3

Лайонел Слейтер проснулся как от толчка и тут же натянул поверх головы одеяло, чтобы спрятаться от холодного воздуха спальни. Он хотел еще минутку понежиться в постели, но им уже овладело смутное беспокойство: предстоящий день сулил что-то неприятное, что-то скверное, словно продолжение какого-то дурного сна… Внезапно он вспомнил.

Следственная комиссия. Кровь прилила к вискам.

Такая гигантская работа! И идея была верна, несомненно верна. И каждая мелочь при проектировании и сборке системы была проверена и перепроверена – такого чудовищного срыва произойти просто не могло. Все основные узлы дублировали, сигналы шли параллельно по независимым каналам, перед пуском были проведены все мыслимые испытания.

Стряхнув с себя уныние, он попытался предугадать, как поведут себя члены комиссии.

Эзертон. Ну, от этого помощи не дождешься: они прямо-таки ненавидят друг друга и в науке неизменно выступают антагонистами. Первоклассный ум – в этом сомневаться не приходится, – но начисто лишен оригинальности. Честолюбивый, жестокий, не ведающий сострадания, Эзертон всегда умудрялся делать то что надо и тогда когда надо и удачливо избегал опасностей и ошибок. К общему неудовольствию, со временем он, надо думать, займет в министерстве один из самых высоких постов. Негодяй! Минуту-другую Слейтер тешил себя, выискивая нелестные эпитеты в адрес Эзертона.

Кто там еще? Профессор Старр – с ним Слейтер виделся лишь однажды, после лекции в Королевском обществе. Вспоминался внушительного вида старик с ежиком непослушных седых волос на голове, спокойный, обходительный, но весьма настойчивый и, видимо, честный. Этот по крайней мере выслушает.

Холланд, директор исследовательского центра. Тут предсказать что-либо довольно трудно. Озабоченный человечек с лицом язвенника. Правда, в конце концов Холланд оказал проекту полную поддержку, так что, вероятно, до поры до времени будет его защищать, но, почувствовав, что дела плохи, станет искать козла отпущения. Если вдруг обнаружится какая-нибудь ошибка при проектировании, тогда ему, Слейтеру, крышка – и Эзертон с удовольствием вобьет в эту крышку последний гвоздь.

Хинтон, специалист по вычислительной технике. С этим Слейтер тоже встречался не впервые. Добросовестный делец, заинтересованный только в том, чтобы защитить продукцию своей компании – компьютеры ДПФ-6. Подняться над ведомственными барьерами неспособен, будет отстаивать честь мундира любой ценой. Тут Слейтера пронзило чувство страха: а сохранил ли он все спецификации? Любой намек на ошибку электроники или на конструктивный дефект заставит Хинтона вытащить на свет божий характеристики всех печатных схем до единой. Ничего не попишешь, профессионал…

Слейтер выбрался из постели, покачнулся – и только тут вспомнил о таблетках. Врач предупреждал – не больше двух; он принял три, и это дало ему несколько часов забвения, зато теперь обернулось головокружением и тошнотой. Мелькнула мысль, что сегодня ему нипочем не дожить до вечера.

Он подошел к окну, поскреб ногтем иней и глянул на улицу; хмурое декабрьское утро только усугубило его уныние. Каким может быть заключение комиссии? Только таким: очень сожалеем, Слейтер, поверьте, мы самого высокого мнения о ваших способностях, по ошибка обошлась слишком дорого и как должностные лица мы обязаны сказать «нет». Это значит снова листать журналы в поисках вакансии, снова примкнуть к армии безработных с учеными степенями и закончить свои дни в какой-нибудь кустарной прачечной, как Мэтьюз.

Когда он добрался автобусом до Уайтхолла, начался снегопад; крупные мокрые хлопья, падая на землю, тут же превращались в бурую грязь. Достигнув цели своего путешествия – главного подъезда министерства внутренних дел, Слейтер почувствовал, что в ботинке хлюпает вода. Подметка прохудилась насквозь.

Действие таблеток кончилось, и он вновь поддался панике. Занавес упал. Ему не придется больше бывать в профессиональной среде: «Глядите, вон идет старина Слейтер. Помните, какую кашу он заварил у транспортников? Вот к чему приводят фантастические прожекты». Ни приглашений читать лекции, ничего. Самая малая неудача, и эти ученые сукины дети с удовольствием примутся пинать тебя ногами…

Сводчатые коридоры, пропахшие отсыревшей бумагой и кислым табаком, пробудили в нем почти непреодолимое желание бежать, бежать без оглядки. Вернуться домой, притвориться больным – что угодно, лишь бы избегнуть унизительной процедуры. К горлу опять подступила тошнота.

От тревожных мыслей его отвлек голос Холланда:

– Доброе утро, Лайонел. – Унылый вид Слейтера заставил директора добавить: – Ну веселее, не так все плохо, как вам кажется…

– Куда уж хуже, – пробормотал Слейтер. – Осталось только подписать заключение – и тут мне конец…

– Лайонел, – сказал директор твердо, – я возглавляю комиссию и намерен вести расследование на основе фактических данных, а не личных мнений. Наша задача – выяснить, что случилось, а не кто виноват.

– Но рано или поздно вы доберетесь и до меня, не так ли?

– Не обязательно. Все зависит от того, что именно мы выясним.

– Хинтон будет защищать свой компьютер до посинения, Старр отсидится в сторонке, а Эзертон без промедления пустит мне кровь. Какой же, в самом деле, смысл…

Холланд выпрямился, в голосе его зазвучали официальные нотки:

– Учтите, Слейтер, – обращение по фамилии резануло слух, – я председатель комиссии, и мне вовсе не нравится, что наша деятельность представляется рам фарсом. Мы не собираемся никого обвинять до тех пор, пока не сумеем доказать вину, уж в этом вы можете быть уверены… – Вид у Слейтера был настолько убитый, что он смягчился: – Я знаю Эзертона семь лет и – строго между нами – полагаю, что он дерьмо. Разумеется, Хинтон будет защищать свою машину. Но и я в своем деле тоже не новичок… – Он взглянул на часы и взял Слейтера под руку. – Пожалуй, нам пора.

В комнате, выделенной для заседаний комиссии, стоял длинный полированный стол красного дерева, благоухающий воском. Из-под высокого потолка на вошедших неодобрительно взирали портреты давно почивших в бозе слуг общества. Холланд обратился к повестке дня:

– Мне представляется, что сегодня мы вряд ли сумеем выработать окончательное решение. Предлагаю для начала сравнить заключения каждого члена комиссии, с которыми вы все успели предварительно ознакомиться, не так ли?

Он обвел собравшихся взглядом, и каждый кивком выразил свое согласие.

– Если позволите, я резюмирую эти точки зрения, – продолжал директор. – Доктор Слейтер заявляет с полной определенностью, что отказало вычислительное устройство и что катастрофа произошла по этой причине. Вы, мистер Хинтон, придерживаетесь противоположной точки зрения, а именно что отказ одного узла не мог привести к столь серьезным последствиям и что, по вашему мнению, – он посмотрел в текст и процитировал, – «при разработке системы в целом не было… мм… предусмотрено достаточных гарантий безопасности».

Хинтон сверил текст по своему экземпляру и вновь кивнул.

– Ваша, мистер Эзертон, точка зрения, насколько я могу судить, аналогична точке зрения мистера Хинтона…

– Ничего подобного, – вмешался Эзертон. – По-видимому, я выразился не вполне ясно, но я придерживаюсь того мнения, что сама идея проекта не подверглась необходимой проверке, даже в исходных данных проект был чрезвычайно, непозволительно рискованным…

Эзертон говорил темпераментно, со страстью, за толстыми стеклами очков угадывалась недвусмысленная враждебность. И хотя лицо его оставалось спокойным, внимательный наблюдатель не мог не почувствовать, что стереть молодого ученого в порошок доставило бы Эзертону буквально чувственное наслаждение.

Холланд ответил мягко, без нажима:

– Совершенно верно, в вашем заключении, мистер Эзертон, именно так и сказано. Ну, а вы, профессор Старр, насколько я понимаю, пришли к выводу, что отказ одного узла повлек за собой, так сказать, цепную реакцию, связанную с неустойчивостью, присущей системе доктора Слейтера в целом. Правильно я формулирую?

Старр заговорил отрывисто, тщательно взвешивая слова. Глаза его при этом приняли сосредоточенное, созерцательное выражение.

– Да, в определенной степени так. Но в деле еще слишком много неизвестных. Я довольно подробно беседовал с доктором Слейтером, и, насколько могу судить, на данном этапе он принял достаточные меры предосторожности против локальных повреждений. Во многих звеньях системы отказ любого элемента вызвал бы автоматическое переключение на дублирующую цепь…

– Но в данном случае этого не произошло, – вновь вмешался Эзертон. – Отказала одна логическая ячейка, а в результате полнейший хаос и, смею добавить, семь смертей.

– Что вы скажете на это, доктор Слейтер? – осведомился Холланд.

– Мистер Эзертон прав. Дублирование этой ячейки предусмотрено не было.

Эзертон не замедлил воспользоваться благоприятной возможностью:

– Интересно, почему же?

– Потому что нас в письменной форме заверили, что вероятность отказа данного компонента бесконечно мала; мы попросту не могли дублировать все цепи до единой – это было бы немыслимо дорого.

– Мистер Хинтон, далеко ли продвинулась экспертиза?

– Компьютер доставлен на испытательный стенд. К настоящему времени установлена неисправность одного логического звена.

– Стало быть, неисправность обнаружена в самом компьютере?

– Да, одна из цепей оказалась замкнутой, однако…

– Но вы уверяли, – прервал его Слейтер, – что этого произойти не может!

– Нет, это вы уверяли, что отказы отдельных блоков для вас несущественны, даже если они произойдут.

– Неправда! Я говорил лишь, что эта цепь резервируется, но только на непродолжительное время…

Вспыхнув от ярости, Хинтон выдернул из своей папки письмо:

– Вот! Вы сами пишете здесь – письмо от десятого августа, – что соглашаетесь на предложенные нами характеристики вычислительного устройства и что – я цитирую – «внесете соответствующие изменения в систему контроля»!

– Разве вы не помните, – взорвался Слейтер, – что мы обсуждали этот вопрос значительно позже и что именно вы уговаривали меня согласиться на компромисс? Вам хотелось тогда одного, чтобы…

– Господа, – строго произнес Холланд, – так мы с вами никогда не сдвинемся с места… – Слейтер и Хинтон пожирали друг друга глазами. – Предлагаю придерживаться точно установленных фактов. Продолжайте, профессор Старр.

– Мы моделируем самообучающуюся систему доктора Слейтера на нашем собственном компьютере. В программу намеренно вводятся разного рода ошибки с целью выяснить, какое воздействие это окажет на систему в целом. Через несколько дней я смогу представить вам более исчерпывающие сведения.

– Не понимаю, – проворчал Эзертон, – зачем это нужно, если вся идея зиждется на абстрактном теоретизировании.

Старр ответил спокойно, глядя куда-то вдаль; казалось, он обращается к самому себе:

– Полагаю, следует все же придерживаться цифр и фактов.

Эзертон покраснел и отвел глаза. Холланд обратился к Хинтону:

– Вы говорили, что одна из цепей оказалась замкнутой. Быть может, вы поясните?..

– Мы уже демонтировали часть цепей. Дефект обнаружился только в одной из них. По неизвестным пока причинам на ограниченном участке полностью разрушена изоляция…

Тем временем неподалеку, у себя в офисе, инспектор Том Майерс редактировал черновик доклада о несчастье в Айлуорте. Фразу «Первопричина катастрофы – потеря эталонного напряжения» он заменил более развернутой: «Первопричина катастрофы – потеря эталонного напряжения вследствие разрушения изоляции в контрольном блоке топливного насоса».

Ближе к вечеру в баре «Красный лев» возле Уайтхолла собралась, как всегда, шумная орава чиновников, похожих друг на друга, словно капли воды. Они толкались у стойки, торопясь проглотить свои две порции виски перед броском на вокзал Ватерлоо и долгой поездкой домой к нудным женам – хозяйкам дорогих и унылых коттеджей и интерьеров, дурно скопированных с очередного номера журнала «Обсервер».

Холланд сидел в одиночестве, тупо глядя в кружку с пивом и прикидывая, как убить предстоящий вечер. Давала себя знать язва. Подумалось, что свору экспертов, каждый из которых не хочет знать ничего, кроме собственных соображений, никакими средствами в узде не удержишь. День выдался на редкость утомительный – а все из-за этого извращенца Эзертона, только и мечтающего, как бы прижать к ногтю беднягу Слейтера.

– Напиваться в одиночку – вернейший способ ускорить собственную кончину…

Он поднял глаза и встретил дружелюбный и насмешливый взгляд Тома Майерса.

– Том! Рад тебя видеть, присаживайся, что будешь пить?

– Спасибо, я уже пропустил одну, а ты как?

– Мне хватит.

– Куда подевался твой неизменный оптимизм?

– Во всем виновата эта треклятая светофорная история.

– Ах да, я и забыл, ты же возглавляешь следственную комиссию!

– Угу.

– Так в чем же загвоздка?

– В экспертах.

Майерс сочувственно хмыкнул.

– На них надеешься, – продолжал Холланд, – что они проанализируют факты, а они ускользают, как тараканы. Ждешь от них каких-то разумных выводов, а они виляют, выжидают да время от времени каркают на своем фантастическом жаргоне – звучит ах как солидно, но на деле каждый печется только о себе…

– Знакомая картина, – засмеялся Майерс. – Для начала они заявляют: «С одной стороны…» Можешь не сомневаться – ровно через две минуты последует: «С другой стороны», а в конце концов: «Кто его знает…»

– Точно.

– А о чем спор? Кто он, злодей?

– Ты более или менее в курсе дела?

– Какое там, видел по телевидению, и только.

– Понимаешь; создатель системы считает, что подвел компьютер, специалист по компьютерам считает, что подвела система, а ученый-теоретик старается раздать всем сестрам по серьгам…

– А ты сам что думаешь?

– Отказал компьютер, это факт, по крайней мере отказал один из его узлов.

– Почему?

– Короткое замыкание в логической ячейке. Если верить технической характеристике, то эта ячейка вообще не могла отказать, а вот отказала. Разрушение изоляции. Странная история…

Майерс медленно опустил свою кружку на стол. На секунду задумался, потом повторил:

– Разрушение изоляции. Действительно странно, очень странно…

– Ты о чем?

– О разрушении изоляции. Тебе известно, что я сейчас расследую катастрофу в Айлуорте?

– Слышал.

– Мы еще не пришли к окончательным выводам – знаем, что загорелся двигатель, возможно, сорвалась лопатка турбинного вала, – но дело не в том. Контрольный блок, регулировавший питание одного из двигателей…

– При чем тут контрольный блок?

– А при том – блок взяли на завод для экспертизы и обнаружили, что его металлический корпус подвергся температурному воздействию порядка ста пятидесяти по Цельсию, – Майерс замолчал, видно было, что он напряженно о чем-то думает, – а на проводах внутри не осталось никаких следов изоляции!

– Сгорела?

– Да нет, для этого температура была недостаточно высока. Изоляция-то аминостиреновая, он теплоустойчивее тефлона. Чтобы аминостирен испарился, нужна температура не ниже трехсот…

Холланд нахмурился.

– Разница существенная. Давай при случае потолкуем об этом поподробнее.

Майерс поднял кружку с пивом.

– С удовольствием. Будь здоров!..