"Смерть в осколках вазы мэбен" - читать интересную книгу автора (Платова Виктория)

Глава 17

Я молчала. Карчинский тоже не торопился с объяснениями. Он сидел в кресле и задумчиво смотрел на меня. У него был вид человека, который решает сложный шахматный этюд и должен просчитать все возможные варианты.

Мне, кстати сказать, не мешало сделать то же самое. Хотя что тут может быть особенного? Подумаешь, прокатиться до Москвы, передать там посылку и вернуться обратно. Этим я помогу хорошему человеку, художнику. Непонятно, почему только он не хочет послать кого-то из своих помощников или обратиться к кому-то из друзей. Друзья-то у него есть. Вот Герт, к примеру, давно его знает, и этот… художник-авангардист Иванов. Почему бы Карчинскому не попросить именно их? Так нет, приехал ко мне, да еще и выдвигает условие — никому об этом не говорить. Тоже мне, шпионские страсти! Что такого особенного может быть в посылке, если нужно соблюдать такую секретность?

Карчинский пошевелился в кресле и посмотрел на меня.

— Вы согласны, Леда? — мягко поинтересовался он. — Понимаю, на вашем месте я бы тоже не торопился с ответом. Но я уже говорил про неблагоприятные обстоятельства. Пожар уничтожил часть моих картин, многие серьезно пострадали. Выставка в Москве из-за пожара отменена. А это не просто очередная выставка, она приурочена к Дням корейской культуры, которые сейчас проходят в столице.

Я молча ждала продолжения.

— Понимаете, Леда, — Карчинского не остановило мое молчание, — я не могу уехать в Москву и все здесь бросить. Но мне необходимо передать одну свою работу руководителю Центра корейской культуры. Однако я не хочу обращаться с этой просьбой ни к своим друзьям, ни к своим помощникам. Как-никак в мастерской произошел пожар, кто-то очень постарался причинить мне ущерб. И ваза, ваза мэбен, присланная из Кореи, была похищена. Я не хочу вызывать никаких подозрений, поэтому и остаюсь в Петербурге. Но вы совсем другое дело. Вы известная журналистка, которая может отправиться в Москву по своим служебным делам. А заодно и передать небольшой сувенир главе Центра корейской культуры.

Неужели все мои мысли можно так легко прочитать? Он с легкостью отвечал на мои незаданные вопросы, опровергал неприведенные аргументы.

— А нельзя отправить вашу посылку почтой? — привела я последний довод.

— К сожалению, это совершенно невозможно. — Карчинский потянулся ко мне, словно вознамерился взять за руку. — Я хочу отправить Александру Паку одну из своих ваз мэбен. Сами понимаете, это очень хрупкая вещь, и я не хочу, чтобы она пострадала. Вы поможете мне? — с настойчивостью повторил он.

— А когда нужно ехать? — сдалась я.

— Вылететь нужно завтра утром, а вернуться вечерним поездом. Вот деньги на билеты и на небольшие удовольствия. Отдадите вазу, письмо от меня, а потом погуляйте немного по столице, зайдите в какой-нибудь магазин и выберите для себя что-нибудь красивое. Я знаю, что женщины обожают разные безделушки.

Я прикинула предполагаемую сумму, выделяемую мне «на небольшие удовольствия», и удивленно присвистнула.

— А это за какие такие заслуги?

— Ничего не делается бесплатно. Но я всегда ставил деньги на второй план, они не имеют никакого значения, если ими нельзя воспользоваться. Если вы не захотите их взять, то, когда вернетесь в Петербург, я отведу вас в один маленький магазинчик, и вы выберете для себя что-нибудь. Это ведь так просто — услуга за услугу.

— Но моя маленькая услуга обходится вам достаточно дорого.

— Деньги для меня не главное, — твердо вымолвил художник, — и могу я сделать приятное красивой женщине, которая потратит свое время, помогая мне.

— Вы, несомненно, можете сделать что угодно, но давайте договоримся, Владимир Иванович, — твердо произнесла я. — В Москву я поеду и вашу посылку отвезу, но денег за это мне не нужно. Не буду доказывать, что я такая альтруистка, но согласитесь, что платить такую сумму за мизерную услугу по меньшей мере странно. Давайте обойдемся без всего этого. — Я встала.

— Вы потрясающая женщина, Леда, — проговорил Карчинский, и не успела я опомниться, как он обнял меня и поцеловал в губы. — Я просто счастлив, что встретился с такой женщиной. Я ваш должник на всю жизнь. Можете обращаться ко мне, когда только пожелаете.

Я неловко оттолкнула его и освободилась. Ну и тип! А Герт тоже хорош, дрыхнет себе без задних ног.

— А где посылка? — спросила я, на всякий случай отодвигаясь от художника на безопасное расстояние.

— Она у меня в машине, я сейчас ее принесу. И все-таки я верил, что вы мне не откажете. Подождите минутку, я сейчас. — Он быстро прошлепал в коридор, щелкнул замком и был таков.

Вернулся он и вправду почти через минуту. В одной руке у него был небольшой, аккуратно упакованный сверток, в другой он держал письмо в самодельном конверте.

— Вот здесь адрес, — проговорил он. — Центр находится совсем недалеко от центра, простите за каламбур, поэтому добраться туда очень легко. Но мой вам совет: воспользуйтесь такси, и вы избавите себя от многих хлопот.

— Хорошо. — Я повертела в руках конверт. — Мне нужно будет что-то сказать этому Паку?

— Нет-нет, — Карчинский замахал руками. — Ничего говорить не нужно, я все объяснил ему в письме. Просто передайте посылку, и все. Я понимаю, — торопливо заговорил он, — что вам сейчас нужно привести себя в порядок и отдохнуть. Дорога всегда бывает такой утомительной. Поэтому я не стану вам мешать. Доброй ночи, прекрасная богиня. Надеюсь, Леда, что, когда вы вернетесь, мы продолжим наше приятное знакомство.

С этими словами он поцеловал мне руку и скрылся за дверью. Я осталась в собственной квартире с запакованной вазой мэбен, письмом к Александру Паку и деньгами на два билета. Один туда, другой обратно.

Оставив вещички Карчинского на трюмо, я отправилась в спальню. Хватит с меня на сегодня. Художник прав, выспаться мне совсем не помешает, тем более что с утра лететь. Так, не забыть позвонить на работу. А может, не стоит?.. Когда вернусь, придумаю что-нибудь.

— Кто это был? — спросил Герт совсем не сонным голосом.

— Карчинский, — ответила я, — приходил забрать свою картину.

— Гонишь, — сказал Герт и сел на постели. — Что ему было от тебя нужно?

— А почему ты спрашиваешь сейчас, а не вышел сам, когда мы с ним так мило разговаривали? — в свою очередь, спросила я.

— Лень было вставать, — признался Герт, почесывая живот. — Да ведь он и не стал бы при мне говорить.

— С чего ты взял? — Я присела на край кровати. — Он ведь, кажется, твой друг.

— Но этот друг не ко мне приехал со своим делом, а притащился к тебе посреди ночи, — резонно ответил мой дружок. — Так ведь, моя милая?

— Так-то оно так, — я начала злиться, — но почему ты не вышел? Гад ты последний, вот и все.

— Да не хотел я вам мешать. — Герт потянулся ко мне и, несмотря на мое сопротивление, все-таки привлек к себе. — Не кипятись, малышка, давай лучше поговорим. Чего он от тебя хотел?

— Он хотел, чтобы я улетела завтра в Москву и передала от него одному человеку посылку и письмо. И как мне теперь поступить? Лететь или не лететь?

— А ты что решила? — спросил Герт, поправляя мои волосы. — Сама как думаешь?

— Полечу, наверное, — неуверенно ответила я. — Не думаю, что это может быть опасно. Не бомбу же он посылает.

— Не бомбу, факт. — Герт взъерошил волосы. — Вряд ли это связано с чем-то криминальным. У него и здесь хватает заморочек. А когда вернешься? — перевел он разговор.

— Завтра же и вернусь. Вечером. Так что ты, мой милый, будешь весь день предоставлен сам себе. Только давай без глупостей.

— Есть, мой генерал, — Герт дурашливо приложил руку ко лбу. — К твоему возвращению я буду ожидать тебя дома с розами и шампанским.

— Лучше с горячим ужином. — Я шутливо хлопнула его по спине. — Давай-ка укладываться, милый, а то мне завтра вставать чуть свет.

Герт согласно покивал, но отпускать меня совсем не собирался. Спорить с ним было бесполезно, и я решила отоспаться в самолете.

Черт возьми! Черт бы побрал весь авиатранспорт вместе со всеми авиапассажирами! Черт бы побрал не в меру разговорчивых соседей, которым все равно на кого изливать свое красноречие! Черт бы побрал климактерический синдром, который делает некоторых особей женского пола просто невыносимыми!

Ну как, скажите на милость, можно думать о чем-то хорошем или красивом, если старая облезлая выдра громким визгливым голосом весь полет терзала мой слух о перенесенных всеми ее родственниками операциях. К концу полета я дошла до кондиции и уже просто была готова применить физическую силу к этой старой дуре, чтобы она с многочисленными увечьями снова попала на операционный стол. И чтобы достался ей хирург-маньяк и садист. Вот тогда бы моя душа хоть немного успокоилась.

Злая, раздраженная, невыспавшаяся, я наконец-то миновала все препоны аэровокзала, которые и придуманы только для того, чтобы доказать людям, насколько они ничтожны, и выкатилась на улицу. Черт бы побрал Карчинского с его вазой!

— Эй, дамочка, — окликнул меня неторопливый голос, — желаете куда-нибудь?

— К черту на рога, — огрызнулась я, — или к чертовой бабушке в деревню, если вы только знаете адрес.

— Конечно, дамочка, как же нам не знать такой простой адрес, — водила ощерился, показывая неровные желтые зубы. — Могу с ветерком домчать, могу немножко помедленнее ехать. Согласны?

— Угу, — я угрюмо кивнула. — Ладно, поехали. Адрес по дороге скажу.

Водитель оказался словоохотливым мужичонкой. Веселый, но в меру, ненавязчивый, не наглый, он спокойно рулил, развлекая меня немудреными побасенками. Что-то такое было в больших, чуть навыкате глазах и курчавых волосах, что роднило его с Яшей Лембаумом.

— Вы еврей? — напрямую спросила я.

— А что, так сильно заметно? — Он слегка повернулся ко мне. — Как говорит моя дорогая мамочка Роза Израилевна: «Принадлежность к избранному народу все равно не скроешь». А вас это очень сильно раздражает?

— Нет, — я пожала плечами. — Я просто так спросила. Вы мне напомнили одного моего сотрудника, Яшу Лембаума.

— Вот здорово! — Он засмеялся. — А я Йосик. То есть Иосиф Ленперг. Видите, даже фамилии у нас с одной буквы начинаются. И все-таки, дамочка, куда вас отвезти? Или вы просто хотите покататься по городу, пока не исправится ваше плохое настроение?

Может, это и не самое умное решение — тратить деньги, катаясь по Москве, но мне действительно необходимо было немного прийти в себя. Как же мне не хватает моего Измайловского парка! Как мне не хватает серого низкого неба и серой воды Невы! Хорошее настроение на самом деле мне может вернуть только родной Питер. Такой сырой, такой продутый всеми ветрами, но все-таки родной.

— Знаете, — сказала я, — отвезите меня куда-нибудь, где я смогла бы немного побыть одна, подышать воздухом. Ведь есть же у вас парки. Сокольники, что ли…

— Нет, — Йосик даже притормозил немного, — не надо вам в Сокольники, я вас лучше в Останкино отвезу. Там прекрасный ботанический сад. Походите, подышите, сразу в себя придете. Согласны, дамочка?

— Конечно, — я немного повеселела. — Скажите, а почему вы все время говорите «дамочка»?

— Потому что моя дорогая мамочка Роза Израилевна с детства учила меня быть вежливым. — Йосик снова разулыбался. — «Девушка» говорят, когда хотят завязать какое-то близкое знакомство или навязать свое общество. Это больше подходит для русских или кавказцев. Только последние говорят «дэвушка» и обязательно подмигивают. А что, разве не так?

— Так. Все правильно. — Я уже смеялась. — А вы, Йосик, оказывается, веселый человек.

— А жить печальным на белом свете было бы слишком грустно, — заключил еврей, водитель и философ. — Ну вот, мы почти и приехали.

— А почему почти? — удивилась я. — Кажется, прямо отсюда и можно гулять.

— Можно, — согласился Йосик. — Но я хочу подвести вас поближе к ботаническому саду. А знаете что, — он повернулся ко мне, — если вы мне скажете, сколько времени здесь пробудете, то я за вами могу приехать. Уверен, что прилетели вы в Москву не только затем, чтобы в ботаническом саду погулять.

— Хорошо, — ответила я. — Мир, оказывается, не без добрых людей. Думаю, что часа полтора мне вполне хватит.

Я пошла по дорожке и услышала позади себя шум отъезжающей машины. Даже если Йосик не вернется вовремя, как-нибудь доберусь. В конце концов, Карчинский не указал мне точное время, когда я должна явиться в Центр корейской культуры. А значит, Александру Паку придется немного подождать его вазу мэбен.

Уходя все дальше, я поддевала носком сапога опавшие листья и вспоминала то чудо, которое видела на выставке Карчинского.

А ваза мэбен и была настоящим чудом. Все же могут люди делать красивые вещи. И говорят, кажется, на Востоке, что в красивую вещь мастер обязательно вкладывает часть своей души. Хотя так может сказать любой человек, неважно, в какой части света живущий.

Большие спокойные деревья вокруг, желтые листья, усыпавшие дорожку, чуть горьковатый запах, что они издавали, настоящий запах осени, все это незаметно подняло мое настроение. Конечно, я часто бываю на взводе и злюсь безо всякой причины, но стоит мне походить среди деревьев, как наступает умиротворение. И теперь я готова посетить хоть тысячу центров. Потом можно будет забежать в какое-нибудь кафе или бар, затем на поезд и домой. Все-таки отлично, что можно за один день справиться со всеми делами и, покинув одну столицу, вернуться в другую.

Йосик не обманул. Он действительно ждал меня на том же самом месте, словно и не уезжал никуда. Я уселась в такси бодрая и повеселевшая. Машина весело заурчала мотором, и мы понеслись по дороге. Йосик травил анекдоты, обнажая желтые зубы. Я смеялась, забыв о своем плохом настроении.

Центр корейской культуры отыскался на удивление быстро, и я, поблагодарив Иосифа Ленперга за умение разбираться в людях и за отличную прогулку, расплатилась и стала быстро подниматься по ступенькам.

Снаружи здание выглядело отлично. Красивая отделка, хорошо подобранные краски. Но внутри царил полумрак, было много лестниц и длинных коридоров. И никого. Я бродила по этим коридорам в надежде, что какая-нибудь добрая душа поможет мне, стучалась в закрытые двери, но никто не откликался. Что это еще за вымершее здание? Эпидемия у них, что ли? Боюсь, после таких бесплодных блужданий настроение снова резко упадет ниже нуля. Но не успела я окончательно пасть духом, как одна из дверей отворилась и показался юноша с типично азиатской внешностью.

— Вы что здесь делаете? — удивился он. — Все давно уехали.

— Как уехали? — растерялась я. — Куда?

— Как — куда? — теперь он, не понимая, смотрел на меня. — В «Темп», куда же еще. Мероприятие начнется через два часа. А вы почему не поехали?

— Потому что я только что приехала, — ответила я, едва сдерживаясь и подходя к нему поближе. — Вы, вероятно, меня не за ту принимаете. Я здесь по поручению, и мне нужен руководитель центра Александр Пак.

— Его нет, — быстро ответил юноша.

— Послушайте, молодой человек, — раздражение начало подниматься во мне, — я ведь с вами не шутки шучу. Я прилетела сегодня из Питера, чтобы встретиться с Паком и передать ему посылку. Так что перестаньте валять дурака и скажите, где его можно найти.

— Из Питера, — повторил юноша. — Подождите здесь, я сейчас узнаю.

И не успела я опомниться, как он уже скрылся за дверью. А я осталась в полутемном коридоре. Ничего себе поездка получается! Но долго возмущаться мне не пришлось, так как юноша вылетел из комнаты, как пробка из бутылки, и бросился ко мне.

— Вы из Питера? — повторил он. — Пойдемте, Александр Максимович ждет вас.

И он уверенно зашагал по коридору. Мне пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать от него. Мы поднялись на третий этаж и прошли по маленькой галерейке. Внизу под нами открывался огромный холл с красивыми панно на стенах. Я залюбовалась яркими красками, удивительными переливами цветов.

— Нравится? — спросил юноша, не оборачиваясь.

— Конечно, — кивнула я.

— Настоящая корейская работа, — с гордостью произнес он. — Правда, раньше такие панно делали вручную, а теперь на станках. Но все равно красиво. Мастерицы сидят перед открытыми окнами и переносят на ковры узоры, которые видят перед собой. Поэтому очень часто изображаются горы, долины, водопады.

— Удивительно, — сказала я. — Представляю, сколько труда в них вложено.

— Это неважно, — отмахнулся юноша, — главное — доставлять радость людям. Пойдемте вот сюда.

Мы свернули из галерейки в небольшой коридорчик. Юноша открыл дверь и кивнул мне, чтобы я заходила. Я оказалась в небольшой приемной. Дверь за мной захлопнулась. Решив, что здесь и находится кабинет главы центра, я пересекла приемную и нажала на массивную бронзовую ручку кабинета.

— Можно? — спросила я, слегка приоткрыв дверь.

— Входите, — раздался низкий властный голос.

Я вошла в кабинет и остановилась. За длинным письменным столом темного неполированного дерева восседал тучный седоватый мужчина в очках. Азиаты, как правило, невысокие и стройные, но этот человек, напротив, был большим и грузным.

И если бы не четкие азиатские черты лица, я бы усомнилась в том, что передо мной кореец.

— Что у вас за дело ко мне? — спросил он достаточно грубо, даже не предложив мне сесть.

— Если вы Александр Пак, то я должна передать вам одну вещь.

— Вы не ошиблись, — ответил он, — я Александр Пак. Так что у вас ко мне за дело?

— Дело в том, — ответила я, — что художник Карчинский не может сам прилететь в Москву. Его выставка не состоится. Но он просил меня передать вам небольшую посылку.

— Посылку. — Пак снял очки и потер мясистую переносицу. — Что за посылка?

— Ваза мэбен, которую он посылает вам в подарок.

— Ваза мэбен? — повторил он за мной. — И где же она?

— Здесь. — Я слегка хлопнула по спортивной сумке, которая висела через плечо. — Сейчас достану.

Я расстегнула «молнию» и осторожно достала запакованный сверток.

— Вы видели эту вазу? — спросил Пак, выбираясь из-за стола и приближаясь ко мне.

— Конечно, нет, — мотнула я головой. — Карчинский сам запаковал ее и попросил передать. Зачем же мне ее разворачивать?

— Из любопытства, — ответил он, забирая у меня посылку. — Хорошо, что вы привезли вазу. Передайте Карчинскому вот этот сверток. Надеюсь, что вы тоже не станете разворачивать его из любопытства. Он хорошо упакован, и вы не сможете завернуть его так же. Больше у вас ко мне ничего нет?

— Нет. — Я покачала головой, убирая небольшой сверток в сумку.

— Тогда до свидания. У меня и так много дел.

Ну и ну! Такого грубияна только поискать. Что за неотесанный тип! Хоть бы спасибо сказал. И как только Карчинский мог с ним общаться? Хотя и сам художник с немалыми странностями. Хорошо, что поручение я уже выполнила и теперь с чистой совестью могу возвращаться домой.

Я покинула негостеприимный кабинет, миновала пустую приемную, прошла коридорчик и снова оказалась в галерее. Теперь я могла идти не спеша (торопиться-то все равно некуда) и любоваться удивительными панно. Одно мне понравилось больше других. Огромный цветущий луг, весь усыпанный разноцветными искорками, и несколько девушек, которые разбирали венки. И все это так удивительно живо. Красивые цветы, похожие на маленькие звездочки, и девушки, напоминающие цветы в своих просторных одеяниях. Это было единственное панно с изображением людей, на других поднимались суровые горы с белоснежными вершинами, пенилась вода водопадов, да туман слегка окугывал долины. Я еще немножко посмотрела и хотела уже идти дальше, как возле одного панно остановился мужчина. Он стоял и неторопливо рассматривал каждую деталь панно. Но вот он слегка обернулся, и я чуть не вскрикнула. Художник-авангардист Станислав Иванов собственной персоной находился сейчас в Центре корейской культуры.

Тысячи мыслей толклись у меня в голове. Я оказалась здесь случайно, потому что меня попросил об этом Карчинский. Но что делает здесь он? Какое-то очень странное совпадение. И мне оно весьма не понравилось. Я уже хотела незаметно уйти, как Иванов обернулся и увидел меня.

— Леда! — воскликнул он. — Вот так сюрприз! Стойте там, я сейчас к вам поднимусь.

Как бы не так! Я со всех ног бросилась по галерее, вспомнив, что мы с молодым азиатом поднимались сюда по лестнице. Ага, вот, кажется, и она. Я торопливо стала спускаться вниз и наткнулась прямо на Иванова.

— Вы чего-то испугались? — мягко спросил он. — Не нужно бояться. Теперь я рядом и помогу вам преодолеть любые страхи.

Одной рукой он прижимал меня к себе, а другой мягко гладил мои волосы, и не успела я опомниться, как он уже целовал меня. Художник-авангардист Станислав Иванов в Центре корейской культуры в Москве.