"Дай лапу, друг медведь !" - читать интересную книгу автора (Петухов Анатолий Васильевич)

Петухов Анатолий ВасильевичДай лапу, друг медведь !

Анатолий Васильевич ПЕТУХОВ

Дай лапу, друг медведь!

Повесть

1

С рыбалки Валерка возвратился в полночь. Тяжелую связку окуньков он повесил в сенях на гвоздь, повыше, чтобы не достала кошка, осторожно прошел в кухню, легонько притворил дверь и замер. В доме было тихо, все спали. Выждав, пока глаза привыкнут к темноте, Валерка разглядел на столе тускло белеющую банку молока, одним духом опорожнил ее и на цыпочках проскользнул в спальню.

- Чего так долго? - раздался в темноте громкий шепот Лариски, младшей сестренки.

- К водянику в гости ходили, - так же шепотом отозвался Валерка. - А тебе давно пора спать! Ясно? - И, быстро раздевшись, нырнул под одеяло.

- И не говори. И не надо. Подумаешь - тайна!.. А я еще хотела что-то сказать...

Валерка уловил по голосу, что сестра чем-то взволнована, но спрашивать не стал: сама скажет, не утерпит. Он притворно зевнул.

- Не мешай спать. Все равно ничего не знаешь.

- Не знаю?! Это ты не знаешь! - Скрипнул матрац, Лариска села в своей кровати. - Я медведей видела, вот!

- По телевизору?

- Как бы не так! Живых, настоящих!

- Ну, ну... Ври больше!..

- Вру?! Да если хочешь знать, я с папкой на Стрелиху ездила! На мотоцикле. Дедко Макар пришел к нам и сказал, что на Стрелихе медведи овес едят. Вот мы с папкой и поехали. А медведи-то как побежат с поля! Один большущий такой, бурый, папка говорит - медведица, и еще три маленьких...

Валерка привстал, впился глазами в темноту, стараясь разглядеть лицо сестры.

- Ведь врешь!

- Честное октябрятское! Папка в город писать будет, чтобы охотников послали, а то медведи весь овес съедят... А они совсем, совсем не страшные! Медведица толстая такая! Побежит да оглянется, потом опять побежит. А медвежонки как шарики...

У Валерки в груди заныло: окажись он дома, отец, конечно, взял бы с собой его, а не Лариску.

- И близко видели? - спросил он, скрывая досаду.

- Не очень. Как от нашего дома и до рогозинского сарая.

До сарая соседей Рогозиных метров сто, не больше. Тут не только медведя - кошку разглядеть можно!

- А бежали быстро?

- Мне показалось, не быстро, а папка говорит - быстро. Он даже с мотоцикла выйти не успел. Только остановился, а их уже нету, в лес убежали...

Упустить возможность своими глазами увидеть настоящих медведей! Ведь даже взрослые далеко не все встречали этого зверя.

- Ты вот что, - строго сказал он, - о медведях языком не трепли. Поняла?

- А чего?

- Того!.. Раззвонишь по всей деревне, и начнут ходить всякие, медведей караулить... А мы... мы наблюдение будем вести.

- Да-а, - обидчиво протянула Лариска, - ты опять с Андрюшкой пойдешь, а мне дома сидеть?

- Зачем дома? Вместе ходить будем.

- Правда?!

- Конечно! А теперь спи.

Валерка считал, что подкарауливание медведей, как и ловля рыбы, не девчоночье дело. Но откажи сестре, и на другой же день вся деревня узнает, что на Стрелихе ходят в овес медведи и что Лариска - такая-то пигалица! - уже видела их. Повадятся туда старшеклассники, потом охотники приедут... А ему самому хотелось посмотреть медведей, хоть разочек на них взглянуть, чтобы потом, когда начнется учебный год, рассказывать об этом в школе и чувствовать себя героем...

Андрюшка Перьев, с которым вот уже второй год дружил Валерка, жил в противоположном конце деревни Овинцево. Перьевы переехали с починка Веселый Хутор и поставили свой дом на самом берегу речки Возьмы, чему Валерка очень завидовал: хоть купаться, хоть на рыбалку - сбежал с крылечка, и готово! Кроме того, у Перьевых была лодка - прочный, пахнущий смолой дощаник: день плавай, ни капли воды не просочится внутрь.

С этой лодки, собственно, и началась дружба Валерки с Андрюшкой. У Гвоздевых лодки не было, как, впрочем, и у остальных жителей Овинцева: Возьма - речка маленькая, порожистая, через нее где нужно мосточки перекинуты, а то и броды есть - на что лодка? Но отец Андрюшки Вадим Сергеевич был заядлый рыбак, вырос и жил на берегу лесного озера и с лодкой не мог расстаться: легкая плоскодонка и на малой речушке пригодится.

Ребята Овинцева сразу потянулись к Андрюшке - кому не хочется поплавать на лодке! Но Андрюшка оказался скучным и неинтересным: несусветный молчун, слова из него не вытянешь, да и к мальчишеским играм равнодушен. Поиграть в войну, в пиратов - ведь есть настоящая лодка, корабль! - так нет, лучше весь день будет торчать с удочками на каком-нибудь омутке.

Разочарованные мальчишки окрестили Андрюшку Могилой и отступились, а для своих игр, как и прежде, опять стали сколачивать на скорую руку плоты из досок да жердей. Плоты даже лучше, чем лодка: их при нападении можно топить, переворачивать, можно и вовсе разбить - никто слова не скажет.

Не отступился от Андрюшки Перьева только Валерка Гвоздев. И дело было не в том, что Валерка больше других любил рыбалку. Даже вовсе не в этом была причина неожиданной привязанности подвижного и всегда чем-то взбудораженного Валерки к медлительному и молчаливому сверстнику. В молчаливости Андрюшки, в его стремлении к уединению было что-то непонятное, таинственное и притягивающее. Пролетит ворона, проплывет мимо лодки лягушка или сядет на глянцевый лист кубышки зеленая стрекоза - на всем Андрюшка задержит взгляд. Казалось, он знает и видит что-то такое, чего не знают и не видят остальные...

Позднее, когда они сдружились, Валерка понял, что Андрюшка не такой уж молчун, каким казался. В уединении, подальше от деревни, где-нибудь на лесистом берегу Возьмы у костерка, Андрюшка любил раздумчиво, не торопясь рассказывать о жизни на Веселом Хуторе, о рыбалке, о лесе. Знал он в свои неполные четырнадцать лет действительно много и многое успел повидать, живя в лесной глуши на берегу озера...

Утром, когда Валерка пришел к Перьевым, Андрюшка был в огороде. Он бережно раздвигал уже начинающие желтеть огуречные плети, аккуратно срывал спелые огурцы и клал их в большую плетеную корзину. Валерка заметил, что у раскрытого окна сидит Андрюшкина бабка и смотрит на работу внука. И он тоже склонился над грядкой, будто помогая Андрюшке, и взволнованно прошептал:

- Ты знаешь, на Стрелихе медведи в овес ходят!

- Ну и что? - равнодушно отозвался Андрюшка.

- А то! Лариска вчера четырех медведей там видела.

- Врет.

- Правда видела! Отец вечером на мотоцикле туда ездил и Лариску с собой брал. Приехали на поле, а медведи в овсе. Медведица с медвежатами. Я велел Лариске никому об этом не говорить, а сам думаю: что, если нам с тобой засидку на Стрелихе сделать?

- Лерко! - раздался строгий голос бабки Перьихи. - Ты ежели пособлять пришел, дак путем пособляй, а не мешай парню дело делать!..

- Я и так помогаю! - огрызнулся Валерка и искоса глянул на Андрюшку: - Ну, так чего?

- Можно. Только надо с дедком Макаром посоветоваться, как лабаз делать.

- Какой еще лабаз? - удивился Валерка.

- Охотники, когда на медведей охотятся, лабаз делают. На деревьях.

- А, знаю! Это такие палки, на которых сидеть. На Крутихе есть. Туда же прошлый год охотники ездили... Можно сходить и посмотреть.

- Ездили, да медведя не убили - что толку? А дедко Макар, отец говорил, раньше много медведей бил. К нему надо. Вот соберем огурцы и пойдем.

2

Дед Макар, в прошлом известный охотник, одиноко жил в небольшой, но еще крепкой избушке. Жена его умерла давно, и старик только тем и занимался, что целыми днями плел корзины да кузова. Его большими прочными корзинами для сбора картошки были обеспечены все бригады колхоза, с его корзинами ходили в лес за грибами и ягодами все однодеревенцы, от мала до велика. И когда Валерка и Андрюшка зашли в малюсенький светлый домик, старик, как всегда, сидел на низеньком стуле и занимался своим кропотливым делом.

На полу лежал ворох длинных сосновых лучин, а под столом и на лавках, у комода и в углу возле печки стояли белые, с легкой розовостью новенькие корзинки. Одна из таких корзинок, еще недоделанная, с торчащими кверху лучинами, лежала на коленях старика. Приятно пахло смолой и непривычной для избы лесной свежестью.

- На-ко вот, гости пришли! - воскликнул дед. Он проворно поднялся и стал освобождать деревянную лавку, рассовывая корзинки по углам. Проходите сюда, садитесь!

Как всякий человек, подолгу живущий в одиночестве, он был искренне обрадован приходом ребят.

- Не беспокойтесь, дедушка! Мы ненадолго, - сказал Валерка и первым прошел в горницу.

- А мне ведь не жалко, - улыбнулся старик, - сидите хоть до завтра!

Был он худ и костляв, на сутулой спине торчали лопатки, но по тому, как улыбался и говорил, чувствовалось, что дед в полном здравии и в хорошем настроении.

- Мы посоветоваться пришли, - опять сказал Валерка. - Собираемся медведей на Стрелихе покараулить, а как лабаз делать, не знаем.

- Вон чего!.. - Старик с пристальным любопытством вгляделся в лица ребят. - А не боитесь медведя-то?

- Чего его бояться? - бодро ответил Валерка. - Он сам людей боится.

- Это правда, - подтвердил дед. - Людского духу зверь пуще всего не любит... А ружья у вас есть?

- Мы так, без ружей, - смутился Валерка. - Только посмотреть...

- Понимаю, понимаю, - закивал старик. - Ежели увидеть, разницы нету, что с ружьем, что без ружья... Да... Охота бы вам пособить!.. Попробуйте, может, и выйдет чего... А лабаз делать просто. Возьмите доску, да крепкую палку, да веревочку. Тоже крепкую. Больше ничего и не надо. Найдите на краю поля две деревины посуковатее и чтобы рядом стояли, доску - на сучья, от одного дерева к другому, чтобы ловко сидеть, а пониже, опять же на сучья, палку приладьте, под ноги. Вот и все. Доску и палку привяжите веревочкой, а то ненароком соскользнут с сучьев-то, тогда и упасть недолго.

- А делать высоко? - спросил Андрюшка.

- Высоко не надо. Сажени две от земли, и хватит. По-нонешнему метра четыре... Сучки, которые глядеть мешают, уберите, чтобы поле хорошо видать было. А то, как смеркнется, любой листочек помехой станет. Сидеть, конечно, надо тихо. Шевелиться нельзя, говорить нельзя, а курить - боже упаси!

- Что вы, дедушка! Мы же не курим! - вспыхнул Валерка.

- Понимаю!.. Я уж так, заодно сказал.

- Спасибо! - поблагодарил Валерка старика. - А то мы хотели на Крутиху бежать, прошлогодние лабазы смотреть.

Деда Макара передернуло.

- На Крутихе - лабазы? Тьфу! - Он сплюнул на пол и растер подошвой подшитого валенка. - То не лабазы, а срамота одна, архитура какая-то. Столько нагорожено кольев да жердей, что и заяц за версту увидит. Гвоздей по фунту страчено. Только деревья спортили, пакостники!.. Лабаз неприметным должен быть и чтобы человека на нем не видать было. Вот как!..

3

Когда-то на Стрелихе, на этом длинном поле, с трех сторон окруженном лесом, был хутор. Жил на том хуторе большой угрюмый мужик по прозвищу "Стрелец". Прозвали его так за то, что будто бы давным-давно то ли его прадед, то ли дед прадеда служил во времена Петра Первого в стрельцах.

Хуторянин умер вскоре после революции от тяжелой болезни, которая скрутила его в одночасье. Оставшись одна, бездетная вдова Стрельца Марфа забросила хозяйство и стала жить тем, что каждодневно ходила в Овинцево нянчить ребятишек.

Ни яслей, ни детских садов в ту пору не было, и Марфа Стрелиха очень выручала семейных женщин. Кто бы ни попросил ее поглядеть за ребятишками, к каждому она с готовностью шла на помощь. Соберет десяток, а то и больше ребят и забавляет их - сказки рассказывает, песенки, самой же придуманные, напевает. В обеденный час всех накормит, напоит, самых малых спать уложит, а тех, кто постарше, на улицу выведет, чтобы сон младшеньким не сбивали; и ходит с ними, как квочка с цыплятами.

В деревню Марфа Стрелиха так и не переселилась и каждый вечер ходила ночевать в свою избу, которую деревенские мужики время от времени подправляли в благодарность за добрые услуги хозяйки.

Умерла Марфа на своем хуторе старой-престарой, уже после войны. Дом свой она завещала сельсовету "на благо малым детишкам". Но изба оказалась настолько ветхой, что ни на что не годилась, и сельсовет вывез ее на дрова для колхозного детсада. На месте хутора остался лишь небольшой бугорок да высокая развесистая береза, что росла под окнами дома.

С тех пор широкое поле, что окаймляло былой хутор, так и называлось - Стрелиха, под этим названием значилось оно и во всех колхозных документах.

На бугорке, где прежде стоял дом, густо разрослись ивовые кусты. Каждую весну трактористы опахивали этот крохотный клочок земли с высокой березой да зарослями ивняка. Но когда председатель колхоза распорядился выкорчевать кусты и старую березу, чтобы они не мешали в работе, колхозники Овинцева, те самые, которых в малолетстве пестовала старая Стрелиха, не позволили выполнить это распоряжение: для них береза была памятью о славной и доброй женщине. Так эта береза и стоит до сих пор посреди поля.

- Давай тут! - предложил Валерка, оглядывая старое дерево. - Видишь, какая она суковатая, и все поле с нее видать!

Андрюшка возразил:

- Дедко Макар сказал, что на краю поля делать надо. А на этой березе медведь сразу нас увидит.

Долго бродили ребята вокруг Стрелихи, подыскивая подходящие для устройства лабаза деревья. Валерка таскал под мышкой длинную доску, а Андрюшка - прямой березовый кол. Они уже не раз влезали на приглянувшиеся осины и березы, но приладить доску, чтобы она была незаметна и держалась крепко, не удавалось.

- Попробуем еще здесь, - предложил Андрюшка, остановившись возле трех берез, растущих из одного корня.

Валерка задрал голову. Толстые белые стволы с зеленоватыми узорами лишайников на коре метров на пять от земли не имели ни единого сучка. Зато выше сучья были корявые и толстые.

- Высоко лезть. Без сучьев-то... - с сомнением сказал он.

- Заберемся! - И Андрюшка первым полез на березу, которая была потоньше.

Грузный и мешковатый, он лез неуклюже, обхватывая березу руками и ногами, при этом надсадно пыхтел, но все же подвигался вверх и добрался-таки до нижнего сука. Взгромоздившись на этот сук, он протянул руку вниз:

- Давай доску!

Валерка вставал на цыпочки, но подать доску не смог - она оказалась коротковатой. Тогда Андрюшка вытащил из кармана бечевку, размотал ее и конец спустил Валерке.

- Привяжи к доске!

Все получилось ловко. Андрюшка поднял на веревочке доску, положил ее на сучья, потом таким же способом принял от Валерки березовый кол.

- Лезь, все готово.

Валерка забрался на березу только с третьей попытки.

- Смотри, как крепко! - полушепотом сказал Андрюшка и потрогал доску. - Даже привязывать ничего не надо.

Друзья уселись рядышком, поставили ноги на березовую палку, огляделись. Край поля просматривался с шестиметровой высоты великолепно. Несколько редколистных веточек, которые оказались на уровне глаз, нисколько не мешали обзору.

- И все-таки их надо обломать, - сказал Андрюшка, вспомнив наказ деда Макара: "Как смеркнется, любой листочек помехой будет".

Но обломать ветки оказалось совсем не просто. Они были на концах толстых сучьев, рукой не дотянешься, и по суку приблизиться нельзя - под тяжестью тела сук прогибался и концевые веточки отдалялись еще больше. Однако Андрюшка и тут нашел выход. Он снял кол, что был положен под ноги, к концу его крепко привязал раскрытый складной ножичек, и теперь этим орудием обрезать тонкие ветки не составило труда.

- Вот и порядок! - удовлетворенно сказал Андрюшка, когда березовый кол опять лег на свое место, под ноги.

Между тем время шло, и на поле спустилась тень.

- Все, молчим, - шепнул Валерка и замер, приготовившись слушать и смотреть во все глаза.

Андрюшка засунул руки в карманы брюк, втянул голову в плечи, чтобы воротник куртки прикрывал шею, и, как сыч, уставился на поле большими, широко расставленными глазами. В желтом, с легкой прозеленью овсе по кромке поля он сразу увидел беспорядочно проложенные узкие тропки. Местами эти тропки как бы расширялись, и сверху было видно, что там высокий густой овес смят, стебли перекручены. И он вдруг понял: тропки проложены медведями, а там, где овес смят и перекручен, звери кормились. Но это же всего в пяти-шести метрах от берез, на которых устроен лабаз! От волнения Андрюшка начинает сопеть.

Внизу что-то прошуршало и смолкло. Потом опять шорох... Затаив дыхание, ребята медленно наклоняют головы и напряженно смотрят вниз. А там - наполовину усохшая трава, прошлогодние листья, сучки - и никого! Но шорох слышится явственно. Там кто-то ползет или крадется. Может, это пробирается к полю медвежонок?

- Мышь, - чуть слышно шепчет Андрюшка.

Но Валерка и сам уже видит рыжую мышь с темной полоской вдоль спины. Мышь то показывается, то исчезает в траве. И все короткими перебежками подбежит и остановится, то ли вынюхивает что-то, то ли слушает. Ребята, затаившись, глядят на нее, будто видят впервые в жизни.

Мышь убежала, и опять тишина. Но ненадолго. Снова, теперь справа, шуршат чьи-то шаги. Ребята, как по команде, поворачивают головы: это уже не шорох мыши, а именно шаги! Кто-то идет осторожно, мягко ступая по земле. Но кто может тут ходить, кроме медведя?

Шаги все ближе и ближе. Валерка чувствует, как у него начинает сохнуть во рту, а Андрюшка, чтобы не сопеть носом, открывает рот и почти не дышит.

Но и это оказывается не медведь, а всего лишь обыкновенный зайчишка. Серенький, лопоухий и длиннолапый. Прыгает себе полегоньку, и ребята, глядя на него, понимают, что каждый такой прыжок они принимали за шаг. Им и смешно и невыразимо интересно смотреть сверху на зверька, который не подозревает, что за ним напряженно следят две пары человеческих глаз.

Заяц проскакал краем лесочка и нырнул в овес - тоже кормиться пришел!..

Смерклось. Откуда-то появились зеленоватые крохотные пичужки. С отрывистым стрекотом они перелетали с ветки на ветку, от дерева к дереву. Одна пичужка чуть было не опустилась на голову Валерки, но, встретив его взгляд, испуганно пискнула, затрепыхала полупрозрачными крылышками, поджав к животу тонюсенькие черные лапки, и взвилась в вышину. И долго еще было слышно, как она вскрикивала в вершинах берез, видимо предупреждая подруг об опасности. Новый звук, раздавшийся на кромке леса, заставил ребят вздрогнуть. Это было сиплое шипение, будто кто всасывал или выпускал воздух через тонкий шланг. Валерка и Андрюшка недоуменно переглянулись. Через секунду-две странный звук повторился, и вдруг отрывисто, зычно ухнуло в сумраке вечера: хху!.. Валерка аж подпрыгнул на доске, Андрюшка невольно схватился рукой за ствол березы. Над Стрелихой заметалось эхо. Спустя минуту в отдалении треснуло, будто кто переломил сухую палку.

- Слышал? - шепотом спросил Андрюшка.

Но Валерка не в состоянии был ответить - язык будто присох во рту.

Андрюшка стал поворачивать голову, чтобы оглянуться назад, на лес. Ему показалось, что даже шея скрипит от напряжения.

Деревья стояли погруженные в темноту. Посмотрел вниз и поразился: земли не видно, лишь призрачно белеют стволы берез. А поле - поле по-прежнему казалось светлым. И не сразу Андрюшка сообразил, что, по мере того как темнота становилась гуще, овсяное поле незаметно для глаз сужалось, сужалось до тех пор, пока не превратилось в серовато-желтое пятно перед березами, а края поля и его даль давно поглотила темь.

- Теперь уж не придут, - с сожалением сказал Андрюшка. - Филин их напугал.

- Как оно шипе-ело... - шепотом протянул Валерка. - А ухнуло-то!.. Может, это совсем и не филин?

- Может, и не филин. Но я слыхал, как филины ухают. Похоже было. И шипят они здорово.

- А трещал - медведь?

- Конечно! Он к полю шел, а филин ухнул и напугал его... - Андрюшка вздохнул. - Давай слезать.

По стволам берез ребята осторожно сползли вниз и прямиком, по овсу, побежали в сторону деревни. Они бежали молча, подгоняемые непонятным стремлением скорей вырваться из густой и темной тишины. И лишь после того как овсяное поле осталось позади, а впереди показались далекие огни деревни, они перешли на шаг.

4

Все окна дома Гвоздевых были освещены, и Валерка понял, что отец и мать уже пришли с работы. Он тут же вспомнил, что утром на кухонном столе видел записку, оставленную матерью, - она просила сходить в магазин и сделать еще что-то. Но он так спешил к Андрюшке, что даже не дочитал эту записку, а уж исполнить просьбу тем более не хватило времени. К тому же и Лариска оказалась обманутой: ведь он обещал взять ее на Стрелиху.

- Ты не говори, что мы медведей караулили, - попросил Валерка Андрюшку, - ладно?

Андрюшка неопределенно пожал плечами: врать он не любил.

- Никто и спрашивать не будет.

- Это тебя. А меня спросят. Мне, понимаешь, в магазин надо было, а я совсем забыл... Ну, да отверчусь как-нибудь! До завтра!..

В кухне у газовой плиты хлопотала Клавдия Михайловна, мать Валерки, высокая крепкая женщина с выгоревшими до льняного цвета волосами и коричневым от загара лицом.

- Ты где это шляешься?! - обрушилась она на Валерку, едва тот переступил порог.

- А чего, и погулять нельзя? - фыркнул Валерка и мельком глянул на отца, который сидел в комнате, устало привалившись на спинку дивана, и смотрел телевизор.

- Только и делаешь, что гуляешь с утра до ночи! В магазин лень было сходить. От Лариски больше помощи, чем от тебя!

- Понимаешь, - виновато и тихо, чтобы смягчить гнев матери, заговорил Валерка, - пошел я к Андрюшке, а он огурцы с грядки снимает. Надо же было ему помочь! А потом пообедали у них - и на речку... Думали, недолго...

В кухню вбежала Лариска и выкрикнула:

- Он врет, мам, он все врет! Они с Андрюшкой совсем и не на речке были, а на Стрелиху ходили!..

- Ты-то молчи, если не знаешь! - оборвал Валерка сестру.

- А вот и знаю! Сама видела. Они медведей караулили.

- Еще чего выдумали!.. - всплеснула руками Клавдия Михайловна.

Отец, Валентин Игнатьевич, такой же светловолосый и загорелый, глянул на сына и тихо, но требовательно позвал:

- Ну-ка, иди сюда.

И беглый взгляд и этот тихий голос не предвещали ничего хорошего было похоже, что отец или чем-то расстроен, или очень устал. Валерка, понурив голову, побрел к отцу.

- А что, Лариска и то видела медведей, а мне нельзя, да?.. обиженно бормотал он.

- Сядь! - Валентин Игнатьевич кивнул на диван рядом с собой.

Валерка сел. По телевизору передавали футбольный матч, и это несколько взбодрило его: отец любил смотреть футбол, и разговор, видимо, будет коротким.

- Ты почему говоришь матери неправду? - так же тихо спросил отец.

- А что, Лариска и то видела медведей... - опять заканючил Валерка.

- Я тебя не о том спрашиваю!..

Валерка молчал, опустив голову.

- Учти: если еще раз замечу, что врешь, уши нарву.

- А почему медведей-то нельзя караулить? - осмелел Валерка, чувствуя, что на сей раз гроза миновала.

- Медведей карауль, если хочется. Но не ври!

Из кухни тотчас появилась Клавдия Михайловна:

- Ты ему не потакай! Приедут охотники, вот и пускай караулят, а ребятам на Стрелихе делать нечего!

- На Стрелихе - семенной участок сортового овса, - уже обращаясь к жене, сказал Валентин Игнатьевич, - я за него головой отвечаю! Если я его стравлю медведям, нам за него до конца жизни не рассчитаться!

- Ну, и ребята не сторожа.

- Не сторожа, а овес сберегут. До приезда охотников. Все-таки польза будет. - Валентин Игнатьевич уселся поудобней и опять уставился в телевизор, давая понять, что разговор исчерпан.

Клавдия Михайловна понимала, что муж, конечно, прав: с кого, как не с бригадира, спрос за сохранность урожая! Но ведь и медведь есть медведь - зверь, долго ли до беды? И, как часто бывало, гнев и обида на непослушного сына мгновенно сменились в ее сердце тревогой.

- Вы уж там, на Стрелихе-то, поаккуратней, - тихо сказала она Валерке. - Друг от друга далеко не уходите.

- Как уходить, если мы вместе, на одном лабазе сидим? - усмехнулся Валерка. - На дереве, понимаешь? Там никакой медведь нас не достанет.

- И все-таки будьте осторожны!

Валерка в знак своего торжества исподтишка показал Лариске язык и пошел умываться. Все уладилось само собой, даже получено разрешение отца ходить на Стрелиху, и теперь не будет надобности ни врать, ни изворачиваться.

Лариска, уязвленная коварством брата, тотчас подошла к отцу.

- Пап, а мне можно... на Стрелиху? Я ведь только один разочек видела медведей, а мне еще охота...

- Тебе нельзя, - возразил Валентин Игнатьевич и обнял дочку за плечики. - Там тебя комарики заедят. И вообще... Не мешай мне, дай маленько отдохнуть и помоги маме собрать ужин.

Лариска надулась и выскользнула из рук отца.

5

Второй вечер на Стрелихе ничем не отличался от предыдущего - та же теплынь, тишина и безветрие. Ребята молча пересекли овсяное поле, не мешкая забрались на свою засидку и затаились.

Странные чувства испытывал Валерка. Пока шел по полю, все ему казалось таким привычным и примелькавшимся, что вроде бы и смотреть не на что! Десятки раз видел он это поле и лес, с трех сторон обступивший Стрелиху, и высокую березу, что стояла на месте прежнего хутора. Но стоило забраться на лабаз, спрятаться от глаз всего живого, как сразу и поле, и лес, и одинокая береза - все, что было вокруг, стало обновленно загадочным и таинственным. Невольно думалось, что и в овсе, и под березой, и в кустах на краю поля, и в густой хвое елок непременно кто-то прячется. И если сидеть вот так долго-долго и терпеливо ждать, можно такое увидеть...

Однако Валерка не отличался ни усидчивостью, ни долготерпением.

"А вот изобрести бы такой бинокль, - мечтательно думал он, - такой бинокль, чтобы в него даже сквозь деревья зверей и птиц было видно! Треснул сучок, поднимаешь к глазам бинокль и смотришь. А там медведь. Или другой какой зверь..."

Андрюшка, неподвижно сидевший рядом с Валеркой, не мечтал о чудо-бинокле. Мысли его были куда проще. Он думал о том, что вот живет на земле почти четырнадцать лет, ходит по лесу, на сенокос, за ягодами и грибами - да мало ли по каким делам или просто без дела приходится бывать в лесу! - и ничегошеньки не знает. Видел вчера мышь, рыженькую, с черным ремешком вдоль спины, а как она называется, сказать не может. Ну, заяц проскакал - это еще туда-сюда, о зайце он кое-что мог бы рассказать. А какая птичка чуть не села Валерке на голову? Кто странно шипел на краю поля, а потом так ухнул, что мороз по коже? Филин? А если не филин? И почему шипел, почему ухнул?

Он невольно сравнивал себя со своим младшим братишкой, пятилетним Вовкой, который знает и может назвать всего четыре буквы из алфавита. Покажи ему букву "з", он скажет "буква". И все. Потому что еще неграмотный. И он, Андрюшка, в лесу такой же неграмотный, потому что не может сказать, какая именно мышь пробежала вчера, какие птички внезапно налетели из чащи леса. И вот сидит он, такой незнайка, на лабазе, пялит глаза на поле, на лес, вслушивается в вечерние звуки и ничего не понимает. Пень пнем, и все тут!..

Затрещали, затараторили в глубине леса дрозды. Андрюшка напряженно слушает их отрывистые дребезжащие крики, а в мыслях опять то же: будто в неведомой стране очутился, где все говорят на непонятном языке. Он знает, что это кричат дрозды. Но почему они кричат? Чем они питаются в этом лесу? Куда, в какие края улетят на зиму?.. А сколько раз он находил в лесу птичьи гнезда, но редко, очень редко знал, какой птице принадлежит то или иное гнездо...

Дрозды тараторили долго, потом как-то неожиданно смолкли, и в лесу снова стало тихо.

На закате как-то уж очень внезапно и неведомо откуда налетел на поле табунок тетеревов. Большие черные и серовато-ржавые птицы сделали над Стрелихой полукруг и, распластав крылья, спланировали в овес, напротив лабаза. Ребятам очень хотелось посмотреть, как тетерева будут кормиться, но овес был густым и высоким, и увидеть в нем даже таких крупных птиц не удалось.

В сумерках опять появились юркие зеленоватые птички, видимо, те самые, которые прилетали вчера. Их прерывистый стрекот на какое-то время оживил засыпающий лес. Перепархивая по деревьям, стайка быстро перемещалась вдоль опушки, и скоро птичьи голоса растаяли в тишине августовского вечера. А когда в лесу стало совсем темно, с поля снялся табунок тетеревов. Взлетели они много правее того места, где опустились в овес...

Шаги раздались внезапно. Только что было совсем тихо, и вдруг... А в том, что это шаги, у ребят не оставалось ни малейшего сомнения. Медленные, тяжелые и в то же время мягкие, они сопровождались странным то нарастающим, то ослабевающим шорохом. Было слышно, как вдавливаются в землю сминаемая трава и листья.

Шаги приближались. Ребята сидели не дыша. Они поняли - идет медведь. Но почему идет не к овсу, а краем леса, вдоль поля? И что это за шорох, который временами даже заглушает шаги?

Хрустнула ветка. Именно хрустнула, глухо и сочно, будто ее придавили к земле чем-то грузным. Шаги оборвались, и почти сразу смолк шорох. Тишина, глухая, какая-то ватная тишина повисла над лесом. Она придавила ребят к доске, не давала им передохнуть, и они сидели, согнув спины, втянув головы и сжавшись, насколько это было возможно. Обоим казалось, что зверь стоит рядом с березами и смотрит снизу вверх, смотрит на них. Зачем смотрит? Что собирается делать? И долго ли будет так стоять там, внизу, в темноте? А секунды текли, долгие, холодящие душу.

Ребята нестерпимо желали, чтобы это мучительно жуткое состояние ожидания скорей кончилось, чтобы медведь двинулся дальше, прошел бы мимо, ушел бы куда угодно - все равно! - только бы не стоял за спиной, невидимый и такой близкий.

Внизу, почти под лабазом, опять, как вчера, раздалось это странное шипение. Ребята поняли: зверь втягивает в себя воздух, втягивает мощно, как насос, чтобы уловить, причуять их запах.

Валерку забила дрожь. Чтобы унять ее, он сжался еще сильнее, до боли в лопатках, стиснул зубы, но дрожь не унималась, будто исходила не от него самого, а от доски, на которой он сидел, от березовой палки, на которую были поставлены ноги, и от этих старых толстых берез, на которых был лабаз. Шипение оборвалось, и в вязкой тишине раздалось утробное рычание, даже не рычание, а властный рык, в котором слышалось и раздражение, и угроза, и гнев зверя.

...Ребята не могли бы сказать, сколько они еще просидели, не двигаясь и чуть дыша, - пять минут, десять или целый час?.. Стало уже так темно, что не видно собственной руки. И поля, конечно, не видно. Вокруг сплошная чернота и мертвая тишь.

- Ушли, - сказал Андрюшка.

- Чего ушли? - нелепо спросил Валерка.

- Медведи ушли. Наверно, заметили нас.

- Думаешь, мы бы... не услышали?

- Выходит, не услышали. Давай слезать.

- А если... не ушли? - чужим голосом спросил Валерка. - Может, все еще под березами стоят...

- Ну ты и даешь!.. Мы тут разговариваем, а они будут стоять? - И Андрюшка, обхватив руками ствол березы, пополз вниз, в темноту.

Валерку била дрожь.

- Ты уже на земле? - спросил он.

- Ага. Давай слазь!..

Валерка завозился, поворачиваясь на доске лицом к березе.

- Понимаешь, ноги совсем отсидел. Как деревянные. - Он глянул вниз, но не увидел ни земли, ни Андрюшки. - А темно-то!..

- Давай скорее!

Валерка пытался обхватить березу руками, но руки не слушались, и не было сил оторваться от доски. В голову лезли нелепые мысли: а вдруг медведь стоит за березами и ждет, когда он, Валерка, спустится на землю!..

"Но там же Андрюшка! Чего бояться?"

Пересилив себя, Валерка наконец оторвался от доски и, обдирая руки, кулем сполз вниз.

- Ч-чего-то... холодно! - стуча зубами, сказал он.

- Побежим, так сразу теплее станет.

Сапоги путались в длинных стеблях овса, тяжелые, набрякшие от росы метелки хлестали по коленям, а ребята все бежали и бежали, пока не очутились на пожне возле большого стога сена.

- Тропа-то слева, - сказал Андрюшка, - видать, проскочили ее.

- Наверно... Такая темнотища! Фонарик бы...

Все еще тяжело дыша после долгого бега, они шли по мягкой пожне рядом, локоть к локтю.

- Вчера-то, выходит, не филин шипел, - заговорил Валерка, оправившись наконец от пережитого страха.

- Теперь знать будем, - отозвался Андрюшка. - А медвежата-то! Не ворохнулись, пока медведица нас вынюхивала да выглядывала.

- Как! Какие медвежата? - удивился Валерка. - Ведь ничего не видно было!

- Не видно, а слышно. Шаги - это медведица шла, а шебаршило - это медвежата. Слышал ведь?

- Ну, слышал.

- Лариска говорила, что медвежонков три. Это, считай, двенадцать лап! А они же не в ногу идут, вот и получается сплошной шорох.

Такие рассуждения были для Валерки неожиданностью. Сам он еще был не в состоянии что-либо соображать, Андрюшка же, оказывается, уже все понял, во всем разобрался. Это было тем более неожиданно, что он всегда считал Андрюшку тугодумом.

- А почему они пошли не в овес, а вокруг поля?

- Кто их знает! Чего-то побоялись...

- И ты думаешь, они нас видели?

- Медведица, конечно, видела. Вон сколько времени на нас глядела.

- Откуда знаешь?! - поразился Валерка.

- Ну как же! Разве ты не чувствовал, когда она смотрела на нас?

- И правда, - согласился Валерка и невольно поежился, вспомнив тот момент, когда под лабазом вдруг смолкли шаги зверя. - А завтра пойдем?

- Н-не знаю... Надо с дедком Макаром посоветоваться. Что-то мы не так делаем. Медведи-то в овес не идут!..

6

Старый корзинщик сразу отложил свою работу, как только Валерка и Андрюшка переступили порог его избушки.

- Проходите, молодцы, проходите! - засуетился дед. - Я сейчас самоварчик поставлю, а вы расскажете, как медведей пасете. - Он снял с кухонного стола маленький никелированный самоварчик, вытряс его на шесток, поставил на табуретку возле печки, залил воду. - Люблю об охотницком деле за самоваром поговорить - самая милая беседа!.. А вы чего же молчите?

Валерка глянул на Андрюшку. Тот наморщил широкий лоб и, обращаясь к старику, заговорил:

- В общем, так: мы сделали лабаз метрах в шести от земли на трех березах, они из одного корня растут...

- Погоди, погоди! - оживился старик. - Это на правом краю поля?

- На правом, - подтвердил Андрюшка.

- Знаю те березы. Сам на них сиживал. Место ловкое!..

- Просидели часа полтора, - продолжал Андрюшка, - или два. Когда стало темнеть, левее от нас, на самом краю поля, в кустах, что-то зашипело... Ну, будто велосипедная камера спустила. А потом ухнуло. Громко, даже эхо по лесу пошло. И сук треснул в лесу. Вот и все. Это, значит, позавчера было.

- По-нят-но!.. - выразительно произнес дед Макар, сел на стул напротив ребят, потер руки. - По краю поля ходили, когда место для лабаза искали?

- Ходили, - разом ответили ребята.

- В том и промашка! - Глаза старика заблестели, лицо стало взволнованным. - Деревины для лабаза издали надо искать, на край поля не ходить. Медведь в сухую погоду, ежели ветра нету, шесть часов человеческий след чует. Сам примечал. Вот он пошел в поле, а тут ваши следы. Потянул носом - свежие, ухнул с испугу аль со злости и обратно в лес... Погодите-ко, кажись, самовар скипел! - И дед направился в кухню.

Ребята переглянулись. Оба подумали об одном и том же: если бы не набродили по краю поля, в первый же вечер медведя увидели бы!..

Старик внес шумящий самовар, поставил его посреди стола.

- У медведя нос чуткий, - говорил он, заваривая чай. - На больших-то полях, где много выходов зверя, я даже так делал: надо мне, чтобы он в каком-то углу не выходил, я там пройду по краешку да еще табаку натрушу в траву. И душа спокойна - в том месте медведь двое суток в поле не выйдет. - Макар достал из старинного шкапа стаканы и блюдца, сахарницу с конфетами, тарелку с печеньем, стал разливать чай. - А на Стрелихе, продолжал он, - медведиха ходит. Она и того аккуратнее. Ежели заподозрит что - лучше не жди... Ну, а вчера как? Сидели вечер аль нет?

- Сидели, - ответил Андрюшка. - На лабаз прошли прямиком по овсу.

- Вот это ладно! - кивнул дед и подал Андрюшке, а потом Валерке по стакану дымящегося чаю. - Пейте на здоровье! Чаек беседе не помеха.

- Когда совсем стемнело, слышим шаги. Редкие, тяжелые. И шорох, будто ветер понизу травой шебаршит...

"А ведь точно, - подумал Валерка, - похоже было на ветер".

- Мы поняли - медведь идет. Только он не в поле пошел, а краем леса.

- Ушлая медведиха, ушлая! - заулыбался дед. - Всё как по-писаному! Он поднял блюдце с чаем, подул, топыря рыжеватые прокуренные усы, отпил немного. - Значит, краем леса пошла?

- Ага, - кивнул Андрюшка.

- Понятно!.. Дошла до ваших берез и остановилась?

Ребята от удивления глаза вытаращили.

- Потом нюхтить стала. - Старик сморщил нос и энергично потянул ноздрями воздух.

- Точно! Так и было! - подтвердили ребята.

- А после ухнула опять и ушла.

- Нет, не ухнула, - возразил Андрюшка. - Она зарычала, густо, сердито так...

- Заурчала? - Старик поставил блюдце на краешек стола и помрачнел. Ежели заурчала, дело ваше, ребятки, худое. Видела она вас! Пошла в обход поля, чтобы проверить, нет ли где опять следов, дошла до берез и унюхала. И не только унюхала, а и наглядела. Вот и заурчала. Теперь она каждый вечер эти березы проверять будет. Или в другом месте кормиться станет. Вот так-то!..

- Значит, и караулить бесполезно? - упавшим голосом спросил Андрюшка.

- На этом месте совсем бесполезно, - мотнул головой старик. - Другой лабаз делать надо. Сегодня на поле не ходите, пускай медведиха мало-мало успокоится, а завтра прибегайте ко мне пораньше, и мы вместе на Стрелиху сходим.

Валерка вздохнул, а Андрюшка невозмутимо приступил к чаепитию.

- Дедушка, расскажи что-нибудь про медведей! - попросил он.

- Про медведей? - Старик погладил седую бороду. - Рассказать можно, коли у вас такой интерес получился. - Он налил себе еще стакан чаю, положил в него три ложечки сахарного песку, отхлебнул глоток. - Всякий лесной зверь по-своему интересный, а медведь - на особом счету. Толковый зверь, серьезный. Помню, жил у нас за поскотиной здоровенный старый мишка, черный весь, а лапищи - на следы глядеть страшно. И вот надумал я его изловить.

- Живьем? - удивился Валерка.

- Почто живьем? Добыть решил, на ружье, раз уж охотник... Нашел, где он в овес ходит, лабазок сделал, жду. А он, как ваша медведиха, напрямик в поле не идет. Сначала обход краем лесочка сделает - проверит, нет ли где охотника. Ну, и причуял меня. Не пышкнул, не уркнул, а потихоньку на второе поле убрел. За две с половиной версты. На другой день я там лабаз смастерил. Он опять меня нашел и спокойненько на первое поле утяпал. Так мы недели полторы друг от дружки прятались да друг дружку выглядывали. Где ни сделаю лабаз, везде меня найдет. Думал я, думал, как его обхитрить, и придумал. - Старик помешал ложечкой чай, одним духом опорожнил стакан и продолжал: - Взял я свою фуфайку, набил соломой и посадил это чучело на лабаз на первое поле. Даже голову сделал соломенную и шапку свою напялил. А сам на втором польце сел, прямо в овес. Только темнеть стало, слышу - ломит по лесу мишка, безо всякой опаски шпарит, видать, проголодался. Так с ходу и забежал в поле. Идет в мою сторону, овсины хватает, торопится. А рожа у него такая довольная - думает, опять меня обдурил!.. Подпустил я его шагов на десять и поднялся. Ружье у плеча, только курок спустить. А медведь, верите ли, как увидел меня, так и сел. Даже рот забыл закрыть. Целюсь и вижу, как у него изо рта слюна течет и овсины падают, а глаза такие тоскливые, будто с жизнью прощается!.. Не мог я его, такого, стрелить. Опустил ружье, говорю: "Поди с миром!.." Он башкой мотнул, встал на четыре лапы и бочком, бочком к лесу. Три шага шагнет и на меня поглядит: не верит, боится, что я ему пулю вдогонку пошлю. Так шажком и ушел в лес. Больше тот медведь в овсы не ходил. А на лесных дорогах не один год после того я видел его следы, огромные следы, другого такого медведя в наших краях не бывало.

Старик умолк. Валерка заерзал на стуле.

- А если бы он напал? - спросил он. - Ведь десять шагов всего!.. И на земле.

- Чего уж тут нападать? - вздохнул дед. - Он тоже понимает - пуля опередит.

- В овес не ходил, так чем же питался? - задал вопрос Андрюшка.

Макар усмехнулся:

- Думаешь, без нашего овса медведю не прожить? Проживет и еще жиру на всю зиму накопит. В лесу питанья хватит. Корней наковыряет, ягод пособирает, а то изловит кого.

- А если медведица с медвежатами - она может напасть? - опять спросил Валерка.

- Хоть медведь, хоть медведиха первыми на человека не кинутся. Медведь - он человека уважает. Ежели раненый, тогда уж другой разговор, тогда кто хошь за свою жизнь биться будет.

Долго сидели ребята в этот вечер у деда Макара. Многое вспомнил старый охотник, а когда его спросили, почему перестал охотиться, ответил:

- Для настоящей охоты глаз надо вострый и руку крепкую, чтобы выстрел верный был, чтобы зверь и птица не мучились. И как я почуял, что руки ослабели и глаз притупился, так и кончил промышлять. На корзинки вот перешел. Тоже нужное дело... Десять годов уж ничьей кровинки ни капли не пролил!..

7

По-разному отнеслись Валерка и Андрюшка к тому, что дед Макар вызвался им помочь. Андрюшка был искренне рад: вмешательство бывалого охотника могло предотвратить новые ошибки; кроме того, он надеялся услышать от старика еще что-нибудь интересное о медведях.

Иначе рассуждал Валерка. То, что обращались к деду Макару за советом, как сделать лабаз, он считал мелочью. Иное дело, если старик пойдет на поле и все дальнейшие действия они будут совершать по его указке. Тогда, если даже удастся увидеть медведей, любой вправе упрекнуть: "Видели, ну и чего особого? С помощью охотника и дурак увидел бы! Вот если бы сами, одни..." А ведь переделать лабаз, перенести его на новое место невелика мудрость, могли бы обойтись и без старика.

Они вышли из деревни в одиннадцатом часу утра. Будь Валерка и Андрюшка вдвоем, на них никто не обратил бы внимания. Но они шагали рядом с корзинщиком, который не так уж часто показывался на улице, и это привлекало любопытные взгляды.

- Эй, Гвоздик-с-Могилой! Куда это вы?

Валерка, узнав по голосу своего давнего врага Борьку Сизова, бросил через плечо:

- На кудыкину гору!

- И валяйте! Хоть за кудыкину. Все равно узнаю!..

"А ведь узнает! - с тревогой подумал Валерка. - Пакости начнет устраивать, по всей деревне раззвонит да еще всяких обидных небылиц наприсочиняет".

А вслед несся скрипуче-ломаный голос Борьки:

Гвоздик-с-Могилкой

да дед-курилка

пошли на гумно

лопать г..! Ха-ха-ха!..

- Ну и парень у Федьки растет! - покачал головой Макар. - Таких балбесов ремнем учить! - Он помолчал, усмехнулся: - Хотя, правду сказать, сам Федька парнишкой тоже любил озоровать. Вот я вам случай расскажу. Годов двадцать пять с тех пор прошло, а как сейчас помню. Сидел я на лабазе за Крутихой, медведя караулил. А зверь хитрый попался! Подойдет к полю в сумерках, ляжет в кустах и ждет, пока совсем не стемнеет. А мне чего в темноте сидеть? Уйду с лабаза, а он - в овес. Нажрется, сколь в пузо влезет, и поутру - в лес, отлеживаться.

- Ловко приспособился! - восхитился Андрюшка.

- Еще бы не ловко! Меня досада берет, а мужики да бабы потешаются: долго ли, говорят, пасти будешь или весь овес надумал скормить? Обождите, говорю, вот луна будет... Перед полнолунием передышку сделал - три вечера не ходил, и вот срядился. Одно беспокойно: луна-то полная, да только небо в тучах, видно ли будет ночью-то? Сижу. Ветерок от леса - хорошо: зверь не причует. Жду. И вот в двенадцатом часу ночи, гляжу, выкатывается мишка из кустов. Худо видать, однако стрелять можно, а главное, ловко: медведь-то боком! Обождал, пока подальше в овес зашел, приладился и выстрелил. А порох дымный, ничегошеньки не видать! Сижу, слушаю. Не ревит, не трещит. Ветерком дым утянул, гляжу - медведь-то по полю ползет.

- Раненый? - выдохнул Андрюшка.

- Не раненный был бы, не остался бы на поле. На сажень подвинется и лежит. Я из другой стволины - хлесь! Ружье быстренько перезарядил, жду. Дымок отнесло - медведь еще дальше. Опять ружье к плечу, у самого руки дрожат - не могу глядеть, как зверина мучается! И мушки не видно, приложился, стрелил. Ну, после этого медведь перестал шевелиться. Слава богу, думаю, успокоил. Запалил цигарку, с лабаза слезать начал, глядь он опять ползет! Пришлось еще раз стрелить. Последние два патрона в ружье вложил - ползет!.. От такого переживания трясти меня начало, колотун бьет - зубы стучат! Чего делать-то?! С лабаза слезть да ближе подойти не увижу: овес-то высокий! А выскочит в теми раненный - задерет. Пождал, пождал - затих мишка. Новую цигарку скрутил, покурил, успокоился маленько, собрался на землю спускаться. Только зашабаркался на лабазе, медведь опять шевельнулся. Тут уж мне вовсе не по себе стало: чует меня зверь! Не стерпел, выстрелил. Остался в ружье последний патрон. Сроду такого чуда не бывало! Медведь в овсе лежит, я на лабазе сижу. Прошло с полчаса, кашлянул для проверки - зверь и дернулся! Живой, хоть плачь! Всё, думаю, шабаш, отохотился. Себя последними словами ругаю - столько мученья зверю причинил! Ему ведь тоже больно, медведю-то...

- Конечно, больно! - кивнул Валерка.

- Решил я до утра досидеть, - продолжал дед Макар. - Последнюю пулю берегу. Развидняется, думаю, чтобы хоть мушку видать было, тогда уж промаху не дам!.. Перед самым утром медведь опять зашевелился, к лесу пополз. Да быстро так, вот-вот в кусты утянется, видать, отлежался! Эх, думаю, была не была! И выстрелил последний патрон. Развеяло дым - на поле пусто.

- Уполз?! - изумился Андрюшка.

- Уполз. - Старик вздохнул. - Слез я с лабаза да бегом в деревню. Натолкал в карман патронов, собаку взял - и обратно. Прибегаю на поле, собаку науськиваю, а она уж старая была, не берет след, и всё тут! Ах ты, говорю, тварь безносая, чего же ты?! И сам след ищу. Овес крепко умят, однако кровь-то должна быть - чуть не всю ночь зверь на месте лежал. Только ни в поле, ни в кустах ни кровинки. Собаку изругал, все кусты облазил, голодный и не спавший до вечера по лесу шарил, штаны и фуфайку о сучья изорвал - нет медведя! Не трудов жалко - зверя. Пропадет - ни богу, ни черту. На другой день через бригадира всех оповестил, что за Крутихой раненый медведь, чтобы, значит, аккуратно ходили. Такой зверь много бед натворить может. Сам еще три дня искал да так и плюнул. Страсть жалко было того медведя...

Дед Макар умолк, задумался. Он медленно, но крупно шагал по проселку, ведущему на Стрелиху, смотрел куда-то в пространство и, казалось, совсем забыл про Валерку и Андрюшку, которые шли с ним рядом. А ребята, считая историю законченной, сочувственно смотрели на вдруг потускневшее лицо старика, и им тоже очень жаль было того медведя, который столько намучился и пропал без пользы.

- Охоту, однако, я не забросил, - снова заговорил Макар. - Осенью белочек промышлял, куничек. Да только не в радость была та охота. Ходил по лесу, будто перед всеми зверями за того медведя виноватый... Зима пришла. В декабре морозы ударили. Такие морозы - углы в избушке трещали. И вот раз поутру прибегает ко мне Федьки Сизова отец: прости, Макар Иванович, это мой сорванец Федька над тобой осенью подшутил! Я, говорит, вожжами так его испазгал - пластом на лавке лежит. Слушаю я и ничего не понимаю. О чем, спрашиваю, толкуешь? А он мне: не в медведя ты на Крутихе стрелял, а в мою новую шубу! Выворотил Федька шубу наизнанку, набил сеном да за веревку по овсяному полю волочил!.. Я тут и сел, будто мне обухом по голове шарахнули. Не может, говорю, такого быть! Как, говорит, не может? Достал, говорит, шубу-то, а она вся в дырьях, вся исстреляна, вот Федька и повинился!

Валерка и Андрюшка, не ожидавшие такого оборота, расхохотались. Дед Макар тоже улыбнулся.

- Мужику новую шубу жалко, а мне утешение: ладно, выходит, стрелял без промаху и никакого зверя не намучил!..

- Но как вы Федьку-то не видели? - удивился Валерка.

- Так он же в кустах сидел! Польцо узкое, вот он и проволок шубу-то поперек этого польца. Видать, еще днем все приготовил - шубу сеном набил и веревку по овсу протянул. А я поздно на лабаз пошел - где уж тут веревку в овсе заметить!.. Не знаю, с того случая или с чего другого, но больше Федька не камедил. И в парнях гулял смирно... Может, и Борька с годами поумнеет.

- А как же ноги? - снова недоверчиво спросил Валерка. - Ведь если шуба - ног-то нету!

Дед повернул к нему живое румяное лицо:

- В хорошем овсе, бывает, только одну медвежью хребтину и видать. А в сумерках так не скоро и разберешь, где голова, а где зад. Какие уж тут ноги!..

С разговорами не заметили, как пришли на Стрелиху.

День был пасмурный. С северо-востока дул свежий ветер, и по желтому полю ходили волны; тяжелые метелки овса раскачивались и шуршали; шумела листвой одинокая береза.

- Подите снимите лабаз, - сказал ребятам старик, - а я той порой место пригляжу, - и неторопливо пошел в правый угол поля.

Сбросить с берез доску да палку - минутное дело, и Валерке с Андрюшкой пришлось долго стоять в овсе, пока дед Макар что-то выглядывал да прикидывал. При этом он не только бродил по самому краю поля, но и заходил в лес, потом возвращался на опушку, думал о чем-то, теребя седую бороду, и снова бродил.

- Нам сказал, что место для лабаза издали выбирать надо, а сам все время по краю ходит! - недовольно проговорил Валерка.

Андрюшка скосил на него глаза.

- Ты тоже соображай! Время - еще одиннадцати нет, а запах на следу всего шесть часов держится. Говорил же он...

- А-а... - протянул Валерка, смутившись.

Андрюшка молчал: деду Макару он доверял полностью.

- Подите сюда, - позвал наконец старик, а когда ребята подошли, показал на густые елки: - Здесь делайте. Невысоко. Полторы сажени от земли. - А сам вытащил из-за пояса топор и стал рубить березку, что росла левее елок на опушке.

Елки были густые и суковатые, но приспособить на них доску оказалось не просто: сучья прогибались. На этот раз очень бы пригодилась веревочка, но ребята не прихватили ее. Выручил дед Макар. В кармане его фуфайки оказалась длинная льняная бечевка.

- Только вы не доску привязывайте, - подсказал старик, - а сучья, на которые она положена. Подтяните сучья кверху, а веревочку к стволине повыше привяжите - и сук не будет прогибаться, и доска не сползет. Лапки, которые сидеть да глядеть мешают, на сторону отогните. Не ломайте! повысил он голос, заметив, что Валерка и Андрюшка начали обламывать сучья. - Отогните подальше, и ладно...

Провозившись в елках добрых полчаса, ребята все-таки сделали лабаз, но он им не нравился: сидеть придется как в мешке - со всех сторон хвоя, и только спереди - неширокое окно, в которое виден кусок поля в четверть гектара, не больше.

- Ну, как там? - спросил старик, когда увидел, что ребята перестали возиться и уселись на доску, прижавшись друг к другу - лабаз оказался тесноват для двоих.

- Хорошо, - ответил Андрюшка. - Только видно мало.

- Как это - мало? - удивился старик.

Он забрел в овес, отошел влево метров на сорок, спросил:

- Меня видите?

- Видим!

Дед переместился вправо:

- А теперь?

В оконце, которое было на уровне глаз, Валерка и Андрюшка хорошо видели старика, но, переместись он еще метров на десять, хвоя елок скрыла бы его.

- Пока видим.

- Чего ж вам еще надо? Даже лишку! - удовлетворенно сказал дед. - А теперь вылазьте, и домой пора.

- А в какое время лучше садиться? - спросил Андрюшка.

- Экие вы несмышленые и нетерпеливые! - усмехнулся Макар. - Лабазы всегда загодя делать надо. К тому ж и ветер сегодня на лес. Пока ветер не переменится, нечего караулить.

- Может, он целую неделю не переменится! - разочарованно сказал Валерка.

- Неделю так неделю. Придется ждать. Ежели, конечно, медведя хочете увидеть. А теперь вот эту березку, которую я срубил, вон туда, подальше, унесите. Она вам поле загораживала...

Березка лежала в траве, а свежий пенек был аккуратно прикрыт нашлепкой из прошлогодних листьев и мха, и нигде ни единой щепочки!.. Да, старик знал, что и как делать, и Андрюшка вдруг почувствовал, что, если во всем следовать советам бывалого охотника, медведя удастся увидеть, непременно удастся. Он молча поднял березку и понес краем поля туда, куда велел дед Макар.

8

Телефонный звонок был необычный - долгий и требовательный. Клавдия Михайловна, оказавшаяся возле аппарата - она шла из кухни с чайником, сняла трубку, поднесла ее к уху и тотчас взглянула на мужа.

- Тебя, - коротко сказала она. - Город...

Валерка насторожился: кто может звонить из города? Только охотники! И он напрягся, чтобы понять все, о чем будет вестись разговор. Валентин Игнатьевич, отвечая, видимо, на вопросы, сказал, что овес косить будут еще не скоро, что местных охотников нет, что места в доме хватит; потом помолчал, слушая, что говорили на том конце провода, сказал "до свидания" и положил трубку.

- Ну, чего, приедут? - нетерпеливо спросил Валерка.

- Приедут, - кивнул отец. - Трое. В среду или в четверг.

Валерка облегченно вздохнул:

- А я уж думал, завтра!..

- Хоть и не завтра, но вы с Андреем свой лабаз снимите. И на Стрелиху ходить не надо.

- Так мы и медведя еще не видели!

- Не видели живого - увидите мертвого.

- Ну, это неинтересно!.. Мы всё там переделали, старались, и дедушка Макар нам помогал... - Валерка был искренне огорчен.

- Ну хорошо, - уступил просьбам сына Валентин Игнатьевич. - Завтра последний раз.

...Но ни завтра, ни послезавтра идти на Стрелиху не пришлось: двое суток лил дождь.

Дождь перестал лишь к полудню во вторник. Низкие серые тучи как-то незаметно поредели, стали расползаться, и меж ними показалось синее небо.

Валерка и Андрюшка колебались, как же им быть: Валентин Игнатьевич разрешил последний раз сходить на Стрелиху в воскресенье, а теперь вторник. Но разве они виноваты, что погода помешала и того, последнего раза не было? Значит, на Стрелиху идти все-таки можно. Но на всякий случай, чтобы не попасться на глаза бригадиру, ребята решили обойти деревню стороной. Сделав порядочный крюк, они пробрались на Стрелиху и, не мешкая, заняли свой лабаз. Доска была мокрая, сверху, с еловых лап, падали тяжелые капли росы, но с этими неудобствами приходилось мириться: ребята понимали, что это последний вечер, последняя надежда увидеть живого медведя.

Легкий ветер, стихший в послеобеденную пору, не успел обсушить намокшие метелки овса, и над полем невесомо курился парок. Ни голоса птиц, ни писка мышей, ни шороха листвы - ничего, кроме дробной капели.

Предыдущие вечера, проведенные на лабазе, тоже были тихими. Но тишина тех вечеров была совсем иная - какая-то чуткая, от нее звенело в ушах; в той тишине малейший звук разносился широко, как бы умножая силу своего звучания. Теперь же тишина была мягкой, будто земля и лес обложились невидимым глазу слоем ваты, в котором увязали и умирали все звуки. В этой тишине можно было крутить головой, осторожно переставлять на палке затекающие ноги, можно было даже разговаривать шепотом и быть уверенным, что ничто - ни шорох одежды, ни легкий скрип резиновых сапог, ни шепот - не достигнет земли. Но и понимая это, ребята сидели не шелохнувшись, ни о чем не разговаривали и только смотрели на желтый кусок поля и ждали...

Чуть-чуть начало смеркаться, когда слева явственно зашуршал овес. Ребята повернули головы, но хвоя елок скрывала край поля. А шорох все нарастал, приближался, будто кто тащил по овсу ветку. И хотя ребята напряженно ожидали, что вот-вот кто-то покажется на поле, медведь появился внезапно. Головастый, толстый и до смешного короткий, он был совершенно не страшный! Ворочая головой, медведь быстро шел по овсу, будто намеревался пересечь поле.

- Это медвежонок!.. - одними губами прошептал Андрюшка.

Валерка тоже понял, что перед ними не взрослый зверь, и осторожно ткнул друга локтем в бок: молчи!..

На опушке, за кустами, что-то уркнуло, и в следующее мгновение на поле показались еще два медвежонка. Они шли рядышком, почти касаясь друг друга боками и оставляя позади себя чуть заметную стежку примятого овса. Потом появилась медведица. Вот это был зверь. Ребята так и замерли не дыша. Темно-бурая, огромная в сравнении с медвежатами, она шла медленно, будто плыла по овсу. Голова и шея ее были вытянуты в одну линию со спиной, пасть приоткрыта, и в ней белели клыки.

Не более пятнадцати шагов отделяли медведицу от ребят, и они хорошо видели ее маленькие, устремленные вперед глаза, черную мочку носа, небольшие округлые уши. Вдруг медведица остановилась, коротко рыкнула, и медвежата замерли там, где их застал этот рык. Медведица пружинисто поднялась на задних лапах и так, полусогнувшись, стояла несколько мгновений, вглядываясь в даль поля и слушая вечернюю тишину; при этом она плавно водила мордой из стороны в сторону и сверху вниз, и черные ноздри ее трепетали. На могучих передних лапах, которые медведица держала на весу полусогнутыми, были хорошо видны острые кривые когти. Валерка как увидел эти когти-крючья, так уж и не мог отвести от них взгляд.

Убедившись, что на Стрелихе все спокойно, медведица мягко опустилась на передние лапы, фыркнула и принялась за овес. Ела она быстро, но не жадно. Захватит ртом метелки овса, дернет головой кверху и жует. А медвежата бродили по полю вокруг медведицы, что-то вынюхивали, ковырялись в земле, то и дело поднимались на задние лапы и подолгу стояли так, очень похожие на больших плюшевых мишек. У двух медвежат - это ребята сразу заметили - на груди, под шеей, были треугольнички светлой, почти белой шерсти, у третьего медвежонка светлого пятна не было. Этот третий выглядел заметно крупнее и держался особняком.

Валерка и Андрюшка во все глаза смотрели на медвежье семейство. Ни тот, ни другой не испытывали ни малейшего страха, и в эти минуты им казалось, что нет в мире ничего, кроме небольшого кусочка овсяного поля с медведями да их самих, затаившихся в густой хвое елок. Они завороженно смотрели на зверей, ловили каждое их движение.

Медвежата были шустры и забавны, забавны и своей косолапой, вперевалочку, походкой, несоразмерно большими головами и деловито-серьезным выражением безобидных смешных мордочек, а медведица она внушала трепетное уважение. Всё в ней было преисполнено мощи, красоты и достоинства. На густую лоснящуюся шерсть попадала роса, и время от времени медведица отряхивалась. Но и отряхивалась она как-то степенно, медленно ворочая головой на вытянутой толстой шее, при этом бока ее, лопатки и широкий круглый зад колыхались, будто под шкурой было что-то мягкое, зыбкое. Стряхивали с себя росу и медвежата, но делали это уморительно неловко, по-собачьи, содрогаясь всем телом. Медвежья семья неспешно двигалась по полю, и за медведицей тянулась хорошо приметная полоса смятого овса.

Медвежата с белыми треугольничками на груди держались все время вместе, и вдруг они повздорили. Из-за чего это получилось, ребята не поняли, но ссора вспыхнула мгновенно. Только что мирно копошились в овсе один возле другого - и вот уже катаются по полю, отчаянно колотя друг друга лапами.

Услыхав возню, медведица повернула голову и чуть слышно рыкнула. Медвежата тотчас расскочились, поднялись на задние лапы, глянули на мать и снова бочком, бочком, подпрыгивая на всех четырех лапах одновременно, стали сближаться. Мгновение - и опять темный клубок катается в овсе, только лапы мелькают!.. И тут произошло неожиданное. Медведица без предупреждения и беззвучно метнулась к озорникам. Два прыжка - и она уже возле забияк. Знала она, кто виноват в потасовке, или не знала, но медвежонок, на которого обрушился молниеносный удар тяжелой лапы, кубарем отлетел в сторону. Вскочив на ноги и высоко подкидывая кургузый зад, он отбежал подальше от рассерженной мамаши и как ни в чем не бывало принялся за овес, видно, все-таки проголодался. Второй медвежонок на всякий случай тоже отскочил от матери, но только в противоположную сторону, а третий тот и ухом не повел, будто ничего и не случилось.

Сумерки сгущались. Скоро вместо медвежат стали видны лишь темные пятна, и только медведица еще была хорошо различима на фоне желтого овса. Она все так же неторопливо кормилась, изредка привставая на задних лапах, чтобы оглядеть поле и прислушаться.

И тут Андрюшка громко кашлянул. Валерка от неожиданности подскочил. В тот же миг на поле мелькнула расплывчатая черная тень, прошелестел овес, будто пронесся набежавший ветер, и все исчезло.

- Неужели потерпеть не мог со своим кашлем?! - дрожащим от досады шепотом сказал Валерка.

- А я нарочно! - признался Андрюшка, причем сказал это подчеркнуто громко, будто хотел, чтобы голос его был слышен дальше.

- Медвежонки и поесть не успели. Только кормиться начали, а ты...

- Ладно, давай слезать. Да лабаз-то снять надо.

Они долго развязывали затянувшиеся узлы бечевки, потом скинули доску и палку, что была под ногами, и спустились на землю.

- И не жалко тебе, что медвежонки голодные остались? - ворчал Валерка. - Покормились бы и сами ушли, а ты испугал...

- Потому и испугал, что жалко. Теперь медведица эти елки надолго запомнит.

- Ну и что?

- А то! Или ты забыл, что завтра охотники приедут? Вдруг они сделают лабаз на этих елках! А медведица-то уже ученая, сдуру в этом месте в поле не выйдет. - Андрюшка умолк на минуту и задумчиво продолжал: - А медвежонки такие маленькие... Без матери они пропадут, точно говорю! Вон в какой строгости она их держит. И здоровущая, от кого хошь защитит.

Настроение Андрюшки мгновенно передалось Валерке: ведь в самом деле, охотники приедут не смотреть медведей, а охотиться, у них будут ружья. Выйдет медведица со своими медвежатами в поле, как сегодня, и всё...

- Зря отец охотникам письмо послал, - вздохнул Валерка.

Андрюшка молчал. На душе его было тревожно и как-то неловко за взрослых людей, которые приедут на это поле, чтобы подстеречь и убить медведицу.

9

Вечером в четверг к дому бригадира подкатил голубой "Москвич".

- Кажется, охотники приехали! - встрепенулась Клавдия Михайловна.

Валентин Игнатьевич, только что возвратившийся с работы и еще не успевший разуться, глянул в окно.

- Похоже!.. - сказал он и направился к двери встречать гостей.

- Зря ты их вызвал!.. - неожиданно бросил Валерка вслед отцу.

Валентин Игнатьевич круто обернулся:

- То есть как - зря? Ты думаешь своей головой, что говоришь?

- Думаю. Медведицу убьют, а как медвежата? Они такие маленькие... Все погибнут!

Лариска глянула округлившимися глазами на брата, потом на отца и эхом повторила:

- Пап, а как медвежата? Они правда умрут?

- Вам медвежат жалко, а меня, если я этот овес скормлю медведям, в тюрьму посадят!

- Никто не посадит, - возразил Валерка. - А овес мы с Андрюшкой могли бы покараулить...

- Замолчи! - обрезала сына Клавдия Михайловна. - Медвежата такие же звери. И вообще - марш в спальню! Нечего встревать не в свое дело! - И мужу: - Выйди к ним, - она кивнула на окно, - видишь, ждут!..

Возле машины стояли трое: один - высокий бородач, с виду еще молодой, в костюме защитного цвета, вторым был приземистый толстяк в меховой куртке нараспашку и третьим - тощий желтолицый человек в комбинезоне, какие носят механизаторы.

- Чего в окно выпялились? - одернула детей Клавдия Михайловна. Сказано - идите в спальню!

- Уйдем, не расстраивайся, - проворчал Валерка и с демонстративной неспешностью направился в другую половину избы.

Лариска, надувшись, побрела за братом.

Через минуту изба наполнилась стуком сапог и голосами приезжих. Точнее, говорил один бородач. Сначала он пространно извинялся за причиняемое хозяевам беспокойство, затем церемонно представлял Клавдии Михайловне своих друзей и, наконец, восторженно говорил о сельском комфорте: тут вам, пожалуйста, и газовая плита, и холодильник, и телевизор, и телефон - чем не цивилизация?!

Охотники долго умывались, потом развязывали свои рюкзаки, готовились к ужину.

- Ты что, уже спать? - шепотом спросила Лариска, увидев, что брат начал раздеваться.

- А чего делать?.. И ты ложись.

- Мне еще неохота...

- Пока неохота, а ляжешь - и уснешь.

Валерка, конечно, спать не собирался. Но его кровать стояла возле заборки, разделяющей избу на две половины, и, чтобы лучше слышать, что будут говорить охотники, он решил лечь. Пока об охоте не было сказано ни слова, но Валерка понимал, что разговор такой непременно будет.

Лариска в нерешительности постояла посреди комнаты, вздохнула и тоже пошла к своей кровати.

Охотники сели ужинать. Словоохотливый бородач расспрашивал Валентина Игнатьевича о делах в бригаде, интересовался урожаем, заработками колхозников, а потом как-то неожиданно переключился на главную тему.

- Ну что же, друзья! Наверно, пора нам потолковать и о том, ради чего, собственно, мы сюда приехали, - сказал он. - Прежде всего мы весьма благодарны вам, Валентин Игнатьевич, за ваше сообщение. Охота на медведя открывается только с первого октября, но ваше письмецо я кое-где предъявил, заручился поддержкой, и лицензию удалось получить. Вот, пожалуйста, убедитесь сами в наших, так сказать, законных полномочиях!

- Чего смотреть? Верю, - сказал Валентин Игнатьевич. - Но я об одном попрошу: чтобы никаких петель. А то прошлой осенью приезжали к нам охотники из района и вместо медведя поймали в петлю племенную телку.

Раздался дружный смех.

- Вот это охотнички! - воскликнул бородач. - А насчет нас можете быть абсолютно спокойны. Мы охотники, так сказать, культурные, кроме спортивного интереса, нас в охоте ничто не интересует. А петли - какой же это спорт?

- Дело даже не в этом, - раздался тихий, но очень внятный голос. Петли запрещены правилами охоты.

Валерка приподнял голову: интересно, кто это говорит, толстяк или тот, желтолицый?

- Вот именно! - подхватил бородач. - Петли - орудие браконьеров, а не охотников. А ты, Владислав Михайлович, сколько косолапых на ружье взял? Десятка два?

- Ну что вы, зачем преувеличивать? - раздалось в ответ.

- Скромничает. А между прочим, по части медвежьей охоты - профессор. И ружье у него достойное: современнейший пятизарядный охотничий карабин с оптикой!..

Валерка и дышать перестал, боясь пропустить хоть одно слово.

- В сумерках или лунной ночью, - продолжал бородач, - он на двести метров попадает в консервную банку. Снайпер! И пуля - пятнадцать граммов. Это, я вам скажу...

- Игорь Макарович, - вновь раздался тот же тихий и внятный голос, хватит об этом... Вы же сами предложили: пора говорить о деле.

- Всё. Я молчу, - покорно согласился бородач.

"Понятно! - отметил про себя Валерка. - Бородач, этот Игорь Макарович, только с виду главный. А настоящий главный охотник - другой... Но кто? Неужели толстяк? А может, тот, тощий, в комбинезоне?.."

Между тем за стеной разговор продолжался. Негромкий, ровный голос спрашивал, далеко ли от деревни овсяное поле, какой там овес - высокий или низкий, каков лес, близко ли он подступает к полю и есть ли еще неподалеку овсяные поля. На все эти вопросы Валентин Игнатьевич отвечал немногословно, но обстоятельно.

Валерке так хотелось узнать, кто же из охотников главный, у которого "карабин с оптикой", что не стерпел, поднялся с кровати и направился в кухню.

- Ты куда? - шепотом спросила Лариска.

- Пить захотелось. А ты спи.

Дверь между кухней и гостиной всегда бывала открыта, и достаточно было Валерке бросить беглый взгляд в комнату, где ужинали охотники, как все стало ясно. Главным охотником оказался желтолицый, в комбинезоне.

Черпнув ковшом воды из ведра, Валерка попил и, никем не замеченный, тихонько вернулся в спальню.

- Местные охотники на этом поле не беспокоили медведя? - продолжал выспрашивать желтолицый.

- У нас таких охотников нет, - ответил Валентин Игнатьевич. - Был один, но он уже лет десять не охотится, плетет корзины.

- Это хорошо. А за грибами, за ягодами через это поле никто не ходит?

- Нет. Сейчас разгар уборки. Людям не до того.

Наступила пауза. Валерка лежал затаив дыхание: скажет отец, что они с Андрюшкой караулили медведя, или не скажет? Отец не сказал.

- Ну что ж, обстановка, кажется, вполне подходящая, - подвел итог главный охотник. - Сделаем так: утром, по росе, я схожу на поле, посмотрю, что за зверь там кормится, где у него лазы, места для лабазов подыщу. Потом до обеда устроим лабазы, отдохнем часика четыре и вечерком - на первую охоту. Идет?

- Абсолютно!.. - окликнулся бородач. - Коротко и ясно. Сразу чувствуется, что Владислав Михайлович - человек дела.

На разные голоса храпели спящие на полу охотники, а Валерке не спалось. Он вспоминал, как безбоязненно вышла в поле медведица, как резвились в овсе медвежата, и ему представлялось невероятным, что уже завтра эта медведица может быть убита, а безобидные большеголовые медвежата окажутся сиротами. То ли во сне, то ли в воображении он видел, как они, насмерть перепуганные, сидят в лесу под елкой и дрожат от холода, голода и страха...

10

Приезд городских охотников не особенно встревожил Андрюшку.

- Ничего у них не получится, - уверенно сказал он, выслушав сообщение Валерки. - Во всяком случае, надо сделать, чтобы не получилось.

- Но ты знаешь, какое у одного ружье?! - воскликнул Валерка. - Не ружье, а снайперская винтовка! - И рассказал про карабин.

- Это, конечно, хуже!.. - Андрюшка нахмурился. - Только я думаю, кого-то из них медведица все равно на лабазе учует - она же осторожно ходит!

- Осторожно, а к нам-то вышла!

- Вышла. Но мы ее спугнули, и теперь она еще осторожнее станет. Андрюшка помолчал, наморщив широкий лоб, потом убежденно сказал: - Она вообще не выйдет в поле. Мы ее туда не пустим.

- Как - не пустим?

- Табак по краю поля будем сыпать. Помнишь, дедко Макар говорил: где табак насыпан, там медведь двое суток не пройдет.

- Помню. Только где мы табак возьмем? Отец у меня не курит...

- В магазине. Я уж сколько раз дедке Макару махорку покупал. Восьмушка всего шесть копеек. Взять на рубль, так надолго хватит.

Магазин сельпо был в двух километрах от Овинцева, и ребята решили сразу идти за табаком, чтобы потом, после обеда, когда охотники будут отдыхать, сходить на Стрелиху. Едва они вышли из дома Перьевых, как в проулке носом к носу столкнулись с Борькой Сизовым. Было похоже, что Борька стоял здесь, у забора, поджидая их. Как всегда взъерошенный, чумазый и неряшливо одетый, он посторонился, уступая дорогу, и уже сзади крикнул:

- Эй, Гвоздик, а чо это у вашего дома машина стоит?

- По лотерее выиграл! - ответил Валерка.

- Ври больше!.. Я и сам знаю. Охотники приехали, медведя ловить будут.

Валерка, неприятно пораженный, что Борьке уже все известно, пригрозил:

- Если будешь везде совать свой нос, по шее накостыляю! Понял?

Борька счел за благо отойти подальше.

- Смотри, как бы самому не накостыляли!

- И охота тебе каждый раз с ним заедаться!.. - недовольно заметил Андрюшка.

- А чего лезет не в свое дело!

- Но ему ведь тоже интересно. Подумаешь, спросил!..

- Что я, перед ним отчитываться должен?

- Не отчитываться, а просто ответить. По-человечески.

Валерка уловил по голосу, что Андрюшка начал раздражаться. Это случалось чрезвычайно редко, и он примирительно сказал:

- Нечего спрашивать, если уже все знает.

Немногим больше часа ходили ребята в магазин, но за это время в бригаде охотников произошло что-то странное. Из рассказа Лариски, сбивчивого и путаного, Валерка и Андрюшка поняли только одно: главный охотник, который ходил на разведку, от охоты почему-то отказался и ушел на автобусную остановку, чтобы уехать в город, а на Стрелиху делать лабазы ушли бородач и толстяк.

- А вы бы слышали, как они тут спорили!.. - взволнованно говорила Лариска. - Я даже испугалась, думала, подерутся...

- Но ты можешь толком сказать, кто с кем спорил и о чем был спор? горячился Валерка, пытаясь понять, что же все-таки произошло между охотниками.

- Спорили который с бородой и еще толстый с тем, длинным, который на Стрелиху утром ходил, - объясняла Лариска. - Который с бородой просил длинного, чтобы тот оставил... ну, как это... ружье-то...

- Карабин? - подсказал Андрюшка.

- Ага! - кивнула Лариска. - Стал просить, а тот говорит: не оставлю! Спорили, спорили, и длинный ушел на большую дорогу, на автобус. А с бородой и толстый - на Стрелиху.

- По-моему, ты что-то напутала! - с досадой произнес Валерка. - Не слушала толком, а говоришь...

- Ничего я не напутала! - вспыхнула Лариска. - А надо всё знать, так нечего было из дому уходить, вот!.. А теперь я пошла гулять!.. - Хлопнув дверью, Лариска выбежала на улицу.

Валерка и Андрюшка были в недоумении: если тот, с карабином, опытный охотник, бивал медведей, то почему отказался от охоты? Ведь он был на Стрелихе и сам видел, что медведи в овес ходят.

- Договоримся так, - предложил Андрюшка. - Я уйду домой - мне кой-чего там поделать надо, - а ты, когда эти двое придут со Стрелихи, попробуй что-нибудь узнать. Потом прибежишь ко мне, и мы сходим на поле.

Весь день Валерка просидел дома, но охотники так и не появились; видимо, чтобы не ходить лишний раз взад-вперед, они взяли обед с собой и отдыхали тоже на Стрелихе, благо день был теплый.

Они возвратились с охоты уже в десять вечера. Лариска спала, Валерка тоже лежал в постели, но слышал, как отец спросил:

- Ну, как ваши успехи?

- Безрезультатно, - ответил бородач.

- Не видели и не слышали?

- Ничего не видели и ничего не слышали.

Голос бородача показался Валерке каким-то усталым и безнадежно грустным.

- А где же ваш третий товарищ? - спросил Валентин Игнатьевич.

- А!.. - бородач вздохнул. - Он еще утром домой уехал. Что-то приболел. Язвенник он...

Больше об охоте разговоров не было.

Валерка уже засыпал, когда сквозь дрёму вдруг услышал:

- ...не думал я, что он таким окажется...

Сна как не бывало. Валерка открыл глаза, затаил дыхание. В избе было темно и тихо, и в этой ночной тиши приглушенно звучал голос бородача. Валерка осторожно повернул голову, чтобы слышать в оба уха.

- В сущности, и нарушения-то никакого! Если бы медведиц вообще было запрещено отстреливать - другой разговор. А тут... Кто бы доказал, что у нее были медвежата нынешнего года? Охотников нет, а бригадиру наша охота до лампочки!

"Как бы не так!.." - с обидой за отца подумал Валерка.

- Ну, уехал - и черт с ним! - сиплым полушепотом отозвался толстяк. - Так хоть бы карабин вам оставил! "Не положено!.." Мало ли что не положено, а все делают, иначе и охоту бросай. Если бы он приехал сюда один, ему было бы наплевать, кто ходит в овес, одинокая медведица или с медвежатами. Точно говорю! Отстрелял бы - и концы в воду. А перед нами чистеньким себя хочет показать, законник!..

Валерку бросило в жар. Он все понял: на медведицу с медвежатами охотиться запрещено! Тот, с карабином, - настоящий охотник. И не заболел он вовсе! Разобрался в следах, понял, что на Стрелихе ходит медведица с медвежатами, и от незаконной охоты отказался. Вот и уехал. А эти - эти браконьеры! Может, и разрешение на охоту у них липовое? Ведь охота-то на медведей еще закрыта, сами говорили!..

- Конечно, с карабином шансов было бы больше, - вздохнул бородач, что и говорить!.. Но, может, посчастливится? Место хорошее, спокойное.

"Нет уж, дудки!.. - мысленно возразил Валерка. - Теперь-то у вас ничегошеньки не получится!.." Он решил завтра же рассказать все услышанное отцу и с мыслью - лишь бы не проспать! - погрузился в глубокий сон.

11

Когда Валерка поднялся, часы показывали без четверти восемь. Охотники еще спали, но ни отца, ни матери дома, конечно, уже не было: они ушли на работу. Не умываясь и не завтракая, Валерка побежал к Андрюшке.

- А по-моему, никому ничего не надо говорить, - выслушав Валерку, сказал Андрюшка. - Мы их сами за нос поводим. Пока табак будем сыпать, а там увидим.

Валерка не возражал.

Чтобы отвести от себя всякие подозрения, они отправились на Стрелиху кружным путем. День был пасмурный, безветренный. Начинающие желтеть березы стояли недвижимо, роняя на землю еще редкие, позолоченные ранней осенью листья. Листья падали медленно, долго кружились в воздухе и неслышно ложились на примятую недавними дождями траву. С осин, рдеющих красными вершинами, тоже падали листья, и много их, багряных, лежало на земле. Ребята легко бежали по этому расцвеченному ковру лесной подстилки, глубоко вдыхая чистый воздух, пропитанный запахами можжевельника, папоротников и грибов.

- Главное - не оставлять на поле своих следов, - говорил Андрюшка. Чтобы ничего не было заметно. А табак - его в овсе ни в жизнь не разглядеть!

- А по-моему, сыпать надо не по краю поля, - сказал Валерка, - а по опушке, в кустах. Надежнее!

К полю подошли осторожно.

- Гляди! - Валерка вытянул руку и прыснул от смеха. - Во нагородили!..

На березах, на тех самых, на которых ребята устраивали лабаз, было сделано целое сооружение: к стволам деревьев прибиты поперечные палки настоящая лестница, а над этой лестницей, тоже на перекладинах, широкий настил из свежерубленых кольев.

- Да, вот это лабаз! - покачал головой Андрюшка. - За версту видно.

Второго лабаза не оказалось, и ребята поняли, что охотники тоже сидят вдвоем. Но зачем, имея ружья, сидеть вместе на одном лабазе, это им было непонятно.

Валерка и Андрюшка осторожно шли опушкой леса и щепотками рассыпали табак. Для верности, конечно, неплохо бы и завтра потрусить махорки, но если даже это не удастся, все равно выход в поле для медведицы закрыт. А уж послезавтра эту нехитрую операцию надо будет повторить.

Ребята уже кончали свое дело, осталось пройти опушкой каких-то десять - пятнадцать метров, когда что-то заставило Андрюшку обернуться. То ли ему послышался сзади шорох, то ли сработало шестое чувство ощущение скрытно следящего взгляда, но он оглянулся и увидел мелькнувшую за деревьями синюю вельветовую куртку.

- Борька! - выдохнул он.

Они бежали что было мочи. Борька по-заячьи петлял по лесу, стремясь уйти от погони, и, хотя слыл неплохим бегуном, оторваться от преследователей не смог. Более легкий на ногу Валерка настиг его, ловко подставил подножку, и Борька кубарем полетел на землю. Вскочить он не успел: Валерка оседлал его, завернул правую руку за спину.

- Удрать хотел?! - шипел он, тяжело дыша. - Ноги коротки!

Борька молчал, затравленно глядя на приближающегося Андрюшку. На вопросительный взгляд Валерки Андрюшка коротко ответил:

- Отпусти. Никуда не денется.

- А вы бейте! - с тоскливым отчаянием вдруг выкрикнул Борька. Поймали - бейте. Двоим-то одного!.. И в лесу. Никто не узнает!

- Заткнись!.. - Валерка ткнул кулаком в Борькину шею, поднялся, отряхнул брюки.

- Идем, - хмуро бросил ему Андрюшка.

И они пошли прочь, двое, плечо к плечу, оба встревоженные случившимся.

- Уходите?! - вызывающе крикнул вслед им Борька. - Я ведь все видел. Я всем расскажу! У вас табак в карманах!.. - Голос его вдруг сорвался.

Валерка и Андрюшка переглянулись.

- Видел!.. Теперь всем про табак разболтает, - испуганно прошептал Валерка. - Чего делать-то?

Андрюшка тронул его за рукав, тихо сказал:

- Постой тут.

Он вернулся к Борьке, который лежал ничком, уткнувшись лицом в траву, склонился над ним, потряс за плечо.

- Чего надо?! - Борька вскинул мокрое лицо и ненавидяще уставился на Андрюшку. - Отваливай! Вам и руки-то о мою рожу марать неохота!

- Ты что взбесился? - отпрянул Андрюшка. - Лежачего не бьют!

- Так бей стоячего! - Борька вскочил и хрястнул себя кулаком в грудь. - Бей! Меня всем бить можно.

- Заладил - бей, бей... Плевать мы на тебя хотели, понял? - взвился Валерка.

- Тогда плюйте! Прямо в рожу. Я все стерплю! Знаете, что заступиться за меня некому.

- Ду-рак! - Валерка выразительно покрутил пальцем возле своего виска. - Чокнулся, что ли?..

Андрюшка же вдруг подумал, что Борьке и в самом деле слишком часто достается от старших и что за него действительно некому заступиться. Неуживчивый характером, он никого не располагал к себе, ни с кем не умел ладить. А ведь он такой же человек, и конечно же, ему тяжело, что он всегда и везде один, никем не замечаемый и всеми пренебрегаемый. Сочувствие и жалость к Борьке с неожиданной силой охватили его.

- Послушай, - тихо сказал Андрюшка, - с тобой можно говорить по-человечески?

- Чего со мной говорить? Что с дураком связываться?

- Перестань кричать! Ты знаешь, что мы делали на Стрелихе?

- Не слепой. Видел!

- Ну, видел. А понял, что к чему?

- Не ваше дело!

- Ну если так... - Андрюшка вздохнул. - А мы-то хотели тебя... в свою компанию, чтобы вместе, втроем...

Мысль эта только что пришла ему в голову, и Валерка в недоумении глянул на Андрюшку: дескать, ты что мелешь?! Борька шмыгнул носом и недоверчиво протянул:

- Ну да, возьмете... Знаю я вас!

Но по глазам было видно: озадачен.

- Конечно, - продолжал Андрюшка, - в компании, сам понимаешь, свои тайны, и надо уметь держать язык за зубами...

Валерка стоял столбом и не верил своим ушам.

- Да что с ним говорить! - воскликнул он. - Это же первый ябедник в школе и трепло!

- Ябедник? Трепло?! Со мной, значит, можно по-всякому, а я должен молчать? Когда Санька Маркуша меня в грязь лицом на дороге тыкал, вы заступились за меня? А разве я виноват был, что он по моим следам шел и поскользнулся?

- Ладно, не прибедняйся, - насупился Андрюшка: случай этот он помнил и понимал, что Борька прав. - Сам задираешь всех! - И обернулся к Валерке: - Ну как, берем его?

По тому, как был задан вопрос, и по выражению лица Валерка понял, что Андрюшка не шутит. Но разве он забыл, что и в школе и в деревне Борька - первейший Валеркин враг?!

- Чего молчишь? Подойдите друг к другу и миритесь. Хватит цапаться!

Борька сделал неуверенный шаг в сторону Валерки, но тот отступил.

- Ни за что!.. - сказал он и презрительно глянул на Андрюшку: Предатель. Ты его приглашаешь - ты и мирись и водись с ним!..

Андрюшка стоял насупившись и исподлобья смотрел на удаляющегося Валерку. Борька не мог знать, о чем он думает в эту минуту, и на всякий случай попятился, отступая в глубь леса.

- Что, тоже удрать хочешь? - Андрюшка горько усмехнулся. - Не бойся, не трону. - Он помолчал. - А хочешь, завтра... на рыбалку вместе махнем?

- Ну да... Возьмете меня, как же!..

- Валерка не захочет - пусть не идет, а мы с тобой пойдем. В обед. Раньше я не смогу.

- Честно? - В глазах Борьки недоверие и плохо скрытая радость.

- Говорю же!.. И еще вот что: о табаке никому ни слова. Понял?

Борька поспешно кивнул.

12

Он пришел на речку еще в полдень: боялся, что Андрюшка обманет и уплывет на рыбалку с Валеркой. Но лодка Перьевых стояла на берегу. Борька положил удилище - оно было неуклюжее, длинное и кривое - в лодку и принялся бесцельно бродить по берегу. Ему все еще не верилось, что наконец-то хоть в этот день он будет не один.

Борька не мог бы сказать, когда и как получилось, что он лишился товарищей. Скорей всего, их у него никогда и не было.

Он не умел мечтать о чем-то далеком, но предложение Андрюшки открывало перед ним что-то туманно-манящее. И вот теперь, медленно шагая по скрипучему песку, Борька представлял, какой необыкновенно удачной будет эта рыбалка. Будет? А если Андрюшка все-таки обманул? Почему так долго его нет?.. Да, но лодка-то здесь!

Однако закравшаяся тревога уже лишила Борьку спокойствия: а если лодка просто для отводу глаз оставлена, а Андрюшка и Валерка ушли пешком куда-нибудь на мельничный омут?.. Борька перестал ходить и впился глазами в лодку. Серая, омытая дождями и выгоревшая на солнце лодка Перьевых была наполовину затащена на песок и стояла, чуть накренившись на левый борт. Что-то подозрительное показалось Борьке в этом наклоне. Он сорвался с места и побежал к Перьевым.

"Ну, если обманули, если ушли без меня, - думал Борька, - я... я эту лодку ночью... топором!.."

С тревожно бьющимся сердцем он взбежал на высокое крыльцо дома Перьевых, пнул дверь, влетел в сени и, будто за ним кто-то гнался, заскочил в избу. Андрюшка и его пятилетний брат Вовка сидели за столом, а бабка Феня, толстая большая старуха, подавала обед.

- Ты чего? - удивился Андрюшка.

- Так... Понимаешь, - Борька перевел дух, - я думал, вы без меня...

- Ты же был на берегу, видел, что лодка на месте.

- Я думал, может, пешком... В общем, я там буду, у лодки. - И Борька выбежал на улицу.

Андрюшка понимал, что после вчерашней размолвки ждать Валерку нечего, просто нужно самому идти к нему и постараться уладить все мирно, по-доброму.

- Ты обожди еще немного, пока я за Валеркой сбегаю, - сказал он Борьке и отправился к Гвоздевым.

Городские охотники - один молодой, чернобородый, другой пожилой, лысый и толстый - сидели на крылечке и разговаривали вполголоса.

"Охоту планируют", - подумал Андрюшка и прошел в избу.

Валерка и Лариска сидели на диване и смотрели телевизор.

- Нашел занятие - телевизор глядеть! - воскликнул Андрюшка. - Пошли на рыбалку!

- Что-то... неохота. - Валерка притворно потянулся, будто ему хотелось спать. - Ты уж лучше Борьку позови.

- Борька давно на берегу. Пошли давай!

- Сказано - не пойду! - решительно отказался Валерка. - Он мне прозвища будет давать, всякие небылицы сочинять, а я с ним - на рыбалку?

- И правильно! И не ходи, - вмешалась Лариска. - Он меня все время Сосиской дразнит, а Машу Лутьеву - Макакой.

- Подумаешь - прозвища! Меня тоже Могилой обзывает, так что, я враждовать с ним должен? Глупо. А сочинять он ничего не будет, раз уж с нами, вместе...

- Конечно, он теперь паинька!.. - Валерка язвительно усмехнулся.

- Значит, не пойдешь?

- Нет. И не приставай.

- Ну как хочешь!.. - И Андрюшка вышел из избы.

Размолвка с Валеркой очень огорчила его, но отступать он не хотел и не мог: Борька тоже человек, и свое слово перед ним надо держать. И Андрюшка знал, что не только поплывет с Борькой на обещанную рыбалку, но и на Стрелиху с ним сходит, чтобы опять насыпать махорки по окрайку леса.

В то же время он отчетливо сознавал, что все это отнюдь не будет способствовать их примирению.

Борька встретил Андрюшку настороженно.

- А Валерка? Или дома нету?

- Неохота ему на рыбалку.

- Я так и знал!.. - разом потускневший, Борька подошел к лодке и взял свое корявое удилище.

- Ты чего? Мы ведь и без него обойдемся. Или тебе тоже... неохота?

- Ты - без Валерки? - Борька недоверчиво сузил светлые глаза.

- Хватит!

Они столкнули лодку на воду, Андрюшка уселся за весла, Борька - на корму.

Борька не сомневался, что Андрюшка отправился на эту рыбалку безо всякого интереса. И, конечно, удить они будут совсем недолго. Половят с полчасика и вернутся, и уж больше никогда Андрюшка не пригласит его, Борьку, в свою компанию.

- Куда поплывем-то? Может, на Комарихином омуте попробуем?

Комарихин омут рядышком, за первым поворотом Возьмы, место для рыбалки третьесортное - кроме ельцов да мелких сороженок, там и рыбы-то нет. Но Борька назвал его, желая дать Андрюшке повод скорее покончить с этой рыбалкой. Поудят на Комарихином омуте, вытащат по десятку сорожек величиной с палец, и Андрюшка, которому эта вылазка без Валерки наверняка в тягость, скажет: "Одна мелюзга!.. Поплыли обратно". Все просто, и все как будто так и надо. Но Андрюшка ответил:

- Удить потом будем. Сначала к Ведьмину камню сплаваем.

У Борьки глаза округлились: до Ведьмина камня рекой километров пять, а хорошие места для рыбалки есть куда ближе!

- Туда-то зачем? - спросил он.

- На Стрелиху надо.

Опять Стрелиха!.. Предчувствуя подвох, Борька спросил:

- Если на Стрелиху, зачем на лодке? По дороге ближе.

- По дороге нельзя: мимо Гвоздевых идти надо, а там охотники.

- Ну и чего такого?

- На Стрелихе ходит в овес медведица с медвежатами. Мы с Валеркой их видели. Хорошие такие медвежонки, маленькие, меньше собаки, только толще. Эту медведицу охотники могут убить. И вот, чтобы вечером она не вышла в поле, нам надо насыпать в кустах табаку.

Борька сидел раскрыв рот.

- Только об этом, - продолжал Андрюшка, - никто не должен знать. Ни одна живая душа! Понял?

- Да я знаешь как умею молчать?! - воскликнул Борька, глубоко пораженный откровенностью Андрюшки. - Если взаправду, режь по живому слова не скажу!.. Не веришь?

Андрюшка верил. И пока плыли до Ведьмина камня, он рассказывал, как ходил с Валеркой на Стрелиху караулить медведей и как много интересного удалось увидеть и услышать в те удивительные вечера.

Борька слушал затаив дыхание. Может быть, потому, что с ним еще никто так доверительно не разговаривал - ему вообще никогда и ничего не рассказывали, - или потому, что рассказываемое Андрюшкой было совершенно не похоже на случайные приключения деревенских мальчишек, но Борька чувствовал в душе необыкновенное волнение. Он зримо представлял степенную, строгую медведицу с ее резвыми забавными медвежатами, и намерение охотников добыть зверя казалось ему чудовищно жестоким. Зато действия Андрюшки и Валерки его восхитили: выследить медведей, а потом в кромешной темноте идти по полю, где только что бродили звери, - на такое отважится далеко не всякий. Да и сыпать табак тоже нужна смелость: несдобровать, если об этом узнают охотники! И у Борьки сладко и как-то тревожно замирало сердце при одной мысли, что теперь он тоже приобщается к этому рискованному, тайному, но справедливому и полезному делу.

Ведьмин камень - неприютное место на Возьме. На крутых берегах старый ельник, мрачный даже в солнечный день. В широком омуте вода темна и кажется недвижимой, зато дальше она бурлит по узкому каменистому дну с таким шумом и клокотаньем, что заглушает голоса. Этот бурный порог, преграждающий путь лодкам как вниз по течению, так и снизу вверх, в сторону Овинцева, и называется Ведьминым камнем. Оплошай здесь, и лодку затянет в порог, развернет поперек русла и разобьет о камни.

- Ты не шибко!.. - просит Борька, с опаской поглядывая на черную затаившуюся воду омута и с тревогой прислушиваясь к шуму порога. - Не затянуло бы!..

Но Андрюшку учить не надо. Он ловко разворачивает лодку и направляет ее к толстущей елке, которая цепко держится извитыми корнями за каменистый берег у самой воды. Пришвартовав лодку якорной цепью к дереву, Андрюшка первым ступил на берег.

Карабкаться на кручу тяжело - сапоги скользят по замшелым камням, приходится цепляться за стволы деревьев и сучья. Борька думает, что медведица с медвежатами живет, наверное, именно здесь, в этом ельнике, ведь отсюда до Стрелихи всего полкилометра, а место дикое, люди здесь не бывают. Он крутит головой, не без опаски вглядываясь в тенистый сумрак леса.

Зато наверху светло и просторно. Деревья стоят реже, елки перемежаются с березами; пахнет черникой.

- А ночью ты не побоялся бы здесь? - спросил Борька, когда они выбрались наверх.

- Чего бояться? - удивился Андрюшка. - За Веселым Хутором, где мы жили, в лесу не такие буераки есть, и то приходилось одному ночью ходить.

- Зачем ночью-то?

- Мало ли... Помню, телушку позапрошлым летом искали. Всю ночь. Только утром нашли, между поваленными деревьями застряла...

Вышли к полю, огляделись - нигде никого. Андрюшка подал Борьке две восьмушки махорки, сказал:

- Сыпь понемножку, щепотками. Где тропка к полю выходит или трава сильно смята, там побольше.

- Понял, - кивнул Борька. - А у бати дома целый ящик этой махорки. Знал бы, что понадобится, пару восьмушек взял бы. Ведь больше-то сыпать надежнее.

Андрюшка сдвинул белесые брови, сказал хмуро:

- Ты от таких штучек... отвыкай. Зачем у отца тащить? В магазине махорка всегда есть.

- Ага, - поспешно согласился Борька. - Ты мне... говори, когда я не так... Ладно?

13

Они встретились случайно: Валерка с хозяйственной сумкой в руке шел в магазин, Андрюшка отправился к Борьке. Остановились.

- Долго будешь на меня злиться? - добродушно спросил Андрюшка.

- А ты опять к своему новому приятелю? - вопросом на вопрос ответил Валерка.

- Угадал.

- Давай, давай!.. На Стрелиху его своди, расскажи все...

- На Стрелихе уже были. Вчера. Но дело не в этом. Я не понимаю тебя. Ведь Борька тоже человек. Такой же, как мы с тобой. Только живется ему хуже: все его обижают, постоянно один...

- Да плевал я на твоего Борьку! - взвился Валерка. - "Обижают"!.. Сам всех задирает...

- Но он первым шагнул к тебе мириться! А ты? Почему ты считаешь себя лучше других, лучше Борьки?

- И тебя лучше! Не я тебя предал там, в лесу, а ты меня. А теперь и тайну нашу предал этому недомерку.

- Вот ты какой, оказывается!.. - Андрюшка смотрел в рыжеватые глаза Валерки, и ему вдруг нестерпимо захотелось сказать что-то такое, от чего бы Валерку всего встряхнуло, передернуло. Но слов таких не было. Ладно, - выдавил он, - это был наш последний разговор. Больше я к тебе не подойду. Ни разу. - И Андрюшка направился к дому Сизовых.

Непривычная жесткость, с которой была произнесена последняя фраза, кольнула Валерку. Уж кто-кто, а он-то знал натуру Андрюшки! И он пожалел, что наговорил лишнего. Пусть Борька задира, лентяй, ябеда и двоечник, но стоило ли так упорствовать? Рано или поздно Борька все равно устроит пакость - проболтается, обманет, подведет, - и тогда Андрюшка сам поймет свою ошибку.

Но то была лишь минутная слабость, и так подумал Валерка только в первое мгновение, после того как Андрюшка отошел. На смену этим мыслям в голову неожиданно пришла совсем другая: за предательство Андрюшка должен поплатиться! Раз он сводил Борьку на Стрелиху, значит, они снова туда пойдут, и пойдут непременно завтра, потому что табак действует только двое суток. Застали бы их там охотники, вот это было бы здорово!

Успокоившись мыслью о предстоящей мести, Валерка быстро шагал по проселку, думая о том, как бы лучше намекнуть, дать понять охотникам, что кто-то им мешает...

Ждать удобного момента Валерке пришлось недолго. На другой же день, когда бородач и толстяк в мрачной задумчивости сидели на крыльце, Валерка сказал:

- А вы бы, дяденьки, чем вот так сидеть, сходили бы лучше на поле!

- Это еще зачем? - сверкнул черными глазами бородач.

- Так. Может, днем туда за ягодами кто ходит или еще что... Вот и пугают медведя.

- Днем медведь далеко в лесу, - усмехнулся бородач, - он спит. И если даже кто ходит туда за ягодами или еще зачем, это не помеха.

- Ну да! - недоверчиво протянул Валерка. - Я где-то читал, что медведь человечий след целых шесть часов чует. А если, мало ли, окурок там или табак просыпан, то двое суток.

- В самом деле? - Бородач уже с любопытством глянул на Валерку. Это интересно! Я, например, такого не знал.

- Вот вы бы и проверили. Люди ведь разные есть...

Толстяк вдруг решительно поднялся.

- Мальчишка дело говорит! - убежденно сказал он. - Нас, городских охотников, кое-где, бывает, и недолюбливают. Проверить не мешает. Вы, Игорь Макарович, отдыхайте, а я пройдусь. Посмотрю, послушаю...

Расчет Валерки был весьма приблизительным, так как он не мог знать, в какое именно время и каким путем Андрюшка и Борька пойдут на Стрелиху, но так уж совпало, что как раз в то время, когда толстяк вышел из деревни, лодка с Андрюшкой и Борькой приближалась к Ведьмину камню.

Ребята действовали почти открыто. Для ускорения операции они шли по разным сторонам поля, щепотками высыпая в жухлую траву желтую крупку махорки.

Край, по которому шел Борька, был выше и ближе к деревне, и парнишка вовремя заметил, что на тропе, проложенной по овсу, показался человек с ружьем. Охотник!.. Борька присел и осторожно попятился за куст ивняка. В низине, на той стороне Стрелихи, он увидел пробиравшегося меж крайних деревьев Андрюшку и понял, что медлить нельзя: еще несколько шагов - и охотнику откроется весь нижний край поля. Борька сдавил двумя пальцами свое горло и пронзительно, но коротко проверещал зайцем.

Он видел, как замер Андрюшка, а потом, пригнувшись, юркнул в лес, видел и то, что охотник остановился и закрутил головой - не понял, откуда донесся крик.

Пятясь и не спуская глаз с охотника, Борька отступил в лес.

Ребята встретились в чаще на полпути к лодке.

- Фу, черт! Чуть не погорели!.. - облегченно вздохнул Андрюшка. Ладно, ронжа вовремя крикнула.

- Ронжа? - Борька вытаращил глаза. - Это ведь я!.. Вот так. - И он повторил отрывистый, дребезжащий крик, совершенно не похожий на человеческий.

Андрюшка рассмеялся:

- Вот это да! А я думал, ронжа. А еще как умеешь?

- Больше никак. Только верещать и могу... У нас кот есть, Охламон, здоровущий такой! Он как-то в огороде зайца поймал. Заяц-то и заверещал. Вот я и научился.

Спустя четверть часа ребята уже сидели в лодке и как ни в чем не бывало таскали на удочки окуней. А охотник ходил вокруг Стрелихи, вслушиваясь в лесные шорохи, и все больше и больше утверждался в мысли, что помех, конечно, никаких нет и быть не может, потому что в этом лесу, окаймляющем поле, нет ни грибов, ни ягод и ходить сюда людям решительно незачем.

14

В субботний вечер охотники возвратились со Стрелихи особенно удрученными. Было похоже, что между ними произошла размолвка.

- Вы не расстраивайтесь, - пыталась утешить их Клавдия Михайловна, сразу где же медведя добудешь? Прошлой осенью семеро две недели сюда ездили и то не могли добыть.

- В том-то и дело, что время поджимает! - нервно воскликнул бородач. - Мне в понедельник вот так в городе надо быть! - И он провел ребром белой ладони по шее, будто отсекал свою роскошную черную бороду.

- Я же говорю вам - поезжайте! - сказал толстяк. - Пока посижу один, а освободитесь - снова приедете. Но это место нельзя упускать.

По тому, как бородач обращался к толстяку на "ты", Валерка догадался, что бородач, видимо, большой начальник - ведь толстяк много старше, а обращается к нему на "вы".

- А не может быть такое, - предположил Валентин Игнатьевич, - что медведь почувствовал опасность и нашел более подходящее место?

- Но вы же сами говорили, - возразил толстяк, - что других овсяных полей поблизости нет!

- Это у нас. А за лесом - другой колхоз, и я не знаю, что там посеяно.

- Ерунда! - тряхнул головой бородач. - Медведи тут. Мы же слышали сегодня, как кричали дрозды. А мне один опытный охотник говорил, что дрозд никогда молчком не пропустит зверя, обязательно даст сигнал!

- Значит, надо набраться терпения, - подытожил Валентин Игнатьевич. - Голод не тетка, и раз звери тут, рано или поздно они выйдут в овес.

- Выйдут!.. - Бородач вздохнул. - Но когда? В том вся соль...

Утром бородач завел голубой "Москвич", сказал толстяку: "Чуть что звони хоть среди ночи!" - и укатил. Валерке показалось, что толстяк остался у крыльца в растерянности.

- Вы, дяденька, один и будете ходить на медведя? - сочувственно спросил он.

- Один. А что?

- Так... Не страшно?

Охотник пожал плечами и отвернулся: дескать, нашел о чем спрашивать!..

Борька Сизов видел, что в пропылившей по улице машине сидел человек, и поспешил к Андрюшке. Тот тоже видел промелькнувшую машину, но был уверен, что охотники уехали оба.

- Точно говорю - один! - стоял на своем Борька. - Бородатый такой, за рулем сидел. В жизни не видал бородатых шоферов, вот и разглядел хорошенько.

- Вам-то какое дело, один али оба-два уехали? - подала голос бабка Перьиха.

Андрюшка промолчал. Вышли на крыльцо.

- А ты к Валерке сходи и узнаешь, - посоветовал Борька.

- Нет. К нему я не пойду. Да и чего узнавать, если ты видел... Раз бородатый уехал, а другой остался, значит, они что-то затеяли. Нам тоже надо придумать что-то другое.

- Что? - нетерпеливо спросил Борька.

- Не знаю. - Андрюшка наморщил лоб. - Вдруг бородатый за подмогой уехал? Вернутся артелью да еще с собаками - тогда никакой табак не поможет. Я слыхал, что есть такие собаки, которые медведя не боятся и ходу ему не дают. А медведица-то еще с медвежонками...

Борька вздохнул и тоже стал морщить лоб, но ничего путного в голову ему не приходило.

- Вот что! - Глаза Андрюшки вспыхнули. - Мешок надо!

- Какой мешок? - подозрительно спросил Борька.

- Обыкновенный. Из-под муки или из-под картошки. Черный.

- Ну?..

- Обожди здесь! - Андрюшка скрылся в сенях и через минуту вышел с ведром в руке, из которого торчал пустой свернутый мешок. - Пошли!

- Куда?

- На речку. В лодке поплывем.

Андрюшка шагал быстро, как человек, ясно сознающий, куда идет и зачем. Они столкнули лодку, уселись, и Андрюшка быстро погнал дощаник вниз по реке. Перед Мельничным омутом он причалил к берегу, взял ведро и направился в лес. Борька, как привязанный, шел за ним следом.

- Ты хоть скажи, чего надумал?

- Сейчас узнаешь.

Вышли на небольшую полянку, окруженную густым мелколесьем. Андрюшка остановился, огляделся и удовлетворенно сказал:

- Годится!.. Слушай. Операция будет называться "Мешок на веревочке". - Он перевернул ведро, и на траву выпали мешок, пакетик анилинового красителя и моток миллиметровой капроновой лесы. - Этот мешок мы выкрасим в черный цвет, набьем травой, привяжем на леску и вечером, в сумерках, протащим по краю овсяного поля. Понял?

- Не! - Борька покрутил головой.

- Чего же тут не понять? Охотник подумает, что это медведь, и выстрелит, а мы мешок утащим - и ходу!

На лице Борьки появилась недоверчивая улыбка.

- Ну да! Он ведь увидит, что это не медведь, а мешок.

- В сумерках же! Дедко Макар на что хороший охотник был, столько на медведей охотился и то в шубу стрелял.

- Как - в шубу? - не понял Борька.

- А так. Один чудак вывернул черную шубу шерстью кверху, набил сеном и протащил в сумерках за веревку по полю. Вот дедко и стрелял. А мы зачем будем шубу портить? Мешок не хуже!..

Ребята сразу приступили к делу. Пока Борька бегал на речку за водой, Андрюшка развел костер. Конечно, красить мешок так, как написано в рецепте, они не стали - зачем усложнять работу? Они сделали проще: нагрели полведра воды, растворили краситель и палкой затолкали мешок в ведро.

- Может, прокипятить, как там написано? - предложил Борька. - А то вдруг слиняет?

- Ничего не слиняет! - ответил Андрюшка, ворочая в ведре палкой. - И всего-то на один вечер. Вон уж какой черный стал!

Они повесили выкрашенный мешок над костром сушиться, перемотали капроновую лесу на палочку, как на веретено, и принялись рвать траву. Травы в мешок влезло на удивление много, и он получился тяжелый.

- Не беда, жилка крепкая, выдержит! - сказал Андрюшка.

Но леса, вытянутая на всю длину, резала руки, пружинила, мешок же будто к земле прирос - ни с места!

- Чего-то не то! Здесь не ползет, а по овсу и подавно! - Андрюшка вздохнул, постоял с минуту в задумчивости и вдруг воскликнул: - Не траву, а вершу надо в мешок пихнуть - она легкая и вершинка у нее острая. Еще больше будет на медведя похоже.

Верши, эти нехитрые плетеные снасти для ловли рыбы, хранились у Перьевых на чердаке, и ребятам пришлось возвратиться домой.

- А как мы ее на Стрелиху пронесем? - спросил Борька. - Ведь в лес с вершами не ходят.

- Проще простого! Я бабушке скажу, что мы пойдем на рыбалку. Возьмем удочки, спиннинг и штук пять верш...

- И к Ведьмину камню? - догадался Борька.

- Конечно! Четыре верши в речке поставим, а одну унесем к полю.

Как и рассчитывал Андрюшка, все получилось ловко. Остроносый мешок с вершей внутри легко скользил по траве, и его свободно можно было протащить даже сквозь кусты. Ребята спрятали мешок под елкой в десятке метров от овсяного поля, после чего Борька залез на дерево, а Андрюшка стал маскировать леску, которую предстояло протянуть от мешка через угол поля перед лабазом. Сделать это нужно было тщательно, так как охотник, направляясь к лабазу, должен будет пересечь лесу. Если он зацепится за нее сапогом - все пропало.

Борька, сидевший на стреме в густой хвое елки, зорко оглядывал поле, Андрюшка же тем временем неспешно укладывал натянутую жилку между стеблями овса на самую землю.

Охотники ходили на лабаз, и от лабаза по одному и тому же месту ими уже была проторена целая тропа. На этой тропе Андрюшка действовал особенно аккуратно. Он так упрятал леску под смятые стебли овса, что зацепить ее можно было разве что граблями.

Когда леска была уложена, Андрюшка наметил прогал и остаток жилки около тридцати метров - протянул в траве в глубь леса. Палочку, к которой была привязана леса, он воткнул в землю под толстой березой, а чтобы легче было отыскать эту березу, надломил у нее нижний сук. Постоял с минуту в раздумье, все ли сделано, все ли предусмотрено, и, убедившись, что никаких упущений в приготовлениях нет, коротко свистнул.

Прибежал Борька.

- Ну что, всё? - взволнованным шепотом спросил он.

- Всё, - кивнул Андрюшка. - Вот палочка. С этого места и потащим. Я буду тянуть, а ты - сматывать жилку.

- А если охотник все-таки поймет, что это не медведь?

- Ни в жизнь! Темно же будет!.. А теперь пошли на речку. Нам ведь еще рыбы надо наловить до вечера.

15

Омут у Ведьмина камня - рыбное место на Возьме. Далеко от деревни, зато на удочку можно здесь вытащить такого окуня-горбача - одного на уху хватит. К заходу солнца ребята натаскали окуней и плотвы половину ведра, того самого ведра, в котором красили мешок.

- Давай и верши посмотрим! - предложил Борька.

- В верши ночью рыба идет, - возразил Андрюшка. - Да и некогда сейчас, пора на Стрелиху.

В лесу было сумеречно. Сухая трава с редкими опавшими листьями деревьев шуршали под сапогами, и это волновало ребят, вносило в их сердца смутную тревогу. Невольно думалось, что идут они на какое-то нехорошее, черное дело и что кто-то может их выследить. Хотелось неслышными тенями скользить меж деревьев, быть невидимыми. Но идти бесшумно было столь же невозможно, как невозможно раствориться в этом еще не густом вечернем сумраке.

Когда до Стрелихи осталось совсем близко, Борька остановился.

- Чего? - одними губами спросил Андрюшка.

- Может... вернемся?

- Вернуться?! Он незаконно хочет убить медведицу, а ты вернуться!..

Крадучись, подошли к березе, под которой была воткнута палочка с привязанной леской, сели на землю.

Ребята, конечно, не могли видеть охотника - их разделяла почти стометровая полоса густого леса, но они не сомневались, что охотник уже на лабазе и сейчас смотрит туда, на поле, где, стоит только потянуть за жилку, появится "медведь". Но тянуть еще было рано, и они терпеливо ждали, когда стемнеет по-настоящему.

Сумерки уже сгустились настолько, что в десяти метрах стволы деревьев сливались в сплошную темную стену. Кажется, пора! Но в это время ребята явственно услышали справа от себя медленные тяжелые шаги.

Огромная разница - с лабаза слышать приближение зверя и вот так, сидя на земле. Борька вопросительно посмотрел на Андрюшку, шепнул:

- Кто?

- Тихо ты!.. - еле ворочая языком, прошипел Андрюшка.

Он хотел потянуть за жилку, но руки не слушались. А шаги приближались.

- Ой, сюда!.. - Борька с ужасом уставился в темноту.

Панический страх Борьки вернул Андрюшке самообладание.

- Сматывай жилку! - шепотом приказал он, а сам быстро-быстро заработал руками.

На поле грохнул выстрел. Борька подскочил. В темноте леса рявкнуло, затрещал валежник.

Снова выстрел. Еще. Еще!.. А леске, казалось, не будет конца.

Мешок вынырнул из-за деревьев настолько неожиданно и так был похож на зверя, что Борька онемел, а Андрюшка почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Но это было лишь краткое мгновение. Подхватив мешок с вершей, ребята начали отступление к реке.

Ветки деревьев царапали одежду, мешок, лезли в лицо. Ребята боялись, что этот шорох услышит охотник, но они были настолько взволнованы, что идти осторожнее не могли.

- Андрюш!.. Жилка растянулась!

- Чего растянулась? Сматывать надо было! - Андрюшка опустил на землю мешок, схватил из рук Борьки лесу и стал комом собирать ее. - Потом распутаем!..

К лодке скатились кубарем. Андрюшка вытряхнул из мешка вершу, бросил мешок в лодку, обождал, пока Борька пробрался на корму, и отчалил.

- А с тобой интересно! - переводя дух, сказал Борька с каким-то особым, трепетным удовлетворением. - Ты смелый! А я знаешь как струсил!.. Когда шаги... И потом, когда он рявкнул... А почему он рявкнул? Ведь охотник не в него стрелял!

- Откуда ему знать, в кого стреляют! Вот и рявкнул с испугу.

- А мешок-то!.. Из-за деревьев как выскочит! На кочках култыхается. И рыло острое - ну чистый медведь!

- Ты вот что, - строго сказал Андрюшка, - обо всем этом никому ни звука. Дома скажешь, что ловили рыбу, а когда плыли обратно, слышали четыре выстрела. Похоже, на Стрелихе. И все. Я тоже так скажу.

- И даже... Валерке не расскажешь?

- Раз никому, значит, и Валерке тоже.

Долго молчали. Мерно поскрипывали уключины, и было слышно, как с весел струйками стекает вода. Где-то далеко гудел мотор - то ли трактор работал, то ли шла грузовая машина. В бездонном темном небе светились частые звезды, и по обе стороны лодки в черной воде тоже были звезды. Они скользили, не отставая от лодки, будто метили путь в этой теми. Дышалось легко, и на душе было покойно и радостно оттого, что все так складно получилось и что теперь уже медведице с ее медвежатами не будет грозить никакая опасность. Ученая, она впредь станет вдвое, втрое осторожней и, конечно же, надолго покинет Стрелиху.

- Я тебя никогда, никогда не подведу! - прочувственно, как клятву, произнес Борька. Он еще хотел сказать, что никогда в жизни ему не было так хорошо, как сейчас, в эти дни, проведенные с Андрюшкой, но слова не шли, и он лишь тихо сказал: - Вот увидишь...

16

Валентин Игнатьевич был в своей конторке - подводил итоги минувшего дня, - когда в отдалении глухо прозвучал выстрел.

"Не на Стрелихе ли?" - мелькнула мысль. Он вскочил и вышел на крыльцо. И тотчас за деревней в далеком полумраке вечера раз за разом прозвучали еще три выстрела.

- Точно, на Стрелихе, - уже без всякого сомнения пробормотал Валентин Игнатьевич.

Он постоял на крыльце еще несколько минут, слушая тишину, и вернулся в конторку.

"Неужели этот охотник все-таки перехитрил медведицу? - думал Валентин Игнатьевич, рассеянно глядя на цифры дневной сводки. - Столько дней ничего не получалось, а тут... И что в самом деле будет теперь с медвежатами? Они действительно могут погибнуть... Н-да..."

Он посидел еще немного за своим столом, но мысль о медведице и медвежатах мешала сосредоточиться. Тогда он собрал все бумаги, закрыл их в стол и отправился домой.

Едва переступил порог, навстречу Лариска. Встревоженная, глазенки широко раскрыты.

- Пап! На Стрелихе четыре раза бабахнуло! Слышал?

- Слышал.

- Это чего? Дяденька медведицу... убил?

- Откуда я знаю? Вот придет и расскажет, в кого стрелял. Может, в лисицу или в барсука... Мало ли есть зверей.

- Ну ты и скажешь! - усмехнулся Валерка. - Кто же летом лисиц да барсуков стреляет?

Клавдия Михайловна собрала ужин, но есть никто не садился - ждали охотника.

- Долго что-то! - Валентин Игнатьевич взглянул на часы. - Уже полчаса прошло, как выстрелы были.

- Тридцать пять минут, - поправил Валерка. - Я точно время засек.

Клавдия Михайловна приблизила лицо к оконному стеклу и, заслонившись ладонями от света, выглянула на улицу.

- А темень-то!..

Валентин Игнатьевич прошел к порогу, стал надевать фуфайку.

- Ты куда? - спросил Валерка.

- На Стрелиху съезжу. Он уже должен был бы прийти... Медвежья охота не шутки!

Тревога Валентина Игнатьевича передалась всем.

- Неужели что случилось? - тихо сказала Клавдия Михайловна. - Он же один там!

- Ну и что? С ружьем ведь!.. - заметил Валерка.

- Замолчи! - оборвал его отец. - Какой толк от ружья в такой темноте?

- Ой, папа, не езди! - заныла Лариска. - Я боюсь!..

- За меня-то чего бояться? - Валентин Игнатьевич улыбнулся дочери. Я на мотоцикле. А мотоцикл быстрее любого медведя бегает! - Он сунул в карман фуфайки фонарик, надел шапку и вышел из избы.

Через минуту во дворе взревел мотоцикл, по окнам скользнул голубоватый свет фары, и скоро все стихло.

На экране телевизора лихо отплясывали танец артисты какого-то южного ансамбля, но звук был выключен еще после первого выстрела, и на телевизор никто не смотрел. Тикал на серванте будильник, чуть слышно сопел паром самовар. Клавдия Михайловна стояла в кухне, прислонившись спиной к печке, и смотрела куда-то перед собой, в пространство; вся ее поза выражала тревогу и напряженное ожидание. Лариска забралась на диван, в уголок, теребила подол своего платьица и часто и прерывисто дышала, готовая вот-вот расплакаться.

На диване же, закинув ногу на ногу, сидел Валерка и тупо смотрел на окно. Об охотнике он не думал - ничего с ним не случится! - и судьба медвежат, если подстрелена медведица, его уже не волновала. Наоборот, втайне он желал, чтобы медведица была убита, непременно убита! Тогда, по крайней мере, можно будет обвинить Андрюшку и Борьку в том, что они плохо сыпали табак и теперь по их вине маленькие медвежата погибнут голодной смертью.

Четверть часа длилась как вечность. Но вот за окнами сверкнул голубоватый луч, послышался гул мотоцикла.

- Наконец-то!.. - вздохнула Клавдия Михайловна.

Свет фары опять скользнул по окну и погас. Чихнул заглушенный двигатель.

Первым вошел в избу охотник. Он был неузнаваем - широкое, всегда красное лицо бледно, глаза испуганно расширены. Неверным движением руки он поставил в угол ружье и мешком сел на табуретку.

- Что-нибудь случилось? - упавшим голосом спросила Клавдия Михайловна.

- Медведи, понимаете... - незнакомо заговорил толстяк, - будто со всего леса! Один под лабазом, другой за спиной, а третий уже в поле. Только выстрелил - рев, треск! Тот, которого стрелял, упал. Я по нему второй раз, для верности. А он как вскочит - и ходом поперек поля! Еще два раза успел выстрелить. Он до кустов добежал и затаился. Стрелять не видно и слезть нельзя - нападет!..

Дверь отворилась, вошел Валентин Игнатьевич. Охотник обернулся к нему и то ли с укором, то ли со скрытой завистью произнес:

- А вы напрасно так рискуете. Опасно!.. - И Клавдии Михайловне: - Я ему кричу с лабаза: осторожнее, в кустах раненый медведь! А он хоть бы что! Светит фонариком и шагает по овсу в мою сторону.

- Но я же не с пустыми руками шел, - улыбнулся Валентин Игнатьевич, - у меня топор был.

- Что для такого зверя топор?! Налетит - глазом моргнуть не успеешь!

- Вы, дяденька, медведицу убили? - подала голос Лариска.

- Не знаю. Но думаю - это не медведица. Матерый зверь! Завтра сами посмотрите.

- А медвежат не было? - опять спросила девочка.

- Нет, конечно!.. - Охотник обтер вспотевшее лицо платком, покачал головой: - За всю мою жизнь это была самая интересная, самая впечатляющая охота. Столько волнения!.. Если бы за мной не приехали, пришлось бы до самого утра на лабазе сидеть: с раненым медведем шутки плохи!..

- А если он за ночь уйдет? - спросил Валерка. - Ведь раненый только...

Охотник уже оправился от пережитого, лицо его порозовело, в глазах исчезло выражение страха. Он снисходительно посмотрел на мальчишку и сказал:

- Этот зверь уже никуда не уйдет. В нем четыре пули! И не каких-нибудь - "Майера". Отличные пули!..

За ужином охотник снова и снова рассказывал о своей необыкновенной удаче и потом, уже глубокой ночью, звонил в город бородачу, но ни Валерка, ни Лариска этого уже не слышали - они спали.

17

На рассвете возле дома бригадира опять остановился голубой "Москвич". Бородач и еще один охотник, молодой, с выправкой спортсмена, вышли из машины и уж стали подниматься на крыльцо, но тут в дверях показался толстяк - поверх телогрейки патронташ, набитый патронами, на поясе длинный нож, в руках ружье.

- Ты, я вижу, готов? - сказал бородач. - Тогда сразу на поле!

- О, вы и с собакой! - воскликнул толстяк, увидев на заднем сиденье черную лайку. - Это хорошо.

Все трое уселись в машину, и "Москвич", рыча, покатил на Стрелиху...

Весть о том, что городской охотник подстрелил медведя, мгновенно разнеслась по Овинцеву. К Гвоздевым то и дело прибегали возбужденные, запыхавшиеся ребятишки и, тараща от волнения глаза, нетерпеливо спрашивали:

- Еще не привезли?

Валерка отвечал, не скрывая раздражения:

- Ведь видите, что машины нету!..

Ребята убегали, чтобы через полчаса появиться снова.

Валерку раздражало, что охотники будто в воду канули. Ведь если даже медведь и не убит, а только ранен, долго ли троим да еще с собакой найти и добить зверя?..

Где-то в глубине души Валерка надеялся, что Андрюшка, до которого слух о подстреленном медведе, конечно, уже дошел, не вытерпит и прибежит узнать подробности охоты. Но и Андрюшка не показывался. А время шло.

Так в томительном ожидании и тянулся для Валерки этот до бесконечности длинный августовский день.

Голубой "Москвич" появился на проселке уже в шестом часу вечера. И сразу, будто по чьему-то сигналу, к дому Гвоздевых наперегонки устремилась шумная детвора. Позади ребятишек торопливо шагал дед Макар видно, и ему хотелось с давних пор взглянуть на медведя и заодно узнать, почему так долго пришлось искать зверя.

"Москвич" остановился у крыльца, но охотники не выходили, продолжая разговаривать между собой. Ребятня тесным кольцом обступила машину. Со всех сторон только и было слышно:

- Ой, где, где?.. Дайте мне-то посмотреть!..

Мальчишки и девчонки тянули шеи, заглядывали в окна машины и недоуменно хлопали глазами: кроме трех охотников да черной собаки, в машине никого не было. Тогда ребята переключили свое внимание на охотников:

- Дяденьки, дяденьки! А медведь-то где? Медведя-то убили?

Левая передняя дверца машины неожиданно распахнулась, и наружу высунулось красное бородатое лицо.

- Чего столпились?! - рявкнул охотник, сверкнув черными глазами. Сейчас же отойдите от машины!..

Ребятня отпрянула от сверкающего "Москвича".

- У-уй, какой злющий!.. Сам как медведь!.. Не убили, вот и злятся!.. Где уж им!.. - И ватага ребят со смехом и гомоном наперегонки ринулась прочь деревенской улицей. О чем-то посовещавшись в машине, охотники наконец вылезли из "Москвича" и направились в избу. Дед Макар, скромно стоявший в сторонке, нерешительно шагнул к бородачу и сочувственно спросил:

- Выходит, не нашли медведя-то?

Бородач ожег старика пронзительным взглядом, ничего не ответил и стал подниматься на крыльцо, а толстяк с безнадежной отчаянностью в голосе бросил:

- Ни черта не нашли!..

- Да-а!.. - Макар вздохнул, погладил седую бороду. - Бывает. Сколь хошь бывает!.. - И побрел в избу за охотниками.

Клавдии Михайловны еще не было, и подготовкой ужина для охотников пришлось заняться Валерке и Лариске. Усталые и, видимо, вдоволь наговорившиеся охотники уныло молчали, а деду Макару очень хотелось знать подробности охоты и причину неудачи. И он не выдержал, спросил:

- Дак который из вас медведя-то стрелял?

- Я стрелял, - хмуро отозвался толстяк.

- Ну, и чего? Промазал али не по месту попало?

Видимо, старик задел самую больную струну в душе охотника. Лицо толстяка вспыхнуло.

- Да не мог я промазать все четыре раза, не мог! - воскликнул он. И я хорошо видел, что после первого выстрела медведь упал. Второй выстрел был уже по лежачему.

- Но крови-то мы не нашли! - развел длинными руками молодой охотник.

- По-твоему, он с испугу упал? - усмехнулся толстяк.

- Не знаю. Но если пуля попала в зверя, должна быть кровь, отчеканил молодой. - Это как дважды два.

- Э, ребятушки!.. - покачал головой дед Макар. - Медведь зверь особый, он не всегда кровь дает. Помню, у меня было...

Но молодой охотник не дал договорить.

- Знаем, дед, знаем! - замахал он руками. - Пусть кровь не пошла, а где шерсть? Где шерсть, срезанная пулей? Я сам весь овес на коленках исползал - ни шерстинки! А пули нашел.

- Две! - толстяк выразительно поднял два пальца. - А я стрелял ч е т ы р е раза! Где еще две пули?

- Где-нибудь есть!.. - Молодой охотник сделал неопределенный жест он все время размахивал руками, когда говорил. - Поле большое.

А бородач молчал. Он сидел на диване мрачнее тучи и, склонив голову, смотрел в пол. Его раздражало, что разговор об этой нелепой охоте всплыл вновь, хотя еще в машине договорились обо всем молчать.

Неслышно двигалась по избе Лариска, накрывая стол к ужину. Валерка поставил самовар, достал из холодильника дюжину сырых яиц, приготовился жарить глазунью.

- Я уверен, - заговорил толстяк после некоторого молчания, - была бы собака настоящая, рабочая, мы бы уже да-авно жарили печенку!..

- Да говорю я вам, - молодой охотник вскочил со стула, - собака рабочая! У нее три диплома по медведю!

- По подсадному. - Толстяк насмешливо скривил тонкие губы. - А тут не домашний зверь, выращенный на пряничках да конфетках, а дикий. Дикий! - повторил он громко.

Бородач медленно поднял голову, посмотрел сначала на толстяка, потом на молодого охотника и с расстановкой сказал:

- Хватит. Надоело. Вашему спору не будет конца. - Он помолчал, снова перевел взгляд на толстяка: - Ты, Георгий Дементьевич, никакого медведя не видел. Было темно. А в поле - кусты...

- Да вы что, Игорь Макарович?! Там ни единого кусточка, сами видели...

- Помолчи! Повторяю: в поле кусты. В темноте показалось тебе, что один кустик зашевелился, вот ты и начал стрелять. А медведя не было.

- Я вас не понимаю!..

- Да что тут понимать?! - раздраженно воскликнул бородач. - И так уже полгорода знает об этом медведе, а я не намерен закрывать лицензию. Мне нужна шкура, вот так нужна! - И он эффектно провел ребром ладони по своей шее. - Сказать, что ушел подранок, - значит сдать лицензию. Но раз ты стрелял по кусту, какой спрос? В крайнем случае перепишем ее на другой район. Вот так. И больше об этом медведе никаких разговоров.

- Ежели на шкуру, так на берлоге бить надо, - сказал дед Макар. Ох, и добра берложная шкура!..

- Это и мы знаем, - отозвался бородач, - но где ее взять, берлогу?

Макар был обижен тем, что ему так и не дали толком высказаться, однако проговорился:

- Я тут знаю одно местечко... Прежде каждый год медведи ложились.

- А ты, дед, сам-то хоть раз видел живого медведя? - насмешливо спросил молодой охотник.

- Я-то? - Старик оскорбился. - Да я за свою жизнь столько их добыл, сколько вам троим-то и во сне не увидеть! По три штуки за осень брал. А ты толкуешь... - Он поднялся с табуретки, намереваясь уйти.

Бородач метнул осуждающий взгляд на молодого охотника, подошел к старику:

- Извини его, он пошутил! Сам медведей не видел, кроме подсадных, вот и думает...

- А я уже не в тех годах, чтобы со мной так шутить!

- Тебя как звать? - мягко спросил бородач.

- Макар. Макар Иванович Евстюхин.

- О, мой отец тоже Макар! Какое приятное совпадение!.. Значит, тебе известны места, где медведи устраивают берлоги. Я правильно понял?

- Как не знать, ежели всю жизнь в здешних местах лесовал! Теперь-то старый...

- Но ты и сейчас в силе, вон какой крепкий! - Бородач дружески похлопал старика по плечу. - Я тебя прошу: найди берлогу. При свидетелях: найдешь - полтораста рублей в руки.

Дед смутился:

- Оно, конечно, ежели без обману...

- Разумеется, без обмана! А если зверь окажется крупный - еще полста. Подумай, Макар Иванович!

- Ладно, коли так. Поискать можно. Но ежели не найду...

- Никаких претензий! Охота - дело такое, понимаю. - Бородач вытащил из внутреннего кармана пиджака блокнотик, что-то быстро написал на чистом листке, вырвал его и подал старику: - Это мой адрес. Найдешь - сразу черкни. Договорились?

- Попробую. Похожу. Может, и подфартит... - Макар холодно глянул на молодого охотника, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел.

Больше ни о медведях, ни об охоте разговоров не было. Горожане молча поужинали, попили чаю и, поблагодарив Валерку и Лариску за гостеприимство и заботу, уехали.

18

Еще не успел голубой "Москвич" скрыться за поворотом деревенской улицы, а Валерка уже спешил к Андрюшке. Пусть охотники не нашли медведицу - это, в сущности, ничего не меняет. Все равно она ушла тяжело раненная и погибнет. И медвежата тоже умрут с голоду. И все потому, что Андрюшка оказался предателем, связался с Борькой, на которого ни в чем нельзя положиться.

Валерка взбежал на высокое крылечко, постоял немного, успокаивая дыхание, и вошел в избу. Андрюшки не было. Толстая бабка Перьиха сидела у окна, держала на коленях внука, пятилетнего Вовку, и показывала ему цветные картинки в какой-то книжке.

- Чего охотники-то - не нашли медведя? - осведомилась Перьиха.

- Не нашли.

- Видать, не убили, вот и не нашли. Был бы убитый - не убежал. Бабка перевернула листок книжки и нараспев сказала: - А это коза-дереза, рогастая, шерстнастая!..

- Андрюшка-то где?

- На речке, - не поворачивая головы, ответила бабка. - С Борькой рыбу ловят.

- Давно ушли?

- В обед.

- А когда вернутся?

- Откуда я знаю?.. Вчерась так поздно воротились. - И внуку: - А это кто? Ну-ко, погляди сюда.

Круглоголовый Вовка перевел взгляд с Валерки на книжку.

- Знаю: волк. А там - медведь... Бабушка, это такого медведя хотели убить?

Валерка вышел.

"Опять на рыбалке! - с раздражением подумал он. - Связался с Борькой, так где уж про медведицу помнить! Вот и получилось..."

А в эту самую пору Андрюшка и Борька были у Ведьмина камня. Они уже осмотрели крашеный мешок и очень удивились, не обнаружив в нем ни одной дырки от пуль, потом проверили верши и вынули из них несколько язей да одну щуку и теперь бойко таскали на удочки окуней. Рыба ловилась хорошо, но Борька все время егозил на кормовой скамеечке, отчего лодка раскачивалась, и это мешало ловле.

- Ты сиди спокойнее, - не выдержал Андрюшка. - Здесь вода тихая. И рыба пугается.

Борька замер на некоторое время, но, едва сделал подсечку, опять чуть-чуть переместился. Перехватив недовольный взгляд Андрюшки, он смутился и тихо сказал:

- Ты не сердись. Мне сидеть... больно.

- Больно? Почему? Чирей, что ли?

- Не!.. Меня папка вчера побил.

Ни отец, ни мать никогда не били Андрюшку, и он спросил с тревогой и сочувствием:

- За что... побил?

- Так, ерунда!..

- Нет, ты скажи. У нас не должно быть секретов.

- Это и не секрет! - Борька вытащил окунька, опять чуть переместился на скамеечке и, забросив удочку, сказал: - Вчера вечером стал я раздеваться, а из кармана штанов табак на пол просыпался. Папка-то и увидел. Ну, и побил. Он подумал, что я курю.

- А ты не объяснил, для чего у тебя табак?

- Не-ет! Я ничего не сказал. Пусть думает, что курю.

- Возьми! - Андрюшка подал Борьке крашеный мешок. - Все-таки помягче...

- Ничто! - махнул рукой Борька, однако мешок взял и, сложив в несколько раз, сунул под себя. - Он меня первый раз так. А ругает часто. За двойки, за грязный дневник...

- За это и надо ругать. Разве не можешь без двоек? И что керяха тоже правда.

- Знаю, - покорно согласился Борька. - А без двоек - как? Все учителя говорят, что я неспособный. Мне и уроки-то учить неохота... Теперь-то, конечно, буду, а то нечестно... Ты-то учишься нормально. Борька помолчал, вздохнул глубоко и вдруг спросил: - Скажи, а за что Валерка меня так не любит?

Вопрос на мгновение озадачил Андрюшку.

- За то и не любит, - ответил он, подумав. - За двойки, что ты неряха, что насмехаешься над всеми, младших обижаешь, прозвища всем даешь...

- А если меня обижают? Терпеть?

- Иногда и стерпеть надо.

- Тебе легко говорить. Ты сильный, тебя еще никто и пальцем не тронул...

Андрюшка подсек окуня, бросил его в корзину, аккуратно насадил свежего червя и вновь закинул удочку.

- Это не так, Бориска!.. - раздумчиво ответил он. - Пока мы с Веселого Хутора не переехали, я все зимы в интернате жил. С первого класса. А там всяко бывало. Делаешь уроки, а тебе за ворот живого паука кто-нибудь спустит. Откроешь портфель, а там лягушка. Все смеются, а кто сделал - поди узнай! На первого попавшегося с кулаками не полезешь. Вот и терпишь. Обидно, а виду не показываешь. Подшутят так раз, другой, а на третий уже и самим неинтересно.

- А я бы не стерпел! - мотнул круглою головой Борька. - В другой раз сам кому-нибудь лягуху-то в карман или портфель положил.

- Вот-вот, - кивнул Андрюшка, - с этого все и начинается. Тебе сделали пакость, а ты - другому, другой - третьему... Так никогда мирно жить с ребятами не будешь. Вот если бы ты за руку схватил того, кто лягушку-то в портфель сует, тогда другое дело. Тут и по шее дать можно. Это уже честно. Согласен?

- Это уж конечно! - охотно согласился Борька.

- А книжки ты любишь читать?

- Не!.. - Борька отрицательно покрутил головой.

- Я тоже не читал. Домашние задания - так это не в счет. А вот начнем учиться, сразу в библиотеку запишусь!

- И будешь сидеть дома и читать? - уныло спросил Борька.

- Ты слушай! - Андрюшка наклонился вперед, глаза его заблестели. - Я ведь неграмотный, слепой и темный, как вот эта вода! - Он жестом указал на черную воду омута.

Борька недоверчиво уставился на Андрюшку.

- Точно говорю! И знаешь, когда я это понял?

- Когда?

- Когда на Стрелихе на лабазе сидел. Птицы вокруг разные, близко-близко подлетают; тетерева в овес сели, мышь пробежала, а шебаршит, как большой зверь! Заяц проскакал...

- И ты все это видел?

- Конечно!

- А говоришь - слепой и темный!.. - Борька заулыбался.

- Слепой! - упрямо повторил Андрюшка. - И неграмотный. Ведь у любой пичужки название есть, она чем-то кормится, гнездышко делает, где-то зимует. И все это у каждой птицы по-разному, у каждой - свое. Понимаешь? А я - неграмотный. Вижу птицу, а сам о ней ни бум-бум! Даже назвать не умею... Или мышь видел. Рыженькая, по хребтинке черный ремешок от головы до хвостика. Ох, и красивая мышь! Я и не знал, что такие бывают. И опять я пень пнем, ничего об этой мышке рассказать не могу. А ведь в книгах все есть. И про птиц и про зверей. Вот я и хочу почитать. Сначала, конечно, про медведей буду, а потом - про остальных. Правда интересно?

- Интересно! - искренне согласился Борька.

...Сумерки окутали Возьму. Над омутом у Ведьмина камня тонкой дымкой повис туман, а Андрюшка и Борька все еще сидели в лодке, и не было конца их разговору.

19

Валентин Игнатьевич при всей своей занятости не мог не заметить странную перемену в поведении сына: бывало, Валерка целыми вечерами пропадал с Андрюшкой Перьевым, а теперь все дни сидит дома у телевизора. Да и Андрюшка к нему не заглядывает.

Возвратившись с работы раньше обычного, Валентин Игнатьевич удобно устроился на диване, взял на колени Лариску, обнял за плечи Валерку и весело спросил:

- Ну как, школьники-разбойники, к занятиям подготовились? Ведь завтра уже первое сентября!

- Я, папочка, давным-давно подготовилась! - ответила Лариска, кокетливо заглядывая в глаза отцу. - И форму погладила, и ботинки почистила, и книжки в портфель положила.

- Ты-то у нас молодец! - похвалил дочку Валентин Игнатьевич и к сыну: - А у тебя все в порядке? В школу заходил? Смотрел расписание уроков?

- Конечно! Еще вчера.

- Ладно! - Валентин Игнатьевич помолчал. - Кстати, чего это Андрюшка Перьев к нам не заходит? Ты был у него сегодня?

- Нет.

- Чего ж так? А может, он заболел?

- Совсем и не заболел! - сказала Лариска. - Он теперь с Борькой Сизовым ходит.

- Андрюшка - с Борькой? - Валентин Игнатьевич внимательно посмотрел на сына: - Вы что, поссорились?

Валерка неопределенно передернул плечами:

- Связался с Борькой, ну и пусть. А мне с Борькой не хочется. Вот и не хожу туда.

- Ну что ж, может, и правильно делаешь, - задумчиво проговорил отец. - Товарища всегда надо выбирать лучше себя. А Сизов чему хорошему научит? Ты знаешь, что он курит?

- Не видел. Может, и курит.

- Курит!.. - Валентин Игнатьевич вздохнул. - Отец его сам говорил. Да... С таких лет отравлять здоровье!..

Клавдия Михайловна, занимаясь своими делами в кухне, прислушивалась к разговору мужа с детьми: она любила такие мирные беседы Валентина Игнатьевича с сыном и дочерью и обычно не вмешивалась в разговор. И на этот раз она тоже промолчала. Поведение сына не давало повода для тревоги: подальше от Сизова - не хуже, а что болтаться меньше стал и больше дома сидит - это любой матери по уму.

Утром первого сентября Валерка бодро шагал в школу со своей сестренкой. После вечернего разговора с отцом он еще более утвердился в мысли, что на примирение с Андрюшкой пойдет лишь в том случае, если Андрюшка "отошьет" от себя Борьку. Но странное дело, эти мысли не приносили ему удовлетворения, и на душе по-прежнему было пустынно и одиноко.

- Теперь ты всегда со мной будешь ходить? - спросила Лариска.

- Как захочу, так и буду.

- А про медведей уже можно рассказывать? Ведь все знают, что охотник стрелял медведя.

- Рассказывай, мне-то что!..

- Какой ты... злой! - Лариска вздохнула и надулась.

...Борьке не повезло в школе: уже на второй день он получил по русскому языку двойку и учительница Ирина Васильевна оставила его единственного ученика в этот день! - после уроков.

Борька понуро сидел за партой, тупо смотрел в раскрытый учебник, а перед глазами, как в дивном сне, возникали и исчезали, сменяя друг друга, удивительные картины: желтеющие березы, таинственный сумрак леса и осторожные медвежьи шаги в звенящей жуткой тишине, потом выстрелы, звериный рык и бег к реке без оглядки; вечер, легкий туман над омутом у Ведьмина камня, неподвижная лодка на черной воде - и Андрюшка, такой понятный, такой необыкновенно близкий... Все это было, и все кончилось. И больше ничего похожего не будет, потому что он, Борька, - безнадежный двоечник, неспособный и непутевый, и с таким Андрюшке неинтересно и стыдно быть вместе.

- Сизов!..

Борька вздрогнул, поднял на учительницу мутные глаза.

- Ты учишь или мечтаешь?

- Ирина Васильевна! Отпустите меня, пожалуйста, домой. Я дома выучу. Честное слово, выучу!.. - В глазах - искра надежды, в голосе - мольба.

Это было нечто новое. Борька всегда покорно оставался после уроков, никогда не торопился домой и никогда ничего не обещал.

- А в чем дело? - с беспокойством спросила учительница.

- Меня... Андрюшка Перьев ждет. Чтобы вместе из школы...

- Перьев? Это из седьмого "А"? - Ирина Васильевна, конечно, знала Андрюшку, так как работала в школе не первый год и он был ее учеником, но спросила потому, что сразу не могла решить, отпускать Сизова или не отпускать: слишком неожиданной оказалась для нее его просьба.

- Ага, из седьмого! - подтвердил Борька. - Мы договорились. Еще утром... Ведь он ждет! А я дома все выучу!..

- Ну хорошо. Иди...

Борька схватил портфель, учебник и тетрадку и опрометью вылетел из класса, позабыв даже поблагодарить учительницу и сказать ей "до свидания".

Андрюшки в коридоре не было. Дрожащими руками Борька затолкал тетрадку и книгу в портфель, бросился по коридору к выходу, но споткнулся о кем-то подставленную ногу и плашмя растянулся на полу. Раздался беззлобный смех.

- Ребята, берегись! Сейчас он нам задаст!..

Борька вскочил и побежал дальше. Он был уверен, что Андрюшка не успел далеко уйти.

В действительности Андрюшка вовсе и не уходил из школы. Заглянув в дверную щелку пятого "Б", он увидел за партой Борьку, все понял и, чтобы не терять время, направился в библиотеку. Спустя десять - пятнадцать минут он вышел оттуда с заметно потяжелевшим портфелем, в котором лежал шестой том "Жизни животных". Андрюшка решил найти пустой класс и, пока Борька что-то там зубрит, хотя бы полистать эту большую, толстую книгу, на обложке которой красовались тигр и еще какой-то могучий зверь, похожий на быка.

Дверь в пятый "Б" по-прежнему была закрыта неплотно, и Андрюшка снова заглянул в щелку. Пусто! Лишь за учительским столом сидит Ирина Васильевна и проверяет тетради. Если бы учительница отправила Борьку за какими-нибудь наглядными пособиями или еще за чем-то, его учебник лежал бы на парте. Но на парте решительно ничего не было. Значит, Борька ушел совсем. Быстро же он управился!..

Андрюшка догнал его у ручья, как только спустился от школы под горку. Точнее, не догнал, а увидел. Борька лежал ничком на земле за жидким кустом ивняка точно так же, как лежал в лесу в тот памятный день, когда Валерка и Андрюшка настигли его. Не понимая, что случилось и почему он так лежит, Андрюшка бросился к Борьке.

Он не добежал нескольких шагов: опять, как тогда, Борька вдруг вскинул мокрое красное лицо, только на этот раз в его глазах было что-то непонятное - отчаяние, испуг, недоумение и радость - все вместе.

- Ты... это... откуда? - пролепетал Борька.

Лишь сейчас Андрюшка заметил, что нос у Борьки припух, а из верхней губы сочится кровь.

- Кто тебя так? Или упал?

- Ништо!.. - Борька сел, вытер рукавом куртки лицо, пожевал губами. - Я у Ирины Васильевны отпросился, а тебя уже нету. Догнать хотел, а и на дороге уже не видно. Вот я сюда и... Посидим?.. неожиданно и как-то жалобно попросил он.

Андрюшка опустился на траву рядом с Борькой.

- И упал здесь?

- Не!.. Это мне в школе подножку подставили.

- Кто?

- А я и не знаю. Не разглядел. А ты-то где был?

- В библиотеке. Поглядел, тебя после уроков оставили, вот и зашел туда...

- У меня опять двойка. По русскому... - печально сообщил Борька.

- Значит, лучше учить надо.

- Буду... Честное слово, буду стараться. Только ты...

- Вот чудак!.. Мы же с тобой друзья. У нас такая общая тайна, какой ни у кого нету!.. Ну ладно, пошли, а то земля-то холодная...

И опять они шли по проселку вместе - рослый, неторопливый в движениях Андрюшка и маленький, но очень старавшийся на него походить Борька Сизов.

20

Вадим Сергеевич, отец Андрюшки, конечно, обратил внимание, что сын вдруг перестал дружить с Валеркой Гвоздевым. Но он рассудил просто: чего у пацанов не бывает! Сегодня повздорили, завтра сами же все уладят. На рыбалку стал ходить с Борькой Сизовым? Ну так что ж, Борька тоже живая душа. Удивило Вадима Сергеевича другое: внезапное увлечение сына книгами. Семья вечером телевизор смотрит, а Андрюшка уйдет в детскую комнату и читает там. Вечер читает, второй читает, третий читает... Как-то проснувшись в первом часу ночи и заметив, что у Андрюшки все еще горит свет, Вадим Сергеевич не вытерпел, поднялся с постели и, как был в трусах и майке, прошлепал босыми ногами в комнату детей. Андрюшка сидел в кровати и читал.

- Что долго не спишь? - остановившись в дверях, спросил отец.

- Скоро лягу, - не поднимая головы, ответил Андрюшка.

- А читаешь чего? Про шпионов?

Андрюшка поднял на него глаза:

- Про мышей.

- Чего-о? Про мышей?! А я думал, что путное. - Он почесал волосатую грудь и несколько мгновений в недоумении смотрел на сына. - Неужто интересно?

Андрюшка кивнул.

- Ну, коли интересно... - Он вздохнул. - А я сегодня на Стрелихе был. Жать буду. Вот и глядел поле. Много, однако, овса медведи помяли!.. Следы видел - страх глядеть, какая лапища!

- Следы? Свежие? - встрепенулся Андрюшка.

- Совсем свежие, будто только что пройдено.

Андрюшка прикинул: в три - из школы, в четыре - на Стрелиху, где-то около восьми вечера - обратно... И на уроки время останется.

- А комбайн когда на Стрелиху погонишь? Завтра?

- Завтра-то не успеть. За Вепревым большой клин дожинать надо... А что?

- Думаю, если на лабазе еще вечерок посидеть...

- С Валеркой?

- С Борькой. Может, кого и увидим.

- Сидите, не жалко... Ну ладно, пойду спать. И ты ложись, хватит читать. Мышь - она мышь и есть.

Сам Вадим Сергеевич в детстве читал мало и, только когда учился в школе механизации, на какое-то время увлекся книгами про шпионов и разведчиков. Читал запоем, иногда целые ночи, но потом заметил, что все книги очень похожи одна на другую: дочитаешь до середины и уже знаешь, чем все кончится, и интерес к "шпионской" литературе пропал. Да и то сказать - какой от нее прок? Иное дело книга о машинах или о выращивании новых сортов: и в голове что-то остается, и в жизни годится... А сын увлекся чтением про мышей. Диво! Откуда в нем такой интерес? Может, по материной линии?

Вадим Сергеевич лег в кровать и легонько ткнул жену локтем в бок.

- Чего тебе? - сонно отозвалась Евдокия Марковна.

- Ты когда в школе училась, про что книжки читала?

- Спи!..

- Ну скажи, Дуся!.. Помнишь ведь.

- Что задавали, то и читала.

- А еще? Не только ведь то, что задавали.

- Будто сам не знаешь? Про войну, про любовь...

- Ну, а про мышей... не читала?

- Про каких еще мышей?! - рассердилась жена.

- Ты не обижайся!.. Я почему спрашиваю? Андрюха-то который уж вечер про мышей читает! И откуда у него такой интерес? Я ничего похожего в жизни не читывал, ты тоже...

- От себя, - нимало не задумываясь, ответила жена.

- Так-то оно так, - нерешительно протянул Вадим Сергеевич, - только интерес-то больно мал. Мышь... Чего в ней? Раз кошке хамнуть.

- Ой, спи! Нашел о чем говорить середь ночи. - И она отвернулась к стене, давая понять, что хватит уж этой болтовни.

Поразмыслив над словами жены, Вадим Сергеевич согласился: действительно, у каждого человека должен быть свой, особый интерес, интерес от себя. И лучше бы, конечно, если б Андрюшка увлекся книгами, скажем, про механизмы, про технику. Или начал про мышей, а кончит чем-нибудь покрупнее, посерьезнее? Ведь все начинается с малого...

21

Валерка только что сел готовиться к урокам, как Лариска вдруг сказала:

- Ой, Валер! К тебе Андрюшка и Борька идут!

Валерка на мгновение растерялся, но тут же овладел собой:

- А мне-то что? Пускай идут!..

Но Лариска ошиблась: Андрюшка и Борька прошли мимо дома Гвоздевых.

- Ой, они совсем и не к нам! Может, позвать?

- Еще чего! - возмутился Валерка, но в душе был раздосадован.

"Наверно, на Стрелиху, - подумал он. - Или в лес... Вот бы на раненую медведицу нарвались!.. Она бы им показала..."

Андрюшка и Борька действительно отправились на Стрелиху. В пути Андрюшка увлеченно рассказывал Борьке все, что вычитал о медведях.

- Понимаешь, - говорил он, - медведь-то, оказывается, совсем и не хищник. Больше коренья всякие ест, ягоды, листья осины, муравьев. И медвежата у него не каждый год бывают. Родятся малю-усенькие, еще в берлоге, и с этими медвежатами медведица осенью опять в берлогу ложится. Зиму проспят и все лето вместе ходят, а на другую зиму - уже отдельно. Иногда одного медвежонка мать берет к себе в берлогу, а остальным самим уж приходится берлоги делать.

- А берлога - она какая? - спросил Борька.

- Там написано, разные бывают. Иной медведь на зиму глубокую яму роет где-нибудь под корнями дерева. А другие совсем немножко копают; разгребут землю, веточек да мху натаскают, чтобы помягче, и ложатся.

- А сверху что?

- Выворотень или ветки, если берлога под деревом, а то и совсем ничего. Снег зимой валит, валит да так и засыплет медведя. Вот ему и тепло.

- Интересно! - Борька помолчал, представляя, как под толстым слоем снега спит медведь, потом спросил: - А про мышку, помнишь, рассказывал рыженькая такая, - узнал чего?

- Только название. Вчера весь вечер про мышей читал. Едва и нашел. "Полевая мышь" называется. Одна и есть такая рыжая, с черным ремешком вдоль спины. А как она живет, там почему-то ничего не написано. Про других много, по целой странице есть, а про эту не написали... О зайцах еще читал. У них в конце лета зайчата бывают. Так и называются листопаднички.

- Вот бы поймать!..

- Хорошо бы, да где его найдешь? Он такой маленький, серенький, спрячется - и не увидишь.

Когда пришли на Стрелиху, то сразу поняли, что после отъезда охотников медведица со своими малышами не только наведывалась на поле, но, словно в отместку людям, порядком помяла овес. Чуть ли не до середины поля зверем были проложены широкие тропы.

- Видал? Во укатала! - восторженно воскликнул Борька. - А мы думали, не придет.

Андрюшка мрачно смотрел на длинные извитые коридоры, проложенные медведицей, на вмятые в землю тяжелые метелки овса и понимал, что вред участку нанесен немалый.

- Ползала она тут, что ли?..

- А здорово, правда?

- Чего здорово?! Ты хоть знаешь, какой это овес?

- Овес? Обыкновенный, - смутился Борька.

- Семенной! Да еще какого-то особого сорта. - Андрюшка приподнял смятые стебли - зерно было не тронуто. - Вот ведь какая! Ела бы, а мять-то зачем?

- Она по сторонам тропы ела, - заметил Борька. - Видишь? - И потрогал оголенные верхушки стеблей.

- Мы ее от охотников спасли, а она нам вред стала делать. Раньше, когда кормилась, не мяла таких троп...

Доска для лабаза была спрятана в густых елочках на краю поля, и Андрюшка быстро нашел ее. С помощью Борьки он приладил доску на старое место, на елки, а под ноги приспособил палку, крепко привязав ее веревочкой к сучьям.

- Рановато еще садиться-то, - сказал он, взглянув на солнце.

- Ништо!.. - отозвался Борька, которому не терпелось забраться на лабаз. - Сверху-то виднее, может, кого и увидим.

С того дня, как Андрюшка последний раз сидел на лабазе, прошло больше полумесяца. Незаметно промелькнуло время, но оно оставило неизгладимые следы приближающейся осени. Теперь ребята вдруг увидели, что лес, казавшийся прежде густым и темным, как-то поредел и посветлел. Березовая листва пожелтела, багряно горели верхушки осин. В лесу было пусто.

Борька пошарил глазами по овсу слева направо, потом справа налево никого, и тихо спросил:

- Андрюш, а разговаривать пока можно?

- Можно. Еще не скоро солнце сядет.

- А как ты думаешь, видел Валерка, что мы на Стрелиху пошли?

- Наверно, видел.

- Обидится, что не позвали...

- Пусть обижается. Сам виноват.

- А в школе вы как? Ведь за одной партой. И не разговариваете?

- Мы теперь не вместе сидим.

- Правда? А я и не знал...

- Видишь ли, - задумчиво заговорил Андрюшка, - Валерка оказался не таким, как я думал. Он считает себя лучше других. Лучше тебя, например...

- Так ведь он лучше и есть! - искренне возразил Борька. - И учится лучше.

- Разве дело в учебе?

- Да и так, вообще... - Борька растерялся и замолчал.

- Что вообще?

- Ну, я не знаю... Над ним никто не смеется, и в учительскую его не таскают.

- Все это не главное. - Андрюшка вздохнул.

- А что главное?

В самом деле, что главное? Если не учеба, не поведение, что же тогда самое главное? После долгого раздумья Андрюшка по-взрослому ответил:

- Главное - душа человека.

- Ду-ша?! Как это?

- Душа как раз и есть самое-самое главное! - убежденно повторил Андрюшка. - Это - что внутри, понимаешь?

Борька не понимал. Андрюшка сам чувствовал, что объясняет свое понимание души бестолково. Он наморщил лоб.

- Я не знаю, как тебе сказать... Душа - это и есть сам человек и что он о других думает. Если душа хорошая, человек никому не желает худого, он вообще не желает ничего такого, что бы других сделало хуже.

- А если душа плохая, тогда как?

- Если плохая, то человек сам себе кажется очень хорошим. Он радуется, что остальные хуже его, а если кто не хуже, хочет, чтобы стали хуже, чтобы с ними случилось что-нибудь нехорошее.

На сей раз Борька что-то уразумел.

- Помнишь, ты спрашивал, за что Валерка тебя не любит?

- Помню.

- Так вот, какого зла ты ему пожелал за то, что он тебя не любит? Чтобы он свернул шею или ослеп?

- Да ты что? Я только спросил и ничего такого не думал!

- Правильно, не думал. Потому что душа у тебя... нормальная. Андрюшка хотел еще что-то сказать, но вдруг насторожился и шепнул: Смотри!

Борька вздрогнул, повернул голову. От опушки к центру овсяного поля летела большая стая тетеревов.

- Все. Молчим, - предупредил Андрюшка. - Теперь только смотреть и слушать! - И он замер, втянув голову в плечи.

Не меньше часу сидели тетерева на высокой березе посреди Стрелихи. Неподвижные, они чернели там, точно грачиные гнезда, и ребята не смели пошевелиться, чтобы не спугнуть осторожных птиц. Потом стая с шумом и хлопаньем крыльев снялась с дерева и, описав дугу, опустилась в овес.

- Двадцать три штуки! - шепнул Андрюшка.

- А я и не догадался посчитать, - с сожалением отозвался Борька.

Теперь, когда птицам из высокого овса не было видно ребят, можно было и расслабиться, переступить ногами, покрутить головой на занемевшей от неподвижности шее.

Внизу, под деревьями, россыпью лежали желтые и багряные листья. Свет низкого солнца не достигал их, но ребятам казалось, что сами листья излучают желто-розовый свет и оттого в лесу так светло и просторно.

Андрюшка непрерывно смотрел на широкие медвежьи коридоры, избороздившие овес, и силился понять, как, отчего они получились. Если предположить, что медведица ела, ползая на животе, то как она могла сдергивать колоски овса с высоких стеблей по краям этого коридора? Ведь шея у нее короткая да и неловко есть, лежа на брюхе и задирая голову кверху. Если же она кормилась, как в прошлый раз, то откуда взялись эти коридоры? Тогда ничего похожего на ее следы не оставалось.

А Борька вообще не думал о медведях. Он сидел вполоборота к полю и смотрел только в лес, желая увидеть как можно больше. Но лес будто вымер. Правда, на короткое время показалась на стволе старой осины короткохвостая птичка величиной с воробья, с голубоватой спинкой и белым брюшком. Звонко цыкая, она юрко прыгала по щербатому стволу не только снизу вверх, но и сверху вниз, чем очень удивила Борьку. До сих пор он считал, что по стволам деревьев свободно лазают и прыгают только дятлы, а эта даже книзу головой может!..

Садилось солнце. Розовые блики заиграли на стволах берез, а желтые листья подрумянились и стали еще ярче, будто каждый листок был вырезан из тонкой красной меди.

А понизу уже подкрадывались сумерки. Они растекались из глубины леса, сочились из-под темно-зеленых, распластанных над землей еловых лап, мягко обволакивали пни и стволы деревьев, кусты и кочки, стирали пестроту покоящейся на земле листвы и отодвигали куда-то в синеватую глубь дальние деревья.

Андрюшка с удивлением замечал, как на глазах тают поглощаемые синими сумерками тонкие ветви, как сливаются воедино темные стволы осин, и лишь березы, уже утратившие алый румянец, тускло белеют среди сплошных теней. В вышине, на фоне синего неба, то тут, то там багрянцем светились верхушки осин, будто солнце, скатившееся за горизонт, на прощанье обдало их неувядаемой и нестираемой краской.

Жалобно пискнула мышь, потом испуганно заверещала тонюсеньким голоском, и вновь тихо, а листья все так же перешептываются между собой или - кто знает? - быть может, прощаются с деревьями, взрастившими их.

Чем больше сгущались сумерки, тем напряженнее вглядывался Андрюшка в доступный его глазу кусочек лесного пространства. И хотя этот кусочек неумолимо сужался, отдавая во власть сумерек все новые и новые деревья, кусты и кочки, Андрюшку не покидала надежда увидеть что-то таинственное. Он, конечно, и не предполагал, что летний день, проведенный в засидке, открыл бы ему несравненно больше тайн лесной жизни, чем десятки вот таких осенних вечеров: летом и жизнь леса несравненно богаче, да и днем видно далеко, не то что теперь.

Движение Борькиного локтя было почти неощутимым, но оно пронзило Андрюшку, как током. Он повернул голову и обмер: на краю поля, как раз напротив того места, куда в памятную ночь они тащили вершу в черном мешке, на задних лапах стоял огромный медведь. Держа на весу полусогнутые передние лапы, он не двигал головой, не озирался и не водил носом. Он стоял, как изваяние, пристально вглядываясь в одну точку, и Андрюшка мгновенно понял, что эта точка есть его, Андрюшкина, голова, которую он повернул недостаточно осторожно. Холодок, возникший где-то у затылка, медленно пополз по шее и ниже, между лопаток.

Медведь стоял не больше полуминуты, потом вдруг подогнул задние ноги и... сел, развалив задние ноги калачом и оставаясь в вертикальном положении. Андрюшка усмотрел в этом маневр зверя - устал стоять, вот и сел и теперь будет сидеть и смотреть до тех пор, пока кто-нибудь не выдержит напряжения и не шевельнется. Но все оказалось проще. Медведь с весьма деловым видом принялся за ужин. То одной передней лапой, то другой, а то и обеими вместе он лениво пригибал к себе стебли овса, захватывал метелки пастью, так же лениво дергал головой кверху и смачно жевал. При этом он не оставался на месте, а потихоньку двигался, оставляя позади себя широченный коридор вмятого в землю овса.

Смотреть так, до отказа повернув голову вправо, было невыносимо: шея быстро устала, ее начало сводить судорогой. Но принять более удобную позу Андрюшка боялся: медведь мог заметить малейшее движение. И тогда он стал медленно-медленно поворачивать голову влево, чтобы хоть немного отдохнула шея. Каково же было его изумление, когда он увидел в левом углу поля второго медведя, более светлого и заметно меньше. Этот медведь ел овес, как и в прошлый раз, стоя на всех четырех лапах, и энергично двигал головой сверху вниз, будто торопился. Сомнений не оставалось: тот медведь, увиденный первым, - новый гость на Стрелихе, а второй, посветлее, - уже знакомая медведица. Но медвежата, где медвежата?.. Андрюшка стал шарить глазами по овсу и скоро заметил одного медвежонка, который копошился в овсе за медведицей на самом краю поля.

- Смотри слева, - едва слышно шепнул Андрюшка.

- Давно вижу, - так же отозвался Борька.

Андрюшка опять потихоньку повернул голову, чтобы увидеть первого медведя, и поразился, насколько он крупнее медведицы. Ползает по овсу, как копна, и ест, ни на что не обращая внимания! Вот и вся тайна широких коридоров, дерзко проложенных посреди поля.

- Во нахал! - шепнул Андрюшка. - Один раз куснет - и дальше!

А медведица скромно кормилась на краешке, не углубляясь в поле, будто какая-то невидимая преграда не давала ей двигаться дальше. И медвежата, как заметил Андрюшка, вели себя намного спокойнее, чем прошлый раз: они не разбегались и не отходили от своей мамаши.

- Придется прогнать! - тихо сказал Андрюшка.

- Зачем? Еще хорошо видно!

- Овса жалко. Мнет, как трактор. Вон уж чуть ли не на середину выполз! А отец завтра жать здесь будет...

- Погоди, сейчас я повернусь, - прошептал Борька. - Если не убежит, еще маленько посмотрим.

Он стал осторожно поворачиваться. Предательски скрипнуло голенище сапога. Медведица в тот же миг привстала на задних лапах, фыркнула и, невесомо развернувшись, сделал два прыжка к лесу. Медвежат будто ветром сдуло! Медведица остановилась, повернула голову, поводила поднятой мордой, утробно заурчала и ушла в лес.

- А этот жрет, как дурак на поминках! - шепнул Андрюшка. - Глухой, что ли? - Он прижал язык к нижним зубам и коротко и тонко свистнул.

Никакой реакции.

- Точно, глухой! - вполголоса сказал Андрюшка.

Но он еще не успел договорить, а зверь уже несся по овсу к ближайшей опушке. Ни лап, ни головы не было видно, только большое черное пятно, то вытягиваясь, то сжимаясь в шар, пронеслось по полю и растворилось в кустах...

22

В середине сентября целую неделю кряду шли дожди. Дороги раскисли, даже возле школы стало грязно, и на подходах к парадному крыльцу были проложены доски. Потом как-то вдруг небо очистилось от туч, и сразу стало светло и солнечно. После уроков ученики хлынули из дверей школы навстречу солнцу и ясному небу; на спортплощадке завязалась волейбольная игра, столпились болельщики. Борька спустился с крыльца, намереваясь тоже подойти поближе, но в это время сзади что-то тяжело шлепнулось, и жидкая грязь взметнулась из-за спины. На крыльце раздался хохот и визг.

Борька оглянулся, увидел убегающего Валерку, почувствовал, как что-то липкое потекло за ворот, и все понял: Валерка прыгнул с крыльца на доску, что была проложена через лужу. Он отошел, выбрал место посуше, положил портфель на землю и снял куртку. Она оказалась залитой грязью от ворота донизу, и брюки тоже были в грязи. Борька чуть не расплакался. Не взглянув на смеющихся и что-то кричащих ребят, он молча расстелил куртку на земле подкладкой вниз, нарвал жухлой стоптанной травы и стал вытирать этой травой липкую грязь. Смех оборвался, кто-то сочувственно сказал:

- Ну и дурак Валерка! Самого бы так...

Грязь не счищалась, а только размазывалась. Закусив губу, Борька снова рвал траву и снова тер. За этим занятием и застал его Андрюшка.

- Кто? - задохнувшись от возмущения, спросил он.

Борька поднял глаза, увидел незнакомо перекошенное от злости лицо Андрюшки и растерялся: сказать или не сказать?

- Это Валерка Гвоздев! - крикнули с крыльца. - Он туда побежал, домой!..

Борька схватил Андрюшку за рукав:

- Не надо.

- Как это не надо?! - возмутился Андрюшка. - Да я ему сейчас...

- Не надо! - повторил Борька с неожиданной решимостью. - Лучше помоги почистить, травой ничего не выходит...

А на следующий день после уроков вдруг обнаружилось, что куртка Валерки Гвоздева, такая же, как у Борьки, только коричневого цвета, крест-накрест разрезана по спине чем-то острым. У раздевалки тотчас сгрудилась взбудораженная толпа.

- Это он сделал! Он, он, он!.. - чуть не плача, громко кричал Валерка и показывал пальцем на Борьку, который стоял, прижавшись к стене спиной.

И все понимали, все были уверены, что сделал это, конечно, Борька.

- Ты? - глухо спросил Андрюшка.

Взгляды их встретились. Борька отрицательно мотнул головой.

- Надо в карманах у него посмотреть! - подсказал кто-то. - Чего он руки в карманах держит?

- Выверни карманы, - негромко сказал Андрюшка.

Борька замер на миг и вдруг, пригнувшись, бросился головой вперед сквозь толпу к выходу. Его поймали.

- А ну показывай, что у тебя там!..

Но Борька держал сжатые кулаки в карманах, изворачивался, пинался, кого-то кусал. Андрюшка растолкал ребят, схватил Борьку за грудки, встряхнул его и выкрикнул в лицо:

- Ты что делаешь?! Показывай карманы!

Борька перестал трепыхаться и, ни на кого не глядя, вытащил руки из карманов. Они по-прежнему были сжаты в кулаки, но меж пальцев правой руки сочилась кровь. Кто-то ахнул. Наступила жуткая тишина.

- Разожми! - приказал Андрюшка.

Борька приподнял руки, будто они были неживые, и медленно разжал пальцы. На окровавленной правой ладони лежало лезвие безопасной бритвы.

Никто не видел, когда появился у раздевалки дежурный учитель преподаватель истории Леонид Федорович Краев, высокий седовласый человек, и все вздрогнули, услышав его густой, спокойный голос:

- Гвоздев и Сизов - к директору, остальные - по домам.

Андрюшка стоял в коридоре возле директорской и рассеянно смотрел в окно. За все время неожиданно возникшей короткой дружбы с Борькой Андрюшка ни разу не сомневался в его правдивости и был убежден, что Борька не сможет ему соврать ни при каких обстоятельствах. Из чего выросла, на чем основывалась эта убежденность, он и сам не знал. И вдруг такая история...

Из директорской доносились голоса, но Андрюшка не прислушивался к ним и не пытался понять, что там говорили. Он снова и снова видел перед собой испуганные глаза Борьки и его совершенно определенный жест головой: "Не я!.." И этот жест был адресован только ему, Андрюшке, и был ответом на прямой и ясный вопрос.

"Струсил... Не посмел признаться, - с горечью думал Андрюшка. - Эх, Борька, Борька!.."

Шмыгая носом, вышел из директорской Валерка. Он вздрогнул, увидев в коридоре у окна Андрюшку, опустил глаза.

- Зря я вчера не догнал тебя и не набил морду, - сдержанно сказал ему Андрюшка. - И куртка была бы цела, и Борьку по директорским не таскали бы.

Валерка ничего не ответил и направился по коридору к выходу. Спустя несколько минут появился Борька. Правая рука его была забинтована.

- Ну, чего решили? - нетерпеливо спросил Андрюшка.

- Родителей завтра к директору...

- Чьих родителей?

- Моих. А обсуждать педсовет будет. Не знаю, когда... Валерке сказали, что за куртку будет уплачено. Вот и все.

- А Валеркиных отца и мать почему не вызывают? - возмутился Андрюшка. - Ведь он первым начал! Не ты его, а он тебя окатил грязью!

Борька опустил голову. Он понял: Андрюшка не поверил. Да и как поверить, если все улики налицо? И бесполезно спорить, бесполезно доказывать, что никакой бритвы у него не было и что, откуда она взялась в кармане куртки, он и сам не знает. Нет, этому не поверит ни один человек! Даже Андрюшка. Правда всем покажется таким бесстыдным враньем, что лучше уж вообще ничего не говорить. Борька вздохнул и уныло сказал:

- Грязь - что! Грязь отмылась. А тут... Я и домой боюсь идти.

- А ты отцу пока ничего не говори, - посоветовал Андрюшка. - Скажи только, что директорша зайти просила, и все.

Долго шли молча.

- А если меня исключат? Или в колонию...

- Чего-о? Ну, знаешь ли!.. "Неуд" за четверть поставят по поведению, вот и все наказание.

Борька вздохнул и с надеждой взглянул на Андрюшку:

- Ведь педсовет!.. Меня еще никогда не обсуждали на педсовете...

- А в педсовете кто? Те же учителя. Они все тебя знают. Знают, что исправляешься...

Когда подошли к деревне, Борька замедлил шаг.

- Совсем неохота домой... - тихо сказал он.

- Пойдем к нам, - предложил Андрюшка. - Книжки про птиц посмотрим, телевизор включим...

- А уроки? - тоскливо спросил Борька. - Учиться-то все равно надо. И он побрел к своему дому.

23

Андрюшка решительно не знал, чем помочь Борьке, как отвести от него беду. Уроки не шли на ум. За окном в палисаднике у пустых кормушек сновали синицы и воробьи - просили корму, но Андрюшка и их не замечал. Он помнил, как Борька, побитый отцом, едва сидел в лодке, и теперь, чем ближе подходил вечер, тем тревожней становилось у него на сердце.

"За табак избил - за куртку подавно побьет!" - думал он и не видел способа, как и чем защитить Борьку.

Уже в сумерках Андрюшка не выдержал и вышел из дому. Он знал, что отец Борьки, Федор Трофимович, низкорослый большеголовый мужик, работает на зернотоке, и отправился туда.

Они встретились на дороге перед самым зернотоком - Федор Трофимович уже кончил работу и шел домой. Андрюшка остановился, поздоровался.

- А-а, Андрюха?! - неожиданно обрадовался Сизов-старший и, как взрослому, протянул Андрюшке руку. - Здорово, здорово! Куда это правишь?

- К вам.

- На ток, что ли?

- Нет. Мне с вами, дядя Федя, поговорить надо.

- Со мной? Ну, если надо, пойдем, сядем на бревнышко.

Они отошли к стене зернотока, сели на бревно.

- Я уж сам к тебе хотел прийти, - неожиданно признался Федор Трофимович, - чтобы спасибо сказать. Борька-то у меня, как с тобой ходить начал, за ум взялся! Все учит, учит, другой раз дак и жалко его... Что и говорить, туго ему учение дается, как и мне туго давалось, однако отдача есть - двоек за ту неделю не принес. И замечаний в дневнике нету. Все это, как я разумею, от тебя. Потому и говорю - спасибо! - Он похлопал Андрюшку ладонью по колену. - Вот так. А теперь говори, о чем хотел сказать. Поди, Борька чего-то натворил?

- Точно пока неизвестно, - замялся Андрюшка. - В общем, у Валерки Гвоздева кто-то куртку порезал. Всю спину.

- Неужто?!

- Ага... А у Борьки бритву в кармане нашли. Лезвие...

- Он! Тогда он, стервец!.. Да я за такое шкуру спущу! - Федор Трофимович вскочил.

- Обождите! - Андрюшка схватил его за рукав. - Может, не он!

- А бритва? На что ему бритва? Зачем в кармане носить, как жулику?

- Дядя Федя! - умоляюще воскликнул Андрюшка. - Мало ли что у него в карманах бывает! Табак у него был?

- Был! Курит, дьяволенок! Теперь, может, перестал, а курил. Я ему за это такую проборцию дал!..

- И зря. Не курит он. И никогда не курил.

- А табак? На что табак?!

- Послушайте, дядя Федя!.. - Андрюшка почувствовал, что нашел какую-то нить, держась которой можно выбраться из трудного положения и помочь Борьке. - Вы помните, как сами перевернутую шубу по овсяному полю на веревочке тащили? А дедушка Макар стрелял.

- Ну, помню. - От неожиданности такого напоминания Федор Трофимович растерялся. - И что из того?

- А то! Вы шубу тащили, а мы с Борькой табак по краю поля на Стрелихе тайком сыпали, чтобы медведи в овес не ходили.

В сумерках было видно, как удивленно приподнялись брови над широко расставленными глазами Федора Трофимовича.

- Да ну? Ведь врешь!

- Честно!.. И вы Борьку побили совсем зря.

Федор Трофимович грузно сел на бревно и, сутулый, сникший, вдруг стал очень похож на Борьку - такой же небольшой, угловатый, пришибленный.

- Чего же сам-то Борька мне не признался?

- Так то же тайна была! Я никому ни слова, и он никому. Да и не поверили бы вы.

- Не поверил бы, - вздохнув, согласился Федор Трофимович. - Сказал, что не курит, а я не поверил.

- Вот видите!.. И теперь может так получиться. А знаете, как обидно, если не виноват!

- Это, Андрюха, я знаю. По себе знаю!.. - Помолчал, видно вспоминая что-то, потом, будто очнувшись, спросил: - Все? Или еще чего скажешь?

- Все.

Они вместе встали и пошли к деревне.

...Весь день Борька сидел над раскрытыми учебниками, но ничего не выучил. Матери, которая приходила с фермы всего на часок, он ничего не сказал: не хотел раньше времени расстраивать, и с тоской и страхом ждал возвращения отца. Он готов был провалиться сквозь землю, когда услышал в сенях его шаги. Он спрятал под стол забинтованную руку, уткнулся в книгу, но буквы прыгали перед глазами.

Отец молча скинул у порога сапоги и долго гремел в углу умывальником.

- Ужинал?

Борька отрицательно мотнул головой.

- Так все и сидишь с книжкой? Ведь голова лопнет.

- Завтра тебя... директорша вызывает. С восьми утра до семи вечера. Обязательно велела прийти. И чтобы мама тоже, - не поднимая головы, сказал Борька.

- Чего опять?

Борька съежился, всхлипнул.

- Ладно. В обед схожу, сам узнаю... Да брось книгу-то! Все равно не учишь - по лицу вижу.

- Ничего... неохота... - прошептал Борька и не сдержался: голова его, будто надломившись, упала на книгу.

Федор Трофимович, приземистый, угловатый, остановился посреди избы и долго смотрел на судорожно вздрагивающие плечи сына. На мгновение ему показалось, что это не сын, а он сам, Федька, маленький, головастый, с острыми лопатками, сидит за столом и, уронив голову на учебник, плачет, незаслуженно обиженный и никем не понятый.

- Ты погоди реветь-то!.. - дрогнувшим голосом сказал отец. - Ежели не виноват, все уладится.

Но Борька ничего не слышал, слезы душили его.

- Экий ты у меня!.. - Федор Трофимович сел к сыну, неловко прижал к себе. - Будет!.. Я ведь, смотри, все понимаю, все!.. Самого зазря били. А чего поделаешь?.. И ты меня... прости за тот раз. Думал, вправду курить начал.

Не сразу дошел до Борьки смысл отцовских слов, а когда он понял, о чем речь, приподнял голову, недоуменно спросил:

- Откуда... узнал?

- С Андрюхой беседовал. Сам пришел. Вот и рассказал.

- И про Валеркину куртку?

- И про куртку. Говорит, все на тебя думают, а точно никто не знает... Ты за его держись, за Андрюху-то! Он надежный. А тот случай, что с табаком вышел... забудь. И вот мое слово: больше пальцем не трону! Только и ты мне по-честному, правду...

Борька сидел, прижавшись к отцу, слушал его неуклюжую, совсем необычную речь и чувствовал, как тает, как уходит из сердца обида.

- А я ведь тебе никогда и не врал, - тихо сказал Борька. - Только ты не всегда... верил.

- А теперь буду. Ей-богу, буду верить!.. - Он помолчал. - Трудно ты жить начинаешь. Трудно... И я так же начинал... - Он умолк, засмущавшись своей минутной слабости, порывисто поднялся и сказал: - Давай-ка ужинать!..

...Утром Андрюшка видел в окно, как Борька сыпал корм птицам в кормушки, развешанные на облетевших кустах калины, и понял, что у Сизовых пока все спокойно.

24

Начался пятый урок, когда Федор Трофимович и Анастасия Прокопьевна Сизовы пришли в школу. Невысокие и чем-то удивительно похожие друг на друга - то ли широкими лицами, то ли одинаково настороженными светло-серыми глазами, - они остановились у двери в директорскую.

- Ты хоть шапку-то сними! - шепотом подсказала мужу Анастасия Прокопьевна.

Федор Трофимович стащил с головы картуз, ладонью пригладил взъерошенные волосы.

- Ну, чего, пойдем!.. - и осторожно постучал в дверь.

Директор школы Нонна Федоровна Круглова, пожилая и очень спокойная женщина, работала в школе много лет и Сизовых, конечно, знала в лицо. Она поднялась им навстречу из-за своего широкого стола и дружелюбно пригласила:

- Вот сюда, поближе садитесь! - И взглянула на часы: - К сожалению, Ирина Васильевна, классный руководитель пятого "Б", в котором учится ваш сын, сейчас на уроке. Но мы с ней обо всем переговорили, поэтому я могу беседовать с вами одна.

Она села, на минуту задумалась.

Федор Трофимович и Анастасия Прокопьевна не мигая смотрели на добродушное крупное лицо директора и затаенно ждали, что же она им скажет.

- Вы в кабинете у меня не первый раз, - начала Нонна Федоровна. Мальчик у вас трудный, и я еще ни разу не могла вас обрадовать его успехами ни в учебе, ни в поведении. Но нынешний учебный год Боря начал неплохо. Учиться стал лучше, и поведение удовлетворительное.

Отец и мать Борьки облегченно вздохнули.

- Это отрадный сдвиг. И вдруг вчера он опять сорвался... Вы знаете, что он сделал?

Анастасия Прокопьевна испуганно заморгала, а Федор Трофимович кашлянул и робко спросил:

- Значит, все-таки он... порезал?

- Он. Случай невероятный. Такого у нас в школе не было.

- Господи, за что же он так-то?.. - прошептала Анастасия Прокопьевна.

- Накануне Валерик Гвоздев обрызгал его грязью, даже не обрызгал, а по-хулигански окатил грязью! И вот Борис решил таким способом ему отомстить. Гвоздева мы тоже накажем. Но вся беда в том, что куртку-то отремонтировать невозможно. Я сама ее смотрела - вещь испорчена. А школа не имеет средств, чтобы возместить родителям Гвоздева ущерб.

- Чего уж школа? Наш порезал - мы и заплатим, - приглушенно сказал Федор Трофимович. - Только уж вы его, пожалуйста, не исключайте. Вроде бы за ум взялся.

- Понимаю, - согласно кивнула Нонна Федоровна. - Наша просьба уладьте сами с Гвоздевыми эту неприятность. Наказать вашего сына мы, конечно, должны: такой проступок не может пройти безнаказанно. Как именно наказать, решит педсовет. Но об исключении, разумеется, не может быть и речи. Наоборот, все мы надеемся, что это был его последний срыв и что больше ваш сын не будет доставлять подобные неприятности ни вам, ни нам. Вы в свою очередь - очень вас прошу! - обойдитесь с ним помягче. Так будет лучше. Я уверена, он уже глубоко осознал свою вину и больше ничего похожего не допустит.

- Да уж осознал. - Анастасия Прокопьевна вздохнула. - Всю-то ноченьку плакал! А ведь и не ругали даже...

Когда Сизовы вышли из кабинета директора, все еще шел урок, и коридор был пуст. Анастасия Прокопьевна тронула мужа за рукав и тихо сказала:

- Ты, Федя, не бей его. Бог с ними, с деньгами! Заплатим. А о парне-то, вишь, как она по-хорошему сказала!

- Да не трону я его! И денег не жалко, раз виноватый. Одно обидно: чего же он мне-то не признался?

- Боится. Помнишь, за курево-то как ты его... Вот и боязно.

...Вечер был тих и прохладен. Алела заря. Редкие звезды мерцали в темной синей вышине. Подмораживало. Осень!.. Чадя цигаркой, Федор Трофимович быстро шел по пустынной улице деревни, и шаги от его сапог по плотной земле гулко отдавались в стенах домов.

Окна дома Гвоздевых тускло светились голубизной, и Федор Трофимович понял: смотрят телевизор. Он невольно замедлил шаг: вроде неловко беспокоить людей. Но подумал, что уже вторую неделю носит деньги и все не может найти удобный случай отдать их, и если не сегодня, то когда же?

Семья Гвоздевых действительно смотрела телевизор. Валентин Игнатьевич сразу вышел в кухню, плотно прикрыл дверь и с беспокойством глянул в лицо Федора: он подумал, что на зернотоке что-то случилось.

- Садись, Федя! - и пододвинул табуретку.

- Да уж сидеть-то не буду. И так неловко, побеспокоил. - Он сунул руку за пазуху, вытащил деньги. - Вот, возьми. Чтобы в полном расчете.

- Ты о чем? Какие это деньги?

- За куртку, которую Борька у вашего парня порезал.

Из комнаты вышла Клавдия Михайловна.

- А Валерик не говорил, что это ваш сделал! - сказала она.

- Наш. Сама директорша так сказала. Давно бы надо было рассчитаться, и деньги с собой носил, да все случая не было. А сегодня уж решил сюда прийти.

- Какие расчеты! - сказал Валентин Игнатьевич. - Мало ли чего они между собой не поделили. Пропала куртка, и черт с ней. Мы уж новую купили.

- Хоть и купили, а деньги возьмите. Не хочу я, чтобы наши пацаны из-за этих тридцати рублей враждовали. - Федор Трофимович положил деньги на кухонный стол. - И вы ведь тоже не хотите этого. Так?

- Оно, конечно, так, - согласился Валентин Игнатьевич. - Но, честное слово, неловко!

- Всем неловко! - Федор Трофимович улыбнулся. - Вы уж извините, что потревожил. До свиданья!.. - и вышел.

Шагал по улице и дышал полной грудью, будто гора с плеч, а сам думал: не тридцать рублей - все деньги до последней копейки отдал бы, лишь бы ума у Борьки прибавилось! Да только ум-то на деньги не купишь...

25

К концу октября в лесу, как выразился Андрюшка, "поспела" рябина. Конечно, ягоды созрели намного раньше, тяжелыми красными гроздьями они висели на тонких ветвях и манили, звали к себе, но Андрюшка убежденно говорил:

- Хоть и красные, а еще кислые и горькие. Вот пройдут первые морозы, тогда уж по-настоящему поспеют.

Первые морозы прошли. Теперь пора! И воскресным утром Андрюшка и Борька отправились в лес за рябиной. Ни лукошка, ни корзин они не взяли: рябина - не клюква, ее собирают совсем по-особому, этому Андрюшка научился у своего отца, когда они жили на Веселом Хуторе.

Под сапогами сухо шуршала и похрустывала прихваченная морозом трава, и хорошо было слышно одинокое бормотание тетерева на Стрелихе: видать, перепутал косач это ясное осеннее утро с весной и вот затоковал, встречая своей восторженной песней красное, только что поднявшееся над горизонтом солнце.

- Может, сходим, посмотрим, как он токует? - предложил Борька.

- Не по пути это. Да и не подпустит он. Сидит где-нибудь на верхушке елки и токует. А заметит нас и замолчит, а потом и совсем улетит... Мы весной на ток сходим. Вот интересно! Сидишь в шалаше, а они вокруг бегают, шеи раздуты, хвосты веером, брови красные... Дерутся - только перья летят! Иногда рядом с шалашом, в двух шагах...

- И не боятся?

- Так они же не знают, что в шалаше человек! Только прятаться в шалаш надо очень рано, когда тетерева еще спят.

- А где они спят?

- В лесу. На деревьях где-нибудь. А как светать начнет, вот и полетят на токовище со всех сторон.

Андрюшка увлеченно рассказывал, как он ходил на тетеревиные тока просто для интересу, посмотреть и послушать - и как однажды удалось ему увидеть пляску серых журавлей - птиц очень осторожных и самых крупных, какие гнездятся в здешних местах. И в том, как это Андрюшка рассказывал, чудилась Борьке скрытая грусть. Он спросил:

- Ты жалеешь, что вы переехали с хутора в нашу деревню?

Андрюшка ответил не сразу. Помолчав, он сказал:

- Жалею, что там я был один. Красотища кругом такая, смотришь, переживаешь, а рядом - никого. Понимаешь?

- Понимаю, - согласился Борька. - Даже рыбу ловить двоим лучше поговорить можно...

- Я не о том. - Андрюшка наморщил лоб. - Когда смотришь, как токуют тетерева, говорить не о чем - только смотришь и молча переживаешь. И надо, чтобы рядом кто-то был, все это видел и переживал так же, как ты сам. Двое, а в душе - будто один человек... Ну, как вот мы с тобой на лабазе сидели.

- Ага. - Борька кивнул и с сожалением подумал, что если бы он тоже на Веселом Хуторе жил, Андрюшка, конечно, брал бы его с собой на тетеревиные тока; и журавлей они посмотрели бы вместе...

Углубились в лес. Деревья, давно сбросившие листву, стояли свободно, раскинув облегченные ветви, и сладко нежились в розоватых лучах. И только густохвойные ели тяжело свешивали темные лапы и были таинственными и угрюмыми в своем величавом спокойствии.

Путь ребятам предстоял не близкий: год на рябину выдался не особенно урожайным. Андрюшка и Борька уже не раз ходили в поисках рябин, на которых было бы много ягод, и нашли такие рябины километрах в пяти от Овинцева, по окрайку старых, зарастающих пожен и по ручью с темной водой, который протекал по этим пожням.

- Зимой, если будет рябина, - сказал Андрюшка, - к нашим кормушкам будут прилетать самые красивые птицы - снегири и свиристели.

Снегирей Борька знал, а свиристелей видел только на картинке в книжке. Это были действительно красивые птицы - розовато-серые, с большим хохолком на голове, с красными пятнышками на черных крыльях и с желтой каймой на кончике хвоста.

- Но они страшно прожорливые! - говорил Андрюшка. - Хорошей рябиновой кисти одной свиристели на пять минут не хватит. Ягоды у нее будто так насквозь и пролетают.

Узкой тропинкой, густо усыпанной опавшими листьями, ребята вышли к пожням. На фоне серого чернолесья рябины с алыми гроздьями ягод были видны издали, но, когда подошли к ближней рябине, Борьке показалось, что ягод на дереве стало меньше.

- Птицы расклевали, - пояснил Андрюшка. - Радуйся, что хоть столько оставили. Бывает, налетит стая свиристелей на красную от ягод рябину, смотришь, а через час эта рябина уже голая - ни единой ягодки!..

Андрюшка срубил топором молоденькую осинку, очистил ее от сучков, а нижний сучок, у комля, срезал сантиметрах в десяти от стволика. Получился длинный легкий шестик с крючком на конце. Зацепив этим крючком одну из ветвей рябины, он пригнул ее и стал аккуратно обрывать кисти ягод.

- А ты полезай на дерево, - сказал он Борьке. - Ты все-таки полегче, а рябина тонкая... Сучья не ломай, а только кисточки и бросай вот сюда. Андрюшка показал место, где поникшая трава была особенно густа. - Здесь помягче...

Спустя полчаса ягоды краснели только на самой верхушке.

Борька попросил у Андрюшки шестик с крючком, чтобы добраться и до тех особенно крупных кистей, но Андрюшка возразил:

- Не надо, пускай птицам останутся. Да и сломаются вершинки, когда их сгибать станешь.

Борька слез. Андрюшка приготовил прямой пруток, тоже, как и у шестика, с сучком на нижнем конце, и показал, как укладывать рябину в стожок: сначала он повесил на сучок прутка несколько особенно крупных кистей, потом стал укладывать кисти вокруг прутика-стожара плотными рядами; стожок получался красивый, ровный, ягода к ягоде.

- Повесишь его на чердак, - говорил Андрюшка, любуясь рябиновым стожком, - и хоть до весны пусть висит, ничего ягодам не станет. А если до морозов собрать, тогда ягоды сморщатся и будут гнить. В одну зиму у меня пять стожков рябины сгнило - не послушался отца, собрал раньше времени, вот и пропали ягоды.

26

К полудню ребята набрали шесть увесистых стожков рябины. По два стожка, связанные вместе вершинками прутьев, они несли через плечо, а по одному - в руках. Борька сиял.

- Если по одной кисточке в кормушку класть, наверно, на всю зиму хватит, - сказал он. - Вон их тут сколько!

- Рябину не в кормушки кладут, - заметил Андрюшка. - Ее вешать надо. На веточки. И не меньше трех кисточек в разных местах, чтобы хоть понемножку, но всем ягод досталось.

Когда вошли в деревню, навстречу попался отец Валерки, Валентин Игнатьевич, - шел на обед из своей бригадирской конторки.

- Никак, рябины насобирали?! - удивленно воскликнул он. - Где вы ее нашли? Нынче вроде и рябины-то нет.

- Немножко есть, - скромно ответил Андрюшка. - Мы еще раньше ходили ее искать, а собирали сегодня.

- Молодцы!.. И куда вы ее? В аптеку?

- Не, птиц кормить будем, - ответил Борька.

- Ну-ну. Дело полезное. - Валентин Игнатьевич направился к своему дому.

На крыльцо выскочила Лариска, босая, в коротеньком платьице.

- Папа, а что они такое несли красное?

- Я вот задам тебе - красное! - прикрикнул отец и подхватил девочку под мышку. - Чего раздетая выскакиваешь? Не лето!

Так под мышкой и внес он ее в избу.

- Ну, скажи! Мы ведь видели, что ты останавливался и разговаривал с ними, - не отступалась Лариска.

- Я же сказала тебе - рябину! - с легким раздражением произнесла Клавдия Михайловна.

- А как они ее? В таких узких, длинных сеточках?

- Не в сеточках, а на прутышках, - пояснил отец. - Мы, помню, тоже так носили: нанижешь кисти на прутышки и несешь домой красные стожки ягод... С тех пор ни разу не видал, чтобы так рябину собирали. Сейчас вот первый раз. Даже удивился.

- А что они с ней делать будут? Ведь она кислая.

- Птиц кормить. Зимой птичкам корму не хватает, они и станут их ягодками подкармливать.

- А я Валерку как просила, чтобы он тоже кормушки сделал, а он не хочет, - пожаловалась Лариска на брата.

- Зря. Дело полезное. И интересное.

- Конечно, интересное! - подхватила Лариска. - Я вчера из школы шла и долго смотрела, как воробушки и синички по Борькиным кормушкам прыгали. Там уже ничего не было, Борька еще из школы не пришел, а они все равно прыгали... Синички такие красивенькие!

Валерка сидел на диване и смотрел телевизор. Валентин Игнатьевич сел рядом, спросил:

- Ты почему не хочешь кормушки для птиц сделать? Лариса же просила... Разве это трудно?

- Еще чего! Стану я обезьянничать! - не повернув головы, бросил Валерка.

- Ты как с отцом разговариваешь?! - неожиданно вскипел Валентин Игнатьевич.

- А чего? - вскинулся Валерка. - Мне никаких кормушек не надо. А кому надо, те пускай и делают.

- Кормушки нужны птицам, а не кому-то, - сдержанно сказал отец. Кроме того, тебя просила сестра. И, честное слово, самому тебе было бы полезнее немножко поработать топором да молотком, чем с утра торчать перед телевизором.

- Я уж и то говорила, - вмешалась в разговор Клавдия Михайловна. Смотрит подряд все передачи! Как не надоест?

Валерка счел за благо промолчать. А Валентин Игнатьевич подумал, что с некоторых пор сын стал заметно раздражительней и грубей. Что это неизбежные издержки переходного возраста или тут есть какая-то связь с тем, что Валерка перестал дружить с Андрюшкой?

- Папа, раз Валерка не хочет, сделай кормушку ты!.. - просила Лариска отца, теребя его за рукав.

- Сделаю, сделаю, - рассеянно обещал Валентин Игнатьевич.

- Только тогда Валерка пускай птичек не кормит. Я сама буду!..

- Ладно, - кивнул отец. - Ты будешь кормить, ты...

- А за рябиной сходим?

- Нет. Нынче рябины мало. Ребята где-то нашли, так они не раз искать ходили.

Лариска сыпала и сыпала вопросы. Валентин Игнатьевич рассеянно отвечал ей, а сам все думал, как узнать, что творится в душе сына. А может, попробовать как-то помирить его с Андрюшкой? Но перед глазами Валентина Игнатьевича тотчас встал Борька. Мириться с Андрюшкой - значит сдружиться и с Борькой, но после этой истории с курткой какая может быть дружба?

Думая так, Валентин Игнатьевич решил пока не вмешиваться в дела ребят: пусть все остается так, как есть.

27

С наступлением холодов дед Макар все чаще и чаще вспоминал о своем обещании поискать для городских охотников берлогу. И не вознаграждение, которое посулили горожане, затронуло душу старого охотника - жил он безбедно, в деньгах не нуждался, но очень уж хотелось ему сбить спесь с этих молодых медвежатников, которые и медведя-то толком не видали; хотелось доказать им, что он хоть и стар, но в охотничьем деле по-прежнему кое-что смыслит и слов на ветер не бросает. И когда в конце октября ударили крепкие заморозки, дед Макар собрался в разведку.

Верный стариковским охотничьим приметам, Макар вышел из деревни ранним утром, еще в темноте, чтоб никто не мог его встретить и поинтересоваться, куда это он отправился, - ведь ушедшему незаметно чаще сопутствует удача.

В шести километрах от Овинцева, за Слудным болотом, был глухой ельник-зеленомошник, прозванный Мертвяком. То ли почва там оказалась скудной, то ли сырость влияла, но ели с возрастом не становились ни выше, ни толще. Худосочные, с пепельно-серой корой и жиденькой хвоей, они стояли на мягких, как подушки, кочках и если не валились от ветра, то лишь потому, что росли густо и, раскачиваясь, поддерживали друг друга. Не было в том ельнике ни грибов, ни ягод, ни дичи, и люди стороной обходили этот пустой лес.

Мало кто знал, что в ельнике, в самой его глуби, была небольшая островина - рёлка, узкий каменистый кряж, возвышающийся над болотистой равниной. На этой островине, вцепившись корнями в каменистую почву, росли могучие темнохвойные ели и древние сосны с извитыми корявыми сучьями. Туда, на эту рёлку, и отправился дед Макар.

Впервые он попал на островину в Мертвяке двенадцать лет назад. Это было весной. Макар охотился на глухарином току на Слудном болоте и, отправляясь домой, случайно наткнулся на свежий, редкой величины след медведя. Крупный зверь всегда особенно волнует кровь охотника, и Макар, хотя уже забросил к тому времени медвежью охоту, решил посмотреть, откуда пришел медведь, где провел зиму.

Он повесил на сук глухарей, которых нес через плечо, и двинулся по следу в ту сторону, откуда прошел зверь.

В лесу было еще много снегу, но после ночного заморозка наст держал хорошо, и Макар быстро распутал звериный след, который и привел его через Мертвяк на островину, к берлоге.

Это была очень хорошая берлога, вырытая на южном склоне рёлки меж густых невысоких елочек. Молодые разлапистые деревца настолько хорошо скрывали ее, что, если бы не след вышедшего зверя, заметить берлогу оказалось бы невозможно.

Насмотревшись на зимнюю квартиру медведя, Макар решил обойти островину, о которой, к стыду своему, раньше даже не слыхал. Он был изумлен, обнаружив на рёлке еще две берлоги, из которых звери тоже ушли, но несколькими днями раньше. Это было тем более удивительно, что островина оказалась не так и большой - четверть версты в длину и сажен сорок в ширину.

За минувшие с тех пор годы старик еще трижды побывал, как он говорил, в медвежьей деревне. Он не поленился и облазил всю рёлку - очень уж хотелось узнать, сколько же на ней берлог. Результат оказался неожиданным даже для такого бывалого охотника: всего он нашел на рёлке берлог разной давности одиннадцать штук.

Макар знал, что редкий зверь использует одну и ту же берлогу два года подряд.

Чаще бывает наоборот: подготовит с осени две-три берлоги, в одну ляжет, а остальные остаются пустыми. И все равно он был почти уверен, что и на эту зиму хоть один медведь, но ляжет на островине! Именно это место он имел в виду, пообещав охотникам найти берлогу...

Светало. Дед Макар бодро шагал по плотной, прихваченной морозом тропе, которая тянулась, минуя Стрелиху, на Слудное болото, и до Мертвяка добрался быстро. Меж кочек, на которых густо росли худосочные елки, обвешанные лишайниками, - вода, покрытая коркой льда. Ступишь - шум на весь лес. А шуметь не хотелось. Пришлось идти по мягким, пружинящим кочкам, хватаясь за шершавые стволы елок.

У него не было с собой компаса, и на поднявшееся солнце он не смотрел - память у старика на лесную ходьбу была отменная, и через час хода по Мертвяку впереди показалась рёлка. Макар сбавил шаг и бесшумной серой тенью приблизился к островине. Ступив на твердую землю, он остановился. На глаза попалась старая, корытцем, затеска на стволе кривой сосны, и Макар тотчас вспомнил: здесь была земляная берлога; именно такими затесками - корытцем - он пометил когда-то земляные берлоги. А верховые были помечены простыми затесками, сделанными одним взмахом топора.

Он знал, что медведи уже легли, но лежат еще очень чутко. Одно неосторожное движение - и можно стронуть зверя. И потому он не спешил, цепко вглядываясь во все, что попадалось на глаза. Напротив входа в старую берлогу он заметил паутинку, протянувшуюся от одной еловой лапки к другой. Паутинка заиндевела и была хорошо видна, и он понял, что старая берлога не занята: летают паучки раньше, чем ложится медведь, и, если бы зверь заходил сюда, паутинки этой не было бы. Да и то сказать: на старую берлогу надёжа плохая.

Макар тихо бродил по южному склону рёлки, но никаких следов пребывания здесь медведей не находил. Неужели ни один медведь не позарился на такое удобное место? Да такого быть не может! И вдруг... Старик замер. Он увидел надломленную еловую лапку. Елочка была молодая, в человеческий рост, лапки у нее густые и тоненькие, и вот конец одной такой лапочки был надломлен и свешивался вниз.

"Закус!" - мгновенно определил старый охотник и еще пристальней оглядел елочку. Скоро он заметил, что еще две лапки укорочены, будто кто ножницами их остриг. Несколько лапок было скушено и на соседнем деревце. Сомнений не осталось: здесь совсем недавно побывал медведь. Но если даже тут и нет берлоги - мало ли, хотел зверь приготовить себе убежище, да передумал, - все равно он лежит на островине, потому что везде кругом сыро и другого подходящего для устройства берлоги места поблизости нет.

Чтобы не бродить по рёлке, Макар осторожно спустился к болоту и дальше пошел сухой кромочкой. Он заметил еще несколько елочек с надломленными и откушенными сучками, а у одной даже была сломана вершинка. Этот слом белел свежо и сочно - видно, что недавний... А там что? Старик вгляделся в ствол молодой высокой елки. Задиры? Конечно! Кора дерева с высоты двух с лишним метров и до самой земли была располосована звериными когтями и висела измочаленными лохмотьями. Обнаженная древесина даже не успела пожелтеть.

Двигаться дальше было рискованно: зверь мог заслышать или причуять человека и покинуть свое зимнее жилище. Макар осторожно повернул обратно. Где именно лежит медведь, значения не имело. Важно, что он на этой рёлке, которую мало-мальски толковая собачонка обыщет за четверть часа. Одно плохо: доставать отсюда медведя несподручно, даже на лошади не подъехать и километра два придется выносить на себе. Но это уже забота охотников: надо им берложную шкуру - вынесут...

В тот же день дед Макар послал в город короткое письмо, которое состояло всего из двух строчек, написанных крупным стариковским почерком:

Приезжайте по снегу в хороший мороз. Берлога будет.

К сему - Макар Ив. Евстюхин.

28

После того как Федор Трофимович Сизов рассчитался с Гвоздевыми за Валеркину куртку, Андрюшка и Борька между собой ни разу не говорили о случившемся. Борька молчал, потому что по-прежнему считал бессмысленным оправдываться, Андрюшка же просто не хотел лишний раз доставлять другу неприятность. И хотя они оба молчали, но в душе оба томились ожиданием неизбежного наказания, которое должен понести Борька.

"Дело Сизова" вынесли на педсовет, который обсуждал итоги первой четверти.

Валерка вел себя на педсовете более чем скромно. Он признался, что поступил очень нехорошо, окатив Борьку грязью, и даже извинился перед Сизовым. А Борька - Борька молчал. Он стоял, кусая нижнюю губу, смотрел в пол, и учителя не могли добиться от него ни единого слова.

- Мы не понимаем твоего молчания, - как всегда, спокойно говорила Нонна Федоровна. - Или ты не уверен в себе и потому не можешь дать нам обещание, что впредь не будешь допускать ничего подобного, или считаешь себя правым перед Гвоздевым?

Борька молчал.

Ирина Васильевна, классный руководитель пятого "Б", попыталась подойти к Борьке с другой стороны.

- После случая с курткой ты вел себя примерно, - сказала она мягко, почти ласково, - с учебой у тебя тоже все в порядке - первую четверть кончаешь без двоек. Значит, есть у тебя и сила воли, и держать себя в руках ты можешь. Так почему же сейчас не хватает у тебя мужества на простое извинение? Гвоздев перед тобой извинился, а почему ты не хочешь просить у него извинения? Ведь ты же обидел его больше, чем он тебя.

Борька молчал.

- Или ты считаешь, что раз за куртку Гвоздевым уплачено, значит, и инцидент исчерпан? - спросил историк.

Но Борька даже не поднял головы.

- Жаль, - сказала Нонна Федоровна. - Твое молчание тебе же вредит. Не услышав чистосердечного раскаяния, мы не можем считать, что ты полностью осознал всю тяжесть своего проступка. Придется тебя наказать более жестко, чем мы думали. - Она помолчала и уже иным, бесстрастным и твердым голосом произнесла: - Я предлагаю за первую четверть Борису Сизову поставить оценку по поведению "неудовлетворительно"; Валерию Гвоздеву - объявить выговор.

...Из учительской, где заседал педсовет, они вышли вместе. В коридоре у окна стоял Андрюшка и смотрел на улицу, где крупными хлопьями падал снег. Он обернулся на стук двери, встретился взглядом с Борькой, спросил:

- Ну, чего?

Борька часто-часто заморгал глазами, склонил голову и заплакал.

- Мне выговор, а ему "неуд" по поведению за четверть, - сказал Валерка.

Но Андрюшка будто не слышал его. Он потряс Борьку за плечо, сказал:

- Ты погоди реветь! Расскажи, чего там говорили?

Но Борька уткнулся лбом в холодное стекло окна и не в состоянии был произнести ни слова; слезы неудержимо катились по его щекам в падали на подоконник.

Валерка постоял в нерешительности за спиной Андрюшки и, чувствуя себя лишним, пошел к выходу.

- Я не понимаю, чего ты плачешь? - говорил Андрюшка. - Подумаешь, "неуд"! Во второй четверти исправишь, и все дело.

- Обидно!.. - чуть слышно выдавил Борька.

- Конечно, обидно, - согласился Андрюшка. - Тебя еще и ругали?

Борька отрицательно потряс головой.

- Тогда и совсем нечего реветь. Вообще, пора забыть про эту несчастную куртку. Хватит! Лучше посмотри, что на улице делается.

Борька приподнял голову и только теперь увидел, что за окном густо валит снег и что земля уже вся побелела.

- Снег... - тихо и удивленно сказал он. - Надо же!..

- Вот именно. А ты ревешь, как девчонка. Даже мне за тебя стыдно.

Борька тотчас стер с лица слезы рукавом и сказал:

- Больше не буду.

- Вот и порядок. Ты хоть помнишь, что завтра нас на каникулы распустят?

- Помню, как же!

- Ну вот. В лес пойдем. Знаешь, как интересно в лесу, когда первый снег!..

- Давай за рябиной еще раз сходим?

- Сходим и за рябиной. Если птицы еще не всю ее расклевали.

29

Капризна осенняя погода. Обильный снегопад сменился на другой день теплым южным ветром. Пушистый снег отсырел, с крыш потекло, пошел мелкий, моросящий дождь.

Сырая, промозглая погода с сильными ветрами, наносящими то снег, то дождь, держалась несколько дней. На Октябрьские праздники снегу в полях почти не осталось, дороги раскисли. Без нужды на улицу не хотелось показывать носа. Но разве усидишь дома даже и в такую непогодь, если каникулы? И Андрюшка с Борькой все-таки сходили в лес.

В лесу оказалось неприютно и пусто. Глухо шумели, раскачиваясь, ели и сосны, в голых ветвях осин и берез свистел ветер, жухлые травы и кусты набрякли от влаги. Все живое куда-то попряталось.

Как и предполагал Андрюшка, ягод на рябинах не оказалось, лишь кое-где в переплетении темных от сырости веток сиротливо краснели отдельные ягодки. Так ни с чем и возвратились ребята в деревню.

Потом внезапно похолодало, ветер повернул с севера. Лед на речке, не успевший еще растаять, вновь окреп, лужи промерзли. По-настоящему хорошим выдался лишь последний день коротких осенних каникул. Утром, выглянув в окно, Андрюшка даже зажмурил глаза - так ярко сияло на чистом небе еще невысокое солнце. На молоденьких деревцах, высаженных в палисаднике, золотистым куржаком искрился иней. Термометр за окном показывал минус двенадцать.

Наскоро позавтракав и насыпав птицам корму, Андрюшка поднялся на чердак, достал ящик с зимними удочками и стал осматривать и проверять свои снасти.

- Не на рыбалку ли собираешься? - спросила бабка.

- Попробуем с Борькой, может, и половим чего... Вон как хорошо приморозило!

- Приморозило-то добро. - Старуха вздохнула. - На наше бы озеро вам сходить!

- Куда уж на озеро - в такую даль!.. - с легкой грустью отозвался Андрюшка, живо вспомнив, как по перволёдью ловил на блесну окуней и щук на Веселом Хуторе.

Предложение сходить на рыбалку Борька встретил восторженно.

- Колотушкой будем? - Он видел, как по первому льду глушат мелкую рыбешку колотушками и палками.

- Разве это рыбалка - колотушкой? - усмехнулся Андрюшка. - Удочками надо! - Он открыл ящик и вынул две короткие, не более полуметра длиной, удочки. - Вот этими. На блесны.

Борька взял одну удочку, повертел ее в руках и недоверчиво сказал:

- Не знаю... Не видал, чтобы здесь на такие ловили.

- Не видал, а теперь сам попробуешь. Собирайся! Ящика у тебя нет, так можно ведро взять: на нем и сидеть ловко, и рыбу положить можно. Пешня у меня есть - легонькая! А больше ничего и не надо.

Через час они были у Ведьмина камня. По-летнему бурлила и плескалась вода в пороге, а омут был покрыт шероховатым льдом, белесым от смерзшегося снега. Андрюшка, коротко размахнувшись, вонзил пешню в лед у самого берега. Брызнули и со звоном разлетелись в разные стороны осколки льда. Вода показалась только после четвертого удара.

- Здорово промерзло, - сказал Андрюшка, не только нас с тобой лошадь выдержит! - И смело ступил на лед.

Борька помнил, какая тут глубина, и нерешительно двинулся следом. Но и Андрюшка шел осторожно, то и дело проверяя лед ударами пешни. Посреди омута он остановился, положил ящик и энергично заработал пешней. Продолбив лунку, он очистил ее от обломков льда, отошел метра на три и снова принялся долбить.

- Давай я сам попробую, - попросил Борька, догадавшись, что вторую лунку Андрюшка готовит ему.

- Потом, сначала посмотри.

Когда лунка была готова и очищена от ледяного крошева, Андрюшка достал из ящика удочку с небольшой, сверкающей серебром блесной, отмотал метра четыре лесы - примерно такая глубина была здесь - и опустил блесну в лунку. Леса быстро ушла в черную глубину. Когда она натянулась под тяжестью блесны, Андрюшка легонько взмахнул удильником и сразу же опустил его почти до воды, потом снова взмахнул и снова опустил.

- Вот так и подергивай, - сказал он.

- И думаешь, клюнет? - недоверчиво спросил Борька.

- Обязательно! Место глубокое, рыба здесь есть, а по перволёдью окунь всегда хорошо клюет.

Борька уже протянул руку, чтобы взять удочку, но в этот миг упругий конец удильника изогнулся, леса натянулась струной, и Андрюшка стал быстро-быстро выбирать ее. На блесне оказался крупный окунь.

- Видал! - торжествующе воскликнул Андрюшка. - А ты говоришь... - Он отцепил окуня, бросил его на лед и тотчас опустил блесну в лунку. - На, лови, а я там сяду. - И, передав Борьке удочку, пошел к своему ящику.

Борька устроился на перевернутом ведре и начал сосредоточенно подергивать удочкой, как это делал Андрюшка. Но поклевки не было. А на льду, шлепая хвостом, подпрыгивал и ворочался коричневато-зелёный окунь с яркими оранжевыми плавниками, и Борька то и дело бросал на него восторженно-изумленный взгляд. Он чуть не свалился с ведра, когда удочку вдруг рвануло вниз. Схватившись левой рукой за леску, Борька потащил. Движения его были торопливы и неловки, кровь стучала в висках, от волнения дрожали руки, но рыба сидела на крючке крепко, и Борька все-таки вытащил ее.

- Андрюш, Андрюш... Смотри, какого выволок! - заорал Борька. Больше твоего!..

- Молодец! Лови, пока ловится, - отозвался Андрюшка и сам бросил на лед такого же горбача.

Непослушными пальцами Борька кое-как извлек блесну из жесткой пасти рыбы. Кажется, еще не успела блесна дойти до дна, а рука вновь ощутила упругий толчок, снова натянулась прочная леса. У Борьки аж дух захватило. Через несколько секунд еще один окунь, поменьше первого, шлепнулся на лед.

- Вот это да, вот это рыбалка!.. - взволнованно бормотал Борька.

Окунь брал жадно. Поклевки следовали одна за другой, будто там, в глубине, кто-то очень умело навешивал на острый крючок этих полосатых горбачей. Ловить, сидя на ведре, показалось неловко, и Борька стал на колени. Мельком он видел, что и Андрюшка ловит удачно - только и слышно, как с плеском выдергиваются окуни из лунки и тяжело шлепаются на лед.

"Да если так ловить, куда с рыбой-то?!" - почти со страхом думал Борька, снимая с блесны очередного окуня.

Наивный! Он впервые был на зимней рыбалке и не знал, что такой клев - явление очень редкое и почти всегда весьма кратковременное. И когда вдруг никто не схватил блесну ни на третий, ни на десятый качок, Борька недоуменно уставился в лунку - что такое, почему не хватают? Еще подергал. Ничего. Вытащил блесну, оглядел ее, но снасть была в полном порядке. Глянул на Андрюшку. Тот сидел, ритмично взмахивая удильником, и тоже никого не вытаскивал.

- Андрюш! У меня что-то клевать перестало.

- А ты думал, что так до вечера хватать будут? - усмехнулся Андрюшка. - И то хорошо половили.

Борька, конечно, был согласен, что половили даже очень хорошо, но он недоумевал, почему окуни перестали брать. Не всех же выловили, омут-то большой!

- Окуни есть, - пояснил Андрюшка, - но тех, которые голодные были, мы уже достали. А остальные сытые, вот и не клюют.

Они продолбили еще несколько свежих лунок, однако настоящего клева больше не было. Вытащили по паре некрупных окуньков, и на этом рыбалку пришлось закончить.

- Андрюш, а ты расскажешь Валерке, как мы здорово здесь окуней таскали? - спросил Борька, когда они вышли на берег и отправились в деревню.

- Зачем?.. Я не люблю хвастать.

- А если он спросит, где мы были, ты что скажешь?

- Так и скажу - на рыбалке.

- Ну, а если он попросит, чтобы в другой раз и его с собой взяли, ты возьмешь?

- А ты? - в свою очередь спросил Андрюшка.

- Я бы... взял, - неуверенно ответил Борька. - Он ведь извинился. За то, что грязью тогда обрызгал.

Андрюшка долго молчал. Никто в школе не считал его злопамятным и мстительным, он умел прощать товарищам беззлобные обиды и насмешки жизнь в интернате приучила к этому. Но Валерку он до сих пор не простил.

- Не знаю, - сказал наконец Андрюшка. - Хоть он и извинился, но я ему не верю. Понадобилось на педсовете, вот и извинился. Вот если бы он от души, при ребятах...

Борька вспомнил, как Валерка, глядя куда-то в сторону, произнес: "Ты извини, больше такого не будет", и подумал, что Андрюшка прав. Наверное, прав.

30

В последнюю субботу ноября Валерка Гвоздев вел себя в школе несколько странно: он то и дело лез на глаза Андрюшке, и тот не раз ловил на себе его выжидающе-пристальный взгляд.

"Что-то хочет сказать, - догадался Андрюшка, - да духу не хватает".

После уроков, когда спускались по лестнице в раздевалку, Валерка опять оказался рядом.

- Сегодня утром охотники приехали, - тихо сказал он. - Те же, которые тогда раненого медведя искали.

- Ну и что? - с напускным безразличием спросил Андрюшка, хотя это известие насторожило его.

- Ничего. - Валерка опустил глаза. - Бородач тогда дедке Макару полтораста рублей обещал. За берлогу. Вот дедко и нашел им... С ним и уехали в лес на лошади, когда еще темно было. С собакой...

- К чему ты мне все это говоришь?

- Так... - Валерка потупился. - Может, думаю, интересно.

- "Интересно"!.. Еще три месяца назад знал, что дедко берлогу искать будет, а молчал.

- А что бы ты сделал, если бы я раньше сказал? - Валерка впервые за весь разговор поднял на Андрюшку глаза.

- Не знаю. Но теперь это все равно - пустой разговор.

В самом деле, что бы он, Андрюшка, сделал, если бы узнал раньше о готовящейся охоте? Лицензия у охотников, конечно, есть, охота на берлоге разрешена - все законно! Попробовал бы уговорить дедку Макара не искать берлогу? Но вряд ли из этого что-либо получилось бы: старику, наверное, самому интересно. Да и кто откажется от полутораста рублей?..

Борька, уже одетый, стоял у раздевалки. Андрюшка попросил его обождать еще немного и отправился в библиотеку. Валерка понял, что разговора не получится, оделся и вышел на улицу. На душе было тоскливо и пусто: он надеялся заинтересовать Андрюшку приездом охотников и - кто знает? - может, это было бы первым шагом к примирению. Но слабая надежда разбилась о равнодушие, с которым встретил Андрюшка Валеркино сообщение.

Однако в действительности дело обстояло иначе. Приезд охотников встревожил Андрюшку и Борьку, и они сразу, как только возвратились из школы, пошли к деду Макару. Старик оказался дома. Он сидел на печи, свесив сухие, бледные ноги, и курил цигарку.

- Чего скажете? - не особо приветливо спросил дед.

- Да вот узнать пришли, - смущенно начал Андрюшка. - Говорят, вы в лес ездили. С охотниками...

- Да пропади они пропадом, эти охотники! - неожиданно выкрикнул старик. - Леший пособил мне связаться с ними в недобрый час!.. Думал, правду настоящие. Бумажку - лицензию эту - показали, на деньги ихние, думали, позарюсь. Да мне тьфу те деньги!.. - Он в сердцах сплюнул на пол и бросил окурок в таз под умывальником.

Андрюшка и Борька переглянулись.

- Вы не расстраивайтесь, дедушка! - сказал Андрюшка. - Расскажите, чего получилось-то?

- Срамота одна получилась, вот что! - Глаза Макара горели возмущением, борода его тряслась. - Дорвались до берлоги, так сами хуже зверья... Медведиха лежала в берлоге-то. С медвежонками. Малый-то и выскочил первым. Я им кричу: погодите, не стреляйте! Да где там!.. Они как подняли пальбу - господи, будто война началась!

Кровь ударила Андрюшке в лицо, во рту пересохло.

- Зачем же вы им берлогу-то показали?!

- Откуда ж я знал, кто там лежит, медведь или медведиха? Да хоть бы и медведиха - бейте, коли документ есть. А медвежонков-то пошто? Переспали бы они зиму и пусть бы росли на здоровье!

- По закону нельзя медведицу стрелять, если у нее маленькие медвежата! - сказал Андрюшка. - Вы-то должны это знать.

Старик недоверчиво уставился на ребят:

- Такого закону не было. Ежели теперь так, а раньше не было.

- Мало ли, чего раньше! А теперь есть, - упрямо повторил Андрюшка. Мы точно знаем. Охотники-то где, уехали?

- Никуда не уехали. Я их в лесу оставил и лошадь пригнал на конюшню. Раз, говорю, совести у вас нету, вывозите как хотите! - Дед помолчал, потом тряхнул головой, будто отгоняя какую-то навязчивую мысль, и снова заговорил с жаром и болью: - Да хоть бы стрелять-то умели, чтобы зверя-то не мучить! Медвежонки на брюхе ползают, ревут, будто ребенки, кровища из них хлещет, подбитая медведиха землю когтями дерет и тоже ревет благим матом, а они палят, они палят!.. У меня от такого разбою в глазах помутилось.

Андрюшка схватил Борьку за рукав и, не дослушав старика, бросился вон из избы.

- Не-ет! Это им так не пройдет! - шептал он дрожащими губами. Бежим, Борька!..

- Куда... Бежать-то?

- В сельсовет! К участковому!.. Я и сам не знаю куда, но что-то надо делать!

31

Охотников нимало не встревожил уход разгневанного старика: они были уверены, что этот чокнутый дед ушел к лошади, которая была оставлена на поляне перед болотом. Да и куда он денется, если деньги ему еще не отданы! А до поляны медведицу и медвежат так и так надо выносить на себе: не прорубать же дорогу до самой берлоги.

День еще только начинался, и охотники не спешили. Сначала они хорошенько оглядели свои трофеи - медведицу и двух медвежат - и нашли, что медведица, конечно, мелкая и медвежата тоже малы, но зато шкуры у них - экстра! Мех густой и пышный. И все были несказанно довольны тем, что каждому достанется по шкуре.

Они развели костер, выпили коньяку "на кровях", плотно закусили, попили чаю. Бородач и Славик - так звали молодого охотника с выправкой спортсмена, владельца черной лайки, - решили нести медведицу на жерди, а толстяку предложили тащить волоком на веревке медвежат. Когда уже все приготовления были закончены и бородач со Славиком взялись за концы жерди, пропущенной между связанными лапами медведицы, толстяк, Георгий Дементьевич, неожиданно сказал:

- А между прочим, мне показалось, что медвежат было три!

- Чего?.. - Бородач удивленно вскинул брови.

- Сначала выскочил который побольше, а потом, после выстрелов, одновременно с медведицей - еще два, один слева был, другой - справа.

Славик расхохотался.

- Вам, Георгий Дементьевич, нельзя на охоту ходить, - сказал он сквозь смех. - В августе вам показалось, что на поле вышел медведь, и вы подняли стрельбу, теперь показалось, что медвежат было трое. Ладно, что не четверо!

- Я не утверждаю, но...

- Никаких "но"! - перестав смеяться, отрезал Славик. - Пусть мы в этой кутерьме третьего не заметили. Но собака!..

- А-а, ваша собака!.. - поморщился толстяк. - Одно название...

Славик побелел.

- Да вы што?! - свистящим шепотом воскликнул он. - Или не моя собака берлогу указала?

- Любая дворняжка укажет, если ее носом в берлогу ткнуть! Она же ни одной хватки по зверю не дала, даже мертвого не потрепала. Полаяла возле ног, и вся работа.

- Ну, знаете!.. - На скулах Славика заиграли желваки. - Нерабочая собака от одного запаха медведя за километр убегает, а моя...

- Хватит! - вмешался бородач. - Опять вы за свое. Медвежат, конечно, было два. Тут и рассуждать нечего. И собака, - он посмотрел на черного пса, что спокойно сидел возле ног своего хозяина, - собака сработала нормально. Пошли!..

Медведица оказалась много тяжелей, чем представлялось, и охотники отдыхали через каждые сто шагов. С непривычки от жерди ныли плечи, и каждый отдых продолжался все дольше и дольше. Лишь к трем часам дня измученные охотники выбрели наконец на поляну, где их должен был ожидать дед Макар с лошадью. Но ни лошади, ни старика на поляне не оказалось. Бородач изможденно опустился на тушу медведицы, а Славик принялся кричать - звать деда.

Толстяк, которому досталась более легкая ноша, осмотрел место, где стояла лошадь, и сказал, не глядя на Славика:

- Хватит надрываться. Старик уехал в деревню.

- То есть как уехал? - Бородач вытаращил глаза.

- Очень просто. Сел в сани, стегнул лошадь кнутом и уехал. Да вот по следам видно, лошадь сразу в галоп пошла.

- Но это же свинство! Это черт знает что такое!.. - возмутился бородач.

Обругав старика на чем свет стоит, охотники не на шутку встревожились, как же им теперь быть: день-то клонится к вечеру.

- Вот что, - принял решение бородач, - ты, Славик, самый молодой, на ногу легкий, спортсмен, иди в деревню и найди этого старого недоумка... Или нет, найди бригадира или председателя и попроси трактор с санями. А мы здесь будем ждать... Ты, Георгий Дементьевич, костер организуй. Что-то морозит. С поту недолго и простыть...

Когда Славик в сопровождении своей собаки пришел в Овинцево, короткий ноябрьский день угасал. Возле голубого "Москвича" стоял мотоцикл "Урал" с коляской, и Славик, знавший, что у бригадира есть какой-то мотоцикл, очень обрадовался. Он взбежал на крыльцо и, не сметая с валенок налипший снег, вошел в переднюю.

В избе оказалось людно. Кроме сына бригадира, бледнолицего паренька, на диване сидели еще два подростка и пожилой грузный лейтенант милиции, а за столом был молодой человек с короткими черными усиками и что-то писал.

Валентина Игнатьевича не оказалось, но зато на стуле, в сторонке от всех, сидел дед Макар в своей дубленой шубейке.

"Наверно, пацаны чего-нибудь нашкодили", - подумал Славик и с ходу накинулся на деда:

- Ты что это, дорогой товарищ, людей в лесу бросаешь?! Или совсем из ума выжил?

Все обернулись на голос, а дед Макар усмехнулся:

- Вот они, охотнички-то какие! Палец в рот не клади...

Молодой человек поднялся из-за стола, подошел к Славику, отрекомендовался:

- Серков, районный охотовед. Вот мой документ, - и развернул перед Славиком свое удостоверение. - Садитесь!

- Очень приятно! - кивнул Славик, не взглянув на удостоверение. - Но сидеть мне некогда. Товарищи в лесу ждут.

- Я вас недолго задержу. Давайте ваш охотничий билет.

Славик - что поделаешь? - подал охотоведу свой билет, сел.

- Во-первых, Станислав Твори...мирович, когда входят в дом, принято здороваться. Во-вторых, так кричать на пожилого человека, мягко говоря, неприлично.

- Но вы знаете!..

- Знаю, - кивнул Серков. - А теперь - к делу. Разрешение на отстрел медведя есть?

- Конечно. Только оно не у меня.

- Путевки?

- Мы охотились на свободной территории.

- Значит, путевок нет? - И охотовед подал Славику раскрытую брошюрку: - Почитайте, что сказано в Правилах об охоте на свободной территории, - а сам приступил к заполнению протокола.

Славик читал долго, потом взглянул, в каком году выпущена брошюрка, и положил ее на стол.

- Извиняемся, - сказал он. - Не знали.

- Эти правила действуют уже три года. Пора знать. Кого отстреляли?

- Медведя, естественно. Раз уж на берлоге охотились.

- Одного?

- Медведя-то? - Славик на миг растерялся. - Одного... Точнее, медведицу. Ну, и двое медвежат при ней было.

- Не двое, а трое, - вмешался Андрюшка, внимательно следивший за разговором. - У этой медведицы было три медвежонка!

Славик резко обернулся:

- Ты, пацан!.. Не болтай, чего не знаешь! Медвежат было два. Вот и старик подтвердит. Верно я говорю, дед?

Но охотовед не дал ответить.

- С Макаром Ивановичем мы уже говорили, - сказал он. - И вас, ребята, тоже прошу помолчать: в лесу не одна медведица с медвежатами. - И снова обратился к Славику: - Медвежат тоже отстреляли?

- Да... тем более, что из берлоги первым вышел медвежонок. Выстрелили по нему, а тут и медведица выскочила... Но я не понимаю, зачем вы все это пишете? Ведь все же законно! Это на овсах запрещено трогать медведицу, если у нее маленькие медвежата.

- Правильно, - кивнул охотовед. - На берлоге можно отстреливать и медведицу.

- И медвежат, - в тон ему сказал Славик.

- Тоже правильно. Но у вас, как я понял, разрешение только на одного медведя. Вы же отстреляли трех.

- Ну, это натяжка! - Славик даже вспотел. - Медвежата не в счет. А так вы нам, пожалуй, и браконьерство припишете!..

- Я не приписываю браконьерство - я лишь удостоверяю факт браконьерства, - сухо заметил Серков. - Вместо одного вы отстреляли трех медведей. Вашим трофеем мог быть только медвежонок, который был убит первым. Медведица и второй медвежонок конфискуются как отстрелянные без разрешения. Но и первый медвежонок подлежит конфискации, так как охотились вы без путевок, то есть незаконно... Надеюсь, теперь вы всё поняли?

...Медведей и охотников привезли на тракторе уже поздним вечером. Несмотря на мороз, возле дома Гвоздевых собралась большая толпа. Здесь были не только ребятишки, но и взрослые - всем хотелось посмотреть на медведей и на браконьеров, за которыми ездили в лес сам участковый и районный охотовед.

Толпе любопытных в свете тракторных фар предстала довольно жалкая картина: посреди огромных, окованных железом саней сиротливо лежала на боку показавшаяся совсем не большой и не страшной бурая медведица, а подле нее - головастые, со взъерошенной окровавленной шерстью два медвежонка. Один медвежонок был заметно меньше другого, и на груди его, под шеей, розовел испачканный кровью треугольничек белой шерсти.

- Страсти-то какие!.. - шептала закутанная в пуховый платок пожилая женщина. - Будто баба с двумя ребятенками убитая... И лапы-то, как у покойницы, связаны...

Андрюшка немо смотрел на медведицу с этими нелепыми веревками на лапах, на закоченевших медвежат, страшных неестественной лохматостью и спекшейся и замерзшей кровью на впалых боках, и видел, понимал, что это она, та самая медвежья семья, которая так вольно и смело делала свои набеги в овес на Стрелихе. В глазах рябило. Он тронул за плечо шмыгавшего носом Борьку и чужим голосом сказал:

- Пошли, Бориска... Чего уж теперь!..

А браконьеры возились около своей машины. Они рады были уехать как можно быстрее, чтобы не видеть ни этой толпы, стоящей вокруг тракторных саней, ни конфискованных медведей. Но "Москвич", целый день стоявший на морозе, как назло, не заводился. Браконьеры нервничали, ругались между собой, кляня и эту "дикую" деревню, и охоту, и друг друга, но машина была мертва. Наконец бородач не выдержал, подошел к трактористу.

- Дерни, пожалуйста! - с дрожью в голосе попросил он. - Аккумулятор совсем посадил.

- Да пошел ты!.. - отмахнулся от него тракторист.

Охотовед тронул его за рукав, сказал:

- Ты все-таки помоги им. Техника тут ни при чем...

32

Андрюшка спал плохо. То ему снились бородатые людоеды, которые хотели его поймать и зарезать, то являлся огромный черный медведь и человеческим голосом ревел: "Ты убил моих медвежат? Ты?! Ты?!" Андрюшка клялся, что он ни в чем не виноват, что сам очень жалеет медвежат, но черный медведь не верил и гонялся за ним по лесу и все повторял свой страшный вопрос.

Андрюшка просыпался, недвижимо лежал, глядя в темноту широко раскрытыми глазами, наконец успокаивался, но, как только дрема снова овладевала им, страшные видения вновь возникали в его воспаленном воображении.

Он поднялся еще затемно. Матери, как всегда, уже не было: доярка, она всегда уходила на ферму очень рано и возвращалась позднее всех в доме. Отец и бабка завтракали.

- Ты чего? - удивился Вадим Сергеевич. - Или опять на рыбалку?

- В лес пойдем. Берлогу с Борькой посмотрим.

- А-а, сходите, сходите... Берлогу поглядеть - это интересно.

Андрюшка умылся, вяло, без аппетита поел и пошел к Борьке. С вечера они ни о чем не договаривались - мысль сходить в лес пришла Андрюшке в голову утром, и он был уверен, что Борька еще спит.

Но Борька не спал. Нахохлившись и обхватив руками колени, он одиноко сидел на лежанке и тупо смотрел в угол.

- Ты?.. - Борька вздрогнул, увидев на пороге Андрюшку. - А я хотел к тебе идти. - Он соскочил с лежанки, сунул босые ноги в валенки. - Знаешь что?

- Что?

- Сходим в лес, а? К берлоге.

Андрюшка поразился такому совпадению Борькиного желания со своим собственным.

- Следы посмотрим, - продолжал Борька. - А вдруг и вправду три медвежонка было, да они не заметили. Я папке сказал, так он не верит. Охотников, говорит, четверо было, если и дедка считать, да еще собака. Тут, говорит, не то что медвежонок - мышь не могла бы незаметно уйти. Папка говорит, что это либо другая медведица, либо один из медвежонков раньше у нее пропал. А с чего ему пропадать-то?

- Я тоже всяко думал, - признался Андрюшка. - Медведица та, это точно. И медвежонки такие: который побольше - темный весь, а поменьше - с белым треугольничком. И третий такой же был, с белым. А может, он отдельно лег? Ведь дедко Макар сказал, что они и без матери зиму проспали бы.

- Не знаю... - Борька вздохнул и стал собираться.

Он обмотал тряпкой маленький топорик, потом завернул в газету несколько белых лепешек да с десяток пряников и все это уложил в небольшой рюкзачок; спички, завернутые в бумажку из-под чая, сунул в карман вельветовой куртки.

Андрюшка, наблюдавший за этими приготовлениями, удивился хозяйственности Борьки: сам он, как ни странно, в этот раз даже не подумал, надо ли что брать с собой.

- На лыжах пойдем или так? - спросил Борька.

- Так. Охотники без лыж ходили. Снегу еще немного в лесу.

Как старший, Андрюшка взял рюкзак, и ребята вышли из дому.

Брезжило. Утро было морозным. Тускло светила ущербленная луна, колюче мерцали редкие звезды. На юго-востоке золотилась полоска зари.

След от тракторных саней блестел, как полированный. За ночь он затвердел в лед, и идти по нему было легко, но скользко.

На поляну, что была перед Слудным болотом, пришли к восходу солнца. Оглядели место, вокруг которого разворачивался вечером трактор. В центре этого большого круга, очерченного санным следом, темнело кострище с черными головнями и рыжеватой золой, рядом с кострищем смятый снег алел пятнами крови.

- А дальше куда? - спросил Борька, заметив, что от кострища в лес проложено несколько троп в разных направлениях.

- По крови смотреть надо, - ответил Андрюшка. - Это они дрова носили, пока костер жгли, вот и натоптали.

След, проложенный охотниками от берлоги, удалось найти без труда: от медвежат, которых тащил за собой толстяк, остался хорошо приметный потаск с розоватыми и красными мазками.

Шли молча. Андрюшка впереди, Борька сзади. Пересекли болото и углубились в неприютный и мрачный ельник.

- Теперь, наверно, близко, - вполголоса сказал Борька, озираясь на замшелые ели. - Вон какое... нехорошее место.

- Глухое место, - согласился Андрюшка. - Не понимаю, как дедко берлогу здесь нашел...

А след охотников уходил все дальше и дальше. Казалось, что этому темному тонкоствольному ельнику не будет конца. И вдруг след уперся в горушку, на которой росли высокие, с корявыми сучьями желтые сосны и матерые разлапистые елки. Вильнув вправо, след потянулся краем склона, мазки крови превратились в сплошные красные полосы. Андрюшка невольно сбавил шаг, стараясь ступать мягче и бесшумнее, будто приближался не к месту вчерашней охоты, а к не тронутой еще медвежьей берлоге. Через полсотни шагов он остановился и не сказал - выдохнул:

- Здесь...

Сплошь истоптанный снег был густо расцвечен алыми и багровыми пятнами. Освещенные солнцем, эти пятна вызывающе краснели среди снежной белизны, будто немо кричали о разыгравшейся здесь драме.

Ребята подавленно молчали, не имея ни сил, ни желания двигаться и что-то делать. Они бессмысленно шарили глазами по этим пятнам, будто окровавленный снег гипнотизировал их.

"Да разве тут могло что-нибудь уцелеть? - вяло шевельнулось в голове у Андрюшки. - Разве мог уйти беззащитный медвежонок с этого страшного места?!"

- Андрюш, вон берлога-то! - сказал Борька и показал рукой на густые елочки, под которыми зияла чернота.

Елочки росли немного выше и дальше этой окровавленной площадки, и, наверное, потому Андрюшка не обратил на них внимания. Молча подошли к берлоге, остановились.

Это была просторная круглая яма глубиною не более полуметра. Дно и бока ее устилали еловые лапки, мох и измочаленная древесная кора, а вокруг - елочки, будто специально посаженные.

- Какое было хорошее место! - с горечью и восхищением произнес Андрюшка. - И сухо, и мягко, и крыша есть...

- Давай посидим... в берлоге, - неожиданно предложил Борька. - Я вроде как и устал...

Осторожно раздвинув елочки, ребята забрались в берлогу и уселись в ней, плотно прижавшись друг к другу. Нижние лапки елочек мешали Андрюшке - задевали за шапку. Он отогнул их, посмотрел вверх. Хвоя была настолько густа, что лишь местами сквозь нее проглядывала голубизна неба.

- И склон южный, - определил Андрюшка, глянув на солнце, - здесь теплее... Завалило бы их снегом, и спали бы они тут, как в избушке. Слушали бы, как лес шумит, да сны видели бы...

- А медведи сны видят? - спросил Борька.

- Конечно! Раз собаки видят, то и медведи должны...

Борька закрыл глаза, спрятал подбородок в ворот фуфайки и тихо сказал:

- Я бы и то здесь уснул. Прямо сейчас...

О том, что минувшая ночь прошла у него почти без сна, он умолчал.

33

Андрюшка смотрел из берлоги на истоптанный склон горушки, мысленно представлял, как со злобным лаем бегает вокруг черная собака, а в десяти шагах от берлоги стоят люди, готовые в любой миг разрядить свои ружья в то, что покажется из-под елочек на белом снегу, и понимал, что уйти отсюда незамеченным невозможно.

- Не было третьего медвежонка, - сказал Андрюшка после долгого молчания. - Раз не убили, значит, не было.

- Все равно надо проверить, - отозвался Борька, - чтобы не думалось...

Следов - человеческих, собачьих, но только не медвежьих! - вокруг берлоги было столько, что не имело смысла в них разбираться. Чтобы не тратить понапрасну время и не путаться, Андрюшка предложил взять место охоты в большой круг, и тогда будет сразу видно, вышел кто за пределы этого круга или не вышел.

Они так и сделали. Сначала прошли своим следом сотню метров в сторону дома, потом свернули вправо и по снежной целине поднялись на гребень горушки. Постояли, слушая тишину зимнего дня, огляделись и, не сговариваясь, двинулись поверху вдоль островины. Шли медленно, внимательно оглядывая снег, но нигде ни царапины. Они уже миновали место напротив берлоги - она осталась справа внизу, на склоне островины, - и тут неожиданно наткнулись на след: какой-то небольшой зверь - а кто здесь мог быть, кроме собаки и медвежонка?! - короткими прыжками пересек островину по снежной целине. Он бежал именно со стороны уже невидимой отсюда берлоги! У Андрюшки гулко забилось сердце. Он смотрел на нечеткие в рыхлом снегу следы, и в висках стучало: "Неужели он, третий? Неужели ушел?!"

- Андрюш!.. Это ведь... не собака, - взволнованно прошептал Борька. - У собаки прыжки длинные. И ямки в снегу от собачьих лап узкие. А тут... Будто всеми четырьмя лапами вместе...

- Это он, он, Бориска! Наш, третий. Уцелел все-таки, ушел!.. - От волнения Андрюшка говорил отрывисто, с паузами, будто ему не хватало воздуха; глаза влажно блестели.

Они свернули по следу, охваченные единым порывом скорей убедиться, что это пробежал именно медвежонок, чудом избежавший смерти. Но не прошли и десяти шагов, как увидели на следу алое пятнышко. Андрюшка так и обмер.

- Кровь... И тут кровь!.. - Сорвавшись с места, он побежал по следу, подгоняемый предчувствием непоправимой беды.

По северному склону островины медвежонок спускался шагом. След, меченный расплывчатыми алыми пятнами и рубиновыми каплями замерзшей крови, ушел в ельник, потом, сделав полукруг, снова возвратился к островине и потянулся по ее северной кромке. Вот он нырнул под густо осыпанные снегом елочки и пропал. Ребята остановились, тяжело дыша.

- Может, здесь? - шепнул Борька.

- Наверно... - отозвался Андрюшка, не решаясь нагнуться и заглянуть под елочки: он почти не сомневался, что увидит там уже мертвого, застывшего на морозе медвежонка.

- Сейчас посмотрю, - сказал Борька и опустился на колени. Потом он встал на четвереньки и сунул голову под еловые лапы.

"Погиб, и этот погиб!.." - думал Андрюшка, отрешенно глядя на искрящийся снег.

Борька поднялся.

- Нету! Он тут лежал. Крови много, а его нету. Туда ушел. - Борька махнул рукой вперед.

След медвежонка и в самом деле вынырнул из-под елочек и, петляя, потянулся по краю островины. Шаги были коротенькими: чувствовалось, что медвежонок слаб и еле бредет.

- Смотри!.. - Борька вдруг остановился и схватил Андрюшку за рукав.

Но и сам Андрюшка уже видел рваные пятна расплесканного до земли снега на склоне рёлки - еще один зверь, видимо очень крупный, трехметровыми прыжками пересек островину, взрыв широкими лапами снежную пелену.

- Вот это пропаха-ал!.. - прошептал Андрюшка, пораженный мощью звериных прыжков. - Помнишь на Стрелихе черного медведя? Это, наверно, тот. Видно, тоже лежал где-то здесь, а когда началась стрельба, убежал.

Он не без опаски посмотрел в ту сторону, куда умчался зверь, - след по прямой уходил в ельник.

На пересечении следов ребята поняли, что медвежонок прошел позднее. Он не свернул за взрослым медведем, а побрел дальше, волоча лапы и пятная снег своей кровью.

Чем дальше, тем чаще совался медвежонок под деревья, видно, искал место, где бы спрятаться. И он ложился не раз и не два, но скоро вставал, пометив лежку розовыми пятнами, и опять шел, чтобы снова лечь и снова встать и куда-то брести: то ли рана беспокоила его, то ли было ему холодно, то ли ему всюду мерещилась опасность.

Уже на самой оконечности островины медвежонок заполз под старую ель, шатром свесившую заснеженные лапы до самой земли, да тут и остался. Ребята обошли елку кругом, но выходного следа не было.

- Наверно... умер, - сказал Андрюшка, и Борька увидел, что лицо его заметно побледнело.

- А если... живой? - шепотом спросил Борька.

- Если живой?.. Да если он живой, я его на руках домой унесу! Андрюшка порывисто раздвинул хвою и сразу увидел в подножии ствола ели пушистый темный комок.

Медвежонок полулежал на боку, скрючившись, поджав под себя лапки и спрятав голову куда-то на грудь, к животу.

Андрюшка осторожно опустил руку на спину медвежонка, но тут же отдернул ее: медвежонок зашевелился, стал поднимать голову.

- Живой!.. - невольно вырвалось у Борьки. - Не убежал бы!

Но медвежонок даже не пытался подняться на ноги. Повернув голову, он смотрел на ребят маленькими черными глазками. И столько ненависти и злобы - не страха! - было в его взгляде, что Андрюшка на миг растерялся. И тут он вдруг увидел под горлом медвежонка светлую шерстку. Это сразу придало решимости: ведь перед ним был уже виденный раньше, знакомый медвежонок!

- Ну, маленький, обожди, потерпи, мы сейчас!.. - пробормотал Андрюшка.

Он скинул рюкзак, снял с себя фуфайку и расстелил на земле рядом с медвежонком.

- Мы его завернем, - пояснил Андрюшка свое намерение. - Он, наверно, уже замерзает!..

- Смотри, чтоб не укусил! - предупредил Борька. - Вон как смотрит!

Андрюша только рукой махнул. Он смело склонился над медвежонком, чтобы взять его под грудь и перенести на фуфайку, но тут же почувствовал, как крепкие челюсти сомкнулись на запястье правой руки.

Но сил у медвежонка только и хватило на эту последнюю отчаянную попытку защитить себя. Давление зубов сразу же ослабело, и Андрюшка без труда высвободил руку из пасти медвежонка. Не давая зверьку собраться с новыми силами, он опрокинул его на фуфайку, быстро прикрыл полами и стал торопливо застегивать пуговицы. Медвежонок вяло шевельнулся и затих.

- Ворот еще надо бы завязать и рукава, - сказал Андрюшка.

- У меня где-то была веревочка. - Борька пошарил в карманах и вытащил бечевку, ту самую, которой пользовались при устройстве лабаза.

Вдвоем ребята крепко связали ворот фуфайки, потом связали оба рукава, и медвежонок оказался в теплом мешке.

- Замерзнешь ты... В одном-то свитере, - сказал Борька. - Попробуй надеть под низ мою вельветку, может, налезет? А не налезет - распороть можно.

- Ничего не надо. Быстро пойдем, не замерзну!

Андрюшка просунул руки под фуфайку и, как ребенка, поднял медвежонка к груди. Он не ожидал, что медвежонок окажется таким тяжелым, и понял, что донести его до деревни будет не просто. Но знал, что донесет, чего бы это ни стоило.

34

Сколько весит восьмимесячный медвежонок - пуд, два, три пуда?.. Когда Андрюшка поднял его под разлапистой елкой, он подумал, что в медвежонке килограммов двадцать, не меньше. А через какой-то километр ему уже казалось, что ноша тянет больше сорока. Руки болели от плеч до кистей, фуфайка с медвежонком неумолимо разгибала их, и Андрюшке стоило огромных усилий удерживать ее у своей груди. Когда же почувствовал, что сил больше нет, что еще шаг - и драгоценная ноша упадет в снег, он опустился на первую подвернувшуюся кочку и положил медвежонка на колени.

- И до чего тяжелый!.. Руки отваливаются.

- А он... не умер? Почему он не шевелится?

- Тепло ему, вот и лежит спокойно. Иногда и шевельнется маленько, будто вздрогнет.

- Ты видел, где у него рана? - спросил Борька.

- Где-то в груди. Шерсть под грудью кровяная. Когда его на фуфайку перевернул, тогда и заметил. И правая передняя лапка тоже в крови... Только бы до деревни донести, а там сразу за ветеринаром сбегаем.

Борька развязал рюкзачок, достал лепешки и пряники, подал Андрюшке.

- Вот поедим, и я попробую его нести. Хоть немножко. Я, смотри, маленький, а сильный!

Андрюшка считал, что нести медвежонка Борьке, конечно, не по силам, но возражать не стал.

- Попробуй, - сказал он. - Немножко поднесешь, и то хорошо.

Борька, ободренный такой поддержкой, пронес медвежонка не меньше сотни метров. Потом вдруг опустился на колени и дрожащим от напряжения голосом сказал:

- Всё, больше не могу...

Андрюшка из рук в руки принял ношу, и ребята пошли дальше. А солнце уже клонилось к западу, и было ясно, что засветло в деревню не прийти.

"Носилки бы сделать, - думал Борька. - Только на носилках холодно ему будет, вон как морозит! На руках теплее..."

...В зимнюю пору колхозные механизаторы работали по субботам и воскресеньям не полный день, и Вадим Сергеевич возвратился домой, едва начало смеркаться. Он не на шутку встревожился, узнав, что Андрюшка и Борька еще не пришли из лесу.

- Они ведь не больно и заботятся, - ворчала бабка Перьиха. Дорвутся до воли, так и чуру не знают. Теперь-то уж, поди, в домашнюю сторону правят...

Не успокоившись таким предположением матери, Вадим Сергеевич решил сходить к Сизовым: может, ребята уже вернулись, но застряли у Борьки?

Но бабка была права: в эту самую пору Андрюшка и Борька действительно "правили" к дому, однако были всего на полпути к деревне. Они опять сидели на снегу, отдыхая, быть может, в десятый раз. После каждого такого отдыха ноша уже не казалась легче, а руки, наоборот, становились все слабей и непослушней.

- Придумал! - почти выкрикнул Борька. - Мы его вместе, вдвоем понесем. У тебя есть в брюках ремень?

- Есть.

- И у меня есть. Только дыры придется в фуфайке сделать. Проденем в эти дыры ремни и...

- Не так надо, - возразил Андрюшка, живо ухватившись за Борькину мысль. - Мы из ремней лямки сделаем, чтобы медвежонок за спиной, как в ватном мешке, сидел!

Перочинным ножом Андрюшка нарезал дыр по нижнему краю фуфайки и тремя большими стежками прошил ее своим ремнем, а пряжку застегнул. Второй ремень ребята пропустили в сквозное отверстие, прорезанное возле веревочки, которой был стянут ворот, и все получилось отлично. Сначала ремни оказались длинноваты, но Борька подтянул их, перестегнул пряжки на другие дырки, и фуфайка с медвежонком удобно легла поперек Андрюшкиной спины.

Перемена положения, видимо, доставила раненому медвежонку какое-то беспокойство, и он заворочался.

- Шевелится, он шевелится!.. - восторженно прошептал Борька.

- Конечно, шевелится! Теперь мы его хоть за двадцать километров унесем!..

Уже светилось огнями недалекое Овинцево, когда перед ребятами на тракторном следу неожиданно возникли из густой темноты две человеческие фигуры.

- Кажется, шагают наши пропащие!.. - раздался глуховатый добродушный голос.

Андрюшка, узнав своего отца, почувствовал во всем теле такую усталость, что едва удержался, чтобы тут же не сесть в снег. Он остановился, опершись рукой на Борькино плечо, и хрипло и радостно сказал:

- Ну, теперь-то, Бориска, мы пришли!

Рядом с Андрюшкиным отцом был Федор Трофимович.

Отец Борьки, понимая, насколько устали ребята, сам вызвался сходить за ветеринарным врачом и сразу отправился на центральную усадьбу колхоза.

- Ты уж, Федя, поторопись! - крикнул ему уже с крыльца своего дома Вадим Сергеевич. - Если Виталия Максимовича нету, к Нюшке-фельдшерице сбегай!

- Все сделаю! - отозвался из темноты Сизов-старший.

Когда Вадим Сергеевич со своей странной ношей на руках вошел в избу, Перьиха чуть не упала в обморок. Но, увидев, что следом за сыном через порог шагнул Андрюшка, а за ним и Борька, тотчас успокоилась и громко спросила:

- Чего такое принес-то? С ремнями!..

- Ты потише, - предупредил ее Вадим Сергеевич. - Медвежонок раненый.

- Еще не легче!.. - Старуха так и села на лавку.

Вадим Сергеевич бережно опустил закутанного медвежонка на пол посреди избы, скинул с себя полушубок. Он сам вытащил из фуфайки ремни, мысленно подивившись сметливости ребят, перерезал веревочки, которыми были связаны рукава и стянут ворот, потом расстегнул все пуговицы и тихонечко раскинул полы. Медвежонок лежал на левом боку, поджав лапы и подогнув к груди мордочку. Глаза его были закрыты, он прерывисто и часто дышал. Шерсть на передней лапе повыше локтя и на груди свалялась и слиплась от запекшейся крови.

- Папка, а он живой? - спросил Вовка, тараща на медвежонка круглые зеленоватые глаза.

- Видишь, дышит, - тихо отозвался Вадим Сергеевич. - Значит, живой!

- И его можно потрогать?

- Нельзя, - ответил Андрюшка. - В лесу он меня знаешь как за руку тяпнул!..

Бабка Перьиха тоже подошла, чтобы посмотреть медвежонка. Склонившись над ним, она постояла так и сказала с безнадежным вздохом:

- Не жилец.

Борька испуганно глянул на старуху, а Андрюшка хмуро сказал:

- Лечить ведь будем!..

Неизвестно, что подействовало на медвежонка - тепло, яркий электрический свет или людской говор, - но он вдруг упруго разогнул спину, приподнял голову и забился на месте, делая отчаянные попытки встать на ноги; глаза его хищно посверкивали. Вовка шарахнулся к бабке, Андрюшка же схватил отцовский полушубок и накрыл им медвежонка.

- Боится, - шепотом сказал он. - Может, его в спальню перенести? Свет выключим, заходить пока не будем...

- Сначала место надо подготовить, - возразил отец. - Пусть полежит под шубой, а я ему угол в спальне отгорожу.

И он отправился в сарай готовить доски.

35

Ребята очень волновались, приедет ли ветеринарный врач: а вдруг его не окажется дома? Но врач приехал. Это был высокий, уже не молодой человек, сухой и подвижный, с обветренным и красным с мороза лицом. Пожимая широкую ладонь Вадима Сергеевича, он укоризненно сказал:

- Когда только вы привыкнете пользоваться телефоном? Ведь можно было позвонить мне из конторы бригады или от Гвоздевых! Человека сгоняли в такую даль, - он кивнул на Сизова-старшего, - и я приехал на целых полчаса позднее, чем мог бы. Надеюсь, не опоздал? Жив еще ваш найденыш?

- Жив, жив!.. - в один голос ответили Андрюшка и Борька.

Виталий Максимович разделся и прошел в комнату, прихватив привезенный с собой чемоданчик.

- Это он тут, под шубой?

- Он. Свету боится, вот и пришлось прикрыть, - пояснил Вадим Сергеевич.

Виталий Максимович приподнял полушубок и несколько секунд внимательно смотрел на медвежонка.

- Слаб. Очень слаб, - сказал он. - Но будем надеяться на живучесть породы.

По его распоряжению Андрюшкина кровать превратилась в операционный стол. Не обращая внимания на слабое сопротивление, врач ловко надел медвежонку намордник, перенес его на кровать и на каждую лапу накинул по петле из узких сыромятных ремней. Привязав эти ремни к спинкам кровати и попеременно подтягивая их, Виталий Максимович добился того, что медвежонок лишился малейшей возможности двигаться. Он лежал на спине, будто распятый.

Андрюшка и Борька думали, что ветеринар сразу начнет искать раны, скрытые слипшейся от крови шерстью. Но Виталий Максимович будто и не замечал этих ран. Сначала он посмотрел глаза медвежонка, потом погрузил пальцы руки в густую шерсть на его шее, постоял так несколько секунд, затем ощупал лапы и грудь, наконец достал стетоскоп и долго слушал, как врач прослушивает больного.

Вадим Сергеевич, Федор Трофимович, Андрюшка и Борька стояли возле кровати и не спускали глаз с изрезанного морщинами лица ветеринара. Но лицо Виталия Максимовича оставалось таким же сосредоточенно-серьезным, и по нему невозможно было определить, хорошее или плохое слышится ему в трубке.

- Ну как? - с робкой надеждой спросил Вадим Сергеевич.

Виталий Максимович неопределенно пожал плечами, но увидел тревожно ждущие глаза Андрюшки и Борьки и сказал:

- Можете быть уверены - я сделаю все, чтобы он выжил.

Затаив дыхание, ребята смотрели, как врач делал медвежонку уколы сначала в шею, потом в здоровую лапу. После этого он смочил каким-то раствором слипшуюся шерсть и стал аккуратно обстригать ее. И по мере того как он стриг, на груди медвежонка обнажалась широкая рваная рана. Она показалась ребятам настолько страшной, что надежда на спасение медвежонка почти угасла. Когда Виталий Максимович стал промывать эту рану, медвежонок глухо застонал, и по телу его волнами пошла дрожь.

- Ничего, потерпи, - бодро говорил Виталий Максимович. - С такой раной ты еще сто лет проживешь!..

- А что, разве она не опасная? - спросил Федор Трофимович.

- Все раны опасны, - возразил ветеринар. - Однако это ранение можно отнести к категории легких. Самое главное - что пуля не проникла в полость груди и легкие и плевра целы. А грудная кость, хоть и сильно разбита, срастется.

Ребята повеселели.

Промытую и очищенную от шерсти рану Виталий Максимович присыпал каким-то белым порошком, смазал желтоватой мазью и залил чем-то таким, отчего поверхность раны стала как бы подсыхать. После этого он снова делал медвежонку уколы, а уж затем приступил к обработке раны на лапе. Рана оказалась сквозной, но кость была не задета.

- Это, видимо, одна и та же пуля, - сказал Виталий Максимович. Пробила лапу, а потом пропахала грудину. Попади она сантиметров на пять выше - и тогда всё.

- Тогда бы медвежонок сразу умер? - спросил Борька.

- Не сразу, но вы бы нашли его мертвым. В общем, можете считать, что вашему мишке крупно повезло!

Окончив обработку ран, врач сделал медвежонку еще один укол, теперь уже в бедро задней ноги, собрал свой инструмент и осмотрел отгороженный досками угол.

- Нормально, - кивнул он одобрительно. - Только шубу надо убрать, а вместо нее постелите грубую чистую ткань - мешковину или кусок брезента. И воду поставьте.

- Может, лучше молока? - спросил Андрюшка.

- И молоко можно. Но воду обязательно.

- А кормить чем?

- Что будет есть, тем и кормите: молоком, творогом, мясным фаршем, полувареной рыбой... День-два он, вероятно, ничего есть не будет, но это не беда - жиру у него накоплено порядочно, не страшно. В случае чего звоните мне. Только не бегайте опять за три километра, как сегодня...

Виталий Максимович развязал ремни, перенес медвежонка в угол и сдернул с головы намордник. Мишка тотчас забился в самый уголок между стеной и досками и улегся там, поджав под себя лапы. Он дрожал как в лихорадке.

- Это от волнения, - пояснил Виталий Максимович. - И мой настоятельный совет - старайтесь как можно меньше его беспокоить. Чем реже он будет волноваться, тем быстрей поправится.

Уже на улице, усевшись в легкие санки и взяв в руки вожжи, чтобы придержать застоявшегося нетерпеливого рысака, ветеринар сказал:

- Хочу предупредить: когда узнают, что у вас есть медвежонок, появится много любопытных. Постарайтесь как-нибудь оградить медвежонка от их посещений. Это очень важно.

Виталий Максимович уехал. Тут же, у крыльца, Вадим Сергеевич, Федор Трофимович и ребята договорились о медвежонке пока никому ничего не говорить.

36

В понедельник вечером, возвратившись с работы, Валентин Игнатьевич застал Валерку и Лариску за выполнением домашних заданий.

- Чего поздно уроки делаете? - удивился он.

- А мы кино смотрели! - бойко отозвалась Лариска. - Про индейцев. Интересное!.. И еще мультики...

- Понятно. А медвежонка смотреть не ходили?

- Что? Какого медвежонка? - разом спросили Валерка и Лариска.

Валентин Игнатьевич на секунду растерялся: было просто невероятно, что Андрюшка, с которым Валерка учится в одном классе, промолчал о таком событии. Он вдруг понял, что ссора сына с Андрюшкой Перьевым - не обычная размолвка, какие часто случаются у ребят.

- О каком медвежонке ты спрашиваешь? - нетерпеливо произнес Валерка.

Валентин Игнатьевич сел на диван и задумчиво уставился на сына.

- Не торопи... Вчера Андрюшка и Борька ходили в лес по следам этих... браконьеров. С какой целью, я уж не знаю. И вот где-то там, недалеко от берлоги, поймали раненого медвежонка.

- Ой, правда?! - вскрикнула Лариска и, выскочив из-за стола, подсела на диван к отцу. - И они принесли его домой?

- Конечно! Это уже вечером было. Вызвали ветврача. Он что-то там поделал, рану, видимо, обработал... Вот, собственно, и все.

Не в состоянии скрыть смятение, вызванное такой невероятной вестью, Валерка, заикаясь, спросил:

- А ты-то... откуда все это... узнал?

- Я к Перьевым в обед заходил.

Лариска, сгорая от нетерпения, дергала отца за рукав:

- И ты видел этого медвежонка?

- А как же. Ему отгородили угол в спальне, вот там он и лежит.

У Валерки горело лицо, пылали уши.

"Надо же!.. Андрюшка... Ни слова! И даже виду не показал..." билось в голове.

- Пап!.. А как они его поймали? Расскажи! - теребила отца Лариска.

- Этого я не знаю. Некогда было спрашивать... Кстати, Андрюшка-то был сегодня в школе?

- Был, - глухо ответил Валерка.

- И ничего тебе не сказал?

В последнем вопросе не было необходимости, но он сорвался с языка как-то сам собой.

- Он никому ничего не говорил. Я даже и не знал, что вчера они в лес ходили.

Валентин Игнатьевич подумал, что, кажется, наступил благоприятный момент попытаться все-таки помирить ребят, и сказал:

- Просто поскромничал. И так о нем с Борькой разговоров хватает браконьеров помогли задержать, а тут еще медвежонок... Вот и промолчал... А вы сходите к нему сейчас. И медвежонка посмотрите и расспросите, что да как было.

- Пошли? - Лариска просительно глянула на брата.

- Я не пойду.

- Почему? - удивился Валентин Игнатьевич. - Интересно же! И в этом нет ничего плохого.

- Не пойду, и все. Мне... уроки делать надо. - Валерка отвернулся и склонился над тетрадью.

- Ну вот, он всегда так! - надулась Лариска.

Догадавшись, что творится в душе сына, Валентин Игнатьевич сказал дочери:

- Между прочим, у тебя тоже не все уроки сделаны. А медвежонка можно посмотреть и завтра. Пойдете из школы и зайдете по пути. Днем еще лучше, светлее.

В этот вечер Валерка лег спать раньше обычного.

Никто, ни один человек даже не предполагал, какую горькую обиду перенес он, когда узнал, что Андрюшка и Борька, делая все возможное, чтобы разоблачить браконьеров, так и не вспомнили о нем.

Но там были особые обстоятельства: Андрюшка и Борька спешили, им дорога была каждая минута, да и вряд ли он, Валерка, мог в чем-то оказаться полезным. Но вчера, когда они отправились в лес, когда шли мимо его, Валеркиного, дома, разве не могли сказаться? Долго ли подняться на крыльцо и постучать в дверь? В конце концов, ведь не кто другой, а он, Валерка, предупредил Андрюшку о приезде охотников. А если бы промолчал?.. Ведь они понимали все это и тем не менее прошли мимо. У них был свой план действий, и они не сочли нужным поделиться им.

Однако самое горькое для Валерки заключалось не в том, что Андрюшка и Борька, отправляясь в лес, не зашли к нему. Если бы они поступили так в отместку за старое, обида была бы меньше: Валерка понимал, что заслуживает и не такой мести... Но он был почти уверен, что Андрюшка и Борька в самом деле забыли о нем! Борька не вспомнил - это еще понятно, но Андрюшка, с которым он целый год сидел за одной партой, с которым столько раз ходил на рыбалку и караулил с лабаза медведей?! Трудно было поверить, что он тоже не вспомнил и что никакие чувства не шевельнулись в нем, когда он проходил мимо Валеркиного дома.

37

Во вторник утром в школе уже все знали, что Андрюшка Перьев и Борька Сизов в воскресенье поймали в лесу раненого медвежонка. Борька, внезапно оказавшийся в центре внимания пятиклассников, занял позицию "постороннего".

- Медвежонка поймал Андрюшка, а не я, - говорил он, - Андрюшка и нес его. И живет медвежонок у Перьевых. Вот у него и спрашивайте.

- Но ты же ходил с ним в лес! - напирали ребята.

- Ну и что? Я за Андрюшкой ходил. Сзади. Он след медвежонка увидел и пошел по этому следу. А медвежонок под елкой лежал, чуть живой. Андрюшка завернул его в фуфайку, взял на руки и понес. Вот и все. Чего еще рассказывать? Я-то тут при чем?

Зато Андрюшке пришлось труднее. Его упрекали за скрытность, некоторые даже обвиняли в зазнайстве: "Подумаешь, героизм - сбегал к участковому, чтобы тот браконьеров задержал!" Выпытывали подробности, как же все-таки удалось изловить медвежонка, и очень многие заявляли, что после уроков непременно пойдут в Овинцево посмотреть мишку.

Как ни скупился Андрюшка на подробности, но из него постепенно вытянули все, даже узнали, куда, в какое именно место ранен медвежонок и как обрабатывал раны ветеринарный врач. И только по отношению к желающим посмотреть мишку Андрюшка остался непреклонен.

- Медвежонка не покажем. - В отличие от Борьки он говорил от имени обоих. - Врач сказал, что сейчас от любого беспокойства он может погибнуть. Когда поправится и немножко привыкнет к людям, тогда хоть всем классом приходите.

- Но если сегодня придем, неужели в дом не пустишь?

- Не пущу. Ни одного человека.

Ребята, зная характер Андрюшки, поверили: не пустит. И отступились: в самом деле, когда медвежонок выздоровеет и будет бегать, тогда и посмотреть на него интереснее.

А Валерка ничего не спрашивал. Был он в этот день молчаливый, на лице его проступила нездоровая бледность. И Андрюшка вдруг почувствовал себя виноватым перед ним: ведь Валерка еще в августе видел этого медвежонка и потому имел право и должен был узнать о том, что медвежонок пойман, раньше других, узнать именно от него, от Андрюшки. Или от Борьки. Но только не от кого-то третьего, как это получилось.

После уроков Валерку в коридоре ждала Лариска. Встретив ее удивленно-восторженный взгляд, Андрюшка, будто между прочим, сказал:

- Чего, Лариска, пошли вместе домой!

- А мы с Валерой... Он скоро?

- Скоро. Он дежурил сегодня...

У Борьки в этот день тоже было пять уроков, и они одевались вместе. На крыльце школы Андрюшка остановился, сказал:

- Знаешь, давай обождем... Валерку и Лариску.

- Ага, - с готовностью ответил Борька. - Я еще вчера хотел тебе об этом сказать.

- Чего ж не сказал?

- Не знаю. Думал, тебе виднее...

- Какой ты все-таки чудак!.. Ты мне всегда говори что думаешь.

- А я и говорю. Только... не всегда сразу.

На крыльцо вышли Валерка и Лариска.

- Вас ждем, - сказал Андрюшка.

Валерка вскинул на него глаза, но тотчас опустил их.

Вчетвером спустились с крыльца и медленно, хотя всем хотелось спешить, двинулись к дому.

Андрюшка решительно не знал, что говорить. Оправдываться за вчерашнее молчание было нелепо: он не умел этого делать, когда чувствовал себя виноватым. Говорить о чем-либо постороннем, не имеющем отношения к медвежонку, придумывать что-то, делая вид, что ничего особенного не случилось, было и вовсе противно его натуре. И он молчал.

- А что, медвежонок в самом деле очень слабый? - спросил Валерка, и вопрос его прозвучал естественно, с искренней озабоченностью.

- Конечно!.. - Андрюшка вздохнул. - Столько потерял крови и больше суток пролежал на морозе.

- И у него есть на груди белый треугольничек?

- Есть, - кивнул Андрюшка, поняв, что Валерку до сих пор мучит сомнение, действительно ли убита именно та медведица и те медвежата, которых удалось подкараулить на Стрелихе. - Да и не может быть в одном месте двух совершенно одинаковых медвежьих семей. Ведь от Стрелихи до берлоги, если по прямой, не больше четырех километров.

Валерка долго молчал, потом сказал с легкой досадой и грустью:

- А я все считал, что медведица была ранена. Думал, что и медвежата давно погибли...

И опять долго шли молча.

- А медвежонок не кусается? - спросила Лариска.

- Если тронешь, кусается. - Андрюшка оттянул рукав куртки к локтю и показал запястье правой руки. - Видишь, синие пятнышки? Это от клыков. Укусил, когда я его на фуфайку хотел положить.

Валерка тоже посмотрел на руку Андрюшки и невольно подумал, что надо быть очень решительным и смелым, чтобы вот так, голыми руками, взять в лесу раненого медвежонка. Пусть он маленький, не больше собаки, но все равно - зверь!..

- Вы как его назвали? - спросил он.

- Никак!.. - вырвалось у Борьки.

Андрюшка тоже удивился: в самом деле, почему они не сообразили, что медвежонка-то надо назвать!..

- Давайте, - сказал он, - каждый из нас придумает ему имя. А дома мы напишем эти имена на отдельные листочки, скатаем в трубочки, перемешаем, и кто-нибудь вытащит одну. Какое там будет написано имя, так и назовем.

- И мне можно придумывать? - спросила Лариска.

- Конечно!

- Я уже придумала! "Мишка".

- Разве это имя? - усмехнулся Валерка. - Все медвежата - "мишки". Надо по-другому, поинтереснее.

- Как по-другому? - не поняла Лариска.

- Не знаю. Думай! Например, "Смелый", "Белогрудый" или еще как...

Весь остаток пути до деревни ребята подбирали медвежонку имя. Каких только кличек на было предложено! В конце концов выбор был сделан: Андрюшка пожелал назвать медвежонка "Черный Коготь", Борька - "Силач", Валерка - "Потапыч" и Лариска - "Топтыжка".

38

У тропки, что сворачивала к дому Перьевых, Валерка и Лариска остановились.

- Вы чего? - насторожился Андрюшка.

- Но ты же сам говорил, что пока никого не пускаешь, - ответил Валерка. В голосе ни обиды, ни насмешки.

Андрюшка нахмурился.

- А мы и не пустим никого, - сказал он. - Но медвежонок-то - наш общий знакомый! Ты ведь раньше тоже его видел. И Лариска видела.

- Когда, когда видела? - удивилась Лариска.

- Когда с отцом на Стрелиху ездила. Сама же рассказывала, как медвежата бежали с поля.

- А-а!.. - Девочка заулыбалась.

- Пошли! - И Андрюшка взял Лариску за руку.

Едва ребята переступили порог, бабка Перьиха проворчала:

- Господи! Опять целая артель.

- А что, разве уже кто был у нас? - с беспокойством спросил Андрюшка.

- Целый день и двери не закрываются! - сердито ответила старуха.

- А ты зачем пускаешь?

- Как не пускать, если ворота открытые!

- Заперла бы.

- Запирала, так еще хуже - стукотят! Знают, что я-то дома сижу. Не только бабки с маленькими ребятишками - мужики и бабы идут!

- Ты хоть сама-то потише говорила бы, - заметил Андрюшка. - Как радио, на полную катушку! - И обернулся к ребятам: - Раздевайтесь.

Осторожно ступая по половицам, все четверо направились в другую половину избы. Мимо кроватки, в которой спал Вовка, они тихонько прошли в передний угол, остановились.

Медвежонок лежал на животе, поджав под себя лапы и зарывшись мордой под мешковину. Он мелко-мелко дрожал. Ни молоко в миске, ни конфеты и сахар, что лежали на блюдечке, не были тронуты.

- Опять ничего не ел!.. - вздохнул Андрюшка.

- А чего он дрожит? - спросила Лариска. - Ему холодно?

- Не холодно, а страшно. Бабушка же говорит, что весь день люди ходили.

- Ему надо попробовать меду дать, - тихо сказал Валерка, - медведи же очень его любят.

- У нас нету меду, - печально отозвался Борька.

- Я сейчас принесу. Я быстро! - И Валерка убежал.

Пока он ходил за медом, Андрюшка вырезал из тетрадного листка четыре билетика и написал на них придуманные в дороге клички. Потом глянул на бабку, которая сидела на диване и вязала носок, спросил:

- Бабушка, как, по-твоему, медвежонка назвать?

Перьиха подняла на внука глаза и, нимало не задумываясь, сказала:

- "Бурко". Он бурый, как же еще назовешь? - и опять уткнулась в свою работу.

- А чего, хорошо! - улыбнулся Борька, которому предложенная кличка очень понравилась.

- Ладно, - согласился Андрюшка. - Тогда еще один билетик сделаем. Пусть будет и "Бурко".

Бумажки с кличками ребята скатали в плотные трубочки, положили в Андрюшкину шапку, и Борька долго тряс их, перемешивая.

Прибежал Валерка. Борька подскочил к нему с шапкой в руках.

- Тяни!

Валерка, на секунду задумавшись, опустил левую руку в шапку - в правой он держал банку меда - и, не глядя, вытащил один рулончик.

- Сейчас посмотрим, чье имя будет носить наш медвежонок! - Борька отложил шапку и торопливо раскатал билетик. - "Топтыжка"! - объявил он.

Лариска так и подскочила:

- Топтыжка, Топтыжка, Топтыжка!.. - и захлопала в ладоши.

- Тише ты! - цыкнул на нее Валерка. - Топтыжка так Топтыжка. - И подал мед Андрюшке.

Перьиха глянула на ребят исподлобья и запоздало проворчала:

- Ну и имя придумали! "Бурко" - самое подходящее было бы.

- Хорошее имя, - без тени сомнения сказал Андрюшка. - Самое медвежье. А "Бурко" - это для жеребенка подходит...

Мед был густой, и Валерка посоветовал выложить его на чистую доску.

- Почему на доску? - удивился Андрюшка.

- Ну, потому что доска... деревом пахнет. И брякать не будет, если он начнет мед слизывать. А молоко, конфеты и сахар надо пока убрать. Пусть один мед останется.

Андрюшка так и сделал.

- Только бы есть начал, тогда бы сразу стал поправляться, - с надеждой сказал он.

Хлопнула входная дверь, в сенях раздался топот многих ног, и в избу ввалилась толпа ребятишек-младшеклассников.

- А где медвежонок? Покажите! Мы медвежонка пришли посмотреть! весело загалдели ребята.

Андрюшка на миг растерялся, но Валерка выручил его.

- Никакого медвежонка! - сказал он. - Если будете ходить да беспокоить, он умрет. Он же раненый и ничего не ест, потому что целый день его тревожили.

- А мы тихонечко!..

- Нельзя! - отрезал Валерка.

- Вот когда он поправится, - сказал Андрюшка, - тогда и приходите. Договорились?

Ребята ушли.

- Давайте повесим на дверях объявление, - предложил Борька, - чтобы не ходили...

Все посмотрели на Андрюшку.

- Неудобно как-то, - сказал он, подумав.

- Чего неудобного? - возразил Валерка. - Можно вежливо написать: "Пожалуйста, не беспокойте!"...

- И правда, - сказала Перьиха, - напишите-ка такую бумагу да прилепите на дверь. Совесть-то у людей есть, прочитают и не станут ломиться.

Общими силами текст объявления был составлен. На чистой фанерке от посылочного ящика Андрюшка написал крупными печатными буквами:

О Б Ъ Я В Л Е Н И Е

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЗАХОДИТЕ!

МЕДВЕЖОНОК СОВСЕМ СЛАБЫЙ

И ОТ ЛИШНЕГО БЕСПОКОЙСТВА МОЖЕТ УМЕРЕТЬ.

О ВЫЗДОРОВЛЕНИИ СООБЩИМ.

Все вышли на крыльцо, и Андрюшка четырьмя гвоздиками прибил фанерку посреди двери. Валерке и Лариске, которые собрались уходить домой, он сказал:

- Вас это объявление, конечно, не касается.

Дома Лариска спросила у брата:

- А завтра мы зайдем посмотреть Топтыжку?

- Нет, завтра не зайдем, - ответил Валерка.

Личико Лариски вытянулось.

- А почему? - обиженно спросила она.

- Потому что его нельзя тревожить. Ты же сама видела, какое объявление приколотили на дверь!

- Ну и что? Андрюшка же сказал, что это нас... не касается!

- Касается, - задумчиво сказал Валерка. - Всех касается.

Лариска долго молчала, потом вдруг спросила:

- Ты с Андрюшкой еще... не помирился? Да?

Валерка искоса глянул на сестренку. "Помирился!.." Если бы она хоть сколько-нибудь знала, понимала...

- Ты почему молчишь? Не помирился?.. Борька меня уже давно не дразнит, и у них медвежонок...

Но Валерка молчал, а Лариска так и не дождалась от него ответа.

...Ночью Андрюшка проснулся от странных звуков: из угла, где был медвежонок, доносились то ли хрипы, то ли урчание и мерно повторяющийся шелест. По телу Андрюшки пошли мурашки.

"Медвежонок умирает! - пронеслось в голове. - Это он так дышит!.."

Дрожащей рукой Андрюшка нашарил под подушкой фонарик, направил его в угол и включил. Топтыжка лежал грудью на доске и, тихо поуркивая, долизывал остатки меда. Даже на свет фонаря он среагировал не сразу. Потом повернул голову, глаза его сверкнули фосфорическим светом.

- Топтыжка! Какой умница, какой молодец! - взволнованно прошептал Андрюшка. - Хочешь, я еще тебе медку дам?

Медвежонок утробно прорычал, продолжая смотреть на фонарь.

- Ты свету боишься? А что делать? Я ведь не вижу без фонарика.

Андрюшка поднялся, тихонько шагнул к окну, где стояла банка, зачерпнул полную ложку меду и осторожно приблизился к доскам, которыми был отгорожен медвежонок. Шерсть на спине Топтыжки начала подниматься, но он продолжал лежать и не мигая смотрел на свет фонаря.

- Топтыжка, успокойся, я ведь меду хочу тебе дать, - ласково сказал Андрюшка.

Верхняя губа медвежонка начала нервно вздрагивать.

- Ишь ты какой дикий!..

Не рискуя склониться, Андрюшка занес ложку над доской, перевернул ее. Мед густой, тягучей лентой потек вниз и искрящимися завитушками стал ложиться возле лапы медвежонка. Черные ноздри Топтыжки зашевелились, но глаза по-прежнему диковато смотрели на фонарик. Когда мед стек, Андрюшка так же осторожно отошел от медвежонка, сунул ложку в банку, забрался в постель и выключил фонарь. Несколько секунд в комнате было тихо, потом из угла опять послышались слабое поуркивание и мерно чередующийся шелест медвежонок слизывал мед шершавым языком.

"Начал есть - значит, выживет!.." - с этой радостной мыслью Андрюшка снова уснул.

39

Объявление, прибитое к дверям, дало поразительный результат: за всю неделю к Перьевым никто не заходил, и лишь на улице при случайной встрече наиболее любопытные и нетерпеливые интересовались, как чувствует себя медвежонок и скоро ли он поправится.

Навестил медвежонка ветеринарный врач Виталий Максимович. Пришел он в субботу вечером. Веселый, не по годам энергичный, он сразу скинул с себя дубленку, причесал седые волосы и спросил, щуря в улыбке добрые серые глаза:

- Ну, как ваше грозное объявление, действует?

- Это пацаны придумали, - смутился Вадим Сергеевич. - Я уж говорил им, что неловко, чтобы сняли...

- Нет, нет, снимать не надо, - возразил ветеринар. - Если действует, пусть висит.

В сопровождении ребят и Вадима Сергеевича он прошел в спальню. Андрюшка включил свет. В углу фыркнуло. Медвежонок, взъерошив шерсть, стоял на трех лапах - переднюю он держал на весу - и пристально смотрел на людей.

- О, да он совсем герой! - воскликнул Виталий Максимович.

- Мы его Топтыжкой назвали, - подсказал Борька. - Топтыжка, Топтыжка!..

Медвежонок повел ушами, но остался недвижим и все смотрел на Виталия Максимовича, который подошел к нему ближе всех.

- Видели? Он ушами шевельнул! - восторженно сказал Андрюшка. - Уже понимает...

- Видел, видел. Что ест?

- Молоко, мед, мясо, - ответил Андрюшка. - А конфеты, пряники, консервы не трогает.

- А вы и не давайте ему чисто человеческой еды, всяких конфеток, пряников. Хорошо бы морковку, репу, овсяную кашу на молоке, только без соли. - Виталий Максимович наклонился, чтобы лучше рассмотреть, как заживают раны, но Топтыжка вдруг фыркнул, коротко подскочил и взмахнул левой здоровой лапой; ветеринар отпрянул. - Ишь какой агрессивный!..

- Он и в самом деле что-то уж больно злой, - сказал Вадим Сергеевич.

- И чем дальше, тем злей будет, - заметил Виталий Максимович.

- Но ведь на меня и на Борьку он уже не кидается, - возразил Андрюшка. - Урчит только, когда корм даем, да шерсть топорщит.

- Еще бы кидаться! - проворчала Перьиха. - Вы с Борькой только возле медведя и торчите. Уроки и те около него делаете.

- Ну и правильно, - одобрил Виталий Максимович. - Очень важно, чтобы медвежонок кого-то хоть немножко признавал, иначе беда.

- А что может быть? - о беспокойством спросил Вадим Сергеевич.

- Что может быть? - Виталий Максимович на секунду задумался. - В первый же день, когда у медвежонка хватит силы вылезть из своего угла, он начнет хозяйничать в доме. Даже трудно предположить, что он тут натворит. И главное, его не тронь: ярость у медведя вспыхивает мгновенно.

- Господи! - прошептала Перьиха. - Так он и мальчонка покусает! - И она взглянула на Вовку, который сидел на руках у отца.

- Может и покусать, - согласно кивнул Виталий Максимович.

- И думаете, нас с Борькой не послушает? - взволнованно спросил Андрюшка.

- Уверен, что не послушает. Но, раз вы его кормите, он будет терпеть вас, пока вы не попытаетесь что-то с ним сделать. А потом нападет, точнее - будет яростно защищаться, считая нападением на себя любую вашу попытку водворить его на место. И вам с ним не сладить.

- Но что же тогда нам делать? - растерянно спросил Вадим Сергеевич.

Виталий Максимович отошел от медвежонка.

- Уйдемте отсюда, - сказал он тихо, - пусть успокоится, а мы обсудим, что же в самом деле вам предпринять.

Андрюшка выключил свет, и все перешли из спальни в горницу. Виталий Максимович сел к столу. Вид у него был озабоченный и серьезный.

- Ну что вам посоветовать? - задумчиво сказал он. - Прежде всего стараться ничем не раздражать медвежонка. Ребята пусть кормят его, пусть и он привыкает к ним. А потом, когда увидите, что медвежонок достаточно окреп и начинает делать попытки вылезть из угла, нужно будет приготовить ему какое-то холодное помещение. Может, кладовка у вас есть, или в сарае специальную загородку для него сделать из крепких досок, лишь бы он не мог оттуда выбраться. Положите туда побольше соломы, сена, хвои, кормите реже - раз в сутки или даже раз в двое суток. И не беспокойте. Он сам устроит себе что-то вроде берлоги и заляжет. До весны проспит, а потом в лес. Вот и всё.

Андрюшка и Борька переглянулись: нет, не такая перспектива жила в их мечтах! Виталий Максимович перехватил взгляд ребят, улыбнулся.

- Ваше стремление сделать медвежонка ручным понятно, - сказал он, но если вы желаете своему Топтыжке добра, не усердствуйте с приручением. Поверьте мне: взрослый медведь в неволе - это жалкое и страшное зрелище. Даже берложные медвежата, выкормленные из бутылочки с соской, становятся агрессивными, когда вырастают, и конец их всегда одинаково печален: их приходится пристреливать.

- А в цирке? - не выдержал Борька. - Ведь там и взрослые медведи бывают!

- Стоит ли говорить о цирке? - пожав плечами, сказал Виталий Максимович. - В цирк попадают только те медвежата, которые были отняты от матерей в самом раннем возрасте и выкормлены людьми. И то далеко не каждый медвежонок поддается дрессировке. А Топтыжку вскормила дикая медведица, Топтыжка рос в лесу вольным зверем. Больше того, как зверь он уже пострадал при первом же столкновении с человеком. Рассчитывать в таких обстоятельствах на полное приручение немыслимо. Как вы ни старайтесь, но уже через год, если не раньше, вашего Топтыжку придется приковать на цепь и вдеть в его нос кольцо. Знавший волю и лишенный ее, он станет свирепым и будет признавать лишь того, кто его постоянно кормит. А какая вам радость видеть такие мучения зверя? Разве для того вы его спасли, чтобы потом подвергнуть столь жестокой пытке?

- Нет, нет, такого мы никогда не сделаем! - с жаром сказал Андрюшка. - Мы ведь ничего этого не знали, нам все казалось проще. А теперь... Мы поступим так, как вы советуете и как Топтыжке будет лучше.

- Я же не сомневаюсь! - Виталий Максимович опять улыбнулся и встал из-за стола. - Лучше всего будет ему в лесу. Увезем его весной куда-нибудь подальше, и пусть он там живет на здоровье!..

40

Медвежонок выздоравливал на удивление быстро и чем лучше себя чувствовал, тем становился беспокойнее. Лежал он совсем мало и, если в спальне никого не было, ходил в своем тесном углу, припадая на раненую ногу и царапая острыми когтями доски, которыми был отгорожен угол.

Присутствие Андрюшки и Борьки он терпел, но зорко наблюдал за ними. Плавные и осторожные движения его не раздражали, но стоило быстро встать со стула или резко повернуться, шерсть на спине и загривке медвежонка тотчас вставала дыбом, а верхняя губа начинала вздрагивать, обнажая острые кончики белых клыков. Если же к углу, где сидел медвежонок, приближался кто-то другой - Вадим Сергеевич с младшим сынишкой на руках, мать Андрюшки Евдокия Марковна или бабка Перьиха, - Топтыжка не только топорщил шерсть, но и слегка прижимал округлые уши, отчего вид его становился угрожающим; при этом он глухо рычал, и всем казалось, что вот-вот бросится на людей.

В дальнем углу сарая Вадимом Сергеевичем с помощью ребят уже было приготовлено для медвежонка новое место - просторная клеть с потолком и крепко запирающейся дверью. Туда Андрюшка и Борька натаскали соломы и принесли две вязанки молоденьких еловых лапок. Но переводить медвежонка в сарай не торопились, считая его недостаточно окрепшим.

Хотя Топтыжка пока не пытался вылезть из угла, но для большей надежности Вадим Сергеевич нашил еще одну широкую доску на дощатый барьер, которым был отгорожен в спальне медвежонок. Стенка получилась выше метра, и никто не сомневался, что медвежонку ее, конечно же, не одолеть. Но он одолел.

Случилось это ночью. Никто не слышал долгой возни медвежонка в углу спальни, но все, кроме Вовки, сразу проснулись, когда в доме, погруженном в ночную тишину, что-то грохнуло на пол и медвежонок отрывисто рявкнул на всю избу.

Андрюшка мгновенно вскочил в своей кровати, выхватил из-под подушки фонарик, включил его. Топтыжка, со вздыбленной шерстью и оттого показавшийся непомерно высоким, стоял посреди спальни и, прижав уши, смотрел на Андрюшку зелеными глазами.

- Господи! Медведь!.. - испуганно вскрикнула бабка Перьиха и села в своей кровати, прижавшись спиной к стене.

- Да не кричи ты! - дрожащим голосом сказал Андрюшка. - Свет включи!

Выключатель был над бабкиной кроватью, но старуха долго шарила по стене рукой, прежде чем вспыхнула под потолком электрическая лампа. Топтыжка зарычал, еще сильней прижал уши и сделал шаг назад, к своему углу. В дверях показались Вадим Сергеевич и Евдокия Марковна.

- Все-таки выскочил?! - изумленно воскликнул Вадим Сергеевич, и по его растерянному лицу было видно, что он не знает, что делать, как водворить медвежонка на место.

- Вы пока не заходите, - сказал Андрюшка отцу и матери, а сам свесил ноги с кровати, намереваясь стать на пол.

- Убери ноги-то! - закричала Перьиха. - Искусает!..

Топтыжка бросил короткий взгляд на старуху и опять уставился на Андрюшку, который был к нему ближе.

- Топтыжка, Топты-ижка!.. - ласково позвал Андрюшка.

Уши медвежонка встали торчком, он облизнулся, переступил лапами.

- Надо бы как-то одеяло на него накинуть, - сказал Андрюшка.

- Попробуй, - согласился отец. - А я его быстренько скручу - и в угол.

- А я думаю, лучше сразу в сарай его унести.

- Конечно, в сарай! - поддержала сына Евдокия Марковна.

Андрюшка стал на пол, шагнул к окну, взял банку с медом, зачерпнул ложку и протянул ее в сторону медвежонка:

- Топтыжка, Топтыжка!..

Медвежонок зашевелил ноздрями и сделал короткий шаг навстречу Андрюшке.

- Молодец, Топтыжка, молодец!.. - И Андрюшка тоже чуть отступил к своей кровати.

Мед тягучими каплями стекал с ложки на пол. Медвежонок дотянулся до первой капли, слизнул ее, потом дотянулся до следующей и так, слизывая мед, стал потихоньку двигаться за Андрюшкой. Напротив своей кровати Андрюшка вылил на пол остатки меда, сунул ложку в банку и осторожно забрался на кровать. Положив банку в уголок, чтобы не опрокинулась, он встал на колени, взялся руками за край одеяла и приподнял его над кроватью.

- Приготовься, папа, сейчас я его накрою, - тихо сказал Андрюшка.

Когда медвежонок, жадно слизывая мед, оказался рядом с кроватью, Андрюшка ловко накинул на него одеяло. Топтыжка рявкнул, метнулся в сторону, но запутался в одеяле и упал на бок. Тут его и сгреб Вадим Сергеевич. Медвежонок отчаянно барахтался и рычал, трещала разрываемая когтями материя, но Вадим Сергеевич подвернул края одеяла, и вылезть Топтыжке из этого глухого мешка было некуда.

- Кажется, обратали, - облегченно вздохнула Перьиха. - Эдакого страшного только в сарае и держать. Малого-то чуть с ума не свел!..

Андрюшка невольно рассмеялся: малый, то есть Вовка, продолжал безмятежно спать в своей кроватке.

В сопровождении Андрюшки Вадим Сергеевич унес рычащего и бьющегося медвежонка в приготовленную загородку, опустил на солому.

Рядом с дверью в стенке загородки была оставлена между брусьями широкая горизонтальная щель, чтобы можно было давать медвежонку корм, не заходя внутрь клети. Вадим Сергеевич придвинул медвежонка к этой щели, а Андрюшка снаружи ухватился руками за одеяло.

- Как выйдешь, сразу запри дверь, - предупредил он отца.

Едва Вадим Сергеевич отнял руки от медвежонка, тот рванулся из свернутого одеяла с такой силой, что пальцы Андрюшки чуть было не разжались. Однако первая попытка вырваться из ватного мешка оказалась неудачной. Медвежонок глухо заревел, заворочался, наконец отыскал, куда можно выйти, и пулей вылетел из одеяла. Со вздыбленной шерстью и коротко рявкая, он ошалело заметался по клети, сбивая солому и слепо натыкаясь на стенки загородки.

- Ну и зверюга!.. - изумленно покачал головой Вадим Сергеевич. Ладно, что сюда его закрыли.

Андрюшка вытащил через щель порядком изорванное одеяло, позвал:

- Топтыжка, Топтыжка!

Но медвежонок не реагировал на звук его голоса.

- Ладно, оставим его, пусть успокоится, - сказал отец.

Они вышли из сарая и выключили свет.

Утром, как обычно, Андрюшка приготовил медвежонку еду - сварил кашу, подогрел молоко, намыл морковки. Потом он взял доску, с которой Топтыжка впервые поел меду, и, как на поднос, положил на нее миски с молоком и кашей, морковку, выскреб из банки остатки меда. Он хотел уже все это отнести медвежонку, но передумал - решил дождаться Борьку. Пока лазил на чердак за рябиной для снегирей и сыпал в кормушки корм птицам, пришел Борька.

Андрюшка рассказал, что произошло ночью, и друзья вместе отправились к медвежонку.

В сарае было тихо и темно. Включили свет, прислушались. Ни звука. Осторожно приблизились к загородке. Андрюшка просунул доску с медвежьим завтраком в щель, и ребята вместе заглянули внутрь клетки. Солома, с таким усердием разостланная по полу ровным слоем, была разметана и лежала кучами в страшном беспорядке. Медвежонка не было видно. Но не мог же он выбраться из клети!

- Обожди, я открою дверь, - шепнул Андрюшка и тихонько вытащил из скоб деревянный засов.

Распахнув дверь, ребята внимательно оглядели бугры соломы, надеясь увидеть спящего или затаившегося медвежонка, но опять ничего не заметили.

- Топтыжка, ты где? - громко позвал Андрюшки.

И тут же из дальнего угла клети, где возвышалась особенно большая куча соломы вперемешку с хвоей, раздалось приглушенное урчание.

Ребята переглянулись.

- Ты что, на зиму, что ли, завалился? - снова сказал Андрюшка, не понижая голоса: ему хотелось, чтобы Топтыжка хотя бы голову высунул из-под соломы.

Но медвежонок лишь уркнул в ответ и не пошевелился.

- Ну и спи! Не больно и хотелось на тебя поглядеть, - с легкой досадой проговорил Андрюшка.

А Борька добавил:

- А вообще-то мы завтрак тебе принесли. Может, вылезешь?

"Ур-р-р!" - добродушно и сонно прозвучало в ответ.

Ребята постояли еще немного и, решив, что беспокоить медвежонка все-таки не стоит, плотно закрыли дверь.

- Вот и всё, - грустно сказал Андрюшка. - Теперь - до весны...

- А может, все-таки проголодается и встанет поесть?

- Не встанет. Во сне ведь медведю есть не хочется...

Возвратившись из школы, Андрюшка и Борька сразу зашли в сарай. Еда была не тронута. Из угла клети слышались едва различимые звуки - то ли урчание, то ли храп, будто там работал маленький моторчик.

- Спит, - вздохнул Андрюшка. - Так и не привык к нам. Даже погладить ни разу не удалось...

41

Каждый день, прежде чем уйти в школу, Андрюшка и Борька забегали в сарай послушать, как спит Топтыжка. Осторожно приблизившись к загородке, они тихонько открывали дверь и замирали. Из угла, где под кучей соломы и хвои спал медвежонок, явственно доносилось монотонно повторяющееся с большими паузами: "Уррр, уррр, уррр..." Андрюшка и Борька понимающе переглядывались, так же неслышно запирали дверь и уходили из сарая, унося в сердце светлую радость и тихую грусть - их Топтыжка безмятежно спал.

А на улице свирепствовала зима. Выдалась она на редкость морозной и снежной. Сутки, двое, трое суток валит и валит снег, потом вдруг поднимется ветер и пойдут гулять по полям да перелескам шальные метели, вихря и перенося с места на место не успевший еще слежаться снежный покров. В деревенских закоулках подле изгородей и заборов метели навили сугробы чуть ли не до карнизов домов.

В этих сугробах, затвердевших от морозов, деревенские ребятишки в пору зимних каникул выкапывали для своих игр не только длинные тоннели, но и настоящие снежные залы со сводчатыми потолками и голубовато-белыми колоннами.

Занимались такими делами не только младшеклассники, но и ребята постарше. У Андрюшки с Борькой возле дома Перьевых тоже был сделан такой зал, где ребята любили сидеть на деревянных чурбачках, наблюдая за птицами, снующими в палисаднике возле кормушек.

Посмотреть на красногрудых снегирей и хохлатых, ярко расцвеченных свиристелей, слетающихся на ягоды рябины, прибегала сюда и Лариска. Первый раз увидев свиристелей, она пришла в восторг от их красоты, а потом чуть не заплакала от обиды, что к ее кормушке эти "самые лучшие птички" не летают. Андрюшка тут же слазил на чердак и принес девочке добрый десяток хороших рябиновых кистей. С тех пор каждый раз Лариска уходила из "снежного замка" Андрюшки и Борьки, бережно унося в кулечке кисточки багряных мороженых ягод.

Но по-прежнему не заходил к Андрюшке Валерка. Вообще с ним творилось что-то странное. Он все больше и больше сторонился ребят, не участвовал в играх, но к урокам всегда готовился хорошо и по результатам второй четверти вошел в пятерку лучших в классе; поведение его было безукоризненным.

Борька - добрая душа - давно простил Валерке все на свете и искренне желал, чтобы Андрюшка и Валерка помирились по-настоящему.

- Мало ли что раньше было! - не раз говорил он Андрюшке. - Теперь он не такой, и ты сам видишь, что худо ему одному...

Худо ли, хорошо ли - этого Андрюшка не мог сказать, но то, что Валерка действительно стал не такой, это он видел.

- Ты бы поговорил с ним один на один, - советовал Борька. - А то мы всегда вместе, а при мне он не хочет говорить всего, что думает.

- Не хочет - и не надо, - возражал Андрюшка. - Я и сам не буду разговаривать с ним за твоей спиной. У нас нет и не может быть секретов друг от друга.

- Да не в том дело! - настаивал Борька. - Он ведь знает, что нету секретов, но лучше, если ты один, без меня...

- Может, и лучше, но я так не хочу.

И все-таки Борька добился своего.

Однажды после шестого урока Андрюшка не увидел Борьки возле раздевалки. Ничего не подозревая - мало ли куда тот мог отлучиться! Андрюшка оделся и тут обнаружил в кармане своей куртки записку. На клочке тетрадного листка некрасивым, но аккуратным Борькиным почерком было написано: "Я ушел домой с Лариской. А ты иди с Валеркой и поговори с ним".

Валерка только что вышел из школы, и Андрюшка догнал его у колодца, возле которого в октябре они с Борькой замывали заляпанную грязью куртку.

Дорожка была узкая, и Валерка посторонился, чтобы пропустить Андрюшку вперед. Но Андрюшка замедлил шаг.

- Пошли вместе, - сказал он миролюбиво. - Или все еще дуешься на меня?

- Я ни на кого не дуюсь, - сумрачно отозвался Валерка, но продолжал стоять.

Андрюшка тоже остановился.

- Послушай, может, хватит? У Борьки на тебя никаких обид нет, у меня тоже.

Валерка поднял на Андрюшку невеселые глаза и ответил:

- Знаю.

- Так в чем дело? Не будем ничего вспоминать, и Борька, ты сам теперь убедился, парень надежный.

- Вижу.

- Вот и порядок! - Андрюшка улыбнулся. - Значит, мир и дружба? протянул руку.

- Нет, - тряхнул головой Валерка и ступил шаг назад. - Не могу.

- Но почему?! - растерялся Андрюшка, невольно опуская свою руку.

- Не могу, и всё!

- По-прежнему считаешь меня... предателем?

Валерка отрицательно покачал головой.

- Тогда объясни, в чем дело.

- Ты ничего не знаешь, - выдавил Валерка после долгого молчания, и губы его задрожали. - Никто не знает правды... Куртку-то мою... я сам порезал. И бритву... Борьке в карман...

ЭПИЛОГ

Солнечным утром, когда воздух звенел трелями жаворонков и далеко окрест разносились немолчные песни буйно токующих тетеревов, по проселку, прихваченному морозцем, двигалась от Овинцева в сторону леса странная процессия: крупная каряя лошадь неспешно тащила сани, на которых сидел дед Макар с вожжами в руках, а по сторонам саней и сзади них шла довольно многочисленная толпа ребятишек, подростков и взрослых.

Посреди саней за спиной деда Макара лежал на соломе головастый лохматый медвежонок, ловко занузданный и связанный умелыми руками Виталия Максимовича. На правом ухе медвежонка поблескивала в лучах солнца металлическая пластинка с номером, которую охотовед выписал из Бюро кольцевания специально для Топтыжки. Медвежонок щурил глаза на солнце, щупал чуткими ноздрями весеннюю свежесть и время от времени шевелился, будто проверяя, всё ли еще держат его крепкие веревки. И когда он шевелился, на груди его был хорошо заметен след браконьерской пули синеватый шрам от зарубцевавшейся раны.

На опушке, перед въездом в лес, дед Макар остановил лошадь, окинул взглядом толпу провожающих и сказал:

- Малолеткам-ребятишкам пора вертаться. Мы еще далёко поедем, устанете.

- И ты домой, - распорядился Валерка, взглянув на Лариску.

Девочка чуть не заплакала.

- Я-то ведь не совсем малолетка! - возразила она и с надеждой посмотрела на Андрюшку и Борьку.

- Пускай идет, - тихо сказал Андрюшка. - Обратно вместо Топтыжки на санях уедет.

Те, что возвращались в деревню, долго еще стояли на опушке. Они кричали медвежонку прощальные слова и махали руками, пока подвода и люди, идущие за ней, не скрылись в лесу. Теперь, кроме четверых ребят и деда Макара, правящего лошадью, медвежонка провожали Виталий Максимович и охотовед.

Несмотря на раннюю и бурную весну, в ельниках еще белел снег как последнее напоминание о лютой и метельной зиме. Сородичи Топтыжки, конечно, уже давно покинули свои берлоги и бродили по лесу в поисках всегда скудного по весне корма. Топтыжка же поднялся позднее - может, потому, что зимний сон его был с перерывом, а может, просто "проспал" урочное время, так как в сарае постоянно царил полумрак, солнце туда не заглядывало и вешняя вода не проникла в "берлогу".

Ребятам, которые с наступлением весны со дня на день ждали, когда Топтыжка проснется, очень хотелось сразу досыта накормить его, но Виталий Максимович и охотовед не посоветовали делать этого: ни к чему раньше времени растравлять аппетит медвежонка, которому с таким трудом придется самостоятельно добывать себе корм. И теперь, молча шагая за санями, ребята с грустью думали, что медвежонок так и остался некормленый; даже ложечку меду ему не разрешили дать.

Еще в деревне, обсуждая, куда лучше отвезти медвежонка, все решили, что самое правильное выпустить Топтыжку у Слудного болота - там и корм найти легче, и место Топтыжке должно быть знакомо: осенью, прежде чем лечь в берлогу, медведица, конечно, водила своих медвежат по тем местам.

На поляне перед болотом дед Макар слез с саней, подвел лошадь к дереву, привязал ее. Все собрались вокруг саней. Медвежонок лежал спокойно, по-прежнему щурил глаза, и, если бы не веревки, которыми он был связан, можно б было подумать, что ему очень нравится вот так лежать на этой мягкой желтой соломе.

- Можно хоть теперь-то его погладить? - робко спросила Лариска.

- Можно, - великодушно разрешил дед Макар. - Погладь на прощанье.

Девочка сняла вязаную рукавичку и осторожно провела ладошкой по спине Топтыжки. Медвежонок дернулся, по телу его прошла дрожь.

Виталий Максимович и охотовед подняли медвежонка с саней и вдвоем понесли его в лес. Дед Макар и ребята пошли следом. На краю болота Топтыжку опустили на землю, и Виталий Максимович одним движением руки сдернул с его головы намордник. Медвежонок тотчас вскинул голову и хотел вскочить на ноги, но лапы его все еще оставались связанными.

- Встаньте за нами поплотней, - предупредил ребят охотовед. - А то бросится он куда глаза глядят и сшибить может.

Наступил самый волнующий момент. Топтыжка еще лежал на боку и, повернув голову, по-звериному злобно смотрел на людей. Конец веревки, которой были стянуты его лапы, Виталий Максимович держал в руке. Стоило резко дернуть, и тогда узлы разом распустятся и медвежонок получит свободу. Оглянувшись на ребят и убедившись, что они стоят за спинами взрослых, охотовед сказал:

- Можно развязывать.

Виталий Максимович дернул за веревку.

Медвежонок мгновенно оказался на ногах. Через секунду он уже мчался по болоту, отрывисто рявкая и делая неимоверно большие прыжки.

- Топтыжка! Топтыжка! До свиданья!.. - кричали ему ребята.

Но медвежонок не оглянулся и скоро исчез за соснами.

Растаяло в неподвижном воздухе эхо, и стало слышно, как поют, заливаются вокруг птицы. Над вершинами деревьев по-праздничному сияло майское солнце. День обещал быть по-весеннему теплым, ясным.