"Тень Микеланджело" - читать интересную книгу автора (Кристофер Пол)

ГЛАВА 18

Он вошел в комнату, согласно устоявшемуся ритуалу снял с себя униформу, подошел, уже обнаженный, к столу, сел на стул и внимательно рассмотрел обложку книги, как делал всегда, приходя сюда. Потом он бережно открыл ее и начал переворачивать страницы, заполненные убористым, но идеально четким почерком, время от времени останавливаясь и шепча слова, звучавшие как исполненная ненависти молитва:

«Genus humanum quod constat stirpibus tantopere inter se diferentibus non est origine unum descendus a protoparentibus numero iisdem».

Ибо так оно и было: все люди разные, их происхождение различно, некоторые низкие, некоторые благословенные, некоторые проклятые от рождения. Некоторые рождаются демонами, другие святыми. Поскольку эти слова непреложны и даны свыше, их нельзя оспорить, и, таким образом, согласно самой их природе, следовать этим словам означает следовать Господней стезей. Все это настолько просто, стоит лишь осознать суть.

Он перевернул страницу, и перед его мысленным взором предстала ферма, какой она была тогда. Фотографии давно выцвели, лица на них посерели, но в его памяти они оставались полными жизни. Он знал каждого как брата. Паттерсон в очках, совсем как у того парня из «Битлз», которого застрелил сумасшедший; Дорм, которого прозвали Соней; Винетка, Босник, Тейтельбаум и Рейд. Пикси Мортимер, Хейз, Терхан, Дикки Биарсто. Он запросто представлял их себе продрогшими, крадущимися через зимний лес. Десять парней из сорока четырех, приставленных нянчиться с произведениями искусства. Но в конце концов все они набрались ума-разума, не так ли? Шпионаж у них был на первом месте, а искусство – на втором, и все они пробыли на той долбаной войне достаточно долго, чтобы понять одну элементарную истину. Война, если уж тебе повезло и ты на ней выжил, существует для того, чтобы что-нибудь с нее поиметь. Война – это игра циников и ублюдков, а не героев.

И вот она предстала прямо перед ним, ферма Альтенбург, а за ней – маленькое полуразрушенное бенедиктинское аббатство под названием Альтхоф. Давно заброшенное из-за отсутствия монахов или монахинь в этом захолустье, забытом Богом со дня Творения. Шел дождь, слабый, но холодный, и он вжал голову в плечи, пытаясь спрятать шею за воротником куртки, хотя толку от этого было мало. Он промок до нитки, из носа текло, а при попытке закурить любая зажженная сигарета с шипением гасла через несколько секунд.

Они наконец спустились с гор, двигаясь вниз между деревьями по козьим тропам, которые смогли найти. Держаться на такой местности вместе не было ни малейшей возможности, и в конце концов отряд раскрошился, как обломок старого камня. Десять парней, все с «гарандами» и сорок пятым калибром. Пикси, тощий тип из Джерси-Сити, пер на спине громыхалку тридцатого калибра, как Иисус свой крест, а Дик Хейз, плешивый малый, тащил миномет и рассказывал о том, чем на самом деле хотел бы заняться: «…я имею в виду, что с удовольствием вставил бы этой красотке Грир Гарсон». Он запал на эту киноактрису с того самого момента, как увидел ее в картине «Миссис Минивер». Когда Пикси рассказал ему, что она вышла замуж за парня, который играл в фильме ее сына, Хейз от злости чуть не обделался и пообещал Пикси, что еще до окончания войны непременно найдет случай отрезать этому гребаному актеришке яйца. Десять правильных парней и трое шпионов из ОРППИ (Отдела по расследованию похищений произведений искусства), которое, как всем было известно, входило в состав БСС (Бюро стратегических служб), и чего они все по-настоящему хотели, так это отлавливать нацистов собственными руками. Макфайл, Таггарт и Корнуолл. Макфайл воображал, будто он выглядит круче всех со своим бостонским акцентом и перстнем в виде черепа со скрещенными костями; Таггарт говорил сам с собой, а Корнуолл не говорил ни с кем, зато вечно таскал с собой записную книжку и беспрестанно что-то туда записывал.

Первый удар достался Дику Хейзу, плешивому парню с минометом. Это был один из тех русских СВТ-40, которые так любили немцы. Он производил негромкий хлопок вроде пощечины, не разносившийся эхом даже в здешних краях. Хейз находился как раз впереди него и справа, и сержант увидел, как вся правая рука Хейза оторвалась от плеча. Не осталось ничего, кроме небольшого количества крови, торчащей кости и нескольких белых перекрученных волокон, вероятно сухожилий. Хейз упал со странным стуком, словно кто-то уронил крышку парты. Рана была такая, что можно было заглянуть ему внутрь, в грудную клетку, легкое и плавающее в крови и какой-то пурпурной субстанции сердце. Один-единственный выстрел, и его не стало. Ему так и не довелось попытать счастья с Грир Гарсон.

Остальные бросились наземь и вроде бы все (кроме, конечно, Хейза) добрались до окопа, пересекавшего луг под прямым углом и представлявшего, скорее всего, то, что осталось от земляного укрепления, сооруженного несколько столетий назад, когда здесь бушевала другая, столь же бессмысленная война. Так или иначе, ребята переползли туда и укрылись там. Двое парней из ОРППИ носили лейтенантские нашивки, а Корнуолл и вовсе был капитаном, однако ни один из этих троих не имел ни малейшего представления об этой долбаной войне и о том, как на ней сражаться. Понятно, что они предоставили это ему, бывалому сержанту-фронтовику, так или иначе ухитрявшемуся оставаться в живых на протяжении нескольких последних лет. Они же, как он полагал, находились здесь не дольше чем с Рождества.

Когда сержант на секунду поднял глаза, чтобы сообразить, где он находится, фриц бабахнул из своего СВТ еще раз, выбив в земле желобок дюймах в трех слева от головы сержанта. Но это не помешало ему увидеть то, что он хотел.

Усадьба походила скорее на французскую, чем на немецкую. Она состояла из полудюжины строений, в число коих входили похожий на казарму сарай, скорее всего коровник, и большой приземистый двухэтажный дом с соломенной крышей, напоминавшей низко надвинутую шляпу, и темными, словно пустые глазницы, окнами с давно выбитыми стеклами. Все эти постройки окружала каменная стена футов в пять высотой и в три толщиной, заросшая несколькими поколениями ежевики – эта густая поросль могла служить лучшей защитой, чем колючая проволока. Стена сворачивала налево и соединялась со старым аббатством, тоже двухэтажным, но крытым не соломой, а черепицей, казавшейся от дождя очень темной. Окна на втором этаже аббатства были очень узкими. Большую часть из них наглухо закрывали дощатые ставни, но кое-где они висели на одной петле, позволяя увидеть черную пустоту внутри. Оттуда, почти несомненно, и велся огонь. Достав маленький, цвета жженого сахара бинокль, выменянный у канадца, сержант присмотрелся повнимательнее. Они находились на вершине длинного, пологого травянистого склона, откуда была видна стена и даже крыши хозяйственных построек. Именно тогда ему и стало казаться, будто со всей этой стрельбой что-то не так. Дело в том, что позади одного из строений, большого, низкого, смахивавшего на казарму сарая, он увидел полдюжины трехтонных грузовиков «опель-блиц», которые фрицы использовали везде, где только можно. Эти были крытые, с брезентовыми тентами. Знаков, по которым можно было бы определить их принадлежность, сержант не углядел, лишь на бампере ближайшей к углу здания машины имелась табличка с «молниями» СС. Однако с пассажирской стороны имелся вымпел оранжевого цвета, что указывало на принадлежность колонны к военной полиции. Шесть трехтонных грузовиков, способных вывезти не меньше сотни человек, возле какой-то дрянной церквухи посреди чистого поля? Полная бессмыслица!

– Сержант, на что это мы наткнулись?

Вопрос задал Соня. Он все время моргал и шмыгал носом, из которого текли сопли.

– Вытри свой чертов нос, Соня.

– Слушаюсь, сержант.

Он вытер, но из носа продолжало течь.

– Я насчет Хейза, которого убило.

– Ну, убило, и что? Его снял снайпер, засевший в этой старой церквухе. Аббатстве, или как там оно называется.

– А какой смысл защищать старые развалины? Если это просто колонна драпающих фрицев, то на кой черт им снайпер?

– Ты задаешь слишком много вопросов, Соня. В очень скором времени это обязательно заведет тебя в дерьмо по самые уши. А сейчас вытри еще раз нос. Смотреть противно.

Сержант уставился в бинокль на грузовики, гадая, что за хрень находится там внутри. Война у них сейчас шла какая-то дурная, неправильная. По всем понятиям им пора бы взяться за пушки и палить в немцев, а тем – поливать их ответным огнем. Так ведь нет же: впечатление такое, будто все лазают по какому-то чертову лабиринту, вынюхивая и высматривая да выискивая штуковины, не имеющие никакого дерьмового отношения ни к какой дерьмовой войне. Во всяком случае, к той войне, которую знал он.

Сержант снова поднес бинокль и посмотрел на ферму. Военная полиция?