"Палаццо Дарио" - читать интересную книгу автора (Рески Петра)

9

«Стоял один из тех чудесных июльских венецианских дней, которые словно созданы для того, чтобы посвятить их прогулке на лодке по живописной венецианской лагуне, когда Фабио делле Фенестрелле открыл окно Палаццо Дарио. Его глаза были того же светло-сапфирового оттенка, что и вода во всемирно известном Большом канале, отражавшем неповторимое венецианское небо. В них скрывалась таинственная сила. Его напомаженные черные короткие волосы поблескивали в свете летнего солнца, как эбеновое дерево. Одет он был в роскошный пурпурный парчовый халат, на нагрудном кармане которого был вышит родовой герб. Фабио вытянулся во весь свой высокий рост и подставил лицо с закрытыми глазами яркому венецианскому солнцу. Затем он подошел к антикварному ночному столику, на котором его ждала чашка дымящегося чая. Он выступал величаво, как адмирал Serenissima.

– Венеция всегда Венеция, – сказал он своей любимой экономке Марии, которая принесла ему свежевыглаженную рубашку.

Он с тоской посмотрел на фотографию в серебряной рамке, которая украшала его ночной столик: на ней был снят Лидо – известный всему миру венецианский курорт, а сам он в окружении своих подруг Анны Фоскари и Марии Вианелло позировал на фоне фешенебельного отеля «Эксцельсиор». Лица обеих красавиц прикрывали огромные соломенные шляпы, на тульях которых развевались шифоновые шарфы. Фабио растянулся у ног своих спутниц на мягком песке. Стройный, изящный, он лежал, как мраморная статуя, с отсутствующим взглядом. Самым выразительным на этом снимке была его гордо вскинутая голова. На самом-то деле его взгляд был устремлен в сторону загорелого юноши, игравшего на гитаре на переднем плане.

Почему именно эта фотография была так дорога ему? Он знал десятки, сотни молодых мужчин с загорелыми телами… И все же… Он, все переживший и познавший, всякий раз заново испытывал глубокое чувство, когда брал это фото, чувство, которое он не мог выразить словами. Сердце его сжималось. В тот день их взгляды встретились, и взгляд загорелого молодого человека, как луч солнца, проник в душу Фабио и засверкал подобно солнечному свету, сверкающему сквозь облака в бухте Св.Марка. Фабио заставил себя очнуться. Пора было заняться антикварными делами, а не любоваться незнакомым прекрасным принцем! Он поставил фотографию на столик.

– Марчеллино уже пришел? – спросил он верную экономку Марию.

– Да, синьор. Он ждет вас в салоне Мохамеда, – ответила она.

Она говорила надтреснутым голосом. Фабио делле Фенестрелле с упреком посмотрел на нее. Сколько раз он просил ее бросить курить?! Из-за своей забывчивости она то и дело повсюду оставляла непотушенные сигареты: на кухне, в библиотеке, в салоне Мохамеда – она прожигала пятна на старинных подоконниках и каминных полках, и вообще было чудом, что Мария еще не сожгла весь палаццо.

Однако Фабио дорожил ею и был счастлив, что унаследовал ее от своего предшественника, потому что он был человеком с изысканным вкусом. Кулинарный талант Марии мог соперничать только с искусством лучших поваров города – стоило Фабио подумать о ее цыпленке в лимонном соусе, у него текли слюнки. К тому же она была не болтлива и являла собой воплощенную деликатность. Поэтому она не рассказала ему о страшном конце его предшественника – американца Роберта Баулдера. Да и что бы он предпринял, расскажи она ему эту историю? Аннулировал бы договор о покупке палаццо? Вряд ли.

Фабио был родом из старинной пьемонтской аристократической семьи. Еще в детстве он мечтал жить в Венеции, жемчужине Адриатики. Его увлечение, торговля картинами эпохи Ренессанса, барокко и рококо, сделало эту мечту осуществимой, а когда он занялся делами, связанными с аукционом старых мастеров в Палаццо Лабио в городе-лагуне, ему встретился странный таинственный человек с горящими глазами, предложивший ему купить Палаццо Дарио. К тому времени Фабио давно тосковал по этому дворцу, в своих фантазиях он бывал его владельцем и проходил не раз по его затемненным коридорам… Не раздумывая, Фабио заключил сделку, и уже через несколько недель дополнил убранство piano nobile великолепными работами Тинторетто и уникальной коллекцией старинных пистолетов, о которой говорил весь город. Погруженный в воспоминания о первых счастливых днях в Палаццо Дарио, Фабио оглядел себя. На нем был кипенно-белый льняной костюм, безупречно завязанный галстук, на ногах розовые бархатные туфли гондольеров. Он бесшумно проследовал по сверкающему паркету в салон Мохамеда, где его ждал маленький толстый человек.

– Дорогой Марчеллино, рад видеть тебя. – Фабио обнял его, как легкий летний бриз.

Человечек слегка покраснел.

– Я принес тебе подарок. – Марчеллино, улыбаясь, протянул ему изящную старинную птичью клетку и с нескрываемым восторгом посмотрел на Фабио. – Хотя что его красота в сравнении с тобой, Фабио!

– Марчеллино, – приветливо сказал Фабио, – ты мне очень дорог, ведь у меня мало настоящих друзей, поэтому я не хочу, чтобы нашу дружбу что-либо омрачило.

– Ты хочешь сказать, что мы можем быть только друзьями? – спросил Марчеллино и его нижняя губа задрожала.

Фабио заметил его волнение, и это тронуло его.

– Дружба зачастую бывает глубже и длится дольше, чем любовь, Марчеллино.

Надежды Марчеллино исчезли при этих словах, как тело утопленника, утянутое на дно мельничным колесом. Он сглотнул и постарался улыбнуться.

– Конечно, ты прав.

Он подошел короткими нервными шажками к окну и устремил взгляд на всемирно известный Большой канал, будто ждал от него совета. Шмыгнув носом, он отвернулся от окна.

– Нужно поторопиться, Фабио. Если туда слетятся другие покупатели или, чего доброго, встрепенутся наследники со всего света, нам уже ничего не достанется.

Фабио делле Фенестрелле улыбнулся. Марчеллино вечно суетился. Всякий раз, когда им предстояло оценивать чье-либо наследство, он боялся, что они опоздают. Вдвоем они торопливо сбежали вниз по мраморным ступеням дворцового причала. Элегантная моторная лодка Фабио «Рива» ждала их. Марчеллино удобно устроился на сиденье бирюзового цвета. Фабио горделиво сел за штурвал и повел «Риву» по всемирно известному Большому каналу. Его взгляд скользил по фешенебельным мраморным дворцам. Его белый льняной костюм был ослепителен в солнечных лучах, и те же лучи таинственно играли в воде всемирно известного Большого канала. Фабио делле Фенестрелле счастливо улыбался. Он и не подозревал, что его благоденствию не суждено продлиться долго.

– Фабио, ты знаешь, что сегодня день рождения графини Фоскари? – спросил Марчеллино. – Мне ни в коем случае нельзя забыть отослать ей букет гардений. Больше всего на свете она любит гардении.

– Пройдоха, сколько стеклянных статуэток ты у нее стащил? А сколько гравюр подменил подделками? Пять? Шесть? – ухмыляясь, спросил Фабио делле Фенестрелле и повернул элегантную лодку в тихий обводной канал.

– Ты был и есть неисправимый утешитель графинь, – сказал он и подмигнул Марчеллино.

– А кому еще их утешать? Это все – старушки, которые сидят одни в своих палаццо, заживо похороненные, со своими Карпаччо и Канова, забытые детьми и внуками. В своих дворцах они не слышат больше ничего, кроме шагов своих горничных-филиппинок, – обиженно ответил шарообразный Марчеллино.

Наконец они остановились у роскошного мраморного портика импозантного Палаццо Лоредан. Пока Фабио пришвартовывал лодку, Марчеллино любовался его гибкой фигурой.

Войдя во внутренний двор роскошного Палаццо Лоредан, Фабио замер. Гитарист! Несомненно, это был он. Он был одет в рабочую форму и подметал двор. Руки Фабио задрожали. В ту же минуту ему захотелось подбежать к юноше, обнять его и сказать, что между ними произошло что-то редкое и удивительное. Еще ни один мужчина в мире так не притягивал его. Ему казалось, что он спит и ему снится ангел. У молодого человека был высокий гладкий лоб. Над полуприкрытыми глазами дерзко поднимались ровно очерченные брови. Подбородок хорошей формы завершал лицо с сомкнутыми словно для поцелуя губами. Фабио одарил его таким долгим и тоскливым взглядом, что гитарист с полуприкрытыми глазами смущенно отвел их. Фабио рванулся вперед и всунул ему в руку свою визитную карточку.

– Пожалуйста, позвоните мне! – выдохнул он. Нехотя поднимался он вслед за Марчеллино по изящно украшенной мраморной лестнице. Сосредоточиться он не мог. И только когда наследник семьи Лоредан принялся убеждать его купить ночной столик в стиле ампир, к нему вернулась его жизненная энергия. С первого взгляда он понял, что сможет убедить графа, будто ампирный столик является вопиющей по небрежности исполнения подделкой.

– Дорогой граф Лоредан, гвозди, которыми скреплен этот столик, фабричного производства, – сказал Фабио с интонацией триумфатора, – а такие стали производить только с 1870 года. Раньше гвозди ковали вручную.

Молодой Лоредан стоял пораженный с открытым ртом. Воспользовавшись моментом, Фабио предложил ему полцены за этот изящный старинный тосканский столик.

– К сожалению, венецианские аристократы зачастую сами понятия не имеют о состоянии и ценности своего антиквариата, – сказал Фабио и подошел к Марчеллино, стоявшему скрестив руки на груди.

– Марчеллино, что у тебя там, под пиджаком? Ну-ка показывай, ворюга.

Он вытащил пергаментный свиток из-под пиджака Марчеллино.

– Ах ты, лиса, я так и знал, что ты не удержишься, – сказал Фабио и засмеялся, – не можешь что-нибудь не стащить.

– Ты же сам сказал, что венецианская аристократия понятия не имеет о своем антиквариате, – простонал Марчеллино.

Завершив дело, они отправились в Палаццо Дарио. Сиденья бирюзового цвета нагрелись на солнце, и мотор речной лодки гудел зычно и ровно.

– Ах, Марчеллино, – мечтательно сказал Фабио, – он такой чистенький, такая прелесть. Простой и в то же время немного рафинированный. Я и мечтать не мог о том, что в Палаццо Лоредан найду такой подарок.

Марчеллино испуганно, удивленно и жалобно посмотрел на него. Как Фабио мог быть таким бесчувственным? Марчеллино и сам прекрасно видел, какими влюбленными глазами Фабио смотрел на молодого человека. Фабио такой нетактичный!

– А ножки, – восторженно сказал Фабио, – никогда еще не видел таких прекрасных ножек!

Марчеллино готов был заплакать. Ну почему Фабио так жесток к нему? Что он сделал такого, чтобы его так мучить?

– Но с ним еще работать и работать, – добавил Фабио, указывая на старинный тосканский столик.

Марчеллино с облегчением вздохнул.

Колокол на Кампаниле пробил десять. Фабио медленно выбрался из постели и оделся. Он сунул ноги в бархатные гондольерские туфли, посмотрел на гладкую грудь своего возлюбленного, подошел к окну и глубоко вздохнул. Он увидел черную гондолу, проплывавшую по всемирно известному Большому каналу.

– Венеция – город, чьи опознавательные знаки не встретишь больше ни в одном городе мира, – подумал он и ощутил прилив счастья.

Кто-то помахал ему из стройной гондолы. Быть может, это был последний отчаянный знак судьбы?

Прекрасный гитарист вот уже несколько недель жил у Фабио. Молодого человека звали Рауль Госпик, он был, как выяснилось, безработный югославский матрос. «Это любовь с первого взгляда», – думал Фабио, когда Рауль позвонил ему. В тот же день они встретились. Фабио пригласил его на обед. Он больше ни о чем другом не думал, как только о минуте, когда юноша проснется рядом с ним. Однако Мария, его верная экономка, отнеслась к Раулю с подозрением. Она заметила, как сверкнули его глаза, когда он впервые переступил порог Палаццо Дарио. Она также отметила, с каким вниманием он смотрел на обе картины Тинторетто. С первого мгновения верная душа этого дома и пылкий гитарист объявили молчаливую войну.

– Вы слишком великодушны к этому парню, – шумно прошептала Мария Фабио, когда он перед ужином зашел на кухню, чтобы высказать ей комплименты за цыпленка в лимонном соусе, – слишком великодушны!

– Может быть, – улыбаясь, ответил Фабио, – но тот, кто отдает с целью что-то получить взамен, теряет себя.

Мария замолчала, проводила Фабио в его спальню и поставила на столик дымящийся эспрессо в изящных фарфоровых чашках на серебряном подносе.

– Спасибо, Мария, – сказал Рауль Госпик своим бархатным голосом, который звучал нежно, как напев гондольера.

Но, подавая ему серебряную сахарницу, она увидела, какими ледяными глазами он смотрел на нее, словно компенсировал этим лживость своих слов.

– Не ваш уровень, – предупредила Мария Фабио, оставшись с ним как-то наедине.

– Что ты такое говоришь, Мария! Да, Рауль простой парень, но может лучше многих специалистов по живописи отличить работу Тьеполо.

Фабио был в восторге от Рауля и отметал все предупреждения и Марии и Марчеллино, который пытался раскрыть ему глаза еще настоятельнее Марии. Что-то было в Рауле, что тронуло самую чувствительную и скрытую точку существа Фабио. Из нее разливалось тепло, пробуждавшее в нем жизнь, как весеннее венецианское солнце. Любовь к Раулю свела его с ума.

Однажды вечером, уставший от долгих, мучительных переговоров о старинной венецианской люстре, которую хотела продать графиня Фоскари, Фабио делле Фенестрелле вернулся домой в Палаццо Дарио. Мария ждала его у тяжелых дубовых входных дверей.

– Марчеллино ждет вас в салоне Мохамеда, – сказала она.

Фабио удивился. Марчеллино уже давно не заходил к нему. Он был обижен, страдал от того, что Фабио был погружен в свою новую любовь. Он не бывал в Палаццо Дарио с тех пор, как там поселился Рауль Госпик. Фабио взбежал по мраморным ступеням. Салон Мохамеда сиял в свете старинных канделябров золотым светом. Там никого не было.

– Марчеллино? – позвал Фабио и прошел несколько шагов по коридору, стены которого были обиты желтым атласом и блестели.

Никто не ответил. Странно. Он прошел в библиотеку. Снизу, снаружи, со всемирно известного Большого канала долетал щемящий сердце напев гондольера. Фабио прислушался – звучала «funiculi-funicula». Ни Марчеллино, ни Рауля нигде не было. Может, Мария ошиблась? Фабио решил сначала принять душ и пошел в свою любимую роскошную ванную, отделанную розовым веронским мрамором. На пороге он замер. Рауль и Марчеллино стояли обнявшись у розовых мраморных колонн. Рауль обнажил свою гладкую грудь, лицо Марчеллино выражало крайний восторг. Они мгновенно отпрянули друг от друга, словно над ними грянул гром.

– Рауль? Марчеллино? Что вы здесь делаете?

Фабио схватился за сердце, которое внезапно заледенело, как венецианская лагуна зимой. На его глазах выступили слезы, прозрачные и сверкающие, как кристаллы льда.

– Ничего, – ответили они в один голос.

– Я только хотел дать понюхать Марчеллино твой любимый парфюм, – смущенно сказал Рауль.

– Да, я никак не мог вспомнить его название, – краснея, вторил ему Марчеллино.

В этот миг холодное проклятие коснулось Фабио. Он не знал, как ему отнестись к этой сцене, и не подозревал, какой мрачный поворот уготовила ему судьба всего через несколько недель.

Около семи часов вечера он вернулся домой после лодочной прогулки с друзьями по всемирно известной лагуне. Но ни элегантная лодка, ни жаркий летний день, ни веселые улыбки друзей не могли развеселить Фабио с тех пор, как собственная гордость заставила его выгнать Рауля из Палаццо Дарио. Какое предательство! Его сердце разрывалось. Он запретил Раулю даже попадаться ему на глаза. Решение он принял без колебаний. Но горе, печаль и боль, которые обрушились на него при этом, были такой неизмеримой глубины и жгучей горечи, что избавиться от них он не мог. Мария, как всегда ожидавшая его в дверях, знала это. Тем тяжелее было ей сообщить ему: «Рауль Госпик целый день спрашивал вас».

– Да? – удивился Фабио, и Марии показалось, что его голос прозвучал особенно отчаянно и тоскливо.

– Он хотел зайти позже.

– Ага, – дрожащим голосом произнес Фабио и отвернулся.

Он пошел в библиотеку, собираясь полистать старинные рукописи из своей коллекции.

У дверей тоненько зазвонил колокольчик. Мария заторопилась вниз по мраморным ступеням. Открыв массивную дубовую дверь, она столкнулась взглядом с острыми глазами Рауля Госпика. Он, не поздоровавшись, прошел мимо нее и молнией понесся по начищенному паркету в библиотеку. С громким скрипом закрылась за ним тяжелая старинная дверь. Мария поспешила за ним. Она прильнула ухом к двери, ее сердце колотилось. Сначала было тихо, затем она услышала голос Фабио, тихий и срывающийся, как никогда раньше: «Ты слишком вообразил о себе, Рауль, если решил, что был для меня чем-то большим, чем милым развлечением!» Затем слышалось то бормотание, то отчаянные вопли, вновь тишина… и дверь распахнулась. Рауль пробежал мимо с перекошенным лицом. Мария бросилась вслед за ним, но, потеряв его на Кампо Барбаро, пошла уже медленно и повернула к себе домой. Она побоялась встретиться с взбешенным Фабио делле Фенестрелле.

Когда утром следующего дня Мария пришла во дворец, там было тихо. Она испугалась. Повязав фартук, она прошла через библиотеку в спальню. Там она нашла Фабио. Его роскошная широкая кровать была, как обычно, гладко застелена, только один угол парчового покрывала был окровавлен.

Красавец Фабио жестоко поплатился за свою любовь. Он лежал в огромной кровавой луже, на его элегантных белых брюках была кровь, галстук тоже был в пятнах крови, рубашка, свежевыглаженная вчера, выбилась из-под брюк. Судьба не дала ему шанс достойно выглядеть, уходя из жизни, а для него всегда так много значил внешний вид!

– Рауль Госпик! Мерзкий гаденыш! – закричала Мария.

Сраженная горем и гневом, она беззвучно рыдала.

Полиция установила, что убийца ничего не украл – ни ценных картин, ни статуэток – ничего.

Рауль Госпик никогда больше не появлялся в городе на воде.

Марчеллино долго горевал по своему дорогому Фабио. Когда наследник Фабио, его элегантный кузен по имени Мариуччо Делинье, предложил ему взять Тинторетто из коллекции Фабио, он отказался.

– Нет, Мариуччо. Этого я не вынесу, – с грустью сказал он и потер глаза. – Мне будет казаться, что я ограбил его, мертвого.

Мариуччо Делинье провел всего несколько счастливых ночей в Палаццо Дарио. Его тоже не стало. Он утонул в луже. Он торопился из города на воде в Турин, на туманной дороге его машина перевернулась, и он вылетел из нее. Ранен он был легко, но, по несчастью, упал лицом в лужу и захлебнулся.

Так безжалостное проклятие Палаццо Дарио смахнуло с лица земли сразу двух необычных людей утонченного склада».