Пино КЗмея Олимпия

К. Пино

Змея Олимпия

Олимпия Ремулад была злая женщина. Впрочем, она не была в этом повинна на ее долю выпало одинокое детство, никто никогда не ласкал ее, никто не украшал для нее елку. Неудачи ожесточили сердце бедняжки и пробудили в нем ненависть к людям, которые были счастливее ее.

Жила она на краю села. Сидя дома у печки за бутылкой дешевого вина, она долгими часами обдумывала, как сделать пакость тому или другому из соседей, и жалела, что не может стать ведьмой и варить в котелке страшное колдовское зелье. "Увы, - думала она, - на свете нет уже ни чудес, ни колдовства. Делать зло стало так трудно!"

Когда Олимпия выходила из дому, язык ее работал без отдыха.

Она не могла варить колдовское зелье, зато с избытком причиняла людям зло своим языком. Он был ее оружием, и владела она им ловко и умело. У нее была присущая злым людям способность подмечать в других слабости и недостатки. А острым словцом, меткой, как стих поэта, фразой можно легко сразить человека, растравить его рану, посеять между людьми злобу, вызвать ссору.

Женщины в селе боялись Олимпии, но все они любили поговорить. И они прогоняли Олимпию лишь тогда, когда уши у них уже были полны сплетен и клеветы, лишь тогда, когда сами они, сболтнув что-нибудь, давали оружие врагу.

Возьмите какую-нибудь безделицу, которую вам рассказали, приукрасьте ее, осветите по-особому, выверните наизнанку, прибавьте других мелочей, повторяйте все это со значительным выражением лица, - и ваш язык станет таким разрушительным оружием, какого не может изготовить ни один мастер.

У Олимпии были соседи, которых она особенно ненавидела, - очень милые люди, муж и жена, и был у них трехлетний мальчик, самый прелестный ребенок, какого только можно себе представить. Отец работал в лесу, а молодая мать целые дни проводила со своим мальчиком, кормила его, одевала, ласкала, забавляла - словом, лелеяла его. Вечером, когда все трое сидели вместе, слышно было, как они смеются от счастья, от счастья, какого никогда не знала Олимпия Ремулад.

Что же сделала злая женщина? Этого так никто никогда и не узнал, но только из-за нее в доме соседей пошли нелады. Однажды муж, напившись пьяным, затеял ссору и избил жену до полусмерти.

Сбежались соседи. Спустя несколько часов молодая женщина лежала на больничной койке, а ее муж - на соломенном тюфяке в тюремной камере. Их малыш, Жан-Клод, остался один в доме родителей, который стал слишком велик для него. Добрые соседи кормили его, но некому было позаботиться о нем, защитить его.

Сидя у печки, Олимпия радовалась горю соседей и обдумывала, на ком бы ей еще выместить свою злобу, как бы заставить литься еще больше слез.

К вечеру она взяла ведро и пошла к колодцу за водой; правда, она никогда не умывалась, но вода была ей нужна, чтобы напоить козу.

Олимпия шла в полутьме по заросшей тропинке и вдруг споткнулась обо что-то мягкое и холодное. Она сразу почувствовала острую боль в ноге и едва успела разглядеть длинную тонкую змею, проскользнувшую в грядки клубники.

Тогда произошло что-то странное. Выронив ведро, остолбенев от страха, Олимпия стояла на тропинке и чего-то ждала, а чего - сама не знала.

Сначала ей показалось, что смертельный холод поднимается по ее ногам и телу и вот-вот охватит голову, затем у нее появилось ощущение, что все вокруг попало в какую-то гигантскую подъемную машину. Деревья рванулись ввысь, даже травы превратились в легкие, гнущиеся под ветром кусты, и она с трудом могла разглядеть их верхушки, полные зерен. Сырая холодная земля вдруг сделалась такой близкой, ее запах стал таким сильным... Вскоре Олимпия прижалась к ней всем телом. Но не мертвое тело женщины распростерлось на земле, нет: то была коричневая змея с черными полосами на треугольной голове, с раздвоенным языком, с горящими адским пламенем глазами.

Олимпия Ремулад превратилась в гадюку.

Она провела ночь на грядке с клубникой, не совсем сознавая, что с ней случилось. Когда солнце зажгло в зелени - такой темной на заре - яркие изумруды, бериллы и хризолиты, она решилась пошевелить своим телом, онемевшим от холода и страха. В поисках тепла и пищи она подползла к своему дому. Огонь в очаге погас, до молока она не могла дотянуться, пить вино уже не умела, по холодному каменному полу ей трудно было ползти. Ни одна из привычных, верно служивших ей вещей не казалась теперь дружелюбной - все стояло слишком высоко и выглядело враждебно. Она с удовольствием уползла из этого дома, который стал таким чужим, и оказалась на дорожке, где шершавый гравий приятно щекотал ей брюшко.

Удивительные чувства будоражили ее душу: женская злоба и ненависть не оставили ее, но к ним примешивались новые инстинкты. Ей приходилось теперь на все смотреть иными глазами.

Она не старалась понять причины своего превращения - оно казалось ей совершенно естественным, - но она еще не совсем забыла свою прошлую жизнь.

Вдруг она увидела маленького Жана-Клода, который одиноко бродил по саду около дома и плакал от голода.

Решила ли она продолжать мстить соседям?

Захотела ли нового зла?

Гадюка подползла к бедному ребенку и, когда он наклонился сорвать цветок, безжалостно ужалила его в ногу.

Довольная своим поступком, подгоняемая новым чувством страха перед людьми, она, как длинная лента, мелькнула и скрылась среди мирных былинок и трав.

Но кое-кто видел эту сцену.

Королева гадюк, чей укус вызвал вчера превращение Олимпии, проснулась незадолго до этого среди ирисов, где она провела ночь, уползла прочь с пути ребенка и уже собиралась скрыться в своем постоянном убежище, как вдруг увидела, что Олимпия укусила малыша.

Королева была возмущена.

Гадюки кусают людей, только защищая свою жизнь, и никогда не нападают на слабые существа, которые ничем им не угрожают, - этим они отличаются от людей. Поступок Олимпии - позорное пятно для всего змеиного рода. За него следовало немедленно покарать.

Королева гадюк поползла к соседнему лесу. Она привыкла совершать прогулки на брюхе и быстро добралась до густых зарослей, тогда как Олимпия еще не перебралась через первое овсяное поле.

У змей есть свои очень хорошо налаженные способы связи, они умеют оповещать друг друга о важных событиях и об опасности.

Через несколько минут подле королевы образовался целый клубок гадюк, и она рассказала им о преступлении Олимпии. Трепет гнева прошел вдоль длинных спин братьев и сестер королевы.

- Никто из нас не должен впускать ее в лес, где мы живем по нашим законам. Мы должны гнать ее в те земли, где нам нет жизни, в земли, где слишком много людей, где каждый шаг опасен. Мы договоримся с птицами, дадим слово не трогать их яиц, если они согласятся преследовать преступницу. Мы поднимем против нее лесных зверей, пусть кусты колят ее шипами и камни поворачиваются к ней самым острым краем. Мы... - королева гадюк все говорила и говорила о том, как они должны наказать Олимпию.

И все исполнилось.

Когда злая змея приползла на опушку леса, испуганная и своим бегством и неведомыми опасностями, которые ее ожидают, она увидела других гадюк, выстроившихся в ряд, словно они охраняли вход в какую-то крепость.

Как только ее заметили, к ней, угрожая, стали стекаться маленькие живые ручейки.

Осажденная со всех сторон, искусанная, осыпаемая ругательствами, произносимыми на особом змеином языке, она пустилась наутек к распаханным полям. Там, в нескольких шагах от стада, заливалась лаем собака. Она-то и спугнула полчище змей. Увидев отбившуюся одинокую змею, собака догнала ее и укусила с такой силой, что хвост гадюки остался у нее в зубах и продолжал извиваться. С трудом удалось Олимпии заползти в густые заросли и укрыться от преследования разъяренной собаки.

Но стоило ей выползти на соседнее поле, как птицы с громкими криками целой тучей напали на нее.

- Гадюка! - кричали жаворонки, и в их крике звучала накопившаяся в них злоба против всех змей, которые воровали у них яйца.

- Жестокая! - надрывались малиновки и щеглы и, пользуясь случаем, играли на солнце своими перьями, как рыцари на турнире доспехами.

- Злая! - шипели ей на лету ласточки. Они были смелее и опаснее всех птиц; ведь они умели камнем падать сверху и стрелой взлетать в воздух.

Вскоре ласточки выклевали глаза Олимпии. Тогда камни, молчаливо лежавшие в поле, стали рвать ее тело. Самый гладкий из голышей превращался в острый кремень, пыль забивалась в раны, которыми была покрыта ее голова. Ветви ежевики протягивались, чтобы вонзить в нее шипы.

- Негодная! - бормотали они на своем языке. - Мы не забыли, как летом маленький Жан-Клод прибегал к нам за ягодами. Тогда мы становились мягкими, чтобы он не оцарапал свои ручонки.

И они раздирали гадюку, расставляли ей западни, ловили своими колючками.

Казалось, вся природа, охваченная гневом, ополчилась против одного существа, истязала его, по капле отнимала у него кровь и жизнь.

Полумертвая, Олимпия очутилась у себя в саду, на том самом месте, где королева гадюк решила ее судьбу. Ночь, которая приносит с собой покой, остановила преследователей.

Наутро соседи нашли тело несчастной женщины. Она была еще жива, но ноги у нее были оторваны, глаза выколоты.

Ее принесли в дом, положили на большую кровать, на которой когда-то Олимпия проводила ночи без сна, обдумывая свои козни.

Тогда в комнату вошел маленький Жан-Клод. Его чудом спас врач, которого позвали соседи. Малыш подошел к Олимпии, взял ее руку.

Несчастная женщина почувствовала это прикосновение, поняла, что оно означает прощение; нежное тепло маленькой ручки передалось ее почти окоченевшему телу. Злоба и ненависть оставили ее. Ей захотелось снова вернуться в свое грустное детство, чтобы лучше понять уроки любви к людям, которые жизнь, быть может, давала ей, но которые она не заметила. Ее сердце вновь стало молодым, и несколько минут она чувствовала себя совсем маленькой невинной девочкой.

Олимпия Ремулад умерла, примирившись с людьми.