"Башня преступления" - читать интересную книгу автора (Феваль Поль)

VI НОРМАНДСКАЯ МЕНТЕНОН[13]

Матюрин. Горэ распорядилась выбелить изнутри известкой свой маленький домик; она отправила своего единственного сына Винсента Горэ, безотказного землепашца, на заработки за пять лье от фермы и пригрозила оторвать ему голову, если он не будет держать языка за зубами.

Во время мессы в Мортефонтэне все заметили у Матюрин на пальце массивное золотое кольцо, на котором виднелись лилии; у нее также появилась новенькая табакерка, украшенная чьим-то портретом. Когда старуха выпивала, то запиралась дома; чтобы ненароком не проболтаться.

Ее просто нельзя было узнать: однажды она дошла до того, что стала оправдываться перед презренной служанкой, умиравшей от голода у нее на ферме. В другой раз старуха позвала кузнеца, который железными щипцами вырвал густую седую щетину, покрывавшую ее подбородок.

Она явно становилась кокеткой, эта Матюрин Горэ.

А также мотовкой, так как по ее заказу в храме девять дней возносили молитвы. За кого или за что, осталось неизвестным.

Бог свидетель, что вся округа судачила об этом с утра до ночи.

Однако вскоре всеобщее изумление возросло еще больше.

Над фермой Горэ, расположенной в глубине ущелья, где протекала речка Юссо, небольшой приток Майенны, возвышалась скалистая гора, действительно мрачная с виду, которую местные жители охотно показывали туристам из Парижа.

Само ущелье являло собой любопытную картину: на фоне зелени выделялись большие красноватые камни, а пологий склон покрывало жнивье, поднимавшееся к лесу Ля Ферте.

Как-то вечером Горэ подошла к мортефонтэнскому приходскому священнику, который шагал по дороге и читал свой требник, и спросила, во что ей обойдется завести собственного капеллана.

– А у вас есть для него часовня, славная женщина? – осведомился священник.

Матюрин, как и всех людей ее сорта, распирала страшная гордыня.

– Я заимею ее, когда захочу, святой отец, – ответила старуха. – Да если я пожелаю, у меня будет хоть двадцать часовен! Если уж я решила построить собственный храм, то я это сделаю, черт побери!

– Не ругайтесь, славная женщина, – мирно сказал священник.

Матюрин тотчас осенила себя крестным знамением и сложила руки на груди.

Люди, проживающие в Нормандии, придерживаются религии Людовика XI, который был истинно нормандским королем.

– Да, вот так! – вновь заговорила Горэ. – И я хотела бы знать, во что мне обойдется священник – мой собственный, только для меня одной? Я желаю иметь капеллана!

И Матюрин уперла руки в боки.

– Тысяча двести франков, славная женщина, – ответил ей священник.

– Черт побери! – вновь сердито воскликнула ля Горэ. – Почему так дорого? Столько получает старший садовник в городе! В таком случае я приглашу одного человека из Сен-Морис-дю-Дезер, святой отец, и он будет служить за шестьсот франков, без чаевых!

Через несколько дней возле фермы Матюрин появилось множество незнакомых окрестным жителям каменщиков. Рабочих сопровождал какой-то тип в остроносых сапогах и широкополой шляпе, похожей на сахарную голову; он держал под мышкой большой лист картона с планом. На вершине холма, как раз над фермой, на плане значился забор, достаточно мощный, чтобы огородить целую крепость.

Этот тип в широкополой шляпе и с остроконечной бородкой, украшавшей его лицо, постоянно попыхивал трубкой.

Каменщики испоганили несколько соседних пастбищ.

И появился огромный уродливый дом, претендовавший на сходство с замком в стиле Ренессанс.

Тип в шляпе, похожей на сахарную голову, находил строение в высшей степени очаровательным.

К северному углу здания пристроили домик поменьше, но столь же безобразный.

Это была часовня.

Часовня, замок и прилегающие постройки выросли за три года, после чего тип с большим листом картона отправился курить свою трубку в другое место.

Он считал, что возрождает искусство славных времен. Это был грошовый романтик; как раз один из тех, кто убил романтизм, этот прекрасный стиль, раздавленный их непомерной тупостью.

Однако за эти три года произошло столько событий!

У Горэ больше не было щетины на подбородке, ну буквально ни волоска: старуха брилась. Она умывалась три-четыре раза в неделю, хотя по ее виду это было незаметно. Она теперь носила вышитые чепчики и шерстяные юбки; у нее появились туфли, она стала пить мадеру, которую смешивала с анисовой водкой, чтобы сделать ее еще крепче.

У Матюрин на ферме, отремонтированной каменщиками, стояла кровать красного дерева.

Во дворе была засыпана зловонная яма, где «созревал» навоз.

Две пары ставен голубого цвета украшали комнату старухи. Это было очаровательно. Горэ Первый и Горэ Второй удавились бы при виде такого мотовства.

У покойного Гебрара, умершего из-за того, что у жены не нашлось пятнадцати су на лекарство, от нынешней расточительности Матюрин случился бы второй удар.

А тайны! Их было в избытке!

Приезды! Отъезды! Месье Лекок, который, казалось, был очень важной особой, несмотря на свою внешность коммивояжера; месье Лекок де ля Перьер, пожалуйста! Столетний старец, почтенный как древняя реликвия, которого называли полковником; известный парижский доктор, который перегнал ишиас Матюрин из левой ноги в правую; граф, разодетый в пух и прах, – вот люди, которых принимала теперь ля Горэ!

И все они относились к ней с величайшим почтением.

Потому что ходили слухи… тсс!

Мы еще ничего не сказали о слухах. В провинции самые забавные вещи обсуждаются порой совершенно серьезно. Слухи были – если такое вообще возможно – еще более невероятными и неправдоподобными, чем размеры состояния Горэ.

Кстати, сплетники явно его недооценивали.

Но прежде чем поведать об этих слухах, нам необходимо сообщить читателю кое-какие подробности о тех местах, где разыграются две-три сцены нашей драмы.

Ближайшие окрестности Ля Ферте-Mace – самые лучшие и зажиточные районы богатой Нормандии, но дальше к югу и к западу находится довольно обширный край, который прежде носил родовое имя Дезер. И до сих пор многие из стоящих в двух лесах – Анденском и Ля Ферте – деревень сохранили это имя: Сен-Морис-дю-Дезер, Сен-Патрис-дю-Дезер и другие.

Это – холмистые и живописные места.

Есть здесь и долина – вроде той, где находятся Баньольские минеральные источники; это – настоящая Швейцария в миниатюре, а ущелья Антуаньи славились бы на весь свет, если бы находились в Тироле.

Это уже Запад; здесь много мелкопоместных дворян; они оспаривают права на этот горный край у нескольких промышленников. Впрочем, между двумя сторонами нет ярко выраженной ненависти. Политические бури обошли эти земли стороной – не то что Бретань, где они стали истинным бедствием.

Было бы нелегко отыскать здесь приметы шуанства[14]. Идеи преданности чему бы то ни было здесь не в чести.

Это Нормандия, которая экономит, торгует, посредничает и бранится.

Феодальный строй должен был пасть здесь на сто лет раньше.

Однако интриги, на которых самым невероятным образом можно было бы заработать деньги, легко нашли бы здесь сторонников.

Двумя самыми уважаемыми – то есть самыми богатыми в этих краях – дворянскими домами были замок де Клар, расположенный ближе к Антуаньи, и замок де Шанма, хозяин которого – граф и генерал – носил то же имя.

Эта последняя усадьба пустовала в течение многих лет.

Замок де Клар был центром интриг. Создавалось впечатление, что в этом смысле можно рассчитывать и на замок де Шанма, владелец которого подвергался прежде политическим преследованиям; но генерала не было в Нормандии.

За неимением генерала сошел и управляющий доменными печами из Кюзей, бывший воспитанник Политехнического института; этот человек командовал отрядом, защищавшим одну из баррикад в Париже в 1830 году; его рабочие – это пятьдесят два настоящих храбреца! Так утверждал шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ, ловец форели на мух.

После новой революции шевалье де ля Прюнелэ должен был стать префектом департамента Орн, а месье Лефебюр, бывший воспитанник института и глубокий скептик по натуре, захотел возглавить министерство Общественных работ.

Оба сына Портье де ля Грий и его племянник дю Молар завязли в деле по уши, так же как и старая мадемуазель Дезанж, которая мечтала иметь пять табачных лавок, чтобы втридорога сдавать их в аренду.

Месье Лефебюр располагал целой армией из Политехнического института, выпускники которого составляли чрезвычайно опасное ядро.

Для работы же с паствой имелся викарий из Мортефонтэна. Оба сына Портье де ля Грий отвечали за отставного жандарма в Домфроне, а племянник дю Молар нажимал на хозяйку почтового двора в Аржантане.

Что же касается Пулэна, то он по понедельникам ходил обедать к помощнику Кутерна.

Как видите, сын несчастного Людовика был весьма близок к тому, чтобы вновь взойти на трон своих предков.

Уже в течение нескольких месяцев в окрестностях Ферте-Масе шла эта комичная возня, но за ней неслышно назревали весьма трагические события.

Режиссерами будущей драмы стали люди, которые отлично знали свое окружение, и, играя сельский водевиль, не придавали ему звучания, уместного на столичной сцене.

Они работали в жанре откровенного гротеска, хотя и не могли заходить слишком далеко.

Впрочем, конспирация была слабой стороной их заговора.

Параллельно с этой разыгрывалась другая пьеса, достоинством которой была, по крайней мере, безусловная оригинальность.

Строительство часовни было закончено, и в ней появился капеллан.

Целое крыло огромного уродливого замка в стиле Ренессанс стало пригодным для жилья; в центральном корпусе и в другом крыле этого жуткого здания оборудовали пышные апартаменты.

В жилом крыле остановился гость, месье Николя. Как только вы переступали порог его прихожей, месье Николя менял имя: тут его звали «король». Вот так, ни больше, ни меньше.

Предположим, что сия страшная тайна свято хранилась всеми людьми, исполнявшими второстепенные роли в этом фарсе; предположим, что власти закрывали на все глаза, и «король» жил мирно, в атмосфере загадочности, необходимой для того, чтобы сделать этот маскарад интереснее.

«Король» недурно ел, отлично пил и с удовольствием руководил заговором, местные участники которого лишь изредка допускались до лицезрения священной особы Его Величества.

С ним постоянно был то один, то другой человек из Парижа; эти люди, казалось, не только с большим уважением служили ему, но еще и весьма внимательно за ним следили.

Горэ, помимо денег на возведение и обустройство замка, уже выложила огромную сумму, необходимую для успеха заговора. При этом были использованы слабые стороны старухи: невежество и эгоизм.

Горэ давала деньги, чтобы стать королевой Франции.

Не будем говорить обиняками: слово произнесено во всем его истинном величии.

Тот, кто не знает крестьян, пожмет плечами; тот же, кто их знает, едва ли удивится.

Странный народ… Когда говоришь с ним, любое красноречие становится ненужным, если есть истина, в которую эти люди хотят поверить; но окончательно убедить их сможет лишь ложь, самая абсурдная, примитивная и чудовищная.

В данном случае ложь была тщательно продумана; она была похожа на детский спектакль. Ля Горэ уже не могла сорваться с крючка.

Она по-прежнему жила на ферме, но теперь старухе дали «свиту», поскольку в преддверии блистательного будущего Матюрин уже получила титул «табуретной герцогини».

Эти слова, которых крестьяне не понимают, имеют над ними магическую власть.

Месье Николя, сын несчастного Людовика, в виде вознаграждения за то, что Матюрин сделала для его королевской особы, предложил старухе на выбор два звания: королевы-матери или жены короля; во втором случае это был бы морганатический брак, как у Людовика XIV и мадам де Ментенон.

Разумеется, сей союз придется пока держать в тайне, поскольку месье Николя не может публично жениться до того, как его провозгласят королем. Это лишило бы его поддержки всех иностранных государей, у которых больше не осталось бы надежд выдать за него своих дочерей.

Горэ прекрасно это понимала. Тем не менее, она выбрала звание жены короля, надеясь, что вскоре после завоевания Парижа в соборе состоится оглашение, а потом и венчание…

«Свита» Горэ, пока еще герцогини, состояла из графини Корона, внучки полковника, мадам Жулу дю Бреу графини де Клар и двух молодых дам из Парижа.

Почетным кавалером старухи был виконт Аннибал Джоджа, маркиз Паллант, а в качестве шталмейстеров выступали месье Кокотт и месье Пиклюс.

Их жены, молодые парижские дамы, мадам Кокотт и мадам Пиклюс, с которыми Матюрин прекрасно ладила, целыми днями пересказывали ей на свой манер историю мадам де Ментенон; впрочем, старуха предпочитала приключения шведской королевы Кристины и особенно биографию Екатерины Великой, которую эти дамы и господа излагали тоже очень хорошо.

Нравы Екатерины особенно восхищали Матюрин, тем более, что ей объяснили: для коронованной особы нет ничего грешного. Ля Горэ охотно сорила деньгами. Несмотря на возраст, самые бурные страсти, пробудившись, клокотали теперь в душе этой грубой женщины, обладавшей почти мужским характером.

Ля Горэ мечтала стать такой же, как эта прославленная северная бой-баба; Матюрин даже приукрашивала ее историю.

Все шло хорошо. Уже назначили дату знаменитого морганатического брака, как вдруг приезд двух новых лиц вызвал некоторое замешательство среди личных советников месье Николя, сына несчастного Людовика.

Генерал, граф де Шанма, вернулся в свой замок со старшей дочерью, мадемуазель Изоль де Шанма.

А некий неизвестный здесь, молодой человек, барон Поль Лабр д'Арси, поселился в доме, расположенном в городке Мортефонтэн.

С этого дня сына несчастного Людовика не видели даже самые верные его союзники.

Смехотворный заговор продолжал, однако, занимать местных дворян; мрачная драма назревала незаметно, а дерзкая комедия королевской свадьбы разыгрывалась дальше за закрытыми дверями, в четырех стенах Шато-Неф-Горэ.