"Не уходи" - читать интересную книгу автора (Пембертон Маргарет)

Глава 8

Положив голову на плечо Дитера, Лизетт гладила светлые волосы на его груди.

— Мне надо кое-что сказать тебе, — тихо промолвила она, чувствуя, как теплый ночной ветерок принес в комнату благоухание роз.

— Что именно, дорогая?

Лизетт приподнялась на локте и посмотрела на Дитера.

— У нас будет ребенок.

— Что? — Мгновенно приподнявшись, он уставился на нее.

— У нас будет ребенок, — спокойно повторила Лизетт.

— Боже мой! Ты уверена? Когда ты узнала об этом?

— Я догадалась об этом пару недель назад, но теперь совершенно уверена.

Лизетт поняла, что Дитера обуревают те же чувства, которые испытала в первый момент и она: оцепенение, удивление, постепенное понимание, радость и, наконец, тревога.

— Но что же нам делать? Как ты справишься одна? Нам ведь придется расстаться. Последний срок завершения строительства системы обороны — восемнадцатое июня, а после этого меня могут отправить…

Лизетт улыбнулась:

— Справлюсь, как и любая женщина, рожающая во время войны. Даже еще лучше, зная, что ты рад этому.

Дитер привлек ее к себе. Глаза его пылали такой страстной любовью, что у Лизетт учащенно забилось сердце.

— Еще как рад, дорогая! Но теперь я должен обеспечить безопасность не только твою, но и ребенка.

— Дитер, даже если союзники высадятся в Нормандии, нам будет лучше здесь, чем в Париже. Там не хватает продуктов, а кроме того, мне очень тяжело видеть Париж униженным и побежденным.

Зная, что Лизетт не хочет уезжать, он взял ее за плечи и серьезно посмотрел ей в глаза:

— Если Вальми станет местом боевых действий, ты не сможешь оставаться здесь. Побережье будут бомбить с такой же яростью, с какой бомбят Шербур и Кан.

— Отец поговорил с Мари. Ее семья живет в Баллеру, и мы отправимся туда. Это довольно далеко от побережья, но вполне доступно для тебя.

Дитер кивнул. Граф правильно рассудил. В Баллеру графине и Лизетт будет гораздо лучше, чем в Париже. Глаза влюбленных встретились. Оба сейчас думали о ребенке, о будущем.

— Боже, как же мне хочется, чтобы у нас были общие мечты! — воскликнула Лизетт. — У меня разрывается сердце, когда мы говорим о победе и поражении, потому что вкладываем в это разный смысл.

— Мы мечтаем об одном, — тихо сказал Дитер. — О мире.

— При Гитлере ни за что не будет мира! — в отчаянии возразила Лизетт. — Никогда! Союзники должны победить, Дитер. Неужели это тебе не ясно?

Нахмурившись, он поднялся с кровати, подошел к комоду и налил себе коньяка. Лизетт подтянула колени к груди и обхватила их руками, твердо решив довести до конца начатый ею разговор.

— Мы должны одинаково думать о нашем будущем и будущем нашего ребенка. И я предпочла бы, чтобы он вообще не родился, чем жил под пятой такого монстра, как Гитлер!

Лизетт показалось, что между ними разверзлась зияющая пропасть. Дитер молчал, на скулах его заходили желваки.

Ее охватил страх. Лишь несколько минут назад все казалось возможным. А сейчас почва уходила у нее из-под ног. Дитер покрутил коньяк в бокале, затушил лампу, отодвинул в сторону портьеру и уставился в окно.

Он полностью доверял Лизетт. Сейчас она бесконечно предана ему. Лизетт носит под сердцем его ребенка. Она будет его женой.

— Лизетт, нашему сыну не придется жить под пятой Гитлера, — тихо промолвил Дитер, глядя в темноту. — Через несколько месяцев Гитлер будет мертв. — Услышав, как она вскрикнула от изумления, Дитер повернулся к ней. — Германия больше не может терпеть Гитлера. Он уничтожает страну.

— Не понимаю… — прошептала Лизетт, и глаза ее округлились. — Откуда ты знаешь, что он умрет?

Дитер стремительно подошел к Лизетт, взял ее за руки и заговорил быстро и уверенно:

— Высокопоставленные армейские офицеры и ведущие гражданские политики намерены свергнуть его. Он будет арестован, осужден и казнен. После чего Германия заключит мир с Соединенными Штатами и Великобританией.

Лизетт прерывисто вздохнула.

— И ты один из этих офицеров? — спросила она, уже зная ответ.

Дитер кивнул, испытывая огромное облегчение от своего признания:

— Да. Когда руководство ведет страну к гибели, мятеж не только правое дело, но и долг каждого порядочного человека. Гитлер и его головорезы из СС не должны больше управлять Германией. Они принимали никуда не годные решения. Нападение на Советский Союз было чистым безумием. И сейчас нам необходим достойный лидер, способный вытащить нас из того кошмара, в который нас ввергли.

— Но кто? — удивилась Лизетт. — Ведь нет ни одного…

— Роммель. — Глаза Дитера сверкали в лунном свете. — Роммель сменит Гитлера. У него хватит сил предотвратить гражданскую войну и резню между армией и СС. И тогда настанет мир, Лизетт! Как только Гитлера арестуют, Роммель вступит в переговоры с генералом Эйзенхауэром. Они предотвратят дальнейшее кровопролитие. Союзники подпишут с нами мирный договор, а потом помогут нам разгромить русских. Еще до конца года во всей Европе установится мир.

Охваченная смятением, Лизетт едва верила этим словам.

— А если что-то пойдет не так? — прошептала она пересохшими губами.

— Нет, все сложится именно так. — Дитер прижал к себе Лизетт. — Германия освободится от коричневорубашечников, которых ей пришлось терпеть все эти годы. Не будет больше ни Геббельсов, ни Гиммлеров, ни тех, кто, не нюхав никогда пороха, посылал сотни тысяч немцев на смерть на Восточный фронт. Исчезнет гестапо, а армия сможет действовать свободно под руководством таких людей, как фон Рундштедт и Роммель. Германия с честью выйдет из этой войны, хотя и побитая и израненная. — Обхватив ладонями лицо Лизетт, Дитер посмотрел ей в глаза. — Мы будем жить так, как захотим, дорогая. Но чтобы добиться этого, предстоит пойти на огромный риск.

Он крепко обнял Лизетт, и она снова почувствовала под ногами твердую почву. Разделявшая их пропасть исчезла.

— Я люблю тебя, — прошептала Лизетт.

— Это прекрасно, — пробормотал Дитер, целуя ее, — потому что я намерен снова заняться с тобой любовью.

Как только Лизетт сообщила о том, что ждет ребенка, Дитер понял: ему следует поговорить с графом. Ведь его, Дитера, могут в любой момент перевести из Нормандии. Поэтому надо убедиться, что о Лизетт позаботятся. А граф должен знать, что у него благородные намерения.

На следующее утро, перед отъездом из замка по делам службы. Дитер направил Роммелю письмо с просьбой об аудиенции. Конечно, фельдмаршал не одобрит его намерения, но все поймет. Участники заговора против Гитлера, они безгранично доверяли друг другу.

Выйдя из замка на сверкающее майское солнце, Дитер увидел Лизетт и ее отца. Держась за руки, они направлялись по террасе к розовому саду. Дитер озабоченно нахмурился, догадавшись, о чем они беседуют. Впервые в жизни он растерялся. Дитер сам собирался поговорить с графом, желая убедиться, что родители не отнесутся жестоко к Лизетт. Отец и дочь уже начали спускаться по широким ступенькам, ведущим в сад, а Дитера все еще терзали сомнения. Разум подсказывал ему, что в данный момент его место рядом с Лизетт, однако он все еще был в смятении.

Давно заметив, что Лизетт очень близка с отцом, Дитер сейчас не решался присоединиться к ним. Интересно, что он сам почувствует лет через двадцать, если ему придется вести подобный разговор со своей дочерью? Дитер стиснул кулаки. Черт побери, ему наверняка не понравится, если в их разговор вмешается негодяй, обесчестивший его дочь. Боже! Да он сломает шею любому, кто хоть пальцем дотронется до его дочери! Дитер грустно усмехнулся, понимая, что такие мысли весьма позабавили бы Лизетт. Он повернулся и направился к машине, решив поговорить с графом позже, вечером. И наедине.

— Думаю, меня не обрадует твое сообщение, — сказал Анри де Вальми, спустившись с дочерью в сад.

— Мне очень жаль, папа, но я не могу утаить это от тебя.

Граф взглянул на дочь:

— Это так серьезно?

Лизетт кивнула. Под глазами у нее залегли синие тени. Она очень мало спала, обдумывая, как лучше сообщить обо всем отцу.

— Мне очень трудно говорить тебе об этом, — начала Лизетт, когда они пошли по гравийной дорожке между цветущими розами.

— Не волнуйся. Речь пойдет о майоре Мейере, да?

— Да, — тихо промолвила Лизетт. — Папа, я люблю его. — Лицо графа болезненно исказилось, и Лизетт поспешно добавила: — Все не так плохо, как ты думаешь. Пожалуйста, выслушай меня.

Граф тяжело опустился на деревянную скамью.

— Да как ты можешь это объяснить? Мейер — немец. Он застрелил Поля и Андре. Как же объяснить твою симпатию к такому человеку?

Лизетт села рядом с отцом и взяла его за руку.

— Поля и Андре он застрелил из-за меня. Это я виновата в их гибели. И буду нести бремя этой вины всю жизнь. Я бы сделала все, что угодно, и отдала бы все, лишь бы только этого не случилось. Но по крайней мере я поняла, почему майор сделал это. Так что ответственность за случившееся лежит на нас обоих.

— Да при чем здесь ты? — Граф оцепенел от изумления.

— Дитер… майор Мейер… знал, что я была связной. Знал, зачем в замке появилась Элиза. Когда арестовали Поля и Андре, он не мог освободить их, потому что об этом аресте уже было известно в штаб-квартире гестапо в Кане. Майор Мейер понимал, какой допрос им там предстоит. — Лизетт побледнела. — Он испугался, что Поль и Андре под пытками назовут меня. И оказался прав: Андре действительно выдал меня ему. Именно из-за меня майор позволил им бежать, а потом застрелил при попытке к бегству, чтобы у гестапо не возникло подозрений. Так что во всем виновата я! Если бы он не влюбился в меня, этого не случилось бы.

— Ты уверена, что ему известна роль Элизы? — прошептал перепуганный граф.

Лизетт кивнула и смахнула слезы ладонью.

— Он знает, что Элиза собиралась проникнуть в столовую и сфотографировать карты и документы.

Анри провел по лбу дрожащей рукой. Его охватил ужас. Ведь это он взял в замок Элизу. И если бы девушку арестовали, убили…

— И майор дал ей возможность скрыться? — дрожащим голосом спросил граф.

— Да, он отпустил ее. Если бы мог, майор отпустил бы и Поля, и Андре. Папа, прошу тебя, постарайся понять! Мне очень жаль, что так получилось. Дитеру пришлось принять решение в считанные минуты. Если бы их отправили в Кан, то через несколько часов гестапо потребовало бы, чтобы арестовали меня, Элизу, тебя, возможно, даже маму… Да, майор совершил преступление, но в тех обстоятельствах ему не оставалось ничего другого. Постарайся это понять, папа.

Лизетт показалось, что отец сразу постарел. Плечи его поникли.

— Я понимаю, — вымолвил он наконец, — но простить не могу. Ничего не могу простить. Ни их присутствия в моем доме и в моей стране, ни их отвратительных убеждений, ни их высокомерия, ни крови, которой они никогда не отмоют. Вокруг много мужчин, Лизетт. Почему же ты влюбилась именно в майора Мейера? В немца?

— Не знаю, но так уж случилось, что я полюбила его. И тут ничего не изменишь. Я люблю Дитера и хочу стать его женой.

— Женой? — Граф посмотрел на дочь с таким видом, словно она лишилась разума. — Но ты не можешь выйти за него замуж, Лизетт. Немцы не женятся на француженках.

— У меня будет ребенок, папа, и я стану его женой.

— Но, мое дорогое дитя, он не женится на тебе! — с болью воскликнул граф. — А если обещал, то его обещания ничего не стоят!

Лизетт крепко сжала руку отца.

— Стоят, папа. Дитер сделал мне предложение еще до того, как узнал о ребенке.

Анри закрыл глаза. Лизетт, его единственное дитя! Он не способен отречься от нее, оставить без поддержки. Граф вспомнил свое первое впечатление о майоре Мейере. Ему ведь понравился этот человек. А потом этот расстрел. Неужели Лизетт действительно арестовали бы, если бы Поль и Андре попали в гестапо? Вполне вероятно. Нельзя предвидеть, как поведет себя человек под пытками. Значит, ценой жизни Поля и Андре его дочь избежала ареста, допросов и смерти. Граф горько вздохнул.

— Тебе будет тяжело, — сказал он. — Проиграют немцы войну или выиграют, ты все равно не сможешь растить ребенка в Вальми, если станет известно, кто его отец.

— Война скоро закончится, папа. — Лизетт очень хотелось рассказать отцу о заговоре против Гитлера и об участии в нем Дитера. — И когда это произойдет, мы поселимся в каком-нибудь тихом и спокойном месте. Скажем, в Швейцарии.

Анри улыбнулся и погладил руку дочери.

— Конечно, дорогая. Когда закончится война.

Дитер вернулся в Вальми с наступлением сумерек. Граф уже поджидал его.

— Дочь рассказала мне о ваших отношениях, — начал Анри, увидев Дитера. — Конечно, я не одобряю всего этого, но ради Лизетт вынужден смириться.

— Благодарю вас. — Дитер наклонил голову. Он заметил, что граф подавлен, но держится с достоинством. — Выпьете со мной? — предложил Дитер.

Анри покачал головой:

— Нет.

Дитер задумчиво посмотрел на графа.

— Вы знаете, что я хочу жениться на Лизетт?

— Да. Она сказала, что ждет ребенка.

— Об этом я тоже желал бы поговорить с вами, но не здесь. Прошу вас, граф де Вальми, давайте выпьем и потолкуем.

Граф замялся, Дитер взял его под руку и повел к кабинету.

— Я написал письмо фельдмаршалу Роммелю с просьбой об аудиенции, ибо намерен попросить его разрешения на брак. И он даст мне такое разрешение, уверен.

— Но брак нельзя заключить здесь, — возразил граф, когда Дитер распахнул дверь кабинета. — Если ваши отношения станут известны в округе, Лизетт обвинят в пособничестве оккупантам. Общество изгонит ее и ребенка.

— Я прекрасно понимаю, какие трудности нас ожидают. — Дитер подошел к бару.

Граф удивленно посмотрел на него:

— А при чем здесь вы? Какие трудности могут возникнуть у вас?

Майор улыбнулся.

— У меня есть мать, граф, и я сильно сомневаюсь, что она хочет иметь невесткой француженку.

— О да, конечно, — смутился граф. Ему и в голову не приходило, что у немецких офицеров могут быть матери. И уж тем более то, о чем эти матери думают.

— Но прошу вас, не волнуйтесь. Все это вопрос времени. Что будете пить? Коньяк? Виски?

— Коньяк, пожалуйста. — Графу и впрямь захотелось выпить. Ожидая майора, он собирался сказать ему лишь несколько слов и уж точно не предполагал говорить о его матери. Слава Богу, что удержался от вопроса, хорошие ли отношения у майора с матерью. Граф помотал головой, понимая, что он очень устал и здорово состарился за последние несколько месяцев.

— Я должен поинтересоваться вашими планами на будущее. — Анри попытался вернуть разговор в надлежащее русло.

— Разумеется. — Дитеру нравилось, что граф с таким достоинством держится в этой необычной ситуации. Наливая коньяк, он подумал, что для него не составит труда подружиться с будущим тестем. — Прежде всего позвольте сказать вам, граф де Вальми, что я очень люблю Лизетт.

Граф онемел от изумления. Он уже давно догадался, что майор человек скрытный и немногословный, поэтому никак не ожидал от него подобного признания.

— Все это произошло помимо моей воли, — продолжал Дитер. — Я просто встретил Лизетт и влюбился, хотя и старался подавить в себе это чувство.

Он посмотрел графу в глаза. Анри опустился в кожаное кресло. От него не укрылась ни страсть в голосе майора, ни искренность его взгляда. Видимо, он действительно любит Лизетт.

— Если бы только… — беспомощно пробормотал граф, — если бы только вы не были немцем.

Дитер поставил свой бокал на стол.

— Да, я немец, граф де Вальми, и горжусь этим. Надеюсь, рас немного успокоит, что я не нацист и никогда не был нацистом.

Анри тяжело поднялся с кресла.

— Тогда я не завидую той моральной дилемме, которая стоит перед вами, — тихо промолвил он. — Спокойной ночи, майор Мейер.

Проводив графа взглядом, Дитер снова наполнил свой бокал коньяком. Он решил эту моральную дилемму, вступив в заговор против Гитлера. Но Анри де Вальми прав: ему сейчас не позавидуешь. Напряженное ожидание вестей из Берлина становилось просто невыносимым.

— И что намерен предпринять полковник фон Штауфенберг? — спросила Лизетт, когда они с Дитером сидели у камина и слушали сообщения после сводок новостей Би-би-си, что делали теперь каждый вечер вместе.

— Как штабной офицер генерала Ольбрихта, фон Штауфенберг имеет доступ на совещания, которые проводит Гитлер. Он тайком пронесет туда бомбу, спрятанную в портфеле.

— Но когда? Почему он тянет? — Лизетт положила голову на грудь Дитера.

— Не так-то это просто. Гитлер патологически подозрителен, не доверяет никому, даже ближайшему окружению. Постоянно меняет свой распорядок дня, уходит с совещаний раньше либо вообще не появляется. Но рано или поздно возможность представится, и фон Штауфенберг воспользуется ею.

— Господи, хоть бы это произошло поскорее! — прошептала Лизетт. — До высадки союзников, иначе будут убиты и покалечены тысячи людей.

Дитер нахмурился. Да, это должно произойти скоро. Каждый день, каждый час он ожидал новость о том, что фон Штауфенберг подложил мину и заговор увенчался успехом. После этого Дитеру предстояло немедленно встретиться с Роммелем и сопровождать его в Берлин. В течение последующих трех часов связь ставки Гитлера с внешним миром будет нарушена.

Сводка новостей закончилась, и диктор стал передавать шифрованные сообщения для групп Сопротивления по всей Европе: «Троянская война не начнется», «Завтра меласса обгонит коньяк», «У Джона длинные усы». В длинном списке сообщений отсутствовала цитата из стихотворения Поля Верлена «Осенняя песня». Когда диктор закончил, Лизетт с облегчением вздохнула и обхватила руками колени. Поскольку в самое ближайшее время готовилось свержение Гитлера, высадка союзников казалась ей необязательной, напрасной тратой человеческих жизней. Сначала должны поступить новости из Берлина.

— Как ты думаешь, сколько у нас еще времени? — спросила она Дитера.

Он покачал головой, и его светлые волосы заблестели в свете огня.

— Не знаю. Весь май стояла благоприятная для высадки погода, а сейчас долговременный прогноз ухудшился. Возможно, до высадки пройдет еще месяц.

— А к этому времени фон Штауфенберг использует свой шанс?

— Да. — Дитер чувствовал себя изолированным, отрезанным от соратников по заговору. Штюльпнагель находился в Париже, Штрелин — в Штутгарте. Дитер хотел бы поговорить с кем-то и убедиться в том, что план заговора продолжает осуществляться. — Возможно, на эти выходные поеду в Париж. — Он прищурился, глядя на огонь. — Мне надо поговорить со Штюльпнагелем. — Дитер обнял Лизетт. — Заодно сделаю кое-какие приготовления к свадьбе. И тебе не следует дольше тянуть, пора все рассказать матери.

— Но папа просил меня ни о чем ей не рассказывать. И я ему пообещала молчать.

— Ладно, это не имеет значения. — Дитер напрягся, когда его ладонь скользнула по все еще плоскому животу Лизетт. — Все равно на свадьбе будем только мы с тобой. И наш ребенок…

Он прижался к губам Лизетт, сначала ласково, потом со все нарастающей страстью. Затрепетав от удовольствия, Лизетт обняла Дитера за шею. Он не могла думать о том, что произойдет с Дитером, если покушение на Гитлера закончится неудачей или если заговор будет раскрыт. Сейчас, забыв обо всем, Лизетт испытывала лишь радость от ощущения его тела, сильных рук, тепла губ на своих волосах и коже. Принадлежа Дитеру, Лизетт получала сокровища, которые, как она знала, навсегда сохранятся в ее сердце.

Дитер отправился в Париж в сырое и туманное утро. Лизетт поднялась рано и вышла в голубом атласном халате, привезенном матерью из ее последней поездки в Париж, попрощаться с ним. Когда они остались в кабинете одни, Дитер поцеловал Лизетт и внимательно посмотрел на нее, как бы стараясь запомнить каждую черточку.

— Береги себя, дорогая. Я вернусь через три дня, максимум через четыре.

Когда он направился к машине, Лизетт охватило такое ужасное ощущение потери и надвигающейся беды, что она бросилась за ним и обхватила за шею, не обращая внимания на наблюдавшего за ними шофера.

— Будь осторожен. — Лизетт крепко обняла Дитера. — Умоляю, будь осторожен.

Он осторожно высвободился.

— Не беспокойся. Я обязательно вернусь. Даю тебе слово.

Дитер сел в машину, а Лизетт, стоя на гравийной дорожке, наблюдала, как «хорх» свернул направо и скрылся из виду. Она поежилась от сырости. Наступил первый день июня, но Лизетт казалось, что до лета еще очень далеко.

Тем же вечером она слушала сводки новостей Би-би-си и следовавшие за ними сообщения.

— Сабина просто не в духе и ревнует, — произнес четкий, беспристрастный голос из Лондона. И затем: — Издалека льется тоска скрипки осенней.

Лизетт замерла, а сердце ее неистово забилось. И снова:

— Издалека льется тоска скрипки осенней. — И далее: — Дети скучают по воскресеньям. Дети скучают по воскресеньям.

Она едва дышала. Дитер в Париже, а высадка союзных войск в Европе неизбежна.