"Нечеткое дробление" - читать интересную книгу автора (Ди Филлипо Пол)

26 В мареве дыма травки

Разглядеть что-то удалось не сразу. Я видел цвета и геометрические фигуры. Потом понял, что пытаюсь глядеть в странных направлениях, которыми больше не владею. Шесть дополнительных измерений, доступных в Моноблоке, были сжаты здесь до обычного планковского уровня.

Наконец, протерев глаза и вернувшись к нормальному зрению, я увидел – и не поверил.

Я стоял в центре большой городской площади в окружении типичных американских домов двадцатого века, разной степени запущенности и разрушения. Посреди площади бил фонтан, стояли скамейки и по-летнему зеленели деревья. Кто-то запускал змея; играл самодеятельный духовой оркестр. Этакий американский город под названием Любой... если бы не одна вещь.

Люди.

Все, кого я видел, от малышей с редкими волосиками на макушке до седовласых бабулек, были одеты в традиционную хипповскую одежку.

Тут было больше клешей, чем в музее Сонни и Шер, больше кожи, чем в стаде бизонов, больше бахромы, чем на конкурсе исполнительниц танца живота, больше бандан, чем в военной зоне, больше сандалий, чем на Тайной Вечере. Начищенные пряжки отражали солнечные лучи, да так, что резало глаза. Грязные галуны и отделка на куртках и рубашках были украшены пуговками и дешевыми фенечками. Много пипла обоих полов ходило с голой грудью, в жилетках из кожаных лоскутов нараспашку, и тут было достаточно кручено-окрашенной ткани, чтобы Христо мог покрыть ею весь Рейхстаг.

Я не видел ни одной прически короче, чем по плечи, а у большинства населения волосы в среднем доходили до середины спины. От этих развевающихся локонов распространялись волны пачули и мускуса.

Но даже сильнее, чем одежда, меня поразило поведение горожан. Ни на одном лице нельзя было заметить типично делового, рабочего или покупательского «мне-нужно-срочно-успеть» выражения спешки и решительной стремительности. Люди прохаживались и глазели по сторонам, стояли и лежали, тут никому не было нужно торопиться на встречу или им просто некуда было спешить. Здесь определенно царило время «Моста 59-й улицы». В этой общей атмосфере расслабленности и покоя я вдруг осознал, до чего напряжен и забеган бывает средний гражданин моей родной Америки, который торопится даже в минуты, отведенные для отдыха.

И понял главную причину здешнего расслабленного спокойствия.

Трава. Косяки. Шмаль.

Целые тонны травы.

Практически у каждого, кого я видел, имелся здоровенный дымящийся косяк размером с сигару. Волны кумара висели в воздухе, словно автомобильный выхлоп, состязаясь с запахом тела, спрыснутого духами. (А, кстати говоря, куда подевалось огромное стадо машин, свойственное современной цивилизации?)

Потом меня озарило.

Благодаря йо-йо я вернулся в 1972 год.

Тот год был счастливейшим годом моей жизни. Мне исполнилось восемнадцать, я был уверен в себе, легок на подъем и свободен. Секс был доступен, с деньгами никаких проблем, музыка отпадная. У меня не было обязанностей, я не чувствовал, что мое время убегает. Общество вокруг меня, пусть и потерявшее в 1967-м немного своей аркадской невинности, было свободнее, чем когда-либо прежде или потом; богема, первые счастливчики из «детей цветов», уже проникли во все колледжи Среднего Запада и на все вечеринки с барбекю у бассейнов в Плезант-Вэлли. Несмотря на правительство тиранов, несмотря на войну, казалось, что любые перемены категорически и обязательно возможны.

В эти несколько месяцев уместилась моя личная Утопия, воспоминания о которой, быстро вырвавшиеся из рук и унесшиеся в прошлое, скрашивали последующие двадцать лет.

И вот теперь я вернулся в эти годы благодаря йо-йо, подаренному Гансом Моравекцем.

Я уже собрался выкинуть свой йо-йо. Для чего он мне теперь нужен? Но привычная осторожность заставила меня просто снять петлю с трансмодифицированного пальца и спрятать йо-йо в карман.

Пытаясь не выглядеть подозрительно и, несмотря на мою кондовую одежку, не выделяться в толпе, я двинулся к киоску с газетами, уже войдя в контакт и вдохнув кайфа этой густой, как на Венере, атмосферы, вбирая глазами жизнь этого замечательного места, такого же клевого, как пространство-время 1972-го.

Окинув взглядом выставленные на продажу газеты и журналы, я мгновенно выхватил дату, выведенную психоделическими письменами на обложке «Национального оракула»: «1 мая 2002».

После чего продавщица газет, клевая молодая цыпка, подняла на меня глаза от своего комикса «Зап» и пронзительно заверещала!