Глава 3

К-219, Западная Атлантика, 25 сентября, день двадцать второй

— Товарищ командир! Курс двести семьдесят восемь, ход шесть узлов, глубина семьдесят семь метров, — доложил вахтенный офицер Петрачков. Это была его смена: с 16.00 до 20.00.

— Есть, так держать. — Британов занял свое кресло на центральном. — Как дела в Шервудском лесу?

Шервудским лесом американские подводники называли ракетные отсеки из-за толстых серых стволов пусковых шахт. На советских лодках они были окрашены в светло-зеленый цвет, но, наверное, из-за тесноты с лесом никак не ассоциировались.

— Нормально, товарищ командир. Начали ежемесячный регламент, есть мелкие замечания, но на боеготовность они не влияют, — поскольку это было не совсем так, Петрачков счел за лучшее отвести взгляд в сторону.

— Хорошо, когда закончите — доложите. А теперь займемся гидрологией.

Они находились в двух днях пути до своего первого района боевого патрулирования у берегов Америки. Чем ближе к побережью, тем труднее им придется. И хотя уже отсюда они могли достать своими ракетами до назначенных целей, почему-то именно в прибрежных районах патрулирования американские противолодочные силы начинали жесткий прессинг. Видимо, их приводила в бешенство сама близость советской подводной угрозы.

Британов вспомнил недавний поход своего друга — командира такой же “Янки” — Валерия Стоянова, которого штаб загнал прямо в Карибское море. Наглость русских тогда настолько поразила американцев, что они буквально вцепились в несчастного советского командира. Его преследовали все, кто только мог, — самолеты “Орион”, вертолеты “Си Кинг”, фрегаты, эсминцы и, конечно, подводные лодки. Надо думать, что это была для них отличная охота.

Когда Стоянов вернулся из героического рейда, вместо обещанных наград он получил такую головомойку, от которой просто запил.

Друзья-командиры сочувствовали бедолаге, но ничем помочь не могли. Любого из них ждала бы та же участь. Хорошо, что не послали прямо в гавань Нью-Йорка! Видимо, сухопутные маршалы слишком примитивно представляли возможности своих подводных ракетоносцев, или кому-то захотелось тряхнуть стариной и поиграть в Карибский кризис.

Сейчас Британову предстояло “спуститься” с гор Северо-Атлантического хребта и через разлом Атлантис буквально просочиться в Саргассово море. Маневрируя над ровными полями Северо-Американской котловины в ограниченном районе, советский командир практически терял все и без того ограниченные преимущества. Некоторые командиры смирялись с этой безысходностью и не утруждали себя лишними хлопотами, предпочитая мириться с невидимым присутствием американских торпедных субмарин. Но только не Британов.

Температура среды заметно влияет на прохождение звука под водой. А значит, ее можно использовать в своих целях. Если повезет, они смогут перехитрить противника. Для корабля, который полностью зависит от своей способности двигаться тихо и незаметно, акустические свойства моря были важны как воздух, как свет.

Командир взглянул на карту, принесенную Азнабаевым. На ней были тщательно нанесены изобары, показывающие зоны с постоянной температурой и глубиной.

Морские глубины неоднородны. В океане выделяются отчетливые слои, каждый из которых отличается температурой, концентрацией солей и звукопроводимостью. Подводным лодкам, находящимся в разных слоях, труднее заметить друг друга. Звук как бы отражается от зеркала, которое может быть более или менее прозрачным, в зависимости от изменения температуры. Если точно выбрать место и глубину, то можно спрятаться за “зеркалом” и стать практически невидимым для остального мира. Границу между слоями — поверхность “зеркала” — американцы называют “термоклин”, а русские — горизонтом слоя скачка.

Для такой шумной лодки, как К-219, было очень соблазнительно укрыться за зеркальной границей. Кроме того, этот прием давал Британову шанс из дичи превратиться в охотника. Американские подлодки часто оставались в верхних, более теплых слоях, где их собственный незначительный шум поглощался естественным акустическим фоном. Им было хорошо известно, что русские акустики никогда не смогут их обнаружить. Их же собственные акустические устройства были достаточно хороши, чтобы наблюдать сквозь мутные теплые воды. Здесь они без труда следили за русскими подлодками.

То, что было истинным для поверхностных слоев, оставалось справедливым и на глубине: в холодных, акустически чистых водах американские сонары могли отыскивать русские лодки с большого расстояния. Однако ситуация осложнялась, когда американцы находились в верхнем слое, а русские — в нижнем. Противники оказывались по разные стороны “зеркала”, и это немного уравнивало шансы. Умный и осторожный советский командир мог использовать это преимущество в своих целях.

— Здесь горизонт слоя скачка проходит где-то на ста — ста двадцати метрах, товарищ командир, — подсказал старший лейтенант Черкасов, стоя за спиной командира. Сергей — самый младший штурман, и это его первый поход. Лишь несколько дней назад Азнабаев допустил его к самостоятельной вахте. Последние сутки он вел график изменения скорости звука в воде и температуры за бортом, сопоставляя данные карты с; фактической гидрологией.

Британов намеренно поручил ему, а не Азнабаеву эту скорее нудную, чем интересную, работу. Тут нужна скрупулезность, которую и проявлял молодой офицер. Что и требовалось в данном случае.

Скоро теплые воды Гольфстрима отодвинут границу еще глубже. Ниже ста метров в море царил мрак и ледяной холод. Звук здесь передавался на многие, многие мили. Выше вода была теплее. На глубине восьмидесяти метров, возможно, находилась поверхность “зеркала”. Но это следовало проверить.

— Теперь снимайте показания непрерывно, — приказал Британов. — Мы подошли совсем близко к враждебным водам. Впереди нас могут ждать.

— Все воды враждебные, — вставил дед Красильников. — Любая лужа, где воды хватит, чтобы из нее напиться, — враждебная.

— Между прочим, механик. Ты знаешь, что, по данным статистики, в своих ваннах тонут гораздо чаще, чем в море?

— Я в ванне не плаваю. Я ее, значит, не признаю. Я в баню хожу. Там, поди, не утонешь.

Британов улыбнулся, затем обернулся к Черкасову:

— Сейчас мы погрузимся на сто пятьдесят метров и практически проверим ваши расчеты. Точнее всего температуру за бортом дают датчики водозаборников в девятом отсеке у турбинистов. Учтите это.

— Есть, товарищ командир. Учту.

— Вот и хорошо. Боцман! Погружаться на глубину сто пятьдесят метров без дифферента!

— Значит, медленно и печально, — прокомментировал стармех, поудобнее устраиваясь в кресле. — Петрачков, надеюсь, мы не помешаем твоему ракетному регламенту?

— Никак нет, товарищ капитан второго ранга. Ныряйте, — подчеркнуто официально ответил Петрачков. В его голосе сквозила плохо скрытая обида. Ведь сейчас он вахтенный офицер и командир мог хотя бы для приличия доверить ему этот маневр. И отчасти он был прав.

Почему все они так не любят его? Разве он хуже других? Самодовольные индюки — вот кто они! Возмущенный Петрачков уже не думал о возможных последствиях погружения на глубину для протекающей шестой шахты.

— Если я здесь пока не нужен, прошу разрешения убыть в четвертый отсек — мне надо проконтролировать регламентные работы с ракетным комплексом, — Петрачков в упор посмотрел на Британова.

— Не возражаю. Можете идти. Пока мы действительно обойдемся без вас, — ирония командира в данном случае была явно неуместна, но, осознав свою ошибку по отношению к вахтенному офицеру, Британов не захотел признать и исправить ее.

На подводной лодке люди вынуждены круглосуточно общаться друг с другом. Хочешь, не хочешь, а приходится. В каюте, отсеке, бане, кают-компании — нигде ты не сможешь уединится. Разве что в гальюне, да и то ненадолго, потому как очередь. И поэтому проблемы взаимоотношений становятся далеко не второстепенными. Ведь проверяют же космонавтов на совместимость! И, бывало, досрочно возвращали из космоса, если уж совсем людям невмоготу становилось. Конечно, из-за психологической несовместимости даже командира со всем экипажем лодки на базу не возвращали, да и за борт человека не выкинешь, как смутьяна в старину. Решение тут одно — откровенный, мужской разговор на чистоту. И, как правило, любой конфликт на этом исчерпывался.

В отношениях Британова и Красильникова с Петрачковым он явно назрел. Немногие офицеры решаются на выяснение отношений с командиром корабля. И Петрачков тоже был не из их числа. Тем более первопричина была в нем, в его теперь уже преступной скрытности. Никто из них не смог или не захотел сделать шаг навстречу другому. Верх взяли амбиции.

Резко повернувшись, Петрачков вышел, почти выбежал из центрального.

— Думаете, они близко? — спросил старпом Владимиров, имея в виду американцев.

— Полагаю, скоро мы это узнаем, — ответил Британов.

Боцман, весь мокрый от пота, колдовал над рукоятками “Шпата”. Чтобы заставить погружаться лодку без дифферента, на ровном киле, действительно надо быть асом. Обе пары рулей — рубочные и кормовые — наконец заняли положение “параллельно на погружение”, и лодка плавно пошла на глубину, пытаясь нащупать спасительный слой.

— Прошли сто метров — лодка погружается.

— Акустики! Слушать внимательно! Ввести режим “Тишина”! Правая турбина — стоп! Левый мотор — сорок оборотов вперед!

Таким образом командир еще более уменьшал шумность своей лодки.

— Глубина сто тридцать семь метров, наблюдаю резкое падение температуры за бортом и изменение скорости звука!

— Лодка встала!

“Вот он! Мы нашли его!” — наверное, такая мысль мелькнула в голове каждого, кто находился в центральном посту.

— Механик! Принимать в уравнительную самотеком — загони лодку под слой, держать сто пятьдесят метров!

Сейчас огромная субмарина как бы лежала на плотном слое воды, и ее надо было очень аккуратно опустить чуть ниже, под “зеркало”, и тогда у них появлялся шанс. Британов не собирался упускать его.

Американская подводная лодка “Аугуста” SSN-710, Западная Атлантика

— Слышу цель. Красный-2 опять меняет глубину. Капитан первого ранга Вон Сускил кивнул головой и спросил:

— Направление?

— Прежнее. Они держатся у самой границы слоя. Помещение акустика, расположенное по правому борту, в передней части центрального командного поста, было до отказа забито аппаратурой. С помощью новейших акустических приемников и анализаторов можно было распознать любую советскую лодку.

— Она идет с одним винтом. Обороты показывают шесть узлов. Дистанция пятнадцать миль. Они идут прямо на нас и ничего не слышат.

— Как и все прочие, — улыбнулся Вон Сускил. Почему эти вояки на берегу хотя бы раз не найдут для него подходящего противника? Преследовать медленную старую “Янки” было ниже его достоинства, хотя он и понимал, почему это так важно.

Лодка могла быть тихоходной, но шестнадцать ее ракет были дьявольски быстрыми. С этого места они могли достичь Вашингтона прежде, чем президент узнает о произведенном пуске. Вот почему у Вон Сускила руки были развязаны больше, чем обычно. Если русская лодка начнет вести себя странно, то есть так, как будто собирается произвести пуск, он мог принимать почти любые меры, по своему усмотрению. Поэтому все торпеды и ракеты “Аугусты” будут нацелены на красную “Янки” до тех пор, пока они не получат другой приказ. До тех пор чужая лодка будет оставаться ходячим мертвецом — целью, вписанной в электронную память систем наведения “Аугусты”.

— Слышу цель. Дистанция десять миль. Она опустилась до самой границы слоя. Звук начинает отражаться.

Мог ли Красный-2 знать о присутствии “Аугусты”, поджидающей удобного момента, чтобы занять наилучшую позицию для атаки, когда те приблизятся? Нет.

Модернизированную подводную лодку класса 688 “Лос-Анджелес” не могли засечь даже американские сонары, не говоря уже о русских. Ее же совершенное оборудование слышало шумную русскую лодку издалека. На такие приборы можно было полагаться. Новый акустический анализатор, установленный в Гротоне, прекрасно себя проявил. “Аугуста” могла легко следить за перемещениями более новых лодок “Дельта” в южных квадратах, не говоря уже о старой “Янки”, громыхающей так, что ее было слышно с расстояния свыше тридцати миль. Впрочем, он не собирается держаться так далеко. В этой игре другие правила.

Он попытался представить себе, что за человек командует этой лодкой. Должно быть, неудачник. Кто еще может плавать на такой старой посудине? Эти воды принадлежали Соединенным Штатам. Красные бросили вызов лучшей американской команде, лучшему командиру во всем Атлантическом флоте, командующему прекрасной лодкой, оснащенной новейшим акустическим оборудованием.

— Слышу цель. Дистанция шесть миль. По-моему, она начинает уходить под слой.

Во время сложного перехода вдоль Восточного побережья Вон Сускил не тратил времени даром. Он не упускал возможности лишний раз отработать с командой технику поражения реальных целей, используя для этого военные корабли, танкеры, перевозящие сырую нефть, и даже, если подворачивался случай, пассажирские лайнеры. Новое акустическое оборудование позволяло ему выходить наперерез цели и, сохраняя полнейшую тишину, спокойно поджидать, когда жертва окажется у него на прицеле.

Он маневрировал так близко к американскому авианосцу из Норфолка, что командир авианосца подал на него жалобу, оставшуюся, впрочем, безо всяких последствий. У подводников были свои интересы, и сбить с толку авианосец — корабль, имеющий лучшую в мире противолодочную защиту, — считалось отличием, а не проступком.

Теперь Вон Сускил собирался повторить этот прием, на сей раз с настоящим противником — советской подводной лодкой. Уж одна, а вероятнее две ракеты Р-27 на ее борту были нацелены на Гротон, штат Коннектикут, — его родную базу. Каждая ракета несла три боеголовки мощностью по пятьсот килотонн. Птичка летела к месту назначения меньше десяти минут. Таким образом, эта игра была для Вон Сускила не просто профессиональным долгом. Это было и его личным делом.

— На какой она глубине, акустик?

— Около ста — ста двадцати метров. Она сливается со слоем. Становится призрачной. Звук мерцает — то появляется, то исчезает. Судя по всему, они застопорили турбину и идут под гребным электромотором!

— Они хотят от нас убежать, но им не спрятаться. Расстояние до цели?

— Четыре мили. Направление и скорость прежние.

— Прекрасно, ребята. Всякий, кто нарушит тишину, поплывет домой. — сказал Вон Сускил. Это было сказано без улыбки. — Рулевой, будь предельно осторожен. Я не хочу оставлять следов.

При резких маневрах за кормой лодки возникали завихрения. Завихрения означали шум.

— Мы пропустим их мимо, затем сядем им на хвост. Дичь на вертеле.

“Аугуста”, почти не слышимая, поджидала “Янки”, плывшую прямо к ней навстречу.

— Она начинает исчезать, — доложил оператор сонара. — Дистанция три мили. Возможно, она уходит в нижний слой. Если так, то она делает это очень медленно и плавно, командир.

— Русские не могут знать о нашем присутствии. Они просто строят из себя умников, — сказал Вон Сускил.

— Красный-2 проходит мимо. Сигнал сильный, но распределенный. Они в нижнем слое, это точно. Курс два-пять-пять.

Вон Сускил скомандовал:

— Рулевой, малый вперед. Курс два-пять-пять. Глубина двести метров. — Он повернулся к своему старпому и сказал: — Давайте спустимся ниже и поймаем этого нахала, мистер Сэмплз. Руководите сближением.

К-219

— Вперед самый малый, — скомандовал Британов, как только подводная лодка прошла сквозь слой и погрузилась на сто пятьдесят метров в более холодные воды. — Курс сто восемьдесят градусов.

Он направил нос лодки на юг, навстречу сильному течению Гольфстрима. Точно рассчитав обороты, можно было “парить” в толще воды. При этом водный поток играл для лодки ту же роль, что и легкий ветерок для воздушного змея. Лодка “опиралась” на течение и двигалась вместе с ним на север, хотя ее нос был направлен на юг. На носу находились акустические антенны лодки. Именно в таком положении у акустика были наилучшие шансы что-либо услышать.

— Курс сто восемьдесят. Скорость три узла, товарищ командир.

— Акустики, как горизонт?

— Пока ничего. Чисто.

С первого взгляда могло показаться, что оператор вглядывается в свой зеленый дисплей, но на самом деле глаза его были закрыты. Он полностью сконцентрировался на сигналах, передаваемых гидрофонами, установленными на носу лодки. Он покачал головой:

— Ничего... Минутку!

Британов бросил быстрый взгляд на экран выносного индикатора кругового обзора. На круглом дисплее можно было различить размытый светящийся зеленый след. Он то вспыхивал, то затухал вновь.

— Возможно, контакт... Это... Я хочу сказать...

— Что это? — Британов еле сдерживался, чтобы не кричать.

— Это совсем рядом! — сказал акустик. На лице его застыло выражение изумления. Ему никогда еще не приходилось слышать американскую лодку “живьем”. Ни разу. Это было как неземное видение — редкое, невероятное, даже прекрасное. — Цель по пеленгу девяносто пять — подводная, одиночная, под турбиной! Предполагаю — атомная подлодка! Пеленг быстро меняется на нос!

— Режим замеров тридцать секунд! Включить магнитофон! — До сих пор мало кому удавалось поймать американскую подлодку. Такой удачей можно было по праву гордиться, но это потом. Подводный морской бой также скоротечен, как и воздушный. — Контратака подводной лодки!

Будь сейчас настоящая война — первый залп решил бы все. Британов учил свой боевой расчет стрелять даже на звук торпедного выстрела вражеской лодки, и теперь настало время проверить их бойцовские качества!

— Дежурные торпедные аппараты — товсь!

— Товсь выполнено! Цель на сопровождении! Угол растворения три градуса!

— Товарищ командир! Они идут прямо на нас! Они нас не видят!

“Аугуста”

— Что значит “контакт потерян”? — Вон Сускил был вне себя от ярости. Они только что пересекли термоклин. Он ожидал, что Красный-2 находится впереди, прямо по курсу. Но, когда они оказались по ту сторону зеркала, русская лодка исчезла.

— Возможный контакт в направлении ноль-один-ноль, но если это русская лодка, то она остановилась. След очень, очень слабый.

Затем он ее увидел. Красный-2 обвел их вокруг пальца. Лодка остановилась и дрейфовала на север вместе с течением. Возможно, Вон Сускил был слишком самоуверен, чересчур убежден в том, что перед ним всего лишь очередная безмозглая цель, а не опытный искушенный враг.

— Полная остановка. Приготовиться к режиму абсолютной тишины, — проговорил он сквозь сжатые зубы. — Акустик, я хочу, чтобы ты выжал из своей аппаратуры все возможное. Немедленно.

К-219

— Третья минута — контакт потерян! — доложил акустик. Зеленый пик на его дисплее побледнел, затем исчез совсем. Он нервно вращал регулятор, пытаясь зацепиться за характерный звук. — Мы потеряли его!

Британов даже не выглядел огорченным. И мимолетный контакт с призрачными американскими лодками имел большое значение.

— Расчетный пеленг?

— Сто девяносто семь градусов, дистанция пятнадцать кабельтов! — сказал старпом Владимиров. Его глаза все еще были широко открыты. Он не совсем понимал, как Британов это проделал. Как он догадался, что американцы поведут себя именно таким образом?

— Стрельба в расчетное место цели! Акустики! Приготовиться дать импульс, мощность пятьдесят процентов! Вполсилы.

— Не понял? — начальник РТС Киселев взглянул на командира так, как будто приказ был отдан на языке урду. Применение активного импульса в мирное время было вещью неслыханной. Направленный звуковой луч использовался для поиска цели только в чрезвычайной ситуации. Но Британов устал быть для умных американцев просто тупой, неповоротливой целью. Он хотел, чтобы тот, другой, кем бы он ни был, знал, что его тоже можно побить. Пусть это будет редкой удачей. Дать ему понять, что это возможно, только и всего.

— Готов активный тракт замера дистанции!

— Контрольный замер по пеленгу двести! Дать посылку!

Пинг!

Резкий, высокочастотный звук эхом прокатился по носовым отсекам лодки, вторя звуковой волне, посланной в море носовым излучателем.

Семь секунд спустя к ним вернулся ослабевший, но отчетливый ответ:

Понг!

— Пеленг двести восемь, дистанция тринадцать кабельтов! Контакт восстановлен! — раздался ликующий крик акустика.

Британов непроизвольно поднял и резко опустил руку:

— Торпедные аппараты, условно — ПЛИ! Повторный импульс, мощность — полная! Давай!!!

“Аугуста”

— Боже милостивый, — сказал Вон Сускил. Он сморщился так, будто ему только что влепили пощечину. Отраженный звук замер вдали. — Акустик, насколько сильным был этот импульс?

— Достаточный, чтобы засечь нас. Мы подошли слишком близко.

Еще один, более мощный импульс со звоном ударил в корпус лодки и разбил последние сомнения. Этот напористый шельмец поймал его на мушку! Как, черт его подери, он у знал, что мы находимся здесь? — Старпом, уходим на восток. От этого шутника лучше держаться подальше. И побыстрее.

— Есть, сэр. Курс ноль-девять-ноль. Ход двадцать узлов.

— Они уходят от нас, — доложил акустик.

— Опишем круг и зайдем с тыла, — сказал Вон Сускил. Он откашлялся. — Ладно, ребята. Этот раунд мы проиграли.

К-219

— Лодка по пеленгу двести семнадцать, они увеличили ход и уходят на восток!

— Ага! Не нравится! Мы проучили их! — Радостные крики наполнили центральный пост.

— Может быть, — сказал Британов. Он улыбался. Напряжение, царившее на ГКП минуту назад, спало. Он подмигнул Красильникову и поднял вверх большой палец. Затем отдал распоряжение старпому:

— Пора и нам сваливать отсюда. Рассчитать курс и скорость отрыва из района контакта. Займите исходную глубину сорок шесть метров.

— Есть, товарищ командир! — ответил Владимиров. В его голосе слышалось гораздо больше энтузиазма, чем обычно.

— Акустики, — сказал Британов, — скопируйте мне эту запись. Будем использовать ее для опознания противника. Вероятно, это была лодка класса “Лос-Анджелес”.

— Есть, товарищ командир!

— Видите? На боевом патрулировании не всегда бывает скучно, — сказал Британов. — Теперь, когда мы вернемся домой, у нас будет что рассказать.

Кстати, а где вахтенный офицер Петрачков? И почему я должен выполнять его обязанности?

К-219, четвертый ракетный отсёк

В это время Петрачкову и его ракетчикам было глубоко наплевать на все американские лодки, вместе взятые, и на “Аугусту” в частности. С погружением на глубину сто пятьдесят метров протечки в шестой шахте резко увеличились.

Стало окончательно ясно, что течь в шахте с увеличением глубины представляет реальную угрозу живучести подлодки.

Но и теперь Петрачков бездумно сделал запись в журнале технической эксплуатации ракетного комплекса: “Проведены ежемесячные регламентные проверки всех систем ракетного комплекса — замечаний нет”. Спустя пять минут прозвучал лживый доклад командиру, и он спокойно заступил на вахту. Ситуация в четвертом отсеке явно выходила из-под контроля.

После проворачивания арматуры ракетных шахт 25 сентября 1986 года по чьей-то халатности остался недозакрытым клапан орошения по шахте № 6. Учитывая негерметичность клапана первой дозы орошения, выявленную еще в базе, но не устраненную до этого момента, забортная вода сначала заполнила трубопровод орошения, а затем через клапан орошения КШ-4 начала поступать в шахту № 6. По нашим расчетам, для полного затопления шахты (при негерметичности клапана 0,8 литра в минуту) понадобилось 7 суток...

Владимир Барвиш, ведущий конструктор ЦКБ “Рубин”