Джордан Пенни Закон притяжения

Глава 1

Шарлотта остановилась перед дверью с табличкой «Джефферсон и Горвич, адвокаты».

Колени у нее слегка дрожали, и ей вдруг показалось, что юбка темно-синего костюма, который в Лондоне смотрелся как чересчур официальный, уж очень коротка.

Она смущенно одернула ее тут и там, оглядываясь на многолюдную базарную площадь.

Только-только пробило восемь утра, но день был базарный, и торговцы уже суетились вовсю.

Да, надо бы, конечно, купить другой костюм, что-нибудь более подходящее для молодого, но компетентного адвоката, заступающего на новое место, но пока для нее это непозволительная роскошь.

«Джефферсон и Горвич», — еще раз прочитала она.

С Ричардом Горвичем она уже знакома, он делал с ней собеседование. Приятный семьянин средних лет, истое олицетворение провинциального адвоката.

А вот Джефферсон…

Шарлотта глубоко вздохнула.

Держись, с горечью сказала она себе. Ты бы предпочла работать на кого угодно, только не на Дэниела Джефферсона. Восходящая звезда юриспруденции, человек, в одиночку, если не считать барристера [Высшее звание адвоката в Великобритании. ] и обычный в таких случаях вспомогательный персонал, отстоявший попранные права потребителей, которые пострадали от побочного действия препарата крупной фармакологической компании. Компания не пожелала не только менять технологию, но и выплачивать компенсацию. И он выиграл процесс, и при этом не только доказал вину компании, но и добился самого крупного штрафа за всю историю британского правосудия.

Разглядывая блестящую медную табличку на фронтоне элегантного здания стиля XVIII века, она сравнивала себя с Дэниелом Джефферсоном.

Она, как и он, дипломированный адвокат. У нее тоже когда-то была собственная практика, и у двери тоже висела табличка с ее именем; она тоже бралась за дела нуждающихся. Но на этом сходство между ними кончалось.

Дэниел Джефферсон сейчас на гребне волны, особенно после дела компании «Витал», вокруг которого газеты подняли такую шумиху, и у него нет отбоя от клиентов, а вот Шарлотта вынуждена искать работу в чужой фирме… Начинать все сначала, разом потеряв все: дом, собственное дело и даже жениха, поглощенных водоворотом экономического спада, который неотвратимо засасывал предприятие за предприятием.

Родители и друзья говорят, что она должна радоваться, так быстро и легко найдя работу. Может, они и правы, но она все еще сердилась, дулась и корила судьбу. Еще бы! Она так много трудилась. Сначала в институте, затем на своем первом рабочем месте. Там она была единственная в огромной лондонской фирме женщина — дипломированный адвокат, которой повезло туда устроиться.

Она даже научилась прикусывать язык и не срываться на коллег мужского пола, самоутверждавшихся, поручая ей самые нудные и рутинные дела, а то даже и прося сварить кофе, что доводило ее до белого каления. Да, она всегда много работала, с одной-единственной целью — открыть собственную практику до тридцати лет.

Потом они с Биваном, ее женихом, совершенно случайно натолкнулись на объявление о продаже крохотной провинциальной адвокатской практики, и Шарлотта была на седьмом небе.

Тогда люди толпами уезжали из Лондона в погоне за сельским раем, и Биван сказал, что она будет настоящей дурой, если не воспользуется этим случаем.

Она купила практику вместе с такой огромной закладной, что она даже поморщилась, и небольшой, но элегантный домик в нескольких кварталах от офиса.

Они договорились с Биваном, что когда поженятся, то на первых порах поживут здесь, а позже, может, продадут домик с выгодой и купят что-нибудь побольше.

Район был очень престижным, и цены здесь оказались соответственные; вскоре у Шарлотты стали требовать доплату и за дом, и за офис. И если бы не заем в банке, вряд ли бы ей удалось выпутаться из этой истории; правда, она осталась совсем без наличных, с впечатляющим долгом банку и неимоверной закладной.

Она тогда здорово струхнула, но Биван посмеялся над ней. Что с тобой? усмехнулся он. Мужчины рискуют так каждый день.

— Ну, женщины! — издевался он. — Все ратуете за равенство, а стоит вам его получить…

И пожал плечами, но она прекрасно поняла намек.

Биван вообще был раздражителен и склонен к поспешным выводам. Он был дилером в Сити и вел очень напряженную жизнь.

Шарлотта познакомилась с ним у подруги и поначалу даже была обескуражена его манерой держаться, но он преследовал ее с таким упорством, что это начало ей льстить.

Помолвка их была совсем неофициальной; скорее, это было декларацией о намерении обвенчаться, как только они достигнут некоторого положения в жизни.

Родителей Шарлотты подобный поступок удивил, если не сказать большего, особенно мать, для которой помолвка означала алмазное кольцо и объявление дня свадьбы.

У Шарлотты же не было ни того, ни другого, а теперь и третьего, то есть жениха.

Она в задумчивости смотрела на безупречную черную дверь. Открыв ее и переступив порог, она войдет в совершенно иную жизнь. Это будет шагом назад в ее карьере на целых несколько лет.

Ей тридцать два. Слишком поздно, чтобы начинать все сначала. Но и винить ей некого.

Во всем виновата только она. И она отдает себе в этом отчет.

— А все твое мягкосердечие и склонность к благотворительности, — жестко заявил Биван, когда бухгалтер посоветовал ей продать практику, поскольку, если повезет, если очень повезет, она еще могла выручить приличную сумму и оплатить закладные.

Может, Биван был прав? Может, все произошло из-за того, что она брала слишком много невыгодных дел? А может, просто она не очень хороший адвокат? Может, она недостаточно работала? Может, ей не хватает способностей?.. Умения?.. Таланта привлекать денежных клиентов, которые ей были так нужны? Таких клиентов, каких у юристов типа Дэниела Джефферсона уйма? — тоскливо подумала она.

Ничего удивительного! Когда о тебе взахлеб пишут все более или менее значимые газеты в стране, когда всякий мало-мальски серьезный журнал посвящает тебе статью, а все телевизионные программы, якобы освещающие текущие события, делают тебе рекламу, то, конечно, у тебя не будет отбоя от жаждущих поручить тебе ведение своего дела.

Деньги к деньгам, правильно говорят.

Вот почему в самый разгар самого глубокого экономического спада, продолжавшегося вот уже десятилетия, «Джефферсон и Горвич» набирают персонал… Вот почему она сейчас стоит в оцепенении на ступеньках этого здания, понимая, что должна благодарить сердобольного Ричарда Горвича за предложение.

Да, конечно, она ему благодарна. Но не может не сердиться на Дэниела Джефферсона, чей успех заставляет ее почувствовать, насколько глубоко пала она, и от этого ей становится больно и как-то неприкаянно.

А ведь ему только тридцать семь, он всего на пять лет старше ее; холост, привлекателен — по крайней мере судя по фотографиям в газетах. По телевизору она его не видела. Она тогда была слишком занята улаживанием собственных финансовых затруднений, доставшихся ей от того, что когда-то было ее делом, торговалась со строительной компанией и с банком, выклянчивала отсрочки, подыскивала покупателей на свою недвижимость… Слава Богу, ей удалось сбыть с рук и недвижимость, и обе закладные. По крайней мере сейчас она может об этом не думать бесконечными бессонными ночами.

Да. Но зато сейчас она бездомная, и ей приходится начинать все сначала. Она состроила горькую гримасу. Как она, наверное, глупо выглядит в этом дорогом, вычурном костюме! А ведь ей еще предстоит лебезить перед своими будущими партнерами и разливать чай по просьбе младших клерков.

Хватит! Прекрати, твердо заявила она себе. Нечего нюни разводить.

Глубоко вздохнув, она толкнула дверь. Позади, на площади, кто-то присвистнул — видимо, мужчины провожали одобрительным взглядом какую-нибудь молоденькую красотку, у которой всего и забот-то — кого из своих ухажеров выбрать в следующий раз, удрученно подумала Шарлотта.

Стоило ей скрыться за дверью, как присвистнувший мужчина повернулся к своему приятелю и с улыбкой сказал:

— Очень даже ничего, мистер Джефферсон. Что-то я ее не припомню. Новенькая?

— Похоже на то, — бесстрастно согласился Дэниел Джефферсон, дожидаясь, когда ему взвесят сыр.

Сегодня после обеда он собирался к старику Тому Смиту. Том все никак не решится, кому завещать свой кусок земли. Прямых наследников у него нет, если не считать дальних родственников по линии жены, а Том очень хотел отблагодарить подростка Лэрри Баркера, который так любезно ходил для него по магазинам и помогал ему в саду.

И Том неравнодушен к местному сыру, так что Дэниел решил привезти ему гостинец.

Так вот она какая, Шарлотта Френч! Когда Ричард объявил ему, что предложил ей работу, Дэниел принял эту новость без восторга.

Да, конечно, он ознакомился с ее curriculum vitae [Автобиография, краткое жизнеописание (лат.). ], но не был уверен, впишется ли она в их команду. Взять хотя бы ее костюм… Вообще-то ему все равно, как кто одевается, но некоторые из его клиентов не разделяют этого мнения.

Несмотря на всю шумиху, поднятую вокруг дела «Витала», большинство их клиентов по-прежнему принадлежат к довольно консервативным кругам. Сейчас их даже стало больше. И слишком короткая юбка, модная в центре Лондона, — это не совсем то, к чему они привыкли. По крайней мере серьезно они к такому адвокату относиться не будут.

С легким вздохом он пошел через площадь. Он знал из ее рекомендаций, что она умна, но…

Шарлотту встретила в приемной симпатичная улыбающаяся секретарша, с которой она познакомилась еще во время собеседования. Секретарша предложила проводить ее в кабинет и показать, где гардероб.

— Гмм, а вам не достанется за то, что вы оставляете приемную? — неуверенно спросила Шарлотта.

Девушка улыбнулась.

— Нет, мистер Горвич специально просил меня показать вам ваш офис. Кстати, меня зовут Джинни, — представилась она, выходя из-за стола. — Здесь, налево, кабинет мистера Горвича, — поясняла она, указывая на одну из закрытых дверей вдоль коридора. — А это кабинет мистера Джефферсона.

Шарлотта быстро и враждебно взглянула на дверь, не сомневаясь, что за ней — самый шикарный кабинет во всей конторе.

— А это — ваш, — сказала Джинни, неожиданно останавливаясь у соседней с кабинетом Дэниела Джефферсона двери, так что Шарлотта едва на нее не налетела.

Ее кабинет… Шарлотта была озадачена. Она думала, что ее посадят вместе с младшими адвокатами, по крайней мере так ей показалось в разговоре с Горвичем. Нет, Джинни, видимо, ошиблась, решила она, но когда секретарша открыла дверь и Шарлотта вошла, то сразу поняла, что это кабинет на одного человека.

Она в нерешительности остановилась на пороге и взглянула на Джинни.

— Вы уверены?.. Мне казалось, что… Я думала, что буду сидеть в кабинете с другими адвокатами.

— Не знаю, — смутилась Джинни. — Мистер Горвич просил меня проводить вас прямо сюда. Да, он также просил передать, что сегодня утром его не будет и потому в курс дела вас введет мистер Джефферсон.

Сердце у Шарлотты упало. Она обвела взглядом просторный и уютно обставленный кабинет с окном на городскую площадь, и вдруг злость ее как-то сразу стихла, и она почувствовала себя совсем слабой и разбитой.

— Мне надо вернуться в приемную, — извинилась Джинни. — Митци разносит кофе около десяти тридцати, но в общей комнате есть кофеварка. Это на втором этаже. Мистер Джефферсон позаботился о том, чтобы мы могли там и пообедать, если у нас будет на то желание. Там у нас бильярдная и небольшая кухонька. В прошлом году мы даже провели турнир по бильярду — мужчины против женщин, и женщины выиграли! — Она хихикнула, а поскольку Шарлотта никак на это не отреагировала, покраснела и неуверенно произнесла:

— Если я вам больше не нужна…

Шарлотта рассеянно улыбнулась и покачала головой. Джинни закрыла за собой дверь.

Нет, больше ей ничего не нужно. Если, конечно, не считать собственного дела, собственного дома, самоуважения, гордости, будущего и жениха.

Она вспомнила прощальную сцену с Биваном. Подозревала ли она и раньше, что на него нельзя положиться? Что, если запахнет жареным, он тут же улепетнет? Что Шарлотта ему нужна, лишь пока ей сопутствует успех? Для самоутверждения! Да и любил ли он ее вообще? А она — любила ли его она, так, как, например, любили друг друга ее родители?

Она подошла к окну и посмотрела на площадь. К офису энергичной пружинящей походкой приближался высокий широкоплечий человек с блестящими на солнце темно-каштановыми волосами, одетый в чрезвычайно консервативный темно-синий костюм. Из-под рукавов пиджака выглядывали накрахмаленные белые манжеты. Типичный бухгалтер… Или адвокат… Он остановился на ступеньках и вдруг посмотрел вверх, словно почувствовал на себе ее взгляд. Сердце у нее упало.

Она узнала его, хотя и видела-то только на сильно зернистых, не очень качественных газетных фотографиях. В жизни он намного привлекательнее, чем ей представлялось, а фигура у него крупная и мощная.

Костюм — да, консервативен, но тело, на которое он надет, без сомнения крепкое и атлетическое.

Вспыхнув, она поспешно отступила от окна, откинула с лица волосы.

Волосы — это единственное, что она отстояла, когда Биван настоятельно советовал ей сделать свою внешность более современной. Прямые и густые, они отливали совершенно естественным темно-рыжим цветом, хотя кое-кто и подозревал, что она их красит. Густые и шелковистые, они падали ей на плечи, выгодно оттеняя белизну кожи и сине-зеленые глаза.

Биван настаивал на том, чтобы она посещала солярий и подзагорела, поскольку, как он утверждал, бледность нынче не в моде, да и непривлекательна, но Шарлотта неизменно отказывалась под предлогом того, что боится сгореть.

Может, ей тогда уже стоило насторожиться? По его поведению уже тогда можно было понять, что он использует ее только как антураж, что как человек она его не интересует. Ну что же, долго ждать ей не пришлось, Биван испарился вместе с мишурой успеха.

Ну да ладно, время лечит все, даже раненую гордость… Но ей не скоро удастся восстановить свою романтичную доверчивость к представителям мужского пола.

Хуже всего, что, пока все было в порядке, Биван не отходил от нее ни на шаг, задаривал ее цветами и делал дерзкие комплименты, чем приводил ее в восторг. И в то же время старался изменить ее, с кривой усмешкой напомнила она себе.

Родители и сестра считали, что без него ей будет легче, и вообще-то они правы. Как и практика, дом и дорогая машина, Биван стал для нее непозволительной роскошью.

Как бы то ни было, ей удалось отдать все долги, и теперь оставался только банковский заем. Ничего себе «только»! Тень беспокойства набежала ей на лицо; но она сжала губы, сделав усилие, чтобы удержать себя в руках.

Поначалу она яростно отвергла предложение родителей перейти жить к ним; ей было больно возвращаться домой — в ее-то возрасте! Она чувствовала себя униженной, хотя любила родителей и неплохо с ними уживалась. Но в конце концов она приняла их предложение, поскольку при неимоверных процентах, которые ей приходилось выплачивать банку, было бы просто глупо тратить деньги на квартиру.

Даже маленькая подержанная машина, на которой она теперь будет ездить на новую работу, была подарком отца. Со слезами на глазах она вспомнила, как чуть не сгорела со стыда, когда он подарил ей эту машину. Нельзя сказать, чтобы она очень уж переживала по своему ярко-красному спортивному «БМВ». По правде говоря, она не чувствовала себя в нем комфортно, уж слишком он был вызывающим. Нет, ей было больно сознавать себя неудачницей, сознавать, что вот опять она сидит на шее у родителей, как когда-то студенткой, а может, даже и больше, чем тогда.

Родители и Сара, ее старшая сестра, были очень тактичны, и от них она не видела ничего, кроме сочувствия, но иногда это становилось невыносимым.

Она была виновата и страшно стыдилась. Она позволила Бивану заморочить себе голову, даже не потрудившись вникнуть в его наполеоновские планы. Она повела себя как самоуверенная дура, и в том, что с ней случилось, винить можно только ее.

Но больше всего ее угнетало, что теперь кто угодно может усомниться в ее компетентности как юриста, и хотя, с одной стороны, она была чрезвычайно благодарна Ричарду Горвичу, но с другой — терзалась, подозревая, что он предложил ей эту работу из сострадания.

Вокруг так много молодых дипломированных адвокатов, ищущих работы, а он почему-то выбрал именно ее, хотя она уже доказала свою некомпетентность!

Отец говорил, что она слишком себя казнит; что после отлива финансовой волны не только она оказалась на мели. Может, он и прав, только ведь есть же люди, которые не захотели взметнуться к небесам на «американских горках», чтобы в следующее мгновение полететь вниз.

Взять хотя бы Дэниела Джефферсона. Сердце ее опять заныло. Остается только надеяться, что они нечасто будут общаться. Может, правда, она зря себя накручивает… Что, собственно, она против него имеет? Ведь от природы она человек благожелательный, хотя за последние полгода она сильно изменилась. Она стала уязвимой и постоянно думала о том, что с ней произошло, корила себя за неумение просчитать ситуацию и защитить себя и тех своих клиентов, которым помогала бесплатно. Да, очень жаль, что ей не хватает прозорливости Дэниела Джефферсона. Уж он-то, без сомнения, берется только за такие дела, которые сулят ему немалые барыши, грустно подумала она.

Ну вот хотя бы его процесс против этого огромного концерна «Витал», когда он добился столь потрясающего успеха…

Дверь в соседний кабинет открылась, и кто-то вошел. Это, должно быть, Дэниел Джефферсон. Она бросилась за стол. Рабочий день начался.

Чем она сегодня будет заниматься? — с горечью подумала она. Каким-нибудь новым нашумевшим судебным иском, который принесет ему еще большую известность? А может, будет готовить текст его телеинтервью? Где-то она читала, что пресса очень довольна его манерой давать интервью. Есть такие люди. Они рождены для рекламы и неплохо пользуются этим. Она вспомнила маленькую унизительную заметку в местной газете о закрытии ее практики и о себе самой, еще одной жертве экономического спада.

Забудь о прошлом, советовал ей отец и добавлял, что нет ничего позорного в том, что человек попытался чего-то добиться, но не смог; ему, дескать, даже больше нравится, что она предпочла рискнуть и проиграть, вместо того чтобы безопасности ради прозябать в какой-нибудь крупной корпорации.

Но Шарлотта все не могла забыть, как гордились ею родители, когда она получила диплом адвоката. А вот теперь ей почему-то казалось, что она опозорила их и не имеет также права рассчитывать на уважение и доверие коллег.

За этими горькими размышлениями она забыла о времени. Вдруг дверь в ее кабинет открылась. Вздрогнув, она часто-часто заморгала, отгоняя слезы, с настойчивостью наворачивавшиеся ей на глаза, и постаралась встать, на чем свет стоит ругая себя за прямую слишком короткую юбку.

— Мистер Горвич… — начала было она, но осеклась: в двери ее кабинета стоял не Ричард Горвич, которого она ожидала увидеть, напрочь забыв о том, что сказала ей Джинни, а Дэниел Джефферсон.