"Кокардас и Паспуаль" - читать интересную книгу автора (Феваль-сын Поль)VIII ПОСЛЕ ПИРАЧерез два дня после этого приключения два бретера отправились гулять в окрестности Лагранж-Бательер, где, как мы знаем, они познакомились с заведением «Клоповник» и с его славной хозяйкой. Кит, естественно, не появлялся больше перед особняком Неверов. Собственно, потому-то Кокардас с Паспуалем и решили, что имеют право отдохнуть. Мы уже сказали выше, что история умалчивает о том, как девицы из Оперы отблагодарили двух друзей. Но тот, кто на рассвете увидал бы, как Кокардас с Паспуалем под ручку направляются домой, и обмениваются при этом впечатлениями, получил бы истинное удовольствие. – Славная ночка, лысенький! – говорил гасконец. – Да, Кокардас, ночка знатная! – Ты точно сказал, приятель: знатная! Самим принцам впору! – Давай вспомним все сначала… – Сначала был хороший бой во всем правилам, и Петронилья моя недурно поработала… А сколько мы этих бандитов там уложили? – Не помню точно: пять или шесть… Негодяи, напали на женщин! – Думали попировать на дармовщинку, вот что я скажу! – А пир вышел не для них… – Да уж! Зато какое им в этом пиру вышло похмелье! – Эх, Кокардас, долго же еще у них будет болеть голова… – Сами виноваты, лысенький! А как тебе понравилась прогулка в карете с лучшими парижскими красавицами? – У нас в карете было, пожалуй, тесновато. На нас с мадемуазель Сидализой приходилось одно место – это я отлично помню. – Вот и у нас тоже! Даже еще лучше: у меня на одном колене сидела мадемуазель Нивель, а на другом – мадемуазель Флери. Ой, дьявол меня раздери, как было жарко и как хотелось выпить! – Ну а мне было не до выпивки. – Друг мой! – сурово произнес Кокардас-младщий. – Выпивка никогда ничему не мешает, запомни это! А ты заметил, как эти барышни хороши были за столом? – Да, они оказались еще милее, чем до обеда… Ты обратил внимание, Кокардас, какие у них были прохладные губки? – Просто они их все время мочили вином. Это я и сам умею не хуже! – Ты смеешь сравнивать свои губы с их устами? – А что тут такого, дружок? Вот ведь Нивель со мной целовалась – значит, для нее мой поцелуй – отрада, вот что я тебе скажу! – Но согласись, Кокардас: одно дело, когда меня целуешь ты, а совсем другое – когда Сидализа. – Просто от нее пахнет каким-нибудь персиком, а от меня – вином. А так никакой разницы. – Нет, Кокардас, ты не прав! Если ты так думаешь – ты недостоин поцелуя хорошенькой женщины! – Не сердись, лысенький! Главное, что мы с тобой славно выпили! – И славно любили… Я ног под собой не чую от любви! – Ну знаешь! Хороша любовь, после которой собственных ног и то не чуешь! – Да сказал бы нам кто на балу у регента, что все эти нимфы и богини раскроют нам объятья, что мы познаем с ними рай на земле, мы бы ни за что не поверили! – Хорошо, что мы вовремя успели, а то бы они как раз познали на земле ад! Нет, они перед нами еще в долгу, дьявол меня раздери! – Тебе, Кокардас, всегда мало. Ты бы меньше пил, тогда больше ценил бы блаженство. – Какое же блаженство без вина? – Ох! За такую награду я готов еще сто раз их спасать! – вздохнул нормандец. – И я готов, не спорю! Может, еще представится случай? – Увы! Два раза в жизни такой удачи не бывает! А который теперь час, Кокардас? – То ли очень рано, то ли совсем поздно, не разберешь. Звезд на небе не видно. – Все звезды остались в Опере… И вздох брата Амабля выразил всю полноту его сожаления об утраченном счастье. Счастья, столь совершенного, этому вечно влюбленному испытывать еще не доводилось. «Не сон ли это?» – думал он. И у нормандца, и у гасконца голова одинаково шла кругом, хотя и по разным причинам: у Кокардаса – от винных паров, у Паспуаля – от любви. Каждому свои радости в жизни! У двери дома они, наконец, окончательно опомнились. – Что-то скажет маркиз? – забеспокоился Паспуаль. – Ты лучше подумай, лысенький мой, что мы ему скажем! Об этом они еще даже не помышляли. Так трудно было получить увольнение, – но отчитаться в нем оказалось еще труднее. Начинался новый день. Обыватели распахивали ставни, лавочники отпирали двери, по улице повалил народ… А два бретера, так и не договорившись между собой, стояли перед особняком, как нашкодившие школьники, и не решались войти. Дверь подъезда приоткрылась, и показался Лаго. Баск уже приложил было руку к глазам – и вдруг увидел двух друзей прямо перед собой. – Эй, где вы были? – крикнул он им. – Господин де Шаверни еще час назад приказал отыскать вас. Он очень беспокоится. – Черт возьми! – ответил Кокардас. – Паспуаль, дружок, а ты о нем беспокоился? – Ничуть. – И я не беспокоился, надо же, какое совпадение! Антонио, не моргнув глазом, продолжал: – А мне велено отвести вас к нему, как только вы явитесь. Пошли, он ждет нас. Оба бретера озабоченно почесали за ухом, но так и не смогли придумать, что же отвечать маркизу. Шаверни был еще в постели (на время отсутствия Лагардера он поселился в особняке Неверов). Когда два приятеля вошли, маркиз просветлел лицом и обратился к ним: – А, вот и вы, господа! А я уж и не знал, где вас искать. Мне главное было удостовериться, что с вами ничего плохого не случилось. – Ничего – даже наоборот, вот что я скажу! – ответил ему Кокардас. – Вот как? И где же вы были всю ночь? – Два бретера молча переглянулись. – Вы видели своего врага? – Он вовсе не враг… – тихо и кротко отвечал нормандец. – Маленький маркиз лукаво улыбнулся: – Что-то вы, приятели, от меня хотите скрыть! Так вы его не искали? И ничего не видели? – Нет, как же ничего? – отвечал Паспуаль, и от воспоминаний на глаза его навернулись слезы. Маркиз, наконец, рассердился: – Ничего не понимаю! Что вы виляете, черт вас дери? Клещами из вас слова тянуть, что ли? – Вот уж этого не надо, маркиз, – сказал Кокардас, которому показалось, что он придумал, как помочь делу. – Малыш Паспуаль плохо выразился. Мы искали, да только не в той стороне. – Да говорите же толком, где вас носило! Маркиз догадывался, что случилось нечто необычное. Зная по опыту, что нормандец может мямлить без толку добрых полчаса и в результате так ничего и не сказать, он обратился прямо к Кокардасу. Тот был несдержанней на язык, да к тому же разгорячен недавними возлияниями. – Говори ты, – сказал ему Шаверни, – и, если не скажешь мне всей правды, вы не выйдете отсюда ни ночью, ни днем! – Так и быть, расскажу, – ответил гасконец. – Ну и посмеетесь же вы, черт побери! Паспуаль пребольно толкнул товарища в бок, но того уже понесло. Он тысячу раз в своей жизни болтал лишнее, но на этот-то раз ничего лишнего говорить не собирался. – Дело в том, – объяснил Кокардас, – что мы пошли в Лагранж-Бательер и попали там в Оперу. – Что ты несешь? – Истинную правду, дьявол меня раздери! Что ж с того, что Опера закрыта, как вы нам и говорили, – все равно барышни актерки шляются где ни попади, а Кокардасу с Паспуалем только того и надо! Эх, господин Шаверни, ну и представление мы видели! – Ты скажешь все-таки, в чем дело, или нет? С присущей ему витиеватостью гасконец, наконец, все объяснил. Он хохотал во все горло; посмеялся и Шаверни. – Ну, я гляжу, вы не скучали! – воскликнул он. – Только получается, что вы делали совсем не то, что надо. – Пожалуй, что так, – ответил Кокардас. – Ничего, нынче же мы исправимся. – Вы что, хотите каждую ночь гулять? – Вовсе не каждую, маркиз, – невозмутимо ответил Кокардас. – Но старые рубаки вроде нас привыкли спать через четверо суток на пятые. Если бы наш малыш был здесь, он бы вам то же сказал, я уверен! – То есть вы хотите, чтобы я отпустил вас на свободу? – Вот-вот, именно к этому я и клоню. Да и лысенький тоже спорить не будет! Будь у нас руки свободны… – Вы бы опять пошли в Оперу в Лагранж-Бательер? – недовольно спросил Шаверни. – Да нет, господин маркиз, хорошенького помаленьку… – Ох, помаленьку! – закатил глаза брат Паспуаль. – Хотя нет, господин Шаверни, – раздумчиво продолжал Кокардас. – Пожалуй, вы правду сказали, только я не сразу сообразил. – Правду? Гасконец решил раскрыть карты: – Мы непременно пойдем в Лагранж-Бательер, только совсем не в Оперу… хотя дамы там будут, наверняка будет. – Ну, так я и думал! – воскликнул Шаверни. Кокардас состроил презрительную мину: – Это все дела лысенького, меня это не касается… А пока он тешится, Кокардас-младший смотрит в оба. Раз мы не явились на свидание вчера, мы явимся туда сегодня, вот и все! – Мы дали слово… – пролепетал Паспуаль. Проказы последней ночи не заставили его забыть обещание, данное кабатчице. – Ну знаешь, брат Амабль! Юбки – смерть твоя! Впрочем, возле женщин всегда можно встретить того, кого, ищешь, и на этот раз нам непременно повезет! – Не нарвитесь только на шпагу, – заметил маркиз. – Это на нашу шпагу кто-нибудь нарвется! А тот, кто нарвется, очень даже может оказаться врагом Лагардера. – Так и быть – идите, куда хотите, только головы свои берегите. – Дьявол меня раздери! Если бы у всех людей головы на плечах держались так крепко, как у нас с лысеньким, давно бы все кладбища закрылись! Шаверни опять задремал. Два приятеля искренне радовались, что им не только прощено прошлое, но еще и дана свобода на будущее. – Ты, небось, и не думал, что нам так все сойдет? – Прекрасная вещь – красноречие, мой благородный друг! – Кому ты это говоришь? Не был бы я учителем фехтования, я бы стал оратором. Эти два ремесла сродни, ад и дьявол. С этими словами гасконец потащил своего неразлучного спутника на кухню к тетушке Франсуазе подкрепиться чашкой бульона. После всех перипетий прошедшей ночи подкрепиться им было необходимо. – Так, значит, вечером – договорились? – спросил Амабль. – Еще бы! Правда, женщины в «Клоповнике» не так хороши, как в Опере… – Для понимающего человека женщины все хороши, – с жаром возразил брат Паспуаль. – Верно! А для хорошей глотки хороши все вина. Я на свою до сих пор не жаловался. Гасконец алкал тем больше, чем больше пил. Так же и Паспуаль вдвое больше желал любви, насладившись ею. Оба заранее предвкушали удовольствие: Кокардас грезил о больших кружках с вином, Паспуаль – о прелестях Подстилки. Что с того, что накануне они пили самые благородные вина и целовали самых изысканных женщин Парижа, а теперь их ожидал какой-нибудь воверский горлодер и кабацкие девки? Они и не думали об этом: к нашим друзьям вполне можно было бы отнести знаменитый стих, будь он уже сочинен в ту пору: Смущало их только одно: как Подстилка их примет? Особенно боялся нормандец. Он думал о том, что нарушил, так сказать, приказ явиться на другой день, а эта женщина была из тех, которые любят, чтобы их слушались. Паспуаль не знал, как обуздать гнев страшной матроны, и трепетал при мысли о встрече. Кокардас, услышав об этом, расхохотался: – Я тебя умоляю, лысенький мой! Положи пару экю в кошелек – и красотка сразу присмиреет, как овечка. Неужто ты до сих пор не знаешь: мужчин усмиряют сталью, а женщин – серебром? – Ты, по обыкновению, прав, Кокардас. А теперь – не поспать ли нам часок-другой? Ведь ночью спать снова не придется. – Как хочешь, дружок. А по мне лучше распить бутылочку с нашим другом Берришоном за здоровье его почтенной бабушки. – Э, нет, мэтр Кокардас! – воскликнула Франсуаза. – Мало того, что вы учите мальчика резать своих ближних, так еще хотите сделать из него пьяницу и бабника! Пошли вон с кухни! – Вот что, любезнейшая: дело мужчины – драться, любить и пить, понятно? Вот взять хоть нас с лысеньким: он любит, я пью, оба мы деремся – и чувствуем себя как нельзя лучше. То же будет и с внучком вашим, обещаю! – В его годы… – промурлыкал чувствительный Амабль, – я соблазнил… Он не договорил: почтенная бабушка Франсуаза швырнула ему мокрую тряпку прямо в физиономию, взяла друзей за плечи, развернула и вытолкала с кухни. Весь день они скитались, как души в чистилище, в ожидании грядущих блаженств. Друзья, однако, и не подозревали, что гасконец ошибался, утверждая, будто барышни из оперы – у них в долгу. Конечно, балерины подарили бретерам свои ласки – ведь те выручили их из крупной переделки. Но и они, в свою очередь, спасли друзей от западни, в которой запросто можно было сложить головы. Часто тот, кто считает себя благодетелем, сам облагодетельствован еще больше. Честь актрис и шкура бретеров одинаково весили на весах Судьбы. |
||
|