Глава 13

Москва, ЦКП ВМФ, 11.08

Стоит ли говорить о том, какова была реакция на сообщение о гибели подлодки?

Усилия многих сотен людей оказались безрезультатными. Большинство испытывало горечь от поражения и вполне понятное сочувствие к командиру и его экипажу.

Группа офицеров молча курила в углу огромного зала, среди них был и Антонов. Они не обсуждали случившееся, а короткие реплики произносились вполголоса, как у постели только что умершего товарища. Каждый из них испытывал тяжелое чувство собственной вины за то, что не смог, не сумел или не успел сделать всего для спасения лодки.

Особенная тяжесть легла на плечи главкома Чернавина. Если Британов держал ответ только за свою лодку, то адмирал отвечал за каждого своего командира и за каждый корабль.

Уже через несколько часов Чернавин в третий раз был вызван на Политбюро.

Все внимание было сосредоточено на вопросах: безопасны ли торпеды, ракеты, реакторы, может ли произойти ядерный взрыв, взрыв реактора, какое может быть заражение.

Я давал теперь уже самые подробные разъяснения. Для анализа обстановки привлекались ученые самого высокого ранга. Там же рассматривался вопрос об официальном сообщении. Как известно, оно было кратким.

Главнокомандующий ВМФ адмирал флота В. Н. Чернавин

В течение 3—6 октября 1986 года экипажем нашей подводной лодки, на которой произошла авария, и личным составом подошедших советских кораблей велась борьба за обеспечение ее непотопляемости.

Несмотря на предпринятые усилия, подводную лодку спасти не удалось.

6 октября в 11 часов 03 минуты она затонула на большой глубине. Экипаж эвакуирован на подошедшие советские корабли. Потерь в составе экипажа, кроме тех, о которых сообщалось 4 октября, нет.

Обстоятельства, приведшие к гибели лодки, продолжают выясняться, но непосредственной причиной является быстрое проникновение воды извне. Реактор заглушен. По заключению специалистов, возможность ядерного взрыва и радиоактивного заражения среды исключается.

Сообщение ТАСС

В действительно кратком сообщении ТАСС была грубая ошибка: других потерь нет.

Воистину: отряд не заметил потери бойца... И, конечно, именно того, кто обеспечил безопасность реактора и отсутствие радиоактивного заражения, о котором так волновалось Политбюро.

Деревня Скорняково Великоустюгского района Вологодской области

Анатолий Ефимович Преминин был дома один, когда ему пришла повестка явиться в сельсовет.

Руки старшего Преминина были загрубевшие, короткие пальцы сплошь покрыты рубцами. Всю свою жизнь он проработал электриком в совхозе и с трудом верил, как там его Серега управляется с атомным реактором. И, конечно, опасался за сына. Вон ведь, чего в Чернобыле-то было...

Как и все в стране, этот худощавый жилистый сорокавосьмилетний деревенский мужик, конечно, слышал около месяца назад сообщение в программе “Время” об аварии и гибели советской подлодки. С тех пор он не находил себе места, тщательно скрывая свою тревогу от жены Валентины.

Вечерами, сидя на крыльце со старшим сыном, который недавно вернулся из армии, они долго и молча курили, лишь изредка обмениваясь словами. Отец и сын всегда были очень сдержанны в отношениях, в их семье не принято было показывать свои переживания. И в этот раз, внешне оставаясь невозмутимыми, они тревожились все больше. Ведь от Сергея уже не было писем два месяца! Последнее получили в августе, где он написал: “Уезжаю в длительную командировку на три месяца, оттуда писать не смогу, когда вернусь — сразу напишу. Ждите...”

Может, кто-то и не понял бы, что это значило, да только дело в том, что и старший сын служил на Севере, на тех же атомных лодках, только на другой базе. И, прочитав письмо, сразу сказал: “Все ясно — они пошли в автономку. Теперь уж точно скоро писем не ждите. Пока придут, пока напишет, да пока письмо дойдет до нашей глухомани... К Новому году разве поспеет...”

И тут это сообщение! Разве не станешь волноваться?! Только бы мать не догадалась...

“Чего вызывают? Может, с Серегой что случилось? Да не должно вроде, авария-то месяц назад была, уж давно сообщили бы, если чего с ним случилось. По крайней мере, узнаю наверняка”, — думал он, трясясь в стареньком автобусе, который вез его в Красавино.

Снаружи, у серого здания сельсовета, его уже поджидал человек в черной морской форме. У него был в руках серый конверт, серый, как это здание, как тяжесть у него на сердце. Человек молча вручил конверт Анатолию Ефимовичу.

Может быть, Сергей ранен? Потерял ногу или руку? С трясущимися руками он разорвал конверт и развернул письмо.

УВАЖАЕМЫЙ АНАТОЛИЙ ЕФИМОВИЧ И ВАЛЕНТИНА ЕГОРОВНА! С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ ВАМ, ЧТО ВАШ СЫН, МАТРОС СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ПРЕМИНИН, 1965 ГОДА РОЖДЕНИЯ, ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ ПРИ ВЫПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНОГО ЗАДАНИЯ 3 ОКТЯБРЯ 1986 ГОДА. ВЫРАЖАЕМ ИСКРЕННИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ....

Дальше читать он не стал. Не смог. Быстро сложил письмо, сунул в карман и пошел, не обращая внимания на оставшегося офицера. Автобус в Скорняково стоял на остановке, но Анатолий Ефимович не обратил на него никакого внимания. Преминин отправился в свою деревню по извилистой, узкой тропинке. Шаг за шагом, по замерзшим лужам, по снегу, он шел как с закрытыми глазами, не видя и не чувствуя ничего.

Похоронка... Что он скажет матери?

Подойдя к высокому снежному сугробу, он остановился, словно человек, застывший на краю оврага, почувствовавший притяжение пустого пространства. Преминин нагнулся и потом упал на снег, схватившись за сердце и всхлипывая.

Его случайно подобрал односельчанин и отвез на телеге домой.

Тем же поздним вечером, сидя за столом, офицер, принесший печальную весть, сбивчиво и невнятно пытался рассказать о гибели Сергея. Ему приказали не говорить правду, а врать он просто не мог. И тогда старший брат, не поднимая взгляда от старенькой, но чистой скатерки, тихо произнес:

— Не надо. Не можете сказать правду, лучше вообще не говорите...

Офицер густо покраснел. Ему было невыносимо стыдно за тех, кто послал его с таким заданием. Стыдно и больно. Но еще больнее было им, потерявшим сына и брата. И хорошо, что и он понял это.

— Пожалуй, я поеду. Боюсь опоздать на поезд, дорога-то дальняя...

— Куда же вы, на ночь глядя. Оставайтесь до утра, — безразлично произнесла мать.

— Спасибо, конечно. Но я поеду. Извините, если что не так. — Ему хотелось поскорее уйти из этого дома. Им надо остаться одним. Наедине со своим горем.

Выйдя на темную улицу, он поднял воротник шинели и зашагал к поджидавшей его машине.

Гаджиево

Ирина Капитульская заканчивала накрывать на стол к ужину. Жены офицеров часто собирались вместе, когда мужья уходили в плавание, — это помогало справляться с одиночеством и беспокойством.

А в эти тревожные дни — особенно.

Сегодня их наконец-то собрали в Доме офицеров, и бодрый начальник политотдела сообщил, что всё в порядке, экипаж возвращается в базу и причин для волнений нет.

— Это у вас нет! — выкрикнула Ольга Азнабаева. — А у нас есть! Сообщите хотя бы, кто погиб!

— Пока это неизвестно. Как только узнаем — сообщим. Я сказал все, что мог. А сейчас идите по домам и собирайте для них вещи.

— Какие вещи? Зачем?

— Такие... — огрызнулся начальник. — Их эвакуировали на гражданские суда, и им нужна форма. Представляете, как они будут выглядеть, когда их доставят в Москву? Что скажет командование?

— Когда? Когда их привезут?

— Когда надо. Вам сообщат. На сегодня у меня всё.

— Скажите, как они себя чувствуют? Мы же знаем, что среди них есть тяжелобольные!

— Нормально чувствуют, угробили лодку, а теперь на Кубе загорать будут. — В его голосе явно чувствовалась зависть. Хорошо бы его отправили встречать их в Гаване, уж он бы по горячим следам сразу разобрался, кто виноват и в чем дело. Заодно и себя прикрыл. — Все здоровы, кроме доктора Кочергина. Сильное отравление. Помрет, наверное...

Галина Кочергина опоздала и только что вошла в зал. Услышав последнюю фразу, она упала в обморок...

Вечером собирались на кухне у Ирины. Последней пришла Наталья Британова и, не успев снять пальто, возмущенно сказала:

— Вы представляете? Они собирали вещи по квартирам и приехали к Петрачковой тоже. А сейчас позвонили и говорят — это ошибка. Извините, но ваш муж погиб. Придите и заберите его вещи. Они не нужны. Ну не сволочи, а?

Теплоход “Анатолий Васильев”, 6 октября

В 22.00 по указанию Главфлота закончили обследование района гибели подводной лодки К-219. Никаких следов на месте катастрофы не обнаружено. Весь экипаж в составе 115 человек, в том числе командир И. А.Британов, доставлен на борт. В 22.20 легли на генеральный курс 299 на Гавану.

Шлюпка с “Красногвардейска” подходила к борту “Васильева”. Игорь Британов не без волнения ожидал встречи со своим экипажем. Как ни говори, а именно им предстоит быть его первыми судьями, его первым трибуналом.

Отвернутся ли они от своего командира, молча обвинив его в гибели лодки и четырех своих товарищей? Или начнут открыто высказывать ему свое недоверие?

Это волновало его не только потому, что всего через несколько дней каждого из них будут допрашивать с пристрастием члены госкомиссии, в том числе гражданские и военные специалисты, особисты и политработники, которые уж постараются перетряхнуть все грязное белье, свалив всю вину на экипаж и его командование в первую очередь.

Британову было важно знать: понял ли экипаж его стремление спасти корабль, но только не любой ценой, как настаивала Москва, а исключив бессмысленные жертвы? В конце концов, оставаясь один на корабле, он тем самым снял со всех остальных обвинение в трусости и преждевременном прекращении борьбы за живучесть.

Поэтому первая встреча с экипажем имела для него такое значение. Он, как ему казалось, сделал все, чтобы иметь право прямо и честно смотреть им в глаза. И не только им, а что намного страшнее, тем, кого уже никто и никогда не увидит, — тем, кто погиб. Вольно или невольно, но и он был виновником их гибели.

...Шлюпка подошла к спущенному с теплохода трапу. “Странно, — подумал командир, — почему среди свесившихся с высокого борта любопытных голов нет ни одного из моей команды? Куда они все подевались?”

Почувствовав неприятный холодок в груди, он несколько беспомощно оглянулся на сопровождавшего его механика:

— А где наши?

Но тот лишь недоуменно пожал плечами и промолчал.

Командир цепко ухватился за штормтрап и полез наверх. Отступать было некуда.

Только перевалившись через борт и привычно поправив старую пилотку, он поднял глаза от палубы и замер — прямо перед ним, как положено, в две шеренги, стоял экипаж.

— Смирно! Равнение направо! — четко вскинув руку к пилотке, старпом Владимиров двинулся к нему навстречу.

Не ожидавший ничего подобного командир на мгновение застыл и только потом успел сделать один шаг навстречу.

— Товарищ командир! Экипаж ракетного подводного крейсера К-219 построен!

Британов крепко пожал ему руку и вышел на середину строя. Он не мог различить ни одно лицо отдельно, но он видел всех сразу.

— Здравствуйте, товарищи подводники! — голос командира был непривычно хриплым.

— Здравия желаем, товарищ командир! — прогремело в ответ.

Британов прошелся вдоль всей шеренги, каждому пожимая руку. Он делал это молча, но крепость каждого пожатия лучше всего выражала отношение каждого члена экипажа к своему командиру. Последним в строю стоял Валерий Пшеничный.

— Как дела, Валера? — этим обращением Британов подчеркнул свое особое расположение к офицеру, который по сути трое суток без сна руководил экипажем. — Как раненые?

— Нормально, товарищ командир. Гораздо лучше, особенно Кочергин. — Пшеничный даже нашел в себе силы улыбнуться. Все-таки он принес хорошую весть, может, единственную за последнее время.

Британов вновь вернулся на середину строя.

— Я горжусь вами и знаю, что Военно-Морской Флот тоже гордится вами. Вы сделали всё, что могли, и даже больше, — вытащив из-за пазухи флаг, он высоко поднял его над головой. — Это наш флаг, нашего корабля. Вы не посрамили его! Спасибо вам! — Прижав знамя к груди, Британов, совсем не по-уставному, опустил голову.

В этом естественном и неожиданном жесте была благодарность за проявленное мужество живым и просьба о прощении и вечная память погибшим.

В едином порыве вслед за командиром экипаж склонил головы...

Пентагон

Столовая для особо важных персон почти опустела, в ней были лишь два человека: адмирал в темно-синей форме и генерал Военно-Воздушных Сил США в форме чуть более светлого оттенка. Перед ними стояло два обеда, которые принес им официант в форме корпуса морской пехоты. Генерал-лейтенант Ричард Бэрпи заказал себе бутерброд с ветчиной, капустой и помидором. Адмирал Билл Кроув, начальник Объединенного комитета начальников штабов, был на диете, и поэтому на его тарелке были только сырые овощи.

— Сэр, я все сомневаюсь, подходит ли моя кандидатура, чтобы сообщить прессе о К-219, — сказал Бэрпи. — Я имею в виду, что это все-таки касается только Военно-Морских Сил.

— У тебя все получится, — сказал адмирал Кроув.

— Как я узнаю, когда нужно быть осторожным и не перегнуть палку? Это ведь может произойти незаметно, я даже и не почувствую.

— Не беспокойся так. Пауэлл Картер из Объединенного комитета — хороший сотрудник. А от подводников там будет Хэнк Шильз. Они подстрахуют тебя. Как бутерброд? Ты даже не притронулся к нему.

— Неплохо, сэр. — Бэрпи не испытывал особого чувства голода. Как офицер Объединенного комитета, он наблюдал за событиями, разворачивающимися на К-219. Но он был морским летчиком, а не подводником, и вообще все это отдавало душком. Поэтому-то на брифинге и будет присутствовать Хэнк Шильз; он был у подводников ищейкой номер один. Если Бэрпи скажет что-нибудь не в тему, он быстро придет к нему на помощь. Но Ричарда не покидало ощущение, что в этой истории есть еще много чего интересного, что ему не положено знать.

Мафия подводников что-то скрывала от него, а может быть, даже и от Кроува. В кругах подводников Кроува не считали совсем своим; он раньше был командиром дизельной подлодки и носил голубую форму Военно-морских Сил, однако, будучи главой Объединенного комитета начальников штабов, он все же больше относился к тем, кто носил фиолетовую форму. Квазиполитическая должность с множеством связей за пределами мира подводников.

Конференция была назначена на полдень в комнате для брифингов. Из-за того, что Каспар Уайнбергер немного проговорился, все журналисты уже будут в курсе, что на месте событий была американская подводная лодка, наблюдавшая за К-219. Пресса придет во всеоружии, и у Бэрпи не было никакого желания попадать в засаду.

Кроув взял было морковь, но тут же положил ее обратно, глядя на бутерброд генерала Бэрпи.

— Старайся уводить их от любой горячей информации. Пошути слегка и скажи, что им сообщат, как только что-нибудь станет известно наверняка.

— Попытка увести от какой-то темы только раззадорит их, сэр, — мрачно произнес Бэрпи. — Что, если они захотят узнать, была ли попытка таранить подлодку?

— Скажите им, что не было. — Кроув взял с тарелки сельдерей и подозрительно его рассматривал.

— Это прецедент, адмирал?

— Да черт его разберет. — Адмирал бросил сельдерей обратно на тарелку. — Послушай, Дик. Ты идеально подходишь для брифинга. Они не поверят старому подводнику типа меня. Они думают, что мы все негодяи и никогда не скажем правду.

“И не они одни так думают”, — пронеслась у Бэрпи мысль.

— У тебя все получится. Просто расслабься и сделай глупое лицо. Этот трюк помогает при общении с прессой. Ты должен убедить их, что слишком глуп, чтобы знать что-нибудь стоящее,

— Министерство обороны не особо нам помогло.

— Помогло? Да Уайнбергер просто наложил в штаны, — раздраженно произнес Кроув. Даже несмотря на принстонское образование, речь Кроува была такой же соленой, как у любого простого моряка. — С другой стороны, в этой стране многие были удивлены, узнав, что красная подлодка с шестнадцатью ракетами на борту подошла практически к берегам Флориды. Черт побери, многие и не догадывались о том, что неподалеку от них плавают ракетные подводные лодки. Очень хорошо, что они хоть сейчас это осознали.

— Мне как раз трудно идти туда, не зная всего, что случилось на самом деле. — Бэрпи взял половинку бутерброда. Кусочек поджаренного бекона упал на тарелку.

Кроув проводил его взглядом.

— Адмирал Картер постарается отбить все опасные мячи, направленные в тебя. У него многое поставлено на карту. Если они захотят спуститься вниз и поиграть с этой подводной лодкой, им надо, чтобы здесь все было гладко. Они отобьют мяч.

— Поиграть с ней?

— Нам сообщили, что подводная лодка опустилась на дно более или менее целой. Реакторы. Ракеты. Кто знает, что еще там есть.

— “Гломар эксплорер” снова выходит из отставки, адмирал? Если я не ошибаюсь, тогда такая операция называлась “Дженифер”?

— Странные вещи происходят, — Кроув пропустил вопрос мимо ушей. — Скоро начнется брифинг. Ты уверен, что не голоден?

Военно-Воздушные Силы сдались Военно-Морскому Флоту, и Бэрпи отодвинул тарелку.

Был час дня, когда началась конференция, запланированная на полдень. Вице-адмирал Пауэлл Картер взялся отвечать на вопрос, которого Бэрпи так боялся.

— Произошло ли столкновение? — спросил один из репортеров.

Генерал Бэрпи улыбнулся и взглянул на адмирала.

— Нет, — ответил Картер, — никакого столкновения не было. Как вы, наверное, знаете, существует договоренность между нами и Советским Союзом. Мы пытаемся избегать всяческих осложнений, наподобие столкновений. Особенно за неделю до встречи на высшем уровне.

Журналисты рассмеялись.

— Я думал, что соглашение о предотвращении столкновений на море касалось только надводных кораблей, — выкрикнул кто-то.

— Да, это так, — произнес адмирал. — К-219 перешла в разряд надводных судов, когда в ее корпусе образовалась пробоина.

Тут встал репортер из “Ньюсуик”.

— Адмирал, будет ли предпринята попытка спуститься на дно и исследовать советскую подлодку? Я имею в виду с чисто познавательной целью.

— Откровенно говоря, я. в этом сомневаюсь, — сказал Картер. — Этой лодке почти пятнадцать лет. Я не думаю, что в данном случае наши затраты окупятся.

— А что с экипажем? Куда они теперь направятся?

— Господа, это уже проблема Советского Союза, — ответил Бэрпи, радуясь, что ему удалось наконец вставить слово. — Но, между нами говоря, мне кажется, что экипаж ожидают небольшие тропические каникулы.

— Каникулы?

— Гавана.