"Алмазный меч, деревянный меч. Том 2" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)

Глава 4

Из башни били прицельно – кто-то из волшебников развлекался пусканием огненных стрел по живой мишени. Уйти Фессу не давали – стоило ему приблизиться к столь желанному устью улицы, как дорога перед ним взрывалась клубами огня. Конечно, держи Фесса на прицеле только один волшебник, воин Лиги ушел бы легко; он вырвался бы, окажись стрелков двое, трое или даже четверо; но в башне, судя по всему, засело самое меньшее две дюжины опытных и бывалых магов. Они не совершали ошибок и не покупались на нехитрые финты. Они развлекались игрой с человеком – массовое истребление им уже прискучило, хотелось чего-то нового, и упрямо цеплявшийся за жизнь Фесс подходил для этого как нельзя лучше.

Он прыгал через мертвые тела, то падал, то вскакивал, перекатываясь через плечо, уходя от настигавших его молний отчаянными длинными прыжками, когда тело вытягивалось параллельно земле точно в полете. Он кружил вокруг башни, стараясь беречь силы и дыхание – в надежде на чудо.

…И когда все до единого провалы на площади дохнули огнем, куда более жгучим и яростным, чем устремленные в него, Фесса, молнии, он понял – вот его шанс.

…Он обернулся в последний миг – да так и замер, пораженный до самой глубины души. Башня, несокрушимая башня волшебников Радуги, медленно оседала, проваливаясь вглубь, словно сама земля разъялась под ее фундаментом. По стенам бежали трещины; часть с грохотом обвалилась, открывая внутренности – перекрытия, лестницы, балки, из накренившегося, словно корабль в бурю, зданий начали выскакивать фигурки людей. Из-под подошвы башни взлетали вверх огненные струйки, словно строение тонуло в полыхающей жидкости.

Фесс хищно усмехнулся. Одним движением вытер мокрую от пота рукоять глефы и, лавируя между фонтанами рвущегося из-под земли огня, ринулся к башне.

Пришла пора воздать должное за свои нелепые прыжки.

Он ощущал напор чужой силы, но неистовое, уже опалившее ему лицо пламя само, оказывается, разрушало атакующую мощь изощренных боевых заклятий. Правда, напор огня быстро спадал, на площади отвратительно пахло паленым; маги вот-вот опомнятся и примутся за него всерьез.

Наполовину обрушившаяся, башня тем не менее устояла. С одной стороны громоздились кучи битого камня, поднимаясь аж до третьего этажа, и по этим осыпям, балансируя, сейчас спускалась цепочка людей.

Фесс не стал метать ножи или заточенные звездочки. Нет, с этими он разберется иначе – «честным клинком, к лицу лицом!». За его спиной дальше и дальше в город уходила волна пламени, без остатка пожирая немудреные деревянные домишки мельинской бедноты.

«И после этого вы еще хотите жить, маги? Сперва выпустили орду Нечисти, а когда это скорее всего не помогло, решили просто сжечь весь город со всеми обитателями!»

– А-а-аргх-х-х!.. – только и вырвалось из груди пожилого волшебника, помогавшего сойти с каменной груды совсем еще молоденькой девчонке – тем не менее уже заслужившей право на одноцветный плащ.

Глефа вскрыла мага, точно нож хирурга или бальзамировщика, от горла до самого паха. Фесс увидел широко раскрытые глаза девчонки, плещущийся в них ужас... и хотел было сдержать руку, но опоздал. Глефа сама, словно живая, на обратном ходу ткнула девушке под ребро своим вторым лезвием.

Жалящая пламенная стрела задела плечо Фесса, он зарычал от боли, нырнул, уходя от второго удара, – и длинное ледяное копье взорвалось облаком радужных искр, впустую разбившись о камень.

Третьего мага он просто скинул в еще не угасший провал – тот вцепился в рукоять глефы, пальцы свело судорогой, пришлось помочь ему разжать их при помощи ножа.

Четвертого – разрубил напополам. Пятого – вернее, пятую – сбил на камни обухом клинка и каблуком раздавил горло.

Фесс поднимался по каменной осыпи, окруженный шелестящим облаком крутящейся стали. Шестой маг набросил на него было душащую невидимую сеть, и Фесс едва-едва успел метнуть с ладони остроконечную звездочку, оборвав действие чар.

У него прибавлялось ран, он не обращал на них внимания. Камни за его спиной были все покрыты кровью; мертвые тела лежали, раскинув руки, лицами вверх или же, напротив, ничком, словно в последнем тщетном усилии спрятаться от неотвратимого ужаса.

…Когда он добрался до ровного пола башни, за ним осталось четырнадцать трупов – из них половина женщин.

В ближнем бою маги уступали воинам Лиги – чтобы точно нацелить заклятие, нужно время. Командор Арбель имел его в достатке, окажись сейчас здесь он или маг его уровня, Фессу было б несдобровать.

– Что-то рвануло левый бок, обвилось вокруг груди; воин увидел прямо перед глазами распахнутую змеиную пасть. Заклятье было брошено мастерски, все, что Фесс успел сделать, – это хлопнуть себя по левому рукаву; скрытый самострел – стальная трубка с пружиной внутри – плюнул железным оперенным шипом прямо в небо твари. Ногой Фесс опрокинул невысокую тощую фигуру... и уже поднимая окровавленную глефу, понял, что на сей раз убил мальчишку – не старше двенадцати лет.

И на этом все как-то сразу кончилось. Уцелевшие маги бежали; куда – Фесс не успел заметить. Воспаленный разум не замечал пока ран и не чувствовал боли, но по левому боку текло что то теплое и липкое.

Пошатываясь, Фесс спустился с развалин. Вокруг полыхали пожары; страшная ночь не кончалась. Что вообще происходит в Мельине, где Император, жив ли он? Жив ли Патриарх – Фесс связан присягой, он не может уйти просто так, бросив Лигу.

Но сейчас надо было просто выбираться отсюда, Закрываясь плащом от нестерпимого жара на пылающих улицах, Фесс упрямо пробирался к границе Белого Города. Живых на его пути уже не встречалось,

Агата сидела, откинувшись, в низком кресле, задрав ноги на табурет. Рядом с ней валялся распиленный рабский ошейник – наложенные на него чары оказались нипочем Хозяину Ливня. Пальцы Агаты медленно скользили по натертой железом шее.

«И за это вы мне тоже заплатите, хумансы. Очень дорого заплатите. Вы, зловонная плесень на лоне матери-земли, вы, ошибка обленившихся богов, – бойтесь мести Сеамни Грозной!»

Кицум бы сказал, что это лучший номер, который ему когда-либо доводилось видеть на подмостках. Но, увы, старого клоуна тут не было, и Агата продолжала упиваться кровожадными помыслами. Другое дело, что все эти помыслы при ближайшем рассмотрении могли вызвать разве что смех своей напыщенностью и помпезностью.

Да, Кицуму нашлось бы над чем посмеяться. Агату окружали голые иссиня-черные стены, такие же черные, как и весь замок Хозяина Ливня. С высоты исполинской горы было видно далеко окрест. Восточные хребты вздымались неистовым танцем застывшего камня, частоколом острых вершин, лишь слегка прикрытых сверху снежными шапками. Внизу на десятки миль тянулся непроходимый лабиринт ущелий и долин, безжизненных, безводных, где не росло ни одного дерева, а на востоке простирался великий океан. Агата никогда не могла даже предположить, что морской простор может оказаться настолько беспредельным, Далеко-далеко, так далеко, что глаз бессилен был различить грань меж небом и морем, лежал волшебный горизонт; каждое утро из-за него торжественно выплывал алый шар солнца, окрашивая словно специально собиравшиеся здесь легкие облака во все оттенки праздничного розового цвета.

Агата провела весь вчерашний день одна-одинешенька, стоя или сидя у окна и глядя на волнующуюся морскую гладь. Далеко внизу пролегла тонкая белая нить прибоя – словно искусная мастерица аккуратными мелкими стежками намертво пришила друг к другу неразлучные морс и землю.

Девушка народа Дану по имени Сеамни Оэктаканн слишком долго была лишена одиночества. Все годы проклятого рабства. И теперь наслаждалась каждым мгновением тишины.

Хозяин Ливня – своего настоящего имени он так и не назвал – не докучал ей и вообще не показывался на глаза. Невидимые глазу слуги доставляли яства и напитки – самые изысканные, какие только Агата могла себе представить. Полученную в башне Арка одежду Агата с омерзением спалила в камине при первой же возможности. И сейчас на ней было роскошное платье цвета молодой листвы, все покрытое серебристыми росчерками. Черные волосы девушки украшала берилловая диадема – все драгоценности мира были доступны ей ныне, однако Сеамни выбрала то, что ей положено было б надеть, отправляясь на первый в ее жизни бал. Ничего лишнего ей было не нужно.

«Позови меня, когда почувствуешь, что устала от тишины, – сказал ей Хозяин Ливня. – Я думаю, что двух или трех восходов тебе будет достаточно».

«Как бы не так. Нужно провести долгие годы в рабстве у гнусных хумансов, чтобы научиться ценить одиночество». А увидев только один-единственный восход, Агата поняла, что ей не хватит ни двух, ни даже десяти.

Сам замок, похоже, был нежилым – тишь, пустота, никакой обстановки или предметов роскоши. «Ты сделаешь вес сама», – говорил Хозяин Ливня. Но это потом, потом, после того как она отдо…

А что, если в это время имперские легионы уже подходят к Бросовым землям? – вдруг обожгла се страшная мысль. Агата замерла, не в силах пошевелиться. Она НЕ выполнила приказ магов Арка! Хозяин Ливня НЕ убит, и его меч НЕ принесен в башню Красного Ордена!

«Так что помешает магам теперь двинуть войска вперед? Мама... отец... что будет с ними, что будет с остатками народа Дану, которые ты так хотела спасти. Сеамни Оэктаканн?»

Она почувствовала, как покрывается потом. Хотелось вскочить, куда-то немедленно бежать, что-то немедленно делать; как она могла забыть о ТАКОМ?!

Агата вихрем вылетела из комнаты, очутившись на неширокой галерее, что вела вокруг центральной винтовой лестницы. Где же искать Хозяина? Где он может быть?..

Сеамни неосознанно выбрала себе покои на самом верху, под крышей башни. И теперь бегом бросилась вниз.

Второй ярус. Пустые комнаты, голые стены, никого и ничего. Дальше, дальше! Третий ярус. То же самое.

Ступеньки сами ложились ей под ноги. Она летела, не чуя под собой опоры. Ниже, ниже, ниже!

Пустые ярусы один за другим оставались за спиной. Агата с разбегу миновала самый нижний, где были выходившие во двор двери; лестница вела дальше, в подвалы; там девушка еще ни разу не бывала.

Воздух изменился. Стал как будто бы гуще, спертей, тяжелей; и Агате показалось – она чувствует кислый привкус Смертного Ливня. Со всех сторон надвинулась темнота; на стене девушка увидела факел, воткнутый в ржавое железное кольцо.

Откуда здесь факелы? Да и зачем они, если наверху замок отлично обходится без них – несмотря на то, что на пронзавшей башню сверху донизу винтовой лестнице окон не было совсем?

Изменились и сами стены. Они внезапно обрели вид донельзя древних, потрескавшихся, с пятнами мха, с сочащейся по швам водой (откуда она здесь, если замок стоит на высоченном горном пике?); ступеньки стали стертыми, точно по ним ступали бессчетные тысячи ног.

Агата замешкалась. Куда она идет? Ведь, наверное, достаточно Просто позвать Хозяина – мысленно, без всяких слов?

Она попыталась. Ничего. И лишь снизу, из темной глубины, куда вела, свиваясь бесконечными кольцами, каменная лестница, донеслось нечто наподобие ударов молота о наковальню. Очень-очень глухих и далеких.

Агата продолжила спуск. Теперь она уже не бежала, она осторожно шла, касаясь стены рукой, – камни ступеней стали предательски неустойчивы.

Кислый запах все усиливался и усиливался. Агата закашлялась – что же будет дальше? Она просто не сможет идти!

Однако она смогла. Из глаз беспрерывно текли слезы, горло душил кашель – она спускалась. В воздухе сгустился туман, мглистое марево, в котором угрюмо и смутно маячили блеклые пятна факелов. Вскоре Агата уже с трудом могла различить собственную вытянутую руку. Что же будет дальше, как она станет искать Хозяина?

«Стыдись, – сказала она себе. – Ты прошла огонь и воду, ты ускользнула из-под Смертного Ливня, в твои, именно в твои руки отдан был Иммельсторн; так неужели ж ты отступишь сейчас, когда все, что от тебя требуется, – это спуститься по темной лестнице и слегка покашлять?»

На какое-то время это помогло. Однако потом стало только хуже. Намного хуже. Снизу доносились какие-то замогильные стоны, кислая вонь сделалась почти нестерпимой, Агате пришлось оторвать полосу от подола собственного платья, смочить в попавшейся луже и прижать к лицу – это принесло некоторое облегчение.

Потом к стонам и кислому туману добавилась целая армия злых, что-то постоянно шепчущих голосов, Казалось, они хором проклинают ее, Сеамни, предрекая ей невиданные горести и муки. На дне души ожил и зашевелился страх – хотя Агата и была уверена, что после всего пережитого ничто испугать ее не в силах. Оказалось, что очень даже в силах, Девушка остановилась. Бешено колотилось сердце, каждый его толчок болезненно отдавался в межреберье, как будто там, в груди, бился в слепом ужасе о прутья костяной клетки насмерть перепуганный зверек.

– «Нет. Я должна идти дальше! И я пойду»…Виток, виток, еще виток – ноги устали спускаться, и Агата боялась даже думать, как же она станет выбираться из этих глубин. Туман, по счастью, больше не сгущался; однако пришлось несколько раз останавливаться и мочить тряпку в стекавших со свода струйках – без этого дышать было совершенно невозможно.

…А потом лестница кончилась. Перед Агатой в тумане смутно виднелось устье широкого тоннеля.

Пошатываясь, она двинулась туда. Удары молота и глухие стоны слышались теперь совсем близко.

…В зале туман чуть рассеялся, хотя дышать легче не стало. Исполинский зал тянулся во всех направлениях, насколько мог окинуть взор. Рыже-алые цепочки факелов уходили в бесконечность; в темноте смутно виднелись отблески огня на гладких, словно бы отполированных гранях, уходящих вверх, куда не мог дотянуться свет.

Агата вгляделась – впереди, шагах примерно в ста, из одной области мрака в другую тянулась цепочка странных созданий, частью смахивавших на зверей, частью – на людей. Двигались они странно, судорожными рывками, словно увечные или раненые. Да, впрочем, так оно и было – на теле каждого, неважно, зверином или человеческом, зияли страшные черные раны; Агате показалось, что кое-где даже обнажились кости.

Длинная живая цепь ползла и ползла унылой чередой; в этом монотонном движении было нечто завораживающее. Агата невольно подалась вперед, пытаясь рассмотреть подробности.

– Выпью, выпью, выпью… – вдруг раздалось глухое бормотание – где-то там, далеко впереди. Послушное эхо исправно донесло до Агаты смягченные и ослабленные отзвуки.

Она замерла. Неужели Хозяин Ливня?.. Сеамни попыталась повернуть назад – однако ноги не слушались. Они сами несли девушку вперед, все ближе и ближе к жуткой шеренге. Теперь уже стало видно, кто шагает в ней – упырь с напрочь сожженным боком, кости черепа обнажены, одного глаза нет, вместо него – черная пустая дыра, крылатый вислюг, чешуя на боках и спине вся изъедена, словно его окунули в кислоту…

Кислоту? Ну конечно же, кислоту! Агата замерла, пораженная своей догадкой. Тянувшаяся перед ней цепь была цепью жертв Смертного Ливня. Все, кого застигла и скосила широкая коса смерти и кто не попался на глаза Хозяину, шли теперь его мрачной подземной темницей, не то сами во плоти перенесенные в его замок, не то отражения их несчастных душ.

И цепочка эта шла навстречу самому Хозяину Ливня.

Обмерев, Агата шагала вдоль нее. Люди, чудища, Нелюдь – все живое и хоть в малой степени разумное, застигнутое врасплох или под плохим укрытием, шагало теперь здесь, без малейшей искры разума в угасших глазах – конечно, у кого еще оставались глаза.

Стараясь не смотреть на несчастных, Агата вновь почти бежала вдоль их казавшегося бесконечным ряда. По обе стороны возвышались какие-то постаменты из гладкого черного камня, не простые постаменты – девушка чувствовала устремленные на нее алчные взоры, слышала шепот бесчисленных губ «выпью, выпью, выпью тебя!..»

Цепочка завернула за очередной такой постамент. В глаза плеснуло мелькание низких языков необычайно темного, почти что черного пламени. А на высоком каменном монолите, окруженном танцующими огнями, стоял Хозяин Ливня; у подножия горел костер, сложенный из нагих костяков.

Агата едва не лишилась чувств от ужаса. Вот закованная в ржавые латы рука внезапно и резко удлинялась, тянулась вниз, хватала очередную жертву за плечи и резко вздергивала ее вверх. В левой руке у Хозяина – его жуткий череп-фонарь. Когда зеленые клинки лучей упирались в лицо несчастному, пронзали голову насквозь, еще уцелевшая кожа, мышцы, жилы начинали мгновенно чернеть, слезая с костей каплями зловонной черной жижи. На миг можно было заметить быстрое радужное сияние, исчезающее под краем рогатого шлема; зеленые лучи скользили дальше, освобождая скелет от плоти, – и вот в костер падает новая порция пищи для огня.

Глухие стоны, что слышала Агата, – это те последние звуки, что издавала плоть обреченных, прежде чем перейти в ничто и бесформенной кашей, крупными черными каплями стечь на пол и затем, по выдолбленным в камне желобкам, – куда-то еще дальше.

Пылающая сплошным огнем смотровая щель шлема поднялась. Нечеловеческий взор уперся в Агату.

– О! Ты уже здесь, о Дочь Дану! – прогрохотал чудовищный голос. – Ведомо было мне, что ты долго не усидишь в одиночестве и душа твоя взалкает действия. Это хорошо! Идем же, и скажи мне, в чем твоя нужда!

Агата судорожно сглотнула – Хозяин Ливня подхватил с пола ребенка, человеческую девочку лет примерно восьми. Левая часть ее лица была полностью, до кости, сожжена, зато правая отличалась невероятной, почти немыслимой для извращенного хумансового рода красотой.

– Таких особенно люблю, – невозмутимо заметил Хозяин Ливня, поднимая пылающий череп. – Но ты пока еще не готова принять эту пищу, – благодушно объявил гигант, одним движением оказываясь подле Агаты. Нагой костяк ребенка уже рухнул в огонь. – Хотя пройдет совсем немного времени – и ты уже не захочешь ничего иного.

– Н-не з-захочу?..

– Конечно. Души людские и не людские – истинная пища того, кто хочет обрести настоящее бессмертие, – напрямик пояснил исполин.

– Н-но я... я… Я пришла совсем не потому, а…

– Говори! Говори смелее, о Дочь Дану! Если это в силах моих, я постараюсь исполнить желание твое!

– Я-а., я не могу говорить здесь…

– Тебя смущает моя трапеза? – удивился Хозяин Ливня.

– Да-а… – только и смогла выдавить из себя Агата. Гигант некоторое время колебался. Оставлять столь приятное занятие ему явно не хотелось.

– Хорошо, о Дочь Дану, – наконец решился он. – Остальную добычу я прикончу завтра. Эй вы, сыть, завтра я приду за вами! Наслаждайтесь второй жизнью, сколь бы краткой она ни оказалась! Ха-ха-ха! – Он разразился бурным грохочущим смехом.

Агата содрогнулась. Сейчас перед ней возвышалось совершенно иное существо, нежели то, с кем она столкнулась в Друнге. Жуткое, ненасытное, злобное. Получающее наслаждение из мук и смерти живых созданий…

На этом месте своих размышлений Агата поспешно прикусила язык. «Разве не ты помышляла о мести – мести всей человеческой расе? Этим хумансам уже отомстили – за тебя. Так почему же тебя это смущает? Ты хотела бы обрушить на головы человеческого рода худшие бедствия!

И что тогда на самом деле надо от меня Хозяину Ливня?» – подумала Агата, забыв о том, что великан способен читать се мысли, как открытую книгу. Однако тот ничем не ответил – то ли погруженный в себя, то ли решил не обращать внимания на ее страхи и неуверенность. Тем временем они вышли к лестнице. Начался подъем; вновь навалилась удушливая кислая вонь. Агата пошатнулась; будь что будет, дальше она идти не может!

Могучие руки оторвали ее от ступеней. Миг – и она обнаружила себя сидящей на старом, покрытом ржавчиной наплечнике. Гигант размеренно шагал, ноги его поднимались и опускались с размеренностью часового механизма.

Агата обнаружила, что удобнее всего сидеть, ухватившись за торчащий сбоку шлема острый обломок рога какого-то давным-давно исчезнувшего чудовища, И, хотя после всего увиденного касаться чего бы то ни было на Хозяине казалось совершенно невозможным. Агата все-таки положила ладонь на этот рог – теплый, шершавый и как будто бы сам по себе живой.

Подъем занял куда меньше времени, чем спуск.

Гигант шагал сразу через несколько ступенек с быстротой скачущей во весь опор лошади.

– Так что взволновало тебя, о Дочь Дану? – прогудел Хозяин из-под шлема, когда они очутились в комнате Агаты, Поневоле сбивчиво девушка принялась рассказывать.

– Ты можешь остановить их? – полным надежды вопросом закончила она. Сейчас ей не было дела до того, добро или зло стоящее перед ней существо, оно обладало Силой, и этим все было сказано. Сейчас Агата попросила бы помощи хоть у самих богов Хаоса.

Хозяин Ливня долго молчал.

– Не в силах моих сокрушить мощь легионов Империи, – признался он наконец с мрачной торжественностью.

У Агаты упало сердце.

– Но ведь ты... ведь ты…

– Я повелеваю Смертным Ливнем, Сеамни. – Хозяин внезапно заговорил без вечной своей напыщенности. – Но я и раб своего служения. В этом замке рождаются несущие смерть облака... рождаются из разлагающейся плоти убитых тем же самым Смертным Ливнем. Ты видела, как это происходит. Сеамни, Потом некогда бывшее живой плотью выпаривается на жару – от огня, где горят кости. Облака эти копятся долго, целый год, чтобы на один-единственный месяц обрести свободу и устремиться по раз затверженному, отмеренному в небесах курсу…

– Но в эту осень Ливень шел всего неделю! – в исступлении воскликнула Агата. – Пошли его снова! Пошли его на юг! Пусть он упадет на головы хумансов как давно заслуженная ими кара!

– Повернуть Ливень на юг? – недоуменно повторил Хозяин.

– Ну да! Да! Да!!! Там никто не ждет его, там нет столь прочных крыш и каменных убежищ вдоль дорог, там ты соберешь обильную жатву, Сила твоя возрастет неизмеримо! – вскричала Дану, Хозяин Ливня молчал. Тишина затягивалась, становясь просто невыносимой; и наконец Хозяин Ливня сказал – очень медленно и очень тихо, так, что Агата едва-едва разобрала его слова:

– Ты можешь повести Смертный Ливень на юг сама, о Дочь Дану.

Тави надо было как можно скорее убираться отсюда. Два трупа в одноцветных плащах говорили сами за себя. Не так много времени потребуется магам Радуги, чтобы разобраться что к чему и выслать подкрепление. А ей, Тави, нужно догнать этого проклятого гнома. Сидри придется ответить за смерть Кан-Торога – и хорошо бы поставить этого подземного недомерка-предателя перед Кругом Капитанов. Тогда долг Тави перед мертвым будет исполнен целиком и полностью.

Однако взять след гнома оказалось куда как нелегко. Что-то постоянно мешало, сбивало с толку, отвлекало внимание. Поневоле пришлось пустить в ход магию, что давало лишние шансы тем же волшебникам Радуги настичь ее, Тави, Но и магия не слишком помогала. Внутренний взор Тави неизменно натыкался на слепящий свет, целый сноп колючих и острых лучей, устремленный ей прямо в глаза; размытая фигура Сидри мелькала за деревьями, и все, что мота понять волшебница, – гном идет в том же направлении, что и она, опережая се как будто бы совсем ненамного.

«Ну, погоди же, – взъяривала себя Тави. – Погоди же, ты… – и она добавляла в адрес гнома такое словосочетание, которое заставило бы покраснеть даже видавших виды кормщиков. – Прежде всего я выщиплю по волоску всю твою жалкую бороденку, а потом…» «Потом» получалось весьма разнообразным, причем некоторым ее задумкам позавидовали бы даже опытные палаческих дел мастера.

Осенний день угасал. Час проходил за часом, а почти бежавшая Тави до сих пор так и не догнала гнома, И, что еще хуже, не видела она и его следов – обыкновенных, заметных глазу, а не магии.

«Куда же ты провалился, выродок?!» – бранилась волшебница, однако никакие ругательства не помогали. Сидри исчез.

«Нет, так нельзя», – остановилась Тави. Чего доброго, она может и в самом деле потерять гнома, дать ему скрыться с Алмазным Мечом, упустить самую драгоценную добычу во всем населенном мире – да она скорее сама отдастся в руки Семицветья, пусть ее насилуют хоть всем Арком, если после этого она настигнет Сидри!

Зато когда Алмазный Меч попадет ей в руки… О, это будет славная резня! Власть Семицветья рухнет, каждый сможет заниматься колдовством, маги будут сами вольны выбирать себе учеников и объединяться в Гильдии с Орденами, но никогда, никогда, никогда больше у них не будет никакой власти.

Власть, разумеется, останется только у нее, Тави. Хотела б она посмотреть, как Император сможет отвергнуть се условия, когда у нее в руках засверкает Алмазный Меч!..

А для этого надо всего лишь догнать коротконогого, почти ничего не смыслящего в магии гнома. Но, скоро уже ночь; и где же Сидри? Тави замерла. Так дальше продолжаться не могло, она должна понять, что происходит!

…Молодая волшебница не успела даже разложить все ингредиенты для действа предметной магии. Порыв горячего ветра обжег щеку, небо над головой из темно-темно-синего стало внезапно лимонно-желтым, а из-за окружавших Тави деревьев стали одна за другой появляться фигуры в алых плащах; первым шел рыжебородый волшебник, тот самый, которого она так опрометчиво посчитала мертвым. Лицо его покрывала смертельная бледность, видно было, что каждое движение причиняет ему почти что невыносимую боль; однако он упрямо шел вперед. Его ненависть и жажда мщения окатили Тави жгучей волной; неудивительно, что маг ненавидел ее так сильно – если принять во внимание, какой именно части тела лишило его заклинание молодой волшебницы.

Чародеи Арка не пожалели сил. Чтобы перебросить на такое расстояние целую орду магов. Орден должен был до дна опустошить свои кладовые Мощи; минет не одна неделя, пока чародеи Арка войдут в полную силу.

Тави не стала ждать, пока ее свяжут по рукам и ногам. Она бросила заклятье, словно опытная вышивальщица вонзила иглу в свое рукоделие – с такой же точностью и аккуратностью.

Волшебница использовала одно из самых грозных, самых свирепых заклятий. Не огонь и не молния – потоки чистой Силы опытному магу легко отклонить, – не вызов полчищ ночных демонов – на это у нее самой не хватило бы ни сил, ни решимости, – но Смещение миров.

Эти чары относились к числу наиболее тайных и запретных. Они ни много ни мало разрывали на долю секунды саму ткань мироздания, сводя воедино различные миры, так что те, на кого это заклятье было направлено, оказывались в совершенно иных вселенных. И уж там они могли полагаться только на удачу – магия их родного мира не действовала в иных слоях реальности.

Это заклятье Тави берегла на черный день, когда ее и впрямь окружат со всех сторон и не будет никакого иного выхода. Глупо было тратить его на тех двух магов – тем более что, раз использованное, заклятье потом могло не отзываться и не срабатывать долгие недели и месяцы. Мироздание не слишком любит, когда его тревожат.

Ответом на се чары был многоголосый вопль ярости и отчаяния. Тут и там возникали вытянутые светящиеся конусы, скрывшие в себе подступавших магов Арка. Почти никто из них не успел отбить заклятие Тави – кроме двоих.

Одним из них оказался рыжебородый волшебник. Сила его ненависти одолела чары, ему даже не пришлось прибегнуть к противозаклятью – он просто раздвинул плечом светящиеся стены ловушки и пошел дальше, прямо на сжавшуюся возле ствола Тави.

Вторым оказался совсем молодой маг; красный плащ он сбросил, оставшись в черной кожаной куртке, украшенной серебряными шипами. В отличие от рыжебородого этот обнажил меч.

Тави поняла, что надо бежать. Эта пара была смертельно опасна: рыжебородый – своим отчаянием, черный – холодным презрением и силой, немалой магической силой. Тави как на ладони видела его прошлое – низкое рождение, нищета и голод, случайно встреченный маг, что заметил в простолюдине способности к чародейству, и вся последующая жизнь, проведенная в убеждении, что он не такой, как все, что он лучше и дворян, и простолюдинов, что ему предназначена высокая судьба и нужно лишь не зевать, в подходящий момент ухватив птицу удачи за хвост.

Против двух таких врагов ей было не устоять. Сблокировать сразу два заклятья она бы не смогла; или, если бы чары начал творить рыжебородый, маг в шипованной куртке довершил бы дело мечом. И тут не помогла бы даже вся знаменитая школа Вольных.

Тави сотворила отвлекающий фантом и ринулась наутек, под защиту облетевших стволов. Деревья никогда особенно не любили магов Радуги; конечно, стоила такая помощь немного, но все же лучше, чем ничего.

Рыжебородый разразился чудовищными проклятиями. Тави исчезла с линии огня за долю мгновения до того, как волшебник дал волю тщательно выверенному и сбалансированному заклятию. Там, где только что стояла Тави, из-под земли вынырнули две пары чудовищных огненных клешней, вынырнули и защелкали в ожидании обещанной добычи.

В этом беда всех сильных чар – они требуют точной привязки к месту. Впрочем, это заклятье отличалось изощренностью – дымящиеся пласты земли отвалились, на поверхность выбралось существо, больше всего напоминавшее исполинского морского рака, вот только клешней он имел не две, а целых четыре. Свитое из тугих пламенных струй тело превышало добрых семь футов, и еще на четыре фута вперед тянулись многосуставчатые клешни.

Если бы маг накрыл Тави своим заклятием, ее не спасла бы никакая защита.

Девушка бросилась бежать, петляя как заяц. Она не сомневалась, что сейчас в игру вступит второй маг, и потому старалась не оставаться на месте ни единого мгновения и ни в коем случае не бежать по прямой – это верный путь в магический капкан.

На бегу она чутко ловила мельчайшие биения магии, стараясь угадать направление атаки и характер заклятия. За спиной уже мелькала огненная спина выпущенного в погоню за ней чудовища, но сейчас это не слишком волновало Тави. Чудовище могло оказаться только приманкой, средством отвлечь ее, в то время как главный удар последует совсем с другой стороны.

…Рак настиг се на берегу лениво текущего ручья с низкими, топкими берегами, сплошь покрытыми желтым мертвым папоротником да поваленными гнилыми стволами. Тави легко перемахнула через поток, набрасывая за собой покрывало-обманку; рак со всего разгона вылетел за ней следом, защелкал клешнями, судорожно засучил лапами; покрывало расступилось под ним, огненное тело провалилось в ручей, взметнулись клубы пара, а в них Тави с торжеством увидела искаженную яростью полузвериную-полуптичъю морду – пасть льва, а глаза и перья – орлиные.

Это был ее излюбленный прием – когда на тебя выпускают чудовище, противопоставь ему свое. Подобные чары требовали очень хорошего знания необозримого магического бестиария, потому что каждой твари требовалось противопоставить не просто кого угодно, а ее и только ее «истинного врага» – на языке магов.

Тави знала такого «врага» выпущенного на нее страшилища.

Тварь в облаках пара взвыла, зашипела и с размаху хватила полупрозрачной лапой по рачьей спине, так что во все стороны брызнули капли жидкого огня. Ответом было разъяренное щелканье клешней.

Чем закончится эта битва, Тави досматривать не стала. Схватки между «истинными врагами», как правило, приводили к гибели обоих противников. Она мчалась дальше, от всей души молясь сразу и Темным, и Светлым богам, прося о том, чтобы маги потеряли ее след в поднявшейся неразберихе.

Впрочем, куда там. Оба се врага оказались для этого недостаточно глупы.

Они не стали пытаться вмешиваться в битву двух призраков, И рыжебородый, и маг в кожаной куртке перемахнули через ручей на разумно далеком от места схватки расстоянии. Отрыв от Тави они сократили – в отличие от девушки у них не было нужды петлять.

Тави чувствовала упорно сходящиеся на ней опорные магические линии создаваемого заклятия. Это вновь оказался рыжебородый; оно и понятно: второй маг ждет ее ошибки, ждет, чтобы она сама атаковала магией, но такой глупости она не сделает. Сейчас Тави следовало лишь финтить, хитрить, обрываться да блокировать нацеленные в нее чары, дожидаясь, пока силы у обоих преследователей иссякнут, и уж тогда атаковать самой.

…Конечно, будь здесь кто-нибудь равный по силам тому убитому ею старику волшебнику, Тави б не колебалась. Но молчаливая, сосредоточенная и холодная мощь молодого мага просто пугала ее. Он не тратил силы, он просто пытался настичь Тави мечом, а не заклятьем.

…Развязка наступила внезапно, когда лес давно и полностью погрузился в ночную тьму. Смертельная игра в кошки-мышки длилась уже несколько часов. Тави почти что выбилась из сил, она тяжело дышала, в боку прочно обосновалась тянущая боль; куртка на левом плече пропиталась кровью, на правом бедре появился ожог – не все нацеленные в нее заклятия она сумела отразить полностью. Дважды она пыталась напасть сама – и каждый раз только чудо спасало ее от верной гибели. Тот, второй маг контратаковал молниеносно и донельзя опасно. Оба следа на Тави оставили как раз его заклятья. И в то время как рыжебородый постепенно слабел, как и рассчитывала Тави, его молодой напарник не выказывал никаких признаков усталости. Он все сокращал и сокращал отрыв, готовясь к последнему, конечному рывку.

…Бесшумная, сливающаяся с ночью тень рванулась ей наперерез; зашипел рассекаемый мечом воздух; и в тот же миг сталь зазвенела о сталь. Тави выхватила собственный клинок.

– Давай, Рамиз! – крикнул голос из мрака. – Я держу ее, давай же!

«Значит, рыжебородого насильника звали Ремизом».

– Осторожнее, Илмет! – завопил из зарослей рыжебородый. Голос у него был изрядно усталым. – Осторожнее, она шлялась с Вольными!..

– Вот мы сейчас и проверим, какая школа лучше, – последовал ответ сквозь зубы. – Давай же скорее, Рамиз!

Тави зарычала, славно волчица, у которой отнимают волчат. Ее взяли в клещи. Пока она отмахивается мечом, ей не сплести сколько-нибудь сложного заклинания. А защиту ее прорвут любые, даже не самые хитроумные чары.

Взвизгнув, она взмахнула плащом, норовя зацепить и запугать клинок волшебника. Левая рука скользнула к голенищу, выхватывая метательный кинжал. Взмах, сталь звенит о сталь, и брошенный клинок отлетает в сторону, отбитый стремительным взмахом.

Тави опешила. Пожалуй, впервые в жизни она встречала противника не из расы Вольных, кто превосходил бы ее умением.

– Ну же, Рамиз! – резко и зло крикнул Илмет. Понимая, что ей осталось жить считанные мгновения, Тави слепо ринулась вперед. Бок обожгла боль – меч Илмета распорол кожу и скользнул по ребру; она от души, без замаха ударила эфесом в лицо магу. Тот взвыл и на миг вздернул вверх свободную левую руку; в тот же миг Тави метнула в него самый что ни на есть простой огненный шар-файербол, заклятье, защищаться от которого учат совсем зеленых новичков, это вообще первое защитное заклятье, которое узнает неофит. Хоть сколько-нибудь опытный маг обратит на это внимания не больше, чем человек на одинокого комара.

Однако если застать даже бывалого волшебника врасплох…

Огненный мячик не больше обычной детской игрушки прожег насквозь куртку, кожу, мышцы, ребра и угас, лишь достигнув правого легкого. Илмет молча упал – не то мертвым, не то просто лишившись чувств.

В следующий миг Тави прыгнула на уже приготовившего заклятье Рамиза. Меч столкнулся с магией, воля Тави словно сталь рубила нацеленные в нее чары, точно так же, как се меч рубил шею волшебника. Она чувствовала, как на миг ее всю охватил огонь... и как заклятье угасло вместе с остановившимся сердцем Рамиза.

Задыхаясь, Тави упала наземь, торопясь сплести отсекающее боль заклятье, – она понимала, что ранена, и ранена серьезно. И понимала также, что если позволит себе «прилечь и отдохнуть», то скорее всего проснется уже в руках волшебников Арка.

Шатаясь и припадая на обе ноги сразу, она пустилась бежать. Тави понимала, что ей лучше умереть от усталости, до предела напрягая посредством магии и сердце, и мышцы, и легкие, чем угодить в плен. Она лучше многих знала, как Радуга умеет мстить за своих.

Моя рука механически ползет по чистому желтоватому листу тонко выделанной кожи. Несмотря ни на что, я продолжаю свою хронику. Когда-нибудь, верю я, найдется маг, мудрый достаточно, чтобы расшифровать тот язык, на котором я пишу, язык, звучавший в стенах Замка Всех Древних задолго до падения этой твердыни. Тогда ему пригодятся эти заметки, заметки о том, как весь мир внезапно оказался на грани полного уничтожения и отнюдь не потому, что нашелся очередной Темный Властелин, одержимый подобной идеей. – Нет, угроза возникла как бы из ничего, из стечения множества обстоятельств и из наложения множества Сил.

Козлоногая тварь, с которой я схватился в подземельях Хребта Скелетов, оказалась далеко не единственным неприятным гостем наших пределов. За ним последовали иные. Точно мясные мухи, привлеченные запахом гнили, твари слетались к агонизирующему Мельину, наслаждаясь эманациями людских страданий и смерти. Подобный способ добычи пропитания существами из демонических бездн отнюдь не есть что-то странное или удивительное; странным было то, что я не понимал ни откуда появились тут эти существа, ни чего они, собственно говоря, добиваются.

Их «козлоногий» облик оказался маской. Я ожидал чего-то подобного, но никогда не мог даже предположить, что действительная их природа окажется настолько отвратительна моему не слишком отличному от человеческого взгляду.

Я увидел этих тварей в действии, и открывшееся мне едва ли могло порадовать. Я оказался невольным свидетелем того, как полдюжины этих существ захватили в плен волшебницу, судя по всему – гостью из Долины; а надо знать этот магический анклав, свободное владение прирожденных волшебников среди и вне миров, чтобы отнестись к захватчикам как к более чем серьезным противникам.

Но этого мало. Твари из тьмы, в конце концов, пока держались не на виду, предпочитая действовать чужими руками, а вот второй полюс Силы…

…Помню, что меня сморил короткий сон, когда это случилось. А потом в него ворвалось яростное пение десятков тысяч голосов, тучи рассеивались, из-за них рвались неистовые, гневные лучи света. Это напомнило мне... нечто из моего прошлого, которое я бы искренне хотел навсегда забыть.

Я увидел крошечную фигурку девушки, той самой, которую я спас от козлоногой твари. И видел склонившуюся над ней исполинскую фигуру, облаченную в золото и багрянец, с осиянным челом; от нее веяло холодной, строгой Силой, и все-таки здесь она была слабее многих и многих магов. Не более чем посланец иных иерархий, подумал я. Для пришельца не оказались преградой каменные толщи гор; странными нитями, нитями ужаса и боли, он был привязан к ней, к этой маленькой волшебнице, хотел бы я познакомиться с ее учителем, ведь это должен был быть могучий маг, и притом не из числа чародеев Радуги.

Посланец говорил – я видел лишь беззвучные отражения его слов. Он обращался не ко мне – и вся моя Сила не могла пробиться к смыслу его речений. Но и увиденного мне показалось достаточно.

Пророчества редко выглядят благоприятными; как правило, они предвещают лишь горе и бедствия. Этот посланец не оказался исключением. Правда, возвещал он приход таких иерархий, что даже мне стало не по себе. Откуда-то из совершенно иного измерения двигались они, эти силы, полные стремления судить и карать по своему усмотрению.

И это показалось мне в тот миг страшнее всех и всяческих козлоногих вместе взятых.

Девушка-Дану, которую я совсем недавно вывел из-под надвигавшегося Смертного Ливня, исчезла из моего взора – несмотря на внезапно и необъяснимо прекратившийся Ливень. В свое время я занялся бы этим и только этим; однако сейчас, после всего того, что я увидел и узнал, Ливень казался ничего или почти ничего не значащей мелочью.

И что я мог сделать, уже нарушив один раз установления Заточившего меня? Послать к воронам все и всяческие запреты – но кто знает, чем это обернется, быть может, происходящее как раз и есть следствие моих опрометчивых поступков?

…Я писал. Потом я займусь делом. Я вызову духов, я буду говорить с ними, я буду пытаться отыскать ответы на путях высокого волшебства – и все это лишь для того, чтобы заглушить свой собственный неотвязный страх…

Когорта Аврамия отходила в полном порядке, уступая напору разбушевавшегося пламени. Нечего было и пытаться что-то гасить – остановить огонь можно только на рубеже старой стены, что окружала Белый Город. Сложенная из камня, высокая и толстая, она едва ли так просто поддастся огню.

– Подтянись! Щиты плотнее! – то и дело слышались крики центурионов.

Пропитанный дымом, нестерпимо горячий воздух, черный ураган дыма за спинами; подхваченные вихрем, летят пылающие головни. Тут и там рушатся прогоревшие остовы домов; Мельин корчится в огненной агонии. К утру – знал Аврамий – от Черного Города не останется почти ничего.

Вместе с легионерами уходили и мельинцы – все, кому повезло вырваться из огненной западни, кого миновали зубы Нечисти и не задели боевые заклятья магов. Даже бывалые ветераны скрипели зубами, глядя на отчаяние матерей, чьи дети остались в пылающих руинах, или на черную ярость отцов, чьи сыновья и дочери умирали от яда подземных тварей.

И все как один проклинали магов.

Кожевенных ворот больше не существовало, когорта прошла свободно. До Белого Города огонь пока не добрался, пожары, что вспыхнули здесь, удалось сдержать, не дать им распространиться повсюду. Да и дома здесь были по большей части каменные.

Аврамий первым делом отправил гонцов с одним простым заданием – отыскать Императора и две его когорты, с которыми тот остался штурмовать подворья магов в Белом Городе. Когорта, конечно же, не остановилась – Аврамий слишком хорошо помнил судьбу Кожевенных ворот. Легат уводил своих солдат прибившихся к ним мельинских повстанцев в глубь Белого Города.

Улицы здесь тоже были полны народа. Легионеров то и дело окликали – вопрос был один: Что произошло? Тут еще оставалось немало людей, кто искренне надеялся отсидеться, несмотря на надвигающееся со всех сторон зарево.

Им отвечали – обитатели Черного Города спешили выплеснуть всю ярость и гнев. Сам Аврамий шагал молча. Нельзя было оставлять стену... там можно задержать огонь. Впрочем, добровольные пожарные команды уже бежали со всех ног.

Вопрос лишь в том, подумал легат, позволят ли маги им это сделать.

Вскоре начали возвращаться гонцы. Императорская армия, как гордо именовались теперь три оставшиеся у Императора когорты1, сосредоточивалась у захваченных подворий Радуги.

Аврамий поднял бровь, выслушивая запыхавшегося гонца. Повелитель не стал наступать дальше. И, если когорты собирают в единый кулак, притом что Черный Город охвачен огнем и там не с кем больше сражаться, это значит одно – повелитель намерен прорываться прочь из столицы.

«Пожалуй, верно, – мысленно одобрил своего повелителя Аврамий. – Мельин обращен в развалины, запасы уничтожены, как и укрепления и арсеналы. Кроме того, сидя на одном месте, магов не одолеешь. Надо осаждать и брать башни Радуги одну за другой, пока не падут все семь... или восемь, если считать Бесцветный Нерг. Потом станет легче. Мешкать сейчас нельзя, в Мельине маги уничтожили собственные дома; на пепелище им делать нечего. Значит, война перекинется на окРайны.

…И какой удобный момент для восточных мятежников! Какое подходящее время, чтобы оторвать от увязшей во внутренних смутах Империи еще один кусок, еще три-четыре провинции! И какой удобный момент для Нелюди, замышляй она сейчас настоящее восстание! Хорошо еще, что кончилась война с Дану, а то неизвестно, чем бы она закончилась».

…Аврамий без всяких происшествий довел когорту до войск Императора. Повелитель стоял, окруженный со всех сторон молчаливыми Вольными его личной охраны, и легат невольно ощутил укол ревности – Императора оберегали не люди, хотя и самые близкие к ним по виду и характеру. Аврамию пришлось бы больше по душе, если б стража повелителя состояла из обычных легионеров. Эти по крайней мере не предадут.

Капитан Вольных, словно прочтя его мысли, вперил в лицо легата мрачный взор. Аврамий не опустил глаз. Ему нечего стыдиться.

– Говори, легат! – с силой произнес Император. – Что произошло в Черном Городе? Откуда это зарево? Где Патриарх Хеон?

– Повиновение Империи! – Аврамий четко отсалютовал, – Моя жизнь в руках повелителя. Моя когорта не дошла до воинов Патриарха Хеона. Нам преградили дорогу маги, но мы прорвались, мой Император, трупы магов сосчитаны и доказательства собраны с тел, но потом нам снова преградили дорогу. Сперва вырвавшиеся из катакомб чудовища и иные твари, а потом огонь. Это было очень сильное заклятье, мой Император, Маги зажгли Мельин, когда поняли, что проигрывают. – Он сделал паузу и добавил, понизив голос:

– Погибло очень много твоих верных подданных, мой повелитель.

– Знаю, – у Императора дернулся уголок рта. – Знаю, мой Аврамий. Что ж, за невыполненный приказ на сей раз карать не стану. Вину свою и своей когорты искупишь в бою. На нас идут маги, Аврамий. Разворачивай своих, пойдете во второй линии сразу за стрелками. – Император поднял сжатый левый кулак, провел пальцами правой руки по белой латной перчатке. – Мы примем бой. И потом будем прорываться прочь из города. Навкратий! Пошли глашатаев. Пусть все мои подданные, кто сохраняет верность присяге, уходят вместе с войском. Пусть глашатаи обойдут сколько возможно улиц, возвещая мою волю.

– Повиновение Империи! – глухо сказал немолодой центурион, командовавший двумя дюжинами императорских глашатаев.

Аврамий, не получив разрешения идти, по-прежнему стоял навытяжку. Император повернулся к нему.

– Ступай, мой Аврамий, ступай. Я знаю, твои люди выдержали тяжелый бой... и я обязательно дал бы вам отдохнуть. Но не сейчас. На счету каждый меч. Нам предстоит справиться с полусотней магов Радуги.

– Повиновение Империи, – севшим голосом ответил Аврамий, отдал честь и поспешил к своим людям. Отдать приказ готовиться к бою, из которого ни один из них скорее всего не вернется.

Отпустив Аврамия, Император смотрел, как легат легко, несмотря на тяжесть кованых доспехов и щита – командир когорты сам носил щит, не доверяя оруженосцу, – легко бежит к своим манипулам, как что-то командует и покрытый копотью строй четко, как на параде, разворачивается, направляясь в глубь мельинских улиц.

Браво идут... и все-таки в этом бою надежда, увы, не на мечи. А вот на эту латную рукавицу, словно вторая кожа облегающую сейчас левую руку Императора.

«Сейчас и всегда, человече!» – неотступно звенел в ушах ответ той неведомой Силы, что жила в этой перчатке.

Она будет сражаться за меня? За себя саму? Или за своего неведомого творца? Впрочем, неважно. Маги приближаются. Сейчас все и станет ясно.

Император стоял недвижно, точно статуя. И немногие окружавшие его сторонники, особенно из старых, выслужившихся ветеранов, перешептываясь, находили в нем большое сходство с его покойным дедом, великим воителем, кто железной рукой подавил баронские бунты в западных и южных провинциях и едва было не воссоединил всю Империю – и точно воссоединил бы, кабы не козни все тех же магов… Теперь все можно было списывать на их козни…Когорта Аврамия скрылась за домами, утекла, словно ручейки талой воды, в трещины улиц; легионеры спешили занять позиции, прикрыть стрелков Суллы – и самим ждать момента для страшного и сокрушительного удара накоротке.

Подошли Фибул и Навкратий, за ними следом – дюжина центурионов и несколько десятских.

– Каковы будут приказы, повелитель? – Старый легат смотрел прямо и бесстрашно. Вся жизнь солдата – легионера, десятского, урядника, сотника, центуриона и, наконец, легата – проходит в убеждении, что умереть в своей постели для них недоступная роскошь. Наверное, потому в поблекших с годами глазах читается сейчас такое неколебимое спокойствие и невозмутимость.

– Сулла продержится недолго, – отрывисто проговорил Император. – Его вскоре сомнут. Нам надо истребить как можно больше магов и прорываться из города. Здесь больше делать нечего. Забрать казну, имперские реликвии – и уходить. Фибул, возьми мою охрану... всю... и сотню своих ветеранов. Доставите сюда казну. Полагаюсь на тебя, старый друг. Ступай. Мы постараемся продержаться тут сколько возможно.

– Повиновение Империи, – спокойно отсалютовал старый легат. – Воля Повелителя священна и будет исполнена. Ручаюсь в том своей жизнью.

Фибул четко выполнил уставный поворот кругом и махнул рукой Ким-Лагу, командиру Вольных. Тот молча сделал знак остальным воинам.

– А теперь подождем… – проронил Император, когда небольшой отряд скрылся в ведущей к дворцу улочке.

Ждать пришлось совсем недолго.