"Гибель 31-го отдела" - читать интересную книгу автора (Валё Пер)

15

— Выясните адрес этого человека. Срочно, — сказал комиссар Иенсен.

Начальник патруля щелкнул каблуками и ушел. А Иенсен начал изучать список, лежащий перед ним на столе. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда линейку и аккуратно вычеркнул три имени. Потом пронумеровал оставшиеся — от первого до девятого, бросил взгляд на часы и четко написал сверху: “Четверг. 16 часов 25 минут”. Потом достал из ящика неначатый блокнот, открыл его и написал на первой странице: “№ 1. Бывший заведующий отделом подписки. 48 лет. Женат. Досрочно ушел на пенсию по болезни”.

Ровно через две минуты явился начальник патруля и принес адрес. Иенсен переписал адрес, закрыл блокнот, сунул его во внутренний карман и поднялся.

— Добудьте сведения об остальных. К моему возвращению они должны быть готовы.

Он миновал центр города, заполненный учреждениями и магазинами, проехал мимо площади Профсоюзов и дальше, на запад, увлекаемый сплошным потоком автомобилей. Автомобили мчались по широкому шоссе, которое вело через промышленный район и жилые массивы, где выстроились однообразными колоннами тысячи многоэтажных домов.

В ясном свете закатного солнца четко рисовался серый слой отходящих газов. Толщиной он был метров в пятнадцать и нависал над городом словно ядовитый туман. Несколько часов назад Иенсен выпил две чашки чаю и съел четыре сухарика. Теперь заныло в правом подреберье. Боль была тяжелая, нудная, словно бур, работающий на малых оборотах, впивался в мягкие ткани. Но боль болью, а есть хотелось по-прежнему.

Еще через несколько миль дома пошли старые, обветшалые. Они торчали, словно придорожные столбы, из буйной, неухоженной зелени, лепнина местами отвалилась, обнажая неровные, обглоданные непогодой бетонные панели, во многих окнах недоставало стекол.

С тех пор как десять лет тому назад правительство сумело разрешить жилищный кризис благодаря поточному строительству многоэтажных домов с одинаковыми стандартными квартирами, старые районы быстро обезлюдели. Теперь в пригородах была заселена от силы треть всей жилой площади. Остальные квартиры пустовали и приходили в негодность, как приходили в негодность сами дома. Теперь, когда они стали нерентабельными, никто не заботился об их ремонте и содержании. Вдобавок дома были построены из рук вон плохо и потому ветшали быстрее, чем можно было ожидать. Многие фирмы обанкротились и закрылись, другие были попросту заброшены своими владельцами, а с тех пор, как статистика установила, что у каждого человека должна быть собственная машина, никакие виды общественного транспорта не связывали этот район с центром. В непролазном кустарнике вокруг домов валялись части машин и целлофановые пакеты.

Министерство коммунальных дел давно решило, что заброшенные дома в конце концов рухнут сами собой и окраины автоматически и без особых затрат превратятся в свалку.

Иенсен свернул с шоссе, переехал через мост и очутился на сильно вытянутом в длину, очень зеленом острове, где были открытые бассейны, теннисные корты, дорожки для верховой езды и белые виллы вдоль берега. Через несколько минут он сбавил скорость, повернул налево и, миновав высокие чугунные ворота, остановился у подъезда.

Вилла была большая и роскошная, стеклянный фасад ослепительной чистоты усиливал впечатление вызывающей роскоши. Возле входа стояли три машины, одна из них — большая, серебристо-серая — была какой-то заграничной марки. Последняя модель года.

Иенсен поднялся на крыльцо, и, когда он прошел мимо фотоэлемента, из дома донесся мелодичный звон. Молодая женщина в черном платье и накрахмаленной кружевной наколке распахнула перед ним дверь, попросила его подождать и скрылась в глубине дома. Убранство вестибюля и — насколько он мог судить — всего дома было ультрасовременным и безличным. Та же холодная элегантность, что и в директорских кабинетах издательства.

В вестибюле, кроме Иенсена, находился еще юнец лет девятнадцати. Вытянув ноги, он сидел в кресле из стальных трубок и тупо смотрел перед собой.

Тот, ради кого Иенсен приехал сюда, оказался загорелым и синеглазым мужчиной, чуть выше средней упитанности, с бычьим затылком и надменным выражением лица. Он был одет в спортивные брюки, сандалии и короткую элегантную куртку из какой-то легкой ткани.

— В чем дело? — хмуро начал он. — У меня решительно нет времени.

Иенсен шагнул ему навстречу и предъявил свой значок.

— Моя зовут Иенсен. Я комиссар шестнадцатого участка. Веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и места работы.

Поза и выражение лица хозяина мгновенно изменились. Он растерянно переступил с ноги на ногу и съежился. Глаза тревожно забегали.

— Ради бога, — пролепетал он, — только не здесь… не при… пойдемте в мой… или в библиотеку лучше всего. — Он сделал какой-то неопределенный жест, словно хотел отвлечь внимание Иенсена, и сказал: — Это мой сын.

Молодой человек, сидевший в кресле, бросил на них недовольный взгляд.

— Ты не хочешь прокатиться, испробовать свою новую машину? — спросил мужчина в куртке.

— Это еще зачем?

— Ну, барышни и вообще…

— Лажа, — сказал юнец и тупо уставился в пространство.

— Не понимаю я нынешнюю молодежь, не понимаю, — вымученно улыбнулся человек в куртке.

Иенсен промолчал, и улыбка тотчас угасла.

В библиотеке — большой светлой комнате — стояло несколько шкафов и несколько низких кресел, а книг не было совсем. На столе лежали журналы.

Хозяин плотно прикрыл дверь и бросил умоляющий взгляд на посетителя. Лицо последнего сохраняло невозмутимую серьезность. Затем, преодолевая нервную дрожь, хозяин подошел к одному из шкафов, достал стакан, из каких пьют сельтерскую, почти доверху налил его водкой и залпом выпил. Налил еще раз, поглядел на Иенсена и промямлил:

— Теперь-то уже все равно… А вы сами случайно не желаете… хотя, что я спрашиваю… извините… Вы меня поймете — нервы. — И с этими словами он рухнул в одно из кресел.

Иенсен, по-прежнему стоя, достал из кармана блокнот. Лицо хозяина заблестело от пота. Он непрерывно утирал его сложенным вчетверо платком.

— Господи, господи! — простонал он. — Я это предвидел. Я это предвидел с самого начала. Я знал, что эти гады воткнут мне нож в спину, как только кончатся выборы. Но я буду сопротивляться, — вдруг взвился он. — Конечно, они отберут у меня все, но я кой-чего знаю, много кой-чего, о чем они даже и не…

Иенсен не сводил с него глаз.

— Много есть всякой всячины, — продолжал хозяин, — есть и цифры, которые им нелегко будет объяснить. Вы знаете, какой налог они платят? А какое жалованье получают их консультанты по налогам, вы знаете? А где служат эти юристы на самом деле, вы знаете? — И, возбужденно запустив пальцы в свою поредевшую шевелюру, уныло добавил: — Вы меня, конечно, извините… Я не хотел… Это только ухудшит мое положение… — Вдруг в его голосе прозвучали властные нотки: — А с какой стати вы допрашиваете меня в моем собственном доме? Небось и так все знаете. Чего вы стоите? Почему не сядете?

Иенсен все стоял. И по-прежнему не произносил ни слова. Хозяин осушил второй стакан и со стуком поставил его на стол. Руки у него дрожали.

— Ну, действуйте, действуйте, — сказал он, покорившись судьбе. Значит, ничего не поделаешь. Значит, придется все это оставить.

Он еще раз подошел к шкафу и возобновил прежние манипуляции со стаканом.

Иенсен раскрыл блокнот и достал авторучку.

— Когда вы ушли оттуда? — спросил он.

— Осенью. Десятого сентября. Этот день я никогда не забуду. И время, которое ему предшествовало, тоже нет. Это было страшное время, не лучше, чем нынешний день.

— Вы досрочно ушли на пенсию?

— Попробуй не уйди. Они меня заставили. От хорошего отношения, ни от чего другого. У меня даже есть медицинское заключение. Они все предусмотрели. Порок сердца, сказали они. “Порок сердца” — это звучит. Хотя на самом деле я был здоров как бык.

— А размер пенсии?

— Месячное жалованье. Я до сих пор такую получаю. Господи, ведь для них это гроши по сравнению с теми суммами, которые они выплачивают налоговым инспекторам. Кстати, они в любой момент могут прекратить выплату. Я ведь подписал бумагу.

— Какую бумагу?

— Они называют это объяснительной запиской. Ну, признание своего рода. Вы, наверно, его читали. Отказ от этого дома, где мы находимся, и от всех денежных средств. Они заверили меня, что это чистейшая проформа, что они в жизни не воспользуются моей запиской без крайней необходимости. Я, конечно, никогда не строил иллюзий. Я только не думал, что крайняя необходимость наступит так скоро. Я долго уговаривал себя, что они не посмеют привлечь меня к ответственности, не решатся на открытое судебное разбирательство, не пойдут на скандал. Я сижу у них на крючке, а это добро, — он обвел рукой вокруг себя, — вполне вознаградит их за все затраты, как ни велика покажется сумма на первый взгляд.

— А точнее?

— Около миллиона. Скажите, а я непременно должен это вспоминать? Устно… и здесь… у меня?

— Все наличными?

— Нет, примерно половину. Да и то в рассрочку на много лет. А вторую половину…

— Да, да?

— Вторую выплатили стройматериалами, транспортом, рабочей силой, бумагой, конвертами… Этот паразит все просчитал, бьюсь об заклад, что он просчитал даже скрепки, клей и тесьму для папок.

— Кто?

— Мерзавец, который оформлял эту историю. Их любимчик, их цепной пес, господин директор издательства. Их самих я и в глаза не видел. Они не желают пачкать руки, сказал директор. И никто ничего не узнал. Это нанесло бы концерну невосполнимый ущерб, сказал директор. Дело было как раз перед выборами. Я догадывался, что им важно только переждать, пока пройдут выборы.

Говоря это, он все тер и тер лицо носовым платком. Платок уже весь посерел и вымок.

— А что вы хотите со мной сделать?

— Когда вы перестали там работать, вам был вручен диплом, своего рода поздравительный адрес?

Хозяин вздрогнул.

— Был, — вяло сказал он.

— Будьте любезны, покажите мне его.

— Сейчас?

— Вот именно.

Хозяин встал пошатываясь, привел в порядок выражение лица и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с дипломом в руках. Диплом был вставлен под стекло в золотую рамку. На нем стояли подписи шефа и издателя.

— Должен быть еще один лист, первый, где ничего не написано. Куда вы его дели?

Хозяин растерянно воззрился на Иенсена.

— Понятия не имею. Наверное, выбросил. Помнится, я просто отрезал его, когда заказывал рамку.

— А поточнее не можете сказать?

— Не могу, но скорей всего я его действительно выбросил. Да, да, теперь припоминаю. Отрезал. Отрезал и выбросил.

— Ножницами?

— А чем же еще? Конечно, ножницами.

Он глянул на диплом и взмахнул рукой.

— Какой обман! — простонал он. — Какое гнусное лицемерие, какой подлый обман!

— Да, — согласился Иенсен.

Он захлопнул блокнот, сунул его в карман и встал.

— До свиданья.

Хозяин вытаращил глаза.

— А когда вы… вернетесь?

— Не знаю, — сказал Иенсен.

Юнец за это время не переменил позы, но сейчас он изучал в журнале гороскопы и даже проявлял при этом некоторые признаки интереса.

Когда Иенсен выехал в обратный путь, на дворе уже была ночь и в заброшенных поселках торчали дома, словно шеренги черных призраков среди дремучего леса.

Иенсен не стал даже заезжать на работу, а прямиком отправился домой. Он только завернул по дороге в кафе и хотя понимал, к чему это приведет, съел три бутерброда и выпил две чашки черного кофе.

Кончился четвертый день.