжение наступления с целью последующего захвата Ленинграда, драгоценное время было уже упущено. Советское Верховное Главнокомандование употребило это время на приведение в порядок своих охваченных паникой дивизий и на подготовку к обороне на возведенных еще в тридцатые годы рубежах линии Сталина, проходивших по прежней советско-эстонской границе между Чудским озером и Себежем. Начался второй раунд. А как проходили в эти первые дни операции на юге?

Генерал-фельдмаршал фон Рундштедт и командующий 1-й танковой группой генерал-полковник фон Клейст вытащили самый трудный билет. Южный фронт русских, войска которого прикрывали богатый зерном регион Украины, был наиболее сильным, а оборона на данном участке - наиболее продуманной и проработанной. Генерал-полковник Кирпонос, командовавший советским Юго-Западным фронтом, разместил четыре своих армии в два эшелона на большую глубину от границы. Тщательно замаскированные ряды дотов, батареи тяжелой артиллерии и хитроумно устроенные противотанковые заграждения заставили атакующих немцев дорого заплатить за попытку прорыва.

Дивизиям 17-й армии под командованием генерала пехоты фон Штюльпнагеля пришлось прокладывать себе путь к Львову и Перемышлю через ряды дотов, а 6-й армии Райхенау - форсировать Стырь, встречая серьезное противодействие. Когда танковой группе фон Клейста удалось прорваться восточнее Львова и машины с белой "K" на броне уже собирались устремиться в молниеносное наступление, Кирпонос быстро блокировал их продвижение, не позволив противнику окружить советские части. Бросив вперед танки, он нанес сильнейший удар по наступавшим немецким войскам. Он послал в бой тяжелые танки КВ-1 и КВ-2, а также сверхтяжелые версии семейства "Клим Ворошилов" с пятью вращающимися башнями1. Против них Т-III с их 37-мм или 50-мм пушками оказывались бессильными, и немцам пришлось отступать. Чтобы остановить вражескую бронетехнику, прибегали к помощи полевой и зенитной артиллерии. Но самым грозным противником стал советский T-34 - бронированный гигант длиной 5,92 м, шириной 3 м и высотой 2,44 м, обладавший высокой скоростью и маневренностью. Весил он 26 тонн, вооружен 76-мм пушкой, имел большую башню, широкие траки гусениц и наклонную броню. Именно недалеко от реки Стырь стрелковая бригада 16-й танковой дивизии впервые столкнулась с ним.

Истребительно-противотанковая часть 16-й танковой дивизии быстро выдвинула на позиции свои 37-мм противотанковые пушки. По танку противника! Дальность 100 метров. Русский танк продолжал приближаться. Огонь! Попадание. Еще одно и еще одно попадание. Прислуга продолжала отсчет: 21, 22, 23-й 37-мм снаряд ударил в броню стального колосса, отскочив от нее, как горох от стенки. Артиллеристы громко ругались. Их командир побелел от напряжения. Дистанция сократились до 20 метров.

– Целиться в опору башни, - приказал лейтенант.

Наконец-то они достали его. Танк развернулся и начал откатываться. Шариковая опора башни была поражена, башню заклинило, но в остальном танк оставался неповрежденным. Расчет противотанкового орудия вздохнул с облегчением.

– Ты это видел? - спрашивали артиллеристы один другого.

С того момента T-34 стал для них жупелом, а 37-мм пушка, так хорошо зарекомендовавшая себя в прежних кампаниях, получила презрительное прозвище "армейского дверного молоточка".

Генерал-майор Хубе, командир 16-й танковой дивизии, описывая то, как развивалось наступление на юге, использовал выражение "медленно, но верно". Однако "медленно, но верно" не вписывалось в рамки операции "Барбаросса". Войска Кирпоноса в Галиции и на западе Украины надлежало окружить и уничтожить в результате быстрого и сокрушительного удара.

На румыно-советской границе, где дислоцировалась 11-я армия генерал-полковника риттера фон Шоберта, 22 июня ничего существенного не происходило. Не было артиллерийской подготовки и затем штурма. Если не считать действий дозоров, переходивших служившую здесь границей реку Прут, и нескольких налетов советской авиации, все выглядело вполне мирно. Гитлер выжидал намеренно, рассчитывая в начале июля загнать расположенные на этом участке советские войска в "котел", который готовили для них на севере.

В тот роковой день, в 03.15, Прут, укрытый покрывалом туманной дымки, лениво нес воды на юг. Генерал-майор Рёттиг, командир 198-й пехотной дивизии, лежа около реки неподалеку от деревеньки Скулени, вместе с офицерами разведки и связистами обозревал противоположный берег. На пограничном посту русских стояла тишина, и тут внезапно воздух потряс взрыв. Это группа диверсантов из 198-й пехотной дивизии, переправившись через Прут, взорвала советскую сторожевую башню. Больше никакого шума на южном фланге Восточного фронта не было.

Только вечером 22 июня 198-я пехотная дивизия провела разведку боем через Прут с целью захвата деревни Скулени, через которую протекала река и проходила граница. 305-й пехотный полк, захватив населенный пункт, создал плацдарм. В следующие дни защитники плацдарма подверглись серьезному натиску противника.

Проходили сутки за сутками. Промедление на северном фланге группы армий, на участке наступления 6-й и 17-й армий, означало, что дивизия Шоберта тоже не может продвигаться. Наконец 1 июля командование дало зеленый свет. 198-я пехотная дивизия атаковала со своего плацдарма. Через двадцать четыре часа за ней последовали остальные дивизии из состава 30-го корпуса: 170-я пехотная дивизия генерал-майора Виттке, а также румынские 13-я и 14-я дивизии. Два других корпуса армии - 54-й и 11-й - форсировали Прут левее и правее 30-го корпуса.

Несмотря на то что никто не мог надеяться на возможность застать неприятеля врасплох через восемь дней после начала войны, 170-й дивизии удалось тем не менее захватить целым деревянный мост через Прут около деревни Тутора. В ходе этой хитроумной и смелой операции лейтенант Йордан быстро провел свой взвод через противотанковые рубежи вдоль советской границы. Был очищен от неприятеля 800-метровый проход через болото. Немцы одолели посты противника в рукопашной. Утром на земле, неподалеку от моста возле пулеметов лежало 40 мертвых красноармейцев. Но и взвод Йордана заплатил за победу дорогой ценой: 24 военнослужащих погибли или получили ранения.

Наступление 11-й армии набирало обороты. Немцы держали курс на северо-восток, к Днестру. Но дела пошли по незапланированному сценарию. Шоберт не смог загнать отступающего неприятеля в приготовленную для него ловушку, немцам удавалось лишь медленно оттеснять ожесточенно сопротивляющегося врага.

После десяти дней яростных боев танковые дивизии Рундштедта смогли продвинуться на территорию противника только на 100 км. Им приходилось сражаться с превосходящими силами врага, постоянно отражать контратаки со всех сторон и защищаться от нападений справа, слева, с фронта и с тыла. Крупные силы противника организовали упорную, но вместе с тем и подвижную оборону. Генерал-полковнику Кирпоносу удалось ускользнуть из приготовленной ему немцами к северу от Днестра ловушки, не позволить прорвать фронт и отвести свои сохранившие боеспособность соединения к хорошо укрепленной линии Сталина по обе стороны от Могилева. Рундштедт, таким образом, не сумел осуществить запланированного широкомасштабного прорыва. График наступления группы армий "Юг" оказался сорванным. Можно ли было наверстать упущенное? С другой стороны, на Центральном фронте события развивались благоприятно. После стремительного прорыва танковые и моторизованные дивизии из танковых групп Гота и Гудериана, действовавшие на флангах группы армий, вели быстрое наступление в соответствии с планом через смятые, лишенные толкового руководства армии Западного фронта русских. Танковые щупальца тянулись на восток в охватывающем движении (для реализации замыслов на данном направлении командование располагало 1600 боевыми бронированными гусеничными машинами). Именно здесь, на Центральном фронте, с самого начала предполагалось нанести наиболее решительный удар, который при содействии 4-й танковой группы генерал-полковника Гёпнера, пока что действовавшей на участке группы армий "Север", - должен был завершиться захватом Москвы. План начинал срабатывать. Танковые дивизии демонстрировали блицкриг в лучших традициях - как в старые времена, как в Польше и на Западе. По крайней мере, все выглядело так для тех, кто находился в танках, на острие немецкого наступления. У пехоты же и здесь, как на северном участке, складывалось совсем иное впечатление, и самым типичным примером стала крепость Брест-Литовска.

22 июня 45-я пехотная дивизия никак не ожидала, что ей придется понести столь крупные потери при штурме этой старинной цитадели. Капитан Пракса готовился к удару в сердце Брестской крепости с превеликим усердием. 3-му батальону 135-го пехотного полка отводилась задача овладения Западным островом и центром с казармами. Немцы отработали все предстоящие действия на макете, который сделали, руководствуясь данными аэрофотосъемки и планами, оставшимися со времен польской кампании, когда Брест находился в руках Вермахта, прежде чем его передали русским. Офицеры штаба Гудериана с самого начала поняли, что для танков крепость неприступна и взять ее могут лишь пехотинцы.

Вокруг выстроенной по окружности цитадели, занимавшей площадь около пяти квадратных километров, пролегали глубокие рвы, укрепления ее омывали рукава реки, само же внутреннее пространство делилось каналами и протоками на четыре небольших острова. В кустах и под деревьями искусно скрывались эскарповые галереи, снайперские окопы, бронированные башни с противотанковыми и зенитными орудиями. 22 июня всего в Бресте находилось пять полных полков Красной Армии, включая два артиллерийских полка, один батальон разведки, одну отдельную часть ПВО, батальон снабжения и медицинский батальон.

Генерал Карбышев, захваченный за Березиной вскоре посла начала кампании, на допросах показал, что в мае 1941 г. он как специалист в области фортификационных сооружений получил приказ провести инспекцию западных оборонительных рубежей. 8 июня он отправился в поездку. 3 июня по 4-й армии русских объявили учебную тревогу. В оказавшемся в руках немцев рапорте об этих учениях, в котором речь шла о 204-м тяжелом гаубичном полке, говорилось: "В течение шести часов после объявления тревоги батареи оказывались не в состоянии открыть огонь". О 33-м стрелковом полке было сказано следующее: "Дежурные офицеры не знакомы с положением об объявлении тревоги. Полевые кухни не работают. Полк выступает на марш без прикрытия…" О 246-м зенитном дивизионе в рапорте сообщалось: "Когда была объявлена тревога, дежурный офицер оказался не в состоянии принять решение". После прочтения вышеприведенного документа ни у кого уже не возникнет удивления, почему войска в Бресте не могли оказать сильного организованного сопротивления. Однако в цитадели немцев ждал большой сюрприз.

Когда в 03.15 началась артподготовка, 3-й батальон 135-го пехотного полка располагался в 30 метрах от реки Буг, прямо напротив Западного острова. Земля задрожала. В небо взметнулись языки пламени и клубы дыма. У немецких артиллеристов все было рассчитано поминутно: каждые четыре минуты смертоносный град продвигался вперед на очередные 100 метров. Это был точно спланированный ад.

После такого камня на камне не могло остаться. Так, по крайней мере, полагали пехотинцы штурмовой части, лежавшие, прижавшись к земле, у берега реки. Они надеялись на это, поскольку, если смерть не соберет урожая внутри крепости, она возьмет свое у них.

Когда истекли первые четыре минуты, показавшиеся немцам вечностью, ровно в 03.19, штурмующие первой волны вскочили на ноги. Они спустили на воду резиновые шлюпки, вскочили в них и подобно теням, окутанные туманом и дымом, поспешили на другую сторону. В 03.23 за первой последовала вторая волна. До восточного берега люди добрались словно бы на учениях. Быстро поднялись по пологому склону. Затем они затаились, пригнувшись к земле. Ад бушевал в небе над ними и впереди на земле. В 03.27 командир 1-го взвода лейтенант Вильч выпрямился. Пистолет в его правой руке крепился шнуром к кобуре, чтобы в случае необходимости офицер мог освободить руки для ручных гранат, торчавших у него за поясом и лежавших в двух висевших на плече брезентовых подсумках. Командовать не было необходимости. Быстрыми перебежками они пересекли сад, промчались мимо фруктовых деревьев и старых конюшен. Потом перешли через дорогу, пролегавшую вдоль укреплений. Сейчас они войдут в крепость через разбитую сторожку у ворот. Но тут их ждал первый сюрприз. Артподготовка, даже тяжелые снаряды 600-мм мортир, не причинила особого вреда мощной кладке цитадели. Все, чего достигли немецкие артиллеристы, - подняли как по тревоге гарнизон. Полуодетыми русские побежали занимать боевые посты.

К полудню батальоны 135-го и 130-го пехотных полков в одном или двух местах проложили себе дорогу в глубь укреплений цитадели. Однако на Северном острове, так же как в районе офицерской столовой и казарм на Центральном острове, они не продвинулись ни на сантиметр. Советские снайперы и пулеметчики в бронированных башнях преградили путь атакующим. Поскольку наступающие и обороняющиеся находились в тесном боевом соприкосновении, немецкая артиллерия не могла вмешаться. Во второй половине дня в бой был брошен резерв корпуса, 133-й пехотный полк. Тщетно. Вперед выдвинулась батарея штурмовых орудий. Они вели огонь прямой наводкой из своих 75-мм пушек. Все тщетно.

К вечеру списки убитых пополнили 21 офицер и 290 унтер-офицеров и рядовых. В числе погибших оказались и командир батальона, капитан Пракса, и капитан Краусс, командир 1-го дивизиона 99-го артиллерийского полка, вместе с их штабными офицерами. Стало ясно, что пехоте достигнуть цели на данном участке вражеской обороны не удастся. Штурмовые части были отозваны, и за дело вновь взялись артиллерия и бомбардировщики. При этом немцы старались не попасть в церковь цитадели: там, окруженные, сидели семьдесят человек из 3-го батальона, не имея возможности продвинуться ни вперед, ни назад. К счастью для них, с ними оказалась рация, с помощью которой они смогли сообщить в дивизию о своем местонахождении.

Настал рассвет третьего дня штурма Брестской крепости.

Пронзив клубы дыма, солнечные лучи осветили развороченную позицию русских зенитчиков. В грудах кирпичей лежал пулеметный расчет ефрейтора Тойхлера из состава взвода лейтенанта Вильча. Полный страданий хрип вырывался из горла стрелка. Пуля пробила ему легкое, и он умирал. Командир пулеметного расчета сидел, прислонившись спиной к треноге, точно окаменев. Он давно уже умер. Ефрейтор Тойхлер, получивший пулю в грудь, лежал на патронных коробках. Ударивший ему в лицо луч света привел ефрейтора в сознание. Он осторожно повернулся на бок. Тойхлер слышал голоса умирающих, звавших санитаров. Он видел, как на галерее в 300 метрах блеснула вспышка выстрела. Выстрел следовал оттуда всякий раз, когда раненые пытались сесть или отползти в укрытие. Снайперы! Именно они уничтожили расчет Тойхлера.

В полдень сильное штурмовое подразделение 1-го батальона 133-го пехотного полка прорвалось с Западного острова в церковь крепости. Запертые в ловушке немцы получили свободу. Ефрейтора Тойхлера нашли. Однако деблокировочный отряд не смог продвинуться ближе к офицерской столовой.

Восточный форт на Северном острове также продолжал держаться. 29 июня генерал-фельдмаршал Кессельринг отправил бомбить крепость эскадру1 пикировщиков "Штука". Однако 500-килограммовые бомбы не принесли желаемого результата. Во второй половине дня в дело пошли 1800-килограммовые. Кладка начала разрушаться. Женщины и дети покинули форт, сопровождаемые 400 военнослужащими. Однако защитники офицерской столовой продолжали упорно держаться. Здание пришлось разрушить до основания. Никто не сдался.

30 июня в рапорте 45-й пехотной дивизии было записано о завершении операции и о захвате крепости. Дивизии досталось 7000 пленных, включая 100 офицеров. Потери немцев составляли 482 человека, включая 40 офицеров убитыми и около 1000 человек ранеными, многие из которых впоследствии скончались. Размеры потерь, понесенных в ходе захвата крепости немцами, лучше всего видны в сравнении. Общие потери Вермахта на Восточном фронте к 30 июня достигали 8886 человек убитыми. Таким образом, на долю Брестской крепости пришлось свыше 5 процентов.

Истории, подобные защите Брестской крепости, стали бы широко известными в других странах. Но мужество и героизм защитников Брестской крепости остались невоспетыми. Вплоть до смерти Сталина в СССР словно бы не замечали подвига гарнизона цитадели. Крепость пала, и многие из ее защитников сдались в плен - в глазах сталинистов это рассматривалось как позорное явление. А потому не было никаких героев Бреста. Крепость просто вычеркнули из анналов военной истории, стерев имена рядовых и командиров.

Однако в 1956 г., через три года после кончины Сталина, была предпринята примечательная попытка реабилитации защитников Бреста. Публицист Сергей Смирнов выпустил небольшую книжечку под названием "В поисках героев Брест-Литовска". Читатель ее узнает, со сколькими трудностями пришлось столкнуться автору в попытках отыскать героев, переживших ад в Бресте. Никто из них не афишировал свое прошлое, поскольку спустя пятнадцать лет после сражения и через десять лет после окончания войны они все еще находились на подозрении и считались предателями. Смирнов пишет: "В России живет примерно 400 уцелевших защитников Брестской цитадели. Многие из них попали в плен к немцам тяжело раненными. Нужно признать, что мы не всегда относимся к этим людям так, как они того заслуживают. Не секрет, что враг народа Берия и его приспешники способствовали выработке неправильного отношения к бывшим военнопленным, вне зависимости от того, по каким причинам эти люди попали в плен и как они вели себя, находясь там. Вот причина того, почему до сих пор не стала известна правда о Брест-Литовске". А какова же правда?

Смирнов прочитал ее на стенах внутри крепости. Один из защитников ногтем нацарапал на штукатурке: "Нас тут трое москвичей - Иванов, Степанчиков и Шунтяев. Мы защищаем церковь и поклялись не сдаваться. Июль 1941 г.". Ниже он прибавил: "Я остался один. Степанчикова и Шунтяева убили. Немцы в церкви. У меня осталась одна граната. Живым они меня не возьмут".

В другом месте мы читаем: "Дела все хуже, но мы полны решимости. Умирая, мы верим. Июль 1941 г.".

В подвале казарм на Западном острове осталась надпись: "Умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина". Подписи не было, только дата - 20.7.41. Совершенно очевидно, что отдельные группы защитников продолжали сопротивление до конца июля.

В 1956 г. мир наконец узнал, кто руководил обороной цитадели. Смирнов пишет: "Из найденного боевого приказа № 1 нам известны имена командиров частей, оборонявших центр: комиссар Фомин, капитан Зубачев, ст. лейтенант Семененко и лейтенант Виноградов". 44-м стрелковым полком командовал Петр Михайлович Гаврилов. Комиссар Фомин, капитан Зубачев и лейтенант Виноградов входили в состав боевой группы, вырвавшейся из крепости 25 июня, однако на Варшавском шоссе ее окружили и уничтожили. Трое офицеров попали в плен. Виноградов пережил войну. Смирнов разыскал его в Вологде, где он, никому не известный в 1956 г., работал кузнецом. По словам Виноградова: "Перед тем как пойти на прорыв, комиссар Фомин надел форму убитого рядового. В лагере военнопленных комиссара выдал немцам один солдат, и Фомина расстреляли. Зубачев умер в плену. Майор Гаврилов пережил плен, несмотря на тяжелое ранение. Он не хотел сдаваться, бросил гранату и убил немецкого солдата".

Много времени прошло, прежде чем имена героев Бреста были вписаны в советскую историю. Они заслужили свое место там. То, как они сражались, их непоколебимое упорство, преданность долгу, храбрость, проявляемая ими вопреки всему, - все это было вполне типично для советских солдат. Немцам пришлось столкнуться с еще многими подобными примерами.

Упорство и верность присяге защитников Бреста произвели глубочайшее впечатление на немецких солдат. Военная история знает немного столь же героического презрения к смерти. Когда генерал-полковник Гудериан получил рапорты об операции, он сказал офицеру связи главного командования при его танковой группе, майору фон Белову:

– Эти люди заслуживают высочайшего восхищения. 2. Сталин в поисках спасителя Первые бои в окружении - Как получилось так, что СССР оказался застигнутым врасплох? - Сталин знал сроки нападения - "Красная капелла" и доктор Зорге - Эскадра Равеля - Два недоверчивых диктатора - Генерал Потатурчев взят в плен и допрошен.

"Материальные и моральные последствия любого крупного военного столкновения, - писал генерал-фельдмаршал граф Мольтке много-много лет тому назад, - имеют столь далеко идущие последствия, что, как правило, совершенно меняют ситуацию".

Военные эксперты согласны с тем, что заявление это справедливо и сегодня, и, безусловно, оно вполне применимо к 1941 г. Не известно, читал ли Сталин Мольтке, но поступал он в соответствии с вышеприведенным тезисом. Он осознал, что катастрофическое положение на Центральном фронте стало причиной того, что с советской стороны там нет талантливого организатора, жесткого, опытного боевого командира - человека, смелые и неожиданные ходы которого позволили бы покончить с хаосом, вызванным стремительным прорывом танков Гота и Гудериана.

Но где было взять такого человека?

Сталин думал, что нашел его на Дальнем Востоке. Вождь, ни секунды не сомневаясь, вверил ему спасение русских войск на Центральном фронте.

В тот момент, когда лейтенант Вильч со своим взводом врывался в Брестскую цитадель, когда корпус Манштейна переходил через Западную Двину по мосту в Даугавпилсе, а танки Гота рвались к историческому "окну" у Молодечно, откуда Наполеон после своего катастрофического отступления из Москвы сообщил миру о гибели Великой армии и о том, что сам император пребывает в добром здравии, - в этот самый момент на железнодорожном вокзале Новосибирска, в 1500 километрах восточнее Уральского хребта, начальник станции и начальник управления тыла Сибирского военного округа шли по платформе, на которой стоял транссибирский экспресс, заглядывая в окна. Наконец они нашли нужное купе.

Начальник станции подошел к открытому окну.

– Товарищ генерал, - обратился он к широкоплечему обитателю купе, товарищ генерал, министр обороны просит вас сойти с поезда и следовать дальше самолетом.

– Хорошо-хорошо, - ответил генерал. Начальник управления тыла поспешил в вагон, чтобы вынести багаж генерала.

Было 27 июня 1941 г. Жаркий день. Солнце уже перевалило за полдень. На платформе туда и сюда сновали люди в военной форме. По ту сторону здания вокзала, на площади, надрывался громкоговоритель. В Сибирском военном округе шла мобилизация.

Генерал, сопровождаемый начальником управления тыла и начальником станции, прокладывал себе путь через толпы мобилизованных, ожидавших прихода поездов, чтобы добраться в места расположения своих частей. Генерала звали Андрей Иванович Еременко. Он имел орден Боевого Красного Знамени. Ехал Еременко из Хабаровска, где еще неделю тому назад командовал 1-й Дальневосточной армией. В Верховном Главнокомандовании Вооруженных Сил Советского Союза его знали как жесткого командира, человека беспримерной личной храбрости, превосходного тактика и преданного члена Коммунистической партии. В Красной Армии он служил с самого ее основания, был телохранителем Троцкого, начинал младшим командиром и прошел всю Гражданскую, закончив ее уже на командной должности.

22 июня, вскоре после полудня, Еременко в большом волнении позвонил генерал Смородинов, начальник штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии:

– Андрей Иванович, немцы с раннего утра обстреливают наши города. Война началась.

Еременко так описывает этот эпизод в своих мемуарах: "Как человек, посвятивший свою жизнь профессии военного, я нередко размышлял о возможности войны, особенно в отношении того, как она может начаться. Я пребывал в уверенности, что нам всегда удастся вовремя распознать намерения неприятеля и мы не позволим ему застать нас врасплох.

Но теперь, слушая Смородинова, я мгновенно осознал, что нас застали врасплох. Мы совершенно ни о чем не догадывались. Все мы - солдаты, офицеры и советский народ. Какой катастрофический просчет допустила наша разведка!" Однако Смородинов не дал Еременко времени на раздумья. Начштаба передал командарму приказ. Первое: Особая Дальневосточная армия должна быть приведена в состояние полной боевой готовности.

– Надо понимать так, что есть угроза нападения и здесь - со стороны японцев? - спросил Еременко, пораженный.

Смородинов поспешил успокоить его. Тревога, как объяснил он, есть мера предосторожности. Нет признаков наличия у японцев намерения напасть на СССР. И действительно, второй приказ верховного командования косвенно подтверждал его уверенность в отношении возможности атаки японцев Еременко предписывалось немедленно отбыть в Москву для нового назначения.

Генерал-лейтенант Еременко не знал, что его ожидает. Он не знал, что из всех своих маршалов и генералов Сталин остановил выбор именно на нем, на генерал-лейтенанте с Дальнего Востока, решив поручить ему спасение Центрального фронта. Сталин считал, что Еременко как раз тот, кто ему нужен, - мастер импровизации, русский Роммель, знакомый с трудностями, сопряженными с руководством крупными объединениями. За высокий уровень боевой подготовки Особая Дальневосточная армия удостоилась почетной награды - ордена Боевого Красного Знамени. Еременко казался той самой железной рукой, которая способна навести порядок в бедламе Западного фронта. Если кто-то и мог остановить развал, так это Еременко - жесткий и талантливый руководитель, к тому же беззаветно преданный Сталину.

Ситуация на Белостокском направлении сложилась безнадежная. Три советских пехотных дивизии - 12-я, 89-я и 103-я - не просто не оказали сопротивления немцам, но, когда комиссары, размахивая пистолетами, попытались заставить личный состав сражаться, пристрелили их и затем разбежались. Многие с радостью сдались в плен. Происшествие шокировало Сталина. Ситуация требовала присутствия очень жесткого командира.

В тот же день, 22 июня, Еременко сел в Хабаровске на транссибирский экспресс. Он с беспокойством считал часы, которые ему придется провести в дороге. Человек, которого в Москве выбрали на роль спасителя Центрального фронта, путешествовал к цели поездом! Наконец кто-то что-то понял, и генерала сняли с поезда в Новосибирске.

Еременко сразу же поехал в штаб Сибирского военного округа. Но новостей с фронта генералу там не предоставили. Как и всегда в аналогичных случаях, ходило множество всевозможных слухов, которые передавали из уст в уста даже высшие офицеры. Немцев, говорили они, встретили мощным лобовым ударом. Танки генерала Павлова уже выдвигаются от Белостока и расчищают путь к Варшаве для пехоты. Капитан Горобин, которого только недавно перевели в Новосибирск из штаба 1-й казачьей армии, подмигнув, сказал:

– У нас на картах были размечены позиции всех немецких дивизий до самого Рейна.

В Новосибирске царил оптимизм. 26 июня пришло сообщение: "Немцы взяли Брест", но никто не принял новость всерьез. Брест? Ничего - Брест, это же где-то в Польше!

Двумя часами спустя Еременко поднялся на борт двухмоторного бомбардировщика, взявшего курс на Москву. Путь предстоял неблизкий - 2800 километров. Четырежды самолет садился для дозаправки, техосмотра и отдыха. Россия - огромная страна. Жаркие бои кипели где-то в 3500 километрах от Новосибирска на Западном фронте. Новосибирск же находился примерно на половине пути от Брест-Литовска до Владивостока.

Когда 28 июня Еременко, сидя в бомбардировщике, летел в направлении Омска на высоте 800 метров над бескрайней тайгой, когда потом проносился над безрадостными пейзажами Свердловска и над Уральскими горами, человек, с которым предстояло помериться силами избраннику Сталина, находился в своей командирской машине всего в восьмидесяти километрах к юго-западу от Минска, столицы Белоруссии.

Генерал-полковник Гейнц Гудериан, командующий 2-й танковой группой, отправил сообщение своему начальнику штаба, полковнику фрайгерру фон Либенштейну: "29-я моторизованная дивизия, в настоящий момент ведущая бои на широком фронте, противостоящая попыткам прорыва русских в 175 километрах к юго-западу от Минска, в районе Слоним-Зельва, должна как можно скорее развернуться для броска в направлении Минск-Смоленск".

Когда приказ Гудериана поступил в штаб танковой группы, расположившийся в древнем замке Радзивиллов в Несвиже, Байерлейн и Либенштейн - начальник оперативного отдела и начальник штаба Гудериана, склонившись над картами, расставляли на них флажки. Штаб переехал в замок только утром. Два подбитых русских танка все еще стояли около моста. Связанная с ними история передавалась из уст в уста по всей танковой группе.

В ночь с 26 на 27 июня генерал Неринг, командир 18-й танковой дивизии, присматривал место для штаб-квартиры своего танкового полка. В открытой бронемашине генерал осторожно подъезжал к замку. Подходы к мосту прикрывал танк Т-III. Метрах в сорока от танка Неринг приказал водителю остановиться и в этот момент услышал скрежет гусениц. Неринг поднялся и, посветив фонариком назад, похолодел от страха. Два устаревших русских танка T-26 находились совсем близко, их пулеметы смотрели на бронемашину Неринга.

– Давай вправо! - громким шепотом приказал генерал водителю.

Тот выжал сцепление, выполняя распоряжение командира. Но тут в немецком танке заметили что-то неладное. Не прошло и секунды, как в воздухе просвистел первый снаряд 50-мм орудия. Затем второй и третий. Русские танкисты не успели дать ни очереди из своих пулеметов.

Теперь советские машины стояли около замка почерневшими от дыма и гари - вещественными напоминаниями о небольшом приключении генерала. На стене в помещении четвертого этажа замка Радзивилла находился некий любопытный сувенир - сделанная в 1912 г. фоторграфия группы охотников. Почетным гостем в центре был не кто иной, как сам кайзер Вильгельм II.

Либенштейн и Байерлейн сразу же поняли, какой замысел скрывается за приказом Гудериана. Кампания на центральном участке фронта вошла в решительную фазу. Начинали вырисовываться контуры первого крупного успеха: 17-я танковая дивизия - острие наступления, нацеленное на Минск с юга, достигла города. На севере генерал-полковник Гот со своей 3-й танковой группой сформировал северную охватывающую дугу и силами 20-й танковой дивизии генерала Штумпфа вклинился в Минск 26 июня. Таким образом, группы Гота и Гудериана соединились. Это означало, что гигантские клещи, созданные 4-й и 9-й армиями вокруг Белостокского выступа, сомкнулись. Крышка "котла", в который угодили четыре советские армии - 23 дивизии и 6 отдельных бригад - между Белостоком, Новогрудком и Минском, закрылась. Четыре армии полмиллиона человек. На Восточном фронте разворачивалась первая битва на уничтожение - сражение, которого еще не знала военная история. Вполне в духе Гудериана было то, что принимающий реальные формы успех не опьянил его; генерала не соблазняла идея прославиться, собрав несколько сотен тысяч военнопленных. Он считал, что танковые соединения существуют не для того, чтобы выполнять роль загонщиков или тем более пастухов для пленных. Все это он оставлял пехоте. Мобильные части должны двигаться, используя для этого любую возможность. Они должны наступать через Березину, а потом через Днепр. Неустанно идти к первой крупной стратегической цели кампании - к Смоленску.

Вот почему Гудериан хотел освободить 29-ю моторизованную1 дивизию генерал-майора фон Больтенштерна от обязанностей держать оборону на южной стороне котла около реки Зельвянки и в районе населенного пункта Зельва, где пытались прорваться русские, и задействовать ее для броска в северном направлении - к Смоленску. Но 29-я моторизованная дивизия, солдат которой называли "ястребами" из-за их тактического знака, глубоко увязла в обороне против отчаянно пытавшихся вырваться из окружения советских частей на более чем 60-километровом участке боковины огромного клина. Русские надеялись пробить брешь в немецком кольце. Они собирались в глухих зарослях и при поддержке танков и артиллерии устремлялись на прорыв тонкой линии, образованной немецкой дивизией.

К юго-западу от деревни Езёрница советская кавалерия атаковала противника, устремившись прямо на пулеметный огонь мотоциклетного и пулеметного батальонов 5-го полка под крики "Ура! Ура!", откатываясь, перегруппировываясь и нападая снова и снова силами дивизионов и полка. Около Зельвы им удалось ворваться на передовые позиции разведчастей. Немецкие 15-й и 71-й пехотные полки из Касселя и Эрфурта находились в бою без отдыха. Особенно доставалось батальонам 15-го пехотного полка. Позиции 5-й роты пролегали всего километрах в двух от городка Зельва, буквально кишевшего русскими. Вновь и вновь они бросались на немцев с душераздирающим "Ура!" - ротами, батальонами, полками.

Эта картина поражала воображение немецких солдат. Русские атаковали широким фронтом, сомкнутым строем, живыми валами - за первой волной накатывалась вторая, третья, четвертая.

– Они, наверное, сошли с ума, - поражались солдаты 29-й дивизии. Словно загипнотизированные, они взирали на приближавшуюся к ним бурую как земля стену из одетых в военную форму человеческих тел. Русские бежали ровными шеренгами, ощетинившимися длинными штыками винтовок.

– Ура! Ура!

– Это убийство, - проворчал командир 1-го батальона капитан Шмидт. Но что же такое вообще война, если не убийство? Если они хотели погасить этот шторм, а не просто прижать атакующих к земле, следовало подождать подходящего момента. - Без моего приказа огонь не открывать! - скомандовал капитан.

Стена приближалась.

– Ура! Ура!

Лежа у пулеметов, немцы слышали, как бьются их сердца. Невозможно было выносить это. Наконец прозвучал приказ:

– Беглый огонь!

Пулеметчики нажали на спусковые крючки, зная, что, если они не уничтожат нападающих, те уничтожат их.

Загрохотали пулеметы.

– Огонь!

Защелкали карабины. Затарахтели автоматы. Первый вал как будто срезало. На убитых и раненых первой волны рушились солдаты второй цепи. И вот схлынула третья. Бурые холмы покрывали ровное поле.

Вечером они попытались снова. На сей раз русские использовали бронепоезд - советское оружие, бывшее, наверное, весьма действенным во время Гражданской войны, но едва ли пригодное в современной войне моторов. Бронированный паровоз тащил за собой орудийные платформы и защищенные броней вагоны для пехотинцев. Тяжело пыхтя парами и паля из всех стволов, чудовище шло со стороны городка Зельва. Два кавалерийских эскадрона наступали в направлении штаба 2-го батальона слева от железнодорожного полотна, а несколько танков T-26 катились справа от него.

После того как саперы взорвали полотно, лишив бронепоезд возможности двигаться дальше, снаряды 37-мм противотанковой пушки 14-й роты подожгли его. Атака кавалерии захлебнулась под пулеметным огнем 8-й роты. Самым страшным, что доводилось слышать немцам, было ржание раненых и умирающих коней. Они кричали отчаянно, пытаясь встать на ноги, поднять свои разорванные пулеметными очередями тела, чтобы бежать куда угодно, лишь бы подальше от нестерпимой боли.

– Огонь! - Надо прикончить их, положить конец их ужасным страданиям.

Расчетам противотанковых пушек пришлось полегче - танки не кричат. Русские T-26 не имели шансов против 50-мм орудий. Ни один из них не прорвался.

Но так или иначе повернуть на север 29-ю моторизованную дивизию, как намеревался Гудериан, возможным не представлялось.

В тот же вечер, 28 июня, бомбардировщик с Еременко на борту приземлился на военном аэродроме столицы Советского Союза. Генерал сразу же направился к министру обороны маршалу Тимошенко, приветствовавшему его словами:

– Мы вас ждали. - Отбросив традиционные слова приветствия, не задавая вежливых вопросов, маршал сразу же перешел к делу. Он подошел к карте и как вспоминает Еременко в своих мемуарах - сказал: - Причина наших неудач на Западном фронте состоит в том, что командиры в приграничных территориях продемонстрировали свою неспособность справиться с поставленными задачами.

Еременко был удивлен.

Тимошенко резко отозвался о командующем, генерал-полковнике Дмитрии Павлове, находившемся в Белостокском выступе с основными силами советских механизированных войск. В Красной Армии Павлова называли ранее "советским Гудерианом".

Еременко пришел в ужас, когда Тимошенко показал, какие территории потеряла Красная Армия за первую неделю боев. Карандаш в руке Тимошенко следовал по карте.

– Сейчас немцы на линии Елгава-Даугавпилс-Минск-Бобруйск. Белоруссия потеряна. Четыре армии Западного фронта отрезаны. Враг явно нацелился на захват Смоленска, а у нас не осталось войск, чтобы помешать ему.

Тимошенко сделал паузу. Как пишет Еременко, в помещении воцарилась полная тишина. Затем маршал продолжал холодно, сдерживая раздражение:

– Опасность таится в танковой стратегии фашистов. Они атакуют крупными частями. В отличие от нас, у них целые танковые корпуса действуют отдельно, тогда как наши танковые бригады являют собой не более чем средство поддержки пехоты - техника рассеивается. Но немецкие танки не неуязвимы. У врага нет тяжелых танков - по крайней мере, он пока их не применял. Я осознал оперативную полезность T-34. Все, которые есть, немедленно будут отправлены на фронт.

Весь драматизм ситуации нельзя описать лучше, чем делает это сам Еременко: "Маршал Тимошенко сказал: "Ну, товарищ Еременко, теперь картина вам ясна". - "Печальная картина", - ответил я. После короткой паузы Тимошенко продолжил: "Генерал Павлов и начальник его штаба освобождаются от должностей немедленно. Указом Правительства вы назначены командующим Западным фронтом".

– Какова задача этого фронта? - спросил Еременко.

Тимошенко ответил:

– Остановить наступление противника.

Приказ был ясным и точным. От того, как он будет выполнен, зависела судьба Москвы".

Немедленно возникает вопрос: почему во время разговора не присутствовал Сталин? Разве другой глава государства, Верховный Главнокомандующий отказался бы от возможности в такой критический момент лично ввести в должность генерала, которого он избрал на роль военного спасителя государства? Но не только Еременко - никто в Москве не услышал ни слова от Сталин в первые две недели войны. Не он, а Молотов, выступив по радио с обращением ко всему народу, рассказал людям о немецком вторжении и призвал их к борьбе. Сталин являлся председателем Совета Народных Комиссаров - то есть главной правительства - начиная с мая.

– Где он? - вопрошали русские. Вождь молчал. Он не появлялся на публике. Ни с кем не встречался. Даже не принял членов британской военной миссии, явившихся 27 июня, с тем чтобы предложить Советскому Союзу экономическую и военную помощь. Ходили самые невероятные слухи. Сталин свергнут, поскольку слишком доверился Гитлеру? Договаривались до того, что он бежал из страны. Уехал в Турцию или в Персию. Так или иначе, вождь не подавал признаков жизни, и в ночь с 28 на 29 июня Еременко пришлось отправиться выполнять крайне трудную задачу без сталинского благословения.

Тем временем стройные колонны немецких войск двигались под жарким солнцем по пыльным дорогам вперед и вперед. Беспрестанно. Слово "дороги", впрочем, мало подходило для описания вязких песчаных лестных проселков. Вперед, скорее вперед. Туда, где танки ждет топливо, а экипажи - сигареты. Чертовы русские дороги! Артерии войны! Блицкриг являлся не одним лишь вопросом боевого духа, но, так сказать, и духа транспортного. Качество дорог определяло темп войны, а темп являлся решающим фактором в боях для танковых корпусов. Только тот, кто не понаслышке знаком с русскими дорогами, может себе представить, сколь гигантскую работу приходилось проделывать снабженцам.

Так, в зоне боевых действий танковой группы Гудериана, после пересечения ею Буга, имелось всего две хороших дороги для наступления - из Бреста в Бобруйск и в Минск. По этим двум дорогам и передвигались примерно 27 000 единиц техники танковой группы и еще около 60 000 машин следующей за ней пехоты, штабистов, снабженцев и связистов. Во избежание проблем и создания хаоса Гудериан выработал три уровня приоритетов. Машинам, имевшим приоритет № 1, все были обязаны уступать дорогу. Машины с приоритетом № 2 пропускали тех, которые обладали приоритетом № 1. Транспорт приоритета № 3 мог занимать дорогу только в том случае, если по ней не следовала техника с приоритетом № 1 и № 2. Нет нужды говорить, что такое деление вызывало бурю недовольства. Например, полк связи Люфтваффе "Герман Геринг" получил приоритет № 3, поскольку в тот момент выполнял функции перевозок и устанавливал телеграфные столбы. Рейхсмаршал очень разозлился и велел командиру полка довести свое мнение до сведения Гудериана. Геринг требовал приоритета № 1.

Гудериан выслушал жалобу и спросил:

– Телеграфные столбы могут стрелять?

– Конечно, нет, господин генерал-полковник, - ответил командир полка.

– Вот потому-то, - пояснил Гудериан, - вам и дали приоритет номер три.

На сем вопрос был исчерпан. По крайней мере, официальная его сторона. В личном же плане дело обернулось трагедией. Командир полка не осмелился доложить рейхсмаршалу о своей неудаче и застрелился.

Итак, лишь немногие дороги могли служить артериями войны против России. Если бы советское командование вовремя осознало данный факт, то смогло бы сильно осложнить и без того непростую ситуацию со снабжением у немцев. Возьмем, к примеру, 3-й батальон 39-го танкового полка. Вечером 28 июня бывалые солдаты из учебного танкового полка лежали на траве в рощице неподалеку от Минска. Они ждали топлива. Подъехал бензозаправщик. Ефрейтор Пионтек не стал возражать против того, чтобы унтер-офицер Вилли Борн позволил себе подтрунивать над ним.

– Хорошо доехали, господин заправщик? Так и быть, возьмем у вас тридцать канистр! - Борн открыл маленький лючок в броневом листе, скрывавший под собой наливное отверстие.

Но Пионтек был не расположен к шуткам.

– Двенадцать канистр, и ни капли больше, - отрезал он.

– Мне и зажигалку заправить не хватит, - проговорил Борн. Затем он взглянул в лицо Пионтека и осекся.

– На нас налетели русские истребители, - произнес ефрейтор. - Пять грузовиков сгорело. Пять водителей погибли. Русские и дальше в тыл прорвались, перерезали дорогу, погромили снабженцев.

Вот где выявлялся побочный эффект танкового прорыва, в результате которого танкисты оказывались оторванными от своих на кишевшей солдатами противника территории. Целые дивизии русских прятались в лесах. Полку не впервые случалось оказаться в сложном положении. В районе Слонима складывалась незавидная ситуация. Они достигли насыпи ветки Белосток-Барановичи и внезапно услышали, что в городе идет бой. Когда танкисты пошли на прорыв, русская пехота попряталась, но теперь красноармейцы собрались и бросились громить зенитчиков, саперов и снабженцев.

1-й и 2-й взводы 9-й роты 39-го танкового полка повернули назад.

– Вышвырните их оттуда!

Это было легче сказать, чем сделать, поскольку русские сами атаковали через железнодорожную насыпь. Слоним пылал. Полк оказался отрезанным и был вынужден отражать натиск со всех сторон. Взводы окапывались, занимая круговую оборону.

В сером сумраке рассвета немцы в бинокли видели русских на противоположной стороне железнодорожного полотна. Танкисты включили рации на прием. Один за другим экипажи получили приказ комбата приготовиться. Радисты выворачивали регуляторы вправо, чтобы все слышали приказ командира:

– Не открывать огня до красной ракеты. Пусть противник подойдет поближе. Сосредоточьте огонь на танках.

Звук моторов приближался.

– Старик, наверно, спит, - взволнованно говорили танкисты. - Они сейчас нас раздавят!

Колонну противника возглавляла бронетехника. За ней шли грузовики, телеги на гужевой тяге, полевые кухни и транспортеры для подвоза боеприпасов. До головного танка оставалось всего пятьдесят метров. И вот наконец в небо взлетела красная ракета.

В единое мгновение немецкие танки изрыгнули целый вал огня. Машина за машиной вспыхивала техника русских. Колонна распалась. Танки разворачивались, уходя в поля, прячась в высоких всходах. Солнце уже перевалило за полдень, когда немцам удалось выбить красноармейцев из Слонима и пресечь попытку прорыва русских. Случилось это три дня тому назад - через шесть дней после начала кампании.

Теперь 17-я танковая дивизия генерала фон Арнима находилась на южной окраине Минска. Солдаты видели пылающий город. По шоссе вдалеке движение шло в обе стороны. Радист Вестфаль забросил свой автомат за плечо, засунул бинокль за полу кителя и взобрался на танк. Вестфалю предстояло стоять на вахте три часа. Когда его сменит заряжающий, уже рассветет. Сколько еще до Москвы? Как велика эта страна? Расстояние между Москвой и Минском - 670 километров. До Могилева, где находился штаб генерала Павлова, командующего войсками на Белостокском направлении, - 490 километров. До публикации мемуаров Еременко считалось, что Павлов застрелился после того, как маршал Кулик по приказу Сталина снял его с должности, положив на стол пистолет. Еременко предлагает иную версию. Согласно его словам, он прибыл в штаб Павлова рано утром 29 июня, когда Павлов завтракал у себя в палатке. Павлов удивился, увидев Еременко. Встретил его Павлов довольно хмуро:

– Что тебя принесло в эту дыру? - Затем указал на стол. - Садись, позавтракай со мной. Расскажи, что нового. - Павлов хотел еще что-то добавить, но осекся, почувствовав холодок, исходивший от Еременко. Тот ничего не сказал. Молча вручил Павлову приказ о его отстранении от должности. Тот пробежал текст глазами. Лицо Павлова словно бы окаменело. И куда меня теперь?

– Народный комиссар приказал вам отправляться в Москву.

Павлов кивнул.

– Чаю-то хоть выпьешь? - спросил он.

Еременко отрицательно покачал головой:

– Я считаю более важным ознакомиться с обстановкой на фронте.

Павлов почувствовал укор в словах нового командующего и попытался оправдаться:

– Мои части оказались неготовыми к внезапному нападению противника. Мы не были организованы для ведения боевых действий. Значительная часть солдат и офицеров находилась в гарнизонах или на полигонах. Все занимались обычными мирными делами, когда враг напал на нас. Они просто прокатились по нам, раздавили, а сейчас у них в руках Бобруйск и Минск. Нас никто не предупредил. Приказ об объявлении тревоги в приграничных частях пришел слишком поздно. Мы ни о чем и понятия не имели.

Мы не подозревали - веская причина. И Еременко, у которого не находится других добрых слов для Павлова, пишет: "В этом Павлов был прав. Сегодня мы знаем. Приди приказ об объявлении тревоги в приграничных частях раньше, все могло выйти по-иному".

Тут для военных историков возникает жизненно важный вопрос: действительно ли русские оказались совершенно застигнуты немцами врасплох, верно ли, что они ни о чем не догадывались и занимались своими обыденными делами? Были ли они и в самом деле так уж неподготовлены и правда ли, что они отвели свои заведомо уступавшие немецким войска - как утверждают многие и поныне - к Дону и низовьям Волги, чтобы заманить немцев в глубь советской земли и там разделаться ними? Может, так все и было? Нет, не так.

Безусловно, совершенно не подлежит сомнению то, что 22 июня советские войска на границе оказались в тактическом отношении застигнутыми врасплох. Лишь несколько мостов на протяжении 1500-километровой границы русские успели взорвать вовремя. Наиважнейшие мосты через Мемель, Неман, Буг, Сан и Прут - и даже мосты через Западную Двину в Даугавпилсе, несмотря на то что они находились в 250 километрах от границы1, - оказались захвачены немцами в результате дерзких ударов или хитрости. Доказывает ли это, что русские ни о чем не догадывались?

Но как же тогда объяснить тот факт, что 22 июня 146 немецким дивизиям вторжения, общей численностью 3 000 000 человек, на противоположной стороне границы противостояли 139 советских дивизий и 29 отдельных бригад, численностью 4 700 000 человек? Только на летных полях в Белоруссии дислоцировалось 6000 самолетов ВВС Советского Союза. Значительная часть их, правда, была представлена устаревшими машинами, однако по меньшей мере 1300 или 1500 самолетов были самых новых марок. В то же время Люфтваффе начали кампанию, имея не более 1800 боеспособных самолетов.

Из всего этого напрашивается вывод, что на самом деле русские хорошо подготовились к обороне. Чем же тогда объяснить такое скверное положение дел на границе? Где же разгадка этой тайны?

23 февраля 1941 г. министр обороны Советского Союза Тимошенко заявлял следующее: "Несмотря на успех нашей политики нейтралитета, весь советский народ должен находиться в состоянии постоянной готовности к вражескому нападению".

10 апреля 1941 г. военный совет Советского Союза тайно объявил состояние повышенной боеготовности на так называемом Западном фронте. Почему? В силу каких обстоятельств? Ввиду какой информации, каких известий?

Что ж, новости, поступавшие в Москву с января 1941 г., выглядели довольно тревожными. Сведения доставлялись через прекрасно организованную советскую шпионскую сеть. Леопольд Треппер - кличка Гильберт, также известный как Большой шеф - свободно курсировал между Берлином и Парижем, собирая на всей подконтрольной Гитлеру территории информацию, которая затем передавалась в Москву через советское посольство в Берлине.

Действовавший в Брюсселе майор советской разведки Виктор Соколов кличка Кент - получал информацию от хорошо осведомленных членов западных компартий. Разведывательная сеть Соколова называлась "Красная капелла".

Из Швейцарии поставлял сведения самый изобретательный советский агент - Рудольф Рёсслер, работавший под псевдонимом Люси, член "Красной капеллы", подчинявшийся советскому резиденту Радо.

Но самым лучшим приобретением советской военной разведки являлся, безусловно, доктор Рихард Зорге, журналист, имевший тесные связи с посольством Германии в Токио. Зорге внес в дело победы советского народа в Отечественной войне вклад больший, чем целая армия. Именно Зорге предоставил Сталину верную информацию о том, что японцы не станут нападать на Красную Армию в Маньчжурии. Донесение Зорге позволило русским перебросить с Дальнего Востока дивизии, сыгравшие решающую роль в битве за Москву, Курск и Сталинград.

Все эти источники поставляли руководству Красной Армии горы информации о военных планах Гитлера в отношении Советского Союза. Вся агентура предупреждала о грядущем вторжении. И если даже в донесениях "пианистов" "Красной капеллы" и были какие-то пробелы, их вполне можно было восполнить за счет сведений представителей западных держав, пользовавшихся данными, добываемыми британскими и американскими секретными службами.

Вот одно свидетельство того, что нападение немцев, включая его дату, не могло являться полным сюрпризом для русских. 25 апреля 1941 г. военно-морской атташе Германии в Москве в своей телеграмме, направленной в верховное командование ВМФ через министерство иностранных дел в Берлине, сообщал: "Слухи о неминуемой войне между немцами и русскими ширятся. Британский посол называет дату ее начала - 22 июня".

Из этого следует, что по крайней мере за два месяца до нападения Германии на Советский Союз половина жителей Москвы находилась в курсе планов Гитлера - знала о готовившемся вторжении. А что же Сталин? Может, ему не говорили? Конечно же, говорили. Он прекрасно понимал значение разведки и лично курировал соответствующее ведомство.

В марте 1937 г. в обращении к ЦК Коммунистической партии относительно задач стратегической разведки он высказывался так: "Чтобы выиграть сражение в войне, понадобится несколько корпусов красноармейцев. Но лишить победы на фронте способны несколько шпионов в штабе армии, даже в штабе дивизии, которые могут, вызнав планы операций, передать их противнику".

На XVIII съезде партии в 1939 г. Сталин вновь коснулся данной темы: "Наша армия и разведка пристальным взором следят за врагами уже не внутри нашей страны, а за ее пределами". Можно ли после такого заявления поверить, что в 1941 г. Сталин не придавал значения поступавшим к нему от разведки сведениям о военных приготовлениях Германии к нападению на СССР? Мог ли он не располагать точными данными? В его распоряжении были первоклассные информаторы. От Берлина до Токио, от Парижа до Женевы, коммунистические агенты - часто весьма уважаемые люди вне каких бы то ни было подозрений занимали высокие посты и располагали ценными сведениями.

Величина вклада советских разведчиков выявилась в первые недели войны. Когда солдаты 221-й дивизии прикрытия в Ломзе взломали сейф, брошенный командующим 1-й казачьей армией, то обнаружили там карты всей Германии, где были помечены места дислокации групп армий, немецких армий и дивизий. Точность поражала - поставщики сведений не упустили ничего.

Однако даже это, в сущности, ерунда. Немцам предстояло сделать куда более впечатляющие открытия.

С начала войны служба радиоперехвата на морском курорте Кранц в Восточной Пруссии перехватывала огромное количество шифровок. Попытки взломать сложнейшие коды ни к чему не приводили. Наконец в ноябре 1942 г. немецкие разведчики заполучили ключ. Советский агент Виктор Соколов, кличка Кент, был схвачен в Марселе. Чтобы спасти свою любовницу, Маргариту Барша, он согласился работать на немцев и выдал код.

То, что узнал адмирал Канарис после расшифровки сообщений, превосходило самые мрачные предчувствия. Возьмем, к примеру, радиоперехват от 2 июля 1941 г. Через десять дней после начала войны Александр Радо сообщал из Женевы в Москву: "Рдо. В центр. KNR 34. Истинный план немцев план № 1, цель которого Москва. Действия на флангах - просто обманные маневры. Главный удар - на Центральном фронте. Радо".

Чуть больше чем через три недели, 27 июля, Радо сделал уточнения в связи с вопросами Москвы: "Рдо. В центр. KNR 92. Re RSK 1211. Если в процессе реализации плана № 1 возникнут трудности, будет выполняться план № 2, при этом главные удары будут наноситься на флангах. Об изменении планов мне будет известно в течение двух дней. План № 3, цель которого Кавказ, не станет рассматриваться до ноября. Радо".

Надо ли говорить, что в Берлине были поражены тем, что вражеский агент в Швейцарии обладал столь точной информацией, и сделали все возможное для выявления источников ее поступления - человека, который мог узнать об "изменении планов" главного германского командования "в течение двух дней". Однако правда так и не всплыла. Она не открылась и теперь. Александр Радо продолжал посылать по рации в Москву информацию и дальше. Совершенно ясно только одно: главным информатором Радо был Рудольф Рёсслер, кличка Люси, коммунист, иммигрировавший в Швейцарию из Баварии. В книге "Советская армия" под редакцией британского военного историка Лидделла Гарта, доктор Раймонд Л. Гартофф, досконально изучивший все источники, заявляет, что сведения о планах Германии напасть на СССР и даже дату этого события сообщил советским разведчикам анонимный источник в немецком генштабе.

Чего еще не хватало Сталину и Генштабу Красной Армии? Кремлю на блюдечке преподносили все секреты Гитлера. Следовательно, Москва могла превратить операцию "Барбаросса", по сути своей основанную на внезапности, в сокрушительное поражение для Гитлера в течение двадцати четырех часов. Предположим, конечно, что Сталин сделал верные выводы из предоставленных ему сведений. Почему же он ничего не предпринял?

Чтобы дать ответ на этот ключевой в советско-германской войне вопрос, надо выяснить, как же действовала немецкая разведка в Советском Союзе. Что знало немецкое командование о военных тайнах СССР? Для ответа требуется всего два слова - крайне мало. Немецкая разведка пустила в России очень неглубокие корни и ничего не знала о жизненно важных секретах русских, тогда как они знали о Германии все. Они знали о немецком вооружении, о дислокации немецких частей, о местах расположения учебных лагерей и о том, где находятся военные заводы. Русские точно знали, какое количество танков производится в Германии. Они точно представляли себе, сколько у немцев дивизий. Немецкое командование, в отличие от противника, оценивало силы Красной Армии в 200 дивизий. Не прошло и полутора месяцев после начала войны, как немцы сделали открытие - у русских не менее 360 дивизий. Немецкое командование и понятия не имело о наличии у русских тяжелых танков КВ и T-34 или о страшном реактивном миномете, прозванном на фронте "Сталинским оргбном"1.

Естественно, военная разведка Германии, особенно после 1933 г., пыталась заглянуть за кулисы "советского театра". Однако руководство Советского Союза доверяло гитлеровскому третьему рейху еще меньше, чем Веймарской республике, и, соответственно, задача создания развитой шпионской сети в СССР не имела радужных перспектив. Кроме того, немецкие разведчики, не склонные особенно рисковать, не слишком-то усердствовали в данном направлении. В конце концов, германское Верховное командование не планировало воевать с Россией.

Позднее, когда Гитлер потребовал создания шпионской сети в СССР, оказалось, что сделать это в столь короткие сроки не представляется возможным. Бдительная охрана границ коммунистической империи, усиленная слежка за каждым прибывающим в страну иностранцем сделали решение этой задачи практические нереальным. Даже если разведчику из Финляндии, Турции или Ирака и удавалось обосноваться в России, он сталкивался со значительными трудностями при передаче собранной информации. Коль скоро советским гражданам не позволялось свободно выезжать за границу, о доставке сведений с курьером не могло идти и речи. За передвижением немногих туристов устанавливался строжайший контроль. Оставались лишь рации и голубиная почта в приграничных районах. И то и другое было сопряжено с колоссальным риском, а потому желающих находилось немного.

Вместе с тем при содействии немецких военных атташе добывать кое-какую ценную информацию все же удавалось. Гудериан опубликовал книгу, называвшуюся "Внимание - танки!", в которой, пользуясь заслуживавшими доверия источниками, приводил данные о количестве советских танков - 10 000 единиц. Однако в германском Верховном командовании генерала подняли на смех. Начальник Главного командования сухопутных войск, генерал-полковник Бек, обвинил Гудериана в преувеличении и даже в нагнетании пораженческих настроений. Притом из осторожности Гудериан вычел несколько тысяч из имевшихся в его распоряжении данных. И, как оказалось, совершенно напрасно, поскольку к началу войны у русских насчитывалось свыше 17 000 танков.

В 1941 г. такое количество представлялось совершенно невероятным. Результаты зимней кампании, войны с финнами в 1939-1940 гг., стали причиной неверной оценки боеспособности Вооруженных Сил Советского Союза. Тот факт, что маленькая Финляндия смогла так долго и эффективно сопротивляться натиску советских войск, создал ощущение слабости Красной Армии. И по сей день остается немало историков, считающих, что Сталин нарочно вел войну с Финляндией устаревшим вооружением и наиболее неподготовленными войсками, что он пошел на этот гигантский блеф с целью ввести в заблуждение весь мир. И правда, советское верховное командование не применяло ни T-34, ни тяжелых КВ, хотя строились они буквально рядом - в Колпино, как не вводило в бой реактивных минометов.

Финский маршал Маннергейм в своих воспоминаниях говорит о том, что в 1942 г. Гитлер признался ему, что русское вооружение стало для него огромным сюрпризом. "Если бы кто-нибудь сказал мне до начала войны, что русские смогут бросить в бой 35 000 единиц боевой техники, я счел бы его безумцем. Однако на настоящий момент число это именно таково - 35 000". Чтобы заглянуть за казавшиеся непреодолимыми стены, воздвигнутые вокруг секретов России, германское командование решило использовать методы, нашедшие применение у американцев спустя двадцать лет и ставшие причиной грандиозного политического кризиса, - тайную аэрофотосъемку с больших высот. Идея шпионажа с применением высотных самолетов, таким образом, принадлежала не разведке США. Гитлер успешно применял эту технологию за много лет до американцев. Однако до сих пор эта глава истории не получила заслуживающего освещения. Свидетельства этого мы находит в секретных архивах Америки. Можно не сомневаться, что изучение результатов немецкой аэрофотосъемки и подтолкнуло американцев к эксперименту с U-2. Секретные материалы хранились в папках с кодовой надписью: "Разведывательная эскадра командующего Люфтваффе".

В октябре 1940 г. подполковник Ровель получил совершенно секретное задание лично от самого Гитлера: "Вы создадите части дальней разведки, способные вести аэрофотосъемку территории на западе России. Вы будете действовать на очень большой высоте, чтобы Советы ничего не заметили. Вы должны быть готовы к 15 июня 1941 г.".

В пожарном порядке на разных авиастроительных фирмах принялись создавать соответствующие самолеты на базе уже имевшихся машин. Специальные модели отличались наличием у них герметичной кабины, двигателей с турбокомпрессорами для полетов в разреженном воздухе, специальным фотооборудованием с широким углом наведения. Зимой эскадра Ровеля начала свои полеты. Первая эскадрилья действовала с Зеераппена в Восточной Пруссии и вела разведку территории Белоруссии. Пилоты летали на He-111 с предназначенными для больших высот двигателями. Вторая эскадрилья поднималась в небо с аэродрома в Инстербурге и фотографировала объекты на территории прибалтийских государств вплоть до озера Ильмень. Комплектовалась эта летная часть за счет специальной модели формы Дорнье, Do-215-B2. Летный потолок этой машины достигал 9000 м. Над территорией к северу от Черного моря действовала третья эскадрилья, укомплектованная He-111 и Do-215-B2 и взлетавшая с аэродрома в Бухаресте. Из Кракова и Будапешта поднимались машины специальной эскадрильи Исследовательского центра высотного воздухоплавания, отрабатывавшие районы между Минском и Киевом. Тут применялись самолеты концерна "Юнкерс", Ju-88B и Ju-86P великолепные разведчики, способные подниматься на высоту 9900 и 11 700 метров соответственно. В те времена такие высотные характеристики казались просто сенсационными.

Затея воплощалась в жизнь без помех. Русские ничего не замечали. Только у одного самолета произошли неполадки в двигателе, и он приземлился на аэродроме в Минске 20 июня, за два дня до начала войны. Однако прежде чем сдаться, экипаж поджег свою секретную машину. С началом боевых действий о происшествии забыли.

На первой стадии кампании данные аэрофотосъемки эскадры Ровеля являлись едва ли не единственным надежным источником получения разведывательных сведений. Удалось сфотографировать все аэродромы на западе Советского Союза, включая и тщательно замаскированные приграничные базы истребителей. То, что оставалось недоступным человеческому глазу, явственно проявлялось на специальной фотопленке. На передовых летных полях немцы, к своему удивлению, обнаружили большие скопления самолетов; огромное количество бронетехники скрывалось в лесах на севере.

Полученная информация позволила немцам нанести сокрушительный удар по советской оборонительной системе. Целые дни напролет генерал-фельдмаршал Кессельринг и его подчиненные изучали фотографии и обсуждали оперативные планы.

Более всего волновало их одно - время начала вторжения. Выбор пал на утренние часы 22 июня, чтобы свет позволил пехотинцам видеть цели. Именно поэтому решили начать артподготовку в 03.15. Между тем на центральном участке фронта в 03.15. было еще темно, и авиация действовать не могла. Таким образом, русские истребители и бомбардировщики, которые, естественно, поднимутся по тревоге после начала артобстрела, будут иметь в запасе полчаса или сорок минут, прежде чем над их аэродромами появятся немецкие самолеты. Нет нужды говорить, что опытные пилоты могли находить цели в темноте даже двадцать лет назад, но все дело в том, что нельзя было, чтобы авиацию заметили над границей преждевременно. В таком случае пехота лишилась бы эффекта внезапности. Наконец кто-то, генерал Лёрцер, генерал фон Рихтгофен или полковник Мёльдерс - кто именно, потом уже никто не вспоминал, - предложил выход из положения. Замысел заключался в том, чтобы бомбардировщики подошли к аэродромам противника в темноте и на очень большой высоте, подобно тому как действовали самолеты дальней разведки.

План получил одобрение. На каждое летное поле с русскими истребителями выделялось по три экипажа немецкой бомбардировочной авиации, обладавшие опытом полетов в ночное время. Идя на большой высоте и над незаселенными районами - лесами и болотами, - эскадрильи скрытно подобрались к целям, появившись над советскими аэродромами с первыми проблесками рассвета - в 03.15 22 июня.

В тот же самое время, что и бомбардировщики, над территорией России появились машины эскадры Ровеля с людьми из разведывательного полка "Бранденбург" на борту. Им предстояло спуститься с парашютами около железно- и автодорожных узлов для проведения диверсий и для работы под прикрытием.

План полностью сработал. Русские истребители стояли на аэродромах, выстроенные рядами. Так, ряд за рядом они были уничтожены. Только в одном случае истребительные эскадрильи пытались подняться в воздух с появлением немецких бомбардировщиков. Но русские опоздали. Бомбы и снаряды обрушились на выруливавшие на взлетную полосу машины, уничтожая не только матчасть, но и самих пилотов. С самого начала основные силы советской истребительной авиации пали жертвой гигантского "авиационного Перл-Харбора". В результате немецкие пикировщики "Штука" и бомбардировщики в первый же день наступления исключили угрозу с воздуха для наступающих наземных частей. Летчики Люфтваффе проникли в глубь территории СССР на 300 километров и уничтожили также и базы бомбардировщиков. Если бы не это, ВВС Советского Союза стали бы опасным противником в процессе проведения первых, определяющих дальнейший ход кампании операций. Любой, кто оспаривает это утверждение, должен ознакомиться с данными о потерях, понесенных Люфтваффе на протяжении четырех первых недель войны. Несмотря на сокрушительный удар в самом начале, в период с 22 июня по 19 июля, Люфтваффе потеряли сбитыми или поврежденными 1284 самолета. Таким образом, война в воздухе на Восточном фронте отнюдь не являлась приятной прогулкой. 22 июня действовавшие на Восточном фронте три воздушных флота совершили 2272 боевых вылета - 1766 бомбардировочных и 506 истребительных. Семью днями позже боеспособный летный контингент сократился до 960 машин. Тысячную отметку он вновь перевалил не ранее 3 июля.

Совершенно очевидно, что внезапный удар по ВВС Советского Союза имел огромное значение для действий наземных войск. Тут возникает еще один вопрос: как же все это оказалось возможным, если в Москве знали о неизбежном немецком вторжении? Как объяснить тот факт, что на передовой советские наземные войска и военная авиация буквально безмятежно спали, тогда как в тылу были сделаны все приготовления к войне? Подготовка к светомаскировке, например, оказалась настолько тщательной и повсеместной, что по всей Западной России с самого начала войны имелись в большом количестве синие лампочки и другие материалы. Полоски гуммированной бумаги для заклейки оконных стекол, чтобы те не выбило взрывной волной, были даже в очень маленьких деревнях.

Мобилизационная система также исправно функционировала. Перевозки людей и грузов в тылу повсюду осуществлялись на высоком уровне. Перевод промышленности на военные рельсы произошел без сбоев в соответствии с заранее намеченными планами. Уничтожение потенциальных "врагов народа" в приграничных территориях проходило с механической методичностью. В ночь с 13 на 14 июня 1941 г. - то есть за восемь дней до немецкого вторжения советские органы безопасности интернировали из республик Прибалтики несколько тысяч "подозрительных семей". Сотрудники НКВД в течение считанных часов погрузили в железнодорожные вагоны около 11 000 эстонцев, 15 600 латышей и 34 260 литовцев и отправили их прямиком в Сибирь. Все действовало без сбоев. 26 июня корреспондент Ассошиэйтед Пресс Генри Д. Кэссиди в своем первом крупном репортаже для американских газет из Москвы описал путешествие на воинском эшелоне с берегов Черного моря в столицу советского государства. Кэссиди говорит: "В результате поездки у меня сложилось впечатление, что они хорошо начинают".

Хорошо начинают! Но почему же тогда так плохо начали передовые части на Центральном фронте? Настолько плохо, что генерал-полковник Гудериан написал в своих мемуарах: "Пристально наблюдая за русскими, я пришел к твердому выводу, что они ничего не знали о наших намерениях". Противник оказался застигнут врасплох по всему фронту наступления танковых групп.

Как это оказалось возможным? Неожиданный, но удовлетворительный ответ мы находим в воспоминаниях маршала Еременко, опубликованных в Москве в 1956 г. За все в ответе один Сталин - таков приговор Еременко.

"И.В.Сталин, как глава государства, считал, что может полагаться на соглашение с Германией, и не обращал должного внимания на признаки, указывавшие на грядущее нападение фашистов на нашу страну. Он считал сведения о неизбежном нападении Германии ложью и провокациями западных держав, которые он подозревал в попытках разрушить связи между Германией и Советским Союзом, чтобы втянуть нас в войну. Поэтому он не распорядился о принятии всех чрезвычайных и решительных мер для обороны границы, опасаясь, что это послужит гитлеровцам предлогом для нападения на нашу страну".

Следовательно, все же именно Сталин, несмотря на настояния Генштаба, отказался санкционировать объявление полной боевой готовности в дислоцированных у границы частях и запретил организацию эффективной обороны на всей территории приграничных районов. Сталин не верил ни Рихарду Зорге, ни Большому шефу - Гильберту, ни даже Малому шефу - Кенту. Он не верил Люси и менее всего склонен был доверять британскому послу.

Возможно ли такое? Это, безусловно, не представляется невозможным. История разведки и дипломатии полна примеров, когда исключительно точные донесения агентов, крайне важные сведения не встречали веры. Одним таким примером может служить история Илайиза Базна, американского слуги британского посла в Анкаре, начиная с 1943 г. получившего доступ к совершенно секретным телеграммам, хранившимся в сейфе посольства, и поставлявшего ценную информацию разведке Германии. Способ, которым Цицерону - так называл себя слуга сэра Хью Нэчбулл-Хьюгессена - удалось подобраться к секретным документам, был предельно прост. Отправляясь на завтрак, его превосходительство обычно оставлял ключ в своем пиджаке в спальне. Американец шел убирать кабинет посла, отпирал сейф, фотографировал документы и клал ключ обратно в пиджак. Что может быть проще?

Но Адольф Гитлер отказывался верить донесениям Цицерона, считая, что британцы намеренно поставляют ему дезинформацию. Фюрер боялся английской разведки больше, чем черт ладана. Он швырял донесения Цицерона на пол, не желая делать выводы на основании сверхсекретных сведений о планах союзников, которые подносили ему на блюдечке.

Похоже, Сталин питал точно такое же недоверие к своим информаторам, а недоверие его лишь возрастало по мере того, как поступали новые данные, подтверждавшие сведения о предстоящем немецком нападении. Хитроумный тактик, мастер очернять ни в чем не повинных людей, вождь стал жертвой собственной подозрительности. "Капиталистический Запад пытается столкнуть меня с Гитлером", - думал он. Со свойственным многим диктаторам упорством он отказывался верить, что Гитлер может оказаться настолько глупым, чтобы решиться напасть на Россию прежде, чем разгромит Британию. Он считал стягивание немцами войск к границам в Польше блефом. Возможно, на советского диктатора повлияли слухи, намеренно распространяемые немецкой разведкой, что концентрация войск на Востоке осуществлялась с целью ввести в заблуждение англичан, отвлечь их внимание от запланированного вторжения на Британские острова. Кроме того, человека вроде Сталина было крайне непросто убедить, что столь важные тайны, как предстоящее вторжение в Россию, охраняются так плохо, что о них знает уже весь мир.

Это мнение подтверждается крупнейшим авторитетом в области закулисных тайн Кремля и деятельности разведки Красной Армии Дэвидом Дж. Даллином. В книге "Советский шпионаж" он пишет: "В апреле 1941 г. чешский агент по кличке Шквор подтвердил донесение о том, что немцы стягивают войска к советским границам и что предприятиям "Шкоды" в Богемии приказано приостановить выполнение заказов Советского Союза. Измаил Ахмедов свидетельствует, что Сталин написал на полях донесения красными чернилами: "Эта информация - британская провокация. Найдите, от кого она исходит, и накажите виновного".

Во исполнение приказа Сталина майор Ахмедов отправился в Берлин под видом корреспондента ТАСС, чтобы найти виновного. Там Ахмедова и застало начало войны.

Совершенно очевидно, что сообщения о приготовлениях Гитлера к нападению не вписывались в рамки сталинской концепции. Он хотел, чтобы капиталисты и фашисты истощили силы друг друга в войне, предоставив ему возможность поступать так, как он того хотел. Этого он и ждал. Для этого и затеял перевооружение. И еще потому, что не хотел вызвать подозрения Гитлера и подтолкнуть его к преждевременному нападению.

По этой причине, как утверждает Еременко, вождь запретил дополнительную мобилизацию и объявление состояния повышенной боевой готовности в прифронтовых частях. В тылу, однако, Сталин позволил Генштабу поступать как ему угодно. И Генштаб, располагавший той же самой секретной информацией о предстоящем вторжении немецких войск, начал мобилизацию и развертывание войск в тыловых районах, не для наступления, но - летом 1941 г. - для обороны.

Действительно, генерал-фельдмаршал фон Манштейн, когда автор этих строк спросил его о том, какой характер носила дислокация советских войск, оборонительный или наступательный, озвучил мнение, которое ранее уже выразил в своих воспоминаниях: "Учитывая численность живой силы в западных районах Советского Союза, а также значительное сосредоточение бронетехники как в районе Белостока, так и около Львова, Красная Армия могла бы довольно легко перейти в наступление. С другой стороны, то, как дислоцировались советские войска 22 июня, не говорило о намерении наступать немедленно… Наверное, наиболее точным будет определение характера сосредоточения советских частей как "развертывание на любой случай". 22 июня 1941 г. глубина расположения советских войск была такова, что применять их можно было только в оборонительных операциях. Однако картина могла быстро измениться. В течение очень короткого периода времени Красная Армия имела возможность перегруппироваться для перехода в наступление".

Генерал-полковник Гот, когда автор спрашивал его о том же, повторил заключение, сделанное им в прекрасной книге о ведении танковой войны на северном участке Центрального фронта:

"Стратегическая внезапность была достигнута. Но не стоит упускать из вида тот факт, что на Белостокском выступе русские сосредоточили поразительно много войск, особенно механизированных; их количество там было большим, чем может показаться необходимым для ведения оборонительных действий".

К какому бы мнению кто бы ни склонялся, Сталин, совершенно очевидно, не собирался нападать на Германию в 1941 г. Процесс полного перевооружения Красной Армии, особенно в том, что касается танковых частей, находился на середине. В войска поступали новые танки и самолеты. Очень возможно, что именно по этой причине Сталин старался не провоцировать Гитлера на нежелательные действия.

Подобная позиция Сталина, в свою очередь, только укрепляла Гитлера в его намерении. В самом деле, можно сказать, что эта война и жестокая трагедия, которой она обернулась, стали следствием зловещей игры политического покера, в который играли два крупнейших диктатора двадцатого века.

Беспристрастным свидетельством в поддержку теории политического механизма войны между Германией и Советским Союзом является вывод Лидделла Гарта, наиболее глубокого военного историка Запада. Гарт детально изложил его в своем эссе "Русско-немецкая кампания" в книге "Советская армия". Он уверен, что Сталин намеревался усилить свои позиции в Центральной Европе в ходе войны немцев с западными союзниками и, возможно, в удобный момент добиться больших уступок от оказавшегося в безвыходной ситуации Гитлера.

Лидделл Гарт напоминает, что в 1940 г., когда Гитлер еще воевал во Франции, Сталин воспользовался возможностью для аннексии прибалтийских республик, хотя в соответствии с Германо-Советским договором, одна из них Литва - находилась в сфере влияния Германии. Тогда Гитлер, наверное, впервые осознал, что Сталин может ударить ему в спину.

Вскоре после этого, когда Кремль вручил 24-часовой ультиматум Румынии, вынудив ее сдать Бессарабию, приблизившись таким образом к румынским нефтяным месторождениям, представлявшим жизненно важный интерес для Германии, Гитлер начал нервничать. Он двинул в Румынию войска и обеспечил целостность этого государства.

Сталин увидел в этом недружественный акт. В ведущейся в Красной Армии пропаганде все громче зазвучала антифашистская нота. Когда сведения об этом достигли Гитлера, тот быстро усилил части на восточной границе. Русские отреагировали на это тем, что подтянули дополнительные войска к своим западным рубежам.

Молотова пригласили в Берлин. Но запланированного глобального понимания между двумя диктаторами в отношении раздела мира - Гитлер был готов пожертвовать Советам куски Британской империи - не произошло. Гитлер с его эгоцентричным взглядом на вещи расценил это как свидетельство злонамеренности Сталина. Он усмотрел угрозу войны на два фронта и продолжил запись такими словами: "Теперь я уверен, что русские не станут ждать, когда я разгромлю Британию". Тремя неделями спустя, 21 декабря 1940 г., фюрер подписал "Директиву № 21 - план Барбаросса". Там содержится одно важное предложение: "Все меры, принимаемые главнокомандующим в силу данного приказа, должны быть недвусмысленным образом представлены как превентивные шаги, которые мы делаем на случай, если Россия переменит к нам свое отношение".

Сталин, со своей стороны, рассматривал сделанное немцами Молотову предложение как признак слабости; он чувствовал преимущество своей позиции и не сомневался, что Гитлер, как и сам он, занимается политическим шантажом. Несмотря ни на какие донесения, он не воспринимал планов Гитлера всерьез или, по крайней мере, не верил, что Гитлер сочтет, что у него уже есть причины для нанесения удара. Вот почему он избегал действий, которые могли дать немцам такой подвод. То, как скрупулезно, как строго - и, как может показаться кому-то, чрезмерно скрупулезно и строго - приходилось сталинскому верховному командованию выполнять желание вождя не давать повода Германии, видно из того факта, что инспектировавшему фортификационные сооружения в районе Бреста в июне 1941 г. генералу Карбышеву было строго-настрого запрещено посещать передовые оборонительные рубежи. Сталин не хотел настраивать на войну военнослужащих приграничных частей и стремился избежать всего, что может походить на военные приготовления в глазах своих собственных солдат или сотрудников разведывательных служб Германии. Потому, несмотря на очевидное стягивание немцами войск, советские части у границы оставались неготовыми к ведению боевых действий. Дальнобойная артиллерия не была выведена на позиции, с которых она могла бы обстреливать дислоцированные по ту сторону границы немецкие резервы - план ведения заградительного огня тяжелой артиллерией отсутствовал. Последствия катастрофической концепции Сталина оказались ужасными. Ярким свидетельством тому могут служить действия советской 4-й танковой дивизии и ее гибель.

Генерал-майор Потатурчев, родившийся в 1898 г., которому, соответственно, летом 1941 г. исполнилось сорок три года, с усами а-ля Сталин, стал первым советским генералом, попавшим в плен к немцам. Потатурчев командовал советской 4-й танковой дивизией в Белостоке, в критической точке, где находилось ядро советской обороны на Центральном фронте. Советское верховное командование держалось о Потатурчеве высокого мнения. Он был членом партии, выходцем из подмосковной крестьянской семьи. Ефрейтором царской армии он перешел на службу в Красную Армию, где поднялся до звания генерала, командира дивизии. Его история достойна рассмотрения.

"В 00.00 22 июня (по московскому времени - то есть в 01.00 по летнему времени в Германии) меня вызвали к командиру 6-го корпуса генерал-майору Хоцкилевичу, - сообщал Потатурчев в своих письменных показаниях, которые давал 30 августа 1941 г. в штабе немецкой 221-й дивизии. - Мне пришлось ждать, поскольку генерала самого вызвали к генерал-майору Голубеву, командующему 10-й армией. В 02.00 (то есть в 03.00 по берлинскому времени) он вернулся и сказал мне: "Россия в состоянии войны с Германией". - "Какие будут приказания?" - спросил я. Он ответил: "Надо ждать".

Поразительная ситуация. То, что война начнется, - очевидно. И командующий советской 10-й армии знает об этом за два часа до ее начала. Но не отдает - вероятно, не может отдать - иного приказа, кроме как: "Ждите!"

Они ждали два часа - до 05.00 по немецкому времени. Наконец от командования 10-й армии пришел первый приказ: "Тревога! Занимайте предусмотренные позиции". Предусмотренные позиции? Что это означало? Означает ли это, что нужно начинать контратаку, к чему так долго готовили танкистов на учениях? Ничего подобного. "Предусмотренные позиции" для 4-й танковой дивизии находились в огромном лесу к востоку от Белостока. Туда-то дивизия и должна была отправиться, чтобы затаиться и ждать.

"Когда дивизия численностью 10 900 человек стала менять дислокацию, то недосчиталась 500 военнослужащих. Медсанчасть, в которой числилось 150 человек, недосчиталась 125 человек. Тридцать процентов бронетехники находилось в нерабочем состоянии, а из оставшихся семидесяти многое пришлось бросить из-за отсутствия горючего".

Вот так выходило на боевые позиции ключевое в советской обороне соединение, дислоцированное в районе Белостока.

Но не успели два танковых полка и пехотная бригада из дивизии Потатурчева начать движение, как от командира корпуса пришел новый приказ: танковым и пехотным частям надо разделиться. Пехотинцам предстояло защищать переправу через Нарев, а танкистам - сдерживать наступление немецких танковых частей с Гродненского направления.

Приказы говорят о полной растерянности советского командования. Танковую дивизию разрывают на части вместо того, чтобы применять целиком для фронтальной или фланговой контратаки. Потатурчева и его дивизию ждала судьба вполне типичная для советских частей в приграничных районах. Сначала на головы им посыпались бомбы немецких пикировщиков. Судя по всему, танков они потеряли немного, но атака внесла смятение в ряды личного состава. Тем не менее Потатурчев вышел на заданные позиции. Но затем дела стали принимать для комдива скверный оборот. Острие немецкого бронированного клина обошло его, и он оказался отрезанным. Потатурчев попытался вырваться из окружения. Роты пришли в замешательство, рассеялись, и немецкие танковые части уничтожили их по одной. Та же печальная участь ждала и пехотную бригаду.

К 29 июня знаменитая сталинская 4-я танковая дивизия превратилась в ничто. Паролем стало "каждый сам за себя". Солдаты искали спасения в глухих лесах. Парами, тройками, самое большее по двадцать - тридцать человек пехотинцы, артиллеристы и танкисты скрывались в чащах. Несколько уцелевших бронемашин 7-го и 8-го танковых полков, прячась днем, ночью спешило к Беловежской пуще. Бескрайний лес стал их последней надеждой.

30 июня генерал Потатурчев с несколькими офицерами отделились от своих людей. Комдив намеревался пешком добраться до Минска и оттуда пробиться в Смоленск. Потатурчев шел, пока не натер ноги, и, поскольку не хотел, чтобы люди видели генерала, ковыляющего по дороге, одетого в покрытую грязью форму, он добыл себе гражданскую одежду.

Однако под Минском он и его спутники попали в руки немцев. Потатурчев назвал свое имя и звание охранявшему пленных офицеру. 3. Цель - Смоленск Беловежская пуща - Мост через Березину - Советский контрудар Крупный сюрприз в виде T-34 - Ожесточенная схватка за Рогачев и Витебск "Коктейли Молотова" - Через Днепр - Танки Гота перерезают шоссе на Москву Тюрингский пехотный полк штурмует Смоленск - Потсдамские гренадеры против Могилева.

Признания Потатурчева поразили пленивших его немцев: они и понятия не имели об огневой мощи дивизии. Советская 4-я танковая дивизия насчитывала в своем составе 355 танков - включая 21 T-34 и 10 огромных 68-тонных КВ с 152-мм1 орудиями - и 30 бронемашин разведки. Артиллерийский полк имел на вооружении 24 ствола калибра 122-мм и 152-мм. Мостостроительный батальон располагал количеством понтонов, достаточным для наведения 60-метрового моста, способного выдержить 60-тонные танки.

Ни одна немецкая танковая дивизия на Востоке летом 1941 г. не располагала столь же внушительным вооружением. Во всей танковой группе Гудериана, состоявшей из пяти танковых и трех с половиной моторизованных дивизий, насчитывалось всего 850 танков. Но с другой стороны, ни одной из немецких танковых дивизий не руководили столь скверно и ни одной из них не пожертвовали так же безжалостно, как 4-й дивизией Потатурчева. С оставшимися от дивизии частями немцам пришлось вести ожесточенные бои в Беловежской пуще. "Проклятая Беловежская чаща!" - ворчали солдаты. Вся Германия узнала о страшном заповедном лесе, последнем оставшемся в Европе. Баварцы и австрийцы, бойцы из Гессена, Рейнской области, Тюрингии и Померании сражались в зеленом аду.

Беловежская пуща представляла собой ловушку. Это был настоящий укрепрайон в тылу и на фланге у немцев. У тех, кто побывал там, навсегда остались в памяти села Старый Березов и - еще даже в большей степени Мохната.

Казачий эскадрон галопом шел по открытой местности, отчаянно стремясь к лесу, чтобы найти там укрытие. Конники растоптали аванпосты 508-го пехотного полка. Стук копыт, сабли блистают на солнце.

– Ура! Ура! - Казаки оказались почти в ста метрах от деревни, и тут 2-я батарея 292-го артиллерийского полка смела их огнем прямой наводкой.

78-я пехотная дивизия из Вюртемберга - та самая, которая позднее стала именоваться 78-й штурмовой дивизией, - получила приказ отправиться в Беловежскую пущу, прочесать лес и выкурить русских к позициям, занятым 17-й пехотной дивизией на северной окраине огромного леса.

Русские показали себя непревзойденными мастерами войны в лесу. В отличие от них, немцы в ту пору еще не наработали опыта ведения боевых действий в непролазных, лишенных человеческого жилья, заболоченных лесах Восточной Польши и Западной России. В Германии немцам не очень-то позволяли вести учения в лесах - Лесной комитет очень ревностно относился к подведомственным ему борам и рощам. Действовать там приходилось осторожно. Что же до заповедных лесов, то в них Вермахту вообще практиковаться не приходилось. В то же время русские уделяли большое внимание операциям в лесу. Русская пехота не занимала позиции перед лесом или на опушке, но всегда в чаще, желательно за заболоченными участками. В тылу своих позиций они держали тактический резерв. В лесных сражениях красноармейцы предпочитали ближний бой, вести который они умели лучше всего.

Особенностью русской обороны являлись огневые точки - окопчики, неразличимые с фронта и предназначенные для стрельбы в спину противнику.

В то время как немецкая пехота очищала себе огневые коридоры - если приходилось, то вырубала деревья, что, конечно, облегчало проблему обнаружения их с воздуха, - русские действовали как американские краснокожие. Они вырубали подлесок на высоту в половину человеческого роста (до пояса), создавая огневые туннели, ведущие как вперед, так и в стороны. Так они обеспечивали себе прикрытие и поле обстрела. Немецким дивизиям пришлось заплатить дорогую цену, прежде чем они освоили тактику ведения боевых действий в лесу. Многие из этих дорогостоящих уроков они получили в Беловежской пуще. 29 июня 78-я пехотная дивизия выступила маршевыми колоннами: 215-й пехотный полк справа, 195-й пехотный полк слева и 238-й пехотный полк сзади, эшелонами. Боестолкновение произошло около деревни Попелево. Здесь остатки рассеянной 4-й танковой дивизии генерала Потатурчева, части еще трех дивизий, бригад и артиллерийских подразделений были переформированы в новый полк, которым блестяще командовал полковник Яшин. Противники сходились в рукопашной с ручными гранатами, пистолетами и винтовками с примкнутыми штыками - люди вцеплялись друг другу в глотки. Артиллерия действовать не могла, поскольку непонятно было, где свои, где чужие. Применялись только минометы.

Во второй половине дня 29 июня началась резня. 3-му батальону 215-го пехотного полка удалось сковать русских боем на фланге и в тылу. Началась паника. Красноармейцы обратились в бегство. Полковник Яшин остался лежать мертвым возле опорного пункта - завала из стволов деревьев. В Попелеве вновь наступила тишина.

На следующий день дивизия действовала более рационально. Перед тем как пустить в лес пехоту, артиллеристы отрабатывали участок.

– Пехота входит повзводно!

Белая ракета означала: здесь свои. Красная говорила: противник атакует. Зеленая: артиллерийский огонь нужно перенести вперед. Синяя: вражеские танки. Да, танки - даже в лесу русские умудрялись применять бронетехнику - рассредоточенно для поддержки пехоты.

К вечеру 78-я пехотная дивизия наконец прошла через проклятую Беловежскую пущу. Русские потеряли 600 человек убитыми. Полкам досталось 1140 пленных. Около 3000 красноармейцев немцы гнали на позиции 17-й пехотной дивизии. За два дня боев в Беловежской пуще 78-я пехотная дивизия потеряла 114 человек убитыми и 125 ранеными. Штаб 197-й пехотной дивизии находился в средневековом польском замке Белая Вежа. Полки и батальоны получили задание очистить заповедный лес от последних остатков частей противника, которые обосновались в разных местах и представляли собой постоянную опасность для немецкого тыла.

Пехотный полк "Великая Германия" из состава 29-й моторизованной дивизии, которая блокировала русских, запертых в котле в районе Слонима, 29 июня оказался вынужден вести ожесточенный бой с противником, пытавшимся вырываться из западни. Пехотные дивизии 4-й и 9-й армий, которым предстояло добить окруженных русских, еще не подошли. Конечно, они спешили к цели, шли укоренным маршем, глотая пыль и обливаясь путом. Но пока они находились в пути, держать котел закрытым приходилось 29-й и 18-й мотопехотным дивизиям Гота, а также 19-й танковой дивизии. Эти части с нетерпением ждали, когда их освободят от обязанностей "тюремной охраны". Они горели желанием продолжать наступление, двигаться на восток к крупному стратегическому объекту - Смоленску.

– Мы должны выкорчевать под корень русские части, которые постоянно атакуют, пытаясь прорваться. Мы должны выкурить их из нор в лесной чаще, говорил подполковник Франц, начальник оперативного отделения 29-й моторизованной дивизии, своему командиру, генерал-майору фон Больтенштерну. Тот соглашался.

– Полковник Томас к командиру! - отрапортовал командир тюрингского 71-го пехотного полка о прибытии в штаб. Офицеры изучили карты, наметили планы. И вот боевая группа под началом Томаса - части 10-й танковой дивизии, истребительно-противотанковые подразделения, два батальона 71-го пехотного полка, две артиллерийских батареи и саперы - выступила в лесистый район Зельвянки. Они продвигались двумя клиньями. С ними находился и сам командир дивизии. Только тут немцы узнали, с какими силами им придется иметь дело - под Зельвянкой сосредоточились значительные по численности части советской 4-й армии, пытавшиеся вырваться из котла в восточном направлении и выйти к Березине. Здесь, как они надеялись, им удастся закрепиться на новых оборонительных позициях, на так называемой линии Еременко, о которой они знали из радиосообщений.

Численно немцы значительно уступали противнику. Русские сражались отчаянно, в бой их вели решительные офицеры и комиссары, не поддавшиеся панике после первых сокрушительных ударов наступающих. Они смогли прорваться, отрезать боевую группу Томаса, двинуть свои танки в тыл 1-му батальону 15-го пехотного полка и попытались отбить железнодорожный мост через Зельву.

Офицеры штаба дивизии сидели в пехотных окопах с карабинами и автоматами. Подполковник Франц руководил действиями расчетов противотанковых орудий на наскоро созданном противотанковом рубеже. Русских удалось остановить. И вот наконец подтянулись так давно ожидаемые немцами пехотные дивизии. 29-я моторизованная дивизия получила теперь возможность выдвинуться к северу, чтобы выполнять новые и очень важные задания. Спустя полмесяца номер дивизии будет у всех на устах. Река Березина, правый приток Днепра, занимает видное место в истории России. Здесь в ноябре 1812 г. отступавшая от Москвы Великая армия Наполеона понесла такие сокрушительные потери, что фактически прекратила свое существование. Нет сомнений, что Еременко помнил об этом историческом событии, когда вечером 29 июня 1941 г., приняв командование Западным фронтом в районе Минска, отдавал первый свой приказ. Там говорилось: "Переправу через Березину необходимо удержать любой ценой. Немцы должны быть остановлены на этой реке".

Когда Еременко подписывал этот документ, он еще не осознавал всех масштабов катастрофы, постигшей советские войска на Центральном фронте. Он считал дивизии, которых на самом деле уже не существовало. Он полагался на оборонительные рубежи, которые были оставлены. Он собирался останавливать немцев на Березине, когда Гудериан уже отдавал своим танковым дивизиям приказ о переходе Днепра. Еременко полагался на части, личный состав которых в тот момент отправлялся в лагеря военнопленных, как военнослужащие 4-й танковой дивизии генерала Потатурчева.

О том, как планы Еременко обратились в прах, автору рассказал генерал Неринг, командовавший 18-й танковой дивизией. "Вечером 29 июня, вспоминает Неринг, - острие наступления 18-й танковой дивизии достигло Минска. Часть танковой группы Гота - 20-я танковая дивизия - овладела городом 28 июня. 18-я танковая дивизия получила приказ, проследовав мимо Минска южнее, продолжать наступление по шоссе на Борисов на Березине и создать там береговой плацдарм. В тот момент этот план представлялся самым настоящим самоубийством, но в действительности он таковым не оказался. Вместе с тем знать это наперед было едва ли возможно. Дивизия, полагаясь только на саму себя, совершила бросок на стокилометровую глубину по занятой врагом территории".

Неринг выступил ранним утром 30 июня. К радости командиров танков, под гусеницы стелилась прекрасная дорога. Но вот дивизия столкнулась с сопротивлением русских, закрепившихся на сильных позициях. Противник сражался отчаянно. Совершенно очевидно, они осознавали, что приказ Еременко означал: выстоять или умереть. Ему требовалось время, чтобы создать новую линию обороны. Можно ли было выиграть гонку, призом в которой служило время? Неринг намеревался переиграть Еременко. В то время как основные силы дивизии вели бои с русскими, командир сформировал ударную группу под началом майора Тееге - 2-й батальон 18-го танкового полка и с ними на броне танков солдаты мотоциклетного батальона того же полка и разведка, а также артиллерийский дивизион майора Тайхерта.

К полудню 1 июля Тееге достиг Борисова. Застигнутые врасплох русские тем не менее оказывали яростное сопротивление. Это были курсанты и старшины Борисовского танкового училища - штурмовые части. Они осознавали значение моста через Березину и самоотверженно обороняли его; странно при этом, что они его не взорвали. Атакующие понесли серьезные потери. Еременко бросил в бой все силы, которые мог высвободить в районе Борисова. Но тут прибыли главные силы немецкой дивизии. Вскоре после полудня два батальона 52-го стрелкового полка при поддержке танков устремились на штурм русского плацдарма на западном берегу реки. 10-я рота пробила брешь в советской обороне. 1-й взвод унтер-офицера Букачека достиг моста и уничтожил две пулеметных точки на эстакаде. Раненный в плечо, Букачек и его люди пробежали по мосту и захватили команду подрывников прежде, чем советский лейтенант смог повернуть рукоять взрывного устройства.

Танки Тееге и мотоциклисты вместе с зенитчиками Лаубе переправились через Березину. 88-мм пушки1 второй батареи отразили все попытки русских уничтожить мост. На следующее утро с первыми лучами рассвета на дороге появились советские штурмовые батальоны, двигавшиеся со стороны Борисова, чтобы уничтожить переправу. Батарея 88-мм зенитных орудий лейтенанта Дёлля смела колонну и, ценой больших потерь от пуль снайперов, удерживала важный пункт под натиском пехоты и танков. Судьбоносная еще со времен кампании Наполеона в России река оказалась в руках немцев. Далее дорога лежала к Днепру. В восьмидесяти километрах южнее 3-я танковая дивизия генерала Моделя переправилась через Березину в Бобруйске, а еще южнее 4-я танковая дивизия из корпуса генерала фрайгерра Гейра фон Швеппенбурга, тоже уже форсировав эту реку, наступала на Могилев. Еременко проиграл раунд на Березине. Это было 2 июля 1941 г., как раз тогда, когда Александр Радо радировал из Женевы в Кремль: "Цель наступления немцев - Москва".

На следующий день маршал Тимошенко лично принял командование Западным фронтом, а Еременко сделался его заместителем.

В ночь со 2 на 3 июля немцы, однако, форсировали Березину также и между двумя ключевыми пунктами - Борисовом и Бобруйском. Части 69-го и 86-го егерских полков 10-й танковой дивизии перед самым рассветом создали плацдарм в Березино и продолжили удерживать его, несмотря на то что оставшийся у них за спиной деревянный мост горел.

В тот же день, 3 июля 1941 г. - на двенадцатые сутки начала кампании на Востоке, - генерал-полковник Гальдер, начальник германского генштаба, написал в дневнике:

"В общем и целом, войска противника на Белостокском выступе, не считая весьма незначительных остатков, можно уже списывать со счетов. По фронту группы армий "Север" от 12 до 15 вражеских дивизий можно также считать полностью стертыми с лица земли. По фронту группы армий "Юг" враг тоже серьезно потрепан и по большей части уничтожен. Вообще говоря, можно заключить, что задача по разгрому советских армий перед Западной Двиной и Днепром выполнена. Наверное, не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение двух недель с ее начала. Естественно, это не означает ее завершения. Из-за огромных размеров страны и упорного сопротивления, с которым мы сталкиваемся повсеместно, нашим войскам не придется отдыхать еще много-много недель".

Надо заметить, что слова эти принадлежали не Гитлеру, а холодному и расчетливому высокопоставленному военному, начальнику Генерального штаба сухопутных войск Гальдеру. На него тоже произвели глубокое впечатление стремительный прорыв немцев и катастрофические потери Красной Армии. Для офицера, мыслящего категориями Центральной Европы, все происходившее означало неминуемый конец вражеских войск.

И если уж говорить честно, то, что написал командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал фон Бок в повестке дня 8 июля, вполне подтверждало это мнение:

"Двойное сражение за Белосток и Минск завершено. Группа армий вела бои с четырьмя русскими армиями, численностью около 32 пехотных дивизий, 8 танковых дивизий, 6 моторизованных, или механизированных, бригад и 3 кавалерийских дивизий. Из них 22 пехотные дивизии, 7 танковых дивизий, 6 моторизованных, или механизированных, бригад и 3 кавалерийских дивизии были разгромлены.

Существенно сократилась боевая мощь даже тех соединений, которым удалось избежать окружения. Потери противника чрезвычайно высоки. По состоянию на вчерашний день имеются следующие данные.

Взято в плен 287 704 военнослужащих, включая несколько командиров дивизий и корпусов; уничтожено или захвачено 2585 танков, включая и несколько сверхтяжелых; взято в качестве трофеев 1449 артиллерийских орудий и 242 самолета. Сюда еще нужно прибавить большое количество стрелкового оружия, боеприпасов и всевозможной техники, а также большие запасы продовольствия и топлива. Необходимо воспользоваться результатами этой победы".

Как же можно было ими не воспользоваться? Но Сталину и его маршалам ситуация виделась в ином свете. Для них потеря 300 000 человек не являлась непоправимой катастрофой. Россия была в 46 раз больше, чем германский рейх в границах 1938 г. Население Советского Союза составляло 190 000 000 человек1. Страна могла мобилизовать 16 000 000 человек призывного возраста. За Уралом находились огромные производственные мощности. Принимая во внимание ограничение во времени, даже при потере части западных территорий, Россия могла поставить под ружье десять миллионов солдат.

Время - вот за что билось командование Красной Армии в июле 1941 г. "Выиграть время! Остановить бросок немецких танков на восток! Любой ценой создать рубеж обороны!" Вот в чем заключалась суть приказа, отданного маршалом Тимошенко своему заместителю Еременко.

Тимошенко прекрасно понимал, что если немцев, которые уже форсировали Березину, не сдержать на Днепре и в низовьях Западной Двины, они устремятся из Борисова и Витебска к Смоленску. Когда падет Смоленск, Москва окажется в 370 километрах от линии фронта. Если же будет потеряна Москва, тогда Советский Союз лишится своего политического, духовного и экономического сердца. Смогут ли оставшиеся части страны продолжать существование? Будут ли они продолжать оставаться единым целым? Станет ли население удаленных провинций подчиняться центральному правительству? Может быть. А может быть, и нет. Ясно, что на подступах к Москве решалась судьба Советского Союза победа или поражение, жизнь или смерть. Сталин прекрасно понимал это и действовал соответственно.

Как же вытянулись лица удивленных офицеров штаба 18-й танковой дивизии на Борисовском плацдарме, когда 3 июля от воздушной разведки поступило сообщение:

– Сильные танковые колонны противника, в том числе 100 тяжелых танков, наступают по обеим сторонам дороги Борисов-Орша-Смоленск в районе Орши. Среди них тяжелые и прежде не встречавшиеся машины.

– Откуда они взялись? - с удивлением спросил генерал Неринг. - У русских что, по девять жизней?

Это была ударная часть, гордость советского верховного командования, 1-я Московская мотострелковая дивизия генерал-майора Я. Г. Крейзера, которую Еременко бросил в бой против наступавших соединений Гудериана.

Донесение воздушной разведки оказалось весьма точным. В своих воспоминаниях Еременко пишет: "В распоряжении дивизии имелось около 100 танков, включая некоторое количество T-34, прежде на Центральном фронте не применявшихся".

T-34! Теперь наступил через немцев на Центральном фронте познакомиться с чудо-оружием, впервые дебютировавшим на южном участке в первые сорок восемь часов после начала войны, где оно наводило страх и ужас повсюду, где появлялось.

В десяти километрах от Борисова, около деревни Липки, танковые колонны Неринга и Крейзера вошли в боевое соприкосновение. 18-я танковая дивизия из Хемница сошлась в яростном бою с солдатами, защищавшими центр марксистской революции.

Когда советские колонны только показались, сердца танкистов и артиллеристов тревожно забились при виде T-34. Но попятам за ним, на дистанции 100 м шел еще больший монстр - 52-тонный КВ-2. Двигавшиеся между мощными машинами легкие T-26 и БТ1 скоро стали загораться один за другим от снарядов Т-III. Однако 50-мм пушки немецких танков не причиняли никакого вреда двум бронированным гигантам. Первый Т-III вспыхнул в результате прямого попадания. Остальные немецкие танки обратились в бегство. Два советских чудовища продолжали наступать.

Три немецких Т-IV, прозванных "обрубками" из-за своих короткоствольных 75-мм пушек вышли вперед. Однако самый тяжелый из имевшихся в распоряжении Вермахта танков весил все же на три тонны меньше, чем T-34, и дальность огня его была заметно меньше. Так или иначе, командиры немецких танков скоро поняли, что экипаж T-34 действует неуверенно и очень медленно стреляет. Немецкие машины умело маневрировали, уходя из зоны обстрела, и в конечном итоге смогли остановить противника, поразив его в гусеницы. Экипаж покинул танк и бросился в бегство, но угодил под огонь пулеметов одного из Т-III.

Тем временем огромный 52-тонный КВ-2 с 152-мм гаубицей все еще вел артиллерийскую дуэль с Т-III. Немецкие снаряды входили в броню русского танка не далее ведущих поясков и не причиняли КВ никакого вреда, но тут русские внезапно покинули танк - вероятно, из-за неполадок в двигателе.

Вышеприведенный случай демонстрирует радикальную ошибку русских. Они применяли T-34 и тяжелые КВ не целыми формированиями, а пуская их поодиночке вместе с легкими и средними танками и для поддержки пехоты. Это была устаревшая тактика. В результате гораздо более современные и мощные советские танки уничтожались по одному танковыми ротами немцев, несмотря на страх последних перед мощью КВ и Т-34. В итоге контратака генерала Крейзера у села Липки захлебнулась.

С открытыми ртами танкисты Неринга изучали советские бронированные гиганты. Сам генерал, задумчиво стоя перед КВ, считал следы попаданий, оставленные на броне чудовища немецкими снарядами, - 11, и никакого толка.

Генерал-полковник Гудериан тоже повидал свой первый T-34 у Московского шоссе к западу от Борисова. Три этих машины застряли в трясине и достались немцам неповрежденными. Гудериан пришел в восхищение от достижений конструкторской мысли, а особенно поразила его мощная пушка.

1-я Московская механизированная дивизия всеми силами продолжала сдерживать натиск немецкой 18-й танковой дивизии. T-34 и КВ продолжали оставаться самым грозным ее оружием. На долю немецких пехотинцев на Востоке выпало первое серьезное испытание. Такой вывод можно сделать из боевого журнала 101-го стрелкового полка. Там содержится запись о схватке, которую вел с противником 2-й батальон:

5 июля. Русские танки атаковали на краю Толочино. Одна из машин застряла в лесу, и люди из взвода унтер-офицера Пиндайсена с солдатами 6-й и 7-й рот прикончили ее оружием ближнего боя. Перед нашими позициями на шоссе появились десять T-26. Командир истребительно-противотанкового взвода лейтенант Изенбек приказал поставить на дорогу 50-мм противотанковую пушку. Русские танки наступали в рассредоточенных порядках. Изенбек, опустившись на колено, выпускал по ним снаряд за снарядом. Вспыхнул головной T-26. Второй съехал в кювет. Третий с разбитой гусеницей замер на обочине. Один за другим были подбиты еще пять танков. Девятый остановили, угодив под башню, всего в 30 м, и теперь он полыхал как огромный факел. Десятый успел развернуться и, выполняя зигзагообразный маневр, покатил назад.

7 июля. Русские танки вновь атаковали. Снаряд попал в головное орудие лейтенанта Изенбека. Расчет частью погиб, частью получил ранения. 52-тонный танк катком прокатился по нашим противотанковым заграждениям, но сам собой остановился. Однако и после этого он продолжал бить по позициям роты из своего орудия.

Лейтенант Кройтер, возглавлявший штаб роты 101-го стрелкого полка, подобрался к колоссу с дюжиной своих людей под прикрытием пулемета, стрелявшего специальными противотанковыми пулями с твердыми сердечниками. Однако пули эти отскакивали от брони КВ как горох.

Унтер-офицер Вебер поднялся и побежал вперед. Обер-ефрейтор Кюне последовал за ним, невзирая на пулеметный огонь русских танкистов. Пули вздымали фонтанчики земли и пыли. Однако Вебер и Кюне сумели достигнуть мертвой зоны, где стали неуязвимы для русских пуль. Чтобы увеличить мощность заряда, они связали вместе несколько гранат. Первым свою связку швырнул Вебер, затем Кюне. Они упали на землю. Вспышка, грохот взрыва, дождь осколков. На предплечье Кюне зазияла кровавая рана. Но шариковая опора башни КВ была повреждена, и танк больше не мог осуществлять горизонтальную наводку орудия.

Подобно охотникам, готовым напасть на доисторическое животное, лежали на земле солдаты Кройтера с автоматами и пулеметами в руках. Лейтенант запрыгнул на броню и поднырнул под могучий ствол орудия.

– Гранату! - крикнул он. Рядовой Йедерманн кинул ему гранату. Тот поймал ее, выдернул кольцо и швырнул в короткое дуло гаубицы, затем спрыгнул и покатился по земле. Он едва успел. Грохнул взрыв, затем второй это сдетонировал снаряд в казеннике. По всей видимости, его разнесло на куски, поскольку даже люк распахнулся. Обер-ефрейтор Кляйн верно оценил радиус поражения взрыва в 7,5 м. Массивную башню сорвало с погона и отбросило на 4,5 м. Гигант полыхал факелом в течение нескольких часов. Он все еще курился, когда уже в сумерках командир батальона капитан Пеппер посетил позиции роты вместе с лейтенантом Крауссом.

– Ну и драндулет! - проговорил Пеппер. - Вы только посмотрите…

Он не закончил. Русский автомат дал две очереди. Пеппер и Краусс бросились в укрытие. На сей раз им повезло. Но на следующий день русский снайпер, устроившийся в кроне дерева, снял обоих, когда они направлялись в штаб полка. Пеппер погиб мгновенно, а сопровождавший его лейтенант Краусс умер в госпитале несколько часов спустя. Снайпер, засевший на дереве, легкораненый красноармеец пережил капитана на четверть часа. Сдаться он не пожелал".

Вот что поведал боевой журнал 101-го стрелкового полка.

В тот же день, 8 июля 1941 г., 17-я танковая дивизия тоже повстречалась со своим первым T-34 севернее, в районе Сенно, на историческом отрезке суши между Западной Двиной и Днепром. Еременко подтянул свежие части советской 20-й армии и выдвинул их на стратегически важный участок между Оршей и Витебском, чтобы блокировать также и с этой стороны дорогу на Смоленск, которой пытались овладеть танковые дивизии Гота и Гудериана.

С рассветом в действие вступил передовой полк 17-й танковой дивизии. Он прошел через высокие всходы зерновой пшеницы, через картофельные поля и поросшие кустарником пустоши. Незадолго до 11.00 взвод лейтенанта фон Циглера вошел в боевое соприкосновение с противником. Подпустив немцев поближе, русские открыли огонь с хорошо замаскированных позиций. После первых выстрелов три батальона 39-го танкового полка развернулись веером на широком фронте. Противотанковая артиллерия поспешила на фланги. Начался танковый бой, занявший заметное место в военной истории, - битва за Сенно. Ожесточенное сражение полыхало с 11.00 и до наступления темноты. Русские действовали весьма искусно и старались зайти немцам во фланг или в тыл. В небе пылало жаркое солнце. На обширном поле битвы то там, то тут полыхали танки, немецкие и русские.

В 17.00 немецкие танкисты получили по рации сигнал:

– Беречь боеприпасы.

В этот момент радист Вестфаль услышал в своем танке голос командира:

– Тяжелый танк противника! Башня - на десять часов. Бронебойным. Огонь!

– Прямое попадание, - отрапортовал унтер-офицер Зарге. Но русский монстр, похоже, и не заметил снаряда. Он просто шел вперед. Два, три, потом четыре танка из 9-й роты били по советской машине с расстояния 800-1000 м. Никакого толка. И вдруг он остановился. Башня повернулась. Вспыхнуло яркое пламя выстрела. Фонтан грязи взметнулся в 40 м перед танком унтер-офицера Горнбогена из 7-й роты. Горнбоген поспешил уйти с линии огня. Русский танк продолжал продвигаться по проселку. Там стояла 37-мм противотанковая пушка.

– Огонь! - Но гиганта, казалось, ничто не волновало. К его широким гусеницам прилипала трава и солома раздавленных колосьев. Водитель шел на последней передаче - непростая задача, учитывая размеры машины. Едва ли не у каждого водителя под рукой лежала кувалда, которой он бил по рычагу переключения скоростей, если начинала барахлить коробка. Пример советского подхода. Так или иначе, танки их, даже тяжелые, бегали резво. Этот вот пер прямо на противотанковую пушку. Артиллеристы палили как черти. Осталось двадцать метров. Потом десять, потом уже пять.

И вот уже махина наехала прямо на них. Бойцы расчета прыснули в стороны с криками. Огромное чудовище раздавило орудие и как ни в чем не бывало покатило дальше. Затем танк взял немного вправо и направился к позициям полевой артиллерии в тылу. Путешествие свое он завершил в пятнадцати километрах от передовой, когда застрял на заболоченном лужке, где его и прикончило 100-мм длинноствольное орудие дивизионной артиллерии.

Уже темнело, а сражение все продолжалось. Подбитые танки пылали в полях зловещими кострами. Взрывались боеприпасы, взлетали в небо баки с горючим. Санитары опрометью метались то туда, то сюда, подбирая стонущих раненых и накрывая одеялами или брезентом убитых. Экипаж танка № 925 не без труда вытащил из разгорающейся машины грузного командира - унтер-офицера Зарге. Он был мертв, как и многие из тех, кто 17 дней назад стояли на поляне в лесу около Пратулина, слушая приказ фюрера. Многие получили ранения. Поле осталось за 17-й танковой дивизией, а тот, за кем остается поле, и есть победитель.

Существуют две причины того, почему T-34 не стали оружием, решившим бои лета 1941 г. Первая - неверная тактика танкового боя у русских, практика распыления T-34, применения их вместе с более легкими машинами или в качестве поддержки пехоты, вместо того чтобы, подобно немцам, наносить удары мощными бронированными кулаками, прорывать фронт противника и сеять хаос у него в тылу. Русские не усвоили основополагающего правила танковой войны, сформулированного Гудерианом в одной фразе: "Не распыляться собирать все силы воедино".

Вторая ошибка заключалась в технике ведения боя советских танкистов. У T-34 имелось одно очень уязвимое место. В экипаже из четырех человек водитель, стрелок, заряжающий и радист - не хватало пятого члена, командира. В T-34 командир выполнял функции наводчика. Совмещение двух задач - обслуживание орудия и контроль за происходящим на поле боя - не способствовало ведению быстрого и результативного огня. Пока T-34 выпускал один снаряд, немецкий Т-IV расходовал три. Таким образом, в бою это служило немцам компенсацией дальнобойности пушек T-34 и, несмотря на прочную наклонную 45-мм броню, танкисты Панцерваффе поражали русские машины в траки гусениц и другие "слабые места". Кроме того, в каждой советской танковой части имелся только один радиопередатчик - в танке командира роты. В результате русские танковые подразделения оказывались менее мобильными, чем немецкие.

Тем не менее T-34 оставались грозным и внушавшим уважение вооружением на протяжении всей войны. Трудно даже представить, какие последствия могло повлечь за собой массированное применение Т-34 в первые недели войны. Какое впечатление производила тактика применения немцами своих танковых частей на советскую пехоту, честно и вполне исчерпывающе описал противник Гудериана, генерал Еременко. В своих мемуарах он говорит: "Немцы атаковали крупными танковыми формированиями, часто танки несли на броне пехотинцев. Наша пехота была не готова к этому. С криками "Танки противника!" наши роты, батальоны и даже целые полки начинали метаться туда-сюда, ища убежища позади позиций противотанковых или полевых орудий, ломая боевые порядки и скапливаясь около огневых позиций противотанковой артиллерии. Части теряли способность маневрировать, боеготовность их падала, а оперативный контроль, связь и взаимодействие становились совершенно невозможными".

Еременко ясно осознавал, в чем превосходство немецких танковых войск над советскими. И он сделал правильный вывод. Еременко издал строгий приказ - связывать боем танки противника: вести по ним сосредоточенный артиллерийский огонь, атаковать с воздуха бомбами, обстреливать из авиационных пушек и, сверх всего, применять ручные гранаты и новое средство ближнего боя, получившее у немцев, а потом и во всем мире название "коктейль Молотова". У этого оружия, которое до сих пор пользуется успехом у разного рода повстанцев и мятежников, интересная история.

Случайно Еременко узнал, что в Гомеле находился склад с легковоспламеняющейся жидкостью, называвшейся КС, - смесь бензина и фосфора, с которой Красная Армия эксперементировала перед войной, вероятно, с целью получить возможность быстро поджигать вражеские склады и военные объекты. Как всегда находчивый, Еременко приказал доставить на свой участок фронта 10 000 бутылок с этой жидкостью и передать их в боевые части для применения против вражеских танков. "Коктейль Молотова" не был чудо-оружием - оно появилось в результате импровизации как следствие отчаяния. Однако очень часто оно оказывалось весьма эффективным. Жидкость воспламенялась, едва вступив в контакт с воздухом. Вторая бутылка с простым бензином усиливала эффект. Когда под рукой имелся только бензин, перед тем как бросить бутылку в цель, поджигали шнур - импровизированный взрыватель. Если бутылка попадала удачно, в верхнюю часть башни, жидкость стекала в боевое отделение или в моторный отсек, от чего воспламенялось масло или топливо. Загорались железные громады танков на удивление легко, потому что металл часто покрывал горючий налет нефтепродуктов.

Нет нужды говорить, что танковые армии нельзя остановить бутылками с бензином, особенно немецкие танки, сила которых всегда заключалась в тесном взаимодействии с пехотой, пресекавшей попытки противника уничтожать бронетехнику в ближнем бою. Для того чтобы русские могли остановить немцев, помешать им наступать через Смоленск на Москву, командованию Красной Армии требовалось большое количество живой силы и очень много артиллерии.

Поэтому советское Верховное Гловнокомандование перебросило части своей 19-й армии из Южной России в район Витебска. Выпрыгивая из кузовов грузовиков, полки красноармейцев шли прямо в бой с 7-й и 12-й танковыми дивизиями Гота. Еременко понимал, что просто медленно приносит в жертву значительную часть шести пехотных дивизий и моторизованного корпуса. Но что еще ему оставалось? Он надеялся, что так сможет по крайней мере задержать продвижение головных колонн немецкого наступления. Время - он очень остро нуждался во времени.

Но надежды Еременко не сбылись. Разведка 7-й танковой дивизии захватила советского офицера из части ПВО. При нем нашли приказ от 8 июля, из которого становились очевидными планы Еременко выгрузить дивизии 19-й армии к северу от Витебска и задействовать на узком участке земли между двумя реками. Генерал-полковник Гот принял немедленные контрмеры. Он приказал генерал-лейтенанту Штумпфу из 20-й танковой дивизии, которая 7 июля перешла на северный берег Западной Двины в районе Уллы, 9 июля наступать вдоль реки на Витебск. Тем временем 7-я и 12-я танковые дивизии теснили силы Еременко на перешейке к югу от Западной Двины. Танки Штумпфа вместе с быстро подтянувшейся 20-й моторизованной пехотной дивизией генерал-майора Цорна ударили в тыл высаживавшимся русским, посеяв хаос и панику среди красноармейцев.

Произошло это ранним утром 10 июля - на девятнадцатые сутки кампании. Этот день стал днем принятия драматического решения. Германский блицкриг находился на подъеме. Пал Псков, расположенный к югу от Чудского озера. 41-й танковый корпус генерала Рейнгардта прорвал линию Сталина силами 1-й танковой дивизии и частями 6-й танковой дивизии, а 4 июля после ожесточенного танкового боя взяли Остров. Продолжая развивать наступление, северный танковый корпус 4-й танковой группы генерал-полковника Гёпнера, силами 36-й моторизованной пехотной дивизии и частей 1-й танковой дивизии, четырьмя днями позже достиг жизненно важного пункта на пути к Ленинграду. Гёпнер приказал войскам поворачивать на северо-восток, в направлении города. Вероятно, Ленинград пал бы раньше, чем Смоленск. И если бы это произошло, Россия утратила бы свои позиции на Балтике. Северный фланг обороны Москвы оказался бы открытым. Затем началась бы гонка - кто быстрее въедет в Кремль, Гёпнер, Гот или Гудериан? Ситуация складывалась вполне обнадеживающая. Может быть, Гёпнер повторит свой варшавский триумф 1939 г., когда 1-я и 4-я танковые дивизии его 41-го моторизованного корпуса стояли к западу и югу от польской столицы уже на восьмой день после начала войны.

В трехстах с лишним километрах южнее Пскова находился Витебск, важнейший железнодорожный узел в верховьях Западной Двины и ворота к Смоленску. И Витебск пал. 20-я танковая дивизия овладела им в результате штурма 10 июля. Фанатики-комсомольцы подожгли город. Он пылал. Но танковым дивизиям Гота не требовались квартиры на ту ночь. Они просто проехали дальше, оставив позади горящий город, стремясь на восток, чтобы зайти в тыл русским в Смоленске. На участке Гудериана, где передовые части форсировали Березину в Бобруйске и Борисове, а теперь приближались к Днепру, наиболее важное решение 1941 г. также было принято 10 июля.

– Как вы думаете, Либенштейн? - обращался Гудериан к своему начальнику штаба каждый вечер, когда возвращался с передовой к себе в штаб-квартиру. - Стоит ли нам продолжать продвижение и форсировать Днепр силами одной бронетехники или лучше подождать, пока подтянутся пехотные дивизии?

Этот вопрос обсуждался в штабе 2-й танковой группы не один день. И постоянно возникал один и тот же аргумент. Пехота лучше, чем танковые полки, приспособлена для обеспечения переправ через реки. С другой стороны, прежде чем подойдет пехота, пройдет еще не менее двух недель. А какую пользу могут извлечь русские из того, что немцы полмесяца будут загорать на Березине или перед Днепром? Начальник оперативного отдела подполковник Байерлейн читал отчеты разведки о всех передвижениях противника. Там содержался ответ: воздушная разведка сообщала о продвижении в направлении Днепра крупных моторизованных соединений и новом сосредоточении войск русских к северо-востоку от Гомеля.

Появление этого нового скопления сил противника несколько остудило оптимизм германского Верховного командования, который 3 июля выражал генерал-полковник Гальдер. Если немцы не хотели, чтобы русские укрепились на позициях вдоль Днепра и создали там мощный оборонительный рубеж, требовалось действовать быстро и решительно.

Принимая во внимание эти доводы, Гудериан решительно высказался за продолжение операции на центральном участке. Штаб единодушно поддержал командующего. Сегодня мы знаем, что опасения Гудериана оказались обоснованными. Согласно воспоминаниям Еременко, как и более поздним военным публикациям, Тимошенко, действуя в соответствии с решением Государственного Комитета Обороны, реорганизовал то, что раньше называлось Западным фронтом, и лично возглавил руководство вновь сформированной группой армий западного направления. Северо-западным направлением обороны командовал маршал Ворошилов, юго-западным - маршал Буденный.

Начиная с 10 июля Тимошенко стягивал к Днепру дивизию за дивизией. 11 июля направление вновь состояло из 31 пехотной дивизии, семи танковых и четырех механизированных дивизий. К ним нужно еще добавить остатки 4-й армии - части, сумевшие вырваться из Минского котла, - и части 16-й армии, переброшенные с юга на Центральный фронт. Всего к верховьям Днепра были стянуты 42 готовые к бою советские дивизии.

Тут нужно рассказать одну историю, касающуюся Гудериана и кампании во Франции. Во время подготовки к вторжению его доводов в отношении того, что успех танковых формирований зависит от быстрого и безостановочного продвижения прямо в тыл противника, многие коллеги Гудериана не разделяли. Ему пришлось много спорить с генерал-полковниками фон Рундштедтом и Гальдером. Когда 19-й танковый корпус Гудериана прорвал линию Мажино, он хотел наступать прямо к Ла-Маншу, чтобы отрезать войска англичан и французов, а его, после того как он повернул на запад, вновь и вновь останавливали. Штаб групп армий "A" и ставку фюрера преследовали страхи, вызванные тем, что у танковых клиньев остаются открытыми фланги. Поэтому командование хотело задержать быстрое продвижение Гудериана 15 и 17 мая 1940 г.

– Вы сами выбрасываете свою победу, - повторял Гудериан тогдашнему командующему генерал-полковнику фон Клейсту.

Пускаясь на хитрости, Гудериан вновь и вновь добивался принятия своей точки зрения, но с Дюнкерком ему не повезло. Тогда победу действительно выбросили.

– Вы сами выбрасываете свою победу, - кричал Гудериан всякий раз с самого начала июля 1941 г., когда получал приказ генерал-фельдмаршала Ганса Гюнтера фон Клюге, командующего 4-й армией, ждать на Днепре подхода пехоты.

9 июля генерал-фельдмаршал фон Клюге лично явился в штаб-квартиру Гудериана в Толочине. Вспыхнул жаркий спор. "Умный Ганс" - "дер клюге Ганс", как шутя называли командующего из-за его фамилии, - и "Быстрый Гейнц" - как прозвали солдаты Гудериана - столкнулись лоб в лоб. Гудериан хотел форсировать Днепр. Клюге говорил "нет". Гудериан яростно отстаивал свой план. Клюге оставался непреклонным. Затем Гудериан пошел на ложь, но на ложь во спасение. Он заявил, что большая часть его бронетехники уже развернута вдоль берега Днепра для атаки через реку, а такую диспозицию нельзя было сохранять долго без риска.

– Более того, я уверен в успехе операции, - уговаривал Гудериан Клюге. - И если мы быстро ударим на Москву, я не сомневаюсь, что кампания эта будет решена еще до конца года.

Такая экспрессия, такая уверенность поколебали беспристрастного Клюге.

– Ваши операции болтаются на тонкой ниточке, - сказал он, но все же разрешил Гудериану поступить так, как тот считал нужным.

Генерал-полковник обратился к своим офицерам:

– Выступаем, господа. Завтра мы первым делом переходим реку.

Завтра было 10 июля.

Фортуна благоприятствует смелым. Это вполне справедливо в отношении Гудериана. Развитие событий показало его правоту. Передовые части убедились в том, что русские укрепили оборону главных мостов через Днепр в Рогачеве, Могилеве и Орше. Попытки захватить переправы наскоком дорого обошлись атакующим. Однако разведывательные части танкового корпуса быстро выявили слабые места обороны противника на западном берегу Днепра - в Старом Быхове, Шклове и Копысе.

Старый Быхов находился на юге, на участке 24-го танкового корпуса; Шклов - в центре, на участке 46-го танкового корпуса, а на участке 47-го корпуса на севере был Копысь. В этих забытых Богом дырах даже и мосты отсутствовали. Русские и помыслить не могли, что немцы вздумают атаковать в данных точках. Но самый главный секрет успеха на войне - наносить удары там, где враг его меньше всего ждет.

Вот так наступающие форсировали Днепр в трех этих точках 10 и 11 июля без особых потерь. Выше и ниже Старого Быхова 3-я и 4-я танковые дивизии переправились с первой попытки. 1-й батальон 3-го стрелкового полка, так же как и 10-я моторизованная пехотная дивизия перешли реку в Соборово, создали плацдарм и отбили все контратаки. В Старом Быхове 2-я рота 34-го мотоциклетного батальона капитана Роде с боем форсировала Днепр и образовала передовой плацдарм. 79-й инженерный батальон начал наводить экстренную переправу, которая была закончена к ночи с 10 на 11 июля.

В Копысе поначалу все пошло не так гладко. 29-й моторизованной пехотной дивизии пришлось форсировать реку под артиллерийским огнем и атаками с воздуха. В 05.15 11 июля инженерно-саперные роты подполковника Геккера переправились через Днепр на десантных судах под прикрытием огня самоходной артиллерии и перевезли на противоположный берег пехоту. За 45 минут там высадились четыре штурмовых батальона. Отвечая огнем на вражеский огонь, они окопались.

В Шклове, где переправлялась 10-я танковая дивизия, моторизованный полк "Великая Германия" столкнулся с ударной частью курсантов военного училища. Пулеметная рота лейтенанта Генерта из состава 1-го батальона моторизованного полка "Великая Германия" в конце концов сумела обеспечить полку простор, необходимый для того, чтобы отбросить русских обратно в леса. Саперы закончили наведение моста в рекордные сроки. По мосту на левый берег прошло тяжелое вооружение.

Что же до сильно укрепленных городов - Орши, Могилева и Рогачева, дивизии Гудериана просто обошли их и двинулись дальше на восток. Их целью был Смоленск.

Гудериану не хватало времени, поскольку маршал Тимошенко сумел собрать на юге, в районе Гомеля, 20 дивизий. Маршал попытался ударить во фланг Гудериану и таким образом спасти Смоленск. Очень тяжелые бои, которые приходилось вести немцам, лучше всего свидетельствовали о серьезности ситуации. Однако план Тимошенко не увенчался успехом. И заслуга в этом принадлежит прежде всего 1-й кавалерийской дивизии генерала Фельдта, который сумел отбить атаки Тимошенко. Его кавалерийская дивизия вместе с 10-й моторизованной пехотной дивизией и части из состава 4-й танковой дивизии прикрывали фланг 4-й танковой группы.

Основные действия 1-й кавалерийской дивизии заслуживают особого освещения. Единственное крупное соединение немецкой кавалерии во время Второй мировой войны до 1944 г., кавалерийские бригады генерал-майора Фельдта, действовали на периферии Припятских болот, на участках территории, непроходимых для танков. Дороги тут являлись не более чем верховыми тропами, а заросли кустарника делали местность идеальной для устройства ловушек и засад. 1-я кавалерийская дивизия проявила себя исключительно хорошо в этом районе, прикрывая фланг Гудериана, и находилась в постоянном контакте с частями группы армий Рундштедта, действовавшими к югу от бескрайних болот. Успешно отражая все атаки, кавалеристы дали Гудериану возможность продолжать наступление на Смоленск.

Удар следовал за ударом. Вечером 15 июля 7-я танковая дивизия, входившая в состав 3-й танковой группы генерал-полковника Гота, вышла за Смоленск с севера при сильной поддержке Люфтваффе и перерезала как железную дорогу, так и шоссе Смоленск-Москва. Город, таким образом, оказался отрезанным от поставок всего необходимого и от поступления пополнений, так образовался новый котел, в который угодило 15 советских дивизий. Советское Верховное Главнокомандование стремилось удержать Смоленск любой ценой. Смоленск являлся чем-то вроде Сталинграда - одновременно и символом и жизненно важным стратегическим пунктом. Смоленск был воротами в Москву, крепостью в верховьях Днепра, одним из наиболее старых русских городов. Именно здесь 16 и 17 августа 1812 г. Наполеон одержал победу, позволившую ему наступать на Москву. Именно здесь тремя месяцами позже, 16 и 17 ноября 1812 г., царский генерал-фельдмаршал Кутузов разгромил Великую армию Франции. Это объясняет ярость, с которой Красная Армия защищала Смоленск. Солдаты 29-й моторизованной пехотной дивизии генерала фон Больтенштерна очень быстро узнали об этом.

71-й и 15-й полки, 29-й артиллерийский полк, саперы и мотоциклетный батальон, а сверх того 2-я рота лейтенанта Генца, которые шесть суток удерживали захваченный с ходу мост через Днепр к востоку от города, никогда не забудут тех дней.

Согласно воспоминаниям генерала Еременко, комендант Смоленского гарнизона получил приказ держать "тотальную оборону". Красноармейцы перегородили улицы, возвели бетонные доты. Каждый дом, каждый подвал превратился в очаг обороны. Рабочим и служащим раздали оружие и, организовав их в подразделения, вместе с частями милиции бросили на защиту улиц. Ополченцам было приказано умереть, но не пропустить противника через свои баррикады. Кроме того, город обороняли стрелковые полки советского 34-го стрелкового корпуса.

И все же, несмотря ни на что, Смоленск пал. И более того, пал он быстро. Защитники не смогли выдержать натиска и изобретательности тюрингского 71-го пехотного полка. Утром 15 июля, в 07.00, полковник Томас со своей частью вступил в бой. Он обошел вражеские формирования, овладев проселочной дорогой в 15 километрах к юго-западу от города. Томас атаковал с юга. В 11.00 его 2-й батальон штурмом взял позиции батареи тяжелой артиллерии на Конюховских высотах. Пленные сообщили, что южный выход из города также сильно укреплен. Поэтому Томас вновь повернул свой полк вправо и атаковал с юго-востока. Когда в 17.00 защитники заметили передовые части штурмующих, было уже поздно. С наступлением ночи подразделения 71-го полка находились на улицах южного пригорода.

В 04.00 на следующее утро 71-й и 15-й пехотные полки совместными силами развернули решающую атаку. Тяжелая артиллерия, 88-мм зенитки, минометы, самоходные орудия и огнеметные танки расчистили путь пехотинцам. В северной части города, в индустриальных пригородах, милиция и рабочее ополчение сражались упорно. Каждый дом, каждый подвал приходилось зачищать отдельно, выбивая оттуда защитников стрелковым оружием, ручными гранатами и штыками. Ближе к 20.00 16 июля атакующие достигли северной окраины города. Смоленск был в руках немцев.

Таким образом, на двадцать пятые сутки после начала кампании первая стратегическая цель операции "Барбаросса" оказалась достигнута: передовые части группы армий "Центр" находились в районе Ярцево-Смоленск-ЕльняРославль. Они покрыли 700 километров. До Москвы оставалось еще 350. Только в Могилеве, уже вдали от линии фронта, продолжалось ожесточенное сражение. В этом расположенном на Днепре областном центре Белорусской Советской Социалистической Республики с населением в 100 000 человек находился ремонтный завод локомотивов, кроме того, он являлся сосредоточением шелкового производства на западе СССР, а в прошлом, при царе, был местом, где находилась резиденция католического архиепископа. Теперь город упорно защищали три дивизии из советской 13-й армии генерал-лейтенанта Герасименко.

20 июля город к западу от реки находился в кольце четырех немецких дивизий, входивших в состав 7-го корпуса.

В тот же день в 14.00 на штурм пошли два полка из берлинско-бранденбургской 23-й пехотной дивизии генерал-майора Гельмиха. 9-й пехотный полк из Потсдама, хранитель традиций старых потсдамских пехотных гвардейских полков, смог перейти реку, но теперь лежал прижатый огнем на крохотном плацдарме. 68-й пехотный полк оказался не в состоянии прорваться через советскую оборону, и 67-й пехотный полк на следующий день тоже не мог похвастаться большими достижениями.

Когда фронтальная атака захлебнулась на окраине города, Гелльмих попытался ударить по мосту, связывавшему Могилев и Луполово, с юго-востока - в направлении вверх по реке. Затея удалась. В ожесточенном ночном бою 9-й пехотный полк смог вытеснить надежно окопавшегося и умело оборонявшегося противника.

Но потери немцев оказались очень высоки. 11-я рота лейтенанта Шроттке (67-й пехотный полк) была буквально раздавлена. В саду противник ударил ей во фланг. Все офицеры в роте погибли, она потеряли две трети своей численности. Тем временем на западной стороне Днепра 10-я рота лейтенанта Брандта (67-й пехотный полк), прячась за берегом, пробралась прямо к автомобильному мосту. Затесавшись среди русской техники и пробежав на другую сторону, солдаты 10-й роты вошли в контакт с солдатами 9-го пехотного полка на плацдарме на восточной стороне.

Брандт удерживал мост и береговой плацдарм под неожиданно точным артиллерийским огнем, под обстрелом снайперов, снимавшим любого, кто высовывал голову, и отражая яростные атаки советских солдат. Когда майор Ганниг ворвался в восточную часть города с 1-м батальоном 9-го пехотного полка, атакующие угодили под пулеметный огонь. Серьезно раненный майор рухнул на мост, но приказал своим людям не останавливаться. Снайперы прикончили его.

Утром 26 июля русские под прикрытием тумана, лежавшего в долине Днепра, сумели взорвать 200-метровый деревянный мост в восточной части города, часть его уничтожив полностью. Можно сказать, что советские солдаты буквально сжигали свои мосты. Красноармейцы держались на уже потерянных позициях и дрались до последнего патрона. В конце концов, стиснутая мертвой хваткой 78, 15, 23 и 7-й пехотных дивизий, оборона испустила дух. Некоторые попытались прорваться в западном направлении на грузовиках, но безуспешно.

Немцы довольно быстро восстановили деревянный мост, и 23-я пехотная дивизия переправилась на восточный берег. 15-я пехотная дивизия заняла Могилев. Странно пахнущая бурая жидкость текла по улицам города: это русские взорвали огромные лагерные танки пивоваренного завода. Пиво потоками стекало в Днепр. Победителям не пришлось попить пивка, сваренного побежденными.

23-я и 15-я пехотные дивизии взяли 12 000 пленных. Среди них оказалось на удивление мало офицеров. Офицеры по большей части либо погибли, либо смогли прорваться. Потери 23-й пехотной дивизии составили 264 человек убитыми, 83-й - пропавшими без вести и 1088 - ранеными. Немалая цена за город, находившийся далеко в тылу у наступающих частей Вермахта. 4. Москва или Киев? Ад на Ельненском выступе - Гость из Мауэрвальда - Гитлер не хочет наступать на Москву - Гудериан летит на встречу с Гитлером - Судьбоносный спор в ставке Гитлера - "Мои генералы не понимают военной экономики".

Ни генералы, ни офицеры, ни рядовые на Восточном фронте не сомневались в том, какого рода действия предстоят им после Смоленска. Они знали, чту станет следующей целью. Москва, конечно - Москва, центр нервной системы советской империи. Любой, кто даст себе труд взглянуть на предвоенную карту России, увидит, что все дороги ведут в Москву. Интеллектуальная и политическая метрополия - столица красного царства являлась к тому же и главным его транспортным узлом. Логично предположить, что, воткнув нож в сердце бескрайней державы, можно уничтожить ее всю. Так рассуждал командующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич. Мнение его разделяли и Гальдер, и Гудериан, и Гот, и Бок, и все прочие командующие на Восточном фронте. Все они соглашались с отцом современной стратегии Клаузевицем, отзывавшимся о русской кампании Наполеона как о верной и логичной в смысле выбора цели - Москвы, несмотря на понесенное французами поражение. Цель войны - страна противника, его столица, центр политической власти. Однако Клаузевиц подчеркивает: "Огромная Российская империя не есть страна, которую можно, завоевав, удерживать полностью иными словами, оккупировать ее. Нужно было потрясти до основания самый фундамент государства. Только нанеся решительный удар по самой Москве, Бонапарт мог надеяться…" И верно, только так возможно разрушить империю русских, ввергнуть в хаос всю страну, развалить ее и стереть с лица земли существующий режим. Причиной провала затеи Наполеона являлись нехватка у него войск, стратегия намеренного отступления русских и крепкие, непоколебимые связи народа и царя.

Немецкие генералы знали своего учителя Клаузевица наизусть. Разве все складывалось не в соответствии с его рецептами? Русские не отступали в глубь страны. Они принимали бой, но немцы превосходили их в сражениях. Русские явно не питали симпатий к большевизму, и нередко на территории запада России захватчиков встречали как освободителей. Что могло помешать им? Ничего. Ну так что же, тогда - на Москву.

Но Гитлер колебался, не спеша провозглашать Москву главной целью второй фазы кампании. Внезапно его охватило нежелание наступать на столицу Сталина. Он что, боялся разделить судьбу Наполеона? Или он не доверял традиционным стратегическим концепциям? Может быть, он не понимал значения Москвы для России?

Какими бы ни были истинные причины, фюрер не желал наступать на Москву. И вот, когда в Смоленске у немцев шли приготовления к броску в сердце России, когда победа, казалось, лежала на расстоянии вытянутой руки, когда весь мир ожидал приказа "Танки - вперед! Пункт назначения - Кремль!", Гитлер неожиданно все поломал. 22 августа после пяти недель ожидания и закулисных игр в перетягивание каната, изумленные генералы в главном командовании сухопутных войск и в штабе группы армий "Центр" прочитали приказ Гитлера, датированный 21 августа:

"Самая важная задача, которую надлежит выполнить до наступления зимы, есть не захват Москвы, а овладение Крымом…"

Ближе к полуночи 22 августа в штаб-квартире 2-й танковой группы в Прудках раздался телефонный звонок из Борисова - Гудериана хотели видеть в штабе группы армий. Звонил сам генерал-фельдмаршал фон Бок.

– Не могли бы вы приехать утром, Гудериан? Мы ждет гостей из Мауэрвальда, - сказал генерал-фельдмаршал.

Гудериан соображал быстро. Визит на высшем уровне? Все в конце концов решится? Наконец-то будет получен "зеленый свет" для похода на Москву? Однако Гудериан тут же почувствовал, что у Бока прескверное настроение, и поспешил осведомиться:

– Во сколько мне прибыть, господин генерал-фельдмаршал?

– Давайте остановимся на десяти часах, - отозвался Бок и повесил трубку.

Гость из Мауэрвальда. Так назывался лес в Восточной Пруссии, расположенный рядом со ставкой фюрера, там находилась военная штаб-квартира главнокомандующего сухопутными войсками и начальника Генерального штаба. Они? Или пожалует собственной персоной Гитлер?

Гудериан поинтересовался тем, не легли ли еще начальники его штаба и оперативного отдела? Спустя две минуты он в компании фон Либенштейна и Байерлейна сидел над картами в штабном автобусе. На главной карте виднелись черные и красные стрелки, флажки, номера и прочие знаки, обозначавшие направления ударов последних дней - охватные линии танковых клещей, котлы и все прочее. За всеми этими аккуратными линиями стояли сотни, тысячи, сотни тысяч человеческих жизней - смерть, кровь и страдания многих людей. Но все это не отразилось на карте. Ничто не говорило о том, сколько солдат и офицеров осталось в земле ради того, чтобы вон та красная стрелка прошла через деревню Кругловка.

На протяжении последних четырех недель Гудериан со своим штабом располагался в Прудках, что к западу от Починка. Немецкие моторизованные дивизии овладели знаменитой излучиной Десны и маленьким городком Ельня в середине июля. С тех пор все думали только об одном - о Москве. Они достигли исходных позиций, несмотря на то что остро нуждались в отдыхе, что танковые колонны заметно поредели, а снабженческие грузы поступали кое-как. Однако задачи свои танкисты и мотопехота выполнили четко в соответствии с планом. Теперь после короткой передышки, создав новые базы снабжения, они были готовы к последнему рывку в сердце Советского Союза. Именно такого приказа все и ждали.

4 августа Гудериан и Гот имели разговор с Гитлером в штаб-квартире Бока в Борисове. Они сообщили фюреру, что их танковые дивизии смогут продолжить продвижение к Москве между 15 и 20 августа. Гудериан добавил:

– Мой фюрер, мы возьмем ее.

Однако, как ни странно, Гитлер не выказал энтузиазма. Он явно имел какой-то иной замысел и хотел сначала взять Ленинград, а возможно, даже и Украину. Генералы слушали удивленно. Они качали головами, реагировали холодно. Гитлер, почувствовав неприятие с их стороны, оставил вопрос открытым. Никакого решения он так и не принял, пребывая с тех пор в сомнениях. Тем временем боевые генералы надеялись, что в конце концов Гитлер прикажет наступать на Москву. Они тщательно приготовились к этому. С начала августа пехотные дивизии 9-го корпуса генерала Гейера - 137-я пехотная дивизия и 263-я пехотная дивизия - приводились в состояние готовности. В ночь с 18 на 19 августа они высвободили танковые и моторизованные части. Все было готово для старта. Стоять без движения и защищать свои позиции означало нести бессмысленные потери.

– Какое расстояние до Москвы от самых передовых позиций Двести девяносто второй пехотной дивизии на Ельненском выступе? - спросил Гудериан.

Ответ не стоил труда подполковнику Байерлейну.

– До окраины города триста, - немедленно проговорил он.

Триста километров. Гудериан бросил взгляд на карту. Ельненский выступ выдавался из линии фронта. В его оконечности находился так называемый "кладбищенский угол". На протяжении последних недель тут шли самые ожесточенные бои на Восточном фронте, что лучше всего отражается в приказе на день, составленном в штабе 46-го танкового корпуса 10 августа 1941 г. и зачитанном перед личным составом всех рот: "После трудного сражения на северо-восточном участке Ельни отделение унтер-шарфюрера1 Фёрстера из состава 1-й роты мотоциклетного батальона СС "Лангемарк" дивизии "Рейх", получившее приказ прикрывать левый фланг своей роты, было обнаружено в следующем виде. Убитый командир отделения унтер-шарфюрер Фёрстер с простреленной головой все еще держал руку на кольце гранаты; первый номер пулеметного расчета, роттенфюрер2 Клайбер, также с простреленной головой, продолжал прижимать приклад пулемета к плечу; номер второй, штурмманн3 Ольдебёрсгуис, стоял, поставив ногу на педаль своего мотоцикла, держась за рукоятку руля, убитый в тот момент, когда он собирался вскочить в седло и отправиться в тыл с донесением; водителя штурмманна Швенка обнаружили мертвым в одиночном окопе. Что касается противника, трупы лежали полукругом на расстоянии полета ручной гранаты от позиции отделения, служа наглядным свидетельством того, какую оборону пришлось держать немецким солдатам". Вот так обстояли дела под Ельней - забытой Богом дырой на реке Десне в 75 километрах к востоку от Смоленска. Этот городок и дал название участку фронта, где в течение пяти недель шло ожесточенное сражение. Тот отпор, которым встречали наступающих советские войска под Ельней, не был неожиданным. Также не было ничего неожиданного в том, что овладение "Ельненскими высотами" наряду со взятием Смоленска находилось в числе первых стратегических задач группы армий "Центр" в соответствии с планом "Барбаросса". В чем же причина? Находившаяся на господствующих высотах Ельня являлась транспортным узлом и важнейшим стратегическим пунктом для любого, кто стремился к взятию Москвы с западного направления, равно как и для любого, кто защищал столицу России.

Немцы это прекрасно понимали, как, естественно, понимали и русские. Без колебаний Тимошенко бросил гражданское население на строительство оборонительных рубежей с целью превратить участок реки Десны к югу от Ельни в мощный барьер. Все силы, которые удалось наскрести Москве, были отправлены в район Ельни. Позициям Красной Армии на Десне предстояло превратиться в новый могучий заслон на пути немецкого наступления. Воздушная разведка немцев установила, каковы намерения противника. Многие поэтому считали разумным ударить как можно быстрее, прежде чем русские сумеют усилить свою оборону. 10-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Шааля и моторизованная дивизия войск СС "Рейх" генерала Хауссера получили приказ овладеть Ельней и районом позади нее.

Теоретически все казалось легко, но совсем не просто для танковых дивизий Гудериана, прошедших с боями расстояние почти в 1000 километров, утопая в морях пыли, по грунтовым дорогам и девственным лесам. Огневая мощь наступающих войск заметно сократилась - они лишились многих батарей тяжелой и средней артиллерии. При наличии свежих войск, при более сильной поддержке техники и артиллерии Ельня не представляла бы проблемы. Однако в сложившейся ситуации все выглядело по-иному.

Командир 10-й танковой дивизии генерал Шааль посвятил автора в детали операции. За Днепром, как объяснил он мне, русские изменили тактику, стали действовать так, как позднее действовали крупные отряды партизан. Генерал Шааль привел следующий пример:

"Между Городищем и Горками авангард дивизии проходил через густые заросли леса. Там же затем в ночное время проследовала большая часть дивизии. Однако когда тем же путем пошла артиллерийская группа, она с обеих сторон подверглась минометному обстрелу, а потом атаке пехоты. К счастью, поблизости устроил стоянку мотоциклетный батальон дивизии СС "Рейх". Он пришел на помощь артиллеристам и спас их от неминуемой гибели.

Но куда большую, чем подобного рода случаи, опасность несли в себе износ техники и утомление экипажей в танковых частях. Ужасные дороги, жара и пыль были куда более серьезными врагами, чем Красная Армия. Танки тонули в густых облаках пыли, которая уменьшала ресурс двигателей - фильтры постоянно забивались, росло потребление горючего, двигатели перегревались, и их заклинивало. Так на пути к Ельне 10-я танковая дивизия оставила бульшую часть своих тяжелых Т-IV, потерявших ход не из-за действий русских, а из-за пыли. Механики и ремонтники трудились как проклятые, но не хватало запчастей. Поступления их не было - поставки фактически прекратились из-за того, что армейские склады остались далеко позади. Каждая колонна с боеприпасами или со снабженческими грузами теряла на пути треть своих грузовиков как от поломок, так и из-за устраиваемых неприятелем засад. На пределе сил работала не только техника, но и люди. Например, иногда случалось, что после короткого отдыха часть колонны не могла возобновить движения, поскольку солдаты и даже офицеры в ней спали мертвецким сном".

Все вышесказанное было справедливо не только в отношении 10-й танковой дивизии. То же самое на центральном участке происходило повсеместно - как там, где действовали дивизии Гота, так и там, где наступал Гудериан. В письме к генерал-фельдмаршалу фон Боку Гот писал: "Потери боевых бронированных машин достигают от 60 до 70 процентов от нормальной численности". Тем не менее войска задачу выполнили. 19 июля 10-я танковая дивизия овладела Ельней.

Несмотря на убийственное огневое противодействие, пехотинцы 69-го стрелкового полка преодолели широкий противотанковый ров, который круглосуточно копало гражданское население города. Дивизия несла тяжелые потери, но все равно упорно, метр за метром продвигалась вперед. К вечеру пехота прошла через Ельню и окопалась на дальней окраине городка. Генерал-лейтенант Рокоссовский, командовавший наскоро собранными резервами, бросил свои полки на немецкие позиции. Но 10-я танковая дивизия не поддалась. 20 июля дивизия СС "Рейх" закрепилась на высотах слева от нее. Солдаты отчаянно нуждались в передышке.

Ельненский выступ выдавался вперед из фронта немецких частей, являясь плацдармом для наступления. Южнее фронт как бы подавался назад и проходил у Киева, а к северу извивался змеей к Смоленску и затем широким полукругом шел к Ленинграду. Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы увидеть: Ельненский выступ представляет собой передовой плацдарм, логически обусловленный отправной пункт для наступления на Москву. Командование Красной Армии тоже это понимало и потому решило его уничтожить. С конца июля и по начало сентября группе армий "Центр" пришлось вести тут свое первое крупное оборонительное сражение. За этот месяц с небольшим через ельненский ад прошли девять дивизий: 10-я танковая дивизия, дивизия СС "Рейх", 268, 292, 263, 137, 87, 15 и 78-я пехотные дивизии, а также усиленный моторизованный полк "Великая Германия".

Советское Верховное Главнокомандование отдало в распоряжение Тимошенко все имевшиеся на тот момент под рукой резервы. На его фронте действовали части четырех армий. Тимошенко атаковал Ельненский выступ силами девяти пехотных дивизий и трех танковых соединений, которым никогда не противостояло больше четырех немецких дивизий. Только боевой опыт, высокая дисциплина, а сверх того, непоколебимая стойкость поредевших немецких батальонов и рот позволили немцам выстоять в этой мясорубке.

Вот отчет о происходившем на участке обороны моторизованного полка "Великая Германия", или просто "GD" (Gross Deutschland - Великая Германия).

Обер-лейтенант Хенерт из 4-й (пулеметной) роты 1-го батальона полка "GD" сидел в своем окопе и смотрел в бинокль. Дело происходило перед переездом у Кругловки на Ельненском выступе. На протяжении трех часов артиллерия русских била по немцам не переставая. Все провода были перерезаны, связные и ремонтники не смели и носа высунуть из своих окопов. И вот интенсивность огня возросла, однако участок 1-го батальона находился уже вне сектора обстрела.

Огонь переместился в глубину. "Сейчас они ударят", - подумал обер-лейтенант Хенерт. И верно, скоро он увидел их в окулярах своего бинокля. Обер-лейтенант не верил своим глазам: красноармейцы атаковали сомкнутым строем, офицеры ехали верхом впереди, сзади и по бокам, словно пастухи, которые гонят стадо бурых как земля овец. Двигаясь бегом, красноармейцы тащили за собой станковые пулеметы "Максим" жидкостного охлаждения, пехотные и противотанковые орудия, включая и грозные 76-мм полевые пушки, прозванные немцами "Бах-бух" - из-за настильной траектории полета их снарядов звук взрыва слышался раньше, чем выстрел.

Вот тут бы и вступить в дело немецкой артиллерии, но орудия ее стреляли нечасто. Впервые с начала кампании у них не хватало боеприпасов, поскольку подвоз почти прекратился. Это стало первым предупреждением.

Русские спрыгнули в канаву, по которой протекала маленькая речушка, и скрылись из вида. Через секунду они появились на берегу; офицеры спешились.

Люди 2-й роты обер-лейтенанта Рёссерта, окопавшиеся справа от позиций 4-й роты, следили за врагом, выглядывая из окопов. Русские находились в 700 метрах впереди. Потом в 600 метрах.

– Почему молчат пулеметы обер-лейтенанта Хенерта? - спрашивали солдаты фельдфебеля Штадлера.

– Он знает, что делать, - невесело отзывался тот.

Хенерт знал, что делал. Он смотрел в бинокль и мог уже разглядеть лица русских, но все еще не давал приказа открыть огонь. Чем раньше он сделает это, тем быстрее русские залягут и отползут под прикрытие. Хенерт по опыту знал, что русских необходимо срезать разом - одним решительным ударом. Упорство их пехотных атак граничило с механической тупостью. Даже если десять пулеметов будут выкашивать их ряд за рядом, они все равно не остановятся. Они будут кричать свое "Ура!" и погибать под пулями.

Почему? Зачем? Взятые в плен офицеры и военнослужащие сержантского состава дали ответ на вопрос. В Красной Армии командир лично отвечал за срыв атаки. Соответственно, он будет вновь и вновь гнать солдат на убой, чтобы выполнить приказ. Это не означает, что ему не жалко своих людей, однако отношение к жизни бойца в Красной Армии иное, чем в вооруженных силах западных стран. Передовыми позициями, укрепленными пунктами или угодившими в окружение частями пожертвуют без сомнения, если жертва эта окажется выгодной в стратегическом плане. С самого момента его призыва в армию советскому солдату говорят: главное - сойтись с противником в ближнем бою. Поэтому он всегда стремится к действиям именно такого характера и хорошо подготовлен для рукопашной схватки. На умение пользоваться штыком в период подготовки новобранца отводится значительная часть времени. В штыковой русские мастера. Они также обучены стрелять с колена и лежа, а пользоваться лопаткой и винтовочным прикладом умеют ничуть не хуже, чем солдаты немецких штурмовых рот. В полевом уставе 1943 г. говорится: "Победу приносит только атака, начатая с безудержным стремлением уничтожить врага в ближнем бою". Вот в каком духе мыслили русские, устремляясь в атаку.

Лейтенант Хенерт, сидевший возле железнодорожной насыпи у села Кругловка, видел, как они идут. До противника оставалось всего 500 метров. И вот наконец Хенерт поднялся и прокричал:

– Длинными очередями!

Разом, точно свора голодных псов, затявкали немецкие пулеметы. Красноармейцы словно подкошенные падали на землю. На место мертвых и раненых первой волны вставали солдаты второй. Устремляясь вперед перебежками, они вели прицельный огонь одиночными, а русские - великолепные стрелки.

Гренадерам 2-й роты, если они хотели стрелять, приходилось поднимать головы над краями окопов. А стрелять было необходимо, чтобы выжить. Но как только кто-нибудь высовывался, он тут же получал пулю русских снайперов, которые стреляли из отличных винтовок с оптическими прицелами. Один за другим умолкали автоматы солдат 2-й роты пехотного полка "Великая Германия" у переезда около села Кругловка на Ельненском выступе.

Но последние пятьдесят метров красноармейцы преодолеть не смогли. Наступила ночь. Вновь заговорила русская артиллерия. Снаряды унесли жизни многих русских, находившихся на открытом пространстве, где не было места для укрытия.

В полночь обстрел прекратился. Солдаты Рёссерта и Хенерта вышли из своих окопов. Когда бой начался, в каждом сидело по два человека, теперь в большинстве случаев оттуда выходил только один. Уцелевшие звали санитаров, чтобы те вынесли раненых и убитых, многие из которых провели долгие часы рядом с живыми, пока те стреляли.

С рассветом битва возобновилась и продолжалась пять часов. По телам сотен погибших товарищей русские проложили себе путь на позиции 1-го батальона. В 20 метрах справа от унтер-офицера Штадлера замолчал пулемет: последний из стрелков получил пулю в живот - Бог его знает как, наверное, она от чего-то отрикошетила. Унтер-офицер Штадлер услышал громкий пистолетный выстрел: ефрейтор предпочел сократить длинный и мучительный путь к смерти от раны в живот. Через десять минут русские спрыгнули в окоп. Штадлер выпрямился и положил перед собой три ручные гранаты. Он выдернул кольцо первой и бросил в цель. Недолет. Вторая попала в край окопа. Полетели осколки. Третья граната угодила точно в окоп. Фейерверком взлетели в небо пулеметные патроны.

В шестую ночь, уже 27 июля, немцы оставили позиции у железнодорожной насыпи около Кругловки. 2-я рота отошла примерно на 800 метров к опушке леса. Русские шли следом. Ситуация развивалась аналогичным образом и в других местах. 18 августа измотанный полк сменила 263-я пехотная дивизия. За 10 дней 2-й батальон 463-го пехотного полка отбил 37 атак противника. 25 августа разведывательная часть 263-й пехотной дивизии вместе с соседним 2-м батальоном 483-го пехотного полка разом атаковали русских, которые ворвались на немецкие позиции на важной высоте. В этом бою погиб командир разведчиков капитан Оршлер - первый военнослужащий Вермахта, награжденный "Золотым крестом". 29 августа в залитые кровью окопы спрыгнули солдаты и офицеры 15-й пехотной дивизии. Сражение продолжалось. Только на северном участке под Ельней Тимошенко пожертвовал тремя советскими дивизиями. Взятый в плен русский врач показал на допросе, что на его перевязочный пункт в Стамятке на участке 263-й дивизии еженедельно поступало 4000 раненых.

Человеческие трагедии не находили отражения на оперативной карте в штабном автобусе Гудериана, над которой склонился командующий танковой группой 22 августа 1941 г. На карте стояли бесстрастные треугольные флажки, обозначавшие местонахождения штабов 15, 292 и 268-й пехотных дивизий, а также черные квадратные флажки, воткнутые там, где находились полковые штабы. Перед позициями немцев на карту были нанесены номера частей противника - 22 августа, по данным разведки, у русских на данном участке насчитывалось девять пехотных и две танковые дивизии.

Гудериан, который никогда не сидел на месте и постоянно общался с солдатами и офицерами на передовой, знал, что скрывается под холодными цифрами, стрелками и флажками, нанесенными на карту штабными.

– Приготовьте карту. Завтра утром я возьму ее с собой в Борисов, сказал командующий. - Спокойной ночи, господа. А как обстояли дела у другой танковой группы на Центральном фронте у танковой группы генерал-полковника Гота, действовавшей к северо-востоку от шоссе?

В мемуарах генерала Еременко мы находим жесткие и прямые слова: "Отбить у противника Смоленск оказалось делом невозможным. Поэтому в конце июля Верховное Главнокомандование решило отдать приказ 20 и 16-й армиям, окруженным войсками Гота к северу от Смоленска, прорываться из котла. К тому моменту численность личного состава дивизий этих армий сократилась до 2000 человек. В распоряжении всей 20-й армии осталось всего 65 танков и девять самолетов". Такова была мера триумфа Гота. Как и Гудериан к югу от шоссе Смоленск-Москва, Гот приказывал своим дивизиям не останавливаться. Он достиг реки Вопь, где его измотанные боями войска оказались перед линией Сталина, укрепленной за поразительно короткий срок. Силами моторизованных частей и пехотных дивизий, которые шли за мобильными войсками, он окружил 15 дивизий Еременко, посланных на освобождение Смоленска.

Еременко отчаянно сопротивлялся. Ему приходилось драться без помощи и в отсутствие снабжения, не имея права отступать. Советское Верховное Главнокомандование отдавало ему безжалостные приказы, не оставляя выбора. Командиры, которые отступали, подлежали суду трибунала. Солдат, которые покидали позиции, расстреливали. Советское Верховное Главнокомандование стремилось отбить Смоленск у немцев любой ценой. Тут надлежало остановить штормовую волну немецкого отступления. Это была генеральная репетиция Сталинграда.

Решимость Москвы подтверждается тем фактом, что по личному распоряжению Сталина здесь применили новое оружие, секрет которого строжайшим образом охранялся, хотя оружие это еще не находилось в массовом производстве и не могло потому сыграть решающей роли в боевых действиях. В данном вопросе крайне интересна точка зрения Еременко: "Где-то в середине июля мне позвонили из ставки: "Есть мнение применить "Ерезу" в бою против фашистов. Вам будет придано подразделение, вооруженное этим новым оружием. Испытайте это оружие и сообщите нам ваши соображения".

"Ерезой" назывались первые реактивные минометы. Даже Еременко ничего не знал о них.

"Мы испытали новое оружие около Рудни, - пишет Еременко. - С душераздирающим воем реактивные снаряды пронзали небо огненными стрелами. С их длинными хвостами они казались кометами, которые, упав на землю, взрывались с оглушительным грохотом. Результаты взрыва 320 снарядов, выпущенных на протяжении 26 секунд по ограниченной площади, превзошли все ожидания. Немцы в ужасе бежали, объятые паникой. Надо признать, что и наши солдаты также покинули позиции. По соображениям секретности, мы не уведомили их о применении нового оружия".

Жертвами неожиданности стали части 12-й танковой дивизии группы Гота. Поначалу новое оружие русских произвело на немцев глубочайшее впечатление. Солдаты прозвали реактивный миномет "сталинским оргбном". Русские дали ему женское имя - "Катюша". К счастью, в распоряжении Еременко имелась всего одна такая часть. Таким образом, появление воющей "Катюши" под Рудней не изменило хода событий, однако миномет стал еще одним напоминанием Гитлеру технологические возможности Советского Союза огромны. Это убедило германское Верховное командование в необходимости подстраховаться, или, иными словам, поспешить.

Незадолго до 10.00 23 августа "Физелер Шторх"1 Гудериана приземлился на летном поле в Борисове, и генерал на машине отправился в штаб группы армий. Командующие 4, 9 и 2-й армиями - генерал-фельдмаршал фон Клюге, генерал-полковник Штраус и генерал-полковник фрайгерр фон Вейхс - тоже только что прибыли. Гостя из Мауэрвальда - начальника Генерального штаба генерал-полковника Гальдера - ждали с минуты на минуту.

Он прибыл ближе к 11.00 и выглядел больным и подавленным. Причины этого скоро стали очевидными. Гальдер сообщил:

– Фюрер решил, что мы не будем, как он предполагал ранее, наступать на Ленинград и Москву, как предлагал Генеральный штаб сухопутных войск, а овладеем Украиной и Крымом.

Все окаменели. Гудериан стоял, вытянувшись точно шомпол.

– Не может быть.

Гальдер развеял последние надежды:

– Может. Мы спорили с ним пять недель, убеждая, что надо наступать на Москву. Восемнадцатого августа мы представили план наступления. А вот его ответ. - Гальдер прочитал текст на листе бумаги: - "Приказ фюрера от 21.8.1941 г.

План продолжения боевых действий на Востоке, представленный мне на рассмотрение Генеральным штабом сухопутных войск 18.8., не согласуется с моими намерениями. Поэтому я приказываю следующее:

(1) Самая важная задача, которую надлежит выполнить до наступления зимы, заключается не во взятии Москвы, а в овладение Крымом и промышленным и угледобывающим районом на реке Донец; на юге мы должны отрезать русских от нефтяных месторождений Кавказа; на севере - изолировать Ленинград и соединиться с финнами". В пункте № 2 приказа перечислялся список стратегических целей для групп армий "Юг" и "Центр", а в 3-м пункте содержались инструкции группе армий "Центр", которой предстояло принять участие в операциях по уничтожению русской 5-й армии, усилив части, уже занятые этим. И наконец, в приказе излагался план Гитлера относительно продолжения операций после сражения за Украину. Говорилось там следующее: "(4) Захват Крымского полуострова острейшим образом необходим для охраны нефтяных месторождений Румынии. По этой причине необходимо попытаться перейти Днепр в направлении Крыма всеми имеющимися силами, включая и мобильные части, не дав врагу времени подтянуть свежие войска.

(5) Только плотная блокада Ленинграда, соединение с финнами и уничтожение русской 5-й армии создадут условия и позволят нам сосредоточить количество сил, достаточное для успешного наступления на группу армий под командованием Тимошенко, способного привести к ее разгрому, в соответствии с дополнительным распоряжением к приказу № 34 от 12.8.

(подпись) Адольф Гитлер". Таково было решение. Генералы всегда боялись его и надеялись, что ничего подобного не случится. Теперь слово прозвучало.

Поворот Гитлера от Москвы вполне традиционно считается главной ошибкой в летней кампании. Оспорить такое мнение невозможно, но автор не считает, что решение Гитлера повернуть войска в направлении Киева, в результате приведшее к потери времени, являлось единственной причиной трагедии, разыгравшейся на подступах к Москве. По здравом размышлении, решение Гитлера во многом представляется оправданным и разумным. Боевые действия того лета со всей очевидностью выявили одно обстоятельство: разные темпы продвижения бронетехники и пехоты неизбежно приводили к разделу армии на две следовавшие одна за другой составляющие, которые не только передвигались отдельно друг от друга, но и вели отдельные бои. В том и заключалась слабость немецких войск, которую враг мог рано или поздно использовать, поняв характер ведения боевых действий. Существуют четкие свидетельства того, что к концу июля 1941 г. Сталин разобрался в немецком подходе. Более того, огромные расстояния и, соответственно, большой износ техники и значительные потери сами по себе уже можно считать достаточной причиной. Правда также, что из-за более медленного продвижения групп армий "Север" и "Юг" фланги группы армий "Центр" оказывались открытыми. Советская 5-я армия представляла реальную угрозу растянутому флангу войск фон Бока. Надо было что-то предпринять для защиты флангов. Кроме того, опыт, полученный в боях с окруженными войсками противника, диктовал, что в будущем немецким танковым группам и пехоте предстоит уничтожать русские части в тесном взаимодействии. В свете того, что стало известно о мощи советской бронетехники и неисчерпаемых людских ресурсах СССР, осторожность Гитлера не кажется чрезмерной.

Но - и это очень важное "но" - время, подходящее для стратегии осторожности, прошло. На Центральном фронте немцы слишком углубились на территорию русских. Если Германия полностью отказывалась от идеи блицкрига, направленного в сердце Советского Союза, а противник получал время на перегруппировку, это означало, что кампания на Востоке будет, скорее всего, проиграна. В таком свете решение Гитлера представляет собой признание того, что немецкий блицкриг выдохся в боях под Смоленском и Ельней. Если генералы приняли бы такое мнение, это означало бы, что рухнуло основание, на котором строился план операции "Барбаросса". Именно этой точке зрения пытались противостоять начальник генштаба Гальдер и боевые командиры, особенно Гудериан.

– Мы можем как-то повлиять на это решение? - спросил Бок.

Гальдер покачал головой:

– Оно окончательное.

– Мы должны добиться его отмены, - не сдавался Гудериан. - Если мы ударим на Киев, зима наступит раньше, чем мы дойдем до Москвы. Мне страшно подумать, во что превратятся дороги и с каким трудностями мы столкнемся при организации снабжения войск всем необходимым. Я сомневаюсь, что наши танки выдержат такую нагрузку. У моих танковых корпусов, особенно у Двадцать четвертого корпуса, не было и дня передышки с начала кампании.

Генерал-фельдмаршал фон Бок поддержал Гудериана. Разгорелась жаркая дискуссия. Наконец генералы решили, что Гудериан должен поехать вместе с Гальдером в ставку фюрера, попросить о встрече и попытаться разубедить Гитлера. Ближе к вечеру самолет взял курс на Растенбург в Восточной Пруссии. Когда Гудериан прощался с фон Боком, генерал-фельдмаршал процитировал слова, приписываемые офицеру стражи во дворце епископа Вормса, сказанные 17 апреля 1521 г. и адресованные Мартину Лютеру, когда тот попытался объяснить суть своего учения императору: "Монашек, монашек, путь твой непрост".

Ju-88 пророкотал моторами над огромным полем жнивья. Гудериан изучал карты и делал пометки в блокноте. В сумерках "Юнкерс" приземлился на летном поле ставки фюрера около Лётцена в Восточной Пруссии. Они поехали к "Вольфсшанце" - лагерю из построенных под кронами могучих дубов бетонных бункеров, где жило и работало Главное верховное командование Вермахта. Часовой отдал честь, поднял шлагбаум, и машина покатила по асфальтированной дороге. Слева, в самом начале лагеря, находилось помещение для прессы. По обеим сторонам дороги тянулись серые строения, на крышах которых рос кустарник. Они проехали "Теехгаус" - столовую. Дом Кейтеля был налево, а в самом конце дороги, в небольшой низине располагался "домик фюрера" окруженный двойным кольцом охраны и забором в два ряда бункер. Чтобы попасть в святая святых ставки Гитлера требовался специальный желтый пропуск.

Жилище Гитлера ничем не отличалось от других - мрачное, спартанское, обставленное простой дубовой мебелью. Здесь "он" просиживал ночи напролет, склоняясь над картами, донесениями, фотографиями, графиками, докладными записками и прочими документами.

Не прошло и двух часов, как Гудериан стоял в совещательной комнате жилища фюрера, докладывая ему о состоянии дел в своей танковой группе. Следующий эпизод написан на основе информации, предоставленной генералом Байерлейном, которому Гудериан в деталях изложил свой разговор с Гитлером для записи в журнале группы, а также на заметках самого Гудериана.

Гитлеру не сказали, зачем к нему приехал Гудериан. Более того, генерал-фельдмаршал фон Браухич специально запретил Гудериану самому касаться темы Москвы. Поэтому тот начал беседу с рассказа о своих танковых частях - о поломках двигателей, о ситуации со снабжением, о сопротивлении русских и о потерях. Он не пытался сгущать краски, а просто докладывал все так, как было, надеясь, что Гитлер сам перейдет к тому, ради чего он приехал.

– Как вы думаете, ваши войска в состоянии достигнуть крупного успеха? - спросил Гитлер.

Все присутствующие воззрились на Гудериана. Он ответил:

– Если солдатам поставить высокую задачу, такую, выполнение которой воодушевило бы их всех, тогда - да.

Гитлер:

– Вы, конечно же, имеете в виду Москву.

Гудериан:

– Да, мой фюрер. Разрешите ли вы мне изложить мои доводы?

Гитлер:

– Разумеется, Гудериан. Говорите все, что думаете.

Наступил решающий момент.

Гудериан:

– Москву нельзя сравнить с Парижем или Варшавой, мой фюрер. Москва не только и голова и сердце Советского Союза. Она также - сосредоточение линий коммуникаций, политический мозг страны, важный промышленный центр, а кроме того, главный узел всей транспортной системы Красной империи. Падение Москвы будет означать победу в войне. - Гитлер слушал молча. Гудериан продолжал: - Сталин знает это. Он знает, что падение Москвы станет для него окончательным поражением. И поскольку он это осознает, он бросит все военные силы страны на оборону Москвы. Он уже собирает последнее, что осталось. Несколько недель мы наблюдали это под Ельней. Перед Москвой нам предстоит столкнуться с главными силами русских войск. Если мы хотим разгромить армии Советского Союза окончательно, то именно там мы их и встретим. Там поле нашей главной битвы, и, если мы соберем в кулак все силы, мы возьмем приз с первого раза.

Гитлер по-прежнему молчал, а накал речи Гудериана достиг пика:

– После разгрома главных сил врага под Москвой и в Москве, после уничтожения главного транспортного узла Советского Союза Прибалтийский регион и индустриальные районы Украины достанутся нам значительно легче, чем до взятия Москвы, у которой останется возможность перебрасывать свои резервы - главным образом те, что находятся в Сибири, - на север или на юг.

Гудериан продолжал свою страстную речь. В помещении для совещаний царила тишина. Кейтель стоял, опершись на стол с картой, Йодль делал пометки в блокноте. Хойзингер слушал сосредоточенно.

В открытые окна лилась вечерняя прохлада. Великолепная сетка защищала комнату от мошек, комаров и мух, которых Гитлер не выносил. Целые сонмища этих насекомых кружили над озерцами и прудами, окружавшими резиденцию фюрера. Саперные части постоянно сражались с тварями, разбрызгивая бензин над стоялой водой пруда около жилища Гитлера. Запах бензина чувствовался в течение нескольких дней, но мошкара не собиралась погибать.

Гудериан подошел к карте и указал на нее:

– Мой фюрер, плацдарм для наступления на Москву до сих пор в наших руках. Планы развертывания войск и боевые приказы - все готово. Схемы движения транспортных средств и все инструкции соответствующим частям для наступления на Москву предоставлены. Во многих местах даже указатели заготовлены: такой-то и такой-то пункт - столько-то и столько-ко километров до Москвы. Если вы отдадите приказ, танковые корпуса могут выступить уже сегодня ночью и прорваться через мощные сосредоточения войск Тимошенко под Ельней. Мне надо только позвонить к себе в штаб и произнести кодовое слово. Давайте же наступать на Москву - мы возьмем ее.

За всю историю существования прусских и немецких армий не происходило еще столь же полного драматизма разговора между генералом и верховным главнокомандующим. И наверное, в последний раз Гитлер столь же долго и терпеливо внимал словам генерала, который не соглашался с ним. Фюрер посмотрел на Гудериана. Поднялся. Несколько быстрых шагов - и вот он около карты. Гитлер встал рядом с Йодлем, начальником управления Верховного командования Вермахта, указал на Украину и завел речь в защиту своей точки зрения.

– Все мои генералы читали Клаузевица, - резким голосом начал Гитлер. - Но они не понимают военной экономики. Кроме того, я тоже читал Клаузевица и помню его максиму: "Сначала надо разгромить войска неприятеля, затем овладеть его столицей". Но дело не в этом. Нам нужно зерно Украины. Промышленность Донецкого бассейна должна работать на нас, а не на Сталина. Русских необходимо отрезать от запасов кавказской нефти, чтобы ослабить их мощь. И еще, мы должны овладеть Крымом, чтобы вражеские самолеты перестали представлять угрозу для румынских нефтяных вышек.

Гудериан почувствовал, как кровь ударяет ему в голову. Военная экономика не являлась стратегией. Воевать - значит уничтожать технику и живую силу противника, а не собирать рожь, яйца, взбивать масло, добывать уголь и нефть. Это был подход какого-то колониального правителя, а не Клаузевица.

Но Гудериан молчал. Что еще мог он, боевой командир, сказать человеку, располагавшему верховной политической и военной властью, после того, что он уже сказал? Политик принял решение, и солдату не оставалось ничего другого, как только подчиняться.

В полночь историческая встреча завершилась. Когда Гудериан доложил обо всем Гальдеру, которого Гитлер на совещание не пригласил, начальник Генштаба сухопутных войск не смог сдержать ярости:

– Почему вы не бросили ему рапорт об отставке?

– А почему вы не бросили? - удивился Гудериан.

– Потому что в этом нет никакого смыла, - ответил Гальдер. - Он с радостью избавится от нас, но мы должны делать свое дело.

Полчаса спустя в штабе 2-й танковой группы в Прудках зазвонил телефон. Дежуривший начальник оперативного отдела поднял трубку и услышал усталый голос Гудериана:

– Байерлейн, того, к чему мы готовились, не будет. Будем делать другие дела, гораздо ниже - вы поняли?

– Я понял, господин генерал-полковник. 5. Крупная ошибка Сталина Битва на уничтожение под Рославлем и Клинцами - Сталин верит своим тайным службам - Танковый удар на юг - Еременко ожидает наступления на Москву.

Байерлейн прекрасно понимал Гудериана. В течение дня из группы армий "Центр" стали поступать приказы в рамках нового плана: частям 2-й танковой группы предстояло ударить на юг для захвата Украины.

Сразу же после звонка Гудериана начштаба 2-й танковой группы полковник фрайгерр фон Либенштейн собрал офицеров на совещание. Он знал Гудериана. Когда командующий прибудет из Растенбурга, то не поймет, если у его штаба все не будет готово к выступлению.

Все в штаб-квартире 2-й танковой были сильно подавлены решением Гитлера нанести удар по Украине, отодвинув планы взятия Москвы. Никто не понимал почему. Все считали это ошибкой. Умы вышколенных штабных офицеров восставали против нарушения одного из базовых постулатов теорий Клаузевица: не поддаваться соблазну отказаться от главной цели, всегда придерживаться рамок оперативного плана и сконцентрировать все усилия для нанесения ударов по главным силам неприятеля.

Скоро должна была сделаться очевидной вся пагубность отказа от наступления на Москву в тот момент, когда она находилась уже так близко всего в каких-то трехстах с небольшим километрах - и, как можно было с уверенностью предположить, вероятнее всего, пала бы под ударами получивших пополнения танковых корпусов Гудериана и Гота.

Приказ - во всяком случае, в той его части, которая касалась танковых корпусов Гудериана, - был ясен. Он гласил: "Выдвинуться на юг в тыл советской 5-й армии на главном участке группы армий маршала Буденного "Юго-Западное направление", защищающей часть Левобережной Украины и Киев".

Первой целью Гудериана являлся Конотоп - железнодорожный узел на линии Киев-Москва. Следующий шаг будет зависеть от развития ситуации - от того, как далеко удастся продвинуться группе армий "Юг".

Когда 24 августа Гудериан прибыл в Шумячи (небольшое село на шоссе, ведущем в Москву), где Либенштейн устроил штаб-квартиру танковой группы, командующий вновь был полон вдохновения. Он поприветствовал приунывших Либенштейна, Байерлейна и майора фон Хойдука, начальника разведки, и направился прямо в штабной автобус.

– Я знаю, о чем вы думаете, - спокойно произнес он. - Вы спрашиваете себя: почему у него не получилось? Почему он сдался? - Не дожидаясь ответа, Гудериан продолжал: - Я ничего не мог сделать, господа. Мне пришлось сдаться. Я был один. Ни главнокомандующий генерал-фельдмаршал фон Браухич, ни начальник Генерального штаба не присутствовали со мной вместе у фюрера. Мне противодействовали сплоченные ряды Главного командования Вермахта. Все присутствующие кивали в ответ на каждую фразу фюрера, и никто не поддержал моего мнения. Совершенно ясно, что накануне фюрер изложил им мотивы, которыми руководствовался при принятии этого странного решения. Я употребил все свое красноречие, но тщетно. Нечего теперь оплакивать крушение наших планов. Нам должно приложить все возможные силы и умение для выполнения новых задач. Такой кровью доставшиеся нам исходные позиции для броска на Москву - под Рославлем, Кричевом и Гомелем - послужат нам в качестве трамплина для прыжка на Украину.

Гудериан оказался прав. В результате операций, которые в начале августа вела группа армий в районе Рославля и Кричева, немцы взяли в плен 54 000 красноармейцев и создали условия для проведения операции в соответствии с новым планом. Давайте посмотрим, что происходило за три недели до того, как Гудериан вернулся в свой штаб из ставки Гитлера.

1 августа Гудериан, силами двух пехотных и одного танкового корпуса, развернул наступление на Рославль с целью окружения противника. Основные силы пехотных дивизий атаковали неприятеля, с тем чтобы связать его боем. 292-я пехотная дивизия, действуя как ударная часть 9-го корпуса, при значительной поддержке артиллерии и реактивных минометов, устремилась на юг в тыл русским. 3 и 4-я танковые дивизии выполнили быстрый охватывающий маневр с юго-западного фланга, сначала в восточном направлении, а затем в северном - через дорогу Рославль-Москва, и замкнули кольцо, соединившись с 292-й пехотной дивизией на Московском шоссе. План сработал - при Рославле русские оказались в классическом окружении.

Боевой журнал капитана Кюпперса, офицера по связи с артиллерией 197-й пехотной дивизии, боевые донесения 7-го армейского корпуса и ежедневные сводки с мест боев пехотного батальона - все они сохранились - дают возможность восстановить яркую картину событий.

Час "Ч" наступил в 04.30. Атака по всей линии 7-го корпуса началась без артподготовки. Головные колонны пехотных полков продвинулись вперед, оставив позади группу связи начальника артиллерии, которая вместе с подполковником Маркардом залегла на переднем крае с 03.00, изучая позиции русских. Там царила тишина. И вот тишину утра разорвал первый винтовочный выстрел - у пехотницев не выдержали нервы, и пальцы нажали на спусковые крючки. Русские часовые пробудились от полудремы. Заговорил советский пулемет. Заухали минометы. Командир 197-й пехотной дивизии генерал-майор Майер-Рабинген помчался на передовую на своем вездеходе. Дальше, в селе Шашки, 3-й батальон майора Вайхгардта из состава 332-го пехотного полка уже ворвался на позиции русских. В ход пошли штыки, лопатки и пистолеты. Через полчаса в небо взлетела белая ракета: "Мы на месте!"

"Артиллеристы - вперед!" - радировал передовой наблюдатель в тыл. Капитан Брид, командир 2-го дивизиона 229-го артиллерийского полка, приступил к действию через долю секунды. Его машина достигла окраины села. Вспыхнуло пламя, прогремел взрыв - минное поле.

Левое переднее колесо автомобиля Брида взлетело в воздух. Судьбу первой машины разделила и машина наблюдателя, попытавшегося свернуть с дороги. Получивший приказ "Саперы - вперед!" 229-й инженерно-саперный батальон занялся обезвреживанием мин. Между тем выдвинувшиеся на позиции орудия 2-го дивизиона оказывали огневую поддержку пехоте. Появились первые пленные. Один из них, невысокий украинец, говорил по-немецки. Слова его вызывали доверие. Переводчики дали ему хлопчатобумажную форму с нарукавной повязкой "Немецкий Вермахт".

В 04.00 2 августа пехотинцы вновь пошли в бой. Целью была главная дорога из Смоленска в Рославль. Для 347-го пехотного полка выдался особенно трудный день. Батальоны оказались на сильно пересеченной местности, атакуемые противником в заболоченном лесу, и продвигались с большими потерями. Русские вновь продемонстрировали свое искусство воевать в зарослях кустарника и деревьев, безошибочно маневрируя в непроходимом подлеске. Их позиции, расположенные не на опушке, а глубоко в лесу, были превосходно замаскированы; дзоты и окопы устроены с дьявольской изобретательностью: они имели только задний сектор обстрела, оставаясь совершенно незаметными спереди и сверху. Немецкие пехотинцы, ничего не подозревая, углублялись в заросли и получали пулю в спину.

Кроме того, русские показали себя мастерами просачиваться на немецкие позиции. Двигаясь поодиночке, они держали связь с товарищами в чаще, имитируя крики животных и птиц. Проследовав немецкие позиции, красноармейцы собирались в штурмовые группы. Штаб 347-го пехотного полка на себе испытал "прелести" русской тактики.

В 02.00 раздалась команда "К бою!", тут же прозвучали выстрелы. Русские находились рядом со штабом полка. Они окружили его и, держа наперевес винтовки с примкнутыми штыками, ворвались в дом, где спали офицеры. Адъютант, дежурный офицер и начальник медслужбы полка полегли у входа в сторожку лесника. Унтер-офицеры и личный состав штаба были перебиты прежде, чем успели схватиться за пистолеты и карабины. Командиру полка подполковнику Бремеру повезло: он успел спрятаться за поленницей и в течение двух часов отстреливался из автомата. В конечном итоге Бремера выручили артиллеристы.

Между тем 332-й пехотный полк достиг главной дороги Рославль-Смоленск. Обер-лейтенант Веде с 10-й ротой блокировал дорогу и штурмом взял село Глинки. Красноармейцы в Рославле осознали создавшуюся для них угрозу окружения. Сев на грузовики, они выехали из города и попытались выбить 10-ю роту с занятых ею позиций. Они забрасывали немцев гранатами, поливали очередями из пулеметов и автоматов. 10-я рота держалась, но после полудня упорство ее солдат иссякло, и русские отбили село.

Для того чтобы контратаковать немедленно, лейтенант Веде собрал в кулак все, что имел, и поставил под ружье снабженцев, сапожников, поваров. Ударив по врагу, он выбил красноармейцев с их позиций, но во второй половине дня они снова овладели Глинками. Еще одна контратака. Дом за домом отбивали немцы с огнеметами и гранатами в руках. Селу еще не раз предстояло перейти из рук в руки.

В воскресенье, 3 августа, 197-я пехотная дивизия оказалась в сложной ситуации из-за того, что 347-й пехотный полк значительно отстал. Советский войска пытались прорваться на границе между 347-м и 321-м пехотными полками. Артиллеристы палили из всех стволов. В довершение всех неприятностей зарядили дожди. Дороги превратились в вязкое месиво. В 16.00 лейтенант Веде погиб на подступах к Глинкам. 321-й пехотный полк отчаянно сражался за жизнь. Некоторые его подразделения оказались в окружении, и им пришлось отбиваться от противника со всех сторон.

На правом фланге 7-го корпуса складывалось более обнадеживающее положение. Ближе к 11.00 бульшая часть 78-й пехотной дивизии вышла на дорогу Кричев-Рославль. В восхищении пехота наблюдала за тем, как 4-я танковая дивизия выступает на охватный маневр к Рославлю.

Тем временем на самом левом крае, в полосе действий 292-й пехотной дивизии, 509 и 507-й полки с боями продвигались по слабым грунтам и превратившимся в кашу дорогам. Среди бойцов передовой роты 507-го пехотного полка на левом фланге плечом к плечу с ее капитаном шел человек в галифе с малиновыми лампасами - генерал-полковник Гудериан.

По мере продвижения приходило все больше сообщений о трудностях, с которыми приходилось сталкиваться 292-й пехотной дивизии, - трудностях, которые могли пагубно сказаться на всем плане, что вынудило командующего лично встать в строй с простыми пехотинцами, чтобы самому понять, что же происходит. Позднее Гудериан говорил своим штабным об этом как о чем-то само собой разумеющемся:

– Мое присутствие заставляло их идти вперед, не растрачивая слов попусту.

– Быстрый Гейнц в шкуре пехотинца! - удивлялись солдаты. Они подтянулись. Когда головное штурмовое орудие остановилось в нескольких километрах от Московского шоссе, являвшегося целью того дня, Гудериан в одно мгновение забрался на него.

– Что случилось?

– По шоссе идут танки, господин генерал-полковник, - сообщил наводчик орудия.

Гудериан посмотрел в бинокль.

– Давайте белую ракету!

В небо поднялась белая ракета. Над шоссе в ответ взвилась другая. Это означало, что 35-й танковый полк 4-й танковой дивизии - уже на шоссе, ведущем к Москве. В 10.45 23-я пехотная дивизия пробилась в северную часть Рославля.

4 августа Глинки вновь оказались потеряны. Пикировщики "Штука" бомбили советский укрепленный пункт. Атака русских танков, ударивших в левый и правый фланг 197-й пехотной дивизии, захлебнулась под огнем, который вели немцы из всех имевшихся в их распоряжении стволов. Глинки опять сменили хозяев. Русские дрогнули и отошли. Они предприняли быструю и отчаянную попытку прорваться по Московскому шоссе.

5 августа стало известно, что мощная танковая часть русских сумела прорвать котел под Казаками в районе боевых действий 292-й пехотной дивизии. Полки дивизии были так сильно растянуты и вели столь ожесточенные оборонительные бои, что не смогли закрыть брешь. По пробитому коридору текли снабженческие грузы, шли пехотные и артиллерийские части. Гудериан немедленно поспешил к "окну". Он лично двинул танковую роту против русских, организовал боевую группу из штурмовых орудий и артиллерии, поставил ее под начало командующего артиллерией 7-го корпуса генерала Мартинека, которому в итоге удалось "залатать" брешь.

8 августа все закончилось. Немцы насчитали 38 000 пленных. В качестве добычи победителям досталось две сотни танков, большое количество разного рода техники и орудий. Советская 28-я армия под командованием генерал-лейтенанта Качалова перестала существовать. Но не это было главным. На расстоянии 40 километров в направлении Брянска и к югу не осталось частей противника. Открылись огромные ворота на Москву. Но Гудериан хотел подстраховаться. Чтобы по-настоящему обезопасить фланги в ходе броска к столице Сталина, предстояло сначала устранить угрозу с глубокого правого фланга под Кричевом.

Генерал фрайгерр Гейр фон Швеппенбург, жесткий и решительный командир 24-го танкового корпуса, дивизии которого только что захлопнули ловушку под Рославлем, приказал своим танкистам атаковать войска Тимошенко в районе Кричева смелым маневром. 14 августа операция успешно завершилась. Были разгромлены еще три русских дивизии, в плен попало 16 000 красноармейцев, немцам досталось много орудий и разного рода снаряжения. Словно пудовым молотом, Гудериан разнес замок Тимошенко на воротах, ведущих в Москву.

Успех Гудериана разжег аппетит ставки фюрера. Уже на следующий день она потребовала нанести удар по крупным силам Тимошенко в Гомеле, чтобы высвободить 2-ю армию генерал-полковника фрайгерра фон Вейхса. Гудериан должен был направить одну танковую дивизию в помощь 2-й армии. Гудериан ответил:

– Если использовать, то целый корпус. Одной дивизии недостаточно для действий на таком расстоянии.

15 августа 24-го танковый корпус вновь отправился в путь - в южном направлении. Авангард составляли 3 и 4-я танковые дивизии, за ними - 10-я моторизованная дивизия. После прорыва этими силами вражеских позиций дивизии предстояло ударить на Гомель на западном фланге. Всего одной - как приказывало главное командование. Столь разумная интерпретация приказа обеспечила победу. И Гудериан смог с умом ею распорядиться.

16 августа 3-я танковая дивизия овладела мглинской дорожной развязкой. Семнадцатого числа - железнодорожным узлом в Унече. Таким образом, железнодорожная линия Гомель-Брянск-Москва оказалась перерезанной. 21 августа два танковых корпуса Гудериана достигли важной исходной позиции под Стародубом и Почепом. Все приготовления к рывку на Москву завершились. И именно в этот день Гитлер отменил все планы захвата советской столицы, приказав наступать на Украину.

Столь драматический поворот событий. Значение его было в действительности даже большим, если принимать во внимание то, что произошло в Кремле. 10 августа Сталин получил донесение из Швейцарии от своего главного агента, Александра Радо. Радо уверял, что германское Верховное командование намерено позволить группе армий "Центр" нанести удар по Москве через Брянск. Информация вполне заслуживала доверия: таковы и были планы Главного командования сухопутных войск.

О том, какой эффект произвело это донесение на московское руководство, рассказывается в воспоминаниях генерала Еременко. 12 августа он получил приказ маршала Тимошенко немедленно отбыть в Москву для вступления в новую должность. Еременко пишет: "Я прибыл в Москву ночью и был немедленно принят в Ставке Верховного Главнокомандующего Сталиным и начальником Генштаба Красной Армии, маршалом Шапошниковым. Шапошников быстро обрисовал положение на фронтах. Его заключение, основанное на данных разведки и другой информации (вне сомнения, Радо), было таково: на центральном участке противник будет обязательно наступать на Москву через Брянск из района Могилев-Гомель.

После того как маршал Шапошников обрисовал ситуацию, И.В.Сталин показал на своей карте направления главных ударов противника и объяснил, что необходимо создать в районе Брянска сильный оборонительный рубеж для того, чтобы прикрыть Москву. В то же время, нужно создать ударную группировку для обороны Украины.

Затем Сталин поинтересовался у Еременко, где бы тот хотел служить. Этот эпизод проливает свет на интересную практику советского Генштаба, а также на то, как вел себя Сталин по отношению к своим генералам. Вот что говорит Еременко:

"Я ответил:

– Я готов отправиться туда, куда вы меня направите.

Сталин внимательно посмотрел на меня, и тень нетерпения пробежала по его лицу. Он очень коротко спросил:

– А на самом деле?

– Там, где труднее всего, - быстро отозвался я.

– И там и там положение в равной мере трудное и в равной мере сложное. Оборона Крыма так же важна, как брянский рубеж, - прозвучало в ответ.

Я сказал:

– Товарищ Сталин, пошлите меня туда, где будут атаковать танковые части противника. Я считаю, что смогу принести больше пользы именно там. Мне известен характер и тактика немецких танковых войск.

– Очень хорошо, - с удовлетворением произнес Сталин. - Завтра утром вы отправитесь создавать Брянский фронт. На вас возлагается ответственная задача по прикрытию стратегического участка московского направления с юго-запада. Бросок на Брянск будет осуществлять танковая группа Гудериана. Он употребит все силы на то, чтобы прорваться к Москве. Вы встретитесь с моторизованными частями вашего старого друга, с методами которого вы знакомы по Западному фронту".

Уверенность, с которой Сталин излагал планы группы армий "Центр", просто поразительна, особенно если вспомнить о том, что в первые недели войны Верховное Главнокомандование советских войск почти ничего не знало о намерениях немцев.

Разумеется, тот факт, что взятие Москвы является одной из задач Вермахта, был ясен и без подсказок из тайных источников. Но немцы точно так же могли атаковать и с севера. И действительно, директивой Главного командования Вермахта № 34 от 10 или 12 августа такой вариант предусматривался. С другой стороны, Гудериан не хотел наносить удар через Брянск, но предполагал наступать на Москву из района Рославля по обеим сторонам Московского шоссе. Однако оперативный план, представленный на рассмотрение Гитлера 18 августа генерал-полковником Гальдером, начальником Генерального штаба сухопутных войск, предусматривал наступление из района Брянска и соответствовал тому, что Сталин говорил Еременко 12 августа.

Сталин считал, что атака на Москву будет развиваться через Брянск. Вождь верил Александру Радо и продолжал верить ему еще долго после того, как Гитлер отказался от плана Главного командования и приказал танковой группе Гудериана повернуть на юг.

Упорство, с которым Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами Советского Союза продолжал считать Москву главной целью немецкого наступления, нашло отражение и в том, что он не желал прислушиваться к сведениям, полученным от пленных немцев, и к тревожным донесениям своей воздушной разведки. Еременко пишет:

"Ближе к концу августа мы взяли несколько пленных, которые на допросах показали, что немецкая 3-я танковая дивизия, достигнув Стародуба, должна была двигаться на юг, чтобы соединиться с танковой группой Клейста. Согласно показаниям этих пленных, 4-я танковая дивизия должна была идти правее параллельным курсом с 3-й танковой дивизией. 25 августа эти данные подтвердила наша воздушная разведка, заметившая крупную механизированную колонну противника, двигавшуюся в южном направлении".

Сведения, полученные от военнопленных - хорошо информированных военнослужащих, - были верны. Так все и происходило: 25 августа Гудериан приказал 3-й и 4-й танковой дивизиям, а также и 10-й моторизованной дивизии перейти Десну в районе Новгорода-Северского и Коропа. 17-я танковая и 29-я моторизованная пехотная дивизии прикрывали фланги от возможных ударов частей Еременко из района Брянска.

Но советский Генштаб и Еременко считали, что немцы собираются наступать на Москву. В Москве рассматривали поворот Гудериана на юг как широкомасштабный охватывающий маневр. Еременко пишет: "Из действий противника я сделал вывод, что своими мощными передовыми частями при поддержке сильных танковых, соединений, он осуществляет разведку боем и выполняет маневр с целью нанесения удара во фланг нашего Брянского фронта".

Роковая ошибка. Продвигавшиеся на юг танковые дивизии Гудериана не собирались поворачивать к Москве, и 29-я моторизованная пехотная, и 17-я танковая дивизии, сражавшиеся против частей Еременко в гибельных, удобных для устройства засад лесах по сторонам автомобильной и железной дорог на Брянск, в действительности не ставили своей целью захват этого города. Они прикрывали продвигавшиеся к Десне войска Гудериана, которому предстояло захлопнуть ловушку за спиной у советских войск под Киевом. Прикрывавшие фланги части несли в боях ощутимые потери. Ожесточенное сражение в этих местах связно с названием населенного пункта Почеп. Тут пришлось держать оборону 167-й пехотной дивизии. Только за один день ее 331-й пехотный полк потерял почти полностью 3-ю роту.

Тем временем 3-я танковая дивизия - дивизия "Медведь" - из Берлина быстро шла к верхнему течению Десны, протекавшей по широкой заболоченной местности, где в последние несколько недель по приказу Тимошенко гражданское население лихорадочно возводило оборонительные рубежи. Днем немецкие солдаты сражались, а ночью спали на обочине дороги, лежа под танками и в кузовах грузовиков. Целью стала не Москва, а города Северной Украины.

Но советское Верховное Главнокомандование было слепо. Сталин не просто направил свои войска в неверном направлении, он сделал нечто куда более худшее. Он упразднил советский Центральный фронт с действовавшими на нем 21-й и 3-й армиями - фронт, служивший заслоном на пути немцев к Северной Украине, - и направил высвобожденные дивизии в распоряжение группы армий Еременко для обороны Москвы. Еременко с горечью замечает: "Верховное Главнокомандование вновь информировало нас, что удар Гудериана нацелен в правый фланг Брянского фронта - иными словами, на Москву. 24 августа товарищ Шапошников сообщил мне, что наступления надо ожидать через день или два".

Тщетно они ждали противника. Еременко продолжает:

"Однако это предположение не нашло подтверждения. Враг атаковал в южном направлении, едва задев наш правый фланг. В то время ни Верховное Главнокомандование, ни командование фронта не имели ясности в отношении того, что направление наступления немецкой группы армий "Центр" изменилось и она повернула на юг. Эта ошибка Генштаба привела к тому, что для нас на юге сложилась крайне сложная ситуация".

Гитлер и Сталин словно бы соревновались друг с другом в сведении на нет достижений собственных военачальников своими роковыми ошибками. Пока, однако, становились очевидными лишь ошибки Сталина.

Было 25 августа - жаркий день. Солдаты обливались потом. Густая пыль облаками окутывала колонны, покрывала лица людей и проникала под форму. Она оседала на броне танков и бронемашин, толстым слоем ложилась на мотоциклы и вездеходы. От нее - похожей на пшеничную муку - никто нигде не мог найти спасения.

Уже пять часов 3-я танковая дивизия шла от Стародуба по дороге на юг. Командир соединения, генерал-лейтенант Модель, находился в вездеходе во главе своей штабной группы, в которую входили бронемашина разведки, радиофургон, связные на мотоциклах и несколько вездеходов. Пехотинцы ругались всякий раз, когда эта группа проносилась мимо, поднимая еще более густые тучи пыли.

Возглавлявший группу Модель указал на старую ветряную мельницу слева от дороги. Машина проехала по мостику над речкой и оказалась на жнивье. Офицеры достали карты, и генерал провел штабное совещание прямо на голой земле. Вытянулись длинные антенны рации в фургоне. Связные на мотоциклах отправились с приказами и вскоре возвратились. Водитель Моделя, прихватив два ведра, отправился к речке за водой. Модель протер монокль, и вот он уже сверкал на солнце в глазу генерала. Явился с докладом подполковник фон Левински, командир 6-го танкового полка.

– Где находится мельница? - спросил Модель, указывая на расстеленную на ящике из-под ручных гранат русскую карту масштаба 1:50 000.

– Здесь, господин генерал.

Кончик карандаша Моделя пробежал от холма, где стояла мельница, ко второму листу карты, который придерживал дежурный офицер. Карандашная линия закончилась на небольшом городе, Новгороде-Северском.

– Сколько до него?

Офицер разведки приложил к карте циркуль.

– Тридцать пять километров, господин генерал.

Радист явился с сообщением из передовой части.

– В Новгороде противник оказывает серьезное сопротивление. Укрепившись на плацдарме на западном берегу Десны, неприятель обороняет подступы к двум большим мостам.

– Русские собираются удерживать рубеж по Десне. - Модель кивнул. Разумеется, у Красной Армии имелись на то веские причины. Долина Десны представляла собой отличное естественное препятствие шириной 600-1000 метров. Тот, кто хотел перейти реку с бесконечными болотами вместо берегов, должен был владеть мостами. Большой автомобильный мост в Новгороде-Северском имел в длину около 800 метров, а меньший по размерам пешеходный мост лишь немного уступал ему по протяженности. Оба моста были деревянными, и ни один из них, в соответствии с данными эскадрильи воздушной разведки дивизии, до сих пор не взорвали. Однако мосты защищали крупные силы противника.

– Один из этих мостов должен достаться нам, Левински, - обратился Модель к командиру танкового полка. - Иначе на то, чтобы переправиться через эту проклятую реку, у нас уйдут недели, а то и месяцы.

Левински кивнул.

– Мы сделаем все, что в наших силах, господин генерал, - сказал он, отдал честь и удалился.

– Поехали, - сказал Модель офицерам своего штаба. Поскольку на главном направлении наступления было не протолкнуться, штаб дивизии отправился в путь по песчаному проселку. Двигаясь через густые заросли, их машины углубились на вражескую территорию километров на пятьдесят. В любой момент они могли угодить под обстрел. Однако если думаешь о таких вещах, лучше сидеть на месте.

Издалека доносился грохот боя. Танковые части на острие наступления вошли в соприкосновение с русскими. Солдаты мотоциклетных частей вели огневую дуэль с противником. На позиции выдвигалась батарея тяжелых орудий. В бинокль Модель видел прекрасные здания церквей и монастырей Новгорода-Северского на холмах на западном берегу реки. За этими высотами находилась долина Десны с двумя мостами.

Советская артиллерия вела огонь из города. Батареи 152-мм гаубиц били очень точно. Артиллерия еще с царских времен всегда была любимым родом войск у русских. Впоследствии Сталин назовет артиллеристов богами войны. Вот к грохоту пушек и свисту снарядов примешалось уханье минометных батарей. Секунду спустя мины уже рвались повсюду. Один осколок попал в руку Моделю. Его наскоро перевязали. Командиру 75-го артиллерийского полка полковнику Рису повезло меньше. Он умер от ран по пути в медсанчасть.

Русские самолеты атаковали на бреющем полете.

– Зенитки к бою!

Артиллерия противника успела пристреляться - время менять позиции.

В тот же вечер с наступлением темноты в атаку пошли 6-й танковый полк и мотоциклетный батальон. Но продвижению бронетехники мешали широкие противотанковые рвы со стенками, укрепленными бревнами. Тем временем пехотный полк, задачей которого было ударить на русских с северо-запада, застрял где-то на песчаных дорогах.

Всем остановиться! Атаку пришлось отложить до следующего утра.

В 05.00 все вновь пришло в движение. Артиллеристы начали бить по противотанковым заграждениям из тяжелых орудий. Саперы принялись проделывать ходы. Вперед! Кое-где русские дрались упорно и яростно, но в других местах обороняющимся явно не хватало расторопности и веры в свои силы. Некоторые уже начали сдаваться - люди между тридцатью пятью и сорока пятью, по большей части никогда прежде в армии не служившие и прошедшие лишь очень непродолжительную военную подготовку. Они не могли сдержать мощную атаку немцев, несмотря на комиссаров у себя за спиной. Немецкие танки, самоходные орудия, мотоциклисты и пехота наносили удары по уязвимым точкам обороны противника. В 07.00 обер-лейтенант Фопель с танками своей 2-й роты и бронемашинами из 1-й роты 394-го стрелкового полка заняли позиции к северу от Новгорода-Северского. Задача Фопеля состояла в том, чтобы оказать огневую поддержку штурмовому саперному подразделению лейтенанта Штёрка, целью которых стал 800-метровый деревянный мост. К маленькой боевой группе со своими танками присоединился обер-лейтенант Бухтеркирх из 6-го танкового полка, считавшийся в дивизии Моделя экспертом по мостам. Ближе к 08.00 с южной стороны раздался звук мощного взрыва, и в небо поднялись клубы дыма и пыли - русские взорвали пешеходный мост.

Все теперь зависело от успеха действий Штёрка и Бухтеркирха.

Штёрк и его солдаты на бронетранспортерах не замечали того, что происходило справа и слева от них, а пробивали себе путь через русские колонны. Они шли вперед и вперед по отвратительным дорогам, утопая по колено в песке. Под прикрытием туч пыли они смешались с машинами отступающих частей противника и поспешили к северной части города. Затем поехали к большому мосту.

– Он все еще на месте! - крикнул Бухтеркирх. Водитель, радист и стрелок просияли, а лейтенант скомандовал: - У моста противотанковая пушка! Прямо на нее!

Русские бросились наутек. Лейтенант Штёрк и его люди спрыгнули с бронетранспортера и побежали к мосту. Перебили охрану. Вдоль ограждения пролегали ведущие к подрывным зарядам провода. Немцы оборвали их, а взрывчатку сбросили в воду. Бочки с бензином свисали с балок по обеим сторонам. Немцы перерезали веревки, и бочки свалились в реку. Штёрк и его люди побежали дальше - командир все время впереди, за ним фельдфебель Хайерес и унтер-офицер Штрукен. Обер-ефрейтор Фун и ефрейтор Бейле тащили пулемет. То и дело они пригибались, прячась за цистернами с водой и мешками с песком.

Внезапно Штёрк остановился. Унтер-офицеру не пришлось даже кричать, чтобы предостеречь командира, - лейтенант сам уже все видел. Посредине моста лежала тяжелая советская авиабомба с часовым взрывателем. Сохраняя спокойствие, Штёрк вывинчивал детонатор. Это было состязание со смертью кто быстрее. Успеет или нет? Он успел. Впятером они спихнули уже обезвреженную бомбу с дороги.

Они бежали дальше. Только теперь к ним пришло осознание того, как это много, 800 метров. Мост казался бесконечным. Наконец они добрались до цели и ракетой подали знак танкистам - путь свободен. Тем временем Бухтеркирх в своем танке медленно приблизился к берегу и въехал под мост. Фопель с остальными танками сверху обеспечивал огневую поддержку.

Вовремя. Когда русские осознали, что немцы захватили мост, они послали подрывные команды - крупные отряды из 30 или 40 человек, вооруженных канистрами с бензином, подрывными зарядами и бутылками с "коктейлем Молотова". Красноармейцы спустились под мост и взобрались по балкам.

Бухтеркирх хладнокровно открыл по ним огонь из пулемета с противоположной стороны реки. Несколько бочек с бензином взорвалось. Но везде, где пламя угрожало возгоранием деревянных конструкций, в дело вступали находившиеся начеку немецкие саперы. Советские артиллеристы в ярости попытались уничтожить мост и захватчиков. Но безуспешно. Люди Штёрка подползали под покрытие моста и очищали его от зарядов взрывчатки в больших зеленых резиновых сумках. Она могла сдетонировать от какого-нибудь близко разорвавшегося снаряда.

Полчаса спустя танки, мотоциклетные части и штурмовые орудия уже шли по мосту. Позиции русских на Десне - ворота на Украину, застрять у которых так опасались немецкие генералы, с треском распахнулись. Горстка солдат, ведомых отчаянными офицерами, решила первый акт кампании за Украину. Богатые зерном районы России лежали перед танками Гудериана. Под сияющим небом уходящего лета они, скрипя гусеницами, катились на юг.

Командирская бронемашина генерала Моделя переезжала мост как раз тогда, когда санитар перевязывал поврежденную левую тыльную сторону ладони лейтенанта Штёрка.

Лейтенант доложил о случившемся. Модель не скрывал радости:

– Мост стоит всей дивизии, Штёрк.

В этот момент по мосту вновь принялась палить русская артиллерия. Но наводчики оказались не на высоте, и снаряды падали в воду. Генерал выехал на берег. Танки 1-го батальона 6-го танкового полка, а за ними 2-я рота 394-го стрелкового полка выдвигались на плацдарм. Шум боя впереди стал громче - к хлопанью минометов и треску пулеметов примешивался резкий лай 50-мм танковых пушек 2-й роты лейтенанта Фопеля. Русские, собрав все имевшиеся в их распоряжении силы, при поддержке танков и артиллерии бросили их в бой против немцев, закрепившихся на пока еще маленьком плацдарме. Они стремились уничтожить его и отбить мост Новгорода-Северского или хотя бы разрушить его.

Но Модель прекрасно понимал значение моста. Генерал не нуждался в настойчивых напоминаниях Гудериана по телефону: "Удержите его любой ценой!" Мост давал немцам шанс быстро выйти в тыл Юго-Западного фронта Буденного, ударив с севера. Если действующая южнее танковая группа Клейста из состава группы армий "Юг" Рундштедта сможет перейти на восточный берег Днепра в низовье и устремится на север, тогда образуется громадный котел - такой громадный котел, о котором любой стратег только может мечтать. 6. Битва за Киев Рундштедт ведет тяжелые бои на южном фланге - Танковая победа Клейста в Умани - Маршал Буденный пытается ускользнуть из западни - Приказ Сталина: "Ни шагу назад!" - Гудериан и Клейст захлопывают ловушку: 665 000 военнопленных.

Где же находился генерал-полковник фон Клейст? Как складывалась ситуация на фронте генерал-фельдмаршала фон Рундштедта? Где были танки с большой белой "K" на броне - бронированный кулак группы армий "Юг"? Что происходило на Южном фронте, пока на Центральном - под Белостоком, Минском, Смоленском, Рославлем и Гомелем - велись грандиозные бои на уничтожение?

Для группы армий "Юг" Киев значил то же, что и Смоленск для группы армий "Центр". Столицу Украины, располагавшуюся на правом берегу Нижнего Днепра, ширина которого достигает 700 метров, предстояло захватить после разгрома советских войск к западу от реки - сделать все так, как было в Смоленске после окружения частей Красной Армии в районе Белосток-Минск.

Вместе с тем группе армий "Юг" Рундштедта не удавалось воплощать в жизнь планы так же гладко, как это происходило у немцев на центральном направлении. Здесь наступающих ждало несколько очень неприятных сюрпризов. Поскольку, по политическим причинам, поначалу вести операции на 400-километровой румынской границе в Карпатах было нельзя, вся тяжесть наступления ложилась тут на левофланговые части - т.е. северное крыло группы армий. Там 17-й армии генерала фон Штюльпнагеля и 6-й армии генерал-фельдмаршала фон Рейхенау предстояло прорвать оборону русских, углубиться во вражеские позиции, двигаясь на юго-восток, а затем, повернув на юг, силами авангарда - танковой группой Клейста - окружить русских. При этом танкистам Клейста отводилась роль одного из "щупалец" охвата частей противника. Именно одного, поскольку, в отличие от группы армий "Центр", Рундштедт располагал всего одной танковой группой. Вторым "щупальцем" охвата, значительно более коротким, предстояло стать 11-й армии генерал-полковника риттера фон Шоберта, дислоцированной на юге Румынии. Эта армия должна была форсировать Прут и Днестр и наступать на восток в направлении танковой группы Клейста, чтобы замкнуть кольцо окружения за миллионной группировкой Буденного.

План был хорош и разумен, но Рундштедту попался умный противник. Кроме того, что еще более важно, он вдвое превосходил немцев численно. 600 танкам Клейста Буденный мог противопоставить 2400 бронированных боевых машин, включая чудовища вроде КВ. В распоряжении советского маршала имелись целые бригады T-34 - даже более грозных, чем КВ.

22 июня немецкие дивизии успешно перешли пограничные реки также и на юге, ударив по укрепленным рубежам противника. Но запланированного стремительного прорыва на северном фланге не получилось. Отведя роль ударных сил вторжения на столь обширную и очень хорошо защищенную территорию, как Украина, всего одной танковой группе, разработчики плана совершили ошибку. Быстрый успех на Центральном фронте стал следствием применения революционной тактики. Там две мощные танковые группы, возглавляемые смелыми и талантливыми командующими, смогли окружить и ликвидировать основное ядро советских войск. Однако на юге и на севере из-за отсутствия у командующего второй танковой группы для выполнения стремительного охватывающего маневра достигнуть столь же внушительных результатов не получилось. Выполнить запланированные задачи на юге немцам не удалось не из-за недостатка опыта и таланта у командиров, не из-за нехватки храбрости и не из-за недостаточной стойкости солдат и офицеров. Для столь крупных по масштабам операций, которые, по замыслу Гитлера, предстояло вести немецким армиям на Востоке, у него просто не хватало бронетехники - для выполнения плана "Барбаросса" у немцев было слишком мало танков.

Советская оборона начала поддаваться только 30 июня, после восьми дней яростных боев. Северное крыло группы армий Рундштедта рванулось вперед, но затем затормозилось на новом рубеже - прежде неизвестной немцам линии Сталина. Сильные грозы превратили дороги в непролазное месиво грязи, через которое, ревя моторами, продирались танки. Кипа за кипой гренадеры бросали в грязь солому, которую брали у крестьян в деревнях. Даже пехота увязала со своими машинами и едва продвигалась.

Рано утром 7 июля танковая группа Клейста сумела прорваться через линию Сталина с обеих сторон от Звягеля. 11-я танковая дивизия генерал-майора Крювеля, пройдя ряды дотов, в 19.00 смелым броском овладела городом Бердичев. Русские отступили. Но так было не везде. 16-я моторизованная пехотная дивизия застряла на линии оборонительных сооружений около Любани. Тут русские контратаковали силами бронетехники. 16-я танковая дивизия генерала Хубе тоже получила серьезный отпор у Староконстантинова. У немцев кончались боеприпасы. Все необходимое для танков приходилось доставлять на транспортных самолетах. Бомбардировщики, пикировщики "Штука" и истребители 4-го воздушного флота, придя на помощь дивизии, нанесли сокрушительный удар по скоплениям бронетехники противника. Оперативно-тактическая группа Хёфера из 16-й танковой дивизии продвинулась дальше на восток и разгромила отходившие полки советской артиллерии. 1-му батальону 64-го стрелкового полка пришлось вести один из самых трудных и кровопролитных боев, сходясь в рукопашной с красноармейцами под Стара-Байзыми. На протяжении двух часов 1-я рота потеряла командира и затем еще одного за другим двух принявших на себя командование офицеров.

9 июля после трудного сражения 16-я танковая дивизия, опираясь на поддержку 210-мм мортир, прорвала линию Сталина в Любани. Генерал Хубе облегченно вздохнул - до Днепра оставалось всего 200 километров.

Единственным приятным моментом за все эти недели стал захват в начале июля дивизией продовольственного склада Красной Армии, где хранился миллион куриных яиц. Начальники снабжения пополнили свои запасы. Теперь единственной заботой поваров стало изобретение новых яичных блюд.

Перед офицерами штабов дивизий, корпусов и армий вставали другие проблемы. Все, кто думал, что штурмовые части, которым Сталин поручил оборону Украины, уже разгромлены, скоро утратили подобные иллюзии. Разбитые сегодня, они вновь собирались завтра. Они держали оборону на своих позициях, потом отступали, но чуть позднее вновь дрались насмерть. Ожесточенные бои шли вокруг Бердичева. Русские использовали здесь свою артиллерию по максимуму и нанесли значительный урон немецким батареям. 11-й танковой дивизии Крювеля пришлось приложить все свои силы, опыт и боевую выучку, чтобы подавить упорство неприятеля. На южном участке обстановка складывалась сходным образом повсюду. Русские сражались с дьявольским упорством. Загнать Кирпоноса в ловушку Рундштедт не смог.

Бои шли уже почти три недели, но решающего успеха добиться все не удавалось. В ставке фюрера росло нетерпение. Гитлер считал, что события развиваются слишком медленно. Внезапно ему пришло в голову, что, возможно, дело пойдет лучше с "маленькими котлами". Поэтому он потребовал разделить танковую группу Клейста на три отдельных оперативно-тактических группы, которые смогли бы замкнуть кольца окружения вокруг сравнительно небольших соединений противника. Одной такой боевой группе предстояло вместе с 11-й армией, действующей с юга, создать "тонкостенный" котел около Винницы.

Вторая группа должна была наступать в юго-восточном направлении, с тем чтобы отрезать силы неприятеля, которые пытались отступить из района Винницы. И наконец, задача третьей группы состояла в том, чтобы вместе с 6-й армией атаковать Киев и захватить плацдарм на восточном берегу Днепра.

Генерал-фельдмаршал фон Рундштедт решительно возражал против подобного раздела своей единственной танковой группы. Таким образом, как считал он, немцы самым непростительным образом нарушали сам дух ведения танковой войны.

– Распыление бронетехники нигде и никогда не принесет результатов, сказал он, позвонив в ставку Гитлера. Гитлер сдался.

На западном берегу Днепра танковая группа Клейста миновала Киев и двинулась на юго-восток единой танковой массой, что позволяло создать условия для формирования или меньшей дуги в направлении Винницы, или же большей - в направлении Умани.

К югу от Киева был готов маленький и большой котел. Немцы учли все факторы, кроме одного - Буденного. Большеусый маршал, 10 июля назначенный командующим Юго-Западным направлением, разыграл последнюю карту. Он бросил дивизии 5-й стрелковой армии генерал-майора Потапова через непроходимые для бронетехники Припятские болота на северный фланг 6-й армии Рейхенау. Подобно тому как это случалось на участке группы армий "Центр", такая тактика русских привела к тому, что частям армии Рейхенау пришлось вести трудные оборонительные бои на левом фланге. Но и на юге все тоже в итоге обернулось хорошо.

16 июля танки Клейста достигли ключевого центра - Белой Церкви. Сложилась обстановка для окружения противника. Рундштедт планировал широкомасштабный охватывающий маневр и большой котел, но Гитлер предложил меньший вариант. На сей раз он был прав. Перемена погоды благоприятствовала продвижению танковых дивизий. Клейст нанес верный удар по отступающему противнику. 1 августа его части достигли Ново-Архангельска, но не задержались там и продолжили наступление на Первомайск. Затем они повернули в западном направлении и, действуя совместно с пехотными дивизиями 17 и 11-й армий, замкнули кольцо вокруг русских войск в районе Умани.

Котел получился не такой громадный, как в Белостоке, Минске или Смоленске. Тем не менее три советские армии - 6, 12 и 18-я - были разгромлены. Командующие 6 и 12-й армиями сдались. Но в плен, в результате этой классически проведенной в очень трудных условиях битвы на окружение, попало "всего" 103 000 солдат противника. Значительным по численности группам удалось вырваться из кольца, несмотря на то что 1 и 4-я горнострелковые дивизии, а также 257-я пехотная дивизия из Берлина прилагали все силы, чтобы заделать брешь. 1-й артиллерийский дивизион майора Виснера (257-я пехотная дивизия), словно на учениях, вел очень точный огонь, уничтожая одну за другой колонны врага, пытавшегося прорваться из окружения. Масштабы боев лучше всего видны вот на каком примере: за четыре дня битвы за Умань четыре орудия 9-й батареи 94-го горного артиллерийского полка израсходовали 1150 снарядов. Такого количества выстрелов они не сделали за всю французскую кампанию. Само за себя говорит и количество уничтоженного или захваченного в виде трофеев советского вооружения: 850 орудий, 317 танков, 242 противотанковые и зенитные пушки оставили русские на полях сражений.

И все же цифры не отражают подлинного значения боев за Умань. В стратегическом плане победа группы армий "Юг" стоила много больше, чем просто захват сотни тысяч военнопленных.

Дорога на восток, в центр советский железнорудной и сталеплавильной промышленности Кривой Рог и к Черному морю, к городам Одессе и Николаеву, лежала открытой. Кроме того, танковый корпус Клейста мог теперь ударить в низовья Днепра и овладеть его западным берегом на участке между Черкассами и Запорожьем. Подобный ход давал возможность уничтожить скопления противника в районе Киева - этот шанс так манил Гитлера, что он остановил наступление группы армий "Центр" на Москву и велел Гудериану повернуть свои танки на юг - к Киеву. Эти мощные танковые клинья должны были теперь сойтись, чтобы разгромить советский Юго-Западный фронт и взять в кольцо миллионную группировку войск Красной Армии. 29 августа "Физелер Шторх" Гудериана поднялся в воздух с аэродрома в Новгороде-Северском и прочертил смелую дугу над позициями русских. Над атаковавшими немецкий плацдарм дивизиями Еременко самолет значительно снизился, затем заложил вираж и, перелетев Десну, вернулся в Унечу - туда, где располагался командный пункт танковой группы. Было почти 18.00.

Гудериан посетил 3 и 4-ю танковые дивизии, пытавшиеся расширить плацдарм, чтобы развивать наступление на юг. Но враг заставлял немцев вгрызаться в землю. Командующий побывал в 46-м корпусе. Его 10-й моторизованной дивизии, а также 17 и 18-й танковым дивизиям приходилось сдерживать яростные фланговые атаки советских частей. И тут складывалась далекая от идеала ситуация. От солдат требовалось слишком, слишком много. Они забыли, что такое сон, и у них не хватало танков.

Подполковник Байерлейн сидел рядом с Гудерианом, разложив на коленях карту. Широкими красными стрелками и дугами на ней обозначались крупные силы русских, атакующих немецкий плацдарм с фронта и с флангов.

– Еременко делает все, чтобы уничтожить наш плацдарм, - вслух размышлял Гудериан. - Если ему удастся задержать нас надолго и если советское Верховное Главнокомандование поймет, что мы намерены сделать с группой армий Буденного, весь великолепный план нашего Главного командования даст осечку.

Байерлейн разделял тревогу командующего.

– Вчера я связывался по телефону со Второй армией. Фрайгерр фон Вейхс, похоже, опасается того же. Начальник его оперативного отдела подполковник Файерабенд получает донесения от дальней разведки о том, что русские начинают отводить войска с Днепра ниже Киева. В то же время на позициях в Донбассе заметно оживление подготовительных работ.

– Все правильно. - Гудериан начал горячиться. - Буденный извлек урок из сражений под Уманью. Он пытается выскользнуть из западни. Все теперь зависит от того, кто из нас окажется быстрее.

Но Гудериан и Вейхс беспокоились напрасно. Верно, Буденный осознавал опасность, создававшуюся для его армейской группировки на днепровском выступе вокруг Киева в случае, если немцы ударят одновременно и с севера и с юга. Он собирался отступать и строил оборонительные рубежи по Донцу. Но Сталин и слышать не хотел об отступлении. Напротив, он перебросил еще двадцать восемь крупных войсковых соединений в уже переполненный район излучины реки. Вся продукция, сходившая со сборочных линий на харьковских заводах, отправлялась на излучину Днепра - современные T-34, многобашенные T-28, сверхтяжелые самоходные орудия, тяжелые гаубицы и минометы.

"Ни шагу назад! Держаться и, если придется, умереть", - приказывал Сталин. Корпуса Буденного выполняли приказ. Скоро дивизии на северном крыле группы армий Рундштедта осознали это на собственном опыте. Закаленная в боях 98-я пехотная дивизия из Франконии и Судет потеряла 78 офицеров и 2300 солдат за одиннадцать дней боев за ключевой пункт Коростень. Сражения на Десне между дивизиями Гудериана и Еременко также продолжались в течение восьми дней. Схватки были ожесточенными - с обеих сторон шла драка за каждую пядь земли. "Кровавый боксерский поединок" - так отзывался об этом Гудериан. Но вот наступил момент, когда, воспользовавшись привалившей удачей, немцы в результате смелой операции повернули фортуну против Буденного.

Во второй половине дня 3 сентября офицер разведки 26-го танкового корпуса положил пачку грязной обугленной бумаги на стол командира корпуса, генерала Гейра фон Швеппенбурга. Документы обнаружили в сбитом советском самолете связи. Гейр прочитал перевод, изучил карту, и лицо его засияло. По всему выходило, что между советскими 13 и 21-й армиями в обороне противника образовалось слабое место. Гейр тотчас же двинул туда свою 3-ю танковую дивизию. Гудериан получил сообщение по телефону.

Следующим утром Гудериан появился в штабе Гейра. Командующему потребовалось четыре с половиной часа на то, чтобы покрыть расстояние в 77 километров, - в таком состоянии находилась дорога после непродолжительного дождя. Однако новости, которые поджидали Гудериана в штабе Гейра, стоили того. 3-я танковая дивизия генерала Моделя вонзилась в слабый стык между двумя русскими армиями и оголила их фланги. Пехотные полки и артиллерийские дивизионы текли через брешь на юг, словно бурный поток через прорванную плотину.

Гудериан немедленно поехал к Моделю.

– Это наш шанс, Модель. - Больше ничего добавлять было не надо. Части дивизии уже мчались к Сейму и к Конотопу, осуществляя отчаянный и дерзкий бросок. Три дня спустя, 7 сентября, передовой батальон 3-й танковой дивизии под командованием майора Франка благополучно форсировал Сейм и создал береговой плацдарм.

9 сентября реку перешла и 4-я танковая дивизия. Юнкерсы "Штука", оказывавшие поддержку закаленному в боях 35-му танковому, а также 12 и 33-му стрелковым полкам, нанесли удар по частям советской 40-й армии, которые бросили на созданный немцами плацдарм. Русские начали откатываться.

Тем временем 6-й танковый полк из дивизии Моделя все еще находился у Конотопа. В "Вольфсшанце" в Восточной Пруссии и в смоленской штаб-квартире Бока внимательно следили за стремительным броском Гудериана. Очень важно было вовремя отдать находившемуся южнее генерал-полковнику фон Клейсту приказ о наступлении.

Батальон майора Франка оставил позади Конотоп.

Гудериану позвонили из группы армий:

– Окончательный приказ: наступать на Ромны. Главный упор вправо.

Это означало, что кольцо вокруг армий Буденного замкнется в районе города Ромны. Там предстояло встретиться танкистам Гудериана и Клейста.

В декабре 1708 г. в Ромнах располагалась ставка шведского короля Карла XII, в 150 километрах от Полтавы, где в 1709 г. царь Петр I наголову разгромил шведов. Поражение было почти смертельным для северной империи и ознаменовало собой появление на политической сцене мира России как будущей сверхдержавы. Неужели эре ее предстоит закончиться здесь, неподалеку от города Ромны?

Все работало как часы. Танки Гудериана совершили решительный прорыв у Конотопа. Лил дождь, но победа вдохнула новые силы в солдат. Острие наступления 3-й танковой дивизии приближалось к Ромнам. Танкисты Гудериана находились в глубоком тылу противника. Но где был Клейст? Где был второй клин, образующий гигантские клещи? Его до поры до времени благоразумно сдерживали, чтобы русские раньше времени не догадались о том, какая катастрофа ожидает их в скором времени.

Вечером 10 сентября 48-й танковый корпус Клейста под командованием генерала Кемпфа вышел к западному берегу Днепра около Кременчуга, где советская 17-я армия удерживала маленький плацдарм. Тут грозы и проливные дожди ранней осени также превратили дороги в грязевое месиво. Тем не менее 11 сентября к полудню саперы навели временный мост. Части 16-й танковой дивизии форсировали реку. Всю ночь напролет солдаты дивизии из земли Северный Рейн-Вестфалия под проливным дождем шли и ехали, перебираясь на противоположный берег. Следующим утром в 09.00 танки Хубе устремились в атаку. Несмотря на упорное сопротивление противника, дивизия за 12 часов продвинулась на 70 километров, утопая в грязи по колено. За ней последовала 9-я (Венская) танковая дивизия генерала Губицки.

13 сентября 16-я танковая дивизия штурмом овладела Лубнами. Город защищали зенитчики и части рабочего ополчения, а также подразделения НКВД. 3-я рота из состава инженерного батальона 16-й танковой дивизии внезапным броском захватила мост через Сулу. Применив "пехотные Штука"1 - завывающие при стрельбе дымовые реактивные минометы, - они сбили с толку русских, и передовые подразделения 16-й танковой дивизии под прикрытием дымовой завесы отчаянным штурмом захватили городские предместья. Позади следовал 2-й батальон 64-го стрелкового полка. Начались ожесточенные уличные бои. Советский командир призвал к оружию все гражданское население. Стреляли с крыш и из окон подвалов. На баррикадах солдаты, вооруженные бутылками с "коктейлем Молотова", забрасывали ими танки. Кровопролитная битва продолжалась весь день.

14 сентября, в воскресенье, в действие вступил 79-й егерский полк. Во второй половине дня Лубны были уже в руках немцев. К вечеру разведывательное подразделение дивизии находилось в 100 километрах от острия наступления 3-й танковой дивизии.

Тем временем русские осознали грозящую им опасность. Воздушная разведка из состава немецких 2-го и 4-го воздушных флотов доносила о всевозможных вражеских колоннах, двигавшихся с фронта на Днепре в направлении открытого "окна". Чтобы не пропустить через него крупные силы Красной Армии, было необходимо закрыть проход.

Наступавшие с севера дивизии Гудериана взяли Ромны и Прилуки. Один из полков Моделя по превратившимся в месиво грязи дорогам прорывался к Лохвице. Остальные части дивизии все никак не могли выбраться из грязевых болот и отстали. Начальник оперативного отделения 3-й танковой дивизии майор Помтов рвал на себе волосы.

Между двумя танковыми группами все еще существовал проход шириной 50 километров. 50-километровая дыра! Русские разведывательные самолеты летали над брешью, указывая отступающим направление между позициями немцев. Наскоро собранные группы танков бросали на очистку путей отхода. Так генерал Гейр фон Швеппенбург в своем передовом штабе внезапно оказался атакованным пытавшимися вырваться из окружения русскими. Штаб превратился в опорный пункт, откуда сигналы СОС полетели во 2-й батальон 6-го танкового полка. Однако до них было целых 20 километров. В самый последний момент 2-я рота лейтенант Фопеля успела вырвать командира 24-го танкового корпуса из лап смерти. Наступление на юг продолжалось.

Время - 12.00, место действия - утопающая в грязи дорога около Лохвицы.

– Обер-лейтенант Вартманн к командиру! - полетел по колонне приказ.

Командир танковой роты Вартманн с трудом добрался по грязи до командирского танка подполковника Мунцеля, недавно получившего под свою команду 6-й танковый полк. Четверть часа спустя заревели танковые моторы, а бронетранспортеры 3-го взвода обер-фельдфебеля Шрёдера из состава 1-й роты 394-го полка съехали на обочину, уступая дорогу танкистам, которые снимали маскировку со своих машин: обер-лейтенант Вартманн собирал сильный отряд для проведения разведки в южном направлении. Приказ звучал так:

– Выдвинуться через позиции противника и соединиться с частями танковой группы Клейста.

В 13.00 небольшая боевая группа проследовала немецкие дозоры около Лохвицы. Какое-то время их вели пикировщики "Штука". В безоблачном небе ярко сияло солнце. Холмы уходили за горизонт. Впереди виднелись темные контуры леса. Танкистам предстояло пройти через него. Внезапно на пути возникла колонна русских, идущая через дорогу: обозные подводы, тяжелая артиллерия, инженерные батальоны, части аэродромного обслуживания, кавалерия, службы управления и проч. Трактора и лошади тащили подводы, груженные бочками с горючим и смазочными маслами.

– Башня на один час. Осколочным заряжай. Огонь!

Бочки с бензином вспыхивали точно факелы. Лошади вырывались из упряжи. Русские бросились искать убежища в лесу и за мазанками с соломенными крышами. На дороге воцарился хаос.

Немецкое подразделение продолжало движение. В их задачу не входило вступать в бой с врагом, им надлежало побыстрее соединиться с передовыми частями группы армий "Юг". Они все еще находились в зоне радиосвязи с дивизией. Майор Помтов сидел рядом с радистом, отслеживая донесения разведчиков о положении противника, о характере местности и о мостах.

– Сопротивление противника усиливается, - сообщила боевая группа. И все. Наступила тишина. Связь оборвалась. Что случилось?

Из танка Вартманна ситуация выглядела следующим образом. На дороге стояли телеги и тракторы. Пулеметный и противотанковый огонь велся из полей подсолнечника. Вартманн остановил свои танки. Посмотрел в бинокль. Внимание обер-лейтенанта привлекла ветряная мельница на пригорке неподалеку. С ней происходило что-то странное: крылья ее вращались то в одном, то в другом направлении. Затем и вовсе остановились. Вартманн негромко свистнул. Совершенно очевидно, что там находился вражеский наблюдатель, который и направлял огонь.

– Танки - вперед!

Через секунду 50-мм снаряды обрушились на мельницу. Больше ее крылья вращаться не будут. Вперед.

Радист Помтова с наушниками на голове начал записывать: "16.02. Достигли Луки, пересекли Сулу по мостам. Они в целости". Помтов заулыбался - хорошие новости. Группа Вартманна продвигалась все дальше и дальше по опасной местности по размытым дорогам, через болота и редколесье. Куда бы они ни повернули, им везде попадались колонны противника.

Танки Вартманна прошли 50 километров. День клонился к закату. Внезапно радиосвязь оборвалась. Вдалеке на юге, на фоне вечернего неба можно было рассмотреть город - вне сомнения, Лубны, район, где действует 16-я танковая дивизия. До группы Вартманна доносился шум боя. По-видимому, они подошли к линии фронта на южном участке. Но где противник? Он впереди или же они могут ударить ему во фланг?

Сопровождавшие танкистов бронемашины разведки осторожно покатили по полю со стоявшими повсюду скирдами убранных колосьев - от одной к другой. Внезапно над головой появился самолет.

– Смотрите! Немецкий самолет-разведчик!

– Белую ракету! - скомандовал Вартманн. С шипением взметнулась в воздух белая ракета. Белые ракеты всегда означали: здесь немцы. Напряженный момент. Да, летчик заметил сигнал. Снизился. Сделал круг. Еще один.

– Он садится!

Вот уже машина катится по полю между скирдами. Противник недалеко. Но все в порядке. Смех. Рукопожатия.

Никто теперь не знает, как звали тех трех смелых летчиков. Они сообщили обер-лейтенанту Вартманну о ситуации на фронте: части 16-й танковой дивизии Клейста находились всего в десяти километрах. Через минуту-другую самолет вновь поднялся в воздух. Люди Вартманна провожали глазами машину, снизившуюся над широким оврагом.

– Танки - вперед!

Они шли и шли дальше. Через овраг.

Пехотинцы в защитной серой форме карабкались по склону.

– Белую ракету! - во второй раз за сегодня приказал Вартманн. Ответ пришел сразу - белая ракета. Раздались радостные крики солдат, размахивавших оружием. Это была 2-я рота инженерного батальона 16-й танковой дивизии, командовал ею обер-лейтенант Риншен. Офицеры пожали друг другу руки. Рукопожатие их означало, что в 210 километрах к востоку от Киева ловушка захлопнулась, хотя пока и чисто символически.

Радиостанция в штабе Моделя внезапно ожила.

– Связь восстановилась! - закричал радист и стал слушать. Через пять минут начальник оперативного отдела отдавал своему картографу приказ возле маленького синего озерца должна была появиться надпись: "14 сентября 1941 г., 18.20, соединение 1-й и 2-й танковых групп".

В саду вокруг штаба 2-го танкового полка, среди кустов и деревьев, стояли рядом хорошо замаскированные танки и бронетранспортеры с белой "G" и белой "K". В небе вспыхивали разрывы снарядов, грохотали пушки, выли минометные мины. Вот-вот должен был прозвенеть последний звонок перед заключительным актом сражения, которое закончилось самым крупномасштабным окружением в военной истории.

Уже на следующий день части 33-го танкового полка 9-й танковой дивизии, выдвинувшись в северном направлении по дороге к востоку от Сулы после захвата Миргорода, соединились с самыми передовыми частями 3-й танковой дивизии у Сенчаского моста. Теперь ловушка захлопнулась, и в ней оказались пятьдесят дивизий противника.

Еще предстояли яростные бои с окруженными армиями, а также с войсками, которые советское Верховное Главнокомандование бросило на выручку Буденному. Несколько раз создавались критические ситуации, особенно на растянутом восточном фланге Гудериана. 18 сентября около города Ромны атаковавшие 10-ю моторизованную дивизию и несколько батарей ПВО четыре русские дивизии оказались на расстоянии 900 метров от наблюдательного пункта Гудериана, оборудованного на вышке городской тюрьмы. Противника остановили с большим трудом.

В Путивле курсанты Харьковского военного училища с песнями шли в бой против 17-й танковой дивизии и мотопехотного полка "Великая Германия". Курсанты полегли все до последнего человека. Около Новгорода-Северского шесть советских дивизий при поддержке танковых частей ударили по закаленной в битвах 29-й моторизованной дивизии.

Но все напрасно. Атаки русских не были сосредоточены на одном участке и, создавая сложные и опасные ситуации для немцев, не могли изменить неизбежного. Нигде Красной Армии не удалось продавить 250-километровый фланг Гудериана.

19 сентября пехотинцы 6-й армии - точнее, дивизии из состава 29-го армейского корпуса - взяли Киев. К 26 сентября грандиозная битва завершилась. Пять советских армий были полностью разгромлены, а еще две серьезно потрепаны. Миллион солдат и офицеров погибли, получили ранения, рассеялись или попали в плен. Старого товарища по оружию Сталина, маршала Буденного, в прошлом унтер-офицера царской армии, на самолете вывезли из котла по приказу Верховного. Сталин не мог допустить, чтобы герой Революции и Гражданской войны угодил в руки немцев или погиб. Командование вновь перешло от Буденного к генерал-полковнику Кирпоносу. Последний погиб в бою вместе с начальником своего штаба, генерал-лейтенантом Тупиковым, во время попытки вырваться из кольца.

В численном выражении итоги сражений выглядят следующим образом: 665 000 военнопленных, 3718 артиллерийских орудий, 884 боевые бронированные машины и огромное количество другого вооружения. Только один танковый корпус, 48-й корпус генерала Кемпфа, три дивизии которого вели бои прямо в центре, взял в плен 109 097 человек - больше, чем было взято в плен после битвы под Танненбергом во время Первой мировой войны.

Подобных прецедентов история войны еще не знала - было уничтожено пять армий. Победу принесли мастерство высших командиров, управлявших действиями немецких войск, и стойкость боевых частей.

Это было грандиозное поражение Сталина. Когда Гудериан спросил Потапова, сорокалетнего командующего советской 5-й армией, взятого в плен солдатами истребительно-противотанковых частей дивизии Моделя, почему он не эвакуировал свои части с днепровской излучины, русский генерал ответил: "Командование фронта издало приказы об отводе войск. Мы фактически уже отходили на восток, когда из ставки Верховного - то есть Сталина - пришел приказ вернуться и принять бой в соответствии с лозунгом: "Ни шагу назад, держаться и, если придется, умереть".

Потапов говорил правду. 9 сентября Буденный издал приказы о подготовке к отступлению и просил Сталина согласиться на оставление Киева и излучины Днепра. Но диктатор потерял самообладание и отдал свой знаменитый приказ: ни шагу назад, биться насмерть.

Ни шагу назад! Биться насмерть! Приказ обошелся в миллион человек. Он стоил всей Украины. Теперь перед наступающими лежали открытые дороги в Крым и на Донбасс. Ошибка и упрямство Сталина повлекли за собой ужасные последствия - ужасные, но не фатальные. И все же, если посмотреть на события в ретроспективе, эта ошибка обернулась победой России. Быстрое развитие кампании, вера в то, что стратегическая внезапность принесла свои плоды, и в непобедимость германского оружия стали причиной сверхъестественной гордыни, которая ослепила Гитлера и привела к серии непоправимых ошибочных решений.

Первая крупная ошибка заключалась в том, что после победы под Киевом Гитлер пришел к убеждению о неспособности русских в дальнейшем оказывать серьезное сопротивление на юге. Поэтому он отдал приказ: "Нужно овладеть Донбассом и Доном до наступления зимы. Удар в индустриальное сердце Советского Союза должен быть нанесен быстро".

Гитлер спешил с захватом промышленного сердца СССР, чтобы заставить его биться для Германии.

Но если власть Сталина пошатнулась после сокрушительных ударов, выпавших на долю России в летней кампании, почему же было не ударить также и в политическое сердце? Почему бы не воспользоваться деморализацией в стане противника и нанести Красной империи coup de grace1 захватом Москвы? Почему бы не свалить ошеломленного, качающегося колосса еще одним мощным решительным ударом?

Поэтому в последний день битвы за Киев Гитлер приказал начать битву за Москву. Операция получила кодовое название "Тайфун". Днем "Д" стало 2 октября, целью - Москва. С громко бьющимися сердцами офицеры и солдаты на Восточном фронте слушали, как им зачитывают боевой приказ, изданный в ставке Гитлера:

– Последнее решительное сражение в этом году приведет к полному уничтожению противника. 7. Кодовое название "Тайфун" Икра для Черчилля - Таинственный город Брянск - Пройдена первая линия обороны Москвы - Мародеры на Садовом кольце - Остановленные грязью - Бои за Тулу и Калинин - Дневник русского лейтенанта - Совещание в Орше - Маршал Жуков приоткрывает завесу над советским блефом.

Мистеру Колвиллу не часто доводилось закрывать дверь спальни своего шефа, слыша несущиеся оттуда ругательства. Колвилл вернулся. Мистер Черчилль сидел в постели. Вокруг валялись утренние газеты. Перед премьером лежала открытая "Дейли экспресс".

В раздражении Черчилль накрыл страницу ладонью.

– Вы только посмотрите на это! - Он указал на официальное сообщение из Москвы. Прочитав текст, секретарь Черчилля лишился дара речи. Лорд Бивербрук, говорилось там, с 28 сентября находившийся в Москве в составе британско-американской делегации с целью подписать с Советским Союзом соглашение об оказании военной и экономической помощи для войны с Германией, велел одному из своих помощников потратить значительную сумму на икру для мистера Черчилля. - Какая мерзость! - рычал премьер. Колвилл знал, что Черчилль никого ни о чем подобном не просил.

В сентябре 1941 г. у Британии были иные проблемы - куда более серьезные. В Северной Африке Роммель осадил Тобрук и продвигался дальше на восток к Гальфайскому перевалу, угрожая Каиру.

Но не это самое плохое. Подводные лодки Гитлера развернули против англичан такую кампанию, что жизнь в Британии становилась все более и более трудной. Новая тактика немцев, действовавших теперь стаями и применявших более крупные подлодки, начинала сводить на нет успехи, достигнутые британцами летом. Битва в Атлантике полыхала с неослабевающей яростью. Только в сентябре "серые волки" Дёница пустили на дно кораблей общим водоизмещением 683 400 брутто регистровых тонн. Таким образом, общий тоннаж судов, потопленных с начала войны, достиг 13 700 000 т, что составляло половину тоннажа всего торгового флота Британии. При этом вновь спускаемые на воду суда могли возместить лишь 10 процентов потерь. Снабжение страны всем необходимым оказалось крайне затруднено. Большинство граждан считало, что им повезло, если удается получить на завтрак одно яйцо в воскресенье. И вот теперь в прессе говорится, что Бивербрук закупает фунтами дорогие деликатесы для премьер-министра, который ежедневно требует от народа самопожертвования - крови, пота и слез.

Все еще находясь в постели, Черчилль в жестких выражениях продиктовал телеграмму, предназначавшуюся для передачи Министерством иностранных дел его светлости в Москве. Секретарь посольства вручил Бивербруку послание, когда тот находился на встрече с Молотовым и Гарриманом.

Беседа с вызванным московским корреспондентом проходила на повышенных тонах, но результата не принесла. Корреспондент уперся. Он настаивал, что история подлинная. Почему он не мог написать правду? Разве такие вещи не есть нечто само собой разумеющееся среди власть предержащих? Бивербрук сдался. Черчилль икры не получил.

Все это происходило в Москве 30 сентября 1941 г. - в тот самый день казалось, что судьба столицы Сталина вот-вот решится. Уже отдавались команды и приказы, выводились на марш войска. Именно в тот день группа армий "Центр" генерал-фельдмаршала фон Бока сосредоточивала все свои силы для удара на Москву.

Москвичи ни о чем таком не подозревали. С тех пор как в середине июля германский блицкриг против советской столицы остановился за Смоленском на Ельненском выступе и на реке Вопь, ее жители привыкли к тому, что враг находится в 300 километрах. 300 километров казались вполне терпимым расстоянием. Угроза Москве далека. Пожар войны перекинулся на юг. Конечно, что-то там такое случилось под Киевом, но советское Верховное Главнокомандование в своей сводке от 30 сентября лаконично сообщало: "Наши войска держат упорную оборону по всему фронту". Затем говорилось о каких-то 560 немецких самолетах, будто бы сбитых за шесть последних дней. Фантастика. Все выглядело так, будто немцы проигрывают войну в воздухе и уже не способны продвигаться на суше.

– А что говорят о том, как дела в Ленинграде? - спросил Иван Иванович своего отца, когда 30 сентября вернулся со строительства оборонительных сооружений - рытья противотанковых рвов на северных подступах к Москве.

– Ничего не говорят, - ответил вахтер дома № 5 по Калужской улице.

– А что эти вруны на радио говорят о ситуации на юге, где живет дедушка?

– Говорят, что мы уничтожили много танков на Юго-Западном фронте. И еще о том, что наши отошли на заранее подготовленные позиции.

– А тут что? Тут-то как дела? Что-нибудь передавали по радио?

– Да. - Отец Ивана гордо кивнул. - Под Витебском наши партизаны взорвали много составов с фашистами. А еще они взорвали дорогу, так что дальше гитлеровцы не пройдут.

Иван Иванович покачал головой и пошел на кухню за хлебом. Отец слышал ворчание сына - оставленный кусок показался ему слишком маленьким.

– Есть еще щи, - окликнул сына отец.

Когда утром 30 сентября Иван Иванович Крыленков невесело хлебал жидкие щи в полуподвале дома на Калужской улице в Москве, примерно километрах в пятистах или что-то около того, поблизости от Глухова, что на севере Украины, сидевший в бронетранспортере лейтенант Лозе, командир 1-й роты 3-го стрелкового полка, поднял руку:

– Вперед!

И когда головные колонны 3-й танковой дивизии двинулись на восток от Глухова, вместе с ними пришли в движение 4-я танковая, 10-я мотопехотная дивизии и весь 24-й танковый корпус. Слева шли 17 и 18-я танковые и 29-я моторизованная дивизии 47-го танкового корпуса генерала Лемельзена. Позади - 48-й танковый корпус генерала Кемпфа, еще два пехотных корпуса (всего шесть дивизий) и 1-я кавалерийская дивизия для обеспечения прикрытия флангов (позднее). Так 2-я танковая группа вновь двинулась на север широким клином, острие которого было нацелено на Москву. Началась операция "Тайфун" - "последнее решительное сражение в этом году, которое приведет к полному уничтожению противника", как отозвался о ней Гитлер.

Три дня инициатива принадлежала генерал-полковнику Гудериану, чтобы в нужный момент в нужном месте он мог сыграть свою роль в великом наступлении. Смелый план строился на точном расчете, задача состояла в том, чтобы перехитрить Сталина и обойти главные силы русских на подступах к Москве. Это был, наверное, самый выверенный план за все время войны, и все в нем работало как часы.

Современная битва при Каннах раскладывалась на два этапа. Первый должен был начаться с прорыва на советском Западном фронте, на участке 9 и 4-й армий, к северу и югу от шоссе Смоленск-Москва. Двум танковым группам предстояло выдвинуться через брешь в обороне противника, при этом задача 3-й танковой группы заключалась в формировании северного, а 4-й танковой группы - южного клина для предстоявшего охвата вражеских частей. Клещи должны были сомкнуться на шоссе около Вязьмы, что привело бы к окружению советских войск прямо перед оборонительными рубежами города. Одновременно танковый корпус Гудериана нанесет удар с юго-запада, из района Глухова, с территории Северной Украины. Выйдя в глубокий тыл войск Еременко, корпус повернет на Брянск. Таким образом, в окружении очутятся три советские армии. Фаза вторая операции предусматривала преследование обращенного в бегство врага по широкому фронту силами всех трех танковых групп. Затем оставалось ударить на Москву и либо захватить город, либо полностью окружить его.

Под началом генерал-фельдмаршала фон Бока собирались значительные силы: три пехотных армии (9-я, 4-я и 2-я), две танковых группы группы армий "Центр" (2-я Гудериана и 3-я Гота), к которым добавлялась также 4-я танковая группа Гёпнера - ее пришлось перебросить с Ленинградского фронта для выполнения охватывающего маневра справа от шоссе Смоленск-Москва, тогда как 56-й танковый корпус укреплял левое крыло танковой группы Гота. Итак, для участия в операции были собраны четырнадцать танковых, восемь моторизованных дивизий, две моторизованные бригады и сорок шесть пехотных дивизий. Наступление поддерживали два воздушных флота. Армиям были приданы сильные части ПВО.

Превосходный план, вот только погоду разработчики не учли. Продержится ли она? Или польют дожди и дороги развезет прежде, чем войска дойдут до Москвы? В 1864 г. Мольтке писал: "Планируя операцию, нельзя выбирать погоду, но можно выбирать время года". Но самое подходящее для войны время прошло. Зима стучалась в двери, тем не менее Гитлер рискнул. Утром 30 сентября голоса танковых и противотанковых пушек возвестили о начале боев за Вязьму и Брянск - Канн Второй мировой войны, где было осуществлено самое блестящее окружение в военной истории.

Пехотинцы 3-й роты, подтянутой на передовую в качестве резерва, ехали на бронетранспортерах 1-й роты 3-го стрелкового полка, находившегося под началом полковника фон Мантойфеля. Зачем шагать, если можно ехать?

Лейтенант Лозе сидел в возглавлявшей колонну командирской машине 1-й роты.

– Берегись собак, Эйкмайер, - бросил он своему водителю.

– Собак, господин лейтенант? - удивленно переспросил ефрейтор.

– Почему? - не понял и пулеметчик, обер-ефрейтор Оштарек, и тоже посмотрел на лейтенанта с недоумением.

Лозе пожал плечами:

– Вчера в полку взяли трех русских пленных, при каждом была собака. На допросе они сказали, что служат в специальном московском подразделении, которое применяет собак с взрывчаткой против танков.

Оштарек хмыкнул:

– Я давно не слышал ничего более идиотского.

Лозе поднял руки к груди, как бы извиняясь:

– Я-то тут при чем? Командир полка лично предупредил об этом меня и капитана Пешке. Так или иначе, потом не говорите, что я вам ничего не сказал.

Машины шли через огромное поле. Слева застрочили русские пулеметы: первые советские позиции располагались на околице села. Грохот 37-мм противотанковых орудий смешался с треском пулеметов. Пехотинцы 3-й роты попрыгали на землю и стали продвигаться между бронетранспортерами. В избы крестьян полетели гранаты. Машина смяла плетень. Они наступали. Около церкви находились другие позиции русских, хорошо замаскированные. Немцы действовали осторожно.

Пулемет унтер-офицера Дрегера не позволял русским поднять головы из укрытия. Внезапно Эйкмайер заорал:

– Собака!

К ним прыжками приближался доберман с каким-то странным, похожим на седло предметом на спине. Прежде чем Оштарек успел развернуть свой пулемет, капитан Пешке с расстояния 30 метров снял пса из карабина. Собака сделала еще один прыжок и рухнула на землю.

– Смотрите! Еще одна! - тут же закричал обер-ефрейтор Мюллер. Овчарка, красивое животное, приближалась осторожно, рысцой. Оштарек дал очередь. Высоко. Собака поджала хвост, собираясь повернуть назад. Раздались голоса русских - они кричали на собаку, и та вновь продолжила путь к бронетранспортеру Лозе. Палили все, но попал в собаку только обер-ефрейтор Зайдингер, стрелявший из трофейной скорострельной винтовки, автоматический затвор которой работал на отводе газов.

– Предупредите всех об этих собаках по радиотелефону, Мюллер, приказал Лозе.

В наушниках раций машин зазвучало:

– Дора сто один всем. Берегитесь собак-мин…

Собаки-мины - так родился этот термин. Обозначение нового, вызывавшего много споров и пересудов советского оружия. На спине такие собаки несли две седельные сумки с взрывчаткой или противотанковыми минами. В качестве автоматического детонатора служил деревянный штырь сантиметров десять в длину. Собак специально натаскивали подлезать под танки. Если штырь наклонялся или ломался, происходил взрыв.

Удача улыбнулась 3-й танковой дивизии во время столкновений с четвероногими минами "московской пехотной роты". Не имело успеха советское оружие и на участке 7-й танковой дивизии. Но двумя днями позже 18-й танковой дивизии генерала Неринга повезло меньше. Танки подавили советские позиции в поле и противотанковые укрепления на восточной окраине Карачева. Части мотопехоты ворвались в город. 9-я рота 18-го танкового полка проложила себе путь к северным предместьям и вышла на огромное кукурузное поле. Наступающие заставили замолчать еще несколько противотанковых пушек. Противник больше не стрелял.

Командиры танков ждали в башнях. Только что прозвучал приказ ротного:

– Все ко мне, встать справа. Остановиться. Глушить моторы.

Захлопали открывающиеся люки. В этот момент танкисты увидели двух бегущих по полю овчарок с "седлами" на спине.

– Что это у них там на спинах? - в удивлении проговорил радист.

– Я думаю, сумки с донесениями. Или это санитарные собаки, предположил стрелок.

Первая собака поднырнула прямо под головной танк. Вспышка, приглушенный грохот, фонтаны грязи, клубы пыли, яркое пламя. Унтер-офицер Фогель первым понял, что происходит.

– Собака! - закричал он. - Собака!

Стрелок выхватил P-08 "Парабеллум" и выстрелил во вторую собаку. Промахнулся. Выстрелил снова. И опять мимо. Из танка № 914 дали автоматную очередь. Животное, словно споткнувшись, перелетело через голову. Когда люди подошли к овчарке, она еще дышала. Пистолетная пуля положила конец страданиям собаки.

В советских источниках ничего не пишут об этом дьявольском оружии собаках-минах. Но нет никакого сомнения, что они существовали и применялись, поскольку об этом говорится в дневниках солдат и офицеров из разных частей и соединений, например, 1-й и 7-й танковых дивизий. Из сведений, полученных на допросах проводников собак в 3-й танковой дивизии, удалось выяснить, что московская легкая пехотная рота располагала 108 такими собаками. В качестве учебных пособий использовались тракторы. Только под ними животным давали еду, при этом двигатели работали. Если собака не хотела лезть под трактор, то оставалась голодной. В бой их также пускали голодными в расчете на то, что голод заставит собак лезть под танки. Там вместо еды животных ждала смерть. Московская легкая пехотная рота не могла похвастаться особо успешным применением нового оружия. Редкие собаки оказывались способны вынести рев двигателя и лязг гусениц настоящего танка. Вероятно, поэтому собаки-мины не использовались на более поздних этапах войны, если не считать отдельных случаев применения их партизанами. Но вернемся к ситуации на фронте. Можно было ожидать, что наступление Гудериана на Брянск встретит серьезное сопротивление хорошо подготовленных к обороне частей противника. В конце концов генерал Еременко приступил к созданию рубежа не позднее 12 августа, сразу после разговора со Сталиным, когда атака казалась неминуемой.

По сей день маршал Еременко в своих мемуарах настаивает на том, что в конце августа Гудериан не смог бы прорвать оборону на Брянском фронте, а потому ничего, кроме как повернуть на юг, к Киеву, немцам не оставалось. Лисе-Гудериану было не достать гроздьев московского винограда, потому-то он и пошел на Киев. Странно, что теперь, когда прошло почти полтора месяца, цель для немцев оказалась более досягаемой. Смело и решительно Гудериан протянул к ней руку, ударив на Брянск - важный транспортный узел.

Даже во времена броска Гудериана на Украину, в августе, город Брянск представлял собой опасность для немецкого фланга. Русские военнопленные показывали, что там находился генерал Еременко со своим штабом и специальными штурмовыми частями. Было известно, что Брянск - ключевой пункт обороны Москвы. Вокруг города росли густые леса, подступы к нему защищали болотистые низины. Из него русские то и дело устраивали вылазки против оголенного фланга Гудериана. И теперь, когда немцы готовились нанести решающий удар по Москве из района Рославль-Смоленск, сосредоточенные в Брянске и вокруг него советские армии представляли собой огромную опасность для фланга танковой группы Гудериана. Устранение этой угрозы являлось таким же непременным залогом успеха генерального наступления на Москву, как и ликвидация главных сил прикрытия в районе Вязьмы.

Таково было тактическое значение двойной битвы за Вязьму и Брянск.

Ко всеобщему удивлению, атака Гудериана на оборонительные рубежи Еременко увенчалась успехом с первого захода. Прорыв произошел на участке советской 13-й армии.

Стояла прекрасная сухая осень. Дороги в зоне боевых действий 2-й танковой группы оставались вполне проходимыми. Головная часть 24-го танкового корпуса, 4-я танковая дивизия, помчалась вперед так, словно за ней гнались черти. Догоняя передовую колонну наступления - майор фон Юнгенфельдт вел ее уже к Дмитровск-Орловскому, - Гудериан встретился с командирами корпуса и 4-й танковой дивизии, генералами фрайгерром Гейром фон Швеппенбургом и фрайгерром фон Лангерманн-Эрленкампом. Возникал важный вопрос: следует ли продолжать продвижение с целью полного уничтожения советской 13-й армии, которая уже пришла в замешательство, или нужно остановиться, дать своим частям возможность перегруппироваться и пополнить запасы топлива? Оба генерала рекомендовали осторожный вариант: они получали донесения о том, что горючее кончается, а люди измотаны.

Немного позднее около пригорка с ветряной мельницей под Севском Гудериан встретился с полковником Эбербахом, командиром танковой бригады.

– Я слышал, вы вынуждены остановиться, Эбербах, - сказал Гудериан.

– Остановиться, господин генерал-полковник? - с удивлением спросил полковник и добавил сдержанно: - У нас все идет прекрасно, и будет ошибкой останавливаться теперь.

– А как дела с горючим, Эбербах? Мне сказали, что оно у вас кончается.

Эбербах засмеялся:

– У нас есть горючее, о котором не доложено в батальон.

Гудериан, знавший своих людей, тоже рассмеялся.

– Хорошо, тогда вперед, - сказал он.

В тот день танки 4-й танковой дивизии с боями прошли 130 километров. Советская 13-я армия полностью сдала позиции. Случилось то, что Еременко считал невозможным: в полдень 3 октября танки Эбербаха взяли город Орел, находившийся в 20 километрах за линией Брянского фронта. Заставы перед городом оказались настолько застигнутыми врасплох, что не сделали ни единого выстрела. Первой машиной, которую увидели немцы на своем пути, стал вовсе не танк, а трамвай с пассажирами. Те решили, что видят советских солдат, и начали радостно махать им из окон.

Положение на Брянском фронте для его командующего становилось все хуже и хуже. 17-я и 18-я танковые дивизии из 47-го танкового корпуса мчались к Карачеву, они перерезали дорогу Брянск-Орел позади штаб-квартиры Еременко. 5 октября 18-я танковая дивизия овладела Карачевым. Ловушка захлопнулась. Еременко понял, какая катастрофа нависла над его войсками. Он позвонил в Кремль и попросил разрешения прорываться. Но начальник генштаба Шапошников не захотел слышать об этом. Он велел Еременко ждать, и тот ждал.

Но танковые соединения Гудериана не ждали. Передовые части усиленного 39-го танкового полка майора Градля ударили на Брянск от Карачева - то есть с тыла, из точки, расположенной в 50 километрах от командного пункта Еременко. 6 октября 17-я танковая дивизия генерала фон Арнима сделала то, что не счел бы возможным даже завзятый оптимист: быстрым броском она захватила Брянск и мост через Десну. Брянск оказался в руках наступающих. Город, кишевший красноармейцами, город, где было полным-полно тяжелой артиллерии и частей НКВД, пал так непостижимо легко. Напрасно 100 000 бутылок "коктейля Молотова" ждали своего часа на складах. Напрасно издавались строгие приказы: не сдавать без боя ни одного дома. Один из важнейших железнодорожных узлов европейской части России уже принадлежал немцам. 2-я танковая группа Гудериана и 2-я армия, наступавшая с запада, соединились. Прикрытие к северу от Карачева обеспечивала 18-я танковая дивизия и находившийся в оперативном подчинении ее командования мотопехотный полк "Великая Германия". Дальше на юге, по обеим сторонам от Добрика, фланги корпуса прикрывала 29-я моторизованная дивизия. В ловушке оказались три советские армии - 3, 13 и 50-я. Было 6 октября.

Ночью выпал первый снег. На несколько часов вокруг стало белым-бело. Утром снег растаял. Дороги превратились в непролазные болота. На покрытом наледью шоссе стало можно кататься на коньках. Командование принял "генерал грязь". Но это уже не могло спасти сталинские армии в районе Вязьмы и Брянска. На приведение в порядок дорог немцы бросали целые пехотные дивизии. Солдаты трудились как одержимые для того только, чтобы не останавливалось продвижение вперед.

Севернее, вдоль трассы Смоленск-Москва, наступление также началось успешно. 4-я танковая группа Гёпнера пустила три танковых корпуса - 40, 46 и 57-й корпуса - через позиции советских войск к югу от шоссе в Рославле позади 2-й танковой дивизии. Они развернулись веером и своим левым флангом ударили на север в направлении автомобильной трассы.

6 октября головные части 10-й танковой дивизии находились всего в 17-18 километрах к юго-востоку от Вязьмы, где вели бои с отступавшими советскими войсками. Вязьменское сражение достигло апогея. Ночью красноармейцы несколько раз предпринимали попытки прорваться через кольцо. С наступлением темноты показалось, будто бескрайние леса вокруг ожили. Стреляли отовсюду. Рвались боеприпасы, полыхали скирды соломы. Взлетали в черное небо сигнальные ракеты, на несколько секунд высвечивая фрагменты зловещих сцен, разыгрывавшихся внизу. В районе было полным-полно отбившихся от своих частей красноармейцев. Передовому командному пункту 40-го танкового корпуса пришлось сражаться не за победу, а за жизнь. Где находилась линия фронта? Кто кого окружал? Когда наконец кончилась длинная ночь, в предрассветном мареве нового дня, 7 октября, попытался вырваться из кольца советский кавалерийский эскадрон. Позади шло несколько грузовиков с женщинами, военнослужащими Красной Армии. Пулеметчики 2-й танковой дивизии пресекли попытку прорыва. Пулеметчикам пришлось пережить неприятные минуты, когда кони и всадники падали на землю под длинными хлесткими очередями.

Утром 7 октября большая часть авангарда 10-й танковой дивизии генерала Фишера проложила себе путь через грязь и вышла в предместья Вязьмы, вскоре покончив с советским сопротивлением в пылавшем городе. У северной оконечности солдаты 2-го батальона 69-го стрелкового полка ползком добрались до брошенных русскими окопов. Головные части 40-го танкового корпуса генерала Штумме, а вслед за ними части 2-й танковой и 258-й пехотной дивизий выполнили задачи, стоявшие перед ними в первой фазе операции.

Южнее продвигались 11 и 15-я танковые дивизии, а также 252-я пехотная дивизия из состава 46-го танкового корпуса генерала фон Фитингхоффа. За ними, в свою очередь, следовали 20-я танковая дивизия, мотопехотная дивизия СС "Рейх" и 3-я моторизованная дивизия 57-го танкового корпуса генерала Кунтцена.

Два танковых корпуса Гота - 56 и 41-й - и 6-й пехотный корпус, осуществив прорыв на участке высоты к западу от Холма, к северу от Московского шоссе столкнулись с очень упорным сопротивлением противника, которое оказали им несколько хорошо окопавшихся пехотных дивизий русских, а также танковые бригады. Ввиду крайне неудобной местности, генерал-полковник Гот объединил танки 56-го танкового корпуса - в большинстве своем Т-III - в "танковую бригаду Колля", которая, продвигаясь по гати из уложенных в грязь бревен, после ожесточенных боев с противником прорвала советские позиции на реке Вопь. Следовавший позади 41-й танковый корпус обеспечивал прикрытие северного фланга атакой на Сычевку силами 1-й танковой и 36-й моторизованной дивизий.

Тем временем 6-я и 7-я танковые дивизии достигли неповрежденного моста через Днепр в Холме и тоже устремились к Вязьме. Вечером 6 октября закаленная в боях 7-я танковая дивизия - некогда находившаяся под командованием Роммеля и служившая ударной частью во французской кампании, вышла на Московское шоссе в тылу противника, повернувшись фронтом к западу уже в третий раз за пятнадцать недель. 7 октября танкисты Гота встретились с танкистами Гёпнера в Вязьме. Кольцо окружения вокруг шести советских армий, включавших в себя 55 дивизий, замкнулось.

Одновременно с прорывом к Вязьме оперативно-тактическая группа фон Мантойфеля смелым броском достигла Московского шоссе и перерезала его. Командующий армией генерал-фельдмаршал фон Браухич поздравил дивизию в следующих словах: "Я выражаю особую благодарность 7-й танковой дивизии, которая своим быстрым выдвижением к Вязьме уже в третий раз на протяжении кампании внесла важнейший вклад в окружение противника".

В то время под Брянском два корпуса Гудериана также захлопнули северный и южный капкан за тремя армиями (26 дивизиями) Еременко. Вновь наступили тяжелые времена для пехоты, которой приходилось сдерживать отчаянные попытки прорыва русских, пробивавших бреши в кольце, уничтожавших отдельные опорные пункты. Немалой заботой становились и пленные - под конец русские стали сдаваться целыми полками. Бои продолжались до 17 октября. Конечно, части и отдельные группы окруженных красноармейцев прорывались из котлов, особенно из южного - в Брянске. Удалось избежать плена и генералу Еременко с его штабом. Сам командующий получил серьезное ранение, и его пришлось эвакуировать по воздуху.

Великая битва завершилась. Закрылся занавес первого акта пьесы под названием "Операция "Тайфун". В плен попало 663 000 человека; 1242 танка и 5412 артиллерийских орудий были уничтожены или достались победителям в качестве трофеев всего через три недели после сражения за Киев, где немцы разгромили полдюжины советских армий из группировки Буденного и пленили более 665 000 советских военнослужащих. Теперь противник лишился огромного войскового контингента: девяти армий - от 70 до 80 дивизий и бригад оказались стертыми с лица земли на Центральном фронте.

Задача этих армии состояла в том, чтобы защитить Москву. Теперь израненные и деморализованные защитники столицы тащились в плен по непролазной грязи дорог. Москва лишилась и меча и щита. В обороне образовалась огромная брешь. Группа армий "Центр" получила свободу маневра для основной массы своих танковых и моторизованных соединений для захвата столицы империи Сталина. Теперь наступал момент дать старт второй фазе операции "Тайфун" - победоносным войскам ворваться в город на плечах бегущего противника, танкам собраться на Красной площади!

Они мчались вперед. Вернее, не мчались, а отчаянно продирались через грязь. Целым ротам приходилось вытаскивать застрявшие на раскисших дорогах грузовики. Мотоциклисты прилаживали к колесам своих машин импровизированные деревянные полозья и тащили мотоциклы волоком.

Майор Фогт, командовавший частями обеспечения 18-й танковой дивизии, находился на грани отчаяния. Как только русским удается передвигаться по таким дорогам? Фогт нашел ответ на свой вопрос, обратив внимание на маленьких крепких лошадок местной породы, которых использовали крестьяне, и на их легкие подводы. Он задействовал их для организации снабжения передовых частей, загружая центнер-другой груза на каждую. Получилось. Механизированные колонны вязли в грязи, а маленькие крестьянские телеги проходили по ней. Великая цель - Москва - удесятеряла силы людей. 13 октября пала Калуга, расположенная в 160 километрах к юго-западу от Москвы. 14 октября передовые части 1-й танковой дивизии Экингера овладели Калинином, что в 150 километрах на северо-запад от Москвы, перерезав железную дорогу Ленинград-Москва, и захватили мост через Волгу. Он стал единственным мостом через эту реку, который достался немцам целым и невредимым во время Второй мировой войны. Небольшой плацдарм, созданный на восточном берегу, удерживали 1-я танковая дивизия и 900-я моторизованная учебная бригада. Таким образом, краеугольные камни в 300-километровой "стене" первой линии обороны Москвы оказались выбитыми. Самым главным объектом этой линии являлся примерно 100-километровый рубеж, пересекающий автомобильную трассу между Бородином и Можайском. Здесь, в Бородино, в 100 километрах от Москвы, 14 октября занимала позиции мотопехотная дивизия СС "Рейх". Место это играло значительную роль в истории России. Тут в 1812 г. было положено начало разгрому армии Наполеона. Теперь же, в 1941 г., Сталин намеревался остановить здесь Гитлера, для чего поспешно бросил в бой лучшие силы - ударную часть из Сибири, 32-ю Сибирскую стрелковую дивизию из Владивостока, состоявшую из трех пехотных полков и двух танковых бригад, вновь укомплектованных танками T-34 и КВ-2. Сталин откровенно обнажал свои дальневосточные границы. Он мог это себе позволить, так как знал, что японцы на СССР не нападут. Япония готовилась нанести удар по американцам на Тихом океане. Сталин получил вернейшие сведения от своего разведчика, доктора Зорге, советника немецкого посла в Токио. Для Сталина Зорге значил больше, чем целая армия.

Под Бородином полки мотопехотной дивизии СС "Рейх" и "бригады Гауэншильда" из состава 10-й танковой дивизии с 7-м танковым полком, а также батальоном 90-го моторизованного артиллерийского полка и мотоциклетным батальоном из 10-й дивизии впервые померились силами с сибиряками - высокими, широкоплечими парнями в длинных шинелях, в меховых шапках и в валенках. Сибиряки располагали сильными частями ПВО и противотанковыми пушками, но самое главное - имели на вооружении большое количество 76-мм многоцелевых орудий. Они сражались стойко. Никогда не впадали в панику - не сдавали ни пяди земли без ожесточенной драки. Они убивали и умирали. Битва шла не на жизнь, а насмерть.

Русские применяли свои реактивные минометы, которые сами красноармейцы называли "Катюшами", а немцы "Сталинскими оргбнами". Они сеяли смерть и разрушения, превращая участки местности, куда попадали их снаряды, в выжженную землю. Кроме того, при Бородине танки T-34 применялись массированно. Поскольку 88-мм зенитных орудий не хватало, пехотинцам приходилось уничтожать T-34, используя подрывные заряды. Победа склонялась то на одну, то на другую сторону. Потери оказывались огромными, вплоть до того, что 3-й пехотный полк мотопехотной дивизии СС "Рейх" пришлось расформировать, а уцелевший личный состав перевести в состав полков "Дойчланд" и "Дер Фюрер". Вся артиллерия, имевшаяся в распоряжении танковой группы, была сосредоточена на этом участке и передана под командование командующего артиллерией 128-й дивизии, полковника Вайдлинга, который получил приказ пробить брешь в советской обороне для гренадеров войск СС, атаковавших противника с беззаветной отвагой. Сначала предстояло пробиться через огнеметные батареи с их дистанционным электрическим управлением. Затем наступал черед минных полей. Потом - колючей проволоки. После этого долговременных огневых точек. Опытные штурмовые команды подавили массированный заградительный огонь противовоздушных, противотанковых и минометных батарей и в ближнем бою отразили контратаку русских танков. Ад полыхал на земле. Над головами сражавшихся солдат проносились советские штурмовики. В клубящихся дымных облаках мелькали немецкие истребители из 8-го воздушного корпуса.

На перевязочных пунктах было не протолкнуться. Генерал-лейтенант Хауссер, командир мотопехотной дивизии СС "Рейх", получил тяжелое ранение. Ряд за рядом покрывали землю уже не способные сражаться солдаты - танкисты в черных комбинезонах, гренадеры в рваной полевой форме и военнослужащие войск СС в пятнистом камуфляже. Мертвые, тяжело раненные, обожженные или забитые до смерти. С обеих сторон воюющие зверели - все забыли слово "пощада".

Наконец наступающим удалось пробить брешь в сильных позициях сибиряков, и два пехотных полка из дивизии СС "Рейх" - "Дойчланд" и "Дер Фюрер" - пошли на прорыв. Стрелять времени не осталось - в ход пошли лопатки и винтовочные приклады. Немцы ударили на батареи сибиряков с тыла. Расчеты за брустверами и в орудийных окопах зениток, противотанковых пушек и пулеметов сражались насмерть, и все до единого человека полегли в рукопашной. Пехотным полкам 10-й танковой дивизии тоже приходилось нелегко. Они бились на полях, где за 130 лет до них шли в атаку солдаты Наполеона, штурмовали отчаянно оборонявших овраг у Семеновского русских. Все жертвы, все усилия сибиряков оказались напрасными.

32-я Сибирская стрелковая дивизия полегла на бородинских холмах. Ключевой узел первой линии обороны Москвы на Московском шоссе перестал существовать. 10-я танковая и дивизия "Рейх" продвигались по заснеженным полям к Москве. Тут они преодолели последнее сопротивление русских оперативно-тактических групп. 19 октября 1941 г. пал Можайск. Можайск страж, стоящий на вахте у самых врат Москвы! Всего 100 километрах по шоссе, которое вело из Можайска прямо в советскую столицу.

– Можайск взяли! - шептали друг другу на улице москвичи. - Можайск взяли. Германцы идут. Из труб кремлевских зданий поднимался густой дым - температура на улице опускалась до 30 градусов ниже нуля. Горели секретные документы, которые правительство не могло взять с собой.

Москвичи не могли поверить в то, что случилось. Всего полмесяца назад они верили в победу - американцы пообещали оказать Советскому Союзу помощь. 2 октября представитель Черчилля лорд Бивербрук и представитель Рузвельта мистер Гарриман подписали в Кремле протокол о направлении в Россию военных и других снабженческих грузов из Англии и США. Хотя Соединенные Штаты все еще сохраняли нейтралитет и не участвовали в войне, было заявлено о том, что три великие державы твердо намерены сотрудничать в борьбе против их общего врага, Германии. За первые десять месяцев с начала действия соглашения - с 1 октября - Британия и США пообещали поставить Советскому Союзу и поставили следующие виды техники: 3000 самолетов - на 2000 больше, чем имелось в распоряжении Люфтваффе на Восточном фронте по состоянию на 30 сентября, - 4000 танков - втрое больше, чем располагали все три немецкие танковые группы к 30 сентября, - и 30 000 автомобилей.

Но успеют ли все эти поставки в срок? Не получалось ли, что Гитлер вновь выигрывал гонку против западных держав, как он выиграл ее в Кремле в 1939 г.?

10 октября в московской гостинице "Националь" давали обед для дипломатов и журналистов. В меню входили блины, икра, щи, жаркое, пюре, тушеная морковь, шоколадный пудинг и кофе мокко. Поднимались тосты за Сталина, за оборону Москвы. И за победу. Именно в тот день Тимошенко освободили от командования и заменили человеком, которого тогда мало кто знал, - генералом армии Г.К.Жуковым. Он стал командующим Западным фронтом, генерал-лейтенанта В.Д.Соколовского назначили его начальником штаба, а член военного совета Н.A.Булганин стал начальником политотдела фронта.

Через пять дней, в 12.50 15 октября, министр иностранных дел Молотов принял посла США Стейнхардта, проинформировав его, что все правительство, за исключением Сталина, оставляет Москву и что дипкорпус эвакуируется в Куйбышев, в 840 километрах к востоку от Москвы. Каждому человеку разрешалось взять с собой столько багажа, сколько он мог унести.

Когда новость стала известна в городе, а особенно после того, как горожане узнали о том, что из Мавзолея на Красной площади убрали тело Ленина, в Москве вспыхнула паника.

– Немцы, немцы идут! - кричали люди. Те, кто жил на Можайском шоссе в Москве, напрягали слух - им все мерещился рев танковых моторов. Когда они появятся? Может, они уже тут? В те дни в Москве всякое казалось возможным.

У городов тоже есть нервы. И если напряжение становится невыносимым, они не выдерживают и сдаются. 19 октября 1941 г. нервы Москвы натянулись до предела. Повсюду носились тревожные слухи. Правительство бежало. Дипломатический корпус уехал из Москвы. Тело Ленина - мумифицированные останки отца русской революции - убрали, и где оно, никто не знает. Завершались все эти рассказы и разговоры словами: "Немцы уже под городом". Шепотом то один, то другой рассказчик добавлял: "Их танки могут войти сюда в любую минуту". Последнее особенно поражало население. Народ в одночасье лишился страха перед тайной полицией Сталина, милицией и органами безопасности. В очередях у булочных раздавались голоса озлобленных горожан: "Хватит, навоевались. Пора с этим кончать!"

И вот люди уже грабят первый магазин на Садовом кольце. Толпа захватила грузовик с консервами и, опустошив его, перевернула и подожгла. Бунт зрел в сердцах людей, бредущих в промозглом холоде улиц, мерзнущих в плохо отапливаемых квартирах, хлебающих пустые щи и грызущих горбушки черного хлеба. Власть Сталина зашаталась. Портрет вождя снимали со стены, некоторые уже сжигали свои партбилеты. Утром в почтовых ящиках появлялись наскоро нашлепанные на машинках листовки. "Смерть коммунистам!" говорилось в них. Содержались там и антисемитские лозунги. В ужасе взирали люди, получившие листовки, на напечатанный в них текст. Ужас охватывал мать Москву. Сердце Советского Союза стучало с перебоями. И все же небо не рухнуло.

Официальный летописец советской власти A.M.Самсонов так описывает ситуацию в своей книге "Великая битва под Москвой": "В городе распространялось тревожное настроение. Эвакуация промышленных предприятий, министерств, ведомств и учреждений шла с нарастающим темпом. В то время бывали отдельные случаи проявления гражданами пораженческих настроений. Находились люди, сеявшие панику, бросавшие работу и спешившие покинуть город. Попадались предатели, которые пользовались ситуацией, чтобы похищать социалистическую собственность и подрывать мощь Советского государства". Кремлевский диктатор ударил по столу железным кулаком. 20 октября он ввел в Москве чрезвычайное положение. Столицу объявили районом ведения боевых действий. Теперь жизнь города регулировал фронтовой закон.

Самсонов пишет: "Указом предписывалось немедленно передавать всех нарушителей порядка военному трибуналу, а всех провокаторов, шпионов и других врагов, призывающих к мятежу, расстреливать на месте". Так и делалось. Столица стала передовой. А ее жители фактически сделались солдатами. Еще 11 июля по указу Комитета обороны были созданы дивизии народного ополчения, насчитывавшие в своем составе 100 000 человек, набранных из числа городского населения и развернутых на западных подступах к Москве. Позднее в ходе зимней кампании немцы встречали части народного ополчения на всех критических участках Центрального фронта. Нередко солдаты народной армии сражались как фанатики - так случалось на Селигере, под Ржевом, Дорогобужем и Малоярославцем. Начиная с 1 октября, списки жителей вновь подверглись "причесыванию". К оружию были призваны еще 100 000 москвичей. Они проходили 110-часовую подготовку - то есть всего двадцатидневную - и отправлялись на фронт.

Между 13 и 17 октября Москва поставила под знамена войны еще двадцать пять отдельных рабочих батальонов - эти люди ходили на работу и несли службу в своих частях. Численность их достигала 11 700 человек, то есть равнялась дивизии. Их задействовали в основном на восточном берегу канала Москва-Волга. В то же время из резервистов с опытом военной службы были сформированы 1-я и 2-я Московские стрелковые дивизии, а двадцать батальонов самообороны, насчитывавшие 18 000 человек, направлялись на поддержание порядка в городе. Таким образом, в столице фактически шла тотальная мобилизация.

Все мужчины и все женщины впрягались в военную машину. На рытье оборонительных рубежей второй линии призвали и направили 40 000 юношей и девушек младшее семнадцати лет, организовав их в команды по принципу военных частей. Вместе с 500 000 женщин и стариков они трудились по три смены - работали день и ночь в нечеловеческих условиях на сооружении 100 километровых противотанковых рвов, 285 километровых заграждений из колючей проволоки и 8000 километровых окопов и траншей.

Однако к концу октября ни фанатизм партии, ни военно-полевые суды, ни казни не могли остановить процесса развала. Дезертиры грабили или занимали квартиры и дома эвакуированных. По улицам повсюду шатались раненые, сбежавшие из трудовых частей подростки и дети. Органам безопасности приходилось беспрестанно прочесывать подземные туннели, вокзалы и разрушенные бомбами кварталы. Казалось, Москве приходит конец. Эти суровые, но бесспорные факты описаны учителем деревенской школы Менделем Манном, польским евреем, бежавшим из Польши в Россию. Его книга "Врата Москвы", впервые вышедшая в Израиле и затем переведенная почти на все языки стран западного мира, называется романом, однако основана она на личном опыте автора.

В этой книге мы находим эпизод, описывающий типичную для Москвы конца октября 1941 г. ситуацию: "Из маленького переулка вывернули два раненых солдата. У одного из них, высокого и худого, рука была в гипсе, другой, полный коротышка, ловко передвигался на костылях. Его ранило в колено. Они вышли на середину практически безлюдной улицы и закричали:

– Немецкие танки уже на Калужской и на Песчаной! Они уже в городе! Они здесь! Спасайтесь, люди русские!

Патруль из шести вооруженных людей - троих милиционеров и троих работников НКВД - остановился у ворот и медленно попятился, пересекая Садовую. Они не обменялись и словом, только молча посмотрели друг на друга… Внезапно начали закрываться магазины. С грохотом опускались железные решетки. Двери подъездов домов распахивались, и оттуда выглядывали удивленные жильцы.

Оба раненых остановились на углу. Высокий указал куда-то здоровой рукой и закричал:

– Вот они, вот немцы!

Патрульные исчезли в темноте подъезда. Скоро эти шестеро появились вновь уже без шапок и без оружия. Они сняли милицейские петлицы со своих шинелей.

– Крысы бегут с тонущего корабля! - завизжала какая-то женщина. Пусть драпают! Их поймают!

Толпа постепенно превращалась в процессию, во главе которой шли двое раненых. Позади следовали несколько женщин, а за ними все остальные.

Какие-то мальчишки в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет - дети, работавшие на фабриках, - выходили из переулков и, выкрикивая какие-то насмешки, присоединялись к растущей толпе. Вдруг один мужчина развернул кусок белой ткани и поднял его над головой, точно знамя. В центре его чернела свастика.

Толпа попятилась и остановилась как вкопанная.

– Смерть коммунякам! - завопил человек с флагом. - Бей жидов!

Тишина воцарилась под серым московским небом. Негнущимся полотнищем страха небеса опускались на плечи людей.

– Войне конец!

– Будь благословенна, Святая дева, матерь Божья!

Автоматы патрульных сотрудников НКВД положили конец ужасной сцене. И немцы не пришли. Почему? Ведь они же шли по Можайскому шоссе в предместьях Москвы - были всего в получасе езды от города. Где они были? И правда, где?" Подполковник Вагнер расстелил карту на ящике из-под ручных гранат. Офицеры инженерно-саперного батальона 19-й танковой дивизии собрались вокруг командира.

– Здесь, - Вагнер указал на точку на карте, - здесь Малоярославец, в девятнадцати километрах впереди. Тут наши танки должны быть завтра. А вот Подольск, это в тридцати четырех километрах от Москвы. Задача дивизии овладеть им на следующей неделе. - Вагнер поднял глаза от карты и посмотрел на подчиненных. - Поэтому мы должны прорваться через эти чертовы доты, что перед нами, и открыть путь бронетехнике. Танки не могут пройти по раскисшим полям, а пехотинцам, что продвинулись вперед к югу от дороги, нужны боеприпасы и все прочее.

Было 16 октября. Совещание Вагнер проводил поблизости от Ильинского ключевого пункта первой линии обороны Москвы. Позиции тут удерживали курсанты Подольского военного училища. 19-я танковая дивизия из Нижней Саксонии застряла перед советскими дотами, где немцам противостояли будущие офицеры - молодые фанатики-коммунисты. Бомбы пикировщиков не могли уничтожить доты. Не лучше получалось это и у артиллеристов. Поэтому в дело предстояло вступить саперам Вагнера.

Штурмовая группа с двумя огнеметами и подрывными зарядами осторожно просачивалась на ровную заболоченную местность перед позициями русских. Воронки от бомб и снарядов помогали саперам прятаться, а артиллерия яростно била по дотам. Под прикрытием огня саперам удалось подобраться вплотную к бетонным сооружениям.

Снаряд разорвался слишком близко. Унтер-офицер Трипп, возглавлявший отделение инженерного батальона 19-й танковой дивизии, поднял ракетницу. В небо взлетела белая ракета - условный сигнал, означавший: мы достигли цели. Пушки разом замолчали.

– Пошли!

Огнеметы изрыгнули длинные струи горючей жидкости, поливая ею два дота в середине и справа. С ревом ворвалось в амбразуры пламя. Все потонуло в черном дыму. Русские не могли надеяться выстрелить из автоматов или бросить гранаты. Дот слева немцы обстреливали из автоматов, стараясь попасть в амбразуру, а тем временем ефрейтор Фогель забрался на крышу. Он сверху бросил заряд взрывчатки в амбразуру и спрыгнул назад. Раздался грохот взрыва, полыхнуло пламя, повалил черный дым.

С вторым препятствием немцы покончили аналогичным способом. Но тут из бетонного хода, соединявшего доты, вдруг застрочил пулемет, скосивший огнеметчиков справа. Трипп побежал к ходу сообщения слева и открыл огонь из автомата. Русские подняли руки, только один комиссар продолжал бросать гранату за гранатой, пока его не настигла очередь.

Они пустили еще одну ракету - белую. Пехотинцы далеко позади повеселели:

– Получилось!

Стена под Ильинским была пробита.

Вперед по очищенному пути на Малоярославец пошел 27-й танковый полк подполковника Томале вместе с 2-м дивизионом 19-го артиллерийского полка и батареей 88-мм зенитных орудий. Во главе следовала 1-я рота обер-лейтенанта фон Вертерна. Роты 74-го стрелкового полка двигались по обеим сторонам шоссе. До Москвы оставалось 100 километров.

Реку Протва наступающие перешли без затруднений. Они продолжали продвижение. Целью их стал Верабый на реке Истья.

Мост оказался невзорванным. Переправу отчаянно защищал расчет советской противотанковой пушки.

"Огонь из всех видов оружия и перейти реку", - радировал фон Вертерн командирам подразделений, входившим в его полк. Лейтенант Ранге командовал головным танком. Водитель Курт Вигманн слышал приказ подполковника и не нуждался в указаниях. Он включил передачу и повел машину вперед.

Они почти уже достигли цели, когда броню их машины пробил снаряд советской противотанковой пушки, расположившейся на крутом берегу слева. Последовал удар, и танк наполнился дымом.

– Покинуть машину! - приказал лейтенант Ранге. Они все сумели выбраться из танка и спрыгнули в ров. Оттуда экипаж видел, как прямым попаданием русские подбили второй танк, который запылал как факел. Выскочить смог только командир. Через мост, развернув башню на 10 часов и ведя огонь, шла третья машина. Советскую противотанковую пушку накрыло прямым попаданием. Под огнем русской артиллерии, бившей с опушки леса, мост пересек тягач с 88-мм зенитным орудием. Расчет вывел его на позицию и начал стрелять по батареям противника. Пока все шло хорошо.

Несмотря на яростное сопротивление противника, 1-я рота Вертерна удерживала плацдарм. Со стороны русских действовали курсанты офицерского училища, сражавшиеся с невероятной отвагой. Вновь и вновь они атаковали немецкие танки на ближней дистанции.

Подполковник Томале переправил через мост все имевшиеся под рукой подразделения из состава своего 27-го танкового полка. Он оторвался от дивизии на 40 километров и должен был удерживать Истьинский плацдарм до подхода ее главных сил. Боевой группе Томале удалось справиться с задачей. К ночи немцы одолели русские рубежи, возведенные в спешке за последние несколько дней, но обороняемые сильными частями противотанковой и полевой артиллерии.

Командир 19-й танковой дивизии, генерал-лейтенант фон Кнобельсдорфф, посетил головные подразделения.

– Мы не должны позволить русским окопаться вновь, - сказал он. - Не останавливаться. Следующая цель - Нара.

Река Нара служила вторым и, по всей видимости, последним рубежом обороны на подступах к Москве.

Моросил дождь. Было холодно. Дороги становились все более труднопроходимыми. Техника вставала. Все чаще раздавались крики: "Русские танки!" T-34 на своих широких гусеницах быстро катились с холмов. Конструкция этих машин идеально подходила для езды по грязи и снегу. Немцам они наносили огромный ущерб. Часто лишь в самый последний момент удавалось спасти ситуацию, подтянув 88-мм зенитные орудия и задействовав их в качестве средств ПТО. Но, невзирая ни на что, мотоциклетные части и танки 19-й танковой дивизии добрались до Нары. Несмотря на губительный огонь советских минометных батарей, саперный батальон в рекордные сроки в темноте навел понтонную переправу, и наступающие перешли на другую сторону реки. Удастся ли превратить ручеек наступления в бурный поток?

Неожиданным броском танкисты захватили высоты к востоку от Нары.

– Получилось! - шло радостное известие от одного солдата к другому. Через реку был переброшен 59-й стрелковый полк 20-й танковой дивизии, временно подчиненный 19-й танковой дивизии. Все теперь зависело от того, как быстро наступающим удастся достигнуть автомагистрали и преодолеть серьезный заградительный рубеж между Горками и Никольским. Тогда дорога в Кремль будет открыта.

Несмотря на состояние дорог, 98-я пехотная дивизия продвигалась форсированным маршем. У Детчино немцам пришлось пробиваться через хитроумно устроенные оборонительные позиции из линий дотов, выстроенных глубокими эшелонами. Защищали эти позиции монгольские и сибирские дивизии. Эти люди не сдавались в плен, потому что им сказали, что немцы сначала отрежут им уши, а потом пристрелят. Пять дней полыхало ожесточенное сражение. Немецкие батальоны несли тяжелые потери. Численность личного состава 282-го, 289-го и 290-го пехотных полков значительно сократилась; большинство батальонных и ротных командиров погибло или получило ранения. Саперный батальон потерял 100 человек. Но великая цель - Москва - подгоняла людей, хотя они и находились на крайней степени утомления. Кроме всего прочего, зарядили дожди, всех донимали холод и вши. До сих пор не прибыло зимнее обмундирование. И все же сознание того, что они ведут решительный и решающий бой, гнало солдат вперед. Они отдавали последние и самые последние остатки своих сил.

23 октября 290-й пехотный полк перешел Нару в Тарутине, южнее автомагистрали. Дивизии тотчас же повернули к северу, чтобы оказать поддержку 19-й танковой дивизии в деле зачистки Московского шоссе.

1 и 2-й батальоны (289-го пехотного полка) под командованием подполковника фон Бозе и капитана Штрёляйна штурмовали поросшие густыми зарослями леса высоты поблизости от Горок. Русские немедленно контратаковали и вытеснили 289-й полк с захваченных им позиций. Сражение продолжалось и на следующий день. Каждый сантиметр территории приходилось завоевывать в кровопролитных рукопашных схватках. В итоге наступающим осталось до шоссе всего 200 метров.

Обер-лейтенант Эммерт, исполняющий обязанности командира 1-го батальона 282-го пехотного полка, лично возглавил атаку 1-й роты. Командир ее, лейтенант Бауэр, погиб на месте. Слева и справа падали сраженные пулями и осколками солдаты. С огромным трудом наступающие добрались до зданий Горок и залегли. Русские отступили. Конечно, немцы находились пока только в южной части города, однако на сей раз за спиной у них остался последний рубеж обороны Москвы. До нее от Горок оставалось только 65 километров.

– Шестьдесят пять километров - это как от Нюрнберга до Бамберга, заметил лейтенант Фрай, командир истребительно-противотанковой части из дивизиона 198-й дивизии. Самому ему, правда, довелось пройти всего три. Его похоронили около Горок, в Кусолеве.

Наступление на Москву являлось, по сути дела, битвой за дороги. Летом они служили жизненно важными для армии артериями, по которым поступали боеприпасы и снабженческие грузы. Но теперь с наступлением зимней грязи, когда все проселки, не говоря уж о бездорожье, превратились в непролазное месиво, от дорог зависели не только поставки всего необходимого для передовых частей, но сами действия танкистов и пехоты. Для наступающих непогода становилась серьезной помехой, зато она играла на руку обороняющимся. Обойти прикрывавшие перекрестки доты и дзоты удавалось все реже. Их приходилось брать, атакуя в лоб. Поэтому битва за Москву становилась битвой за каждый перекресток на пути к ней.

Одной из такого рода транспортных развязок являлись Горки на реке Нара, а также Наро-Фоминск на железной дороге Смоленск-Калуга-Москва. Следующим стало Крымское, расположенное между Московским шоссе и издревле знаменитым почтовым трактом.

Другими форпостами служили Звенигород, Истра, Дмитров, Тула и Калинин, которые все вместе образовывали широкий полукруг на подступах к столице Сталина.

Эти населенные пункты представляли собой ключевые точки второго рубежа советской системы обороны Москвы; позади, окруженная многочисленными линиями коммуникаций, точно паук в паутине пряталась Красная столица.

Свыше шестидесяти немецких дивизий вели ожесточенные и кровопролитные бои за Москву. Соединения насчитывали в среднем от 5000 до 10 000 человек. Каждая из дивизий заслуживает отдельного упоминания, но нам под силу проследить тяжкий, полный человеческих трагедий путь лишь немногих из них. Они так близко подошли к цели, что, казалось, она уже на расстоянии вытянутой руки. Они видели башни Кремля, стояли на автобусных остановках в пригородах. Одно подразделение подошло к Москве на расстояние восьми километров, а в начале декабря 1941 г. его танкисты прогревали моторы всего в 15-29 километрах от Кремля.

Они продолжали идти вперед, пехотинцы 78-й пехотной дивизии, по изрытой заполненными водой воронками дороге от Вязьмы к Москве. Шел дождь, потом он сменился снегопадом. В животах солдат урчало - полевые кухни застряли в грязи где-то далеко позади. Форма насквозь промокла и покрылась грязью. Все уже забыли о стремительных прорывах летней кампании. Как давно это было! Казалось, прошла вечность. Они наступали и наступали все лето и всю осень, а теперь входили в зиму с ее заморозками и грязью.

В то время как 78-я дивизия нескончаемой колонной продвигалась по правой стороне шоссе, роты 87-й пехотной дивизии шли по левой. Середина оставалась свободной и предназначалась для тех, кто ехал или шел в обратном направлении.

К югу от автомагистрали между Юхновым и Гжатском по плохой дороге наступала 197-я пехотная дивизия. В воскресенье 19 октября, когда падавший с неба дождь сменялся снегом, а снег дождем, часть преодолела 1500 километров пути. 1500 километров пешком!

Капитана Кюпперса, командира 1-го дивизиона 229-го артиллерийского полка, серьезно беспокоили темпы продвижения его части. Дорогу, по которой следовал дивизион, развезло до невозможности, и лошади с трудом тащили орудия через это нескончаемое месиво грязи. С разрешения возглавлявшего колонну подполковника Рюдерера капитан приказал своим свернуть на пересекавшуюся с главной дорогу из Юхнова в Гжатск, с тем чтобы выйти на шоссе. Командир дивизиона рассчитывал, что так сумеет ускорить продвижение.

Артиллеристы добрались до автомагистрали. Но того, что они увидели, они никак не ожидали: забитое техникой шоссе покрывали заполненные водой воронки. На что тут было рассчитывать Кюпперсу с его батареями на гужевой тяге? На участке от Гжатска до Можайска застряли от 2000 до 3000 единиц различной техники.

Узрев столь печальную картину, артиллеристы 197-й пехотной дивизии со всей поспешностью постарались вернуться обратно - прямо в грязь. Скорость их продвижения, равнявшая летом 45 километрам в день, теперь часто падала до полутора километров и никогда не превышала пяти километров в день. Когда наступала ночь, истощенные боями, измученные переходами, покрытые грязью и вшами, голодные и смертельно усталые, они жались к печам в жалких крестьянских избушках в маленьких деревеньках. На улице лошади объедали жухлую замерзшую солому с крыш. Внутри солдаты сушили свою форму, и если кто-то из них спрашивал: "Кто-нибудь знает, где мы?", то получал по-солдатски прямой и грубый ответ: "В самой заднице матушки Европы!" Утром они вновь шли на восток, день за днем, вперед, все время вперед за моторизованными дивизиями - к Москве.

К началу второй половины октября первый рубеж обороны Москвы был прорван повсюду на широком фронте от Калуги до Калинина. Немецкие дивизии наступали, атакуя вторую и последнюю линию обороны столицы СССР по трем главным направлениям - по дорогам из Малоярославца, из Наро-Фоминска и из Можайска. Второй рубеж обороны проходил с юга на север, начиная от Тулы к Серпухову, затем по реке Нара через Наро-Фоминск к озерам у автомагистрали, потом по долине Москвы-реки через Звенигород, Истру, Истринское водохранилище и Клин к Московскому морю к юго-востоку от Калинина.

Оборонительная линия в действительности не являлась линией, а представляла собой систему укрепленных рубежей значительной глубины. Более того, с запада от линии обороны русские максимально укрепили все автодорожные развязки и железнодорожные станции, даже те, которые располагались на значительном удалении. Вглубь же противотанковые заграждения - рвы, "ежи" и надолбы - эшелонами протянулись вплоть до городской черты столицы. От самых границ до Красной площади наступающих ждали баррикады, огневые точки, танковые ловушки и замаскированная бронетехника.

К концу октября казалось, что Москва обречена. На севере в бывшем районе боевых действий 3-й танковой группы Гота, а ныне - 3-й танковой армии под командованием генерала Рейнгардта, тюрингско-гессенская 1-я танковая дивизия сумела форсировать Волгу в Калинине и продвигалась в восточном направлении. Оперативно-тактическая группа Гейдебранда вместе с приданной ей 900-й учебной бригадой смелым броском по шоссе на Торжок достигла Медного и блокировала автомобильные и железную дороги с севера. Правда, через несколько дней ожесточенных боев со свежими сибирскими танковыми частями оперативно-тактическая группа была вынуждена отступить к предместьям Калинина. Яростно контратакуя, русские старались отбить у немцев краеугольный камень обороны Москвы на Верхней Волге. Все попытки оказались тщетными. Части 6-й танковой дивизии, 14 и 36-й моторизованных дивизий, а позднее также 129-й пехотной дивизии общими усилиями сумели удержать жизненно важный плацдарм. Закрепиться на нем и консолидировать там свои силы немцам помог 41-й танковый корпус, которым теперь командовал генерал Модель. Тем не менее основной натиск немецкого наступления отмечался по обеим сторонам Московского шоссе. Самые ожесточенные бои здесь шли в полосе действий 40-го танкового корпуса генерала Штумме. 10-я танковая дивизия из состава этого корпуса овладела Шелковкой, важной и сильно укрепленной автотранспортной развязкой, и через Москву-реку выдвинулась в район севернее Рузы. Задача корпуса заключалась в том, чтобы нанести удар по Москве с северо-запада силами пехотной дивизии СС "Рейх" и 10-й танковой дивизии. 10-й танковой предстояло выйти к Красной площади первой.

Она была остановлена в 80 километрах от Москвы, но не русскими, а грязью. Снабжение дивизии генерала Фишера осуществлялось по пятнадцатикилометровой гати - настоящей дороге из положенных на раскисшую почву бревен. По обеим сторонам гати стояли вросшие в грязь грузовики, тягачи, пушки и танки. Пехотинцы, саперы, солдаты истребительно-противотанко вых частей закреплялись в лесах и в деревнях. В баках танков не осталось горючего. Артиллеристы получали всего по дюжине снарядов на орудие в день. А русские беспрестанно атаковали на своих T-34, которые сохраняли маневренность даже на слабых грунтах. 10-я танковая увязла в болоте и медленно истекала кровью. Уцелевшие помнят и по сей день проклинают села Проковское и Скирминово.

Солдаты сидели в крестьянских избах и в отчаянье молили Бога, чтобы земля высохла и они могли возобновить продвижение. Но морозы в том году запаздывали. А дивизия тем не менее теряла последние силы. Когда генерал-майор Фишер доложил о том, какова действительная численность боеспособных солдат и годной к применению техники в его части своему корпусному командиру, генерал Штумме воскликнул:

– Боже мой! Да у вас всего лишь усиленный дозор разведки.

В сорока пяти километрах к югу от 40-го танкового корпуса 78-я пехотная дивизия, которая также вбила 30-километровый клин во вражескую оборону, наступая от Рузы по дороге Звенигород-Москва, подошла вплотную ко второму рубежу обороны Москвы. Ведя трудные бои с противником в лесах, пробиваясь через оборонительные рубежи, солдаты - в особенности военнослужащие 195 и 215-го полков - проявляли сверхъестественные чудеса храбрости, мужества и отваги. Им удалось захватить плацдарм к западу от Локотни, примерно в 65 километрах от Москвы.

Но и тут грязь остановила продвижение. Немцы с нетерпением ждали, когда подморозит.

Южнее шоссе, в зоне боевых действий 4-й армии Клюге, наступление поначалу развивалось самым наилучшим образом. 7 и 292-я пехотные дивизии овладели районом Крюково, перед самыми рубежами второй линии обороны Москвы. Немцы предприняли атаку на укрепления противника и… увязли в грязи. Пришлось отказать от попытки штурмовать главные позиции врага по реке Нара.

Что же, сама природа выступила против немецких войск? И нигде нельзя было добиться успеха? О нет, кое-где все же можно. 258-й пехотной и 3-й моторизованной дивизиям повезло больше других. Благодаря отчаянному броску, осуществленному 2-м батальоном (479-го пехотного полка) майора Любке, 258-й дивизии 22 октября удалось овладеть Наро-Фоминском на главной магистрали Рославль-Москва. Таким образом, вторая линия обороны Москвы была прорвана в 69 километрах от города.

22 октября к югу от Наро-Фоминска 29-й мотопехотный полк 3-й моторизованной дивизии форсировал Нару, создав плацдарм шириной одиннадцать километров.

– Дела опять пошли! - говорили солдаты друг другу. - Мы снова идем вперед!

Да, они снова шли вперед. 8-й мотопехотный полк, действовавший совместно с 29-м, не только отразил все контратаки русских, но сам в ответ контратаковал и уничтожил сильную оперативно-тактическую группу русских, взяв в плен 1700 военнослужащих противника, включая 52 офицера. Они служили в батальонах, набранных в Москве, в частях народного ополчения; среди них было немало украинцев. Многие кричали: "Война капут!" Позднее они выдавали немцам комиссаров и политруков, которые, сдаваясь в плен, сорвали знаки различия с формы.

Еще на 30 километров южнее 98-й пехотной дивизии также удалось преодолеть главное препятствие на своем пути - сильно укрепленный рубеж на реке Нара. На восточном берегу дивизия развернулась в северном направлении, чтобы совместно с 19-й танковой дивизией очистить большой автодорожный мост в Горках на шоссе, ведущем к Подольску и Москве.

19-я танковая дивизия из Нижней Саксонии форсировала реку севернее Горок - как уже говорилось, - и ее 27-й танковый полк успешно отразил все советские контратаки. С захватом Наро-Фоминска и переходом немцев через Нару выше и ниже Горок последние рубежи обороны к юго-западу от Москвы оказались прорванными в трех местах. Дамба, возведенная потом, кровью и слезами полумиллиона женщин, стариков и подростков, вот-вот перестанет сдерживать поток германского наступления.

Что, если дамба рухнет? Москвичи очень боялись, что так и произойдет. Но в тот момент, когда им казалось, что немецкие танки, которых уже больше почти ничто не могло остановить, ворвутся в их город, на помощь жителям столицы пришла погода. Дождь превратил землю в болото - непроходимое болото. Генерал-фельдмаршалу фон Боку пришлось уступить победу трясине. Он приказал войскам остановиться и ждать, пока земля затвердеет, чтобы войска могли продолжать движение. Если бы у немцев нашлось 5000 путеукладчиков с такими же широкими, как у T-34, гусеницами, Москва пала бы к их ногам. А где же находился Гудериан, возглавлявший несколько успешных предприятий группы армий "Центр"? Где находилось острие наступления его закаленных в боях дивизий?

Его танковая группа была повышена в ранге до танковой армии - 2-й танковой армии, численность которой была доведена до 12 1/2 дивизий. Армия Гудериана образовывала южный фланг группы армий "Центр", а задача ее заключалась в том, чтобы наступать на Тульском направлении и закрыть подходы к Москве с юга. Главное командование вновь строило планы с учетом способности Гудериана вести молниеносные атаки и рассчитывало на то, что ему удастся блокировать Красную столицу с юго-запада. Началось все благополучно.

30 сентября 24-й танковый корпус выдвинулся на северо-восток силами 3 и 4-й танковых дивизий, находившихся в авангарде наступления. На следующий день части Гудериана достигли Севска, при этом головные подразделения прошли не менее 130 километров. 3 октября в результате стремительного броска 4-й танковой дивизии пал Орел. К 5 октября немцам удалось расширить береговой плацдарм на другом берегу Оки к северу от Орла.

Тем временем 3-я танковая дивизия оставила позади главную дорогу с целью наступать на север. После ночного перехода в немыслимой пурге дивизия форсировала реку Цон и продолжала стремительно продвигаться в заданном направлении. Пал Болхов - в плен угодило 800 красноармейцев. К середине октября части 3 и 4-й танковых дивизий с пехотным полком "Великая Германия" были готовы ударить через реку Сужа северо-западнее Мценска. Немцы перешли реку 23 октября и энергично преследовали обращенные в бегство русские войска. Была взята Чернь - всего в 90 километрах от Тулы. Но затем и тут грязь взяла бразды правления в свои руки.

Дорога на Тулу не годилась для тяжелой техники. Покрытие не выдерживало. Заполненные водой и грязью воронки, ямы и выбоины превратили шоссе в размытую и ни на что не похожую тропу. Грузовики со снабженческими грузами застревали в пути. Топливо не приходило. Баки пустели, и продвижение тормозилось. В результате у русских появлялось время сжигать и взрывать мосты, минировать дороги. Приходилось укладывать в грязь миллионы кубометров бревен и досок, чтобы возвести гати и пустить по ним колонны снабжения к оторвавшейся голове наступления.

Но Гудериан не мог допустить поражения от сил природы и принял вполне характерное для него решение: он объединил бронетехнику 24-го корпуса, части 75-го артиллерийского полка и 3-й стрелковый полк, а также пехотный полк "Великая Германия" в авангардное соединение под началом энергичного полковника Эбербаха и приказал им забыть обо всем, нигде не останавливаться и взять Тулу.

Оперативно-тактическая группа Эбербаха вгрызалась в оборону противника, скользила по грязи и тараном пробивалась вперед. Повсюду, где немцы встречали сопротивление русских, в небе появлялись пикировщики "Штука", они с воем пикировали на вражеские позиции, после чего на штурм шли танкисты и гренадеры Эбербаха. Мценск был взят. Пала Чернь. 29 октября острие наступления находилось в пяти километрах от Тулы, индустриального центра с трехсоттысячным населением.

Русские сильно укрепили южные подступы к Москве, установив на последнем рубеже противотанковые и зенитные орудия. Причина вполне понятна: когда Гудериан проследует Тулу, Москва окажется с запада от него, в результате чего столица Сталина будет зажата в тиски. Древний город оружейников Тула располагался в 160 километрах от столицы, а потому в каком-то смысле являлся пригородом Москвы. Русские прекрасно это осознавали. Гудериан - тоже. Понимал это и Эбербах. Тула должна была пасть. Тула являла собой как бы половину Москвы и тоже служила своего рода символом. В Туле даже был свой собственный кремль.

Во 2-й роте пехотного полка "Великая Германия" осталось 60 человек. Шестьдесят из ста пятидесяти. Но лейтенант фон Оппен изо всех сил стремился добраться до города.

– Вперед, ребята! - подгонял он своих солдат, сдвигая назад каску. Вперед!

Таким образом, 2-я рота полка "Великая Германия" являла собой авангард всей танковой армии Гудериана. Солдатам нравилась подобная мысль. Дела у роты шли совсем неплохо. Перед ними в сумерках октябрьского вечера лежала Тула. Над городом поднимались клубы пыли и дыма. С гранатами, пистолетами и лопатками в руках солдаты прокладывали себе путь через позиции противника.

Русские ловили гранаты и швыряли их обратно.

– Не бросайте сразу, выжидайте, чтобы взрывались в воздухе! - завопил унтер-офицер. Сработало. Немцы вышли к южным окраинам городской промышленной зоны. Русские откатывались, но Эбербах не хотел рисковать.

– Всем остановиться, - приказал он по рации. Затем он лично посетил передовую и успокоил страсти в ворчащей роте: - Мы возьмем свою добычу завтра утром. Завтра утром. В пять тридцать.

Со всей пунктуальностью наутро полковник Эбербах вновь прибыл на позиции. Он лично провел рекогносцировку. Перебегая от дома к дому в маленьком рабочем районе, он посетил 2 и 3-ю роты и поговорил с солдатами.

– Вон там за складом пиломатериалов находится передовой укрепленный пункт русских, - доложил лейтенант фон Оппен. - А вот в том здании из красного кирпича, вероятно это казарма, полным-полно противотанковых пушек, минометов и снайперов.

Эбербах кивнул. Находившийся рядом командир полка "Великая Германия", полковник Гёрнляйн, посмотрел на циферблат часов и сказал только:

– Пять тридцать.

Куртуазность и излишняя обходительность были тут совершенно ни к чему. Они показались бы совершенно неуместными среди этих людей, лица которых поросли многодневной щетиной, а форма пропиталась грязью. В облепленных комьями земли ботинках, в кителях, карманы которых раздувались от ручных гранат и запасных магазинов, они жались к стенам и дверям зданий, держа сигареты так, чтобы русские не могли засечь их по огонькам.

Лейтенант забычковал сигарету, извлек из кобуры P-08 "Парабеллум" и взвел курок.

– Пошли! - прозвучали негромкие слова долгожданной команды. Кто-то откашлялся. Кто-то задел обо что-то футляром противогаза. Они начали движение. Один за другим солдаты 2-й роты продвигались через сады рабочего района. На правом фланге с ними соединился взвод 4-й (пулеметной) роты.

Фон Оппен бросил взгляд в их направлении. Словно бы надеялся увидеть там своего друга, обер-лейтенанта Генерта. Его не могло быть там. В конце концов 17 октября Оппен присутствовал при похоронах товарища. Все происходило в роще возле ручья около Карачева.

Командир 4-й роты лейтенант Генерт стал первым в полку "Великая Германия", кто получил "Рыцарский крест". Генерту было двадцать семь, когда в ночь на 14 октября пуля из винтовки затаившегося на дереве советского снайпера вонзилась ему в живот. Генерт был типичным воспитанником Берлинского гвардейского училища. На Ельненском выступе он сдерживал бесчисленные атаки двух советских дивизий всего лишь с одной пулеметной и одной пехотной ротами и с частями из состава полка "Великая Германия". Под непрекращавшимся артобстрелом он с непоколебимым спокойствием отдавал приказы, несмотря на то что трижды получил ранения в руку и в ноги.

Когда ночью 14 октября известие о его гибели распространилось по батальону, имело место некое сверхъестественное явление, которое старые солдаты называют "превращение в зомби". Внезапно огонь русских утратил для них свою прежнюю ярость. Мысль о том, что эта война так жестока, так несправедлива к людям, если погибают такие, как Генерт, или его товарищи обер-лейтенант Дайес, лейтенант Лемп, лейтенант Бауманн, лейтенант Эрманн и унтер-офицеры Шнайдер и Ионассон, а также многие и многие другие, превращала солдат в фаталистов, и они сражались, забывая о смерти. Им удалось отразить советскую атаку и устранить угрозу, прикрыв открывшийся фланг пехотного полка "Великая Германия".

Тем временем лейтенант фон Оппен со своей передовой группой приблизился к складу пиломатериалов. Слева, оттуда, где проходила дорога, доносился звук танковых двигателей. Передовые артиллерийские наблюдатели двигались вместе с пулеметным взводом. Дальше вправо в серых предрассветных сумерках виднелись построенные эшелонами цепи 3-го батальона. И вот заговорил первый русский "Максим". Солдаты поспешили попрятаться от огня. Вдруг разом война открыла все шлюзы: загрохотали пушки, засвистели мины, застрекотали автоматы. Каждый метр становился ареной, где испытывалось солдатское мужество. Маленькие группы бойцов собирались у каждого дома.

Не все сразу! Вот стремительной перебежкой пошел первый. За ним второй, а затем уже остальные. Теперь укрытием им стал служить следующий дом. Впереди всегда шли сорвиголовы и опытные бойцы. Они медленно, но верно продвигались от одного здания к другому, пока в итоге не подошли к последнему дому в квартале. Перед ними лежало метров двести открытой местности. Далее находился широкий противотанковый ров, а примерно в трехстах метрах за ним большое строение из красного кирпича.

Один за другим солдаты перебежками пересекли открытое пространство. Добежав до противотанкового рва, они попрыгали в него. Из кирпичного здания беспрестанно стреляли. Если бы они могли сделать хоть что-то с этим строением. Но ров не позволял пройти танкам. Осколок снаряда перебил провод телефона, и передовые наблюдатели не имели возможности навести огонь батарей на цель.

Уцелевший личный состав 2-й роты не мог высунуться из противотанкового рва. 3-я рота находилась слева, на другой стороне дороги перед кирпичным домом. Любого, кто поднимал голову, моментально снимал русский снайпер из своей самозарядной винтовки. Потери убитыми росли. Все чаще раздавались возгласы: "Санитара! Санитара!" Наконец артиллеристы, несмотря на острую нехватку боеприпасов, смогли пристрелять свои гаубицы к злополучному строению. 3-я рота, устремившись на штурм, овладела зданием. Однако тут же угодила под убийственный пулеметный и минометный огонь, который вел противник из многоквартирных домов на окраине города. Немцам пришлось срочно искать себе укрытие.

3-й батальон также не мог продвинуться.

– Если бы только мы сумели добраться вон до того сарая, мы смогли бы ударить на это чертово кирпичное здание с фланга, - руссуждая вслух, произнес унтер-офицер Вихманн.

Трое бойцов расчета крупнокалиберного пулемета закивали.

– Ну что ж, тогда вперед, - сказал Вихманн. Он вскочил и перебежками помчался через открытое пространство к сараю. Тридцать метров. Уже пятьдесят. Русские начала стрелять. Пулеметный расчет, тяжело дыша, спешил следом за унтер-офицером. Осталось всего несколько шагов - меньше полудюжины. Вихманн споткнулся и упал, тяжело раненный в живот. Он умер не сразу, а позднее, уже по дороге в полевой госпиталь. Но солдаты с пулеметом выполнили задачу. Они собрали его и принялись поливать свинцом окна в красном кирпичном здании.

2-й роте удалось продвинуться на 50 метров, но затем она вновь оказалась прижатой к земле. 30 октября, когда зашло солнце, стало очевидным, что атака на Тулу застопорилась. Наступление на Москву потеряло темп. Не хватало бронетехники, не хватало артиллерии, не хватало гренадерских батальонов.

Прочие соединения 24-го танкового корпуса также не могли продвинуться. Танки Эбербаха были остановлены на дороге перед мощными противотанковыми заграждениями русских. Бронетранспортеры 3-й танковой дивизии, 1-й роты 3-го стрелкового полка и истребительно-противотанковая часть майора Пранка вели бои с новенькими T-34. Огневая дуэль продолжалась до поздней ночи.

Таким образом, 29 октября 1941 г. бронированному острию наступления 24-го танкового корпуса - частям под командованием полковника Эбербаха пришлось остановиться в пяти километрах от Тулы. Попытка с ходу овладеть этим важным городом провалилась ввиду сильного противотанкового и зенитного противодействия, мощи обороны противника и, как следствие, больших потерь со стороны наступающих. 30 октября в результате более тщательно подготовленной атаки, осуществленной силами 3 и 4-й танковых дивизий и пехотного полка "Великая Германия", немцам также не удалось достигнуть сколь-либо заметного успеха. Правда, 3-я танковая дивизия генерал-майора Брайта кое в чем преуспела, сумев немного потеснить противника на своем участке. Но личный состав части совершенно выдохся, а из-за ужасного состояния дорог возникли чрезвычайные трудности со снабжением. Попробовали сбрасывать боеприпасы и горючее с самолетов, летавших на высоте 5-10 метров, но и это не стало решением проблемы. В большинстве своем взрывоопасные грузы взлетали на воздух при ударе о землю. Рейды Люфтваффе также не достигли цели из-за кольца ПВО, опоясывавшего Тулу. По состоянию на 31 октября 3-я танковая дивизия на подступах к Туле располагала всего 40 танками - 40 из 150, имевшихся в наличии изначально. Итак, наступление 3-й танковой дивизии Брайта у южной окраины Тулы тоже остановилось.

Русские обороняли Тулу с яростью отчаяния. Они бросали в бой все силы, использовали все имеющиеся средства, с тем чтобы сдержать натиск Гудериана. Здесь противник впервые задействовал крупные силы реактивных минометов, "Катюш", или "Сталинских оргбнов".

Поредевшие немецкие части оказались просто не в состоянии продолжать наступление. Вся материальная часть находилась в крайней степени износа, а люди испытывали нужду во всем, голодали. Головные части 43-го пехотного корпуса генерала Хайнрици - по словам самого командира корпуса, докладывавшего обстановку генерал-полковнику Гудериану, - не получали хлеба в течение последних восьми дней. Артиллеристам 24-го танкового корпуса приходилось сокращать количество выстрелов, поскольку боеприпасы застревали на размытых дорогах. Солдаты замерзали, терпели голод, баки танков и бронемашин пустели, у всех кончались снаряды и патроны. Тулу спасло не мужество русских, не мощь и неприступность их оборонительных сооружений, а перебои со снабжением у немцев.

Генерал Дж.Ф.С.Фуллер, один из наиболее авторитетных англосаксонских военных историков, подтверждает данную точку зрения в своей книге, посвященной Второй мировой войне. Среди прочего он говорит: "По всей вероятности, в большей степени Москву спасло не сопротивление русских, каким бы упорным оно ни было, не погода, сковывавшая действия Люфтваффе, а тот факт, что немецкая техника застряла в грязи по всему фронту".

Не лучше обстояли дела и у пехотинцев 2-й танковой армии. Вот что рассказывается об этом в боевом журнале 112-й пехотной дивизии: "22 октября 1941 г. началось продвижение, в ходе которого 112-й пехотной дивизии пришлось преодолевать наибольшие трудности, когда-либо выпадавшие на ее долю. Хотя у дивизии имелся значительный опыт ведения боевых действий в условиях плохих дорог, но то, с чем она столкнулась теперь, не походило ни на что известное прежде. Просто нет слов, чтобы по достоинству описать раскисшие лесные тропы, заболоченные участки местности и липкую глину. 26 октября 1941 г., когда авангард дивизии достиг участка Оки около Уткина, картина выглядела следующим образом: вся техника беспомощно стояла на приколе. Та, что не застряла в грязи, не могла двигаться из-за нехватки топлива. Пехотные полки растягивались в бесконечные колонны, тяжелое снаряжение приходилось тащить вручную. В артиллерийских частях складывалась особенно трудная ситуация - то и дело приходилось бросать орудия. Не могло и речи идти о нормализации поставок продовольствия, подвоза фуража для лошадей и горючего для техники. Поэтому было принято решение объединить весь моторный транспорт дивизии истребительно-противотанковый дивизион, все четырнадцать рот, тяжелую роту 121-го разведывательного батальона и подразделения связи 112-го батальона связи - под командованием майора Вильдхагена, который постепенно сосредоточил их в Низине, а затем перебросил в Орел; с главными силами дивизии эти части соединились не ранее начала декабря. С 26 по 30 октября 1941 г. к западу от Оки была объявлена остановка, с тем чтобы собрать части и в то же время построить мост через Оку в Игнатьево. Трудности со снабжением удалось отчасти преодолеть потому, что солдаты научились сами добывать себе пропитание. На пути продвижения обнаруживались большие запасы овса для лошадей, хотя обычно части второго и третьего эшелона наступления испытывали бульшие трудности с получением всего необходимого, чем передовые. Повара полевых кухонь в дополнение к мясу, картофелю и иногда капусте использовали местные овощные культуры. Наибольшую проблему представлял хлеб. Местный русских хлеб был слишком грубым и вызывал у солдат желудочно-кишечные проблемы. По этой причине во многих батальонах создавали так называемые хлебные наряды - специальные группы солдат, двигавшиеся впереди колонны и реквизировавшие всю муку для выпечки своего хлеба. Постепенно в этом вопросе дела менялись к лучшему. Позднее, уже к востоку от Оки, приморозило, и ситуация с дорогами тоже стала не такой ужасной, но, с другой стороны, местность здесь оказалась сильно изрезанной глубокими оврагами, преодолевать которые уставшие лошади могли лишь с большим трудом.

5 ноября 1941 г. дивизия наконец достигла шоссе Плавск-Тула; офицеры штаба ехали верхом. Ввиду крайне сложных условий - отвратительного состояния дорог и погоды - продвижение требовало от личного состава огромных усилий, о чем особо говорилось в обращении генерал-полковника Гудериана, высказавшего похвалу в адрес 2-й танковой армии.

Моторизованные и танковые части танковой армии почти в полном составе остались позади на раскисших дорогах, так что наступление велось исключительно силами пехотных дивизий.

Только наступление заморозков позволило моторизованным частям возобновить продвижение". Приведенный выше отчет отражает вполне типичную ситуацию, сложившуюся для пехотных дивизий к концу октября 1941 г. на Центральном фронте.

Перед полуночью 31 октября санитары подбирали убитых и раненых уже на окраине Тулы. Командиры взводов формировали дозоры, подгоняли солдат.

– Держаться! - звучал приказ. - Держаться, пока наступление не возобновится!

Никто и не подозревал, что, прежде чем это случится, пройдет еще три недели.

В северной точке обороны Москвы, в Калинине, на плацдарме, созданном 41-м танковым корпусом на другой стороне Волги, дивизии и оперативно-тактические группы 3-й танковой армии генерала Рейнгардта тоже столкнулись с трудностями. 18 октября 1941 г. генерал-лейтенант Масленников вновь и вновь бросал сибирские батальоны своей 39-й армии, усиленные большим количеством артиллерийских и минометных батарей, а также танками, в бой против передовых частей усиленной немецкой 1-й танковой дивизии, которые продвигались через Волгу на север по дороге на Торжок. 19 октября танковая боевая группа Гейдебранда - усиленная 1-я стрелковая бригада оказалась вынуждена сдать частично разрушенный мост через Волгу в Медном, и теперь Масленников старался захватить важный авто- и железнодорожный узел самого Калинина.

Красные комиссары создавали "заградительные отряды", задача которых состояла в том, чтобы стрелять в передовые шеренги советских солдат, если те обратятся в бегство.

На северо-западной окраине города также шли ожесточенные бои. Вновь и вновь русские пересекали Волгу, либо с целью отбить железнодорожный мост, либо для того, чтобы перерезать линии снабжения, связывавшие 41-й танковый корпус с Калинином, дороги из Старицы и Латошина к береговому плацдарму на Волге. Не раз ситуацию удавалось спасти, в критический момент бросив в бой последние резервы. То было безжалостное испытание сил. В нескольких случаях немцев выручал только 8-й авиакорпус генерала фрайгерра фон Рихтгофена, его пикирующие бомбардировщики "Штука" наносили удары по скоплениям русской бронетехники и минометным батареям.

129-я пехотная и 36-я моторизованная дивизии - последняя усиленная моторизованной учебной бригадой - обороняли северную и юго-восточную части города. Находившаяся между ними 1-я танковая дивизия удерживала участок Волги с двумя мостами в северо-западном районе. 73-й самоходный артиллерийский полк, личный состав которого происходил из Веймара, Эрфурта и Гамбурга-Вандсбека, находился на южном берегу Волги, обеспечивая поддержку отчаянно сражавшимся танкистам и пехоте и вместе с несколькими дивизионами армейской артиллерии подавляя русские батареи на северной окраине города.

Дивизии генерала Моделя на Верхней Волге удерживали завоеванные позиции, но были слишком слабы, чтобы продолжать развивать наступление в северном направлении с целью, как планировалось, соединиться с дивизиями группы армий "Север", наступавшими через Валдайскую возвышенность. Солдаты устали от постоянных упорных боев, численный состав батальонов 1-го и 11-го танковых полков, а также танкового батальона специального назначения 101-й дивизии значительно сократился, а пехотинцы с гренадерами обнаруживали, что утраченное ими тяжелое вооружение больше не возмещается. В этом смысле грязь побеждала и в битве за Калинин. Наступление группы армий "Центр" постепенно выдыхалось. Соединениям 3-й танковой армии также приказали остановить продвижение и ждать, когда их нагонят пехотинцы 9-й армии.

– Ждите морозов!

Они ждали. Все больше и больше крестов появлялось на военном кладбище за церковью с южной стороны автомобильного моста через Волгу. 20 октября в последний путь туда отправился первый человек в 1-й танковой дивизии, которому присудили высокую награду - дубовые листья к "Рыцарскому кресту", майор доктор Иозеф Экингер. Уроженец Штирии, он командовал батальоном 113-го стрелкового полка, когда в результате смелого броска 14 октября немцам удалось захватить целыми оба моста через Волгу.

По всему почти 1000-километровому фронту группы армий "Центр" повторялась картина, уже знакомая немцам по Туле и Калинину в ноябре 1941 г.

Не лучше обстояли дела и у армий, наступавших на Москву в лоб, - 4-й танковой группы и 4-й армии. Журнал боевых действий одной пехотной дивизии, действующей на этом направлении, дает ясное представление о том, что происходило там в последние десять дней октября.

25 октября 195-й пехотный полк 78-й пехотной дивизии в Рузе получил приказ захватить Звенигород - укрепленный пункт второго рубежа обороны Москвы. Когда 2-й батальон вышел из леса, окружавшего Воронцово, он угодил под плотный огонь с высот по обеим сторонам Панова. Быстро сменив диспозицию, батальон атаковал, уничтожил три орудия, захватил счетверенную пулеметную установку и три гвардейских миномета, а с наступлением темноты овладел Пановом. Ночью батальон продвигался через густой лес в направлении Кривошейнo. 27 октября весь полк двинулся из Кривошейнo через Апальчино к Локотне. Он натолкнулся на огонь с линии дотов, которые, вне сомнения, имели целью прикрывать подходы к дороге Руза-Звенигород-Москва. Русские упорно сопротивлялись. Разгорелся ожесточенный бой, в который включились и танки. Несмотря на это, немецким войскам удалось вечером взять Апальчино и Колюбакино.

В ночь с 27 на 28 октября после того, как русская пехота при поддержке танков пошла в контратаку с юга, завязались жаркие бои за обладание двумя этими селами. В сражении с немецкой стороны участвовали все батальоны полка и все приданные ему штурмовые орудия. Ввиду ситуации, сложившейся на южном фланге, - особенно у 7-го корпуса, находившегося непосредственно справа, - пришлось отказаться от дальнейшего продвижения. Но поскольку захват Локотни с ее господствующими высотами являлся жизненно необходимым как исходной позиции для последующего броска вперед, солдаты получили приказ взять село. В результате 29 октября им пришлось вести с противником ожесточенную схватку за его позиции в лесу к западу от Локотни. Овладеть селом оказалось невозможно. Поэтому дальнейшие атаки также пришлось отменить. Дивизия перегруппировалась и заняла оборону по линии от Осакова через Колюбакино к Апальчину. В полосе действий 9-го корпуса враг был очень силен. Как и во всех прочих местах, здесь ждали начала холодов.

Дивизии стояли на приколе вдоль дорог и на них, утопая по горло в грязи. Линии коммуникаций были не просто опасно растянутыми, они едва действовали. Стремительные германские дивизии, привыкшие вести молниеносную войну, стали медлительными и неповоротливыми - почти такими же медлительными и неповоротливыми, как армия Наполеона в 1812 г. Первое, что сделали немцы, - постарались решить проблему поставок всего необходимого, переключившись на использование местного транспорта. Затем они преобразовали свои ослабленные части в меньшие по размеру, но более подвижные формирования. Так, танки 41-го танкового корпуса были перегруппированы в "боевые подразделения", которые пришли на смену ранее существовавшим двум-трем батальонам с восемью-двенадцатью ротами на полк, а оставшийся личный состав восьми пехотных рот реорганизовали в три роты дивизионного стрелкового батальона на бронетранспортерах. Разведывательные и мотоциклетные батальоны были сведены и разделены на новые батальоны, а команды разведки на бронеавтомобилях собраны в единую роту, поставленную непосредственно в подчинение командира дивизии. Так командиры боевых частей пытались разрешать возникающие трудности. Все надеялись, что Главное командование отреагирует на изменение ситуации на фронтах и примет соответствующие меры. Но ставка фюрера находилась далеко, очень далеко - за много сотен километров в тылу, в Растенбурге, в Восточной Пруссии.

Со своей стороны, советское Верховное Главнокомандование старалось максимально использовать тот факт, что ему приходилось вести войну буквально на пороге Москвы. Оно имело преимущество, так как действовало на внутренних операционных линиях. Сидя в Кремле, Сталин мог перебрасывать прибывавшие в столицу из восточной части империи войска и технику туда, куда ему было нужно, - с одного участка на другой, туда, где потребность в них в данный момент становилась наибольшей. В результате как только немецкие боевые группы где-либо прорывали рубежи советской обороны, то тотчас же оказывались перед лицом превосходящих сил противника, обладавшего сильным тактическим танковым резервом. Однако боевой дух советских соединений находился на низком уровне. Если не считать дальневосточных и гвардейских сибирских да еще нескольких кавалерийских дивизий, русские солдаты на передовой линии обороны Москвы мало походили на несгибаемых героев, изображаемых советскими военными историками.

Приведенный ниже отрывок взят из дневника советского лейтенанта, имя которого не будет названо, с тем чтобы не навредить его родителям или детям. Он погиб в районе Тулы 12 ноября. А 31 октября сделал следующую запись: "В ночь с 30 на 31-е мы пересекли шоссе Орел-Тула в районе Горбачева-Плавска и достигли села Федоровка. Еще до того, как мы перешли дорогу, случаи дезертирства достигли невероятного количества. Заместитель командира, лейтенант Алапорцев, и другие, самовольно взяв несколько офицерских лошадей, включая и мою, поскакали в обратном направлении - на ликероводочный завод. И это лучшие из офицеров! Я схватил грипп, чувствую ужасную слабость, у меня кружится голова и ломит виски. В нашем батальоне дезертировало 80 процентов личного состава, в том числе и казавшиеся надежными солдаты 3-го взвода. Они уходят в села, бросают оружие и обмундирование и одеваются во что попало. В деревнях насильно ликвидируются колхозы, народ делит лошадей, упряжь. Из амбаров растаскивают зерно, разбирают между собой семена. Повсюду только и говорят, что войне теперь все равно конец, а после нее никаких колхозов больше не будет". Так выглядела реальная картина. Все напоминало боксерский матч, где у обоих противников не осталось уже сил на удар. Измотанные, изнывающие от нехватки всего самого необходимого, немецкие части на передовой уже не могли нанести решающего удара шатающемуся красному колоссу.

– Эх, если б ударил мороз! - говорили солдаты. - Если бы только дороги вновь стали проходимыми!

Если бы только…

Мороз ударил в ночь с 6 на 7 ноября. По всему фронту группы армий "Центр" внезапно наступила зима. Пришел тот самый небольшой и такой желанный морозец, сковавший грязь и давший технике возможность двигаться вперед. По "загоравшим" у дорог войскам прокатился вздох облегчения. Да, у них не было зимнего обмундирования - многие еще носили летнюю форму, - но наконец-то кончалась эта ужасная грязь.

Артиллеристы вытаскивали пушки из замерзшей земли, повсеместно ломая колеса и оси лафетов. Ну и что в конце-то концов? Возобновились поставки того, о чем уже почти забыли, вернулось все, что так "греет" солдата на передовой: сигареты, письма из дома и спиртное. Появились запчасти, и танки стали возвращаться в строй, один за другим выходя из передвижных полевых мастерских. На передовую потекли патроны, снаряды, гранаты и мины. Потихоньку вновь начала крутиться машина войны. Вернулась надежда, что Москву все же удастся взять.

Нет нужды говорить - для того чтобы сделать это, последний удар надлежало нанести немедленно. Главное командование сухопутных войск настаивало на безотлагательных действиях. Командующий группой армий "Центр", генерал-фельдмаршал фон Бок, в равной мере беспокоился о скорейшем принятии решения о возобновлении боевых операций. Но войска были настолько измотаны, что нуждались в передышке. Поэтому первые дни стали особо напряженными днями для частей тылового обеспечения. На грузовиках, на санях, на телегах они доставляли все необходимое на передовую. Для фронта делалось все, даже больше. Случались несколько странные вещи, причем такие, которые сильно раздражали солдат на передовой. Каких-то высокопоставленных тыловых начальников осенила, вне сомнения, достойная похвалы мысль поставлять на Восточный фронт все самое лучшее и одновременно поддержать виноторговлю Франции. В результате в Россию из Парижа прибыло два товарных состава с превосходным красным вином. В бутылках. Целые поезда с вином вместо боеприпасов! Одному Богу ведомо, кто благословлял эту затею. Так или иначе, когда ценный груз прибыл в Юхнов, в район дислокации 4-й армии, термометр показывал 25 градусов мороза. В вагонах грузчики обнаружили глыбы красного льда с прилипшими к ним осколками стекла.

– Замороженный глинтвейн вместо зимнего обмундирования, - ворчали солдаты. Бывший тогда начальником штаба 4-й армии генерал Блюментритт уверял, что никогда прежде не видел солдат в такой ярости. 12 ноября термометр опустился на 15-градусную отметку. 13 ноября показывал 20 градусов. На аэродроме в Орше в тот день царила особая суета. Самолет Гальдера из Растенбурга и машины с высокопоставленными офицерами из штабов групп армий и командующими армиями прибывали одни за другими: генерал-полковник Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, созвал на секретное совещание начальников штабов групп армий и всех армий, действующих на Восточном фронте.

Тема, которую предстояло обсудить участникам встречи, выражалась в следующем: как правильно поступить? Нужно ли дивизиям окопаться, встать на зимние квартиры и дожидаться наступления весны? Или же наступление главным образом наступление на Москву - следует продолжить, несмотря на зиму?

Совещание в Орше имеет важнейшее значение в истории Второй мировой войны. Пожалуй, тут можно поискать ответа на вопрос, не дающий покоя историкам и по сей день: "Кто в конечном счете ответственен за возобновление печальной памяти зимнего наступления?"

Гитлер? Или Генеральный штаб? Или - это самая свежая и самая сенсационная теория - то был коварный ход Сталина, который с помощью скормленной немецкой разведке дезинформации соблазнил Гитлера идеей возобновления наступательных действий и, таким образом, завлек в ловушку? Теория любопытная, а основание, положенное в ее фундамент, не так просто разрушить.

В своей книге "Советские маршалы дают ответ" Кирилл Калинов, офицер Генштаба Советской Армии, сбежавший на Запад из Берлина в 1949 г., а ранее, во время Второй мировой войны, работавший в советском Генеральном штабе, приводит интересное высказывание Жукова (хотя, правда, и без прямой ссылки). Согласно Калинову, маршал Жуков в 1949 г. будто бы сказал во время выступления: "Немецкая оценка количества уничтоженных ими советских войск выражалась фантастической цифрой - 330 дивизий. Поэтому они не предполагали, что в нашем распоряжении могут находиться свежие резервы, и соответственно рассчитывали встретить лишь части рабочего ополчения, наскоро сколоченные в Москве. Это была главная причина, почему Гитлер пошел на риск и начал решительное наступление на нашу столицу.

В связи с этим я должен открыть некоторые подробности, ранее остававшиеся тайной. Сведения о будто бы уничтоженных 330 дивизиях намеренно поступили от нас в Германию через военного атташе одной нейтральной страны, который, как мы знали, находился в связях с германской военной разведкой. Наша задача заключалась в том, чтобы поддержать Гитлера в споре с его генштабом. Как нам было известно, генералы советовали поступить так, как поступали немцы в 1914 г., - закрепиться на позициях и встать на зимние квартиры.

Нам было выгодно, чтобы немцы не отказались от своих планов в отношении Москвы, но перешли в наступление на лесистой равнине, где мы могли бы нанести им решительное поражение.

Меня поддержал товарищ Сталин, который был даже готов пойти на риск и потерять столицу. Поэтому в течение четырех дней на оборонительных рубежах на подступах к Москве мы задействовали исключительно части рабочего ополчения. У немцев должно было сложиться впечатление, что эти соединения все, что мы можем противопоставить их опытным и обычно не знавшим поражений дивизиям".

Принимая во внимание авторскую позицию, теорию нельзя просто сбросить со счетов. Она заслуживает тщательного рассмотрения. Решение о возобновлении наступления на Москву было принято 13 ноября в Орше. О том, как проходило это совещание, существует немало достоверных свидетельств, включая и то, что рассказал о нем генерал-майор Блюментритт, в то время являвшийся начальником штаба 4-й армии Клюге и присутствовавший на встрече.

Согласно Блюментритту, Гальдер обрисовал общую обстановку на 2000-километровом фронте от Ладожского озера до Азовского моря. Кульминационной точкой его доклада стал вопрос: "Следует ли продолжать наступление или же нужно перейти к обороне?" Генерал пехоты фон Зоденштерн, представлявший генерал-фельдмаршала фон Рундштедта и говоривший от имени командования групп армий "Юг", настаивал на прекращении наступательных действий и переходе к обороне. Рундштедт же находился на Дону, поблизости от Ростова, в 350 километрах восточнее линии фронта группы армий "Центр" на подступах к Москве.

Генерал-лейтенант Бреннеке, начальник штаба генерал-фельдмаршала риттера фон Лееба, без труда обрисовал незавидное положение группы армий "Север", которая после вывода из ее состава всех танковых сил была ослаблена настолько, что ни о каком наступлении не могло идти и речи. Фактически на этом фронте немцы давно уже находились в обороне.

Командование группы армий "Центр" не разделяло подобной точки зрения и настаивало на продолжении наступления на Москву. Генерал-майор фон Грайфенберг разделял мнение своего генерал-фельдмаршала о том, что взятие Москвы было необходимо как с чисто военной, так и с психологической точки зрения. Существовала, конечно, опасность, что овладеть столицей СССР немцам все же не удастся, но это было бы в любом случае не хуже, чем торчать в снегу и на морозе всего в 30 километрах от вожделенной цели.

Доводы Бока вписывались в видение ситуации Верховным командованием. В ставке фюрера крепла убежденность в том, что русские находятся при последнем издыхании и что нужен лишь один последний решительный удар, чтобы покончить с ними раз и навсегда. Бок и его штаб - прежде всего Грайфенберг и начальник оперативного отдела подполковник фон Тресков - не разделяли такого оптимизма. Они знали, в каком состоянии находятся войска, и понимали, что до начала лютых зимних холодов осталось очень мало времени. Но, несмотря ни на что, Бок видел в продолжении наступления лучшую альтернативу. В противном случае немцам пришлось бы провести в полевых условиях долгую и холодную зиму - зиму, которая могла дать Сталину возможность выиграть время.

Гальдеру, как и командующему сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу фон Браухичу, импонировало отношение к вопросу группы армий "Центр". Оба выступали за возобновление наступления, поскольку видели в этом единственный шанс завершить кампанию победой.

В кармане у Гальдера уже лежали боевые приказы, и теперь он огласил их. Амбициозные и тщательно разработанные планы. 2-й танковой армии Гудериана предстояло овладеть транспортным узлом Тулы и ее хорошо оборудованным аэродромом, затем наступать на юго-восток от Москвы через Коломну на старинный город Нижний Новгород (или Горький), расположенный на Волге в 400 километрах от столицы Советского Союза.

На севере 9-я армия должна была двигаться на восток по каналу Москва-Волга вместе с 3-й танковой армией, после чего повернуть к Москве, образуя левый клин охвата.

Вести фронтальную атаку в центре поручалось 4-й армии на правом и 4-й танковой группе на левом фланге.

Дата начала наступления еще не была назначена. Генерал-фельдмаршал фон Бок выступал за то, чтобы начать его немедленно, но положение дел со снабжением вынуждало отложить день "Д" на несколько суток.

Из вышесказанного видно, что немецкое Главное командование, хотя оно, по-видимому, и имело основания сомневаться в целесообразности последних наступательных действий 1941 г., возобновило наступление на Москву не единственно из-за давления Гитлера, как получается по словам Жукова. Генерал-фельдмаршал фон Бок, какие бы соображения им ни двигали, являлся убежденным сторонником нового наступления. Взятие Москвы всегда являлось для него главной целью. В этом он вполне сходился с Главным командованием сухопутных войск, которое постоянно заявляло о том, что овладеть Москвой есть наиважнейшая задача. Стремление достигнуть цели до конца года вполне оправданно. С другой стороны, этого требовала общая стратегия.

Следовало ли группе армий "Центр" закрепляться на захваченных позициях по всему тысячекилометровому фронту, имея в резерве всего одну пехотную дивизию? При том, что огромные пространства у нее в тылу кишмя кишели партизанами? Следовало ли уступать инициативу русским, давая им возможность там и тут переходить в наступление? Почему немцы должны были взирать на то, как Сталин использует Москву в качестве идеального распределительного пункта, куда стягивались войска со всех концов империи, чтобы потом ударить на неглубокие линии обороны закоченевших солдат Вермахта? Допустить это - означало сделать большую ошибку.

Но существовало и еще одно важное соображение. Генерал-фельдмаршал фон Браухич, командующий сухопутными войсками, его начштаба, а особенно генерал-фельдмаршал фон Бок и генерал-полковник Гудериан еще со времен битвы за Смоленск добивались от Гитлера, чтобы тот дал им "зеленый свет" для атаки на Москву. Они противились его плану сначала сразиться с русскими за Ленинград, чтобы обезопасить фланг наступления на Москву. Они не хотели сворачивать с прямого пути и идти к Киеву и постоянно убеждали Гитлера, настаивали, предупреждали о том, что главной целью кампании должен служить только захват Москвы.

Со своей стороны Гитлер с самого начала не соглашался с мнением своего генштаба. Он не считал овладение Москвой наиважнейшей задачей и полагал, что возможность взятия столицы СССР определится в ходе кампании.

– Россия будет побеждена, когда мы захватим Ленинград и Финский залив на севере и когда овладеем зерном Украины и индустриальными районами Донбасса на юге, - возражал генералам фюрер.

Как ни странно, вразрез со своими обычаями он в итоге позволил военным уговорить себя отказаться от изначально избранного плана - взятия Ленинграда.

Москва в любом случае не являлась предпочтительной целью для Гитлера. Она была и оставалась излюбленной целью генштаба. И вот фюрер сдался на милость генералов. Могли ли теперь Браухич, Гальдер, фон Бок и Гудериан прийти к нему и сказать: "Извините, мы не можем взять Москву. Из-за неблагоприятных условий местности и зимних холодов нам следует окопаться в 40-50 километрах от нашей цели"?

Нет, они хотели продолжать наступление. Хотели взять Москву и считали, что могут сделать это вне зависимости от того, уничтожены или нет 330 русских дивизий.

Жуков ошибается, когда думает, будто Гитлер приказал возобновить зимнее наступление на Москву в пику своему Главному командованию. Таким образом, сенсационная теория, что Жуков поддержал Гитлера против уставшего от войны Главного командования путем передачи немецкой разведке ложной информации о количестве пленных и таким образом заманил группу армий "Центр" в ловушку - как поступил князь Кутузов с Наполеоном, - не выдерживает критики. 8. Последний бросок к Москве "Дни ожидания - позади" - Кавалерийская атака под Мусино - На канале Москва-Волга - В восьми километрах от Москвы - Паника в Кремле - Сталин звонит на фронт - 40 градусов ниже нуля - Сражение за автомагистраль Люди, кони и танки в снегу и во льду - Все останавливается.

Днем начала осеннего наступления 1941 г. стало 19 ноября. Войска сделали все возможное, чтобы приготовиться к последнему и очень трудному бою. Решимость сделать максимум возможного отражается в задаче 4-й танковой группе, где содержится объявление о начале наступления. Документ похож на многие другие, изданные в те дни в соединениях и частях немецкой армии. "Всем командирам 4-й танковой группы. Дни ожидания - позади. Мы снова можем наступать. Нам осталось уничтожить последний рубеж обороны Москвы. Мы должны остановить биение сердца большевистской империи и завершить нашу кампанию в текущем году.

Танковой группе выпала честь нанести решающий удар по противнику. Для этого надлежит собрать в кулак все силы, весь боевой дух и всю решимость уничтожить врага". Один из ключевых пунктов битвы за Москву располагался в районе боевых действий 4-й танковой группы, между Шелковкой и Дорохово. Именно тут старинный почтовый тракт - историческая дорога, выбранная Наполеоном, а теперь современная автомагистраль - и железная дорога Смоленск-Москва пересекались с крупной транспортной артерией, пролегавшей с севера на юг из Калинина в Тулу. Тот, в чьих руках находились Шелковка и Дорохово, а также высоты около них, контролировал этот важный центр коммуникаций.

В конце октября 10-я танковая дивизия овладела Шелковкой, но русские продолжали удерживать высоты. Когда 10-ю меняла 7-я пехотная дивизия из Мюнхена - в состав ее также входили добровольцы "Французского легиона", или 638-й пехотный полк, - советские войска контратаковали прямо в процессе передислокации немецких частей, и повсюду завязались серии ожесточенных сражений.

Чтобы отбить у немцев Шелковку, Сталин перебросил из Внешней Монголии под Москву 82-ю моторизованную стрелковую дивизию. Подтянув к передовой свежие резервы, русские атаковали при поддержке двух танковых бригад, гвардейских минометов и армейской артиллерии. Немецкие 88-мм зенитки, которые применялись против наземных целей, не могли находиться одновременно повсюду. Таким образом, мюнхенцы оказались бессильны против частей T-34, и понесшей крупные потери 7-й пехотной дивизии пришлось уступить транспортную развязку противнику. Тот факт, что советским войскам вновь удалось овладеть районом Шелковка-Дорохово, имел в дальнейшем далеко идущие последствия.

Дорога, служившая единственным источником поступления тылового обеспечения для частей 40-го танкового корпуса, действовавших в районе Рузы, оказалась перерезана. 10-я танковая дивизия, которая вела тяжелые бои между населенными пунктами Покровское и Скирминово, осталась без боеприпасов, без горючего и без продовольствия; она не могла теперь также отправлять в тыл своих раненых. Части дивизии СС "Рейх", в поддержке которых так нуждалась 10-я танковая дивизия, бессмысленно топтались в Можайске, не имея возможности прибыть к месту назначения.

То, как удалось разрешить эту опасную ситуацию, описал капитан Кандуч, офицер разведки штаба 40-го танкового корпуса, в дошедшем до нас донесении.

"В тот же вечер начальник штаба полковник фон Куровски приказал мне провести в 04.00 рекогносцировку в районе транспортной развязки и наискорейшим образом доложить, есть ли возможность подтянуть мотоциклетный батальон дивизии СС "Рейх". В 04.00 я вместе с обер-ефрейторами Шютце и Михельсеном на мотоцикле с коляской отправился выполнять задание из нашей штаб-квартиры в Рузе. Поскольку получить бронемашину разведки мне не удалось, мне пришлось ехать на штабном автомобиле. Вплоть до Московского моста в Старой Руссе все было спокойно. Русская артиллерия вела спорадический беспокоящий огонь по дороге на Макеиху, и само это село то и дело становилось мишенью для внезапно повторявшихся орудийных обстрелов. В 05.15 я взял унтер-офицера из 440-го батальона связи, чтобы он провел телефонный кабель в направлении транспортного узла. В 05.40 восстановилась связь с капитаном Грушей, командиром 637-го минометного батальона, дислоцированного примерно в трех километрах к югу от Макеихи.

Оказалось, что минометчики подвергаются сильному натиску противника. Они окопались, будучи готовыми к отражению атаки русских. Доложив по телефону обстановку моему начальнику штаба, в 06.00 я направился в штаб-квартиру вновь сформированного пехотного батальона 267-й пехотной дивизии, расположенной примерно в полутора километрах от транспортной развязки, и приказал проложить туда телефонную линию. В тот момент атака немцев с целью овладения транспортным узлом была в самом разгаре. Шум битвы становился все громче. В районе боя велся интенсивный орудийный огонь. Дорогу постоянно простреливали русские пулеметчики. Поскольку телефонные провода тянули все дальше и дальше, по мере того как пехота продвигалась вперед, в 07.30 я смог отрапортовать своему начальнику штаба о том, что перекресток очищен от вражеского присутствия, а в 08.00 сообщить ему о прибытии первых подразделений мотоциклетного батальона из состава дивизии СС "Рейх", который проследовал через пересечение дорог с относительно незначительными потерями".

В начале ноября 7-й корпус генерала Фармбахера вступил в боевые действия силами 7-й (Бавария), 197-й (Средний Рейн-Саар) и 267-й (Нижняя Саксония) дивизий с целью выбить русских с высот и обеспечить беспрепятственное использование транспортного узла для предстоящего наступления. Атаку поддерживал 2-й батальон 31-го танкового полка 5-й (Силезия) танковой дивизии.

Быстро продвигаясь, танкисты ворвались на позиции монгольской бригады. Но сыны степей не бросились бежать: они принялись бросать в танки бутылки с "коктейлем Молотова". Следовавшим за бронетехникой пехотным полкам приходилось отбивать у противника окоп за окопом в штыковой. Там, где немцам удавалось прорваться, их встречали залпы реактивной артиллерии. Обе стороны несли серьезные потери.

Однако после двух дней боев русские на данном участке оказались отброшенными повсеместно. Вновь наладилось движение транспорта через Шелковский транспортный узел. Линия снабжения на правом фланге 4-й танковой группы восстановилась.

В период между 15 и 19 ноября дивизии группы армий "Центр" одна за другой, в соответствии с планами, начали решающее наступление на Москву. Командиры частей - от самых крупных до самых мелких - знали, что поставлено на карту. Генерал-полковник Гудериан пишет в своих воспоминаниях, что объяснил командирам корпусов, что больше нельзя терять ни минуты. Он внушал им сделать все, что в их силах, для достижения цели. Генерал-полковник Гёпнер тоже попытался подвигнуть свои войска на самый решительный и последний бой, обращаясь в приказе от 17 ноября к командирам своих частей: "Пусть ваши солдаты ясно осознают задачу. Воодушевите их. Покажите им цель, достижение которой станет для них славным венцом труднейшей кампании и принесет долгожданный отдых. Ведите их к победе с отвагой и верой! И пусть Повелитель армий и сражений дарует вам удачу!" Приведенный выше текст процитирован здесь вовсе не из-за своей напыщенности и высокопарности, обычных для призывов к бою во время войны. Значение документа в другом. Он позволяет понять, что столь выдающийся полководец, как Гёпнер, человек величайшей личной храбрости, которому позднее суждено было окончить жизнь в петле как активному участнику заговора против Гитлера, 17 ноября 1941 г. пребывал в уверенности, что Москву можно взять.

16 ноября 5-й пехотный корпус Гёпнера начал атаку на город Клин, расположенный на северо-западе от Москвы на дороге к Калинину. Слева, в соответствии с планом, предстояло наступать 56-му танковому корпусу 3-й танковой армии.

Около Мусина, что к юго-западу от Клина, забрезжил рассвет - рассвет 17 ноября, серый и туманный. Ближе к 09.00 сквозь утреннюю дымку показался большой красный диск солнца. Наблюдательный пункт батареи тяжелых орудий располагался на холме. Километрах в трех дальше виднелся лес. Поля покрывало тонкое снежное одеяло. Было холодно. Все ждали приказа атаковать.

10.00. Командиры приникли к биноклям. На опушке леса появилась кавалерия. Идя на галопе, она скрылась за холмом.

– Русские танки! - раздался возглас. По замерзшей земле катились три T-34. С окраины села открыли огонь противотанковые пушки. Казалось странным, что танки идут одни, без поддержки пехоты. Что бы это могло значить? Пока артиллерийские наблюдатели пытались разгадать загадку, раздался другой возглас:

– Внимание! Справа от леса кавалерия.

Так и было. Конники - передовой разъезд из сорока или пятидесяти человек - приближались на рыси. Вот численность отряда выросла до сотни или двух, а мгновением позже они вылетели из леса широким фронтом. Эскадрон за эскадроном они развернулись в гигантскую линию. Позади сформировалась следующая. Все походило на какой-то диковатый сон. Шашки офицеров взлетели в небо. Сталь сияла на утреннем солнце. Теперь они шли галопом.

– Кавалерийская атака силами полка. До атакующих две тысячи пятьсот метров! - Голос наблюдателя, по телефону передававшего информацию на батарею, звучал немного сдавленно. Он лежал в углублении в земле на брезентовом полотнище. Сразу же как выпал снег, оптическую трубу наблюдателя покрыли слоем побелки. Теперь прибор сливался с белым покрывалом, укутавшим поля и пригорки возле села Мусино. По нетронутому снегу стремя в стремя скакали кони, всадники пригибались к шеям лошадей, держа в вытянутых руках над головами шашки.

Пулеметный расчет около пункта наблюдения приготовился. Стрелок снял митенки и положил их рядом с пулеметом. Командир расчета приник к биноклю.

– Две тысячи метров, - раздался голос наблюдателя, продолжавшего по телефону давать наводку батарее.

Прошло, наверное, не больше секунды, и на заснеженном поле под Мусином разыгралась кошмарная сцена, которую не мог бы представить себе даже человек с очень богатым воображением. 3-я батарея 10-го артиллерийского полка 106-й пехотной дивизии открыла огонь с короткой дистанции. Снаряды покинули стволы и обрушились прямо на атакующие эскадроны. Осколочно-фугасные снаряды противотанковых пушек в селе, которое только что подверглось атаке T-34, упали среди головной группы. Падали кони. Всадники летели на землю. Вспыхивали огненные молнии. Поднимался к нему черный дым. Взлетали фонтаны пламени и грязи.

Советский полк продолжал наступать. Дисциплина их восхищала. Кавалеристы сместились в направлении своего правого фланга и устремились к селу. Но раз за разом, залп за залпом снаряды тяжелых орудий падали в боевые порядки атакующих эскадронов. Артиллеристы применяли шрапнельные гранаты, взрывавшиеся на высоте 7,5 метров над землей. Эффект, производимый такими выстрелами, был сокрушительным. Всадников буквально разрывало на части в седлах, кони падали на землю искалеченными.

Но ужасающее представление еще не завершилось. Для продолжения атаки из леса появился второй полк. Офицеры, сержанты и рядовые наверняка видели, какая участь постигла их товарищей. Тем не менее они скакали вперед.

Со второй волной немецкие артиллеристы расправились еще быстрее, чем с первой. Лишь небольшой группе всадников на маленьких казачьих лошадках удалось прорваться через стену смерти. Человек тридцать из тысячи. Они мчались к высоте, на которой расположился артиллерийский наблюдатель. Их прикончили пулеметчики.

Две тысячи кавалеристов и коней - оба полка 44-й монгольской кавалерийской дивизии - остались лежать в красном от крови снегу, растерзанные, искалеченные, раненые. Множество лишившихся всадников лошадей металось по полям, уносясь одни к селу, другие в лес. Легко раненные кавалеристы ковыляли по снегу в поисках укрытия. В этот момент генерал-майор Денер отдал приказ о начале немедленной контратаки.

Из села и из-за высот показались цепи солдат 240-го пехотного полка. Отделениями и взводами они шли по покрытой снегом земле в направлении леса.

Никто не стрелял. Объятые страхом, пехотинцы проследовали кладбище 44-й монгольской кавалерийской дивизии - поле боя, где едва ли не в последний раз во время Второй мировой войны шли в атаку крупные кавалерийские части. Когда немцы вновь заняли село Спас-Блуды, гренадеры обнаружили, что их товарищей из 240-го пехотного полка, попавших в плен ранеными, умертвили.

Атака русских являлась совершенно бессмысленной с военной точки зрения. Два полка полегли, а при этом и волос не упал с головы хотя бы одного солдата противника. Никого с немецкой стороны даже не ранило. Однако атака кавалеристов показала с полной очевидностью, что советское командование не собиралось позволить немцам овладеть путями к Москве и было готово сражаться за это со всем возможным упорством.

Другой пример мы находим в дневнике советского лейтенанта, о котором уже упоминалось, он командовал минометным взводом, сражавшимся на южных подступах к Москве. 17 ноября1 он написал следующие слова: "Дивизион получил категорический приказ овладеть позициями фашистов на высотах около села Теплое. Однако из-за очень сильного огня немцев мы не могли сделать и шагу. Криволапов доложил в полк, что без поддержки артиллерии продвинуться не сумеем. Последовал приказ: "Через двадцать минут вы возьмете эту позицию, или все офицеры пойдут под трибунал". Приказ повторялся шесть раз. Мы шесть раз атаковали. Командир погиб. Тароров, адъютант, и Иващенков, секретарь партячейки, тоже. В дивизионе осталось только двадцать стволов".

Вот какими методами заставлял Сталин сражаться свои войска. Он задействовал все ресурсы, шел на все, чтобы защитить свою столицу. Вождь мобилизовал все людские и материальные резервы для обороны Москвы.

Сталин понимал значение Москвы и знал, к чему приведет ее потеря. Он признал всю серьезность положения в разговоре с представителем президента Рузвельта, Гарри Гопкинсом, сказав ему: "Если Москва падет, Красной Армии придется оставить всю территорию России к западу от Волги". Отчаяние Сталина лучше всего иллюстрируется предложением Рузвельту, о котором говорит Гопкинс: "Он, Сталин, приветствовал бы появление американских войск на одном из фронтов в России, и мало того, они действовали бы под неограниченным командованием Армии США".

Исаак Дойчер, биограф Сталина, очень справедливо указывает: "Это одно из наиболее откровенных высказываний Сталина, зафиксированное хроникерами во время Второй мировой войны". И верно, оно как ничто другое показывает, сколь отчаянной представлялась Сталину ситуация, в которой он находился.

Рузвельт не стал посылать американских солдат в Советский Союз, и Сталину пришлось скрести по сусекам своей империи. Далеко не все части горели желанием сражаться. Многие полки прошли через горнило битв летней кампании. Целые дивизии удавалось заставить идти в бой только под страхом уничтожения следовавшими позади заградительными отрядами.

С другой стороны, переброшенные под Москву с Дальнего Востока монгольские и сибирские дивизии, отличавшиеся от других частей высоким боевым духом, сражались отважно. Отстоять Москву удалось во многом благодаря этим войскам и, конечно, из-за того, что Сталин мог со спокойной душой оголить 9000-километровую морскую границу от Берингова пролива до Владивостока и 3000-километровую сухопутную границу от Владивостока до Внешней Монголии, не опасаясь перехода в наступление Квантунской армии, которая могла бы помочь своим немецким союзникам, ударив в спину русским. От виртуозного разведчика доктора Зорге в Кремле знали, что дальневосточные союзники Германии намерены напасть на американскую базу в Перл-Харборе, чтобы захватить принадлежавшие США острова в Тихом океане. Решение Японии спасло Советский Союз. Впоследствии Сталин "щедро отблагодарил" японцев за оказанную услугу.

Появление сибирских дивизий под Москвой имело огромное значение, как бы ни оспаривал этот факт маршал Жуков, не желающий делить славу спасителя столицы с сибирскими резервами. Если верить Кириллу Калинову, Жуков заявил: "Помощь сибирских войск имела для нас чрезвычайно большое значение. Но на долю сибиряков приходилось не более 5 процентов использованных в сражении сил. Смешно даже говорить о том, что их вмешательство было решающим".

Советские военные историки опровергают маршала. В книге Самсонова "Великая битва под Москвой" мы читаем: "Пока стояла грязь, Верховное Главнокомандование стянуло из глубокого тыла - из Сибири и Центральной Азии - в район Москвы стратегические резервы. Были сформированы новые оперативно-тактические части".

Численность этих резервов была столь значительной, что в момент возобновления наступления на Центральном фронте в ноябре русские войска под Москвой, согласно Самсонову, впервые превосходили немцев. Самсонов приводит количественные данные по пехотным дивизиям 1:1,2 в пользу Красной Армии. Если учесть, что немецкие пехотные дивизии утратили от 30 до 50 процентов личного состава в ходе безостаточного продвижения и беспрестанных тяжелых боев, а от танковых дивизий, перешедших границу в июне, остались лишь воспоминания (не более трети нормальной численности), становится понятным происходившее под Москвой между 18 ноября и 5 декабря, как и то, что российские военные историки назвали "московским чудом".

Кавалерийская атака под Мусином стала всего лишь кровавой увертюрой к предстоящему прорыву 5-го корпуса на левом фланге 4-й танковой группы против жизненно важной для Москвы артерии на северо-западе - дороге Калинин-Клин-Москва. Генералу пехоты Руоффу предстояло открыть путь к Красной столице между этим шоссе и каналом Москва-Волга.

При мягкой зимней погоде, стоявшей в начале наступления, 2-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Вайэля быстро и уверенно ударила через реку Лама, сломив русское сопротивление. Дивизия обошла Клин на юге, тогда как 56-й танковый корпус 3-й танковой армии продвигался к этому городу с северо-запада. На фронт поступили первые скудные партии зимнего обмундирования - одна шинель на орудийный расчет. Одна шинель! Случилось это 19 ноября, как раз тогда, когда началась настоящая зима. Столбик термометра упал ниже 20 градусов по Цельсию. Выпал снег. Морозная дымка висела в воздухе даже в дневное время. Настоящая русская зима пришла раньше, чем обычно, однако все же не необычайно рано, как частенько утверждают.

23 ноября боевая группа подполковника Докера, двигавшаяся в авангарде наступления 5-го корпуса вместе с частями 3-го танкового полка, с запада ворвалась в Солнечногорск. 2-я стрелковая бригада полковника Родта атаковала город с северо-запада силами 304-го стрелкового полка. Немцы сокрушили мощную оборону русских, уничтожив свыше двух дюжин танков. Мосты через канал достались наступающим целыми. Все вновь покатилось как по маслу. В результате 2-я венская танковая дивизия генерала Вайэля оказалась в 60 километрах от Москвы на великолепной дороге.

25 ноября полковник Родт взял Пешки, что юго-восточнее Солнечногорска, приблизившись к Москве на десять километров. Стоя на холме, полковник в бинокль разглядел три приближавшихся танка.

– Какие это танки? - спросил он своего дежурного офицера.

– Понятия не имею, господин полковник, - прозвучало в ответ.

Прогремел первый выстрел. Головные машины 1-го батальона 3-го танкового полка появились из-за холмов и открыли по застигнутым врасплох танкам противника огонь из 7,5-мм пушек. Два танка были подбиты, а третий отошел. Когда полковник Родт осмотрел уничтоженные машины, он немало поразился увиденному - британские танки Mk-III, броня которых не являлась непроходимым барьером даже для немецких 37-мм противотанковых пушек. На броне их были написаны переводы английских инструкций по пользованию танком. Так впервые на передовой появились образцы техники, присланной Британией Сталину в качестве военной помощи.

Пехотные дивизии 5-го корпуса - 106, 35 и 23-я, - как и танкисты, быстро продвигались по обеим сторонам шоссе на юг к Москве и на юго-восток к каналу Москва-Волга. Канал являлся последней естественной преградой на пути к Москве. Если бы северные ударные силы - 4-я танковая группа и 3-я танковая армия - преодолели этот рубеж, то могли бы считать, что худшее осталось позади. Потсдамская 23-я пехотная дивизия устремилась к каналу через Икшу силами 9-го пехотного полка. Другой пехотный полк из состава дивизии, 67-й, и 23-й батальон разведки со своей стороны уверенно продвигались к каналу к северо-востоку от Красной Поляны. Южнее усиленная 2-я стрелковая бригада, проследовав Красную Поляну, 1 декабря взяла Катюшки. Село переходило из рук в руки несколько раз. Дозоры 2-й роты 38-го танкового инженерного батальона наступали в направлении железнодорожной станции Лобня. Казалось, блицкриг вновь набрал полную силу.

Сначала русские смешались, и, как часто случалось в подобных ситуациях, у немцев появились большие возможности. Одна из них проиллюстрирована следующим эпизодом. Мотоциклетные дозоры 62-го танкового инженерного батальона, изначально действовавшего в составе 2-й танковой дивизии, но 30 ноября выдвинутого самим Гёпнером вперед - перед головными частями 2-й танковой дивизии - для нанесения удара по железнодорожной станции Лобня и по району к югу от нее, помчались к цели на своих мотоциклах и, не встречая противодействия, вышли к Химкам - маленькому речному порту, расположенному в восьми километрах от окраины Москвы. Нагнав страха и вызвав панику среди местного населения, мотоциклисты повернули назад. Эти мотоциклисты и саперы корпуса подобрались к берлоге Сталина ближе всех. Но части 106-й пехотной дивизии, атаковавшие на правом фланге 2-й танковой дивизии, подошли почти на такое же расстояние к Кремлю, когда боевая группа 240-го пехотного полка, усиленная дивизионом 52-го зенитно-артиллерийского полка, достигла Лунева. До сего дня в русских источниках вспоминают о тех днях с оттенком страха - отголоском того ужаса, который объял Кремль, когда в город пришла весть:

– Немцы в Химках!

В Кремле уныние царило уже фактически с 27 ноября. Сталин хмуро мерил шагами кабинет, в котором стоял огромный стол с разложенной на нем картой. Новости с фронта приходили катастрофические: "Вражеские войска из 3-й танковой армии форсировали канал Москва-Волга в Яхроме, в 70 километрах к северу от Москвы, и создали плацдарм на восточном берегу. Существует опасность прорыва противника к Москве с севера". Поскольку никаких других оборонительных рубежей между столицей и каналом не существовало, слова "опасность прорыва с севера" означали, по сути дела, что, если не помешать крупным силам противника перейти на восточный берег канала, Москва будет потеряна.

Что же произошло?

Закаленный в боях 56-й танковый корпус генерала Шааля - в начале кампании это ударное соединение находилось под командованием Манштейна действовал левее 5-го корпуса силами 6 и 7-й танковых, а также 14-й моторизованной дивизий. 24 ноября они взяли Клин и вскоре после этого Рогачевo. Нанося удар в слабое место обороны противника между 30 и 16-й советскими армиями, корпус вышел к каналу Москва-Волга и создал береговой плацдарм. Смелым броском полковник Гассо фон Мантойфель усиленным 6-м стрелковым полком и частями 25-го танкового полка завладел мостом в Яхроме и после атаки через канал закрепился на его противоположном берегу. Появившийся в районе боевых действий советский бронепоезд был атакован танковой ротой лейтенанта Орлоффа (офицера, награжденного "Рыцарским крестом") из состава 25-го танкового полка и уничтожен. Русские в полном замешательстве отступили; появились пленные, удалось захватить в целости и сохранности крупную электростанцию, обслуживавшую Москву. Таким образом, Мантойфель овладел самой восточной точкой Московского фронта, вдобавок к этому захватил для 3-й танковой армии плацдарм на восточном берегу канала, а ко всему еще и электрический рубильник Кремля.

Из хорошо охраняемой комнаты в самом сердце Красной столицы Сталин то и дело звонил Жукову, Ворошилову и генерал-лейтенанту Кузнецову, командующему 1-й ударной армией.

С помощью телефонных проводов Сталин влиял на тактические и даже стратегические решения, принимаемые военачальниками, - впоследствии практика эта подверглась критике со стороны Хрущева и его товарищей, усматривавших во вмешательстве Сталина причину многих поражений, понесенных советскими войсками в первый год войны. С другой стороны, нельзя не признать, что Сталин способствовал принятию множества решений, которые без его вмешательства едва ли когда-нибудь были бы приняты.

Так обстояло дело и 27 ноября. Сталин распорядился, отметая в сторону все прочие соображения, немедленно направить против плацдарма Мантойфеля две бригады. Ликвидировать плацдарм надлежало любой ценой.

Ганс Лейбель и сейчас помнит тот день под Яхромой двадцать лет назад. Погода благоприятствовала русским. Во второй половине дня 27 ноября в течение всего каких-нибудь двух часов температура упала до 40 градусов ниже нуля. Для борьбы с арктическим морозом солдаты и офицеры Мантойфеля располагали лишь балаклавами1, легкими и короткими шинелями и узкими сапогами. Даже со слабым противником было бы невозможно сражаться в такой экипировке в сорокаградусный мороз.

Немцам пришлось заплатить дорогой ценой за неподготовленность войск к русской зиме. Дело заключалось не только в отсутствии меховых тулупов, валенок и тому подобного снаряжения, хуже того, германское Главное командование не знало или же не умело применять на практике простые и доступные методы ведения боевых действий в зимнее время. О том, что к продолжительной войне в России не готовились - во всяком случае, немецкий генштаб, - лучше всего говорит полная неподготовленность Вермахта к ведению боев зимой. После первых снегопадов финны, видевшие немецких солдат, обутых в сапоги, подбитые стальными гвоздиками, в удивлении качали головами и говорили: "Ваши сапоги - идеальные проводники холода, вы с таким же успехом могли бы ходить прямо в носках!"

Выступая ближе к концу войны в Доме офицеров в Москве, маршал Жуков сказал, что его уважение к немецкому генштабу впервые пошатнулось, когда он увидел военнопленных, взятых Красной Армией в ходе зимней кампании. "Солдаты и офицеры носили очень тесные сапоги. И конечно, у всех у них были обморожены ноги. Немцы не обратили внимания на тот факт, что с восемнадцатого столетия русские солдаты получали сапоги на один размер больше, чем нужно, что давало им возможность набивать их соломой, а в последнее время газетами и благодаря этому избегать обморожений".

Русские действительно избегали обморожений. У немцев же зимой 1941-1942 гг. на передовой случаи обморожения ног достигали во многих дивизиях сорока процентов.

Но мороз выводил из строя не только конечности солдат. В двигателях замерзало масло. Отказывались стрелять карабины, автоматы и пулеметы. Танковые моторы не заводились. Надо ли удивляться, что при таком раскладе боевой группе Мантойфеля, несмотря на упорное сопротивление, не удалось удержать Яхромский плацдарм, когда на нее обрушились солдаты 28-й и 50-й бригад из состава советской 1-й ударной армии, облаченные в зимние шинели и валенки. Стволы русских автоматов выглядывали из меховых чехлов, а затворы пулеметов были смазаны зимним маслом. Ничто не мешало русским сражаться. Если надо, они могли часами лежать на снегу, скрытно подползать к немецким аванпостам и уничтожать их. Пехоту поддерживали T-34, тогда как в распоряжении 25-го танкового полка 7-й танковой дивизии остались только 48-тонные танки "Шкода Mark III" (Т-38(ч))1 с 37-мм пушками и несколько Т-IV с 75-мм орудиями.

Таким образом, 29 ноября Мантойфелю пришлось оставить плацдарм и занять позиции на западном берегу канала. На юго-западе правый фланг 56-го танкового корпуса прикрывала 6-я танковая дивизия. Его левый фланг обеспечивала 14-я пехотная и 36-я моторизованная дивизии. Шанс молнией ударить по Москве с севера оказался утрачен.

В свою очередь, в тридцати километрах южнее Яхромы ситуация приняла драматический оборот. К югу от Рогачева 41-й танковый корпус, который подтянулся от Калинина, 1 декабря атаковал переправу через канал севернее Лобни на правом фланге 3-й танковой армии. Первым делом предстояло вызволить из беды потсдамцев из 23-й пехотной дивизии, окруженной южнее Федоровки. Еще южнее, к северо-западу от Лобни, 2-я танковая дивизия генерала Вайэля угрожала Москве с северо-запада. Одна из боевых групп под командованием подполковника Декера, невзирая на метель и леденящий холод, несмотря на мины на участке дороги из Рогачева в Москву, прошла до Озерецкого и взяла село.

– А теперь прямым ходом в Кремль, на Красную площадь, - шутили солдаты передовых частей. Они стояли под навесом на автобусной остановке в пригороде Москвы, приплясывая на морозе и обхлопывая себя руками, чтобы хоть как-то согреться. - Где же этот чертов автобус? Как всегда, опаздывает.

Когда лейтенант Штраус из 1-й роты истребительно-противотанкового дивизиона 38-й дивизии проезжал мимо автобусной остановки в своей машине по дороге на Горки, водитель со смешком поинтересовался:

– А почему бы нам не сесть на автобус, господин лейтенант? Всего сорок пять минут, и мы в гостях дома у товарища Сталина.

Унтер-офицер преувеличивал достоинства советских автобусов. Расстояние до Красной площади составляло как-никак 38 километров.

Однако боевая группа усиленной 2-й стрелковой бригады под командованием полковника Родта подошла к цели значительно ближе. 30 ноября стрелковые батальоны бригады и саперы, несмотря на упорное сопротивление спешившихся сибиряков-кавалеристов и московских ополченцев, овладели Красной Поляной. Наступающие взяли Пушки, а на следующий день Катюшки. Так 2-й батальон (304-го стрелкового полка) майора Райхманна выдвинулся к самым Горкам. До Кремля оставалось всего 30 километров, а до окраины Москвы - 20. Штурмовая команда 38-го танкового инженерно-саперного батальона пробралась на станцию Лобня и взорвала ее с целью не допустить подтягивания русскими тактических резервов. До окраины столицы было 15, а до Кремля - 27 километров.

Сердце Москвы вот-вот уже должно было перестать биться. В тот день на первой полосе "Правды" вышли два вполне типичных и захватывающих репортажа: один о расстрелах мародеров, а другой о смертных казнях спекулянтов продовольствием.

Москва оказалась на линии фронта. Через город, скрежеща гусеницами, проползали новенькие T-34, сходившие с конвейера завода, расположенного на восточной окраине, ехали к вокзалам грузовики с рабочими-ополченцами и комсомольцами - тактические резервы срочно требовалось перебросить для отражения немцев под Катюшками и Горками. Сибирские батальоны отправлялись на фронт на такси и на мобилизованных частных автомобилях партийных и государственных чиновников. Боеприпасы доставляли в точки, где создавалась угроза, на реквизированных фургонах и автобусах. Батальон рабочих ополченцев с тракторного завода на восточной окраине столицы можно было перебросить и ввести в действие на западе или северо-западе в течение часа. Таково преимущество ведения боев, как выражаются специалисты, на внутренних операционных линиях. Именно это при наличии значительных тактических резервов и позволило Сталину остановить головные части немецкого наступления под Катюшками и Горками.

На дороге, ведущей из Старицы через Волоколамск к Москве, расположен маленький городок Истра. На него пал выбор как на ключевой пункт второго рубежа московской обороны. Удерживали Истру сибирские пехотные полки.

Солдатам 40 и 46-го танковых корпусов 4-й танковой группы пришлось отчаянно сражаться за каждую деревушку, за каждую рощицу или лесок. Медленно, пять за пядью, утопая в снегу, задыхаясь на колючем ветру, продвигались вперед боевые группы 5 и 10-й танковых дивизий и мотопехотной дивизии СС "Рейх". 23 ноября им удалось выйти к реке Истра и к Истринскому водохранилищу, протянувшемуся в длину на 18 километров и в ширину в среднем на два с половиной километра. Оно питало водой впадавшую в Москву р. Истру - реку шириной примерно 30 метров. Высокий восточный берег порос густым лесом. Там, среди деревьев обосновались русские, с позиций которых хорошо просматривались заснеженные поля на западном берегу. Любому, кто намеревался атаковать засевших в лесу красноармейцев, предстояло пересечь либо реку, либо водохранилище.

Несмотря ни на что, 11 и 5-й танковым дивизиям удалось 24 и 25 ноября переправиться через реку и водохранилище и создать на берегу плацдарм. 61-й мотоциклетный батальон из состава 11-й танковой дивизии, возглавляемый майором фон Узедомом, отчаянным броском преодолел скованную льдом Истру. Русские открыли по мотоциклистам огонь из артиллерийских орудий. В воздухе закружились куски стали и льда. Но немцы проложили себе путь на дальний берег и закрепились там на замерзшей земле. Водохранилище наступающие перешли около села Лопатино - в самом узком месте. Приближаясь к плотине водохранилища, солдаты испытали несколько волнительных минут. Она, по всей видимости, была подготовлена к уничтожению. Что бы произошло, если бы дамба взлетела на воздух и гигантские массы воды вырвались на свободу?

Но штурмовым частям 11-й танковой дивизии повезло. Сработал фактор неожиданности. У русских просто не осталось времени на то, чтобы нажать кнопку. Саперы лейтенанта Брайчуха извлекли из конструкции плотины 1100 мин и две тонны взрывчатки.

Южнее немцы также благополучно осуществили форсирование важной для наступления реки Истра. Подполковник фон дер Шеваллери с усиленным 86-м стрелковым полком 10-й танковой дивизии захватил Бушаровский мост. Операция проводилась под прикрытием разыгравшейся метели. Группа Шеваллери состояла из остатков некогда гордившейся своим знаменем 10-й танковой дивизии. Теперь в ее 7-м танковом полку осталось всего двадцать восемь танков, а 69 и 86-й стрелковый полк сократились до четырех неполных стрелковых батальонов по 120 человек в каждом. Артиллерийский дивизион Бёрингера включал в себя один-единственный тягач и десять орудий. Но, невзирая ни на что, оставшиеся от 10-й танковой дивизии части сражались с воодушевлением.

Согласно уверениям участвовавших в тех боях военнослужащих, враг оказал упорное сопротивление, бросив в сражение все имевшиеся в распоряжении ресурсы. То, с каким самопожертвованием дрались русские, заслуживает самого большого восхищения, однако даже это не могло остановить ударные части группы армий "Центр", продолжавшие прокладывать себе путь к Москве вопреки всем стараниям неприятеля.

26 ноября, в холодный и пасмурный день, когда столбик термометра опустился до 20 градусов по шкале Цельсия, 10-я танковая дивизия пошла на штурм города Истра. Завязался кровопролитный бой. В лесном бою атакующие понесли серьезные потери от фугасов советских гвардейских минометов, но сумели все-таки выдавить красноармейцев - маньчжурские части из Хабаровска - из леса и в последнем натиске достигли северной оконечности Истры.

Тем временем подтянулись батальоны пехотной дивизии СС "Рейх". Мотоциклетному батальону СС под командой Клингенберга перво-наперво предстояло прорваться через укрепленный рубеж в лесу сразу к западу от Истры на шоссе Волоколамск-Москва, удерживаемый частями знаменитой 78-й сибирской стрелковой дивизии. Известность солдаты этой дивизии получили вследствие того, что не только не брали пленных, но и сами никогда не сдавались. Немцам пришлось с гранатами и лопатками в руках брать в жестокой рукопашной дот за дотом. Мотоциклисты Клингенберга сражались с величайшей храбростью, и многие молодые люди из войск СС отдали в том бою свои жизни. Капитан Кандуч докладывал о сражении своему командиру, генералу Штумме, со слезами на глазах. Многие сложившие голову на поле брани мальчишки - все от восемнадцати до двадцати лет - шли в атаку в сапогах на босу ногу. И это при температуре 15 градусов ниже нуля.

У самой Истры, в излучине реки, находилась городская крепость, господствовавшая на западных подступах. Дивизия СС "Рейх" сумела захватить крепость внезапным ударом. Пехотные полки СС "Дойчланд" и "Дер Фюрер", при поддержке артиллерийского полка СС "Рейх", прорвались с юга и просочились сквозь уличные баррикады. Гвардейцы Гитлера и Сталина не щадили друг друга. Сибирякам пришлось отступить. Истра, ключевой пункт последнего оборонительного рубежа Москвы, осталась в руках немцев.

27 ноября пало Полево. В тот же день советские ВВС принялись наносить безостановочные удары по Истре. Русские твердо решили разрушить этот жизненно важный транспортный узел на пути к Москве. Штабы немецких частей о чем стало известно из радиопереговоров - не могли найти себе пристанища. Колокольни церквей с луковицами куполов обращались в прах. Дом за домом красная авиация превращала город в руины. На маленький городок упало две тысячи бомб. Не осталось ни одной крыши, под которой могли бы разместиться немецкие штабисты.

28 ноября войска СС взяли Высоково и продолжили продвижение к Москве. К тому моменту штурмовые колонны находились в радиусе 30-35 километров от Кремля.

Термометр опустился до 32-градусной отметки ниже нуля. Солдатам приходилось ночевать под открытым небом. Они натягивали на себя все, что имели, но это не спасало от всюду проникающего холода. У них не было ни овчинных тулупов, ни меховых шапок, ни рукавиц, ни валенок. Они отмораживали пальцы на ногах, а пальцы рук в тоненьких перчатках становились белыми и не гнущимися от мороза.

Но, несмотря на ужасные условия существования, имелись все же и приятные моменты отдыха и покоя. Темными и промозглыми ночами на стыке ноября-декабря 1941 г., когда воздух звенел от мороза, когда над головами пехотинцев, танкистов и артиллеристов, ревя моторами, проплывали шедшие к Москве "Юнкерсы" и в небе вспыхивали разрывы зенитных снарядов, солдаты включали приемники и внимали доносившемуся из далекой студии в Белграде низкому голосу Лале Андерсен, которая пела "Лили Марлен". Кажется невероятным, но все, кто участвовал в той зимней кампании и остался жив, и по сей день помнят эту сентиментальную, вызывающую ностальгические чувства песню, которая заставляла плакать скучавших о доме солдат. 2 декабря передовые части моторизованной дивизии СС "Рейх" находились на подходе к Ленино. Лейтенант Вебер, адъютант командующего армейской артиллерией, полковника Вайдлинга, писал письмо матери в Гамбург: "Людские ресурсы у русских, похоже, бесконечны. Эшелон за эшелоном каждый день прибывают все новые войска из Сибири, приходят новые пушки; повсюду появляются все новые и новые минные поля. Тридцатого мы атаковали в последний раз - штурмовали высоту под названием Грушевая гора и село Ленино. При поддержке артиллерии и минометов нам удалось овладеть высотой и половиной села. Но ночью нам пришлось сдать захваченные позиции, чтобы иметь возможность действенно обороняться от нескончаемых контратак русских. Если бы мы продвинулись хотя бы на тринадцать километров, то смогли бы обстреливать город из пушек, но все наши попытки оставались безуспешными". 4-я танковая группа просто не могла продвинуться. Штурмовые соединения прошли всего каких-то несколько километров. Ситуация, сложившаяся для 10-й танковой дивизии, была вполне типичной. Боевая группа закаленного огнем 69-го стрелкового полка при поддержке последних оставшихся в распоряжении дивизии танков 1 декабря вышла к Ленино, но смогла захватить лишь западную окраину села. В восточной части, отделенной небольшой речкой, противник закрепился так, что казалось, он просто врос в землю. Четыре дня русские и немцы лежали друг против друга. Советская артиллерия беспрестанно обстреливала немецкие позиции. Горстка бойцов 69-го полка все таяла и таяла, и они не могли захватить ни пяди земли. До Кремля оставалось всего 34 километров, до северо-западной окраины Москвы - 23 километра, а до северного порта - 18 километров.

Между тем другие дивизии все еще продолжали прокладывать себе путь через лед и снег к Красной столице. Южнее Истры, по обеим сторонам шоссе Руза-Звенигород и по Москве-реке, пытали удачу 252, 87 и 78-я пехотные дивизии 9-го корпуса генерала Гейера. Первой целью их было овладение дорогой Звенигород-Истра и самим городом Звенигород, где располагались склады боеприпасов и прочего военного снаряжения на западном участке Москвы.

Город находился среди утопавших в снегах заповедных лесов. Там во множестве замаскированных дзотов и в бетонных дотах притаились в ожидании противника полки советской 5-й армии. Первой преградой на пути немцев стала Локотня. Тут в конце октября увязла в грязи 78-я пехотная дивизия из Вюртемберга. Теперь она твердо вознамерилась прорвать вражеские рубежи.

Полковник Меркер повел свой усиленный 215-й полк в "наступление на цыпочках", выполнив смелый обходной маневр по боковым тропам через заснеженный девственный лес и выйдя в тыл русским, ударил в уязвимые места их обороны и 20 ноября захватил Локотню.

24 ноября пехотные полки, усиленные частями саперов, пробились к Александровскому, самой настоящей крепости, и к полудню 2 декабря - к восточной оконечности Ершово. К этому моменту дивизия свои силы исчерпала. Овладеть Звенигородом ей не удалось.

Между соседом слева 78-й пехотной дивизии, 87-й пехотной дивизией (из состава 9-го пехотного корпуса), и мотопехотной дивизией СС "Рейх" (из 40-го танкового корпуса) атаковала 252-я пехотная дивизия, которая смогла прорваться на советские оборонительные рубежи. В непроходимых лесах разыгрались ожесточенные сражения, и полки оказались в трудном положении. 461-й пехотный полк был отрезан, и ему в течение следующих двух дней пришлось полагаться только на свои собственные силы. Бомбардировщики "Штука" утюжили русские позиции до тех пор, пока сопротивление противника не было сломлено. 7-й пехотный полк вышел к селу Покровское. 1 декабря боевая группа 2-го батальона, несмотря на непрекращающиеся атаки противника, передвинула линию фронта на несколько километров за Покровское, но дальше продвинуться не смогла. Снег, мороз и упорное сопротивление русских вынудили наступающих остановиться.

Русские показали себя мастерами быстро создавать укрепленные импровизированные линии обороны, особенно в зимних лесах и на болотах. Четырьмя месяцами ранее силы, которыми противник располагал на подступах к Москве, по всей вероятности, не смогли бы сдержать натиска немецких дивизий. Но для слишком растянутого, измотанного и полузамерзшего немецкого наступления, страдавшего от нехватки бронетехники и тяжелого вооружения, русские становились серьезным противником. Старая поговорка оказалась тут как нельзя более справедливой: все решает последний батальон. Лучшей иллюстрацией тому стало сражение за шоссе.

Автомагистраль из Смоленска представляла собой самую короткую, самую быструю и самую лучшую дорогу к Москве. В том месте, где у Нарских озер шоссе сходилось со старым почтовым трактом - восточнее перекрестка Шелковка-Дорохово, - русские, окопавшись, блокировали самую важную артерию немецкого наступления.

Тщетно старалась 4-я танковая группа вместе с 7-м корпусом генерала Фармбахера прорваться через барьер, пролегавший от Нарских озер через шоссе и почтовый тракт к излучине Москвы-реки. 267-я пехотная дивизия из Ганновера, сражавшаяся к северу от Москвы-реки, вмерзла в глубокие снега. Состоявшая из проверенных временем и огнем ветеранов 197-я пехотная дивизия, известная как "Дивизия чистильщиков шоссе", и баварская 7-я пехотная дивизия вместе с отважно сражавшимися добровольцами "Французского легиона" безуспешно пыталась подавить вражескую оборону по линии Нарские озера-шоссе-почтовый тракт-озеро Полецкое-излучина Москва-реки путем обхода ее слева. Но перешеек в районе Кубинки оставался блокирован.

Чтобы в конечном итоге завладеть современной автодорогой к Москве в точке к юго-востоку от Наро-Фоминска, генерал-фельдмаршал фон Клюге 1 декабря начал проведение в жизнь смелой операции силами 20-го пехотного корпуса 4-й армии в месте, где она граничила с 4-й танковой группой.

Затея едва не удалась. Официальный советский военный писатель полковник П.A.Жилин в своей книге "Наиболее важные операции Великой Отечественной войны" говорит следующее: "В начале декабря противник предпринял последнюю попытку прорваться к столице с запада. С этой целью танковые, моторизованные и пехотные дивизии 4-й армии были сосредоточены в районе Наро-Фоминска. Противнику удалось далеко углубиться в нашу оборону". Именно так и происходило. Клюге намеревался овладеть шоссе позади Нарских озер посредством стремительного охватывающего маневра, а затем прикрыть выполнявшие его части с фланга. Ближе к 05.00 1 декабря 20-й корпус генерала Матерна начал атаку на шоссе восточнее Наро-Фоминска силами 3-й мотопехотной, 103, 258-й и усиленной 292-й пехотных дивизий - главную задачу решала 258-я пехотная дивизия, которая уже овладела мостом через Нару в Таширове. В условиях отрицательной температуры обширные фортификации к юго-востоку и к северу от города оказались прорваны. 292-я пехотная дивизия, усиленная частями 27-го танкового полка 19-й танковой дивизии, развернулась на север. Полковник Гане со своими штабными войсками и 2-м батальоном 507-го пехотного полка захватил Акулово. Это село располагалось всего в шести с половиной километрах от шоссе и в 56 километрах от Москвы.

2 декабря на правом фланге 20-го корпуса 183-я пехотная дивизия силами двух батальонов 330-го пехотного полка с боями проложила себе путь к самому шоссе к западу от Шаламова и, окопавшись, заняла круговую оборону. Утром 3 декабря 330-й пехотный полк, не испытывавший на себе натиска неприятеля, получил приказ отойти на исходные позиции на реке Нара к югу от Наро-Фоминска.

3-я моторизованная пехотная и 258-я пехотная дивизии начали выполнять обходной маневр для захвата Наро-Фоминска. Столбик термометра опустился до 34-градусной отметки, дул ледяной ветер, от которого буквально ломило кости. Впервые отмечались случаи отчаяния - то один, то другой солдат бросался на снег с криками: "Все, я больше не могу!" Силы батальонов таяли, причем больше не от действий противника, а от холода. В некоторых батальонах оставалось по восемьдесят человек.

В бранденбургской 3-й моторизованной пехотной дивизии 1-й батальон 29-го пехотного полка лишился всех командиров рот за первые несколько дней боев. В 5-й роте, в которой на момент перехода в последнее наступление насчитывалось всего семьдесят человек, вечером первого дня сражения осталось только двадцать восемь солдат и офицеров. Командир роты получил ранение, два унтер-офицера погибли, а из еще девяти унтер-офицеров четверо были убиты и трое ранены. Несмотря на это, 29-й пехотный полк взял Наро-Фоминск и прошел по шоссе еще пять километров на восток. Но затем атака вмерзла в землю при температуре 38 градусов ниже нуля.

Продвижение на восток отмечалось только на левом фланге, в полосе наступления 258-й пехотной дивизии. Здесь подвижная боевая группа, действовавшая под оперативным командованием командира 611-го зенитно-артиллерийского дивизиона, пробилась на северо-восток через Бархатово и Кутметово в Подасинский. "Передовое подразделение Брахта" силами 53-го моторизованного батальона разведки, 1-й роты 258-го истребительно-противотанкового дивизиона, двух взводов 1-й роты 611-го зенитно-артиллерийского дивизиона и нескольких самоходных орудий сумело выйти к Юшкову, что слева от шоссе. Отсюда до Кремля оставалось всего 43 километра.

На другой стороне дороги находилось село Бурцево - Богом забытое местечко: тридцать крытых соломой и наполовину занесенных снегом избушек. Площадь, вокруг которой они располагались, и являлась задачей головной колонны 258-й пехотной дивизии. Ближе к вечеру 2 декабря 3-й батальон 478-го пехотного полка вошел в село.

Части 2-го батальона в течение нескольких часов отчаянно сдерживали упорные атаки противника. Двадцать пять или тридцать изб казались солдатам сказочным оазисом, неким миражом в пустыне. Поднимавшиеся к небу дымки говорили о том, что в домах тепло. А ни о чем так не мечтали солдаты, как о тепле. Предыдущую ночь они провели в старых бетонных дотах на учебном танковом полигоне к западу от села. Им не повезло, температура внезапно упала до 35 градусов.

Колхозники задействовали доты в качестве курятников. Кур там, однако, не было, зато остались блохи. Ночка выдалась адская. Чтобы спастись от блох, приходилось выходить наружу, где царствовал беспощадный государь-мороз. Прежде чем солдаты понимали, что происходит, пальцы их рук белели, пальцы ног деревенели в сапогах. Утром за медицинской помощью обратилось тридцать человек, некоторые из них страдали от серьезных обморожений. Нельзя было даже снять сапоги с больного, поскольку кожа оставалась на стельках и на материи, которой солдаты обматывали ноги. Отсутствовали медикаменты для оказания помощи обмороженным. Не было транспорта, чтобы доставить пострадавших в лазарет. Обмороженные оставались среди своих товарищей и мечтали о теплых избах Бурцева.

На рассвете батальон пошел в атаку без артиллерийской подготовки. Пехоту поддерживали три штурмовых орудия и одна 88-мм зенитная пушка. Русские на позициях возле Бурцева и в нем страдали от холода не меньше немцев, поскольку не имели теплого обмундирования, и, похоже, не очень-то стремились принимать серьезный бой. Раненые русские и сдавшиеся в плен красноармейцы совершенно очевидно находились под влиянием алкогольного опьянения. Они уверяли, что на этом направлении к Москве позади больше нет никаких оборонительных рубежей, если не считать нескольких позиций, занимаемых зенитчиками. В двух местах русские пытались поджечь село. Зловещее значение приказа Сталина оставлять после себя выжженную землю становилось очевидным.

Майор Штедтке сократил количество часовых и дозорных до минимума, позволив остальным идти в дома отогреваться у теплых печей. Там, набившись в избы точно сельди в бочку, солдаты сидели или лежали рядом с хозяевами. Немцы клали на печки кирпичи. Каждый час, когда наступало время сменять часовых, несколько человек выходило на улицу, прихватив с собой кирпич, но не для того, чтобы греть на морозе свои руки или ноги. Тепло требовалось для других, более важных целей. Завернутые в тряпки нагретые кирпичи прикладывали к затворам пулеметов, чтобы масло не замерзло. Если из-за сугроба появится русский, который, возможно, пролежал там несколько часов, часовой не имеет права допустить, чтобы оружие заклинило. Так они каждый час и таскали горячие кирпичи, чтобы держать оружие теплым. Тот, кто, отстояв свою вахту, шел в избу, чувствовал себя так, будто возносился на небеса.

Но рай просуществовал недолго - в общем и целом шесть часов. Командир 258-й пехотной дивизии приказал усиленному 478-му пехотному полку отойти к Юшкову, 3-й батальон прикрывал отход, следуя в тыловом охранении. В 22.00 русские снова атаковали. Вперед пошли T-34. Они знали, что делали, систематически паля по соломенным крышам и таким образом поджигая строения. Потом они ворвались в село. Бой продолжался при свете пылающих изб. 88-мм зенитка подбила два советских танка, но потом в нее саму прямым попаданием угодил снаряд. Штурмовые орудия и T-34 гонялись друг за другом среди горящих домов. Пехотинцы прятались в огородах, за печками и в сараях. Лейтенант Боссерт и его штурмовое подразделение из состава 9-й роты уничтожили несколько T-34, используя старые русские противотанковые мины.

С полдюжины бронированных монстров остались догорать на улице села. Но два из трех немецких штурмовых орудий тоже оказались выведены из строя. Одно пылало жарким пламенем возле сада, где в сарае с картошкой доктор Зиверс из медицинского корпуса устроил перевязочный пункт. Санитар Пингель без устали вкалывал раненым морфий или SEE - лекарство, состоявшее из Scopolamin, Eukodal и Ephetonin. Коробку с ампулами он держал в кармане форменных брюк, поскольку иначе лекарство замерзало. Конечно, такой способ хранения медикаментов далек от идеального, но где тут думать об асептике в таких-то условиях? Главное было облегчить страдания раненых, которым приходилось иногда подолгу лежать прямо на земле, и это в такую-то погоду.

Когда рассвело, 23-й батальон все еще цеплялся за руины Юшкова. Шесть T-34 стояли на улицах села поврежденные или уничтоженные. Русские пехотинцы больше не атаковали. Штурм удалось отразить, но стало совершенно очевидно, что ни о каком дальнейшем продвижении к Москве не может быть и речи. Людей просто не осталось. Семьдесят тяжело раненных лежали в холодном сарае. Пришел приказ оставить Юшково и отойти за Нару. Вся целиком 4-я армия приостанавливала наступление и отзывала головные части на исходные позиции.

Доктор Зиверс приказал грузить раненых на телеги, на которых ночью привезли боеприпасы и продовольствие. Но места не хватало. Раненых размещали на выведенной из строя технике, которую прицепляли к тягачу 88-мм пушки. Тех, кто находился в наиболее тяжелом состоянии, устраивали на штурмовом орудии. Мертвых приходилось бросать непогребенными. Отход напоминал отступление армии Наполеона.

Не успели колонны выехать из деревни, как русские принялись обстреливать их из артиллерийских орудий. Снаряды ложились точно. Телеги с ранеными переворачивались, несчастные умоляли о помощи. Внезапно впереди на опушке леса выросли силуэты советских танков.

– Русские танки! - вспыхнула паника. Все думали лишь о спасении.

Доктор Зиверс впервые достал из кобуры свой пистолет.

– Пингель, Бокхольт, живо сюда!

Трое - врач и два унтер-офицера медика - залегли у дороги с пистолетами в руках. Этого оказалось достаточно. Здравый смысл вернулся к солдатам. Раненых вновь погрузили на телеги. В каждую впряглось по двенадцать человек. Одну упряжку возглавлял Пингель, вторую - Бокхольт.

Они порысили к рощице, где заняло позицию последнее штурмовое орудие и где собрались оставшиеся силы части. 4 декабря они переправились обратно за реку Нара.

5 декабря ударные соединения 3-й танковой армии и 4-й танковой группы на левом фланге группы армий "Центр" вели тяжелые бои на широкой дуге к северу и северо-западу от Москвы. На канале Москва-Волга, всего в 65 километрах от Кремля, к западу от Яхромы удерживала позиции 7-я танковая дивизия. Примерно в 40 киломктрах дальше к югу боевая группа Вестхофена из состава 1-й танковой дивизии, взаимодействовавшая с частями 23-й пехотной дивизии, атаковала через Белый Раст на юго-восток и восток в направлении переправы через канал севернее Лобни. Мотоциклетный батальон, усиленный танками и артиллерией, ближе к вечеру взял Кусаево, что примерно в двух километрах к западу от канала и в 30-35 километрах от Кремля. Около Горок, Катюшек и Красной Поляны - в самых восточных для немцев точках, где-то в 10 километрах от Москвы - вели ожесточенные бои с противником солдаты венской 2-й танковой дивизии. На соседних участках 46 и 40-й танковые корпуса, а также 9 и 7-й пехотные корпуса 4-й танковой группы тоже оказались вынуждены сдерживать мощный натиск неприятеля.

В районе Катюшек - одного из самых юго-восточных форпостов 2-й танковой дивизии - части 2-й стрелковой бригады, усиленный 1-й батальон 304-го стрелкового полка под командованием майора Бука, отчаянно бились с русскими. Катюшки располагались так близко к Москве, что майор Бук с крыши избы в стереотрубу мог видеть, что делалось на улицах города. Казалось, стоит только протянуть руку… Но руки были коротки. Не хватало сил.

4 декабря прибыла еще небольшая партия зимних шинелей и толстых шерстяных носков. Одновременно по радио пришло сообщение: "Внимание, предупреждение об усилении мороза. Температура опустится до 35 градусов ниже нуля". И конечно же, далеко не все военнослужащие из 1-го батальона получили зимнее обмундирование. Кроме того, они уже в течение многих дней не ели досыта горячей пищи. Но даже и это было не самым страшным. Самым же страшным было то, что не хватало оружия и боеприпасов. В истребительно-противотанковых частях батареи состояли всего из двух 50-мм противотанковых пушек, а численность артиллерии сократилась на две трети от нормальной. И вот, будучи таким образом снаряженными, они должны были взять Москву в 30-40-градусный мороз.

То, что в те дни довелось вынести солдатам, дрожавшим от пробиравшего до костей холода возле пулеметов и противотанковых пушек, кажется невероятным. Они стонали и выли от холода. Они плакали от злости и беспомощности, от того, что находятся всего лишь на расстоянии полета камня от своей цели и не могут, не могут достигнуть ее. В ночь с 5 на 6 декабря самые передовые дивизии получили приказ приостановить наступление. На тот момент 2-я танковая дивизия находилась в 16 километрах к северо-западу от Москвы.

В тот же самое время, в ночь с 5 на 6 декабря, генерал-полковник Гудериан также пришел к решению прекратить атаки Тулы на южном фланге группы армий "Центр" и отвести передовые части на оборонительные позиции от верховьев Дона через Спат к Упе. Впервые за все время войны Гудериану пришлось отступить. Это стало дурным предзнаменованием.

Сначала наступление на данном участке развивалось хорошо. 2-я танковая армия начала наступление, имея в своем составе двенадцать дивизий и усиленный пехотный полк "Великая Германия". Однако 12 1/2 дивизий лишь числились на бумаге: реальная численность составляла всего четыре.

18 ноября лейтенант Штёрк из 3-й танковой дивизии вновь провел блестящий бой силами инженерно-саперного взвода штаба роты 394-го стрелкового полка. К юго-востоку от Тулы он неожиданным броском захватил железнодорожный мост через реку Упа. На сей раз Штёрк, специалист по мостам, придумал особый ход.

Линия фронта проходила в основном в шести с половиной километрах от моста. Шесть с половиной километров голой земли, где негде спрятаться, затаиться, чтобы потихоньку, незаметно для неприятеля подкрасться к мосту и, застав врасплох русских, овладеть им. Однако Штёрк установил, что те, как и немцы, из-за холода предпочитают по ночам укрываться в деревенских избах, а потому предположил, что в темноте, возможно, удастся пробраться к мосту через редкие линии боевых охранений противника.

Первая часть плана сработала. Штурмовая команда, состоявшая из девятнадцати человек, имевшая при себе три пулемета, полагавшаяся только на компасы, под покровом темноты тихонько прокралась к объекту. На рассвете они находились всего в 500 метрах от моста. Затем операция вступила во вторую фазу.

Штёрк, унтер-офицер Штрукен и ефрейтор Бейле сняли боевое снаряжение и оделись так, чтобы походить на немецких военнопленных. Пистолеты и ручные гранаты они спрятали в карманы шинелей. Их винтовки взяли двое украинцев, Василь и Яков, находившиеся при саперном взводе последние два месяца. В своих длинных русских шинелях и пилотках они выглядели как самые настоящие красноармейцы. Громко разговаривая между собой по-русски, украинцы повели "пленных" к мосту, в то время как унтер-офицер Гейерес со своими людьми остался в укрытии, ожидая команды.

Первая группа охраны моста - четыре человека - спала в окопчиках. Все дело заняло несколько секунд. Никто не издал ни звука.

Теперь все пятеро шли к 80-метровому мосту. Шаги звучали на замерзшей земле. Василь и Яков, все также громко переговаривавшиеся, играли свою роль великолепно. Группа уже почти достигла моста, когда от него отделилась какая-то тень. К ним подходил часовой.

– Вот ты-то нам и нужен, - громко произнес Василь. - Мы с другого участка, может, заберешь у нас этих фашистов?

Все кончилось прежде, чем русский успел что-то заподозрить. Но второй часовой на краю моста оказался не таким доверчивым. Когда все пятеро приблизились, он окликнул их. Что-то ему не понравилось, он спрыгнул на берег в укрытие и поднял тревогу. Слишком поздно.

Штёрк выпустил две белых ракеты. Унтер-офицер Гейерес быстро достиг моста со своим пулеметом и открыл огонь. Бейле и Штрукен бросили гранаты в укрытия советских часовых. Ошеломленные, не понимавшие со сна, что происходит, красноармейцы быстро поднимали руки: 87 пленных, пять пулеметов, две тяжелые противотанковые пушки, три миномета и целехонький мост. Хитрость и отвага дали результат, сопоставимый с победой в сражении.

24 ноября 3 и 4-я танковые дивизии Гудериана и полк "Великая Германия", несмотря на упорное сопротивление сибирских стрелковых дивизий, окружили Тулу с юго-востока. Передовые подразделения 17-й танковой дивизии приближались к городу Кашира. Как раз в тот момент генерал-лейтенант И.В.Болдин бросил против ослабленных войск Гудериана советскую 50-ю армию. Натиск на неглубокий и растянутый немецкий фронт принял угрожающие размеры, поскольку максима Гудериана "Мы, танкисты, можем позволить себе роскошь открывать наши фланги" вполне подходила для блицкрига, но совершенно не годилась в условиях позиционной войны.

В письме жене Гудериан с горечью и дурными предчувствиями писал: "Холодное и никуда не годное жилье, недостаток обмундирования, большие потери в живой силе и технике, скудные поставки горючего, все это превращает боевые операции в пытку, меня все больше и больше гнетет тяжкий груз ответственности, который, несмотря ни на какие высокие слова, никто не может снять с моих плеч". Вместе с тем 167-я пехотная и 29-я моторизованная дивизии сумели 26 ноября окружить боевую группу сибиряков в районе Данской за Верхним Доном. В плен попало около 4000 красноармейцев, но основные силы сибирской 239-й стрелковой дивизии смогли прорваться из кольца.

Окружившие противника части - на севере 33-й стрелковый полк 4-й танковой дивизии, на юге и на западе подразделения 112 и 167-й пехотных дивизий 53-го корпуса и на востоке части 29-й моторизованной дивизии - были просто слишком слабы количественно. Прекрасно экипированные, одетые в белые маскхалаты с покрашенным в белый цвет оружием сибиряки вновь и вновь атаковали немецкое кольцо в ночных рейдах, уничтожая всех, кто оказывал им сопротивление, и в итоге прорвались на восток между 2-м батальоном 71-го моторизованного пехотного полка и 1-м батальоном 15-го моторизованного пехотного полка. Немецкие части больше не могли сдерживать противника. Батальоны 15 и 71-го пехотных полков понесли серьезные потери. Итак, несмотря на все усилия, оказалось невозможным взять Тулу - "маленькую Москву", как ее иногда называли, - или, проследовав мимо Каширы, наступать на Нижний Новгород. Правда, 27 ноября 131-я пехотная дивизия, ударив на восток, сумела овладеть Алексиным. Точно так же 3-й и 4-й танковой дивизии удалось 2 декабря выдвинуться к железной дороге Тула-Москва и взорвать пути. 3 декабря 4-я танковая дивизия вышла к шоссе Тула-Серпухов в районе Кострова. 43-й корпус попытался затем вновь соединиться с 4-й танковой дивизией к северу от Тулы и отбросить врага обратно на север. 3 декабря самые передовые части корпуса - 82-й пехотный полк 31-й пехотной дивизии находились в пятнадцати километрах от 4-й танковой дивизии, но осуществить намеченное соединение не смогли. 6 декабря на данном участке наступление также было прекращено. Живая сила и техника застыли на месте, точно примерзнув к окаменевшей земле на 30, а местами и на 45-градусном морозе.

Бессильный что-либо изменить, Гудериан сидел над картами и донесениями в своей штаб-квартире в пятнадцати километрах к югу от Тулы в знаменитой на весь мир помещичьей усадьбе - в Ясной Поляне, где жил и работал Лев Толстой. Неподалеку располагалась летом увитая плющом, а сейчас плотно укутанная снегом могила писателя. Гудериан позволил семье Толстого остаться в комнатах в большом доме, а сам со своим штабом обосновался в музее, но даже и тут две комнаты были отведены специально для хранения экспонатов и заперты.

Там, в сельском жилище Толстого, в ночь с 5 на 6 декабря Гудериан принял решение отозвать передовые части своей танковой армии и перейти к обороне. Ему пришлось признать: "Наступление на Москву провалилось. Мы потерпели поражение". 9. Почему немцы не смогли взять Москву? Морозы и сибирские дивизии - Московское чудо не являлось чудом Глава из истории германо-советского сотрудничества после Первой мировой войны - Неизвестная армия - Альянс Тухачевского с Рейхсвером - Большая интрига Гиммлера - Сталин обезглавливает Красную Армию.

В апреле 1945 г., когда русские войска вошли в Ораниенбург, Потсдам, Геннигсдорф и Гроссбеерен, судьба Берлина была предрешена. Но в 1941 г. немцы точно так же находились у ворот Москвы и были разбиты.

Почему? Что стало причиной поражения, имевшего столь судьбоносное значение для всей истории войны? Какие бы еще победы ни ждали дивизии группы армий "Центр" впереди, она так никогда и не оправилась от удара, нанесенного ей под Москвой. Никогда больше она не набирала полной численности и не смогла вернуть в полной мере своей эффективности как боевое соединение. Под Москвой хребет немецкой армии надломился: она замерзла, истекла кровью и исчерпала самое себя. Под Москвой впервые поколебалась вера Германии в непобедимость Вермахта.

Что стало причиной поражения? "Генерал Мороз" с его 30, 40 и даже 50 градусами ниже нуля победил немецкую армию на Востоке?

Или же отлично экипированные для ведения боевых действий в условиях сильных холодов ударные сибирские дивизии и кавалерия из Туркестана? Вне сомнения, необычные холода сыграли свою печальную роль. Столбик термометра опускался до рекордной отметки 52 градуса ниже нуля - к таким климатическим условиям не были готовы ни немецкие солдаты, ни немецкие техника и вооружение. И безусловно, отважные сибирские дивизии тоже внесли свой немалый вклад.

Однако холода и сибиряки являются лишь наиболее заметными причинами поражения немцев. "Московское чудо", как в СССР1 называют поворот в войне, произошедший на подступах к столице, представляет собой все что угодно, но только не чудо. Достаточно всего нескольких слов, чтобы понять, почему произошло то, что произошло. Слишком мало солдат, слишком мало оружия, чрезвычайная недальновидность германского Главного командования, особенно в том, что касается обеспечения войск антифризами и зимним обмундированием. Более всего вредила немцам нехватка незамерзающей смазки для оружия. Будет или не будет стрелять винтовка? Застрочит пулемет как надо или, когда русские пойдут в атаку, у него заклинит затвор? От этих вопросов нервы у солдат натягивались точно струны. Люди импровизировали, придумывая различные способы для сохранения боеспособности своего оружия. Но такого рода экспромты годились, когда войска находились в обороне, в то время как атаковать или немедленно контратаковать, не зная, как поведет себя оружие, было совершенно невозможно.

Адольф Гитлер и ключевые фигуры его генштаба недооценили неприятеля, главным образом в том, что касается людских ресурсов, боевых качеств военнослужащих Красной Армии и их морального духа. Военное руководство Германии полагало, что даже ослабленные и измотанные немецкие войска сумеют нанести коммунистическому колоссу coup de grace. Это оказалось глобальной ошибкой.

Лиддел Гарт, наиболее значительный военный автор на Западе, в своей книге "Советская Армия" относит спасение Советского Союза на счет выносливости русского солдата, его способности терпеть нужду и вести бои в условиях, в которых любой западной армии настал бы неминуемый конец. Затем Лиддел Гарт добавляет, что большим преимуществом для русских стала даже примитивная организация их дорог. Большинство из них представляли собой не что иное, как грунтовые проселки. Стоило пройти хорошему дождю, как дороги превращались в болота. Данное обстоятельство внесло больший вклад в дело отражения немецкого вторжения, чем все самопожертвование солдат Красной Армии. Если бы в Советском Союзе были такие же дороги, как в Западных странах, Россия пала бы столь же быстро, как Франция. Всего этого Гитлер не учел. Как и большинство военачальников Запада, он просто игнорировал подобные факты. Последние очаги обороны Москвы могли быть подавлены только свежими, хорошо экипированными, получающими должное тыловое обеспечение войсками, равными по численности группировке, с которой 22 июня Германия открывала кампанию в СССР. Но что же осталось от этих войск, когда они пришли под Москву? За пять месяцев ожесточенных боев с противником численность личного состава полков на передовой сократилась на две трети, а кое-где и больше. Остальное сделал мороз. Под Москвой потери от обморожения превышали боевые потери.

В нашем распоряжении имеются подлинные данные о потерях, понесенных 40-м танковым корпусом. Между 9 октября и 5 декабря дивизия "Рейх" и 10-я танковая дивизия, включая корпусные части, потеряли 7582 офицеров, унтер-офицеров и рядовых. То есть около 40 процентов от номинальной боевой численности.

Общие потери на Восточном фронте по состоянию на 5 декабря 1941 г. составили 750 000 человек или в среднем 23 процента от 3 500 000 чел. Почти каждый четвертый был убит, ранен или пропал без вести.

Русские понесли несравнимо бульшие потери, но и людскими ресурсами Советский Союз располагал значительно бульшими. В декабре 1941 г. группа армий "Центр" не получила ни одной свежей дивизии. Со своей стороны советское Верховное Главнокомандование перебросило под Москву тридцать свежих стрелковых дивизий, тридцать три бригады, шесть танковых и три кавалерийских дивизий.

На вопрос: "Почему немецкие войска не взяли Москву?" стратеги, командиры полевых соединений и летчики дадут разные ответы. Вне сомнения, экономисты в свою очередь изложат другие причины.

Например, генерал Блюментритт, начальник штаба 4-й армии, а позднее начальник хозяйственного управления главного штаба армии, видит причину катастрофы в ошибке, допущенной Гитлером в стратегическом планировании кампании, в том, что Москва и Ленинград не были взяты в благоприятное время - то есть сразу же после Смоленска. Это мнение стратега.

Любой, кто вспомнит о налетах авиации союзников на Германию во время войны, невольно спросит: а что же Люфтваффе? Он с удивлением узнает, что Люфтваффе не смогли помешать продвижению советских войск через транспортную сеть Москвы, как не предотвратили подвоза сибирских дивизий и не парализовали жизнь Москвы как объекта, расположенного прямо за линией фронта. Ничего подобного не произошло. Последний налет на Москву немецкая военная авиация осуществила в ночь с 24 на 25 октября восемью машинами. После этого, в декабре, проводились только беспокоящие рейды. Таким образом, в ходе осуществления решающей стадии операции нервный центр оборонительной системы русских, главный генератор сопротивления Советского Союза, не подвергался ударам с воздуха. Почему?

Все немецкие летчики, побывавшие под Москвой, знают ответ. Русские создали вокруг города чрезвычайно мощную систему ПВО. Леса кишели зенитными батареями. Более того, с Люфтваффе на Востоке происходило то же самое, что и с сухопутными частями: растеряв людей и матчасть в непрекращающихся сражениях, авиация оказалась вынуждена уступить небо советским ВВС, которые под Москвой численно вдвое превосходили немцев. Кроме того, у советских ВВС имелось много хорошо оборудованных аэродромов в непосредственной близости от линии фронта. Располагая теплыми ангарами, русские летчики могли вылетать на боевые задания по нескольку раз в день, невзирая на погодные условия. Немецкие же самолеты, напротив, базировались на примитивных летных полях, находившихся далеко от линии фронта, что позволяло отправляться на боевые задания только при благоприятной погоде. Таким образом, Москве с воздуха почти ничто не угрожало.

Правда, маршал Жуков не считает слабость немецкой авиации решающим фактором. Выступая перед советскими офицерами, он говорил: "Немцы потерпели под Москвой поражение потому, что не имели достаточного количества паровозов для организации необходимого по масштабам подвоза продовольствия, вне зависимости от грязи и снега, используя лучшую в Советском Союзе сеть железных дорог - ту, что расположена в районе Москвы".

Безусловно, в этих словах есть резон. Но главное заключалось в том, что Сталин выиграл гонку за подготовку кадрового состава как для вооруженных сил, так и для военной промышленности.

Борьба за кадры стала одной из важнейших проблем во время войны. Невосполнимые потери немецкой стороны и вытекающая отсюда нехватка личного состава в боевых частях предрешили исход битвы под Москвой. Этот аспект не получил до сих пор должного освещения, но некоторые факты открываются в недавно опубликованных документах и письмах генерал-фельдмаршала Кейтеля, бывшего главы Верховного командования Вермахта.

Кейтель писал:

"Я нажал на Шпеера, нового министра вооружения и боеприпасов, добившись от него принятия программы, которая позволила бы мне вновь призвать на действительную службу 250 000 военнослужащих запаса, освобожденных от службы для работы на военных предприятиях. В тот момент началась никогда более не прекращавшаяся война за людские ресурсы".

Германский Вермахт - то есть Кейтель - в этом состязании проиграл. Количество людей, освобожденных от службы в вооруженных силах без веских оснований, оценивалось в полмиллиона человек. Кейтель пишет:

"Что означали эти люди для армии на Востоке? Подсчитать легко. При наличии 150 дивизий по 3000 человек в каждой, эти люди позволили бы довести численность личного состава до половины от нормального количества. Однако вместо этого в качестве пополнений в потрепанные части поступали конюхи, кузнецы и тому подобные военнослужащие, а тех в свою очередь сменяли добровольцы из числа русских военнопленных".

Кейтель приводит два показателя, которые наглядно иллюстрируют проблему:

"Ежемесячные потери одних только сухопутных войск в нормальных условиях и в отсутствие ведения крупных сражений составляли в среднем от 150 000 до 160 000 человек, при этом пополнения составляли только от 90 000 до 100 000 человек. Таким образом, действующая армия сокращалась на 60 000-70 000 человек ежемесячно. Нетрудно подсчитать, когда в частях на передовой наступит кризис".

А как виделось русским их московское чудо? Во всех военных обозрениях содержится один и тот же простой ответ: мы победили потому, что не могли не победить. Мы были лучше, мы были сильнее, потому что большевизм лучше и сильнее любой другой системы. Вот формулировка Самсонова: "Советский народ и его армия… измотали атакующую группу армий "Центр" в тяжелых боях и остановили ее продвижение на подступах к столице".

Но как же тогда объяснить тот факт, что, следуя от победы к победе, немцы докатились до самых ворот Москвы? Как объяснить тот факт, что даже само правительство Сталина ожидало падения столицы? И по сей день это остается слабым местом советской теории непобедимости армии рабочих и крестьян - армии, на которую не всегда в полной мере полагался сам Сталин. Никита Хрущев попытался найти подходящее объяснение причинам сокрушительных поражений русских в первые шесть месяцев войны, выдвинув аргумент, который всегда выдвигал советский офицерский корпус, но который ранее не находил официальной поддержки. В октябре 1957 г. в Москве на XX съезде КПСС Хрущев заявил: только потому, что Иосиф Сталин лишил офицерский корпус Красной Армии лучших его людей во время чисток 1937-1938 гг., только из-за того, что в результате репрессий был полностью оголен и дезорганизован командный состав, немцам в 1941 г. удалось дойти до самых ворот Москвы.

Впечатляющая теория. После обвинений в том, что в силу излишней доверчивости он позволил Гитлеру внезапно напасть на Советский Союз, в вину Сталину ставится и военное поражение. А каковы же основания, положенные в основу такой теории? Совершенно верно, что в ходе чисток 1937 и 1938 гг. Сталин, по заслуживающим доверия сведениям, уничтожил от 20 000 до 35 000 кадровых офицеров Красной Армии. Тут теория Хрущева вполне обоснованна. Поскольку, когда политик убивает своих маршалов, генералов и офицеров, ему вряд ли стоит удивляться, если армия теряет боеспособность. Ликвидировать офицера Генштаба - все равно что срубить дерево: на подготовку майора Генштаба уходит от восьми до десяти лет, только после этого офицер способен организовать обеспечение дивизии или управлять его действиями. Сталин же казнил или отправил в лагеря по меньшей мере половину своего Генштаба.

Но почему диктатор уничтожил почти половину офицерского корпуса Красной Армии? Почему он ликвидировал 90 процентов генералов и 80 процентов полковников, которым палачи из НКВД приставили пистолеты к затылку? Почему трое из пяти маршалов, 13 из 15 командармов, 57 из 85 командиров корпусов, 110 из 195 комдивов, 220 из 406 комбригов, а также все командующие военными округами должны были пасть жертвами пуль одетых в зеленую форму расстрельных команд НКВД?

Сенсационный ответ, данный Хрущевым на XX съезде КПСС, звучал так: все те десятки тысяч офицеров, уничтоженных по обвинениям в государственной измене и враждебном отношении к партии, были невиновными, никто из них не являлся врагом партии, ни один не замышлял свержения советского строя, ни один не был немецким шпионом, в чем обвинял их Сталин. Все устроил Гитлер. Через свои секретные службы он снабдил Сталина ложной информацией о якобы существовавшем заговоре, возглавляли который маршал Тухачевский и другие выдающиеся военачальники. Были представлены свидетельства сотрудничества Тухачевского и его товарищей с германским Вермахтом. Хрущев в заключение сказал следующее: "С глубокой скорбью вспоминаем мы здесь многих видных деятелей Партии и правительства, которые лишились жизней, не будучи ни в чем виноватыми. Но и выдающиеся руководители армии, такие, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Егоров, Эйдеманн и другие, также пали жертвами репрессий. Это были люди, которые верой и правдой служили нашей армии особенно Тухачевский, Якир и Уборевич. Они были выдающимися военачальниками. Позднее жертвами репрессий пали Блюхер и другие хорошо известные военные. В иностранной прессе однажды прошел заслуживающий внимания репортаж о том, что в ходе подготовки к нападению на нашу страну Гитлер приказал своим секретным службам передать нам документы, где говорилось, будто бы товарищи Якир, Тухачевский и другие являлись агентами германского генштаба. Эти якобы "секретные документы" попали в руки президента Чехословакии Бенеша, и тот, по-видимому, из лучших побуждений передал их Сталину. Якир, Тухачевский и остальные товарищи были арестованы и впоследствии уничтожены. Были убиты многие выдающиеся командиры и политработники Красной Армии".

Вот так Хрущев! Премьер и руководитель Компартии Советского Союза, имевший в своем распоряжении все архивы, ссылается на публикации в иностранной прессе. Вне сомнения, у него имелись мотивы не выводить на свет Божий слишком много тайн. Несмотря на всю фантастичность теории, подобные заявления звучали и раньше.

Сенсационная история всплывала то тут, то там на протяжении целого десятилетия. Президент Чехословакии Бенеш, скончавшийся в 1948 г., и сэр Уинстон Черчилль оба упоминали об этом в своих мемуарах, так же как два ведущих сотрудника секретной службы Гиммлера, доктор Вильгельм Гёттль - он же Вальтер Хаген - и Вальтер Шелленберг. Эти свидетельства вместе с ответственными докладами немецких и чехословацких дипломатов 1936 и 1937 гг. добавляют перца в зловещий макиавеллиевский спектакль, разыгравшийся в нашем столетии. Причем спектакль этот не настолько прост, как представляет его Хрущев или как думали Бенеш, Черчилль и подручные Гиммлера.

И конечно же, темные закоулки за кулисами этого театра заслуживают того, чтобы походить по ним. В конце концов дело Тухачевского является одним из крупнейших событий в истории XX века и одним из тех, которые имели самые судьбоносные последствия. В пьесе задействовано немало актеров, хватает сюжетных линий и временных планов, начиная с первых лет Советского Союза и тайного сотрудничества между Рейхсвером и Красной Армией в период с 1923 по 1933 гг. Гиммлер и Гейдрих появляются на сцене только в заключительном акте, но для того, чтобы лучше вникнуть в суть, нам следует поставить на первое место именно этот, последний акт. Начало свое он берет приблизительно в середине декабря 1936 г.

Париж, 16 декабря 1936 г. Бывший белый генерал Скоблин, работавший одновременно на секретные службы Сталина и Гиммлера, передал немецкой разведке два сообщения. № 1: командование советской армии планирует устроить заговор против Сталина. Глава заговорщиков маршал Тухачевский, заместитель наркома обороны. № 2: Тухачевский и его ближайшее окружение тайно сносятся с германским Верховным командованием и разведкой.

Сенсация. Как-никак человек, названный вождем предстоящего переворота с целью свержения Сталина, был заместителем министра обороны, бывшим начальником Генштаба, самым талантливым и самым выдающимся военачальником Советского Союза. Тогда сорокатрехлетний маршал обладал огромным влиянием в Красной Армии. Он являлся выходцем из аристократической среды, бывшим гвардейцем. Он прошел подготовку как офицер Генерального штаба в царской Александровской академии1.

Вернувшись домой из немецкого плена, он вступил в ленинскую гвардию. В 1920 г. он разгромил генерала Деникина, главную фигуру белого движения. С тех пор он снискал славу величайшего военачальника Гражданской войны, спасителя Красной революции.

Гейдрих2, холодный человек, обладавший тем не менее вкусом к крупным интригам, мгновенно осознал, какие возможности могла таить в себе поступившая из Парижа информация. Если сведения Скоблина верны, у власти в Советском Союзе может оказаться военная диктатура. Гигантской империей тогда будет управлять чрезвычайно талантливый организатор и стратег, красный Бонапарт, русский Наполеон. Будет ли это выгодно Германии Гитлера?

Ответ Гейдриха был "нет". При этом нужно помнить, он не сомневался в том, что Гитлер разделяет его точку зрения. Разумеется, нет оснований сомневаться, что он немедленно обсудил донесение с Гитлером, как есть все причины полагать, что Гитлер не хотел сильной России.

Что в такой ситуации было более естественным, чем дать информации из Парижа достигнуть Сталина и тем самым обезвредить самого талантливого военного России Тухачевского и его ближайшее окружение?

Но против этой затеи выступал Янке, сотрудник аппарата Гейдриха. Он указывал на то, что Скоблин имел связи с советской разведкой, а потому очень вероятно, что царскому генералу в Париже всю историю подсунули прямо из Кремля. Но для чего? Может быть, чтобы Гитлер начал подозревать собственных генералов. Или для того, чтобы заманить секретную службу Гитлера в западню, подтолкнуть немецкое руководство к принятию ошибочного решения. Кто мог знать?

Но Гейдрих посадил Янке под домашний арест и начал приводить в жизнь свой план. Тухачевский должен был быть отдан в руки палачей. Поставив себе эту задачу, Гейдрих сделал несколько шагов, которые лишний раз обнаруживают в нем природный талант интригана.

С холодной улыбкой на лице он говорил своему другу, штандартенфюреру СС Герману Беренсу:

– Даже если Сталин всего лишь блефовал, желая информацией Скоблина сбить с толку немецкое руководство, я предоставлю старику из Кремля столько доказательств, что он поверит в свою ложь, как будто это чистейшая правда.

Он приказал находившейся у него на жалованье шайке высококлассных "медвежатников" проникнуть в архивы Главного командования Вермахта и стащить оттуда дело Тухачевского. Там содержались документы так называемого Специального подразделения "R", замаскированной организации Рейхсвера, существовавшей с 1923 по 1933 гг. под официальным названием GEFU (Gesellschaft zur Fцrderung gewerblicher Unternehmungen), что переводится как Ассоциация для продвижения торговых предприятий. Она находилась в ведении Управления вооружений, а задача ее заключалась в том, чтобы производить в Советском Союзе вооружение и технику, которые, в соответствии с Версальским договором, Вермахту иметь не разрешалось. В деле содержались записи многих переговоров, которые велись между немецкими офицерами и советскими военными представителями, включая, естественно, и Тухачевского, являвшегося начальником Генерального штаба Красной Армии с 1925 по 1931 гг. Гейдрих кое-что изменил в деле GEFU. Он "усовершенствовал" его, снабдил новыми письмами и комментариями, внешне же документ оставался как бы подлинным - с настоящими подписями и печатями. Такое дело могло привести в трибунал по обвинению в государственной измене любого генерала в любой стране.

В подвалах дома на Принц-Альбрехт-штрассе Гейдрих с одобрением наблюдал за работой специалистов. Первый шаг был сделан. Теперь наступало время второго. Но как сделать так, чтобы дело попало в руки Сталина?

Сфабриковать фальшивку, причем такую, которая бы во всем выглядела как настоящий документ, задача для спецов из секретных служб не особенно трудная. Но вот отправить работу нужному адресату, не вызывая подозрений, это - проблема. А когда речь идет о таком адресате, как Иосиф Сталин, проблема и вовсе почти неразрешимая. Но Гейдрих нашел выход.

В 1936 г. Министерство иностранных дел Германии поддерживало связи с чехословацким министром в Берлине и время от времени вентилировало вопрос об отношении Чехословакии к возможной войне между Германией и Францией.

Вот тут Гейдрих и решил атаковать. В конце января 1937 г., пишет президент Бенеш в своих воспоминаниях, чехословацкий посол в Берлине, Мастны, прислал в Прагу телеграмму, где с удивлением отмечал внезапное падение интереса к данному вопросу со стороны Министерства иностранных дел. По определенным признакам можно было сделать вывод о том, что немцы поддерживают отношения с антисталинской группировкой в Красной Армии. Берлин совершенно очевидно ожидал смены режима в Москве, причем такого, который изменит баланс сил в Европе в пользу фашистской Германии. Президент Бенеш всерьез встревожился перспективой потери советской поддержки против Германии. Чехословакия, с взрывоопасной проблемой нацменьшинств, обеспокоенная вопросом судетских немцев, до сих пор не утратила независимости главным образом из-за антагонизма между Германией и Советским Союзом. Примирение, а возможно, и альянс между русской диктатурой и германским фашизмом поставили бы маленькую страну в очень опасное положение. Республика Бенеша появилась на свет в результате подписания Версальского договора, в то время как ликвидация последствий этого самого соглашения являлась программной задачей Гитлера. Если Россия окажется заодно с ним, то у фюрера не будет проблем с реализацией своих планов.

Совершенно естественно, что президент Бенеш немедленно вызвал к себе советского посла в Праге, Александровского, и передал ему донесение Мастны. Заговор генералов против Сталина. Замешан Гитлер. Замешано руководство Вермахта.

Посол внимательно прочитал документ, поспешно вернулся в посольство, собрал чемодан и немедленно вылетел в Москву. Посылка Гейдриха была доставлена адресату.

Но Гейдрих любил делать все на совесть. Он не стал полностью доверять дело пражскому почтальону, а поступил в соответствии с разумным принципом: если уж берешься за работу, то выполняй ее только на отлично. Поэтому он поддержал свою пражскую акцию еще одной - парижской.

На дипломатическом приеме в Париже через два или три дня после беседы Бенеша с Александровским Эдуард Даладье, несколько раз бывший премьер-министром Франции, но в тот момент для разнообразия занимавший пост министра обороны, положил ладонь на руку советского посола, Владимира Потемкина, и отвел его к нише у окна. Быстро оглядевшись, не подслушивает ли кто, Даладье с тревогой сообщил Потемкину, что Франция встревожена. Поступили сведения о возможной смене курса Москвы. Ходят слухи о сотрудничестве фашистского Вермахта с Красной Армией. Разве его превосходительство может остаться безучастным? Потемкин выслушал Даладье с непроницаемым лицом и отделался уклончивыми фразами. Десятью минутами позже он ушел с приема, поехал в посольство и отправил кодированной "молнией" в Москву полученное от Даладье сообщение.

Как именно Гейдрих передал информацию Даладье, сегодня установить с точностью возможным не представляется. Возможно, контакт осуществлялся через человека из 2-го бюро в посольстве Франции в Москве.

После этой интермедии Гейдрих разыграл второй акт спектакля. Он отправил специального представителя, штандартенфюрера Беренса, в Прагу, где тот встретился с личным представителем чехословацкого президента и привлек его внимание к существованию документальных свидетельств против Тухачевского. Узнав об этом, Бенеш уведомил Сталина. Вскоре после этого человек Бенеша предложил представителю Гейдриха встретиться с сотрудником советского посольства в Берлине по имени Израилович. Израилович являлся сотрудником НКВД, служившим в русском посольстве в Берлине.

Человек Гейдриха встретился с ним и показал ему два подлинных письма из сфабрикованного дела. Израилович, как и полагается, разыграл безразличие. Он спросил, что почем. Беренс пожал плечами. Израилович пообещал встретиться с ним еще раз через неделю вместе с лицом, уполномоченным принимать решения.

Свидание состоялось. Человеком, уполномоченным принимать решения, оказался представитель Ежова, главы советской секретной службы. Тот первым делом тоже спросил о цене. Чтобы у деловых партнеров не возникло подозрений, Гейдрих запросил астрономическую сумму, 3 000 000 золотых руб.

– Но вы вольны позволить им сбить цену, - проинструктировал он своего представителя.

Но до торговли не дошло. Представитель Ежова просто кивнул, когда Беренс с самым деловым видом назвал самую безумную сумму, которую когда-либо платили за папку с документами в истории деятельности спецслужб.

Ни один план военной операции, ни одна измена, ни одно предательство в истории не оценивалось так высоко. Сделку обстряпали за один день. Человек Ежова отправился в Москву с фальшивкой Гейдриха. Произошло это приблизительно в середине мая 1937 г.

Три недели спустя, 11 июня 1937 г., мир потрясла новость, переданная ТАСС: маршал Тухачевский и семь ведущих генералов приговорены к смертной казни через расстрел Верховным судом Советского Союза под председательством председателя военного трибунала Ульриха. Приговор был приведен в исполнение немедленно.

"Подсудимые обвинялись, - говорилось далее в сообщении, - в неисполнении своих воинских обязанностей, в нарушении присяги и в предательстве Социалистической родины в интересах иностранного государства". Официальное коммюнике добавляло следующие подробности:

"В ходе расследования удалось установить, что обвиняемые, вместе с заместителем наркома обороны Гамарником, который недавно покончил жизнь самоубийством, создали антигосударственную группу, проводившую антисоветскую политику и поддерживавшую контакты с иностранным государством. Обвиняемые вели военный шпионаж в пользу этой страны. Целью их деятельности было привести Красную Армию к поражению в случае иностранной интервенции. Главная же задача подсудимых состояла в реставрации крупного помещичьего землевладения и капитализма. Все обвиняемые признались".

В довершение всего ТАСС огласило приказ по армии Ворошилова, доведенный до сведения войск в военных округах. Приказ требовал выдавать подозрительных. Там говорилось:

"Главной целью предателей было уничтожение советского строя любыми путями и любыми методами. Они замышляли свержение правительства рабочих и крестьян и подготавливали убийства руководителей Партии и государства. Они надеялись на помощь фашистских кругов иностранного государства, взамен чего были готовы отдать им советскую Украину. Главные организаторы находились в прямых контактах с генштабами фашистских стран".

Казнь Тухачевского и приказ Ворошилова способствовали сходу лавины, от которой нигде и никому не было спасения. Любой обозленный солдат, любой обиженный подчиненный мог теперь свести счеты с обидчиком, написав донос на начальника, которого ненавидел. В этой вакханалии политических чисток не находилось места оправданию. И каждый, кто попадал под жернова гигантской мельницы репрессий, тянул за собой друзей, товарищей и даже просто знакомых. Сначала сотнями, затем тысячами, а потом, по-видимому, и десятками тысяч офицеры отправлялись в подвалы НКВД, чтобы получить пулю в затылок или на долгие годы отправиться в сибирские лагеря. Всего за один год офицерский корпус Красной Армии сократился на 50 процентов, а высокое военное руководство было ликвидировано практически полностью.

Факты очевидно свидетельствуют о том, что в результате умело разыгранной обергруппенфюрером СС Рейнхардом Гейдрихом интриги Гитлер смог уничтожить весь высший командный состав Красной Армии за три года до нападения на Советский Союз. Иными словами, в подвалах НКВД и расстрельных камерах здания на Лубянке он подготовил почву для будущих побед германского оружия. Может ли это утверждение выдержать тщательную проверку? Могло ли быть так, что от 30 000 до 40 000 офицеров армии рабочих и крестьян погибли в результате ловкого трюка, проделанного специалистами из иностранной спецслужбы?1

Внешне все выглядит именно так, но внешнее и есть внешнее, оно лежит на поверхности. Гораздо больше остается под ней. Гейдрих не являлся автором пьесы, он лишь показал себя талантливым помощником. Искусно состряпанное им дело не стало само по себе причиной падения Тухачевского и его товарищей, а лишь составило алиби для Сталина. Корни трагедии, стершей с лица земли цвет советского офицерского корпуса, уходят гораздо глубже. Они стали следствием безжалостной борьбы, которую вели между собой два могущественных соперника. Единственная сила, способная свергнуть Сталина, нашла в итоге свой печальный конец. Случившееся ознаменовало собой победу грузинского деспота над русским Бонапартом Тухачевским, который - даже если он пока и не протягивал рук к высшей власти - уже превращался в фигуру, способную при поддержке армии принять бразды правления у диктатора-параноика и положить конец бесчинствам сталинской клики. Резня, учиненная над офицерским корпусом, стала следствием драматического процесса борьбы за власть между политическим и военным руководством страны, а не только ловкого хода чужой разведки.

Данный эпизод занимает место в истории как кульминация германо-советских отношений после Первой мировой войны и как составляющая одной из самых крупных мировых трагедий - плана "Барбаросса". Все началось еще задолго до игр Гитлера в войну, а закончилось настоящей войной. Для лучшего понимания всей драмы войны между СССР и Германией необходимо познакомиться с первыми актами пьесы.

В апреле 1925 г. в свободном порту Штеттин произошел странный инцидент. Только что назначенный на работу в Штеттин офицер-таможенник - он еще жив, потому будем называть его Людвиг, хотя у него другое имя, занимался ночной рутинной проверкой, когда наткнулся на людей, пытавшихся вытащить из 1-го эллинга большой контейнер. Когда он окрикнул их, люди бросили ящик и растворились в темноте. Людвиг поднял тревогу. Другой таможенный офицер, явившийся неожиданно быстро, явно хотел замять инцидент. В Людвиге разыгрались подозрения, он осветил фонариком ящик. На нем виднелась сделанная большими черными буквами надпись на двух языках вверху на немецком, а ниже под ней на русском - "Механические запчасти". На наклеенном на контейнере ярлыке значился адрес получателя: GEFU, Берлин, Германия, и отправителя: GEFU, Липецк, СССР. Когда Людвиг пожелал изучить таинственный ящик получше, второй таможенник неожиданно спросил:

– Вы служили в армии, коллега Людвиг?

Людвиг удивился:

– Конечно.

Напарник кивнул:

– А в боях участвовали?

– Может, покажете мне ваш железный крест? - зло отпарировал Людвиг. Или мне предъявить вам свою солдатскую книжку фрейкора?1

Второй таможенник улыбнулся и примирительно проговорил:

– Ну что вы, коллега Людвиг. Однако думаю, теперь я могу сказать вам, что находится в этом ящике. Оцинкованный гроб с телом военного летчика, офицера Рейхсвера.

Людвиг от неожиданности испугался и даже сделал шаг назад.

– Да что вы такое говорите? Покойник? Военный летчик? Тут же написано "механические запчасти". К тому же контейнер отправлен из России.

– Все верно, - подтвердил напарник.

Они проговорили еще полчаса, стоя около 1-го эллинга в свободном порту Штеттин.

Удовлетворив свое профессиональное любопытство, Людвиг отдал честь коллеге и пошел дальше. Напарник негромко свистнул. Из тени эллинга появились четверо.

– Все в порядке, - проговорил таможенник. - Просто новый шкив еще не притерся к веревке. Однако нам надо поторапливаться, господа. Время поджимает.

Они поставили ящик на тележку и покатили к пирсу. Туда быстро причалила небольшая лодка. Мужчины осторожно погрузили в него контейнер. Затем спустились сами. Махнув на прощанье офицеру, они налегли на весла и отправились к берегу Одера.

Если бы таможенник Людвиг придерживался в политике левых, а не правых взглядов, инцидент в порту, возможно, вызвал бы громкий политический скандал, отзвуки которого разнеслись бы по всему миру. Эпизод в порту Штеттин с телом немецкого офицера, прибывшим из русского города Липецка в ящике с надписью "механические запчасти", разорвал бы покровы тайны, под которыми скрывались самые удивительные главы истории Веймарской республики - главы о тайном сотрудничестве между немецким Рейхсвером и Красной Армией. Это сотрудничество и послужило базой, на котором выросло обвинение против Тухачевского. Оно ознаменовывает собой драматический период в германо-советском альянсе - альянсе, главные и второстепенные участники которого были уничтожены Сталиным и спустя годы реабилитированы Хрущевым. Германия была главным проигравшим во время Первой мировой войны. Но и Россия, хотя и являвшаяся в том конфликте противником Германии, тоже оказалась за боротом корабля стран-победительниц. Она находилась как бы отдельно, изолированно от всего прочего мира, точь-в-точь как Германия, поскольку Октябрьская революция и создание коммунистического советского государства заставило капиталистический Запад сплотиться с целью свержения большевизма. Поначалу они стремились достигнуть целей путем вооруженной интервенции. Когда затея провалилась, попытались за счет экономического давления вынудить советское государство признать обязательства, взятые на себя царской империей. Но ленинское правительство оказалось упорным, и республика советов отказалась выплачивать царские долги западным "капиталистическим" демократиям.

Германия тоже не хотела раскошеливаться на выплату репараций, а особенно сопротивлялась предложению западных государственных деятелей, чтобы она также заплатила старые царские долги западным странам. Из этого общего неприятия условий победителей и возник союз побежденных и обездоленных. Вполне логично, что начало ему было положено на экономическом поприще. Первым плодом сотрудничества стало Рапалльское соглашение наскоро подготовленный договор, подписанный между немецкой и советской сторонами в маленьком итальянском курортном городке на Пасху 1922 г. В Рапалло были уничтожены остатки послевоенных разногласий между Советским Союзом и Германией. Оба государства отказались от взаимных претензий на выплату нанесенного ущерба. Было решено возобновить дипломатические отношения, считая друг друга равными партнерами, и предоставить взаимные режимы благоприятствования в торговле. В Рапалльском договоре отсутствовали секретные статьи о военном сотрудничестве, хотя и по сей день некоторые считают, что они все же существовали. Причина тут в том, что сугубо экономическое соглашение стало почвой для подписания других документов. Вполне логичное продолжение.

Рапалло положило конец политической изоляции как Германии, так и Советского Союза. Почему бы не использовать дух и букву договора для нарушения военных запретов и ограничений, наложенных в Версале на германский Рейхсвер? Рейхсверу, например, воспрещалось иметь какие бы то ни было танки и противотанковые пушки, любые самоходные орудия, авиацию и любые средства ведения химической войны. При таких ограничениях Германия не могла создать современную армию. Строгий запрет на владение бронетехникой лишал Германию возможности вести разработки в этой области, развивать накопленный во время Первой мировой войны опыт танкостроения, что было крайне важно для будущего вооруженных сил страны. Именно потому страны-победительницы в пункте № 171 Версальского договора настаивали, чтобы Германия не могла не только производить, но и "импортировать бронеавтомобили, танки или иные аналогичные технические средства, пригодные для применения в военных целях". Что могла сделать Германия в таких условиях? До тех пор пока не найдется способ обойти эти запреты, каждая марка, потраченная на нужды Рейхсвера, будет выброшена напрасно.

Первые контакты советской стороны с генерал-полковником Рейхсвера фон Сектом организовал Карл Радек, блестящий интеллектуал из старой ленинской гвардии, который помог Германии выскользнуть из цепких клещей Версальского договора.

Радек, убежденный большевик, великолепный народный трибун, один из основателей Коммунистической партии Германии, товарищ Ленина по Швейцарии, где последний находился в эмиграции, являлся пламенным сторонником идеи "общего врага Версаля", которого должен победить альянс Советского Союза и Германии. Радек не считал необходимым условием союза обращение Германии в коммунизм. В действительности он считал германский национализм переходной стадией к коммунизму. Когда Альберт Лео Шлагетер, лейтенант из одного из фрейкоров подпольных бойцов против французской оккупации Рура, был приговорен французами к смерти и расстрелян в мае 1923 г. за совершение акта саботажа, 20 июня 1923 г. Радек отдал дань его памяти перед Коммунистическим Интернационалом, разразившись речью под названием "Лео Шлагетер, путешественник в никуда".

Карл Радек способствовал рождению военного союза между Красной Армией и Рейхсвером. Ему же предстояло стать могильщиком этого альянса.

Интерес советской стороны заключался в том, чтобы использовать опыт немецких офицеров для переустройства своих молодых вооруженных сил и возрождения находившейся в полном упадке военной промышленности. Рейхсвер, со своей стороны, нуждался в оружии, производить которое в Германии немцы не могли; к тому же им требовались полигоны, где солдаты могли бы обучаться обращению с тем самым запрещенным вооружением и техникой. На этом основании Рейхсвер и Генштаб Красной Армии заключили между собой несколько секретных соглашений. С немецкой стороны эту деятельность поручили "Специальной группе R" - "R" означало Россия - совершенно секретному управлению директората немцкой армии. Этот исполнительный орган являлся организацией экономического фронта, фирмой под названием GEFU, Ассоциацией для продвижения торговых предприятий.

Закамуфлированная фирма имела одну контору в Берлине и другую в Москве. Финансирование организации осуществлялось за счет секретных фондов Рейхсвера. Она заключала контракты с советскими властями, содержала дочерние компании в разных частях России и создавала германо-советские производства для тайного перевооружения, для выпуска не только авиабомб, танков, самолетов и средств ведения химической войны, но даже и подлодок короче говоря, всего, что в соответствии с Версальским договором Германии запрещалось производить и использовать.

Джеффри Бейли, американский специалист в области изучения закулисных дел Красной Армии, в своей книге "Заговорщики" пишет:

"К 1924 г. фирма "Юнкерс" выпускала по нескольку цельнометаллических самолетов в год на заводе в Филях под Москвой. Вскоре на реконструированных и модернизированных еще царских производствах в Ленинграде, Туле и Златоусте стало ежегодно выпускаться свыше 300 000 снарядов. Отравляющий газ делала фирма Берзоля в Троцке (теперь Красногвардейске), а подводные лодки и броненосцы закладывались и сходили со стапелей в Ленинграде и Николаеве. В 1926 г. на закупки вооружений и боеприпасов в СССР уходило более 150 000 000 марок, около одной трети годового бюджета Рейхсвера". Направляющим органом, контролировавшим данного вида деятельность немцев в России, являлась организация, скрывавшаяся под кодовым наименованием ZMO, сокращение от "Zentrale Moskau", или Центральная московская контора. ZMO представляла собой "министерство иностранных дел" немецкой армии в Советском Союзе. Представители ее, фон дер Лит-Томсен и профессор риттер Оскар фон Нидермайер, известный как Нойманн, вели все переговоры с ведущими руководителями Красной Армии и Советского правительства. ZMO присутствовала повсюду. ZMO фактически представляла собой функционировавшее в России теневое правительство Веймарский республики. И представители организации тщательно избегали яркого света рампы.

Естественно, производство запрещенных вооружений и техники было лишь одной стороной сотрудничества. Поскольку импортировать все это в Германию тоже запрещалось, а сохранить в секрете факты поступления военного оборудования и снаряжения не представлялось возможным, в неменьшей степени важно было создать учебные центры для подготовки личного состава за пределами Германии. Так Советский Союз превратился в полигон для Рейхсвера.

В период между 1922 и 1930 гг. для немцев создали заново либо расширили существующие объекты: центр германских ВВС в Вивупале около Липецка, в 250 километрах к юго-востоку от Москвы; школа для подготовки специалистов ведения химической войны в Саратове на Нижней Волге, действовавшая с 1927 г., школа по овладению техникой ведения боя на боевых бронированных машинах с полигоном в Казани на Средней Волге, введенная в действие с 1930 г.

Советские офицеры, которых готовили для штабов Красной Армии - бывшие унтер-офицеры царской армии, ветераны Гражданской войны, отличившиеся политруки и комиссары, - сидели в комнатах для занятий немецких военных академий бок о бок с будущими сотрудниками германского генштаба, учась вести войну по Мольтке, Клаузевицу и Людендорфу.

Обширное летное поле около курорта под Липецком располагалось на возвышенности, благодаря чему с него просматривался весь город. Начиная с 1924 г. аэродром начал превращаться в суперсовременную по тому времени авиабазу. Официально там дислоцировалась 4-я советская эскадрилья, но говорили в этой части по-немецки. Русскими были только офицер связи и охрана аэродрома. И конечно, несколько древних советских разведывательных самолетов с бросавшимися в глаза знаками различия. Все остальное было немецким.

На нужды базы в Липецке бюджет Рейхсвера выделял ежегодно 2 000 000 марок. Первые сто самолетов-истребителей, использовавшихся для подготовки немецких летчиков, прибыли в Россию с завода Фоккера в Голландии. В Липецке находилось от 200 до 300 немецких авиаторов. Там испытали первый немецкий истребитель-бомбардировщик. Проводя маневры в условиях, максимально приближенных к боевым, "липецкие истребители" учились производить бомбометание на малых высотах, тем самым закладывая основу техники вызывавших впоследствии суеверный ужас пикирующих бомбардировщиков "Штука".

Первые опытные образцы легких бомбардировщиков и истребителей, которые были окончательно доработаны для серийного производства, когда в 1933 г. началось строительство Люфтваффе, разрабатывались и испытывались в Липецке. Первые 120 превосходно подготовленных пилотов, ядро немецких ВВС, вышли из Липецка. Точно так же и первые сто наблюдателей. Если бы не Липецк, Гитлеру понадобилось бы еще десять лет для того, чтобы создать современную военную авиацию. Липецк стал такой авантюрой, которую в наши дни даже трудно себе представить. В то время как недоверчивые западные союзники и левые пацифисты в самой Германии выискивали признаки проводившегося перевооружения, далеко-далеко, в Аркадии германских коммунистов и леваков-марксистов, липецкие эскадрильи истребителей проносились над Доном, сбрасывая учебные бомбы на учебные цели, испытывая бомбовые прицелы, пролетали на бреющем над советскими селами Центральной России вплоть до предместий самой Москвы или действовали в качестве артиллерийских наблюдателей совместно с советскими сухопутными силами во время полномасштабных учений на армейском полигоне под Воронежем. Организационные достижения Липецка не уступали военным. Все вплоть до последнего гвоздя приходилось ввозить из Германии. Русские предоставляли землю и камни и больше ничего.

Необходимые материалы и прочие предметы снабжения прибывали морским путем в Ленинград из свободного порта Штеттин. Особо секретное или опасное оборудование или грузы, которые не получалось легко закамуфлировать под что-то безобидное, в Штеттине не погружали. Их доставляли на борт парусных судов, где вся команда состояла из офицеров, и тайно везли через Балтику. Естественно, то там, то тут грузы пропадали. Обратно в Германию шли гробы с телами летчиков, разбившихся во время учений под Липецком: гробы устанавливали в ящики, писали на них "механические запчасти" и морем отправляли в Штеттин. Таможенники, доверенные люди Рейхсвера, помогали потихоньку переправлять скорбные грузы к месту их назначения.

Офицеров, уезжавших в Россию, сначала увольняли со службы и вычеркивали из армейских списков. Разумеется, им обещали восстановление по возвращении, но легально никто претензий не предъявлял. Естественно, поддержать подобный иск в суде было бы невозможно. Каждый офицер персонально шел на риск, отправляясь на учебу в Россию.

То, чем был для авиации Липецк, для танкистов была Казань. Там, на Средней Волге, Германия положила начало танковым дивизиям Гудериана, Гёпнера, Гота и Клейста. Данный факт служил главной причиной того, почему до прихода к власти Гитлера ни один русский или немецкий военный руководитель не помышлял о возможности войны между Германией и Советским Союзом. Рейхсвер, в лице своего создателя и вдохновителя генерал-полковника фон Секта, заботился о том, чтобы в союзе с Россией поскорее преодолеть последствия Версальского договора. Военные хотели поскорее стереть с карты границы, образовавшиеся в результате поражения в Первой мировой войне, и вернуть Германии ее прежние рубежи на западе. Не меньше им хотелось отодвинуть границу на восток - вернуть свои древние пределы, раздавив Польшу.

Летом 1922 г., когда вновь назначенный германский посол в Москве, граф Брокдорф-Ранцау, выступил против односторонней прорусской политики Германии и предостерег правительство от военного сотрудничества с Красной Армией, фон Сект ответил ему в меморандуме, датированном 11 сентября:

"Мы не можем терпеть существование Польши; оно противоречит жизненно важным интересам Германии. Польша должна исчезнуть с карты мира, и она исчезнет из-за собственной внутренней слабости и благодаря России - с нашей помощью. Русские больше, чем мы, не могут терпеть Польшу; ни одно русское правительство не примирится с существованием Польши. С Польшей, одним из самых прочных столпов Версальского мира, рухнет гегемония Франции". А как же Советы? Что значил для них альянс с прусскими генералами? Для них союз с немцами сулил усиление, преобразование и модернизацию Красной Армии накануне "последней битвы", ради победы в которой они были готовы на все. Более того, они любой ценой стремились помешать союзу Германии с западными державами, поскольку и Ленин и Сталин рассматривали участие в новой интервенции Антанты немецких войск как смертельную угрозу для коммунизма. И наконец, цель правых в Германии - уничтожение Польши являлась в равной мере и целью Москвы. Таким образом, антизападная ориентация Рейхсвера вписывалась в ленинскую, а позднее в сталинскую политическую концепцию. Более того, это устраивало советского партнера руководства вооруженных сил Германии, человека, который все чаще персонифицировал Красную Армию, - маршала Тухачевского.

Кто был этот человек, Тухачевский? Герой и военный гений, как о том заявляли добрый десяток лет вплоть до 1936 г.? Предатель, шпион германского Рейхсвера, "паршивая собака", как назвал его Сталин, отдавая приказ о расстреле? Или патриот-антисталинист, первая жертва злобного старого тирана, как уверяет в наши дни Хрущев? Где же правда?

5 декабря 1941 г., когда генерал-полковник Гудериан из своей утопавшей в снегу штаб-квартиры в имении Толстого в Ясной Поляне отдавал приказ 2-й танковой армии приостановить натиск на Москву, 45-я пехотная дивизия, которая служила связующей дивизией 2-й армии на правом фланге, вела ожесточенные бои за обладание городом Елец. Сам по себе город важного значения не имел, однако он располагался на перекрестке большого пути из Москвы через Тулу в район Дона и связывавшей восток и запад железной дороги, которая вела из Орла через Липецк в Сталинград. Липецк, бывшая тайная учебная база Рейхсвера, где молодые люди из будущих Люфтваффе обучались летному мастерству до 1933 г., находился всего в 65 километрах.

Закаленные огнем полки 45-й пехотной дивизии, упоминавшейся ранее в связи с сражениями за Брест-Литовск, в жуткий мороз сумели прорваться в Елец и выбить оттуда русских. Дивизия оказалась в 24 километрах от верховий Дона - в 2000 километрах от места, с которого выступила в начале войны. Две тысячи километров маршей и боев всего за пять месяцев и две недели.

За два дня до штурма Ельца разведчики 135-го пехотного полка сумели подключиться к русской телефонной сети и прослушать разговоры, которые вели между собой русские боевые командиры. В разговорах часто упоминалось о соединении на западной окарине города - "Хабаровской команде". В штабе 135-го пехотного полка это обозначение считали поначалу кодовым наименованием, пока некоторые пленные не показали на допросе, что речь шла о некогда секретном, но уже давно распущенном подразделении. Офицеров этой части прозвали "Хабаровской командой": они служили в так называемом специальном корпусе Дальневосточной армии, краеугольном камне давно забытой военной политики маршала Тухачевского.

В истории корпуса скрыт ключ к тайне Тухачевского. Началась она летом 1932 г. В Германии на тот момент насчитывалось 6 000 000 безработных. Советский Союз переживал величайший в современной истории голод. Насильственно проводимая Сталиным коллективизация, экспроприации и массовые депортации зажиточных крестьян привели к полнейшему краху производства сельхозпродуктов. Миллионы советских граждан умирали от голода. Внутренний крах лишь усугублялся международным кризисом.

В 1931 г. в Азии японцы выплеснулись со своих бедных и слишком густонаселенных островов на континент, в Китай, стремясь найти там рынок для своих производителей и сырье для промышленности. В 1932 г. они захватили Маньчжурию с ее плодородной почвой и богатыми запасами полезных ископаемых, сделав эту страну, расположенную на границе с Восточной Сибирью, своим сателлитом - Маньчжурской империей. Таким образом Токио демонстрировал всему миру свою решимость, если надо силой оружия, создать в Восточной Азии мощный экономический блок.

Подобные намерения создавали серьезную угрозу интересам Советского Союза на Дальнем Востоке. Русско-японский конфликт на дальневосточной границе стал вдруг как никогда реальным. Случилось же это в тот момент, когда население империи Сталина косил голод.

В то время в Москве первый замнаркома обороны, генерал Гамарник, задумал один план, который и претворил в жизнь с помощью генерала Тухачевского. Он создал Дальневосточный, или "специальный", корпус, известный еще как колхозный корпус, офицеры которого скоро стали называть себя "Хабаровской командой" - город Хабаровск находился у маньчжурской границы.

Идея Гамарника и Тухачевского являлась одновременно и простой и гениальной: военнослужащие корпуса были солдатами и одновременно крестьянами - крестьянами в военной форме. В случае войны с Японией они должны были обеспечить независимое снабжение Дальневосточной армии продовольствием и фуражом. Другого способа решить проблему снабжения не существовало. Маршал Блюхер, властный командующий Дальневосточной армией, запретил1 экспроприацию имущества богатых крестьян и коллективизацию сельского хозяйства в Сибири, поскольку опасался за состояние морального духа призывников, 90 процентов из которых являлись выходцами из крестьянской среды. Таким образом, единственным способом обеспечить надежное поступление продовольствия для Дальневосточной армии оставался замысел Гамарника - военные поселения, в которых солдаты, демобилизовавшись, вернутся к своим семьям. Они образовывали крупные фермерские сообщества, но в то же время сохраняли военную организацию и оставались при оружии готовыми к ведению боевых действий. Многие труженики села и крестьянские сыновья из Центральной России шли добровольцами в специальный корпус. Здесь они получали во владение дом, большой земельный надел, корову, кур, при этом на десять лет освобождались от налогов и получали иные привилегии.

К 1936 г. "колхозный корпус" насчитывал в своих рялах 60 000 человек плюс еще 50 000 резервистов, проживавших в армейских сельскохозяйственных поселениях. Это было войско численностью в десять дивизий, обладавшее своей собственной инфраструктурой и почти независимое от командной цепочки Красной Армии, к тому же дислоцированное далеко-далеко от сердца правящего режима, от Москвы, - идельный инструмент для генерала с политическими амбициями. А Гамарник, безусловно, таковым являлся. Но еще в большей степени - его друг Тухачевский. Тухачевский, заместитель наркома обороны, с самого начала повальной коллективизации и последовавшего за ней голода был решительным оппонентом Сталина, лидером группы генералов, не согласных с диктатором. Человеком, ожидавшим момента, когда свержение тирана может стать возможным. "Колхозный корпус" идеально подходил для такого рода планов и мог сыграть решающую роль. В случае военного столкновения с просталинскими силами в армии и в партии, удаленный от центра восточносибирский специальный корпус мог превратиться в своего рода опорный пункт восстания и, если понадобится, обеспечить безопасный район для отступления.

В свете этих фактов фигура маршала Тухачевского приобретает черты, отличные от картины, нарисованной как сталинской пропагандой, так и западными биографами. Любой, кто склонен видеть в этом человеке "падшего ангела", царского гвардейца, принявшего большевизм, несмотря на текущую в его жилах кровь французских графов и итальянских герцогов, лишает себя возможности в полной мере понять эту яркую и выдающуюся личность и роль, которую она играла в советской истории.

Он был достойным противником Сталина. Он один мог бы сбросить тирана, заменить его и повернуть в ином направлении русло реки советской и мировой истории. Вся жизнь Тухачевского обличает в нем человека исключительного. Родившийся в 1893 г., в августе 1915 г. он, молодой поручик, попал в плен в битве за Варшаву - за тот самый город, возле которого почти ровно через пять лет ему предстояло пережить еще одно военное поражение. Его направили в лагерь для военнопленных № 9, в Ингольштадт. В 1917 г. он сбежал и добрался до Санкт-Петербурга. Когда Тухачевский прибыл туда, город на Неве уже перестал быть столицей Российской империи. Царь был низложен. Война закончилась. Власть принадлежала большевикам Ленина, которые вели бой с контрреволюционными белыми генералами.

Тухачевский, гвардейский офицер, потомок с полдюжины благородных европейских родов, не пошел к белым, он выбрал красных. Почему? Говорят, просто случайность. Другие списывают неожиданное решение на политическую неопытность молодого человека. Третьи считают это чистым проявлением оппортунизма. Ни одно из всх вышеприведенных объяснений не является верным. Тухачевский выбрал красных сознательно - из убеждений и честолюбия.

Революция, направленная против буржуазного миропорядка, просто из отчаянного вызова существующему положению вещей, согласовывалась с его собственным отрицанием западных традиций, христианства и европейского духа. Мечты свои Тухачевский связывал с Востоком, а не с Западом. Запад он повидал из своего лагеря для военнопленных. Запад для него олицетворялся с царем и его прогнившим, пребывавшим в упадке режимом. Запад и царизм, за реставрацию которого сражались белые, не устраивали Тухачевского. Будущее новых идей и новой власти находилось для него на Востоке.

Более того, у красных молодому человеку, для которого армия была всем, открывались большие возможности и широкие пути. Троцкий, создатель армии красной революции, нуждался в профессиональных солдатах, командирах и штабных офицерах для своих диких орд. Поэтому Тухачевский вступил в коммунистическую партию и сделался офицером Генерального штаба. В мае 1918 г., в возрасте двадцати пяти лет, он стал командующим 1-й армией. Он отбросил белочехов за Волгу. В 1919 г. он возглавлял 5-ю армию на Урале. Красные на тот момент контролировали лишь одну шестую территории Российской империи. Дела для Ленина складывались самым худшим образом. Но Тухачевский разгромил белые дивизии адмирала Колчака, которые дошли до Казани, и, преследуя их, вышел за Урал. В 1920 г. он сбросил белого генерала Деникина в Черное море.

Тогда же молодой Советский Союз1 оказался перед лицом новой военной угрозы. Поляки, пользуясь ослаблением России, устремились на Украину, овладели Киевом и взяли под контроль зерновые районы голодающего советского государства. Вновь спасителем стал Тухачевский. Он переиграл поляков, проведя великолепную военную операцию. Им пришлось убраться восвояси. Тухачевский преследовал их и шел к Варшаве. Красные наступали на запад. Будет ли Варшава первым этапом на пути победоносного шествия мировой революции по Европе?

Маршал Пилсудский пишет в своих мемуарах, что тогда судьба Польши рисовалась ему в самых мрачных тонах. Однако прошло еще двадцать четыре года, прежде чем Красная Армия действительно оказалась в Варшаве и в Европе. Тогда, летом 1920 г., поляки и заодно Европа были избавлены от ленинских знамен у себя над головами благодаря "чуду на Висле". Но чудом Запад был обязан не себе, а Иосифу Сталину - его глупости и нежеланию подчиняться приказам.

Тухачевский находился от Варшавы на расстоянии полета артиллерийского снаряда. Реввоенсовет в Москве, которому принадлежала высшая власть в Красной Армии, вручил ему верховное командование всеми силами на Западном фронте, включая Юго-Западную армию, кавалерийскими частями которой командовали Егоров и Буденный. Комиссаром Юго-Западной армии был Иосиф Сталин. Тухачевский отдал Юго-Западной армии правильный приказ - повернуть на север к Люблину, чтобы прикрыть фланг его армии, готовой нанести удар по Варшаве.

Но у Иосифа Сталина имелись свои соображения. Он хотел взять Львов. Он уговорил двух командиров, Буденного и Ворошилова, проигнорировать приказ Тухачевского и вместо Люблина наступать на Львов. Что они и сделали. Французский генерал Веган, являвшийся советником Пилсудского, главнокомандующего польскими войсками, не упустил шанса. Через образовавшуюся брешь поляки ударили в левый фланг Тухачевскому и смяли крыло его армии. Вспыхнула паника. Красные войска побежали. Польша была спасена.

Нетрудно представить, какие чувства питал к Сталину Тухачевский. Если, несмотря ни на что, под властью диктатора ему удалось получить звание маршала, пост начальника Генштаба и затем заместителя наркома обороны, то это лишь свидетельство умения держать себя в руках и военного таланта, против которого даже Сталин до поры до времени не мог ничего поделать.

Создание современной Красной Армии, а кроме того, механизация ее частей и появление бронетехники - за всем этим стоял Тухачевский. Он во многом следовал начинаниям строителя Рейхсвера, генерал-полковника фон Секта. Пруссак Сект и революционный красный генерал Тухачевский - не должны ли были они походить друг на друга как вода и камень, лед и пламень? Конечно, между ними лежала пропасть величиною в мир, но все же многое их роднило. Сталинская система шпионажа, щупальцами опутывавшая армию, точно раковая опухоль разъедавшая моральный дух офицерского корпуса, дикие эксперименты в экономике с коллективизацией и уничтожением крестьянства превратили Тухачевского в заклятого врага сталинизма. Но главным стимулом для политической оппозиции служила, по всей видимости, внешняя политика Сталина. Тухачевский все больше убеждался в том, что сама история диктует создание прочного альянса между Германией и Советским Союзом - альянса, задачей которого станет борьба с "прогнившим Западом".

Тухачевский понимал, конечно, что достигнуть своих целей может лишь вопреки узколобой сталинской бюрократии. Поэтому он стремился вступить в неминуемое столкновение во всеоружии. Хабаровский корпус стал его личной армией.

С 1935 г. у Тухачевского в Хабаровске, центре Восточной Сибири, образовалось нечто вроде своего ревкома. В него входили не только руководители высшего звена и высокопоставленные армейские командиры, но и некоторые влиятельные молодые партийные функционеры, такие, как, например, глава партии на Северном Кавказе Борис Шеболдаев. Состав очень важен. Он говорит о том, что Тухачевский не стремился к созданию антикоммунистического движения, но хотел мобилизовать прогрессивное и патриотическое крыло большевиков против сталинской тирании.

Весной 1936 г. Тухачевский отправился в Лондон как глава советской делегации для участия в похоронах короля Георга V. Дорога в Англию и обратно пролегала через Берлин. Он использовал возможность побеседовать с ведущими немецкими генералами. Ему хотелось убедиться в том, что Германия не воспользуется революционными волнениями в Советском Союзе как предлогом для похода на Восток. Более всего волновала его перспектива немецко-русского альянса после свержения Сталина. Каковы же признаки того, что все происходило именно так?

Джеффри Бейли в уже упоминавшейся здесь ранее книге цитирует и анализирует высказывания Тухачевского, сделанные в разговоре с министром иностранных дел Румынии Титулеску. Тухачевский сказал: "Вы совершаете ошибку, связывая судьбу своей страны со старыми и отжившими свое странами, такими, как Франция и Англия. Нам нужно развернуться в сторону новой Германии. По крайней мере на какой-то период Германия займет ведущее место на Европейском континенте".

Была весна 1936 г. Дата очень важна. Спустя девять месяцев Скоблин, агент ОГПУ в Париже, сделал так, чтобы информация о заговоре красных генералов против Сталина попала в руки людей группенфюрера СС Гейдриха. Гитлер понял, что настал момент передать красного Наполеона в руки палачей и обезглавить советскую армию. Но в действительности Гейдрих лишь выполнял заказ Сталина. Диктатор давно уже решил уничтожить Тухачевского.

Вот доказательства. В январе 1937 г. генеральный прокурор Вышинский, советский великий инквизитор, начал политическую чистку, направленную против старой большевистской гвардии, противников Сталина, в большом зале бывшего Дворянского собрания Москвы.

Главной фигурой на скамье подсудимых оказался Карл Радек, человек, который в период с 1919 по 1921 гг. организовал сотрудничество между Рейхсвером и Красной Армией. Теперь ему выпадала роль поставить точку в истории этого альянса. На утреннем заседании 24 января Радек, отвечая на вопрос Вышинского, вдруг упомянул Тухачевского. Фамилия маршала прозвучала безотносительно к предмету разбирательства. Но Вышинский ухватился за обмолвку Радека, и тот сказал:

– Естественно, Тухачевский и понятия не имел о тех преступлениях, в которых я участвовал. - В зале суда наступила ледяная тишина. В этой тишине Радек назвал имя одного из доверенных лиц Тухачевского, генерала Путны. Путна участвовал в заговоре вместе со мной, - произнес Радек.

Путна являлся экспертом по внешним связям в группе Тухачевского и как военный атташе имел контакты в Берлине, Лондоне и Токио. Более того, на момент проведения слушаний Путна уже находился под арестом. Его взяли под стражу незадолго до конца 1936 г.

Таким образом, шаги на "обложение" Тухачевского предпринимались с конца 1936 г. Конечно же, маршал и его друзья осознавали опасность. Что, если бы Путна заговорил? Вывод был очевиден для всех. Надлежало действовать быстро. В марте 1937 г. гонка между тайными агентами Тухачевского и Сталина принимала все больший и больший накал. Громом приближавшейся грозы прозвучало высказывание Сталина на заседании Центрального Комитета, на котором присутствовал и Тухачевский: "В рядах Красной Армии есть шпионы и враги государства".

Почему же маршал тотчас же не начал действовать? Почему колебался? Ответ прост. Действия офицеров Генштаба и армейских командиров, штаб-квартиры которых отделяли друг от друга иной раз тысячи километров, было совсем непросто координировать, особенно если учесть, что все руководители вооруженных сил находились под наблюдением спецслужб и были вынуждены действовать очень осторожно. Дату свержения Сталина назначили на 1 мая 1937 г., главным образом потому, что первомайский парад позволял, не вызывая особых подозрений, подтянуть к Москве значительные войсковые контингенты.

Однако то ли случай, то ли хитрость Сталина стали причиной переноса акции. Кремль объявил, что маршал Тухачевский возглавит советскую делегацию, направляемую в Лондон по случаю коронации короля Георга VI 12 мая 1937 г. Это должно было успокоить Тухачевского. И это его успокоило. Он отложил переворот на три недели, совершив тем самым роковую ошибку. Он не поехал в Лондон, и переворот не состоялся. 25 апреля его видели на весеннем балу в Доме офицеров в Москве. 28 апреля он присутствовал на приеме в посольстве США. Больше публично он нигде не появлялся. Все, что случилось потом, известно лишь по слухам и голословным пересказам информации, полученной из вторых и третьих рук.

Последнее официальное упоминание о маршале ТАСС сделал 11 июня 1937 г. В сообщении говорилось о том, что Тухачевский и семь высокопоставленных генералов были арестованы, приговорены к смертной казни и расстреляны. Генерал Гамарник, как сообщалось, покончил с собой. В действительности же его забили до смерти в ходе допросов.

О суде и казни циркулировало и циркулирует немало всевозможных историй. Наиболее правдивая, вероятно, та, в которой говорится, что обвинителем на заседании выступал Вышинский. Маршалы Блюхер и Буденный, равно как и другие высшие чины Красной Армии, являлись членами трибунала. Свидетелей не вызывали. Вышинский в них не нуждался: главным козырем на процессе служило сфабрикованное Гейдрихом дело из архивов Рейхсвера. Для Сталина и партии эти бумаги служили лучшим доказательством шпионской деятельности Тухачевского и его друзей. Более того, документы не позволяли генералам и маршалам ничего сделать, чтобы помочь заговорщикам. Так была пробита первая брешь в сплоченном фронте генералов. Они судили своих товарищей, сами становясь виновными в глазах остальных. Одно неблаговидное деяние влечет за собой другое. Вскоре судьи Тухачевского перемещались на скамьи подсудимых, место на которых затем уступали своим судьям, пока и те в конечном итоге не превращались в обвиняемых. Так оно шло и шло.

Нет доказательств того, присутствовали ли Тухачевский и семеро его товарищей на заключительном заседании, и даже того, были ли они к тому времени живы. Заслуживающий доверия свидетель, сотрудник НКВД Шпигельглас, цитирует высказывание заместителя тогдашнего начальника ОГПУ Фриновского: "Сам советский строй висел на ниточке. Было невозможно поступать так, как в обычных случаях, - сначала судить, а потом приводить приговор в исполнение".

Как же умер Тухачевский - человек, сделавший для спасения ленинской революции больше, чем Сталин вместе со всеми его прихвостнями? И это тоже наверное не известно. Скорее всего, ему выстрелили в спину из восьмизарядного пистолета в каком-нибудь из подвалов здания на Лубянке, а тело бросили в общую могилу вместе с телами его товарищей.

День за днем, неделя за неделей множилось число общих безымянных могил. Сталин рубил под корень офицерский корпус Генштаба, уничтожал опытных командиров, а кроме того, рушил армейскую дисциплину, установленную Тухачевским, возводя на трон политработников и комиссаров и усиливая партийный контроль за вооруженными силами. Результаты "праведных трудов" дали себя знать два года спустя, зимой 1939-1940 гг. Через три месяца после нападения Гитлера на Польшу Сталин направил "карательную экспедицию" против маленького соседа - Финляндии. Советский Союз потребовал от финнов сдать полуостров Ханко, расположенный в юго-западной части Финского залива "для защиты Ленинграда и Кронштадта". Когда финское правительство ответило отказом, Москва высказала жалобу в связи с обстрелом финской артиллерией приграничного советского села Майнила.

Финны разгадали намерения Сталина. Они предложили провести совместное расследование. Вместо этого русские атаковали соседа на суше, на море и в воздухе. Началась знаменитая русско-финская война. Однако события вскоре приняли совсем не тот оборот, которого ожидал Сталин со своими военными советниками. Сталину виделся некий блицкриг на манер друга и союзника Адольфа Гитлера. Но советские войска ждала ожесточенная и дорогостоящая в плане потерь кампания, завершившаяся позорным поражением Красной Армии, которое потрясло весь мир и оказало катастрофическое влияние на дальнейший ход его истории.

По сей день не изжито мнение, что Сталин намеренно бросил против Финляндии слабые и плохо экипированные войска, с целью ввести в заблуждение Германию. Но это не более чем сказка.

Русские наступали силами 7, 8, 9 и 14-й армий. От 150 000 до 200 000 финских военнослужащих встретились в бою с 700 000 советских солдат и офицеров. И тем не менее Красная Армия проиграла. Она использовала скверную тактику, применяла неверную стратегию, а боевой дух ее частей совсем никуда не годился. Вооруженные силы пожинали плоды чисток.

Финны, которым пришлось столкнуться с численно значительно превосходящим противником, обратили данный факт себе на пользу, достигнув тактических преимуществ. Они применили тактику Мотти, или котлов, ставшую предтечей великих немецких охватов. Быстрые финские лыжники прорывали линии коммуникаций советских дивизий, загоняли русских в леса, а по ночам били и били расстроенные части. Подбирались, как правило, скрытно и наносили удары своими пууко, или финками. Русские теряли дивизию за дивизией.

Конечно, одни финны не могли долго сдерживать натиск Красного колосса. 11 февраля 1940 г. маршал Тимошенко развернул широкомасштабное наступление силами тринадцати глубокоэшелонированных дивизий против 20-километровой финской обороны. Примерно 140 000 человек на 20 километров фронта, или по семь человек на каждый метр. Причем при поддержке танков, артиллерии и минометов.

Так Сталину в итоге удалось одержать победу и заполучить базы, завладеть которыми он и хотел. Однако попытаться установить в Финляндии коммунистический режим он не рискнул. Один русский генерал сказал: "Мы были рады выпутаться из этого дела. Мы захватили достаточно земли, чтобы похоронить там наших погибших".

Сталин извлек урок из финской катастрофы и попытался устранить выявившиеся недостатки. Гитлера, со своей стороны, чудовищное поражение Красной Армии укрепило в уверенности, что кампания в Советском Союзе станет прогулкой с оружием в руках, и ему удастся без особого риска заполучить его сырьевые запасы, чтобы, располагая ими, продолжить войну с западными державами. В этом смысле катастрофическое нападение на Советский Союз 22 июня 1941 г. представляло собой отложенный эффект расправы Сталина над Тухачевским.

Уничтожение военного гения привело СССР на грань ужасной катастрофы. Но наследие Тухачевского, возвращение к его принципам и методам сильного военного лидера спасло Россию и большевизм. Легкий привкус горькой правды чувствовали немцы на передовой в последний день наступления на Москву.

В лесу под Тахировом, на Нарском береговом плацдарме перед Москвой, среди множества бетонных дотов, в начале декабря 2-й батальон 508-го пехотного полка захватил любопытного военнопленного - командира советской 222-й пехотной дивизии. Тяжелораненого полковника саперы извлекли из его разрушенного блиндажа - единственного оставшегося в живых среди тех, кто там находился.

Командир 2-го батальона капитан Роттер допросил полковника. Поначалу русский пребывал в подавленном настроении, им владела апатия, но постепенно он оттаял. Для него, как он сказал, это была уже пятая война. Роттер спросил полковника, думает ли он, что Россия может победить.

– Нет, - ответил пленный. На все его просьбы прислать подкреплений он слышал точно такой же ответ: "У нас ничего не осталось, вы должны держаться до последнего человека". Как сообщил полковник, в тылу у его дивизии находилось всего несколько сибирских частей, не считая батальонов рабочего ополчения. Капитан Роттер, конечно, поинтересовался, почему же тогда немцы повсюду встречают такое упорное сопротивление? Полковник кивнул. За несколько последних недель, как он сказал, в войска прибыло много новых офицеров, в основном людей среднего возраста - всех их выпустили на фронт из сибирских лагерей. Туда они угодили во время больших чисток, начавшихся с казни Тухачевского, но сумели выжить в тюрьмах и лагерях.

– На передовой у них есть шанс заработать реабилитацию. А если человек прошел лагеря, смерть его уже не пугает, - сказал полковник и тихо, словно бы все еще даже в плену страшился ушей сталинского ОГПУ, добавил: А кроме того, они хотят доказать, что были не предателями, но патриотами, такими же, как Тухачевский.

Когда запись допроса поступила в штаб-квартиру армии, кто-то из штаба Клюге заметил:

– Дух Тухачевского командует под Москвой.

Он думал, что пошутил.