"Богатые мужчины, одинокие женщины" - читать интересную книгу автора (Мессмен Петти, Бек Памела)

ГЛАВА 5

Дом Дастина Брента выглядел как монумент, олицетворяющий цель Пейдж.

Это было большое строение в средиземноморском стиле, стоявшее на пригорке, с грандиозной, на голливудский манер, круговой подъездной дорожкой, обсаженной рядом пальм, в центре которой был устроен сильно заросший забранный в камень рыбоводный пруд.

Когда тяжелые железные ворота распахнулись, Пейдж удовлетворенно откинулась в блестящем на солнце черном «астон-мартине», который забрал ее из аэропорта. Ей не верилось, что она действительно здесь, что фантазия превратилась в реальность, что эта изумительная величественная роскошь будет ее новым домом.

На протяжении всего пути она пыталась представить свою будущую «резиденцию», создавая яркие картины. И когда Эвонна, секретарша Дастина, сообщила, что они почти приехали, Пейдж попыталась угадать дом. Но именно этот дом она не посмела бы выбрать – он был слишком безупречен.

В большом круглом зеркале, установленном на обочине для обзора дороги, она увидела себя в сияющей спортивной машине, въезжающей в шикарные ворота, и подумала с легким волнением, что пока все замечательно. Досадно было лишь то, что ее не встречает Дастин. По дороге Эвонна рассказала Пейдж, как они с Дастином пересекли Соединенные Штаты, и затем она полетела на запад, а он – на восток. По пути ему необходимо уладить неожиданно возникшее дело в Нью-Йорке.

Одинокий, при деньгах – и скоро уедет из страны. Очень жаль!

– У меня как раз достаточно времени, чтобы провести короткую экскурсию, – торопливо извинилась Эвонна, когда они вошли в дом.

Ее светло-шафрановые юбка и блузка плавно колыхались в такт шагам. С огромной пряжкой на натуральной раковины моллюска на поясе и с элегантными серебряными украшениями с топазами, хорошенькая рыжая секретарша Дастина как бы сливалась с мягкой калифорнийской отделкой дома, в интерьере которого было гораздо больше вкуса, чем Пейдж ожидала увидеть, учитывая, что его обитатель – холостяк.

Дом, казалось, сошел со страниц архитектурного дайджеста. Впрочем, так оно и оказалось.

Серо-зеленые плитки выстилали пол огромного холла, стены которого были выкрашены в землистый чувственный цвет, напоминающий о южной Испании. Из огромных незанавешенных окон открывался вид на живописный ландшафт. Обстановка, казалось, была пропорционально увеличена, чтобы приспособиться к масштабам комнаты – основательная, но не подавляющая. Здесь были плетеные стулья с пухлыми белыми льняными подушками, шезлонги из пальмы и тростника, два могучих кресла с кручеными ручками, обитыми тканью мягких желто-белых тонов. Пейдж заметила коллекцию редких индийских корзин, расположенную вдоль одной из стен. А с другой стороны комнаты – пальму, с листьями в форме рыбьего хвоста, парящую высоко у расходящегося лучами величественного потолка, выгнутого так, как будто в него ударил штормовой ветер.

Экономка, говорящая по-испански и представленная Марией, поднялась наверх с теми повседневными вещами, которые Пейдж упаковала в две новые холщовые спортивные сумки.

– Размышляете, сможете ли вы привыкнуть ко всему этому? – шутливо спросила Эвонна, ловко огибая мраморную скульптуру, в которую Пейдж чуть не врезалась.

На крошечной табличке под этой чисто мексиканской работой значилось «Зунига».

«Еще бы чуть-чуть – и конец Зуниге», – подумала Пейдж с нервным смешком.

Следуя за своим элегантным экскурсоводом, она пыталась охватить все единым взглядом.

– Остановите меня, если у вас появятся вопросы.

– М-м-м. Спасибо, – сказала Пейдж, несколько переполненная впечатлениями, когда они прошли через гостиную в не менее впечатляющую берлогу, где целая стена была отдана фотографиям.

Это был интересный экскурс в жизнь Дастина, дающий представление о практически незнакомом хозяине дома. На фотографиях он был со своими друзьями, знаменитостями, политиками. Здесь же – множество снимков, привезенных из путешествий. Дастин, катающийся на лыжах в Гстааде; Дастин в обнимку с экзотической девушкой на берегу пустынной бухты; Дастин в Японии с целой армией улыбающихся японских ребятишек.

– Что вы будете делать теперь, когда Дастин продал свою компанию и сам надолго уехал из страны? Вы собираетесь продолжать работать на него? – поинтересовалась Пейдж у Эвонны.

– Как вы, возможно, уже заметили, Дастин – необычайно милый парень и исключительно щедрый…

Эвонна улыбнулась, влюбленно глядя на фотографию своего босса, на которой он, казалось, улыбался ей в ответ.

– Видите ли, хотя он продал свою компанию, у него все еще много деловых интересов. Я буду следить за ними. Кроме того, остается корреспонденция. Но, в основном, он сказал, что уходит в отпуск, так что у меня тоже каникулы. Когда он возвратится, мы оба вернемся к работе.

– Он когда-нибудь был женат? – спросила Пейдж, заметив, как много красивых женщин представлены в галерее фотовоспоминаний.

При ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что только одна из них повторялась.

– Да, ее звали Яна. – Взгляд Эвонны, казалось, был прикован к хорошенькой брюнетке.

Пейдж как раз начала размышлять о том, что довольно странно держать на этой стене такое количество фотографий своей бывшей жены, когда Эвонна начала объяснять, что его жена разбилась во время учебного полета пять лет назад. В самолете была какая-то неисправность, и он упал в горах Санта Моники.

– Дастин даже не знал, что она берет уроки пилотажа, – сказала Эвонна, хмуря брови. – Она хотела сделать ему сюрприз, потому что он увлекался самолетами и любил летать. Представляете?

Пейдж перевела взгляд на следующую фотографию Дастина, посмотрев на нее другими глазами. Ей уже было не так весело.

– Как долго они были женаты?

– Всего несколько лет. Она была действительно необыкновенной. Очень похожа на Дженнифер О'Нейл.

– У них были дети?

– Нет.

– Странно, почему он не женился снова?

– Яна была просто неподражаема, – тихо сказала Эвонна.

Они обе посмотрели на свадебную фотографию, которая висела с краю. Беззаботная радость на лицах новобрачных вызвала у Пейдж легкий озноб.

Затем, меняя тему, Эвонна показала длинным наманикюренным пальцем на бар, где в серебряном ведерке со льдом торчала бутылка шампанского. Рядом стояли три фужера.

– Дастин оставил это для вас и ваших подруг, хотя, как я теперь понимаю, вас будет только двое. Он сказал, что так как не сможет быть здесь, чтобы лично выпить за здоровье каждой из вас, то сделает это мысленно.

«Он во всем хочет быть оригинальным», – подумала Пейдж, замечая дорогую марку шампанского «Кристалл».

Дать Эвонне шесть месяцев полуканикул, предоставить свой дом и машины в распоряжение почти незнакомых женщин… Щедрость – это еще мягко сказано. Из того, что она слышала от Кит, ей было известно, что он субсидировал других альпинистов в восхождении. Пейдж ужасно хотелось спросить Эвонну, был ли он таким щедрым до того, как продал свой бизнес за пятьдесят миллионов долларов. Что-то подсказывало ей, что ответ был бы утвердительным.

Под впечатлением от всего увиденного, Пейдж прошла вслед за Эвонной на кухню, где необыкновенный вкус Дастина Брента был также очевиден. Все вылизано, автоматизировано и выглядело рационально: черные гранитные крышки столов, белоснежные шкафчики, отделанные нержавеющей сталью, электрические печи и холодильники.

Одна часть была полностью посвящена индийской кухне, и пока Пейдж, заинтригованная, с любопытством осматривалась, Эвонна рассказывала, что после того как Дастин побывал в Индии, он полностью разочаровался в американском способе приготовления блюд и привез повара из Нью-Дели, чтобы тот лично проинструктировал его. Эвонна, крутившая в руках свою сережку – топаз, оправленный в серебро, показала в сторону стены, заставленной кулинарными книгами, и объяснила, что половина этих книг были переводами ценных индийских изданий.

«Что за жизнь», – подумала Пейдж.

– Дастин такой увлекающийся. Он безумно влюбился в Пикассо, но так как ему не хватало наличных денег, а без Пикассо он жить не мог, то продал один из домов, – поведала Эвонна, усмехнувшись, пока они поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж. – Он любит часы, – добавила она, продолжая доказывать неподражаемость своего патрона. – У него 102 различного вида часов, некоторые из них настоящая редкость. И он любит свитера, у него буквально фунты свитеров из кашмирской шерсти…

Они вошли в спальню Дастина, которая была, возможно, самой сексуальной спальней из всех, какие видела Пейдж. Она была большой, обтянутой плюшем, совершенно мужской и вмещала в себя личный кабинет, красиво обставленный гимнастический зал, парную, джакузи, два огромных стенных шкафа и, как с удивленным смешком обнаружила Пейдж, там была даже кровать. Что-то чувственно приятное содержалось в этой явной экстравагантности, в фунтах свитеров из кашмирской шерсти, сложенных опрятно один на другой, всех вообразимых цветов, и в бесконечных рядах обуви – от лакированных штиблет и ботинок из змеиной кожи до спортивных тапочек.

Пейдж предвидела, что она одолжит парочку этих божественных свитеров, подвяжет их и подложит плечики, добавит яркую спортивную куртку большого размера и закатает рукава.

Но после короткой экскурсии по спальне Даетина Эвонна сказала, что это единственная часть дома, куда вход запрещен. Наверху находились еще четыре спальни, все также изысканно обставленные, с ванными комнатами, которые были больше квартиры Пейдж.

«Бывшей квартиры», – напомнила себе Пейдж с удовлетворенной улыбкой, все еще не теряя надежды одолжить свитер.

Позже, стоя под обильными горячими струями воды, намыливая волосы роскошным шампунем с ароматом свежих кислых калифорнийских лимонов и при этом не стукаясь локтями о стены, Пейдж решила, что влюбилась.

Она влюбилась в свою новую жизнь, в этот дом, в Беверли Хиллз. Она влюбилась в неограниченные возможности, которые, казалось, ожидали ее здесь: мужчины, деньги и солнце. Чем больше она об этом думала, тем больше ей нравилось. Что-то глубоко внутри заставляло ее чувствовать, что она все это получит. И первый раз в своей жизни она почувствовала себя уверенно. Уверенно и оптимистично.

Пейдж вышла из душа и завернулась в махровое персиковое полотенце. Протерев окошко в запотевшем зеркале, она рассматривала в нем себя и думала о Тори, и о том, как идеально ей подошли бы именно эти апартаменты для гостей, которые следовало бы назвать «Апартаменты Джорджийского Персика». Стены ванной комнаты оклеены обоями в серебристо-персиковых тонах, а стены спальни отделаны мягкой персиковой замшей. Даже постельные принадлежности украшены роскошными брызгами персиковых пальмовых ветвей, вышитых шелком. Когда Пейдж вошла в просторную чудесно персиковую комнату, наслаждаясь ее роскошью, она услышала звонок в дверь.

«Наконец-то, Сьюзен», – подумала она, роняя на пол полотенце и хватая халат.

Пейдж едва успела его накинуть, когда подбежала к лестничной площадке и увидела, как Мария открывает дверь.

С растрепанным и неопрятным видом после долгого пути из Стоктона в дом неуверенно вошла Сьюзен, одетая в джинсы, подростковую футболку и теннисные туфли, с благоговением в глазах. Пейдж наблюдала, как она с застенчивой улыбкой передала экономке всего лишь два скромных чемоданчика, и та приняла их с нескрываемым любопытством.

– Ты, должно быть, шла пешком! – закричала Пейдж сверху, приветствуя подругу озорной улыбкой.

Это немного напоминало прибытие первой соседки по комнате в студенческое общежитие.

Направляясь через вестибюль отеля «Рид Карлтон» на завтрак с матерью, Тори уловила в зеркале свое отражение. Ее порадовало то, что она выглядит так же хорошо, как и чувствует себя. Высокая, красивая и уверенная в себе. На ней был бледно-розовый костюм из кожи, шелковая безрукавка цвета слоновой кости и короткое серебряное ожерелье. Рукава на ее большом жакете с подкладными плечами были подвернуты почти до локтей. Кожаные брюки в обтяжку тихо поскрипывали при ходьбе в ритме звучавшей у нее в голове веселой мелодии из «Утром я выхожу замуж». Конечно, на самом деле, этим утром она не выходила замуж, но скоро выйдет. Скоро! Господи, до сих пор трудно поверить..

Обеденный зал ресторана приветствовал ее звоном дорогого фарфора, серебра и хрусталя. Сегодня был один из тех дней, когда она чувствовала, что все провожают ее взглядами. Каждого она встречала уверенной улыбкой, делясь своей радостью, заражая ею окружающих. Окинув взглядом плюшевый, кактусовых тонов зал, выполненный в современном архитектурном стиле, но с классической отделкой, она заметила мать, которая уже заняла место и просматривала меню через очки в мандариновой оправе, вполне сочетавшиеся с ее льняным костюмом мандаринового цвета.

– Привет, – жизнерадостно сказала Тори, устраиваясь на инкрустированном розовым деревом стуле, выдвинутом для нее одним из многочисленных шныряющих вокруг официантов.

– Ты прекрасно выглядишь, – констатировала мать, отрывая взгляд от меню в кожаном переплете и глядя на нее поверх очков, сидевших на кончике такого же изящного аристократичного носа, какой унаследовала от нее и Тори.

– Спасибо, – ответила Тори, – ты тоже чудесно выглядишь.

Аманда Митчел выглядела чудесно всегда. Даже когда она шла на рынок, то выглядела величественно с прической и макияжем. Это ее стиль. Она была уверена, что каждый должен выглядеть всегда превосходно. Для нее внешний вид был предметом, гордости и самоуважения. Сегодня она выглядела особенно хорошо. Размышляя над выбором блюд, Аманда последний раз заглянула в меню, а затем, решительно отложив его в сторону, сняла очки и перешла к делам дочери.

– Итак, ты добилась своего, – сказала Аманда, придавая своим словам оттенок поздравления, откусывая от пучка сельдерея и салютуя дочери ярко-красной «Кровавой Мери».

Ее утонченное лицо представляло собой маску, по которой Тори никогда ничего не могла прочесть. Голос матери звучал удовлетворенно, когда Тори сообщила ей по телефону о помолвке с Тревисом, но ее радость всегда казалась такой наигранной.

– Чудо из чудес, верно? – улыбнулась Тори.

Какого черта, она была настолько счастлива, что нужно было нечто большее, чем ее циничная, разочарованная в жизни мать, чтобы испортить ей настроение. Подошел официант, и Тори заказала «мирассо шардоле», который подавался в бокале.

– Мне не хочется говорить об этом, Тори, но когда развод Тревиса станет свершившимся фактом?

Тори ожидала, что мать заговорит об этом.

– Дело о разводе уже у его адвоката, – выдала она готовый ответ.

Мысли Аманды, казалось, неслись с бешеной скоростью.

– День бракосочетания уже назначен?

– Мы рассчитываем где-нибудь в декабре. Это зависит от того, что скажет Сэм – его адвокат.

Брови Аманды изогнулись.

– Слушай, я знаю, что ты и отец не в восторге от Тревиса, вы не доверяете ему. Но можете вы просто порадоваться за меня, о'кей?

Тори поняла, что была неправа насчет несокрушимости своего настроения; несомненно, сейчас оно уже окончательно испорчено. Всего за несколько минут Аманда умудрилась это сделать. Тори выпрямилась и взглянула в ту сторону, где официант наливал заказанный ею напиток, который как раз сейчас ей понадобился. Она сосредоточила свое внимание на настенной композиции из фарфоровых фруктов.

– Мы любим Тревиса. – Мягкий голос Аманды звучал спокойно. – Просто его репутация не располагает меня к тому, чтобы встречать его с распростертыми объятьями и ставить на него сбережения всей моей жизни.

– Ты никогда не любила пари, – сказала Тори, стремясь перевести все в шутку. Но Аманда даже не улыбнулась. – Послушай, Тревис всерьез намерен жениться. С первой женой он совершил ошибку – мы все иногда совершаем ошибки – и на этот раз он очень осторожен.

Аманда открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого сдержанно вздохнула. Тори знала, что это уловка, к которой прибегала мать, когда хотела сказать что-то, что было некстати.

– Что? – спросила Тори вопреки здравому смыслу, осознавая, что попадается на старую приманку.

– Ничего.

«О черт!»

– Продолжай, мама, что? – настаивала Тори нетерпеливо.

Принесли ее напиток, и она сделала спасительный глоток, наблюдая, как за всеми остальными столиками люди, казалось, так замечательно проводят время, весело болтая и ожидая начала обычного показа моделей, который проходил в «Риц Карлтон» по пятницам за завтраком. Она оглянулась, чтобы посмотреть, не начался ли еще показ, и поскольку Аманда продолжала многозначительно молчать, спросила с нажимом:

– Что ты хотела сказать?

– Ты действительно считаешь, что Тревис тебя любит?

Тори захотелось встать и уйти. Она посмотрела на свою мать скорее с изумлением, чем гневно.

– Мама, конечно он меня любит. Ведь Тревис хочет жениться на мне.

– Это не его инициатива…

– Может быть, он просто безынициативный…

– Ты поставила ему ультиматум, Тори. Женись – или я уеду в Калифорнию…

– Я не имела в виду ультиматум и преподнесла свой отъезд совсем не так. У меня была потрясающая возможность переехать в Калифорнию, и я подумала, почему бы, черт возьми, нет? – Тори трогала логотип со львом и короной на своем бокале, пытаясь сдержаться. – А что я, по-твоему, должна была делать? Просто остаться? Оставить все как есть? Ведь именно ты была всегда недовольна нашими отношениями.

Аманда неторопливо отпила из бокала, прежде чем ответить.

– Ты могла бы порвать с ним, но все же остаться в Атланте.

«Почему я вообще спорю с ней? Я выхожу замуж. Я счастлива. Кого интересует, что она думает?» – подумала Тори, а вслух сказала:

– Я все еще думаю, что если бы Тревис не сделал мне предложение, то для меня было лучше уехать в Калифорнию. Новая среда, новые люди, и я была бы достаточно далеко от него, чтобы не уступить, как происходило прежде.

Это было то, что доводило Аманду до отчаяния.

– Тревису нужен хороший тычок под ребра, – продолжала Тори более сдержанно, поскольку все складывалось так, как она хотела. Просто ей необходимо какое-то время, чтобы привыкнуть к этому новому чувству уверенности. – Он мог никогда не проявить инициативу, – продолжала она, – мог оставить все как есть, потому что ему так удобнее. Ему наплевать на брак, а мне – нет!

– Как ты можешь выйти замуж за того, кто не хочет на тебе жениться?

– Я думаю, он хочет на мне жениться.

– Он не хочет терять тебя – это все, в чем ты действительно можешь быть уверена. Он принял решение по принуждению…

Когда официант снова подошел к их столику, чтобы принять заказ, Тори уже совершенно не хотелось есть. Она слушала, как мать заказывает холодное жаркое из телятины с соусом из голубого тунца и «вианде де Гриссоне». Это было как раз то, чего бы Тори с удовольствием поела, но аппетит испарился вместе с хорошим настроением.

– Для меня – свежие фрукты и сыр «Коттедж», – заказала она легкую пищу.

Затем подумала, что мать постоянно ей противоречила, что Тревис действительно хочет жениться на ней и что она напрасно позволила себе распсиховаться. Целью этого завтрака было поговорить о свадьбе, а не анализировать мотивы Тревиса. После завтрака они собирались идти выбирать кольцо для помолвки. Это была идея Тревиса. И именно на этом Тори хотела сосредоточиться. Она хотела вернуть себе приподнятое настроение.

То, что случилось дальше, сделало это возможным. Как вестник с небес возвратился официант с заиндевевшим ведерком, в котором покоилась бутылка любимого шампанского Тревиса.

– Мисс Митчел, – сказал он с теплой улыбкой, как бы давая высокую оценку этому красивому жесту, – комплименты от мистера Тревиса Уолтона. Он сказал, что увидится с вами позже, у Тиффани. И еще что-то насчет того, чтобы вы обошлись полегче с каким-то парнем. Сохраняйте полное спокойствие.

Тори облегченно вздохнула, поблагодарив официанта с преувеличенным энтузиазмом. К ней вновь возвратилась ее уверенность, и она посмотрела на мать, чувствуя себя счастливой и даже сильной благодаря этой победе. Ей хотелось расцеловать Тревиса за то, что он не разочаровал ее.