"Кокардас и Паспуаль" - читать интересную книгу автора (Феваль-сын Поль)

III НЕОБЫЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Один за другим сообщники Гонзага, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнули из дома, снятого принцем в верхней части города, на том месте, где нынче находится Гросвено-Сквер.

Что до нанятых Пейролем лакеев, то интендант заранее отпустил их, так что молодые дворяне могли преобразиться в паломников, фокусников и цыган, не боясь нескромных глаз и ушей.

Фактотум покинул дом вместе со своим господином, положив в карман ненужный теперь ключ. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову проверять, по-прежнему ли они обитают здесь; в любом случае их отсутствие будет замечено лишь тогда, когда и самый след их остынет.

Оба отправились, прежде всего, за каретой, и без труда нашли подходящий для двух богатых торговцев экипаж. Ибо в Лондоне нередко можно было встретить торговцев из Амстердама и из ганзейских городов; многие из них приплывали сюда на собственных судах, которые стояли затем на якоре в устье Темзы.

Эти деловые люди славились предприимчивостью и щедростью, а потому в британской столице их встречали с распростертыми объятиями. Гонзага же толщиной своего кошелька мог смело соперничать с любым голландским или немецким купцом.

Не было, разумеется, ничего удивительного в том, что достойные торговцы намеревались предпринять путешествие в Дувр со всеми удобствами. Иначе дело обстояло с молодыми дворянами, ибо людям столь низкого звания не полагалось разъезжать в каретах.

Итак, было уже совсем темно, когда экипаж выехал за городские ворота. Кучер подхлестнул лошадей, и те резво бросились вперед. Было очевидно, что пока странникам не грозили неприятности. Филипп Мантуанский, небрежно развалившись на подушках, слушал своего фактотума, ставшего вдруг необычайно словоохотливым.

– Конечно, этот замысел довольно дерзок, – разглагольствовал тот, – но, если вести дело умело, мы, несомненно, добьемся успеха. Я, кажется, все предусмотрел… по обыкновению… однако за остальными нужен глаз да глаз…

– Уж не меня ли ты имеешь в виду, мэтр Пейроль? – спросил принц, смеясь от души. – Черт возьми! Молодчик становится крайне забавным! Надеюсь, ты не собираешься взять надо мной опеку?

– Мы рискуем нашей свободой, монсеньор, а возможно, и жизнью. Что бы ни случилось, мы с вами должны быть в безопасности, а для этого есть только один способ: пусть за нас действуют другие, мы же вступим в схватку лишь тогда, когда будет необходимо.

Принц слегка нахмурился. От предков своих он унаследовал отвагу, поэтому не смог скрыть презрения, отвечая фактотуму:

– Это не в моем характере. Разумеется, ты можешь отсиживаться, поскольку в схватке от тебя все равно мало толку…

– Мы должны трудиться для других, монсеньор, или заставлять их работать на нас?

– Дьявольщина! Разве я не держу в руках все нити?

– Именно так! Вот почему нам следует просто управлять этими марионетками, – сказал Пейроль, сделав ударение на слове «нам», словно бы желал показать, что имеет законную долю в добыче.

Гонзага, заметив это, пожал плечами.

– Пусть так, – произнес он устало, – предположим, нас двое. Однако что вы можете сделать без меня, милейший Пейроль?

– Если бы вдруг с вами случилось несчастье… Разве вы не хотите, чтобы дело ваше попало в надежные руки, и было продолжено до полного успеха?

Подобные речи в устах столь коварного, и хитрого человека звучали весьма зловеще. Гонзага, прищурившись, попытался поймать взгляд своего интенданта, но тот старательно делал, вид, что смотрит в окно.

– Дьявольщина! – закричал тогда принц в крайнем раздражении. – Неужели ты задумал избавиться от меня и прибрать к рукам всю добычу? Не советую тебе рисковать, дражайший Пейроль! И не вздумай тягаться со мной, ты сделан из глины и праха, а я – из бронзы… Запомни, это очень опасная игра! Если же мне суждено умереть, то месть я завещаю отнюдь не тебе, равно как и свою власть!

Все эти люди, глубоко не доверяя друг другу, без колебаний вонзили бы кинжал в спину сообщника, если бы могли извлечь из этого выгоду. Однако Гонзага, расправившись с Пейролем, ничем не рисковал – у него и так было достаточно подручных. Фактотум же, лишившись защиты принца, обрекал себя на неизбежное столкновение с молодыми дворянами, которые давно жаждали свести с ним счеты за наглые и одновременно трусливые выходки.

Тем не менее, Филипп Мантуанский верно угадал тайные помыслы Пейроля, Уже в течение некоторого времени вероломный слуга вел свою собственную игру, исходя из предположения, что принцу первому грозит гибель от неумолимой шпаги Лагардера. Прикинув все последствия, фактотум решил ни в коем случае не отступать и завершить партию к своей собственной выгоде. Однако сейчас он поторопился ответить с притворным смирением:

– Я удивлен, что вы именно так поняли мои слова, монсеньор. Уж кажется, в моей верности можно не сомневаться… особенно в сравнении с остальными…

– О ком ты говоришь?

– О ваших дворянах…

– Мои дворяне повинуются мне беспрекословно и без рассуждений. А вот ты решил заняться какими-то своими прожектами и, в отличие от них, колеблешься и хитришь.

– Я все же советовал бы вам не спускать с них глаз, особенно с Носе, Монтобера и Таранна… Прочие в счет не идут – это обычные пешки…

Интендант замолк, потому что карету вдруг резко тряхнуло, а в окошко просунулась чья-то голова со словами:

– Вы, конечно, не пешка, милейший Пейролъ, а просто мерзавец! Наша преданность в любом случае обходится монсеньору дешевле, чем ваша, но зато она надежнее и честнее…

Интендант, испуганный до полусмерти, забился в самый угол кареты, тогда как принц положил руку на рукоять кинжала, но оружие ему не понадобилось: узнав голос Носе, он захохотал:

– Эй, ты как здесь очутился и каким образом удалось тебе подслушать наш разговор?

– Да мы с Лаваладом уже давно здесь. Нам не нравится ходить пешком. Когда ваша карета тронулась, мы увидели, что места на запятках пустуют, и решили сыграть роль лакеев.

– Но ведь оттуда ничего не слышно?

– О! – воскликнул Носе. – Никакого колдовства тут нет, будьте уверены. Бродячие фокусники вроде нас – парни без предрассудков. Поэтому я провертел дырочку в стенке кареты своим кинжалом, благодаря чему мог не только слышать мелодичный голос господина да Пейроля, но и видеть его затылок всего в нескольких сантиметрах от острия моего клинка. Еще немного, и я бы его слегка пощекотал.

Интендант взглянул на молодого дворянина с яростью, но не посмел ничего сказать, а тот, рассмеявшись ему в лицо, продолжал:

– Вот так мы и услышали, что добрый господин де Пейроль не стесняется поливать нас грязью. Впрочем, мы в этом никогда и не сомневались. Однако готовы простить его, если нам будет позволено послужить лакеями и поберечь собственные йоги.

– Разрешаю, – произнес Гонзага, смеясь, – но не ждите, что мы станем и дальше вести разговоры, так что придется вам поскучать.

– Премного благодарны, – ответил Носе. – Как только рассветет, мы слезем с нашего насеста. Не годится, чтобы у приличных людей на запятках сидели бродячие актеры.

Проговорив это, он вернулся на свое место к Лаваладу, но тщетно он прикладывался ухом к дырочке – Гонзага и его фактотум, казалось, спали каждый в своем углу. Карета проехала таким образом несколько миль, и ни один из четверых не произнес ни слова.

Дорога, пролегавшая через Рочестер, Четем и Кентербери, вела из столицы в морской порт, чьи скалы были воспеты Шекспиром в «Короле Лире».

Внезапно весельчак Носе громко крикнул:

– Ого! Что это там впереди? При лунном свете эта сцена напоминает шабаш! Нам будет трудно проехать, господа, – похоже, там идет изрядная драка.

– Вы могли бы спуститься и посмотреть, – ворчливо сказал Пейроль.

– Черт возьми! А вам кто мешает это сделать, дражайший советник и преданный слуга? А мы останемся, чтобы защитить в случае нужды своего господина. Будь то дьявол или его демоны, они не посмеют напасть на Лавалада и на меня. Вот вы – другое дело.

Фактотум, скривившись, слушал насмешливые речи Носе. Молодые дворяне хоть и покорились его воле, но не смирились, и Пейроль предчувствовал, что победа может обойтись ему слишком дорого.

Он велел остановить карету и стал прислушиваться. В самом деле, на дороге раздавались крики, ругательства и проклятия – частью по-английски, частью на каком-то невнятном наречии.

– Клянусь смертью Господней! – воскликнул Филипп Мантуанский. – Время не ждет! Едем! Мы вооружены, и наши лошади, если пустить их вскачь, сметут с пути любое препятствие. – И, обратившись к кучеру, приказал: – Гони, приятель! По телам или по костям, все равно!

Карета понеслась. Каково же было удивление принца и его спутников, когда они вдруг поравнялись с двумя паломниками, в которых без труда узнали барона фон Баца и Ориоля. Каждый из них держал в поводу лошадь.

Как оказалось, эти двое тоже не любили долгих пеших прогулок, тем более что толстому откупщику с его коротенькими ножками было трудно приноровиться к широкому шагу голенастого немца. Обливаясь потом, охая, путаясь в полах рясы, отдуваясь, как тюлень, Ориоль с ужасом спрашивал себя, сумеет ли он вообще добраться до Дувра и не суждено ли ему погибнуть в этой дождливой стране. В довершение всех этих несчастий у него порвался ремень на одной из сандалий, и он тщетно пытался в кромешной тьме завязать его узлом. С неизбежностью надвигался момент, когда ему предстояло пойти босиком, – между тем уже сейчас каждый шаг причинял нешуточную боль.

Когда позади остался город Бромлей, достойные священнослужители вдруг навострили уши, заслышав впереди неторопливый стук копыт. Кто-то приближался к ним верхом на лошадях. Они подтолкнули друг друга локтями.

– Вот бы ссадить их, – еле слышно простонал Ориоль.

– Да-да, ссадить, – повторил барон.

Однако трудно было предположить, что владельцы коней согласятся спешиться добровольно, даже если их попросят об этом благочестивые паломники.

– А зачем бросить? – прошептал барон фон Бац. – Надо делать просто. Встанем за кустами и палкой по голове… Кто в седле, тот и хозяин…

Сказано – сделано. Возможно, дерзкое предприятие закончилось бы для них весьма плачевно – если бы они имели дело с решительными людьми. Однако случаю было угодно, что повстречались им двое старых лакеев, не имевших другого оружия, кроме палки. Застигнутые врасплох (поскольку неторопливый шаг лошадей погрузил их в дрему), они не оказали никакого сопротивления и в мгновение ока оказались на земле. Тем не менее, вскочив на ноги и увидев перед собой лишь двоих паломников, они опомнились и пустили в ход свои дубины.

Ориоль поспешно отвел в сторону захваченных коней, предоставив отбиваться барону фон Бацу, а тот, ловко орудуя посохом, изрыгал такие богохульственные ругательства, что противники его ошеломленно переглядывались, не зная, что и думать о манерах святого отца, исполняющего обет паломничества.

Схватка длилась недолго, и, когда карета принца подъехала к месту происшествия, оба лакея, довольно сильно помятые, уже валялись на обочине, а удачливые грабители собирались воспользоваться своей добычей.

Филипп Мантуанский, едва взглянув на эту сцену, понял, что произошло, и гневно воскликнул:

– Это еще что такое? Так-то вы исполняете свою роль? Может быть, вы и во Франции намереваетесь действовать таким образом?

Услышав хорошо знакомый голос, Бац и Ориоль смущенно переглянулись, явно не зная, как выпутаться из затруднительного положения.

Однако немец отличался находчивостью.

– Странная мысль! – произнес он с большим достоинством. – Мы не во Франции, и добрый господин де Бейроль сказал…

– Тише! Тише! – предостерегающе молвил принц, заметив, что все происходящее вызывает большой интерес у английского кучера.

– И никаких имен! – добавил интендант.

– Тише и без имен, – послушно повторил барон, – я все понял! Нам было сказано, что мы должны действовать на свой страх и риск.

– Ничего не скажешь, вы это хорошо усвоили… особенно если посмотреть на двух бедолаг, которых вы так славно отделали, – недовольно сказал Гонзага.

– Бьюсь об заклад, что толстяк успел дать им отпущение грехов, – воскликнул в свою очередь Носе, и Ориоль, никак не ожидавший увидеть его, вскрикнул от изумления.

– Им это не нужно, – возразил барон фон Бац, фыркая от удовольствия, – у них другая религия…

– А, ты хоть знаешь, какая религия у тебя самого?

– Йа! Моя религия говорит: бери все, что тебе нужно, у любого, если можешь…

– Черт возьми! – проворчал Гонзага. – Ты свято исполняешь свой завет. Однако раз поправить уже ничего нельзя, отправляйтесь верхом, только будьте осторожны: как бы Монтоберу и Таранну, которые идут впереди, также не приглянулись ваши лошади.

Всадники пустили коней рысью, а следом двинулась карета.

Пессимистичные предположения принца относительно Монтобера и Таранна не оправдались. Они не могли позариться на лошадей, ибо намного обогнали своих спутников, наняв лодочника; тот спустил их по Темзе до Вилзебла, благодаря чему приятели сэкономили три четверти пути.

Таким образом, цыгане оказались людьми куда более порядочными, чем паломники: они не только не покусились на лодку доброго горожанина, но еще и заплатили ему за труды.

Через двадцать четыре часа после отъезда из Лондона, ближе к ночи, все приспешники Гонзага благополучно прибыли в Дувр и с разных сторон подошли к знаменитому замку, заложенному еще римлянами, над которым возвышался величественный донжон, построенный Генрихом II.

Пейроль сразу же отправился в порт нанимать барки, на которых всем предстояло переправиться во Францию. Отплытие было назначено на утро следующего дня.

Кроме того, он продал лошадей, добытых бароном фон Бацем и Ориолем, – к великому отчаянию последних, ибо те сами надеялись прикарманить деньги. Однако интендант, как всегда рачительный и не склонный к излишествам, распорядился этой суммой иначе, предназначив ее для покупки пресловутого медведя.

Впрочем, найти зверя оказалось делом нелегким даже в морском порту, где кишмя кишели обезьяны, попугаи и прочая экзотическая живность. Но главный представитель пиренейской фауны отсутствовал, и Пейроль начал уже приходить в отчаяние.

Весь день, предшествующий отплытию, он бродил по городу в сопровождении двух цыган, к которым, по его словам, проникся жалостью, ибо бедняги лишились своего кормильца в Лондоне, где неосторожный медведь прыгнул в Темзу и утонул. Все было тщетно: не помогали даже обещания щедро заплатить за дрессированного зверя.

Но, в конце концов, все устроилось к полному удовлетворению хитроумного негодяя. На постоялый двор «Давер-кэстл», где остановились французы, зашли два человека, которые, в ответ на расспросы фактотума, стали похваляться, что на их попечении находится единственный медведь в Дувре. К несчастью, животное нельзя было купить.

Крайне заинтересованный Пейроль, подливая джина новым знакомцам, вскоре узнал, что некий богатый оригинал и одновременно ученый-натуралист учредил в городе на свои деньги своеобразный музей, в который поместил двенадцать животных, упомянутых в Апокалипсисе. Все звери были не первой молодости, изрядно побитые жизнью и облезлые. Однако в этой стране у них все равно не нашлось бы юных соперников.

Пожилой медведь, некогда исходивший чуть ли не всю Европу с труппой бродячих актеров, обрел здесь угол и покой, и у него, разумеется, и в мыслях не было покидать уютную клетку, тем более что он, вместе с чахоточным слоном, стал любимцем детворы и славных жителей города Дувра.

Когда хранители музея завершали свой рассказ, языки у них уже заплетались, ибо новые друзья усердно потчевали обоих любимыми напитками, так что вскоре, упившись до полусмерти виски и джином, англичане свалились под стол. Никто не стал тревожить их сон.

Через некоторое время трое или четверо молодых дворян во главе с фактотумом появились у дверей скромного музея; Пейроль, пустив в ход ключи, временно позаимствованные у двух пьяниц, отомкнул железную клетку… Самым трудным оказалось разбудить мишку, которому совершенно не хотелось никуда идти. Возможно, он предвидел возвращение к прежнему ремеслу, приносившему ему больше тумаков, чем сладостей. Что поделаешь! Медвежья судьба сходна с человеческой: мало кому удается жить так, как хочется.

В Дувре же едва не случился бунт, когда там стало известно об исчезновении косолапого. Но было уже поздно: зверь, на которого надели намордник, дремал, посапывая, на дне лодки, уносившей его во Францию.

Излишне говорить, что Пейроль отдал приказ поднимать паруса, как только увел из музея ценнейший экспонат, ибо он справедливо полагал, что в городе припомнят его расспросы и безошибочно свяжут их с ограблением. В случае поимки фактотум рисковал быть посаженным в клетку, дабы заменить осиротевшим горожанам исчезнувшего зверя.

Итак, мечты Монтобера и Таранна были как никогда близки к осуществлению, однако же стремительность интенданта перечеркнула их надежды. Когда над Дувром взошло солнце, ни одного приспешника Гонзага уже не было на берегу – они направлялись в указанные им места назначения, чтобы затем пробираться в Париж, где всем было назначено свидание в кабачке на улице Гизард. По сведениям Пейроля, именно здесь обыкновенно обретались Готье Жандри и его головорезы.

Барка покачивалась на волнах. Само море, казалось, притихло, не смея препятствовать замыслам хитроумного фактотума и его господина.

Филипп Мантуанский, снова поверивший в свою звезду, удалился в каюту, дабы ничто не мешало его размышлениям.

Горбун сказал ему однажды вечером, когда свершилось первое убийство: «Если ты не придешь к Лагардеру, Лагардер придет к тебе!» И вот он, Гонзага, идет навстречу своему врагу, чтобы вступить в последний и беспощадный бой, в котором либо одержит победу, либо будет побежден навсегда. Никогда еще он не подвергался такой опасности – и никогда еще не была так близка удача! На карту было поставлено все, но разве могло что-нибудь сравниться с силой его духа и ума, с неукротимой волей и готовностью свершить любое преступление? Он сжал в кулак свою руку – руку, которую даже океанские бушующие волны не отмыли бы от совершенных ею убийств. А над водой поднялся громадный солнечный диск, пурпурно-красный, словно бы залитый кровью… Филипп Мантуанский невольно отвернулся: одному из них не видать больше света солнца, не смотреть на небо. На земле им вдвоем тесно…

И Гонзага крепко стиснул зубы, чтобы не произнести вслух вопрос: «Который из двоих? Я или Лагардер?»