"Короли побежденных" - читать интересную книгу автора (Первушина Елена)

Пролог. ВЛАСТИТЕЛИ ЛАЙИ

Город на границе Лайи и Империи назывался Пер-Нокта, что означало «всю ночь». Когда-то, во времена Первой Войны, женщины, старики и дети всю ночь сражались на стенах города с прорвавшимся через асенские заслоны вражеским отрядом.

В тот раз город устоял. Однако все, что удалось защитить в Первую Войну, было потеряно спустя сто лет в битве при Хейде, когда тарды втоптали в осеннюю грязь маленькую и неорганизованную асенскую армию.

Во время Второй Войны тарды разрушили каменный мост через Фидес и после победы построили новый деревянный — узкий и тонкий, жалобно скрипящий под копытами лошадей, под колесами телег, а то и просто от ветра. Ныне горожане говорили, что нужно всю ночь молиться богам и оплакивать свои грехи, прежде чем проехать по тардскому мосту.

Однако ради ярмарки в Пер-Нокте не только тарды, но и асены готовы были рискнуть своей жизнью. Лишь один день в году и лишь на площади маленького пограничного городка побежденные могли на равных поторговаться с победителями. Асены продавали свой товар, а тарды покупали без посредничества Императора, не опасаясь ареста за нарушение имперских законов.

По утрам в день торгового перемирия у моста через Фидес бурлила толпа. Шли за подводами тардские крестьяне — мирные захватчики, год за годом неуклонно заселявшие землю асенов, ехала тардская знать второй руки, сверкая родовыми доспехами, покачивая султанами на шлемах, отчаянно ругаясь со всеми, кто не успевал уступить дорогу. В толпе мелькали лазоревые, алые и зеленые плащи асенов — шли фермеры, кожевники, ткачи, кузнецы, золотых дел мастера, жонглеры, воры и прочих достоинств данники Империи.

Иногда приезжали на ярмарку и асенские аристократы. Их всегда узнавали с первого взгляда — даже соблюдая все законы Императора против роскоши, они одевались с неповторимым изяществом. Они вовсе не тревожились о том, чтобы расчистить себе дорогу — каким-то чудом она освобождалась сама. Стройные всадники в парчовых, подбитых мехом плащах, хрупкие всадницы в бархатных платьях проплывали среди людей, тихо смеясь каким-то своим шуткам, и не было человека, который не посмотрел бы им вслед.

На другом конце моста, у городских ворот стояли два имперских сборщика налогов и играли в «ловись, рыбка» — за проезд по мосту полагалась пошлина, но собрать ее со всех было немыслимо. И тарды ловко выхватывали из толпы жертвы, которым предстояло расплатиться за свою нерасторопность. Смысл игры был в том, чтоб выловить асена — ему полагалось заплатить чуть ли не вдвое больше.

Неподалеку от моста, на зеленом пригорке остановились пятеро всадников-асенов. Видно, кто-то из не до конца еще обнищавших владельцев здешних поместий решил свозить семью на ярмарку. Они внимательно наблюдали за толпой, вливающейся в узкую горловину моста.

Глава семьи лет пятидесяти — настоящий фермер с упрямым подбородком, твердыми скулами, спокойным недоверчивым взглядом. Прямые каштановые волосы, окладистая борода и серые глаза выдают примесь тардской крови. Двое старших — то ли сыновья, то ли племянники, глядевшие на него во все глаза, и двое детей верхом на пони — светловолосая голубоглазая девочка лет семи-восьми и смуглый темноволосый мальчик года на два ее старше.

— Это похоже на игру, — говорил отец, указывая на мост. — На другой берег рано или поздно переберутся все. Но для тарда вопрос чести оказаться там первым. Они так на всю жизнь и остаются детьми. Посмотрите, сколько силы в их напоре, сколько в них азарта. Никто не может противостоять тардам, если они чего-то пожелали. Но сейчас мы тоже сыграем в эту игру.

Он тронул коня и шагом поехал к мосту. Его лошадь — неуклюжая, с грубым костяком, тем не менее очень изящно вписалась перед благородным гнедым скакуном какого-то тардского рыцаря. Рыцарь что-то гневно прокричал и попытался вытолкать незваного гостя, но лошадь асена повернула голову и, прижав уши, оскалилась, так что тардский конь невольно отступил, дав ей дорогу.

С пригорка было хорошо видно, как она, ловко виляя из стороны в сторону, скользила к другому концу моста, обгоняя многих, вступивших на мост раньше ее.

Младший юноша вскрикнул, и его рука невольно потянулась к сапогу, выдавая спрятанное там запрещенное оружие. Старший резко одернул его.

— Он сошел с ума, — прошептал младший. — Нужно быть законченным лентяем, чтоб не воткнуть ему сейчас нож в спину!

— Нам приказано следить за детьми, — прервал его старший. — Его Величество позаботится о себе сам.

Мальчик и девочка также решительно вступили в людской поток, и юношам пришлось поторопиться, чтобы не потерять их из виду.

Первым у ворот Пер-Нокты оказался Эрвинд, нынешний король Лайи, следующей из людского моря вынырнула принцесса Мэй, его приемная дочь. В давке она потеряла ленту, ее светлые волосы рассыпались по плечам, глаза горели. Потом рядом с ними оказались двое телохранителей короля и наконец последним подъехал также изрядно потрепанный Эрвинд-младший, наследник асенской короны.

Король и его дети, оставив лошадей у коновязи трактира, целый день бродили по ярмарке. Эрвинд очень гордился днем торгового перемирия, который сам же выклянчил у тардов десять лет назад. Принц и принцесса застывали, разинув рот, перед шатрами с оружием, меховыми коврами, шерстяными тканями; перед прилавками с пряжками, серьгами, ожерельями из меди и стекляшек, неотличимых от золота и бриллиантов, перед клетками с певчими птицами; во все глаза следили за пляшущими на невероятной высоте канатоходцами, фокусниками и пожирателями огня, заглядывали в таинственные подернутые фиолетовой дымкой глаза овец…

Но Эрпинд не для того привел их сюда. Тайком показывал он ребятам, как воришки незаметно срезают кошельки у тардской знати, засмотревшейся на фокусника. Как обвешивают тардских крестьян почтенные асенские фермерши, незаметно придерживая чашки рукой или пользуясь фальшивыми гирями. Как их мужья продают за первоклассных скакунов доживающих свой век старых кляч. И повторял им слова «поздравления», появившегося на стене его дворца лет через десять после коронации:

Потом он решил пощадить детей и отпустил их полюбоваться акробатами просто так, ради удовольствия, а не в интересах государства. С ними же отправил и телохранителей.

А сам, прихватив кувшин пива, устроился на втором этаже трактира на маленькой галерейке, скрытой плетьми дикого винограда. Хозяин его хорошо знает и позаботится, чтобы короля никто не беспокоил.

Внизу на дощатом помосте вовсю кривлялись жонглеры. Горбатый старик с отвисшим животом гонялся за светловолосым юнцом и чернявой весьма бойкой девицей. А те все норовили, заморочив как-нибудь голову старому дураку, предаться в уголочке ласкам и поцелуям. Но едва они бросались друг другу в объятия, как родительский гнев в виде увесистой клюки вновь настигал их.

Эрвинд посмеивался в бороду. Соль фарса была в том, что жонглеры разыгрывали историю его родителей.

Безобразный старик был Эрвиндом Безжалостным — наместником тардского Императора в Лайе.

Юнец — его сыном, Эриком Младшим.

А чернявая девица — красавицей асенкой, сумевшей навеки пленить сердце молодого князя и не оставившей преданию даже своего имени.

За такую пьеску жонглерам полагалась бы петля, но поди докажи. Фарсы про злых стариков и молодых любовников испокон веков играют и в Лайе, и в Империи.

Вон кто-то из тардов, проезжая мимо, на минуту задержался, поглядел, крякнул одобрительно и поехал дальше. Не сообразил.

Зато асены хохочут. Молодые подмастерья, фермерские сыновья в восторге хлопают себя по ляжкам. Их подружки хихикают, закрывая рот ладошкой. Мальчишки кричат: «Берегись! Сзади! Ну-ка дай ему по балде!»

Оттого и смеются, что страшно. Хотя без малого девяносто лет прошло со времени поражения, но страх не забылся. Пришел от самой земли, щедро напоенной асенской кровью. О тех временах не говорят, чтобы не призвать зло снова, но помнят. Смеются, но помнят.

Первые три десятка лет после победы тардов не забудут ни в Лайе, ни в Империи. Волна за волной прокатывались по Земле Асенов восстания. Вспыхивали бунты в городах, горели тардские замки, умирали наместники и чиновники, голодали и нищали асены. А Империя все присылала, присылала и присылала новых солдат, и казалось, что этот хаос будет вечен.

Тогда-то и появился в Лайе князь Эрик, родич Императора. Тот, кто любое дело доводил до конца. Он-то и сумел превратить мятежный протекторат в дойную корову.

Правда, еще долгие годы знаменитая формула асенского богатства «на севере — корабли, на западе — медь, на востоке — овцы, на юге — вино» звучала так: «На севере — плаха, на западе — виселица…»

А тут подоспел закон, запрещающий торговлю между асенами и тардами без посредничества Императора. И все чудеса асенских ювелиров, все меха западных лесов, вся медь, добытая в рудниках, — все потекло в сокровищницы императорского дворца. Сил для того, чтобы снова взять в руки оружие, ни у кого уже не было. В стране воцарился угрюмый, молчаливый мир…

Король Эрвинд поежился, отхлебнул пива и глянул вниз. Старик все же сумел прогнать своего сына. Красавица осталась одна со свертком, изображающим младенца, на руках. Бережно укачивая его, запела колыбельную. Голос высокий, чистый.

«Пора бы рассказать детям их родословную, — подумал Эрвинд. — Да вот беда, сам до сих пор не знаю толком, чей же я сын».

Эрик Старший, был, казалось, сделан из железа. Мечи и стрелы щадили его. Людей, попытавшихся его убить, он казнил с такой жестокостью, что на второе покушение никто не решился. Тогда сама растоптанная земля Лайи покарала завоевателя. На охоте он подхватил водяную лихорадку и через семь дней умер. И колесо судьбы на мгновение замерло.

Эрик, сын Эрика, не унаследовал ни ума, ни хватки отца. После того как Эрик Старший изгнал из Аврувии, столицы Земли Асенов, возлюбленную сына, молодой князь потерял всякий интерес к жизни.

Поначалу это не слишком огорчало Императора. Верховный судья Лайи, канцлер, хранитель монеты, главнокомандующий — все они были тардами и быстро разъяснили новому правителю Лайи, как ему следует поступать с асенами. Но тут они неожиданно натолкнулись на сопротивление. Не то чтобы Эрик не хотел, чтоб кто-то правил вместо него. Он просто не хотел ничего. Он смотрел на махинации асенов сквозь пальцы, и заставить его подписать хоть один суровый приказ было невозможно.

И Лайя оживилась. Сборщиков налогов безбожно подкупали и обманывали. В бухты по ночам заходили корабли контрабандистов. Кое-где стали чеканить фальшивую монету.

Плохо было одно — молодой князь оставался бездетным. В свое время еще Эрик Старший женил его на знатной тардской вдове — у той уже был сын от первого брака, что давало кое-какие гарантии. Но внуков старый князь так и не дождался.

После его смерти Император решил, что все к лучшему, и посоветовал Эрику Младшему усыновить Аттери, сына княгини. Среди родичей княгини было достаточно людей, преданных императорскому престолу, и Император не сомневался, что мальчик вырастет достойным наследником Эрика Безжалостного.

Асены тоже прекрасно все понимали и с горя распустили слух, что возлюбленная князя была в тягости, когда бежала из Аврувии, и где-то подрастает настоящий сын князя и наследник Лайи. Но слухи ведь не больше чем слухи.

Но тут в семейную жизнь тардских наместников вмешался Диант, сын Дирмеда, асенский аристократ. И началась фантасмагория.

Никто не мог представить себе, что вынудило аристократа пойти на службу к тардам. Никто не мог понять, почему князь, не доверявший даже собственному отцу, вдруг поверил асену…

Ага, вот и Диант появился на сцене. Черные волосы, синий плащ — волшебник из сказки. Склонился над асенкой, взмахнул плащом, и вот уже на ее коленях не младенец, а хорошенький мальчик лет десяти.

Эрвинд одобрительно кивнул. Все правильно. Вот так же сорок лет назад Диант буквально из ничего сотворил наследника Лайи.

Эрвинд тогда ничего не ведал о трудностях тардов и асенов. У него и своих забот хватало.

Жил он тогда в продутом ветрами замке на восточном побережье Империи и считал себя незаконным сыном хозяина замка, тардского барона, и асенской крестьянки. В родах его мать умерла, и отец на свою голову забрал Эрвинда к себе. Радости от этого и тому и другому было мало. Рыцарь лишь приблизил собственную кончину, ибо все его силы отныне уходили на пререкания с законной супругой, а Эрвинд стал «асенским выделкам» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

После смерти барона Эрвинд мечтал только об одном — отравить мачеху и сбежать из замка. И исполнил бы, наверное, свою мечту, если бы в одну дождливую ночь в их доме не появился вместе с отрядом вусмертъ пьяных тардов Диант, лейб-медик Эрика Младшего, и не опознал бы в «асенском выделке» родного сына князя.

Как выяснилось, он, Диант, сопровождал в изгнание возлюбленную князя, присутствовал при родах и своими руками передал наследника на воспитание хозяину замка.

Вон на помосте вновь появился старик с огромным кривым ножом, символизирующий сейчас «злых тардов вообще», и принялся гоняться за мальчиком. Тот уворачивается, проскальзывает между ногами старика, поддает ему под зад, а волшебник то и дело дергает за невидимую веревку, и старик с грохотом падает.

Честно говоря, бегать вместе с Диантом от тардов было вовсе не так весело. Все очень быстро сообразили, кого везет лейб-медик в столицу. И только Эрик, как всегда, все понял последним. Но, поняв, защищал сына и берег как зеницу ока. Эрвинду тогда было наплевать на корону. Он нашел отца, отец нашел его — что еще нужно.

Только много лет спустя его стали одолевать сомнения. Уж слишком складно тогда все получилось. Нужен был наследник законнее Аттери — он и появился. Не придумал ли Диант сам его, Эрвинда, чудесное происхождение?

Об этом они не раз беседовали, и Диант откровенно развлекался, уходя от ответа. В конце концов, чтобы не стыдиться поражения, Эрвинд стал спорить с ним лишь мысленно. И по привычке продолжал это делать даже после смерти лейб-медика.

Вот и сейчас для него не составило труда представить себе, как Диант сидит в плетеном кресле, вытянув ноги, щурит желтые кошачьи глаза, крутит в зубах травинку.

— А какая тебе разница? — спросил бы он. — Так и так в тебе половина асенской крови. А в сыне твоем сколько? Уже три четверти. Вот так, постепенно разводя…

— Аптекарь, — буркнул бы Эрвинд мрачно. — Кто тебя, аптекаря, допустил до высокой политики?

— Опять ошибаешься, — улыбнулся бы Диант. — Король у асенов всегда был выборный. И выбирали, разумеется, аристократы. Вот когда мы осели на этом острове, а потом еще попали под власть тардов, тогда и начался этот разврат с законными наследниками. А в прежние годы короли хорошо знали, что их дело — война, дороги, монета. А также все, за что не пожелают ответить другие. И не задавали аристократам лишних вопросов. Разве не так я тебя воспитывал?

— Ну да, конечно. Короли служат народу, а аристократы не служат никому. Только какой же ты аристократ, если пошел на службу к тардам?

— Какой есть. Недопроклятый.

В Лайе говорили, что Дирмед, отец Дианта, узнав о поступке сына, хотел проклясть его, но не успел — умер от удара. Сам Диант никогда ни одним словом не вспомнил о своей бывшей семье. Эрвинд так и не узнал, что могло заставить аристократа пойти на такое унижение. Любовь к власти или страх?

Как бы там ни было, Диант быстро объяснил Аттери, пасынку князя, что значит для тарда быть асенским королем. И Аттери был рад-радехонек, что кто-то другой займет этот скользкий трон.

После того как Эрик обрел наконец дитя своей любви, ему уже нечего было желать от жизни. И он снова отошел от дел, оставаясь князем только по титулу. А принцы с Диантом повернули все в Лайе по-другому.

В Империю снова потекли реки фальшивой монеты. Туда же под покровом ночи в обход всех торговых пошлин уплывали тюки шерсти и бочонки с вином. Ростовщики готовили долговые ямы для тардской знати. И железные тиски Империи чуть-чуть разжались.

Но им пришлось заплатить. В один из осенних дней на охоте в самый разгар погони конь князя Эрика испугался чего-то и понес. И князь попал под стрелы собственных спутников. Лучника, сделавшего роковой выстрел, найти так и не удалось.

Странная это была смерть, больше похожая на убийство. И Император будто чувствовал за собой какую-то вину, а то как бы иначе Диант добился для Эрвинда восстановления королевского титула.

«Может, Диант и прав, — подумал Эрвинд. — Какая разница асенам, чей я сын. Главное — то, что я могу сделать. О чем они думают, когда в очередной раз закачается трон? «Ничего, вот придет осень, мы пострижем наших овец, подавим наш виноград и споем дразнилку про нашего правителя. А кто он — тард, асен — разве это важно? Когда весело — мы смеемся. Когда страшно — тоже смеемся».

— Нет, не совсем так, — ответил бы Диант. — Быть побежденным — это тоже искусство. Посмотри на церетов. Ни за что не скажешь, что они были когда-то единственными хозяевами этого острова. У них нет больше своей земли, они живут общинами в тардских городах, все так же носят лишь черное и серое, никого не пускают в свои дома и иногда тайком разговаривают на своем языке. Но у них есть хотя бы их вера. А асенская религия улетела куда-то за борт во время плавания к неведомой земле. Если мы не сумеем сберечь хотя бы призрак свободы, мы просто растворимся. Конечно, «король Лайи» — это не больше чем красивый титул, но ведь и не меньше, правда? Особенно если король этого титула достоин. И разве так уж плохо иметь двух отцов?

— Трех, — поправил бы Эрвинд. — Кое-кто считает, что настоящий мой отец — ты. Что скажешь? Так и говорят: «Клянусь тремя отцами нашего короля».

— Нет уж, уволь, — Диант замахал руками. — Вон она, моя кровь, идет, в носу ковыряет. Ведь девочка, которую ты привел во дворец, мне внучкой приходится.

— Да с чего ты взял? — усмехнулся Эрвинд. — Откуда в твоем роду светловолосые? Может, это я сам с какой-нибудь тардкой спутался.

— Вот как? — изумился Диант.

В мечтах Эрвинду часто удавалось озадачить своего учителя. Но только в мечтах. Впрочем, лейб-медик тут же пожал плечами:

— Ладно, может, это и к лучшему. Чем больше тайн, тем больше доверия будет у асенов к королевскому роду.

На лестнице застучали башмаки, послышались детские голоса. И Диант стал расплываться, таять в рыжих лучах закатного солнца. День заканчивался.

Возвращались домой уже в сумерках. Над сжатыми полями собирался туман. На востоке проглядывали первые звезды. Отдохнувшие за день кони резво бежали по пыльной дороге. Король Эрвинд приглядывался к детям. Они почти не касались поводьев, полагаясь всецело на добрую волю своих пони. У принца Эрвинда губы поджаты, брови нахмурены, а в глазах тревога. Вокруг столько несправедливости, а отец бессилен что-нибудь сделать. «Наверное, сегодня ночью опять будет кричать во сне, — подумал Эрвинд. — А утром Этарда посмотрит укоризненно и скажет: «Ну зачем ты возишь его с собой? Он ведь так мал». Эрвинд взглянул на Мэй. Ее личико сейчас тоже было не по-детски серьезным, но спокойным. Она смотрела на горящие над кромкой леса звезды. Урок, который преподал им сегодня Эрвинд, не напугал ее, но заставил глубоко задуматься.

«Ничего, — думал король, — они еще научатся улыбаться. И хитрить, и красть, и лгать ради Лайи. Должны научиться. Может быть, девочка — чуть раньше, а мальчик — чуть позже. Говорят, после поражения асенов на дне реки Хейд появилась надпись: “Три века вы будете рабами”. Почти треть этого срока уже прошла, и, видят боги, прошла неплохо. А что будет дальше? Кто знает? Но очень многое будет зависеть от этих двоих. От Эрвинда и Мэй».