"Палаццо Дарио" - читать интересную книгу автора (Рески Петра)

11

Однажды после долгого дня, проведенного за чтением, Ванда переправлялась через всемирно известный Большой канал к Академии. Еще из вапоретто она заметила, что у причала Палаццо Дарио стояла лодка. Прищурившись, она поняла, что это катер «скорой помощи», и заторопилась домой, но, как обычно, переулки на Сан Вио загородили туристы. Перед Вандой шла парочка. Чтобы не потеряться в венецианской толпе, эти двое фланировали по городу, обняв друг друга за талию. «Permesso-mi-scusi-pardon-excuse me49», – прокричала им в затылок Ванда, проскальзывая мимо сросшихся тел. Она жила в Венеции всего два месяца, но уже научилась по-здешнему извиняться и лавировать. Она освоила технику предугадывания движений типичного туриста взглядом, как будто была опытным биллиарлистом, – вот сейчас он направится таранить японское семейство, отскочит в сторону от группы, заслонившей зонтами вид, протопчет себе дорогу влево до тележки с овощами, отшатнется вправо, потому что хозяин тележки закричит: «Attenzione, берегись!», его волной откатит к витрине магазина масок, дверь которого вырвет его из клокочущей массы и проглотит.

Собственные наблюдения Ванды и замечания директора Морозини подтверждали истину, что венецианские переулки сами по себе «широки» настолько, что один турист среднего телосложения с нехитрым скарбом за плечами может загородить любой из них и за его спиной тотчас соберется приличная толпа. Ванда старалась также обходить двери магазинов, потому что оттуда ежеминутно вываливались, как мешки со склада, туристы, угрожая сбить с ног.

Добравшись наконец до ворот Палаццо Дарио, она наткнулась на двух любопытных венецианок с хозяйственными сумками. Они смотрели на катер «скорой помощи» и теперь ждали развития сюжета, а потому проводили Ванду выжидательными взглядами.

Она побежала дальше, к портику. Радомир, Мария и Микель сгрудились над лежащим на причале человеком. Нарумяненный Радомир побледнел, отчего румяна вспыхнули еще сильнее, Микель стал земляного цвета, а Мария курила. Человек лежал в луже и был похож на выловленный из воды мешок для мусора. Из-под его черного комбинезона тонкими струйками сочилась вода. Его эспаньолка прилипла к подбородку, как мокрый помазок, цвет лица сливался с цветом мраморной площадки, на которой он лежал.

– Что с ним случилось? – спросила Ванда.

– Упал с крыши, – пробормотал Радомир.

– Что он там забыл? – удивилась Ванда.

Радомир отмахнулся от нее, как от мухи, и отступил назад, пропуская санитаров с носилками. Они осторожно погрузили на них мокрое тело, издававшее короткие покашливающие хрипы. Ванда поняла, что он еще жив. Мигая синим маячком и покачиваясь от волны, поднятой тяжелой встречной гондолой, катер «скорой помощи» отчалил в сторону Гражданского госпиталя.

– Пьяный в доску, по-моему, – вздохнула Мария и выпустила дым через нос.

– Да нет, совершенно нормальный, – прошептал Микель, все еще оставаясь зеленым.

– Не слишком уж и нормальный. У него в кармане комбинезона лежал «Идиот» Достоевского, – заметил Радомир.

– Странно для телевизионного мастера, – согласился Микель.

– Я ему при его бородке посоветовал бы Кастанеду, – вслух решил Радомир.

– Откуда ты знаешь Кастанеду? – спросила Ванда.

В связи с этим происшествием она узнала, что Радомир купил параболическую антенну, которую и собирался установить на крыше палаццо.

– Мне надоело смотреть на итальянских ведущих – утки всклокоченные. Я купил в электронном магазине у моста Риальто параболическую антенну, лучшую из их ассортимента, сто семьдесят две программы от CNN до Discovery Channel. Продавец меня предупредил, что в Венеции закон о защите памятников архитектуры запрещает ставить эти тарелки на крышах. Но если договориться с его мастером, тот установит так, что ее не увидишь. Кроме того, мне показалось, что он назвал за это очень скромную цену. Я и согласился, потому что работа мастера уже входила в нее, а не надо было, – продолжал Радомир. – Микель так шикарно починил свет в ванной, что уж с антенной бы справился на ура.

Микель польщенно кивнул.

– Микель довел его до карниза, где на крышу ведет приставная лестница. Мария его вообще не видела.

– Мне и не надо было его видеть, от него так разило, что я у себя на кухне сразу учуяла, – раздраженно сказала Мария, – я готовила ризотто.

– А я, как обычно, работал на третьем этаже над «Носорогом» Пьетро Лонги, потом занялся настройкой программ и по рации этого мастера говорил, что да как. Я сказал, что «Евроспорт» идет с помехами и чтобы он повернул тарелку. Все принималось уже, кроме «Евроспорта». Я сказал «еще», и тут раздался крик. Он завопил так, будто призрак с косой увидел.

– Как чайка, которой скрутили голову, – добавила Мария.

– Он скатился с кровли и прямо мимо моих окон слетел в канал. Я открыл окно в салоне, чтобы выветрился запах скипидара. Просто чудо, что он не рухнул на столб причала, – сказал Радомир.

– Он бы его проколол, как шампур жаркое, – добавила Мария.

Но, слава Богу, вместо этого ужаса телевизионщик получил только сотрясение мозга и перелом ноги, упав в неглубокую воду у причальной сваи. Такое заключеняе дал врач при первом осмотре.

– Во всяком случае, антенна установлена и принимает отлично, – довольно резюмировал Радомир.

Через два дня он получил два письма. В одном из них сообщалось, что Управление по делам древностей и искусств обвиняет его в правонарушении (совершенном вопреки закону 1089 «О запрете на вмешательство в облик и состояние зданий, находящихся под защитой государства как памятников архитектуры» и статье 733 «Нанесение ущерба археологическим ценностям»).

Радомир был возмущен. Он столько раз обедал со старым управляющим по делам древностей и искусств, а стоило появиться новому управляющему, как ему тут же навесили обвинение.

– Что это значит – «археологическая ценность»? – бурчал он. – Палаццо Дарио не какая-нибудь этрусская ваза! Я настаиваю на моем праве на свободу информации. Или я должен и дальше терпеть итальянское телевидение?

Он вызвал своего адвоката, чтобы тот разъяснил ему происходящее. Кроме того, Ванда должна была пообедать с новым управляющим в отеле «Монако».

Второе письмо было от адвоката телевизионного мастера. Он обвинял Радомира в причинении его клиенту опасных физических травм.

– Дальше некуда, – вскипел Радомир. – В конце концов, это не моя вина, если человек с утра так напивается!

Ванда стала забывать о телевизионном мастере, но однажды Микель напомнил ей о нем. Он робко топтался на пороге ее комнаты, который никогда еще не переступал, смущенно крутя пуговицу своей опереточной ливреи.

– Надо наконец что-то предпринять.

– Предпринять? – спросила Ванда. – Зачем?

– Против этого проклятия. Я больше не выдержу пересудов и болтовни. Меня уже допросил весь Сан Вио после случая с телевизионщиком. Больше ни один рабочий не придет в Палаццо Дарио. Сначала был столяр, потом штукатур, теперь этот антенщик.

– А что случилось с теми двумя?

– Столяр отпилил себе большой палец, когда занимался гардеробной синьора Радомира. Ему пытались пришить палец в Гражданском госпитале, но было уже поздно.

– Может, он был просто не очень умелым?

– Синьорина Ванда, – серьезно прервал ее Микель, – стоит мне прийти в мясную лавку на Кампиелло Барбаро, хозяин растопыривает указательный палец и мизинец у меня за спиной. Когда я прихожу за газетами в киоск у Академии купить синьору Радомиру «Gazzettino» и «International Herald Tribune», продавец всегда держится за металл, прежде чем отдать мне газеты. Вы понимаете, о чем я, синьорина Ванда, я вижу. Если бы что-нибудь подобное произошло в моей семье, я бы призвал на помощь все светлые силы. Видите ли, синьорина, я ведь тоже не застрахован и у меня есть близкие. В Падуе у меня есть кузен. Он сейчас работает в пожарной охране.

– Но до сих пор ничего не случилось.

– А со штукатуром?

– Что?

– Синьор Радомир пригласил его отреставрировать салон и лестницу.

– И он упал со стремянки? – нетерпеливо торопила Ванда.

– Нет, – ответил Микель, – с ним случился инфаркт.

– Инфаркт – это народная болезнь, – сказала Ванда.

– Но не у двадцативосьмилетнего парня!

– Рабочие обычно много пьют. Может, он еще и курил?

– Да, может быть. Но здесь еще дело в земле.

– В земле? Земле, то есть в мире, где мы живем?

– Земле в саду, – пояснил Микель. – Сначала глицинии. Они все бледнели и будто устроили голодовку, их подкармливали, а вся листва облетела. В середине-то лета! Потом гортензии. Они рядом росли. Как сговорились. Потом пошла борьба за жизнь пальмы. Она сперва пожелтела, потом начала сохнуть изнутри, пока не уронила крону и сломалась. С олеандром произошло то же самое, да так быстро, словно он покончил с собой. Гибискус весь покрылся тлей. Потом погибли герани на терассе. Я сам их сажал. В садовую землю. И я видел, отчего они погибли. Их корни будто сварились.

– Сварились?

– Да, сварились, будто их полили кипятком.

Голос Микеля дрожал. Он с трудом продолжил:

– Когда я рассказал об этом синьору Радомиру, он тут же позвонил садовнику и расспросил его. Тот сказал, что дело может быть в удобрениях, сад могли перекормить. Мы перестали подкармливать растения. Весь сад стал осыпаться. В середине июня, когда обычно все цветет. Ни листочка не осталось, пара сухих веток как-то держалась. Всего за неделю все погибло.

– И что вы сделали?

Микель еще энергичнее крутил пуговицу на ливрее.

– После того как ни одного паразита и следов передозировки удобрений не обнаружили, синьору Радомиру посоветовали вывезти всю землю из сада. И землю заменили.

– Сейчас сад прекрасно себя чувствует, – сказала Ванда. – Видимо, это было правильное решение.

– Землю заменили четыре месяца назад. Теперь ее нужно обновлять каждый год.

Пуговица оторвалась. У Микеля был такой несчастный вид, что Ванде захотелось его утешить.

– Я не знаю, Микель. Это все простые обыкновенные вещи, пара неловких рабочих, штукатур с нездоровым образом жизни, плохая садовая земля – е allora50?

– Да, – кивнул Микель.

Он печально посмотрел на открученную пуговицу.

– А как же канарейки, наводнение и Калиостро?

Ванда вспомнила Калиостро, мопса Радомира. В ее последний приезд в Венецию она, Радомир и Калиостро гуляли по набережной Цаттере51, и венецианцы не могли налюбоваться будто фарфоровой забавной фигуркой мопса, который семенил на поводке. Ванде он напоминал мясной рулет. Она, правда, и не заметила его отсутствия.

– Калиостро?

– Он задохнулся. Я сам его нашел. Он уже окоченел в своей корзинке.

– Астма! – воскликнула Ванда. – Конечно, у него была астма! Мопсы такие неженки, это известно. Тепличные собаки. И все страдают одышкой.

– Синьор Радомир очень переживал. Он ничего не хотел слышать. Он отправил Калиостро в Ветеринарный институт в Милане на вскрытие. Результаты показали, что Калиостро подавился куриной косточкой, которую ему тайком подсунула Мария. Радомир сам поехал в Милан забрать тело Калиостро. Урна с его прахом стоит в розовом салоне. Такая красивая китайская ваза. «Она должна всегда стоять на видном месте», – сказал синьор Радомир. За кремацию он заплатил 800 000 лир. Мне кажется, это слишком. В конце концов, где гарантия, что там не прах хомяка, волнистого попугайчика или таксы. И еще история с канарейками. Я их купил себе, чтобы в моей комнате повеселее было. В той лавке, синьорина Ванда, вы знаете, конечно, зоомагазин на Калле делла Мандорла. Там каждая птичка так потрясающе пела. Но стоило мне с ними переступить порог Палаццо Дарио, они замолчали. Больше и не пискнули ни разу. А однажды утром я нашел их всех лежащими на полу клетки. Ни одной из моих канареек и месяца не исполнилось!

– Сквозняк, – сказала Ванда. – Канарейки очень чувствительны к сквозняку.

– А наводнение? – воскликнул Микель, и его голос задрожал от нетерпения. – Что вы скажете о наводнении?

– Какое отношение к наводнению имеет проклятие Палаццо Дарио? – не унималась Ванда. – Вся Венеция страдает от него.

– Но не во время отлива же?! Палаццо Дарио – единственный дворец, в котором вода стоит и во время отлива во всемирно известном Большом канале. И это началось почти сразу после нашего приезда: вода неожиданно поднялась по канализационному отверстию – черная, вонючая, залила весь первый этаж. Мы думали, что это настоящее наводнение, и не понимали, почему сирена не включилась. А потом выглянули из окна и оказалось, что во всемирно известном Большом канале вода ушла с отливом. Ушла настолько, что даже лодка не подошла бы к причалу.

– Может быть, что-то не в порядке со стоком? Так часто бывает, – сказала Ванда.

Микель даже повысил голос.

– Да у нас был сам начальник отдела мэрии по наводнениям, magistratto delle acque. И ничего не смог сказать! – закричал он. – А только подумаю о кровавом пятне, кажется, вообще схожу с ума!

– Кровавое пятно? – переспросила Ванда.

– Однажды на мраморной лестнице проявилось кровавое пятно. С тех пор и синьор Радомир боится. Сам не признается, но я-то знаю.

– С чего вы взяли, что это кровавое пятно? – спросила Ванда.

– Потому что оно не исчезает. Мария уже все перепробовала, все порошки, все чистящие средства, растворители и даже чистый спирт. Но это проклятое пятно ничем не возьмешь!

– Ну, может, не стоило чистить мрамор растворителем. Неудивительно, что пятно не уходит, – добавила Ванда.

– Синьорина Ванда, – с пафосом произнес Микель, – я всегда чрезвычайно терпеливо относился к синьору Радомиру, я его очень люблю, но теперь я твердо решил, что больше здесь не останусь, если ничего не будет предпринято. У меня приглашения от других домов, графиня Мария Пиа Ферри ищет лакея, семейство Кертис из Палаццо Барбаро тоже. Я знаю, что на человека с моей квалификацией в Венеции всегда есть спрос. Мне бы очень не хотелось оставлять синьора Радомира одного, но вы должны меня понять.

Ванда подумала о предупреждениях ее суеверного отца. Он бы произнес: «Ci vuole una vergine!» – а девственница должна была бы разбить бутылку с растительным маслом, а потом… Девственницы, малая нужда, масляные пятна. Почему бы нет?

– Я поговорю с Радомиром.

Через два дня Ванда прогуливалась с Радомиром по набережной Цаттере. Ей хотелось поговорить о Палаццо Дарио. Весеннее солнце припекало. Неожиданно Радомир встрепенулся и предложил ей съесть мороженое на террасе кафе «Да Нино», чего, надо сказать, всегда избегал, потому что не любил проводить время среди венецианцев. Кисть его правой руки покоилась на серебряном набалдашнике прогулочной трости, и он с удовольствием этим любовался.

– Так лежать могут только никогда не работавшие руки, – произнес он довольный собой.

Глубоко вздохнув, он улыбнулся официанту с гладким лицом и телячьими глазами. Радомир был увлечен.

– Он похож на Джорджоне, портрет Террис. Американцы обокрали венецианцев. Джорджоне в Сан-Диего!

– Ассирийцы уже в седьмом веке знали заклинания против ведьм, – сказала Ванда.

Радомир смотрел на официанта.

– Вы знаете, что у вас глаза Джорджоне?

– Суеверие – очень человеческое проявление, – сказала Ванда.

– Такая схожесть! – вздохнул Радомир.

– В древности даже христианскую веру кто-то считал суеверием.

– Вы давно работаете официантом? – поинтересовался Радомир.

Ванда продолжала говорить о народных повериях и суеверии с психологической и психопатологической точек зрения. Радомир перебил ее.

– Ванда, пожалуйста, не будь смешной. Я знаю, что Микель разговаривал с тобой. Это похоже на гротеск – рассказывать мне о суевериях неаполитанки и чокнутого африканца.

Он с раздражением оттолкнул от себя креманку с недоеденным мороженым с нугой и уставился на соседний стол, где картинно собиралась венецианская семья. Сначала за стол села пара взрослых, затем прибежали дети и принялись двигать вазочки по столу, за ними, как по незримому сигналу, появились бабушка с дедушкой, а с ними несколько знакомых. Вскоре Ванда и Радомир остались единственными посетителями, сидящими вдвоем. За другими столами также роились многолюдные венецианские семьи. Какой-то малыш притопал к Радомиру и вытер свои липкие пальчики о его брюки.

– Ты с ума сошел! – возмутился Радомир.

– Любовь моя, ты что делаешь? – воскликнула мама малыша и схватила его на руки.

– Я уже говорил тебе, Ванда, что мне наскучила венецианская чушь о Палаццо Дарио. Может, мне африканского целителя, этакого марабу, затащить в дом? Хватит уже и того, что Микель в мое отсутствие развлекается с черными продавцами сумок. Вы думаете, что я ничего не знаю. Мария мне намекнула, как они сидят на кухне с «Lois Vuitton» и гашишем. Это общество не для Микеля. У меня есть все основания не чувствовать себя в безопасности в собственном доме, сказал я Марии. Но вовсе не из-за проклятия. А из-за черных. Они-то на все способны. Сначала сожрут все, что есть в моем холодильнике, а там как-нибудь и меня самого.

– Это если мы ничего не предпримем, считает Микель.

– Ах! – отмахнулся Радомир.

Он довольно долго молчал, задумчиво помешивая свой эспрессо. Его глаза увлажнились и заблестели.

Мысль о том, что последний любимый вот-вот уйдет из его жизни, отняла у него дар речи.

– Того и гляди, мой отец не выдержит и сам заявится сюда со своим неаполитанским изгнанием злых духов. Он не в силах перенести, что меня здесь на каждом шагу подстерегает опасность. Морозили на всякий случай предложил мне снять у него комнату. Это ты можешь понять?

Радомир побледнел. Ванда решила, что он представил себе ее отца, появившегося во дворце с армией экзорцистов.

– М-да, – произнес Радомир.

– Послушай, взгляни на это трезво. Ведь если из окон дует, ты звонишь в службу сервиса, чтобы их заделали. А в чем разница? Ты ведь ничего не теряешь.

– Нет, теряю, – простонал Радомир. – Мое доброе имя, мою репутацию! Делайте что хотите, но я не желаю ничего об этом знать.

Ванда уступила. Пока.