"Маленькая торговка прозой" - читать интересную книгу автора (Пеннак Даниэль)

5

– Пора, Бенжамен.

Подвенечное платье уже на Кларе. Ангелы – белые, теперь я это точно знаю, непорочно-чистые в крепкой пене взбитых сливок. Каскады белоснежной фаты стремительно сбегают вниз, обволакивая их с макушки до пят воздушным облаком. Ангелы – это существа из воздуха и пены, у них нет рук, нет ног, одна неясная улыбка, утопающая в белом. И все разбегаются, чтобы не наступить на это облако, а то ангелы останутся голыми.

– Бенжамен, пора...

Семейство в сборе, все бесшумно обступили меня. Клара протягивает мне чашку кофе. Допустим. Верхом на своем стуле, как те предатели прошлых времен, которых расстреливали лицом к стене, я пью свой кофе. Общее молчание. Прерванное появлением Хадуша. Разодет, как уличный принц, костюм отлично сидит, будто на него шили, вытянутая физиономия, как у гостя на поминках: он уже оставил свой траурный венок в прихожей. Все это меня немного раззадорило.

– А, Хадуш, братишка, ну, как, получше?

Он смотрит на меня, качая головой, в приветственном оскале – обещание отыграться.

– Что это ты не идешь одеваться, Бен, или ты хочешь, чтобы счастье опоздало?

Следом за ним – Мо и Симон, в качестве парадного эскорта. Высокую фигуру Мосси выгодно подчеркивает каштанового цвета костюм. Под небрежно расстегнутым пиджаком – золотистый жилет прекрасно гармонирует с комплектом брелоков, что-то не припомню, чтобы он их когда-нибудь надевал до сего дня. Гвоздика в петличке и двухцветные штиблеты: он неотразим. Не хватает разве что борсалино и пары светлых подтяжек. Аромат корицы. Что до Симона, он благоухает свежей мятой, под свои огненно-рыжие космы подобрал зеленый фосфоресцирующий костюм, подогнанный по фигуре, и, естественно, платформы. Несмотря на эти дополнительные сантиметры, он так, пожалуй, и остался, что в высоту, что в ширину, примерно одинаковых размеров. Что-то вроде гигантского клопа с горящей головой.

– Мо! Симон! Потрясающе!

Ангелы летают, это я тоже могу подтвердить, и когда они порхают от какого-нибудь Араба к какому-нибудь Мосси, ангелы розовеют от удовольствия. Аплодисменты Жюли, Тяня, ребятни. Все же при появлении Араба и Мосси инспектор Ван Тянь слегка смутился. В то время, когда он расследовал это дело об убийствах бельвильских старушек, сам, переодевшись, как умел, вдовой, облачив свое высохшее тело в тайское платье с фальшивыми буферами, Мо и Симон первыми его раскусили, признав в нем переодетого легавого. Тяня с тех пор мучила эта незаживающая рана, нанесенная его самолюбию. Что до этих двух любителей пострелять, им тоже не доставляло особого удовольствия появиться вот так, при параде, перед полицейским, который знал их как облупленных. Но благодаря проказам амура, который, как всегда, спутал все карты, дом Малоссенов превратился в своеобразную ООН, примирившую улицу с полицией. И потом, всеобщее внимание привлекает то, что Тянь держит у себя на груди, в кожаном конверте. Маленькое, бледное от бешенства существо, в платьице таком же белом и почти таком же пышном, как у Клары. Верден – шесть месяцев в жизни и столько же в гневе, Верден – маленькие сжатые кулачки, грозящие всему миру. Таким образом, Тянь, когда у него на руках Верден, постоянно представляет непосредственную угрозу для всего, что его окружает. Мы все давно уже в курсе: с подобным оружием Тянь может беспрепятственно взять любой банк.

Кто-то все же произносит:

– Какая лапочка!

Меня другое заботит:

– Зачем это платье? Верден тоже выходит замуж? Не за тебя ли, Симон?

А неплохая идея, если разобраться, сбыть с рук моих сестричек, всех трех разом: Клару – кюре, Верден – аятолле, а Терезу – Тяню, если он намерен вернуться в родное лоно буддизма. Политеистический Вселенский собор, в любом случае, место в раю мне обеспечено, какой бы масти ни оказался Кукольник на небесах.

– Да нет, Бенжамен, ты что, забыл, сегодня же ее крестины.

Ах да! Ну, извините, запамятовал. Чтобы венчаться в церкви, Клара должна была сначала креститься, вот она и решила заодно включить и Верден в эту погоню за нимбами. При этом известии глазенки Малыша выпучились от зависти, вылезая из-под розовых стекол очков; и он туда же:

– Я тоже хочу, чтобы меня погрузили...

Но здесь я уже был непоколебим:

– Погрузишься, когда будешь таким же умным, как Верден!

Потому что, я в этом глубоко убежден, Верден в своей изначальной злобе уже родилась мудрой, как столетняя старуха. И если я пошел на это, так только потому, что мне кажется маловероятным, чтобы кто-либо вообще был в состоянии крестить Верден без ее собственного на то согласия. Она вся кипит от злобы, наша Верден, так, пожалуй, и святая вода в кропильнице испарится! Единственное событие этого дня, которое я жду даже с некоторым нетерпением: капля святой водицы взорвет Верден и всю римско-католическую церковь в придачу.

За спиной у Тяня – Жереми и Малыш, тоже при параде. Блейзеры цвета морской волны и штаны – мышино-серого, оба прилизаны на прямой пробор, безупречный, как помыслы на причастии. Спасибо Терезе, она их приодела. И себе подобрала то же самое, только вместо брюк нацепила юбку-плиссе, что, впрочем, никак ее не изменило. Тереза всегда остается Терезой. Надень на нее какое-нибудь мини в блестках, в духе диско-латино, она все равно осталась бы такой же непробиваемо чопорной, – свойство, сообщаемое ей близостью к звездам. Вчера вечером, за ужином, я нагнулся и спросил ее на ухо: «„Смерть – процесс прямолинейный”, Тереза, что ты думаешь об этой фразе?» Она даже не взглянула на меня. Сразу ответила: «Это верно, Бен, и продолжительность жизни зависит от скорости пули». И прибавила со знанием дела: «Но тебя это не касается, ты умрешь в своей постели в день своего девяностотрехлетия». (Она думала, что успокоила меня, а я так не думал, подводя итог: это сколько же мне еще отмеривать до моей девяносто третьей зарубки! Я несколько раз успею умереть, прежде чем доживу дотуда.)

Жереми направился через всю комнату, нещадно скрипя начищенными до блеска башмаками.

– Мо, Симон, у меня для вас подарок!

Не успел он протрубить об этом, как Мо и Симон уже сдирают оберточную бумагу под любопытные взгляды всей компании. Не успели оглянуться, как у каждого из них оказалось по пилке в руках, маленькая такая, острая пилка, сталь высшей пробы.

– Так как Клара выходит замуж в тюрьме, – не спеша объясняет Жереми, – я подумал, что это могло бы вам пригодиться, если вдруг вас решат там оставить.

Двойная оплеуха, румянец от которой останется на щеках на целый день... После чего Мо и Симон могут улыбнуться, в усы.

– Бенжамен, ты собираешься одеваться или нет?

Жюли рядом со мной. На ней это платье, с запа?хом, которое мне нравится больше остальных, потому что оно открывает свободный доступ к ее груди, как только мне того захочется; Жюли с улыбкой смотрит на мою полосатую пижаму. Зачем мне переодеваться? Я уже одет, по форме, так сказать... Внезапно навалившаяся усталость безжалостно сталкивает меня в бездну полного мрака и отчаяния, так что ноги мои подкашиваются, и я безотчетно ищу плечо Жюли, чтобы опереться. И я говорю, но странным, изменившимся голосом, какой был у меня в детстве, как, например, сейчас у Малыша:

– Я хочу, чтобы Ясмина искупала меня.

Потом:

– Я хочу, чтобы Ясмина меня одела.