"Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)Глава 8– Начинается, – спокойно повторил Сидри. В самой глубине глаз гнома трепетало пламя. – Спина к спине, Вольные! Это пострашнее любых чудовищ. Гном держал топор двумя руками, наперевес. И напряженно вглядывался во тьму, словно видел там что-то. Ни Кан-Торог, ни Тави не могли различить ровным счетом ничего. Священник в измазанной грязью рясе легко поднялся, с улыбкой встал рядом с Тави-Алией. – Вы напрасно боитесь, – сказал он. – Все это лишь жалкие попытки Тьмы сбить вас с пути истинного. Отец Лжи извращает дороги, искривляет их, возводит преграды, вчера еще торные тракты оборачиваются гибельными тупиками… – Что ты несешь, хуманс, заткнись! – прорычал Кан-Торог. – Ты ошибаешься, сын мой, – мягко возразил священник. – Ваш путь благословлен самим Спасителем.., мы верим. Какая из пришедших с темной стороны тварей может угрожать вам?.. Тоскливый вой повторился. На сей раз значительно ближе. Гнусавые перекаты звука обрушивались, давили, заставляя мозг вскипать в черепных коробках. Тави со стоном прижала левую, незанятую саблей руку к виску, Кан-Торог сморщился, скрипнул зубами. Сидри едва не выронил топор – и лишь священник остался стоять как ни в чем не бывало. – Вера, вера и еще раз вера, дети мои. Вы верите в могущих причинить вам вред чудовищ, и вы герпите вред. В то время как молитва, идущая из сердца, может оборонить лучше всяких ме… Тьма – или, вернее, то, что казалось Тьмой – нанесла удар внезапно. Туман за спиной священника нежданно сгустился, обретая форму исполинского хобота, призрачное щупальце потянулось, раздуваясь, охватило голову священника.., и внезапно отдернулось. Серый цвет сменился темно-багровым. «Я не знаю, что это. Только холод. Ничего больше». Эти мгновения вдруг стали очень длинными. Первой ответила Тави. Любой мало-мальски грамотный маг всегда имеет «под рукой» сколько-то заранее сплетенных боевых заклятий. Огонь, любимая игрушка воинов-волшебников, или вода, или любовно сотворенное чудище – одни сплошные когти, клыки, рога и клешни. Однако сейчас перед юной чародейкой оказалось поистине Нечто, о котором умалчивали все до единой магические книги. Оно не имело тела, что само по себе и неудивительно. Оно не имело и сердца, средоточия, куда только и можно направить удар, разящий наповал. Главное – отыскать это сердце; а Тави его не чувствовала. Туман свивался в жгуты, пласты его ходили кругом острова, то и дело со внезапными порывами ветра доносились полные злобы завывания, а сердца по-прежнему не было. И она ударила не огнем, не небесной молнией – она ударила безумием. Тави долго трудилась над этим заклятьем. Маги Вольных только посмеивались над ее усилиями. Она упрямо нагибала голову и не бросала работу. Сотканное из тумана щупальце, что, подобно багровоглавой змее, нависало над замершим священником, конвульсивно дернулось. Магическим зрением Тави видела, как желтое пятно помчалось вдаль, стремительно увеличиваясь, бледнея и растекаясь. Безумие. Ошеломляющее по яркости и убедительности видение, в мгновение ока проникающее в сознание любого существа, внушающее ему, что все, им воспринимаемое, есть лишь плод его воображения, а совсем-совсем рядом, за завесой опустившейся Тьмы уже стоят те, кто вот-вот оборвет жалкую нить его бытия. Ужас, ужас, ужас и бессилие, кем бы ты ни был, что бы ты ни было – ты бессилен, беспомощен и обречен, ты не знаешь, что реально вокруг тебя и что нет. Ты можешь лишь слепо наносить удары, впустую рассекая воздух, не в состоянии хотя бы отсрочить жуткий свой конец… Вой изменился, превратившись в нечто неистовое, полное слепой ярости, ошеломленное… Ночь испуганно прижалась к земле, не в силах вынести этих рвущих саму Тьму звуков. Нечто древнее, невесть как очутившееся на поверхности, могучее, но слепое, корчилось в неописуемых мучениях, пораженное не знающим промаха оружием. Тави тяжело упала на колени. Заклятье отняло все силы, все без остатка. Она только успела заметить, как рядом с ней рухнул священник, точно подрубленное дерево. …Очнулась она на рассвете. Успокоительно потрескивал небольшой костерок; Сидри и Кан-Торог сидели, протянув руки к огню. В котелке что-то вкусно булькало. Глаза Тави открывала с огромным трудом, словно тянула в гору неподъемную тяжесть. Веки упрямо не желали подниматься, вновь впускать в отдохнувшие за ночь глаза ужас и страхи окружающего мира. Они были мудры, эти веки, они-то знали, что нет ничего лучше блаженной Тьмы, где можно раствориться, став невидимой и неуязвимой. – Как ты, Тави? – нет, все-таки он за нее волнуется, Кан-Торог, хоть и прячет все это под холодной маской равнодушного ко всему Вольного, ко всему, кроме приказа, отданного Кругом Капитанов. – Все.., спокойно? – Спокойно, – кивнул юноша. – Тварь эта еще повыла-повыла да и убралась восвояси. – А этот… – Он умер, – Кан-Торог поджал губы, словно священник был виновен в собственной смерти, тем самым оскорбив и унизив самого Вольного. – Как упал, так больше и не поднялся. Хочешь посмотреть? Внутренне оледенев, девушка кивнула. Ей предстояла донельзя отвратная процедура. Некромантия. В просторечии – «выжимка трупов». Слишком странен этот священник, слишком странной оказалась его смерть, а Тави не верила ни в необъяснимость странных событий, ни во внезапное появление «чудовищ». Все имеет свое объяснение, учили маги Вольных. Ничто не берется ниоткуда и не исчезает в никуда. Им еще долго идти по болотам – и надо ж понять, с чем они столкнулись в первую же ночь! – Потрошить его будешь? – деловито спросил Кан-Торог. Тави кивнула – Только без меня! – Сидри побледнел, даже позеленел и, судя по всему, намеревался извергнуть обратно все содержимое желудка. – Куда ты денешься?! – зло прошипел Кан. – Хочешь следом за этим белоризцем отправиться? Нет уж, никуда не пойдешь. Никто от тебя, гноме, помощи не требует. Отвернись и помалкивай. Нам не мешай. Гном сжал было кулаки, лицо его потемнело – Кан-Торог с неприкрытой усмешкой наблюдал. Сидри дернул подбородком, отвернулся, сел на самом краю островка, обеими руками вцепившись в поставленный стоймя топор. – Вот и славно, – Кан-Торог повернулся к Тави. – Чем-нибудь помочь, сестра? Тави не ответила. Мертвый лежал перед ней на спине, невидящие глаза уставились в серое небо, низкое, точно крышка гроба. Недрожащая рука, тонкая и узкая, держала отточенный нож-сакар, с закругленным лезвием. В рукоять был вставлен гагат, излюбленный камень Властителей Мертвых, как любили пышно именовать себя маги-некроманты. – Придержишь его, если задергается, – бросила девушка. Сидри немедленно вырвало. – Да прекратите же вы, изверги! – простонал несчастный гном – Если хочешь, чтобы мы выполнили волю Каменного Престола – терпи, – непреклонно отрезала Тави. – Он у меня заговорит.., как миленький он у меня все скажет… Она быстро и уверенно вскрывала грудную клетку погибшего. – Все скажет.., гляди, как кровь боится, как брызгается… Сидри со стоном опрокинулся навзничь, зажимая уши ладонями. Тави резала уверенно. Некромантия вообще-то – самая обрядовая из всех видов магии. Именно у некромантов в ходу всяческие давно забытые ингредиенты, вроде кисти казненного за отцеубийство или печени людоеда с Зеленых островов, только что отобедавшего собственной матушкой. В ходу были и куда большие диковинки. Над некромантами смеялась вся элита магов – однако в ряде случаев эти малоприятные навыки оказывались необходимы и им, порой так просто незаменимы. Вот и сейчас. Распотрошенное тело окружило огненное кольцо. Тави то и дело швыряла в огонь пучки сухих трав, собранных далеко за пустынями Южного Берега, на прародине людей, там, где нынче властвует.., ну, об этом лучше не вспоминать. Нараспев произносились слова Повеления; воздух вокруг волшебницы дрожал. Не прерывая литании, Тави несколько раз отвесно взмахнула окровавленным сакаром. Красивое лицо, сейчас забрызганное кровью, казалось страшнее морды ночного упыря. От глаз вниз тянулись две широкие алые полосы, и казалось, волшебница плачет кровью… Кожа на щеках мертвого была подрезана, складки подтянуты к ушам, так что труп теперь скалился в нелепой и жуткой ухмылке. Пряный дым трав заставлял голову кружиться; пошатываясь, Тави с ножом в руке обошла вокруг костра, обошла противосолонь, и, когда она замкнула круг и с силой вогнала нож рядом с макушкой убитого, нижняя челюсть трупа дрогнула. – Кто ты, Призывающая? – голос доносился глухо, еле слышно, и не поймешь, то ли из-под земли, то ли с небес. – Что нужно тебе? Члены мои поражены болью. Останови ее, прошу, мертвый не может угрожать! Все, с первого до последнего слова – наглая ложь. Мертвые очень хорошо умеют мстить. Мертвые не чувствуют боли; а уж если назвать им свое имя (узнать говорящего они сами не могут), упыри не замедлят выследить тебя. И тогда уповай только на свою силу, маг! Это вампир не может войти в дом, если его туда не пригласили сами хозяева; упыри же – просто кровожадные чудища, против них действенен лишь огонь. – Ответствуй! – высоким, измененным до неузнаваемости голосом взвизгнула девушка. – Кто есть убивший тебя? И, словно в ответ, из-за подернутых мглою топей донесся ответ. Свирепый вой, от которого кровь стыла в жилах. Даже у самой волшебницы. – Не знаю, – медленно проговорил мертвый. Сердце во вскрытой груди судорожно задергалось. Могучее заклятие понуждало его говорить, однако – небывалый случай! – память убитого, что в последний миг прознает всю правду о своем погубителе, на сей раз оказалась пустой. На мертвых губах проступила кровавая пена. Руки и ноги трупа были пронзены колышками с перекладиной, пришпилены к земле, закреплены наговорным словом – а тут они вдруг задергались, пытаясь вырваться; у Кан-Торога на лбу выступил пот при виде медленно ползущих вверх кольев. Тави закусила губу, вскинула руку с жертвенным ножом, громко, во весь голос выкрикивая одну из формул Повеления. В некромантии большое значение имеют словоформы заклятий… Мертвого выгнуло дугой, колья едва не вырвались. Труп с рычанием рухнул наземь – однако так и не ответил. Кан-Торог видел, что Тави плохо. Плоть трупа стремительно высасывала силы, способность мага – находить и подчинять своей воле незримые потоки чародейной энергии; еще немного – и мертвый окажется на свободе! – Брось, Тави! Брось, тебе говорю! Девушка дрожала. Немигающим взором она пристально смотрела в раскрывшиеся буркалы трупа – ямы глазниц заполняла кровь, под ней тяжело ворочались глазные яблоки. – Тави, бросай! Ты его не удержишь! – Врешь! – взвизгнула волшебница. Размахнулась, ударила ножом в распростертое тело – с лезвия сорвалась голубоватая молния, мерзко запахло паленым. Труп утробно взревел. – Отвечай!.. Ответа нет. Распяленное тело билось и корчилось. Правая рука в перемазанной черным и красным рясе медленно, толчками поднималась, преодолевая запрет волшебства. Медлить было больше нельзя. Кан-Торог прыгнул, сбивая Тави на землю. В бок ударило что-то обжигающее, зубы сами собой заскрежетали от рвущей сознание боли – но форма заклятия была нарушена. Мертвый осел бесформенной грудой, судя по всему, превратился в обычный располосованный труп. Валявшийся ничком Сидри дерзнул поднять голову. – Отпусти меня… – услышал Кан еле различимый шепот. – Отпустить? Да ты же идти не можешь! Девушка сейчас сама мало чем отличалась от трупа. Ну разве что могла мигать и дышать. – Надо.., уходить.., нельзя.., когда так ломается… – И без тебя знаю, – грубовато отрезал Кан. – Сидри! Сидри, вставай. Пошли. И забудь о привале. Давай, давай, ищи свою тропу… Гном, пошатываясь и стараясь не смотреть в сторону тонущих в крови останков, поплелся к краю островка. Девушку Кан-Торог забросил на спину лошади. Пока возились, перекладывая груз, вой раздался снова – на сей раз еле слышно, откуда-то издалека. Гном и Вольный разом облегченно вздохнули. – Трогаем, Сидри, трогаем! И не оглядывайся, не оставляй след. – Так ведь пойдем… – Те, кто за нами двинут, на иные следы смотрят. Тави бессильно лежала на конской спине. Похоже, даже говорить не могла. Фессу вконец прискучило болтаться по Хвалину. Недавнее возмущение магических сил улеглось, Ил-мет, адепт Арка, впустую бродил по городу, без дела заходя то в одну таверну или лавку, то в другую. Может, проверял, не следят ли за ним, но, как правило, у чародеев для этого имелись свои средства, не столь примитивные. Думать о письме тетушки Фесс себе строго-настрого запретил. Он подозревал, что скрытые в нем намеки куда важнее всей его миссии, но.., задание Лиги прежде всего. Он был хорошим воином и не собирался ронять себя в глазах Патриархов, какими бы они ни были. …Слабый ток магической Силы он различил, наверное, именно потому, что маялся от скуки. Когда напряжен и постоянно чего-то ожидаешь – почти наверняка пропустишь. Уловить незримое, неслышимое, неосязаемое колебание в Великом Эфире – да и тем более адресованное адепту второй ступени – ему удавалось редко. Фесс не замер, не застыл, не обратился в слух. Нет ничего более глупого, чем пытаться перехватить посланное опытным магом сообщение, особенно если этот маг – из числа Командоров Ордена Арк. А вот Илмет, похоже, то ли не умел ничего скрывать, то ли слишком презирал окружающих, чтобы это делать. Он разом напрягся, зачем-то схватился за меч, скорчил зверскую физиономию и, презрительно расталкивая прохожих, почти бегом ринулся прочь. Фесс неслышной тенью скользил следом. В «Имперском Льве» красный маг взял своего коня. Красиво, одним движением взлетел в седло – и только свистнул по улице ветер. Волшебник явно пришпорил коня заклинанием. «Скачи, скачи, парень, – подумал Фесс. – Скачи хоть вихрем, хоть штормом морским – от меня все равно не уйдешь». Шаг, два, три в сторону. Приметная стена дома. Гнилая, рассыпающаяся крышка давно забытого погреба. Фесс скользнул вниз, точно серая тень. Он почти не сомневался, что его конь направится к восточным воротам. В такие моменты Лига учила доверять чутью, а не рассудку. В погребе воняло забродившей кислятиной. Запищав, бросились наутек крысы. Руки быстро нашарили планку с зарубкой, подняли ее. Уверенно двигаясь в полной темноте, Фесс побежал по узкому и низкому коридору. Это требовало немалого искусства – под ногами хлюпало, с потолка вниз свисали обломки подгнивших и проломившихся поперечных креплений… Фесс бежал, дыша ровно и глубоко. Этот туннель – семьсот считанных шагов. Потом будет круглый зал, там посредине – облицованный остатками белого камня бассейн с черной водой, от нее Фесс всегда старался держаться подальше. Там пахло бедой, ненавистью и смертью. О том, кто может жить в этих водах, и что случится, если тварь вдруг рискнет вылезти наружу, Фесс старался не думать. Как старался не думать и о тех, кто выстроил бассейн, покрыл камень вокруг него искусной резьбой и изваял застывшие в глубоких нишах статуи… Ага, вот мы и на месте. Фесс видел в темноте лучше кошки, и притом не прибегая ни к какой магии. Лица коснулось легкое дуновение – правда, пропитанное тяжелым смрадом. Казалось, в бассейн свалили гнить целый воз тухлятины. Юноша хотел, не задерживаясь, двинуться к арке в противоположной стене – оттуда начинался ход, что вел к восточным воротам, когда услыхал тихий плеск в бассейне, словно кто-то легонько шлепнул по воде ладонью. Просто шлепнул – и больше ничего; но Фесс в мгновение ока очутился прижимающимся к стене. По лбу тек пот. «Да что это со мной?! Не раз ходил.., всегда было тихо…» Руки уже держали наготове оружие. Его собственную, любимейшую, на заказ гномами сделанную глефу. Глефу, которой можно было и рубить, и колоть. Длинное лезвие с шипом, разъемное древко с секретным замком подземных умельцев – прочностью оно ничуть не уступало сплошному. «Я. Должен. Идти», – попытался внушить себе Фесс. Безуспешно. Слух сам ловил тихий, почти беззвучный плеск, ловил, словно боясь остаться в полной тишине. Тьма сгущалась. Раньше Фесс ходил здесь, не нуждаясь в факелах, теперь же он с трудом различал белое лезвие собственной глефы. И не мог тронуться с места. Снова плеск! Совсем уже близко! Он судорожно сглотнул, до боли в руках тиская древко, совершенно забыв о маленьком самостреле, не в силах даже помыслить о том, что врага, буде он вылезет из бассейна, неплохо бы встретить тяжелым круглым шариком из арбалета. Здесь, в хвалинских подземельях, он всегда чувствовал себя в безопасности. Это не Мельин, где сход с выверенного и очищенного маршрута в катакомбах почти наверняка означал смерть, как бы ты ни был ловок. И вот теперь… «Да, эти подземелья строили.., по-моему, Дану. Фундаменты их построек ушли глубоко в землю, этот бассейн, если я правильно помню, был на крыше какого-то храма.., заклятие Архимага неведомым образом сплюснуло постройку, загнав ее в глубь земли». Руки! Руки на краю бассейна! Тьма, тьма вокруг, проглочены стены и пол, арка выхода, край каменного парапета – и только пара слабо светящихся кистей, вцепившихся в искрошенный мрамор. Фесс услышал сиплое дыхание. – Фс-с-с-с.., ха-а-а.., фс-с-с-с.., ха-а-а… Ничего еще не случилось, а ноги у бывалого воина Лиги уже подкашивались. Над краем поднялась светящаяся же голова. Женская. С длинными мокрыми волосами, еще чернее, чем Тьма вокруг, с белой-белой, как снег, кожей, с незрячими, заросшими глазницами. Появилась шея и плечи, кожа по бокам шеи трепетала, там, словно у рыбы, приоткрывались и схлопывались жаберные щели. – Фс-с-с.., ха-а-а… Существо одним мягким движением поднялось на парапет Девушка была нага. По тонкому телу струилась темная влага. Незрячая голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, словно отыскивая кого-то невидящим взглядом. Фесс даже дышать переслал. Он и отдаленно не мог представить себе, с кем или с чем ему предстоит иметь дело. Тварь не походила ни на одно описание Domimm Atan, Книги Чудовищ на языке Дану. – Tho dealan thabal'! – прозвучал тихий голос. Языка Фесс не знал. Не эльфы, не Дану, не Вольные. И уж конечно, не гномы. Незрячая голова вновь поворачивается. «Ничего опасного, Фесс, пришелица безоружна! Чего ты ждешь? Иди своей дорогой!» Однако он не мог пошевелиться, Девушка осторожно спустилась на каменный пол. Светилось все ее тело; оставляя мокрые следы, она двинулась прямиком к застывшему юноше. Незрячие глаза смотрели теперь прямо на него. – Фс-с-с.., ха-а-а… Наверное, такого не выдержал бы и никто из Вольных. Когда появившуюся из воды девушку и Фесса разделяло около пяти шагов, страх наконец взял верх. «Кто может жить в этих смрадных тоннелях, куда Хвалин исправно сливает свои нечистоты? Наверняка некто столь же отвратительный и наверняка опасный. Действуй, Фесс, руби, а там видно будет!» Никогда еще ему не было так страшно. Он не понимал, чего именно он боится. Безоружной слепой девчонки, пусть даже и с жабрами? «Сейчас она сделает еще один шаг, и я ее зарублю. Нельзя, чтобы она меня коснулась!» Однако почему же ты не бежишь, почему стоишь, обливаясь потом, на одном месте, Фесс? Лезвие глефы, отточенное лучше самых острых бритв, свистнуло, когда существо протянуло вперед руки (пальцы соединены перепонками), норовя коснуться Фесса. Он онемел, он не мог крикнуть, приказать ей остановиться, сам не мог стронуться с места. Он мог только убивать. Серая Лига не считала убийство самым лучшим способом обеспечить выполнение задания, но, когда тебя обездвижил страх, единственный способ снять его – это чтобы руки твои омыла горячая кровь врага. Лезвие рассекло горло девушки. Хлынула дымящаяся кровь. Остро и резко запахло гнилью. – А-с-а-а!!! – истошно завопил Фесс. Сдерживаться он уже не мог. Перепрыгнув через рухнувшее на колени тело, бросился туда, где, помнили ноги, крылся выход – и тут в спину врезалось нечто тяжелое; его с силой швырнуло вперед, на камни, он успел перекатиться на бок, отмахнуться глефой, услышать вопль, но тут пол вокруг него взорвался облаками горящей зеленой крошки, в груди нестерпимо защипало.., и все поглотил мрак. Нодлик молился. Наверное, впервые в жизни. Встав на колени, прижав руки к груди, он, завывая, со слезами просил у всех богов, Новых, Старых, Молодых и прочих, прощения за многочисленные свои грехи. Грехов у него и впрямь накопилось изрядно. Он выкрикивал слова громко, уже ни на кого не обращая внимания. Ему было все равно. Смерть уже совсем близко. Клубящаяся черная стена на востоке поднималась очень быстро. Ветер мчал ее все дальше и дальше на закат, видно было, как извиваются исполинские дымные змеи, стремясь вырваться вперед. Они сидели в замершем посреди дороги фургоне. Эвелин с застывшим лицом перебирала золотые и серебряные монеты – господин Онфим бросил всю кассу. Таньша, Смерть-дева, – та просто по-детски обиженно плакала, тянула долгое «и-и-и-и» на одной ноте – верно, все никак не могла понять, как же это господин Онфим, коему она всегда с такой готовностью грела постель, вдруг бросил ее подыхать под Ливнем? Братцы-акробатцы, когда господин Онфим дал шпоры коню, сперва бросились следом, кричали, умоляли, падали на колени в грязь, тянули руки… Всадник в алом плаще не обернулся. Ему было глубоко плевать на все эти вопли и стенания. Перемазанные, вымокшие, дрожащие, Тукк и Токк притащились обратно. Затопили печурку и теперь сидели, невидящими глазами глядя в огонь. Еремей – заклинатель змей только и знал, что бродить вокруг фургона, пытаясь облегчить душу разнообразными проклятиями по адресу господина Онфима. Кицум сидел рядом с Агатой. Старый клоун, похоже, остался один (кроме девушки-Дану), кто не лишился присутствия духа. – Ну что, девочка? Пришло время умирать? – Кицум неожиданно улыбнулся. – Что ж, это неплохо. Лучше умереть, чем видеть, что сотворят со страной заполучившие Иммельсторн. Извини, мне не выговорить его как положено. – Кицум, кто ты? Откуда знаешь мою речь?.. Мое.., мое детское имя? – Какое это теперь имеет значение, девочка? Очень скоро мы умрем. Думаю, уже через пару часов. Тучи летят, словно целая стая драконов их тащит… – Ну так все равно – скажи, Кицум! Ну, пожалуйста! Раз уж мы все равно умрем! Старик пожал плечами. Зябко поежился, плотнее завернулся в свой обтрепанный кафтан. – Я был воином. Так получилось, что присягнул Патриархам Лиги. Серая Лига – слышала о такой? Агата кивнула. О Серой Лиге предпочитали говорить шепотом – как и о не имеющем цвета Ордене Нерг. – Получил приказ. – Он вздохнул. – И не выполнил его… Так что теперь умереть – самое простое, да и вообще единственное… – А наша речь? – нетерпеливо, словно от этого зависело невесть что, напомнила Агата. – Ваша речь.., до чего же вы все-таки заносчивы и горделивы, Дану! Думали, никто из людей не догадается, не прочтет ваши рукописи? Их ведь к нам попало множество. Ваши библиотеки не только сжигались… – Он смущенно покряхтел. – Хотя в основном сжигались, конечно же. – Кицум! – тихо сказала Агата. – Нам сейчас умирать. Тебе приходилось?.. Мне тоже. Не крути, пожалуйста. Хотя бы сейчас. Можно прочесть наши книги, но ты говоришь совершенно без акцента! Как истинный Дану! И знаешь мое имя! – Серая Лига знает все, – Кицум отвернулся. – Когда Онфим купил тебя, я послал весть. И получил ответ. Откуда его взяли Патриархи, не ведаю. – Патриархи.., не ври, Кицум! – Я не вру, – вздохнул клоун. – Не вру, данка. Довольствуйся этим. И замолчал. Замолчал, глядя вверх, на неумолимо наплывающие тучи. Лес вокруг замирал. Лишь несколько запоздалых птах суматошно носились в воздухе. Им-то что, забьются в дупла… А человеку Ливень не пережить. Даже в лесу. Сломай ветку – и Ливень обратит ее в ничто. Встань под дерево, закопайся в землю – разъедающая плоть влага найдет дорожку. Спасения нет. Интересно, вдруг подумала Агата, почему вдоль Тракта не выстроили каменных укрытий? Или же не строили специально? А, впрочем, какая разница… «Жаль, Онфим, не я отомщу тебе. Но тебе отомстят, я знаю. Непременно». – Идем, Агата, – Кицум тяжело поднялся – Не хочу я, – он кивнул в сторону Нодлика и остальных, – ни на кого из них смотреть. Перед смертью надо.., надо вздохнуть свободно. Эх, хотел вместе с тобой бежать, да Онфим хитрее оказался. Пойдем, пойдем, теперь бояться нечего. Агата послушно соскользнула с передка не нужного уже никому фургона. – Идем, – плечи Кицума поникли, он тяжело волочил ноги. – Идем.., побудем немного без них перед концом… Эвелин мутно поглядела им вслед, продолжая пересыпать никчемные монеты… Хвалинский узел затягивался. Мне пришлось даже чуть-чуть подтолкнуть события. Вольным и Сидри нельзя было мешкать. Ондуласт оказался сильнее, чем я полагал. Довольно-таки быстро пришел в себя, и – молодец – сумел оживить память. После чего немедленно кинулся с докладом. Вроде бы получил обратно первую ступень. Хотя в этом я не уверен. Радуга не сильнее меня, но и я не сильнее Радуги. Потом все как будто бы успокоилось. И, наверное, я предался бы своему излюбленному занятию – писанию хроник, если б не Смертный Ливень. Тучи приближались куда быстрее, чем я рассчитывал; и оттуда, из-под надвигающейся стены сплошной смерти, я уловил слабый, слабый отзвук чьего-то нечеловеческого отчаяния. Брошенные на дороге там готовились умирать. К этому я так и не смог привыкнуть. Да, я знаю, откуда взялись Ливни, не раз видел во снах исполинскую твердыню на вознесшихся к небу Окраинных Горах, на восходном берегу Океана, откуда исходят они, прежде чем обрушиться на наш мир, но привыкнуть к погибающим каждый год на Тракте – нет, не смог. Каждый раз Ливни застают кого-то врасплох. Каждый раз. И каждый раз я вижу в кошмарах тот высокий замок.., и становится еще горше от собственного бессилия. О, если бы, как в старых добрых сказках, там сидел какой-нибудь злобный колдун! Тогда бы я знал, что делать. Но весь ужас в том, что никакого злодея там нет. Да и сам замок.., не одно ли мое воображение сотворило его? Взор мой бессилен достичь Окраины. А непостоянные, в прямом смысле слова ветреные духи Воздуха все талдычат по-разному. Не могу, когда… Ниобий! Мраком и Светом, Водой и Силой заклинаю тебя… Явись! Я едва успел начертить пентаграмму. И отдать приказ земляному духу. Пусть мне потом будет плохо, очень плохо, пусть я опять нарушу запрет и буду мучиться, но.., эти, гибнущие на Тракте оттого, что тучи погнала вперед чья-то яростная воля, – они должны получить шанс. Не знаю, спасутся ли они, но… О случившемся на арене Император не сказал никому. Собственно говоря, и рассказывать-то было некому. Эскорт Вольных? Маги свиты? Или, может, Сежес? Император только дернул щекой. Служители вынесли тело мастера Н'дара. Смерть на арене – дело нередкое. Никого не удивишь. «…Итак, кто-то упорно стремится убить меня. И притом самыми изощренными способами. Сперва – оборотень, теперь – это чудовище… Но, поскольку мне все это привиделось, то… Погоди, а листья? А что листья ? Я мог валяться без сознания. Мне могли отвести глаза. Не зря же так раскалился перстень. Могли подбросить и листья. Меня хотят уверить, что Дану желают моей смерти ? Вот ведь вздор какой. Можно подумать, я не знаю, что все без исключения Дану желают именно этого. Или меня хотят уверить, что за покушением стоит.., м-м-м.., тайный магический Орден этого племени ? Еще большая чушь. Шито белыми нитками, как говорила одна из моих нянек. Небось, небось не обошлось без Радуги. Кому еще, кроме этих проклятых колдунов и волшебничков, провалились бы они все в самую глубокую из преисподен – кому еще нужна моя покорность? Кто читает мои мысли, следит, куда я иду, с кем говорю и с кем сплю? Не они ли? Они… Проклятые лицемеры. Что, что, что, во имя святого неба, что вам не хватает? – Император сжал кулаки. – У вас – власть. У вас нет врагов, кроме вас же самих. Та ночная перебранка.., похоже, они не слишком то ладят, славные Ордена Радуги. Вот если б удалось натравить один на другой! Как бы славно получилось!..» Император поспешил загнать крамольные мысли поглубже. Эскорт приближался к дворцу. Завтра он отправится на похороны мастера Н'дара, неважно, кем он был – человеком или оборотнем. Он храбро и умело сражался. Император воздаст ему почести. Его семья – если, конечно, у него была семья – ни в чем не будет нуждаться. А магам он все равно ничего не скажет. Дворец. Раньше здесь стояла немудреная крепостица, возведенная на чужих фундаментах прежних хозяев Мельина. Потом, по мере того как нелюдские расы отступали все дальше и дальше от столицы и убывала опасность, крепостицу мало-помалу разбирали. Вокруг уже сооружался обвод стен Белого Города, и хозяева Империи стали возводить дворец. …Громадное здание уступами спускалось вниз с Замковой Скалы. Сама вершина ее оставалась открытой – кто-то когда-то предсказал кому-то из первых Императоров, что государство останется непобедимым, пока не ляжет первый кирпич на вершину Замковой Скалы. С тех пор прошло уже много лет, Империя пережила и смуту, и вторжения пиратов, и отделение восточных провинций (там теперь полдюжины королевств да десятка три герцогств), и крестьянские войны, и, конечно же, бесконечные битвы с Нелюдью. Владыки Мельина свято блюли завет, вершину не осквернили ни заступ, ни мастерок. Дворец, сам по себе похожий на крепость, почтительно оставался внизу, не дерзая подняться выше Широкая и чистая улица – по сторонам сады, невысокие сборные заборчики, за ними уютные особняки орденских придворных миссий – потом желтоватые с белыми колоннами стены самого дворца. После того как он перестал быть крепостью, архитекторы развернулись вовсю. Стража у подъемного моста отсалютовала повелителю. На престоле Империи, что естественно, оказывались очень разные люди. Если б не Радуга, вдруг подумал молодой Император, кто знает, обошлось ли дело несколькими отколовшимися на востоке провинциями? Стальные скрепы чудовищного, раскинувшегося от восхода до заката тела Империи.., ржавые скобы, вбитые в живую плоть, раны исходят сукровицей и гноем, но, не будь их, этих скоб, кто знает, чем это бы кончилось? «Небо и Земля, о чем это я? Боги! – вдруг ужаснулся Император, отпуская эскорт. – Я начал хорошо думать о Радуге?.. Просто ты отдаешь ей должное, – возразил он сам себе. – Вспомни, Третью, последнюю Смуту, когда только начались Смертные Ливни и народ бросился наутек из северных провинций, когда беженцев, считая проклятыми, поселяне, впервые объединившись с благородными, ловили по лесам, точно зверье, а поймав, торжественно сжигали на деревенских площадях перед немудреными храмами ? Кто остановил тогда Ливни, не дал им распространиться на юг? Кто научил людей, как противостоять этой напасти, кто успокоил, их, кто спас от безумия целые области? Радуга. Радуга, будь она проклята!..» В зале, где собирался Малый Коронный Совет, Императора уже ждали. Все семеро придворных волшебников. Сежес блистала в роскошном облегающем платье, совершенно не похожем на пышные вороха юбок, что носили герцогини и баронессы. Император остановился. Двое Вольных, что остались с ним, мгновенно уловив его напряжение, шагнули вперед, загораживая повелителя собственными телами. – Превеликие Боги! – громко, напоказ зевнула Сежес. – Повелитель, ну как вы не поймете, что осторожность следует соблюдать где угодно, только не здесь, не с нами, мы ведь вас, как-никак, вырастили… «Вырастили!» – взорвалось в голове Императора. Взорвалось с такой силой и страстью, что справиться и загнать вглубь крамолу не удалось. Сежес выразительно приподняла правую бровь. Она не считала нужным таиться. «Да, я читаю твои мысли, – говорил ее взгляд, – и что ты теперь сможешь со мной сделать?» «Когда зверь начинает дергаться слишком сильно, повод укорачивают. Все правильно, только я не зверь». На упрек волшебницы он не ответил. Незаметным жестом приказал Вольным расступиться Подошел к трону – украшенное золотом красное дерево, цвета Империи. Волшебники стояли, ожидая, пока он сядет. Внешняя почтительность, способная обмануть глупца, не его. – Вы можете сесть, – сухо сказал он. Скрестил руки на груди, так, чтобы видеть камень в перстне. Наивно, конечно, надеяться, что эта штука поможет справиться с семью Верховными магами, магами вне разрядов и ступеней. Они носили скромные орденские одеяния (кроме Сежес, конечно), но под одноцветными плащами крылись сердца, полные гордыни. Неудовлетворенной гордыни. Наверное, они все завидуют Сежес, мелькнула мысль. Она-то вон как вырядилась… Маги послушно опустились на крытые мягкими коврами скамьи. Ковры эти привозились с Южного Берега и стоили целое состояние. Скамьи сделали по приказу прежнего Императора – железный человек, он обожал советы. Ему казалось, что так он управляет страной. Бывало, собрания затягивались, и, дабы не утруждать афедроны почтенных пэров Империи, на Юге были заказаны ковры. Мастерам повезло – Император расплатился. Хотя мог попросту отобрать, и никому не пришло бы в голову возвысить голос. – Можете говорить, – холодно сказал Император. Еще одна никчемная и пустая фраза. Маги будут говорить, когда им вздумается и сколько им вздумается. А если кто попробует вставить слово, заткнут рот заклятьем. Речь повел Реваз. Кашлянул в кулак, встал, поклонился и снова сел. Подданному не пристало стоять, когда повелитель сидит на троне и спрашивает его совета. «Ложь, ложь, всюду ложь. В мелочах. И по-крупному. Империей правят эти семеро.., или те, кто никогда не появляется на людях. Архимаги, которых никто никогда не видел, не слышал и не знает даже, как они выглядят. А как можно победить невидимого врага?» – Мой повелитель. Поистине прискорбные события прошлой ночи побудили нас, верноподданных магов семи Орденов, объединиться, дабы со всем тщанием расследовать… Реваз страсть как любил поговорить. Остальные шестеро застыли, как изваяния, всем видом своим выражая величайшее внимание. Для чего, если речь Красного мага им, конечно же, известна до мелочей? Услышанное сперва не слишком удивило Императора. Чего-то подобного он и ожидал. Богомерзкие, богопротивные эльфы и Дану.., в сговоре с гномами и кобольдами.., при помощи иных нечеловеческих рас.., включая, увы, и столь любимых повелителем Вольных.., учинили покушение, воспользовавшись кое-кем из отбросов семи Орденов.., ренегатами, беглыми колдунами.. С этого момента Император стал слушать очень внимательно. – Моему повелителю пришло время узнать, – холодно произнесла Сежес, не спрашивая позволения говорить, – что семь Орденов ревностно следят за чистотой своих рядов. Подобно тому, как добрый садовник ради блага всего сада выкорчевывает с корнем… – последовала уже набившая оскомину притча о том, что негодные побеги следует безжалостно выпалывать, а пораженные гниением члены – отсекать без милости, прижигая оставшуюся рану каленым железом. – Есть те, от кого избавилась Радуга. Перед тем как изгнать такового, его лишают Силы. Однако среди таких попадаются и особо одаренные. Случается, что им удается сохранить некую толику способностей. Сердца их черны и полны злобы. Ничего удивительного, они легкая добыча для врагов рода человеческого… Прошу прощения, продолжай, брат Реваз. Маг Арка спокойно ждал, пока Сежес кончит свою пламенную речь. – Нам удалось установить, что здесь замешаны Нелюди. И люди, когда-то, увы, носившие высокие звания магов Радуги. – Можете назвать имена? – отрывисто спросил Император. – Пока еще нет, мой повелитель, – спокойно ответил Красный волшебник. – Мы прошли лишь первую половину дороги. Но – за остаток ночи и сегодняшнее утро… Мы считаем, что это немало. Император на миг задумался. Маги-ренегаты.., или это очередная ложь, чтобы придать убедительность собственной выдумке? Так или иначе, это стоит использовать. – Я недоволен, почтенные, – холодно, в тон Сежес, сказал он. – Еще чуть-чуть – и покушение бы удалось. Не вы ли всегда уверяли меня, что мощь Радуги беспредельна? – Гхм.., это не так, – с достоинством возразил Гахлан. – Мы всегда говорили, что могущество семи Орденов велико, но отнюдь не беспредельно. Смертные Ливни… – Вот именно! – Император подбавил в голос еще толику льда. – Смертные Ливни, опустошающие плодородные провинции, с которыми вы никак не можете справиться, Нечисть в подземельях Мельина.., теперь еще это покушение. Я недоволен, досточтимые. Маги молчали. Сежес улыбнулась. – Недовольство повелителя будет рассеяно в самое ближайшее время, – сладким голоском пропела она. – Мы уже идем по следу. Очевидно, он приведет нас к тайной твердыне Дану и эльфов. Нам потребуются войска, повелитель. Второй и пятый легионы, этого, полагаю, будет достаточно. – Двенадцать тысяч мечей? – Император непритворно удивился. – Но зачем столько? Это же целая армия! Я считаю, что… – Два легиона, – улыбка мгновенно покинула лицо волшебницы. – И полагающаяся конница. Осадных машин не надо. – Три тысячи конных, итого – пятнадцать. С этим можно завоевать королевство! – Радуга смиренно просит Повелителя преклонить свой слух к нашей просьбе, – Сежес откровенно издевалась. «А что, если?..» – быстро подумал Император. И, поспешно пряча только что возникший в голове план, кивнул. – Император преклоняет слух к просьбе Радуги. Вы получите легионы. Как только вы сообщите мне, куда должна двинуться армия. Это допускалось. Император командовал войском, на это маги семи Орденов пока что не покушались. Да и зачем, если приказы армии все равно исходят от них? – Разумеется, – Сежес церемонно присела. – Как только мы будем знать точно, мы тотчас же сообщим повелителю. Надеюсь, легионы будут готовы. – Легионы будут готовы выступить через час, – с раздражением ответил Император, указывая на громадные часы в дальнем конце зала советов. Часы эти Радуга подарила его деду. – Замечательно, – Сежес поклонилась, и остальные маги последовали ее примеру. – И последнее, чем мы дерзнем отягчить память повелителя мира. В Черном Городе, на Лобном месте, сегодня уже вот-вот должна совершиться казнь. По приговору Суда Радуги. Нами схвачена женщина, практиковавшая магию без патента семи Орденов. И, разумеется, податей в имперскую казну она не уплачивала также. Она занималась черной волшбой, в том числе.., м-м-м.., тантрического характера. Любовные напитки, от которых люди сходили с ума, впадали в буйство и зубами грызли собственных недавних любовников – это самое меньшее и легкое из обвинений. Кроме того, она практиковала некромантию, строжайше запрещенную всем, кроме Верховных магов, – в интересах кое-каких частных сыскных контор. В результате один труп у нее вырвался, и несколько часов терроризировал мирных обывателей, пока команда магов не уничтожила его. В соответствии с эдиктом вашего покойного прадеда, Радуга обладает правом собственного Суда по обвинениям в незаконном колдовстве. Суд состоялся, женщина приговорена к смерти… А теперь покорнейше просим позволения удалиться. Идти по следу магов-изменников нелегкое дело, требуется присутствие всех нас. Да! Эскорт повелителя ожидает его за дверью. Семеро адептов третьей ступени. Они будут неотлучно с вами, повелитель. Мы обязаны исключить любую случайность. – Она лилейно улыбнулась. «Наверное, это правильно…» – нашел в себе силы подумать Император. «…Проклятые маги! И эта лилейная ухмылка Сежес!… Конечно, она не случайно заговорила о суде и казни. Прадедушка, чтоб ему отлились все его бесчисленные злодейства, в обмен на продлявшие жизнь и потенцию эликсиры даровал Радуге право собственного суда. И теперь любой подданный Империи мог оказаться в руках магов – не перед судом гласных, как в крупных купеческих городах, отчаянно цеплявшихся за последние остатки вольностей, и даже не перед судом сеньора, который, каким бы дураком и самодуром ни был, побаивался связываться с сильными крестьянскими общинами. Восстания поселян, поражавшие как жестокостью повстанцев, так и карателей и тем не менее никого толком так и не замирившие, крепко засели в памяти даже самых тупых баронов. А маги.., понятно, что обвинить кого-то в незаконном колдовстве проще пареной репы. Тем более если за фабрикацию доказательств берется сама Радуга. И даже Император бессилен помиловать этого осужденного. Прадед зачем-то добавил еще и этот пункт. А чтобы изменить изданный другим Императором указ, надо.., ох, сколько всего надо!» Император вновь почувствовал, как внутри закипает черная злоба. Он будет душить и вешать, жечь живьем и сажать на толстые колья, чтобы помучились, чтобы не получили легкой смерти. Как только.., как только… Ладно, хватит об этом. И о казни тоже хватит. Он не в силах ничего изменить – так зачем думать об этом?.. …Никакими делами государства он сегодня заниматься не стал. Сегодня человек Серой Лиги должен был отправить первое сообщение. О, нет, нет, конечно же не Императору – Патриарху. Может, оно уже пришло? Разумеется, просто так отправиться к Серым было нельзя. Та встреча с Хеоном подготавливалась долго и в строжайшей тайне – хотя кто знает, можно ли утаить хоть что-то от Радуги? Мысль, посетившая Императора в Черном Городе – насчет визита в обиталище Патриархов, была, конечно же, чистым ребячеством. Доверять Император мог только Вольным. Эти презирали магов и не боялись смерти. Пытками – как простыми, так и магическими – их можно было только убить, но не заставить говорить. Правда, точно так же, как и магов, они презирали шпионов Серой Лиги. И следить за Вольными проще простого. Подобно магам Радуги, они не расстаются со своими куртками, а уж о том, чтобы красться незаметно, и речи нет. «Разведчик – не воин», а ничего страшнее для Вольного не существует. Дозорными и прознатчиками у них служит особая каста отверженных… Ни один из них пока не принял имперского подданства. «Проклятье! Никого, никого под рукой, ни одного, ни единого!» Нет сил сидеть. Сорвался с места, рывком отдернул занавесь. Под нудным дождиком уныло мокла столица. За дверью томились присланные Радугой адепты – эти молча ждать не умели, кряхтели, переговаривались, для чего-то обращались к Вольным – те, разумеется, не отвечали ни слова. «Клетка. И выхода нет. Некого послать к Серым. И нельзя идти самому. И кто-то, похоже, на самом деле пытается до него дотянуться – если отбросить мысль, что оба покушения не что иное, как разыгранное Радугой представление, повод приставить к нему еще и караул из магов». Закинув ногу на ногу, владыка Империи беспомощно сидел возле покрытого бегущими дождевыми струйками оконного стекла. Чуда он не дождется. Серая Лига не всесильна. Если вокруг него теперь постоянно будут ошиваться эти семеро мерзавцев в однотонных плащах, Патриархи (они-то знают, как обстоят дела на самом деле и кто в действительности правит Империей!) могут и отказаться от всего дела. С них станется. Ссориться с Радугой – такое только в страшном сне приснится. И неотступно преследовали его слова Сежес – «казнь начнется вот-вот…». Вызвать конвой было делом одной минуты. Император властно махнул своим новоявленным телохранителям. – Проводите меня к Лобному месту. Я должен видеть казнь. Моя подданная, пусть даже и сбившаяся с пути истинного, имеет право лицезреть своего повелителя в последний час жизни. Он заметил наглую ухмылку на толстых губах мага. Мол, чушь несешь, мальчик в короне. Не до тебя ей, и плевала приговоренная на всех и всяческих повелителей. Император знал, что волшебник прав. Но сейчас ему было ровным счетом наплевать. Пусть думают, что хотят, пусть считают его безобидным глупцом, медвежонком с вырванными клыками и когтями. Пусть думают, что он не опасен. В свое время он докажет им, как они ошибались. Возможно, Сежес бы и принялась его отговаривать; но эти адепты, не слишком высокой третьей ступени, прекословить монарху не осмелились. Кавалькада, оставляя за собой согнувшиеся в низких поклонах улицы, летела через Белый Город. Дождь перестал, словно по заказу. Ворота. Кривоватые улочки Черного Города, сочащийся запах гнили и нечистот. Сколько Радуга ни бьется, пока ничего не помогает. Хотя Императору доводилось слышать о волшебниках, посланных в наказание управлять потоками нечистот в сливных тоннелях под городом. Лобное место помещалось в самой середине широкой площади, скорее даже вытоптанного пустыря. Незамощенная, пыльная, несмотря на частые осенние дожди, окруженная неказистыми деревянными домишками, в обычные дни площадь использовалась как один из самых больших скотных рынков. И целая армия рабов-осужденных занималась по ночам тем, что убирала с нее дурно пахнущие кучи навоза. Сейчас же никакого скота тут, конечно, не было. А были толпы народа, жадно тянущие шеи, привстающие на цыпочки, взбирающиеся на принесенные с собой ящики, чтобы только поглазеть на небывалое зрелище – магики казнят магичку! Заключались ставки на то, сколько осужденная продержится на медленном огне. Костры, топоры, веревки и прочее, быстро отнимающее жизнь преступника, Радуга давно отвергла. Схваченному и осужденному колдуну предстояло испытать на себе кое-что особое из арсенала семи Орденов – после чего несчастного растягивали на громадной бронзовой решетке, под которой раздували тлеющие угли, бдительно следя, чтобы огонь, обереги Спаситель, не разгорелся или чтобы жертва не умерла бы от ожогов слишком быстро. Казнь никогда не продолжалась менее трех часов. А порой – особенно если осужденный попадался упорный и сильный, наперекор всему цеплявшийся за жизнь – аутодафе могло длиться и шесть часов, и восемь, и даже целую ночь напролет. При виде Императора площадь взволновалась. Вольные теснили народ конями, расчищая дорогу; арбалетчики вскинули оружие, готовые разрядить его в любого, кого они лишь только сочтут подозрительным. Лобное место, каменный круг в человеческий рост высотой, уже не пустовало. Осужденную, молодую и красивую женщину лет, наверное, двадцати пяти, облаченную в балахон всех семи цветов Радуги, держали за руки двое палачей, по традиции скрывавших лица под черными масками. Третий палач возился с мехами. Брезгливо отстраняясь от осужденной, застыли трое магов-исполнителей. Они же обязаны были не дать жертве пустить в ход чародейство. Хотя мало кто мог перенести процедуры Отъема Силы и сохранить способность хотя бы зажечь лучину без кремня и огнива. Громадная бронзовая решетка весело и ярко блестела – ее окружал настоящий частокол факелов. Император молча сидел в седле. Его слова здесь не требовалось. Это был Суд Радуги, и хозяин Мельина значил тут не больше, чем самый что ни на есть распоследний раб, отпущенный поглазеть на экзекуцию. Осужденная лишь мельком взглянула в его сторону. Спасения ей ждать не приходилось. Помиловать несчастную мог только Совет Семицветья. …Обвинение зачитывали долго и нудно, перечисляя бесконечные вины. Император пропустил все это мимо ушей. Он смотрел на собравшуюся толпу. Толпу, которая в считанные мгновения могла смять редкую цепь орденской стражи, разметать, растоптать палачей и отхлынуть, точно океанская волна, пряча в себе еще одну песчинку – только что стоявшую на каменном помосте смертницу. Однако Император знал, что подобного никогда не случится. И даже не из-за боевых магов, что недобро зыркали на скопившееся внизу многолюдство. Казнят магика. Или магичку, что еще лучше, острее получается забава. Магов народ ненавидел. Тихой, но упорной ненавистью, как всегда ненавидит тех, кто хоть чем-то от него отличается. Было время, когда ненавидели эльфов, гномов или Дану. Теперь Нелюдь сгинула, жалкие остатки возбуждают не ненависть, а скорее жалость. А вот маги… Истинные волшебники.., и плевать, что осужденная еще вчера считалась одной из них, и никто, даже близкие соседи, не подозревали о ее ремесле. Сегодня толпа увидит, как поджаривают чародейку. И ничего, кроме этого, толпа знать не желает. Император смотрел. Слушал. Громкий и напряженный голос орденского герольда, предупреждавшего всех, еще занимающихся, «отринув увещеванья», незаконной волшбой, как можно скорее покаянно припасть к ногам милосердной Радуги. Тогда и только тогда могут они еще рассчитывать на прощение. Иначе – смерть! Такая же, что постигнет и эту преступницу. Черный камень в императорском перстне ожил. Дрогнул, точно в страхе. Цепкий взгляд молодого правителя обежал толпу – ему хотелось знать, есть ли на площади кто-то из близких осужденной. И – почти сразу поймал окаменевший, сверхнапряженный взгляд. Это был гном. Гном из того малого числа, кто сумел выплатить немалую подать за право жить в имперской столице. На груди у него, как и положено, висела тяжелая деревянная бирка. Кожаный фартук, покрытый пятнами, обтягивал могучую грудь. Ручищи гнома бессильно висели вдоль тела. Гном неотрывно, не шевелясь, смотрел на приговоренную. Каким образом Императору удалось поймать этот взгляд?.. Гном. Очень интересно. Гном и волшебница без патента семи Орденов. Что-то очень странное крылось за этим, и, наверное, в другое время Император бы не преминул обратиться к Серым, чтобы выяснили, в чем тут загадка. Раньше – конечно. Но не теперь. Толпа громко ахнула. С приговоренной сорвали плащ; она судорожно прикрыла наготу руками. Еще не успели угаснуть отзвуки, когда стоявшие на помосте маги нанесли первый удар. Люди на площади увидели, как кисти рук женщины стали стремительно надуваться, распухать, пальцы обращались в уродливые толстые отростки, кожа молниеносно почернела, пахнуло зловонием. А затем кожа начала медленно лопаться, брызнула кровь пополам со сгнившей под действием чар плотью. На кончиках пальцев показалась белизна костей. Площадь взвыла, точно волчья стая при виде обессилевшей добычи. Однако даже ее рев не смог перекрыть истошных воплей жертвы. Император чувствовал, как хрустят его собственные зубы. Не отрываясь, он смотрел на разворачивающееся перед ним чудовищное действо; волшебники Радуги; точно бисирующие перед публикой артисты, резко замедлили действие своих чар. Теперь кожа на разбухших кистях лопалась куда медленнее, народу словно бы предлагалось вдосталь насладиться мучениями приговоренной. Площадь вопила, скакала, кривлялась, изрыгала похабные ругательства, как бы в смущении закрывала лица передниками – и едва ли не один только гном в первых рядах, возле самого кольца стражников стоял по-прежнему молча, безгласно и недвижимо. Волшебники Радуги теперь тащили свое заклятье вверх от кистей женщины к ее локтям. Соединенные черными обрывками истлевшей, как у трупа, плоти, висели костяшки фаланг. Веревки и чары не давали приговоренной упасть – экзекуцию должны были увидеть все. Император заметил, как рука гнома поползла под его передник. Движение было медленным и неспешным; и правитель ничуть не удивился, заметив в ладони гнома блестящее лезвие. Стражники Радуги несли свою службу кое-как, глазея на казнь, а отнюдь не наблюдая за толпой. Вокруг гнома народ сходил с ума, только что не бился в корчах; и потому никто, кроме Императора, так ничего и не заметил – до самого последнего мига, когда гном резко взмахнул рукой и короткий метательный нож, сверкнув в алом пламени факелов, вонзился точно в сердце несчастной. Тело отшвырнуло назад, такова оказалась сила броска. Уже мертвая, осужденная повисла на руках палачей; а гном, упреждая готовых броситься на него со всех сторон, внезапно вспомнивших уставы стражников, что-то швырнул на землю, прямо себе под ноги, тотчас исчезнув в клубах плотного серого дыма – как оказалось, донельзя едкого. Все оказавшиеся рядом, как один, зашлись в жестоком кашле. Мгновенно поднялась жуткая суматоха. Император не без удовольствия смотрел на суетящихся возле трупа магов – казнь сорвалась, добыча ускользнула. Кто-то посмел вырвать осужденную из их рук; и теперь делом чести для Радуги становилось взять виновного и распять его на кресте вниз головой. – Возвращаемся, – бросил Император эскорту. Смотреть на дальнейшее он не собирался. Во дворце он закрылся в своем кабинете. И стал ждать. Что сделает теперь Радуга? Что сделает теперь Серая Лига, ведь ясно, что гном из их числа – Подгорный народ никогда не отличался ловкостью в метании ножей. Император прождал до вечера. Ничего. Патриархи молчали. Радуга – тоже. А вокруг, буравя повелителя подозрительными взорами, постоянно крутилась новая «охрана». |
||
|