"Четыре года" - читать интересную книгу автора (Деген Ион)

ВО ИМЯ БУДУЩЕГО

Легионы грешников медленно поджаривались на гигантской сковороде площади перед собором святого Петра. Туристы спасались в сумрачной прохладе собора, в тесной тени под старой почтой Ватикана или растекались по знойным улицам Рима. Для Владлена Среброкамня не было спасения. Вот уже около двух часов, проклиная жару и эмигрантскую долю, он целился фотоснайпером "Зенит-3С" то в одного то в другого мраморного апостола на соборе. Он не фотографировал. В аппарате не было пленки. В Союзе, где пленка стоила несчастных сорок пять копеек, он не купил ее за ненадобностью. А здесь капиталисты сдирают по десять тысяч чентезимо за катушку. Мыслимо ли такое? Да и вообще, на хрена ему сдался этот собор? В гробу в белых тапочках он его видел. Владлен Среброкамень просто хотел продать фотоснайпер. Для этого он, приехав в Рим из Остии, на солнцепеке изнывал, надеясь привлечь внимание какого-нибудь туриста необычным видом фотоаппарата.

Аппарат действительно привлекал внимание. Но никто не останавливался, чтобы осмотреть его, чтобы пощупать.

И вдруг клюнуло. К Владлену подошел японец в пиджаке, при галстуке (в такую жару!) и, несколько раз попросив прощение на ломанном английском языке, спросил, что это такое.

Владлен Среброкамень на еще более ломанном, если его вообще можно назвать английским, пытался объяснить, что это ружье, которое не стреляет, а фотографирует.

Японец, многократно извиняясь, попросил разрешение посмотреть это сооружение, а посмотрев, выразил явное удивление.

Владлен Среброкамень не мог оценить степени удивления, ни его причины. Японец предполагал, что при такой длине объектива он сможет разглядеть, по меньшей мере, вторичные половые признаки у блохи на тунике апостола. Но разрешающая способность относительно небольшого объектива его "минольты" была нисколько не меньше, чем у этой пушки – гаубицы. Странно.

Хорошо, что Владлен Среброкамень не мог прочитать мыслей предполагаемого покупателя. Двести шестьдесят пять кровных рублей, чуть ли не двухмесячную зарплату вложил он в это дело. Были, конечно, и более солидные вложения. Естественно, не на скромную зарплату врача-рентгенолога. Жена не должна была шесть лет корпеть над книгами, чтобы стать кассиршей в универмаге "Украина". Но реализация солидных вложений откладывалась до более счастливых времен.

Это было рискованное предприятие. А что ему оставалось делать? Три бриллианта по два с половиной карата каждый он спрятал в ножке старого кресла и попросил добрую знакомую взять это очень дорогое ему, как память о предках, кресло в Израиль, куда он приедет, как только устроится в Америке. Добрая знакомая не подозревала, какую начинку содержит память о предках и какой опасности она подвергается, оказывая услугу знакомому доктору.

Но сейчас, терпеливо ожидая следующий шаг потенциального покупателя, Владлен Среброкамень не думал о бриллиантах, уехавших в Израиль.

– Эй, Среброкамень, ты ли это? Ну, знаешь, скорее я поверил бы, что сейчас выпадет снег, чем увидеть тебя в Риме.

Выпадет снег… Полярный ветер пронзил мокрую от пота тенниску и завихрился на спине Владлена Среброкамня. Японец вежливо улыбнулся, возвратил фоторужье и исчез в толпе туристов. Среброкамень готов был заплакать. Трудно сказать, что больше повлияло на его состояние – потеря покупателя или встреча с доктором Габаем, этим умником, этим сукиным сыном, который всегда портил ему кровь, тыкая его носом в рентгенограммы и неправильные диагнозы. Подумаешь, кандидат медицинских наук! Только один раз, – но зато как!- Владлен Среброкамень отыгрался за все издевательства.

На партсобрании, когда исключали Габая, собравшегося подать документы на отъезд в Израиль, Владлен Среброкамень произнес поистине пламенную патриотическую речь. Он обвинил этого барина, этого всезнайку в измене родине. Ах, какое было выступление! И вот сейчас этот самый Габай стоит здесь на площади перед собором святого Петра, прищурив свои наглые глаза, и вид у него такой, словно он собирается произнести свою излюбленную фразу: "Среброкамень, вы невежда. Бросьте медицину и займитесь торговлей".

– Что, Среброкамень, подторговываем по пути в благословенную Америку? Похвально. Наконец-то вы занялись своим делом. Не заскочить ли нам в какую-нибудь тратторию и выпить холодного винца за здоровье еще одного неблагодарного гражданина, покинувшего на произвол судьбы свою родину?

Ох, если бы мог Владлен Среброкамень послать его к… Но под ложечкой уже давно скребло. А денег было ровно на билет до Остии. Всегда почему-то так получается с этим Габаем. Всегда почему-то он диктует.

Обедали они не в траттории, а в неплохом ресторане. Габай с интересом слушал рассказ о том, что произошло в больнице в течение шести лет его жизни в Израиле. В Италии он третий раз. Слава Богу, никакие ОВИРы не ограничивают его потребности посещать картинные галереи. Габай удивился, узнав, что Среброкамень не был даже в музее Ватикана. Хорошо ему говорить о всяких Рафаэлях и Микельанжело с его английским и в его положении. За роскошный обед Габай уплатил не деньгами, а положил какую-то пластмассовую карточку, а чаевых оставил официанту столько, что в Остии им хватило бы этой суммы на три дня безбедного существования.

На Западе плохо человеку без денег. Всего до хрена. Покупай – не хочу. Не то, что в Союзе, где и купить нечего, даже если есть деньги. Среброкаменю, правда, не приходилось жаловаться. При Жанниных возможностях у них и деньжата водились, и вещи можно было достать. И не только себе. Не себе, естественно, не за красивые глазки. В жизни бы он не стал помышлять об отъезде. Отец, старый чекист, не только дал ему имя Владлен. Он воспитал его настоящим ленинцем. Но Жанна заладила – едем и все. Ты еврей и у тебя есть возможность уехать в Израиль. А на что ему этот Израиль? В гробу в белых тапочках видел он этот Израиль. Ему и в своем родном Союзе неплохо.

Но Жанна втолковывала, что вовсе не надо ехать в Израиль, что есть и Штаты, и Канада, и другие места. А здесь оставаться нельзя. Можно загреметь лет на десять. Рано или поздно этим кончится. Ему ведь не хочется, чтобы их Светлана осталась сиротой? Все, что они делают, делается для Светланы, для ее будущего.

Решено. Но предстояло преодолеть два серьезных препятствия. Владлен Среброкамень числился русским. Второе препятствие – отец.

В 1918 году Пинхас Зильберштейн, восемнадцатилетний мальчик из местечка в Подольской губернии стал чекистом и Петром Среброкаменем. По трупам взбирался он все выше, пока с тремя кубиками на петлицах закончил службу следователя ГПУ и был переведен в погранотряд. В бессонные ночи старый Петр Среброкамень пытался понять, как его пронесло мимо мясорубки в 1937 году и позже. В 1950 году он вышел на пенсию в звании подполковника. Еще пять лет, до своего пятидесятипятилетия пребывал управляющим домами. Уже двадцать один год он на заслуженном отдыхе. Забивает "козла" в скверике, предается воспоминаниям с коллегами, как они создавали счастливую жизнь для нынешнего поколения, отоваривается в распреде, и регулярно посещает закрытую поликлинику лечебного управления, чтобы в добром здравии дожить до светлых дней коммунизма.

Владлен Среброкамень не представлял себе, как он заговорит с отцом о предстоящем отъезде. А потом? Не оставишь же старика одного? Была бы жива мама…

Первое препятствие преодолели без особых затруднений. Умница Жанна. Владлен Среброкамень заявил в милиции, что у него украли паспорт, уплатил штраф и получил новый документ, в котором изображенный на фотографии еврей уже числился евреем.

Чуть ли не в тот же день само по себе исчезло и второе препятствие. То ли в скверике предавались не только воспоминаниям, то ли кто-то обозвал старого Среброкаменя жидовской мордой, но, вернувшись домой, он задумчиво сказал сыну:

– Уезжают люди. Если бы я не записал тебя русским, мы тоже могли бы уехать. Для внучки было бы лучше. Для будущего.

Молодой Среброкамень потерял дар речи. Опомнившись, он извлек из шкафа свой паспорт и молча предъявил его отцу. Старый Среброкамень профессионально прочитал официальный документ и посмотрел на сына поверх очков.

– Ну, а что твоя шикса?

– Папа, сколько раз я просил тебя не называть Жанну шиксой!

– Хорошо, пусть будет гоя.

– Папа! Так знай, именно Жанна решила, что мы должны уехать. И как раз для будущего Светланы.

Старого и молодого Среброкаменя исключали из родной коммунистической партии почти одновременно.

У Петра Среброкаменя тоже была необходимость, скажем, в мебели, которая дорога как память о предках. Но таким образом его самая сокровенная тайна могла бы открыться сыну и, что еще хуже, – невестке.

Осенью 1921 года вместе со своим тезкой Петром Бухало он арестовал секретаря губкома партии. Во время обыска они нашли у дюже идейного коммуниста более двух килограммов золота и кучу драгоценных камней. Среди всего этого сверкания, словно яркая планета на звездном небе, выделялся камешек, от которого нельзя было оторвать взгляда. Он гипнотизировал. Он заставлял говорившего умолкнуть. В ту же ночь секретаря списали в расход в подвале губчека. Все конфискованные ценности сдали в казну. Но бриллианта среди ценностей не оказалось. Бдительный чекист Петр Среброкамень лично и очень умело допрашивал Петра Бухало. И расстрелял его, изувеченного, лично. В казну поступили дополнительные ценности. А камешек случайно застрял в складках кармана Петра Среброкаменя. Даже жена не знала о существовании голубоватого бриллианта чистой воды весом в десять карат.

Когда в 1937 году замели начальника областного НКВД и Петр Среброкамень с ужасом прислушивался к шагам на лестнице, он уже собирался отдать камешек жене. Но пронесло. За все годы он только несколько раз позволял себе взглянуть на это чудо. Ему очень хотелось дожить до совершенолетия внучки Светланы и подарить ей редчайший бриллиант. Но что она будет делать с ним в Советском Союзе?

Не разговоры в скверике и не привычный окрик "жидовская морда" заставил старого чекиста подумать об отъезде.

Мебель ему не понадобилась. Таможенники могли проверить даже каблуки его ботинок. Но могло ли прийти кому-нибудь в голову, что полуистлевший от пота вонючий супинатор в левом ботинке хранил уникальный бриллиант?

Когда Среброкамени благополучно добрались до западного побережья Соединенных Штатов Америки, старик все же был вынужден рассказать сыну о том, что у него имеется некоторая ценность, которую следовало бы поместить в сейф в банке, но он не очень представляет себе, как это делается.

Нескоро Владлен Среброкамень вышел из шокового состояния, увидев бриллиант. В ту же ночь он рассказал Жанне об отцовском сокровище. Невестка стала мечтать о мгновенной смерти старого Зильберштейна еще более страстно, чем раньше. Даже во время нелегкой работы уборщицы в супермаркете ее не оставляли эти мысли.

Жанна содержала семью. Существенным оказался и вклад старого Среброкаменя, получавшего пособие значительно большее, чем платили ему в Союзе за долгую безупречную службу чекиста. Владлен Среброкамень днем и ночью учил английский язык и готовился к экзамену на лайсенс врача.

С английским, как ни странно, было легче, чем с медициной. Черт его знает, учил ли он когда-то всю эту премудрость и просто начисто забыл, или вообще слышит о ней впервые? Дважды в течение полутора лет пытался он сдать экзамен. Может быть, прав этот Габай, что ему следует бросить медицину и заняться торговлей? Сколько можно жить в таких условиях? Светлана учится в одном классе с всякими черными. В Советском Союзе он гневно клеймил расизм американского империализма. Он и здесь, конечно, не расист. Ему просто не хочется, чтобы Светлана общалась с грязными неграми.

Да, с медициной надо завязывать и заняться другим делом. Но медицина все-таки пригодилась.

Владлен Среброкамень вспомнил о передвижных рентгеновских кабинетах на своей бывшей родине. Разъезжает по области автобус с рентгеновским аппаратом, и участковым больницам не нужен собственный рентгеновский кабинет. По карману ли лучшему в мире советскому здравоохранению оснастить рентгеновскими аппаратами участковые больницы?

Здесь для врача рентгеновский кабинет не проблема. Но вот компьютертомография!

Когда Владлен Среброкамень впервые увидел рентгенограммы, сделанные этим аппаратом, он был чуть ли не в таком же шоке, как при виде отцовского бриллианта. Не важно, что он не мог понять, какая это проекция. Туговато было с пространственным воображением у бывшего рентгенолога.

Премудрости, выходящие за пределы планиметрии, были ему недоступны. Но четырьмя действиями арифметики он владел вполне. К тому же у него был простейший карманный калькулятор, на котором он все просчитал.

Если аппарат для компьютертомографии установить в большом автобусе, разъезжать по всему штату и обслуживать заинтересованных в этом врачей, то… Аппарат стоит около полумиллиона долларов. Соответствующий автобус или фургон, начальные эксплуатационные расходы и прочее, скажем, еще сто – сто пятьдесят тысяч. Если абонировать, скажем, двести врачей с взносом двести -двести пятьдесят долларов (для американского врача это просто крохи, да и те списываются с налога), можно получить сорок – пятьдесят тысяч долларов. Это, конечно, не капитал. Отцовского бриллианта тоже, вероятно, не хватит для покрытия всей операции. Но надо попытаться.

Старый Среброкамень сперва и слышать не хотел о продаже камешка. Да и вообще, где у него гарантия, что сын вернет ему деньги? Но через несколько дней, вернувшись из синагоги, он сам позвонил сыну:

– Я согласен продать бриллиант. У лоера, – у меня есть знакомый лоер, хороший еврей, я встречаюсь с ним в синагоге, он даже согласен бесплатно оказать услугу новому эмигранту, Господь зачтет ему мицву, Богоугодное дело, – мы подпишем договор. Ты можешь получить деньги под двадцать процентов в год.

– Двадцать процентов? Это же грабеж! Даже в банке можно получить под четырнадцать процентов!

– Чего же ты не получаешь в банке? Может быть, у тебя нет гарантов? Или недвижимости? Так вот, в договоре будет пункт, что в случае невозвращения долга аппарат и все прочее принадлежит мне.

В этот миг Владлен Среброкамень испытывал к отцу такие же нежные чувства, какие обычно питала Жанна. И пожелание старому бандиту не отличалось от обычного Жанниного "чтоб ты подох в ту же секунду".

Рассказ о предложении отца привел Жанну в неистовство:

– У-у, жидюга проклятый! В синагогу ходит? В убийствах раскаивается? А ростовщиком быть не грех? В каждом жиде сидит ростовщик и ворюга!

Очередная порция ненависти, выплеснувшаяся из жены, только слегка задела Владлена Среброкаменя. Он лично не ростовщик и даже, в отличие от Жанны, не ворюга. Правда, он не работал в универмаге.

Эта мысль бесшумно проехала по дальней периферии сознания. И вообще, какое отношение он имеет к евреям? Ну, стал на некоторое время, воспользовавшись еврейством, как средством транспорта. И хватит. Даже с русским прошлым пора кончать. Солидному предпринимателю ни к чему идиотское имя Владлен. Надо же такое – сократить Владимир Ленин! А что это за фамилия – Среброкамень? Бред какой-то!

Еще до того, как дать ответ отцу, уже Уильям Силверстоун обратился к десятку врачей и обнаружил их заинтересованность в исследованиях пациентов, можно сказать, собственным компьютертомографом. Затем Уильям Силверстоун поехал в компанию, выпускающую аппараты, и выяснил возможность создания передвижной лаборатории. Идея настолько заинтересовала компанию, что мистеру Силверстоуну тут же предложили должность агента с приличным годовым доходом. Но мистер Силверстоун деликатно отказался, предпочитая оставаться частным предпринимателем. Компания согласилась продать аппарат в рассрочку на очень выгодных условиях.

Владлен Среброкамень не одолел премудрости стереометрии, поэтому был никудышным рентгенологом. Но Уильям Силверстоун в который раз подтвердил, что четырьмя действиями арифметики владеет вполне. К тому же, как известно, у него был карманный калькулятор, с помощью которого он произвел соответствующие подсчеты.

При отличных американских дорогах в течение дня он может обслужить по меньшей мере пять пунктов. Даже если в каждом будет только один врач, у которого в течение месяца не наберется более десяти пациентов, это пятьдесят исследований в день. Бензин, пленки, другие расходы. Чистым это дает минимум двести тысяч в год. Лабораторию можно выкупить за четыре года. Но зачем? Лучше продолжать платить в рассрочку. Только со старым бандитом придется рассчитаться при первой возможности.

Мистер Силверстоун открыл новую страницу в истории здравоохранения Соединенных Штатов Америки. Он стал первым владельцем передвижной лаборатории для компьютертомографии. Будущее их Светланы было обеспечено.

Жанна вела дела в офисе. Лабораторию обслуживал отличный врач-рентгенолог. Мистер Силверстоун испытывал двойное удовлетворение, наняв такого работника. Во-первых, приятно было сознавать, что видный московский рентгенолог, без труда сдавший экзамен на лайсенс американского врача, работает на него, презираемого этими образованными умниками. Во-вторых, дипломированный лопух попал в его ловушку, подписав договор на пять лет.

Через восемь месяцев Уильям Силверстоун расширил дело. В компании "СиТиСкен Икзэминэйшн" появилась еще одна лаборатория и еще один врач, опытный специалист, правда, с подмоченной репутацией. Он только что вышел из тюрьмы, в которой отсидел три года из полученных пяти за какие-то не то сексуальные поползновения, не то связи с малолетними. Мистеру Силверстоуну было наплевать на его прошлое. Главное, что в настоящем он был готов работать за такие же деньги, за какие работал москвич.

Семья Силверстоунов переехала в благоустроенный собственный дом в респектабельном районе. Светлану перевели в престижную школу. Но и там, к сожалению, в одном классе с дочкой учились негры. Не такое число, как раньше, но много ли дегтя надо, чтобы испортить бочку с медом?

Уже совсем непостижимо, просто рок какой-то, через три недели после того, как они въехали в новый дом, рядом с ними, тоже в новом доме поселилась негритянская семья. Будь это белые люди, Силверстоунам не мешало бы даже то, что соседская девочка, ровесница Светланы, целыми днями играет на рояле.

Агент по недвижимости, который продал Силверстоунам дом, сказал, что новый сосед, доктор Джонсон, видный торакальный хирург. Вполне возможно. Но они желали общаться только с англосаксами, как и подобает истинным представителям нордической расы.

Даже в продолжающей разрастаться компании "СиТиСкен Икзэминэйшн", распространившейся далеко за пределами их штата, соблюдался этот принцип. Что касается их соседа… Силверстоуны надеялись в будущем купить особняк в таком районе, в котором у них не будет никаких огорчений.

А пока тринадцатилетняя Светлана наперекор воле родителей дружила с соседской девочкой Реббекой, той самой, которая играла на рояле. Мало того, что черная, так еще к тому же зовут ее совсем по-еврейски.

Еще большим огорчением, каким там огорчением, несчастьем, стихийным бедствием было то, что Пинхас Среброкамень жил вместе с ними. Конечно, это не было похоже на их общежитие в Советском Союзе. Но в течение двух лет они успели отвыкнуть от ужаса совместного проживания. В ту пору еще не Уильям, а Владлен раз в две недели навещал отца в доме престарелых еврейской общины. Иногда он приезжал вместе со Светланой.

Продав бриллиант, старый чекист потерял право на социальную помощь. При заключении договора лоер, такой же негодяй, как его клиент, поставил условие: полная сумма велфера и оплата содержания в доме престарелых. Жанна решила, что дешевле обойдется, если старый убийца, которого она ненавидела лютой ненавистью, будет жить вместе с ними. Даст Бог, это не протянется долго. Но Среброкамень, уже отпраздновав свое восьмидесятилетие, пребывал в добром здравии и даже внешне помолодел. День он делил между синагогой и бассейном.

Через три года после заключения договора сын решил возвратить отцу долг. Но старый преступник отказался, сославшись на пункт договора, который казался таким малозначительным, когда они сидели в конторе этой лисы, этого подонка-лоера. Мог ли Уильям Силверстоун со своим английским уловить нюанс в этом пункте? Оказывается, что только после пяти лет можно начать погашать долг, а всю сумму следует возвратить не позже семи лет. Таким образом, старый разбойник получил более чем стопроцентную прибыль. Он даже отказался от предложенного ему камешка в десять карат, хотя его глаза хищно загорались, когда на ушах и на указательном пальце невестки появлялись привезенные из Израиля бриллианты, те самые, которые несколько лет хранились в ножке кресла, дорогом, как память о предках.

Кроме бриллиантов, мистер Силверстоун привез из Израиля нечто более ценное. Он догадался, что в этой никчемной стране есть врачи, приехавшие из Советского Союза, которые еще не реализовали идей своих научных работ. Он был уверен в том, что эти врачи не имеют представления об истинной стоимости своих работ, и драгоценные идеи можно скупить за гроши, а в Штатах превратить их в миллионы долларов.

Доктор Габай был действительно прав. Мог ли бы Уильям Силверстоун мечтать о чем-нибудь подобном, если бы произошло чудо, и он сдал бы экзамен на лайсенс американского врача?

Поездку в Израиль можно было бы считать весьма удачной. Вот только встреча с Габаем получилась не такой, какая представлялась ему в мечтах. Не получилось реванша. Так всегда с этим подлым Габаем.

Уильям Силверстоун позвонил ему из дорогой гостиницы в Герцлии и пригласил к себе, не забыв добавить, что пришлет за ним автомобиль. Габай, добродушно посмеиваясь, ответил, что примет его приглашение, когда приедет в Соединенные Штаты, а здесь, дома, приглашает он. Силверстоун согласился. И снова против собственной воли.

Скромная квартира доктора Габая не шла ни в какое сравнение с роскошным домом Силверстоуна. Но черт знает почему, здесь ощущался неповторимый уют, каким даже не пахло в его особняке с бассейном. Силверстоун рассказал о своих успехах. И снова, непонятно почему, он не преступил невидимой черты, например, не сказал, что даже годичный заработок бывшего москвича в его компании превышает доходы доктора Габая.

Дважды их беседу прерывал телефонный звонок. И, хотя Габай говорил на непонятном иврите, Силверстоун безошибочно уловил спокойную уверенность человека, живущего в своем доме.

Жена Габая наскоро приготовила легкую закуску. После этого они поехали осматривать Тель-Авив и окрестности. Доктор Габай показывал все с такой же любовью, как редкие книги в своей библиотеке. Когда над морем погасла вечерняя заря, они пошли в ресторан. Габай всегда любил поесть вкусно и плотно. Обед был в его стиле. Силверстоун пытался оплатить солидный счет, намекнув, что он миллионер, к тому же это списывается с налога. Габай снисходительно улыбнулся и пообещал пообедать за его счет в Америке. Силверстоун постеснялся оставить свою изысканную визитную карточку. Побоялся услышать реакцию этого насмешника на фамилию Силверстоун.

Если бы не горечь не состоявшегося реванша, поездку в Израиль можно было считать несомненной удачей.

Все шло хорошо. Дом они поменяют. Единственное огорчение – этот старый бандит. Никак не подохнет. Есть, правда, и от него некоторая польза. Ежедневно он идет на остановку школьного автобуса встречать Светлану. Но вчера вечером он подвернул стопу и сейчас дрыхнет в своей комнате. Жаль, что стопу. Мог бы сломать голову.

Уильям Силверстоун думал об этом, глядя как желтый автобус плавно подошел к остановке. Отворилась дверь. У выхода Светлана споткнулась. Мальчишка-негр примерно ее возраста подставил ногу. Он обнажил в улыбке крупные зубы и радостно заорал на весь автобус:

– Эй, ты, Зильберштейн! Старый жид не пришел за тобой! Но здесь какой-то другой жид. Наверно, такой же жулик, как все в твоей семейке!

Мистер Уильям Силверстоун, бывший доктор Владлен Среброкамень, сын Пинхаса Зильберштейна стоил около восьми миллионов долларов. Но у него все еще не было средств иссушить горькие слезы его единственной дочери.

1988 г.