"Восхитительный куш" - читать интересную книгу автора (Федорова Полина)

2

Проживал майор Тауберг в собственном доме на Малой Ордынке, что в Пятницкой части Земляного города, перешедшем к нему по наследству от покойной матушки. Усадебка была небольшой: одноэтажный деревянный дом в пять окон по фасаду с неизменным мезонином, крохотный яблоневый сад, цветочная клумба, флигелек — вот, собственно, и все. Чудом уцелев после нашествия наполеоновского, скромная обитель сия была весьма дорога сердцу Ивана Федоровича. Все здесь было обустроено по его желанию и разумению. И небольшая зальца-гостиная, более похожая на диванную, и кабинет с солидным бюро красного дерева и коваными подставками для многочисленных курительных трубок. И библиотека с потрепанными томами Плутарха, Вергилия, Вольтера — увлечениями наивного отрочества и шаловливой юности. От немногочисленной прислуги требовал Иван Федорович только одного — чистоты и порядка, ибо каждая вещь в доме имела свое собственное, раз и навсегда установленное место.

Возможно, более всего Иван Тауберг любил этот дом за то, что он не менялся. Совсем рядом, за окнами, гремела война, пылала первопрестольная, но, когда Иван ступил на его крыльцо спустя год после освобождения Москвы, родные пенаты встретили его ласковым печным теплом, уютом старого вольтеровского кресла, привычным скрипом дверей и стоном ступенек. А в зеркалах с потускневшей амальгамой затаились, как в памяти, отражения прошлой жизни. Дом остался все тем же — островком неизменности и покоя в океане повергнутого в пучину войн и раздоров безумного мира.

Но сегодня безумие мира ворвалось и в эту тихую гавань. Иван не мог, да и не хотел понимать, что происходит вокруг. Тяжелыми шагами он спустился по лестнице и направился в кабинет, везде натыкаясь на следы чьего-то враждебного присутствия. Сундуки, коробки, горластые девки и визгливые болонки уже порядочно ему осточертели. Вот сейчас он соберется с силами, прочистит стопочкой мозги и вышвырнет весь этот бедлам из своего дома, а потом завалится спать до завтрашнего утра. Составив сей нехитрый план будущей кампании, Тауберг решительно направился в кабинет, где в заветном шкафчике красного дерева стояло несколько штофов с наливкой.

Но, ступив за порог кабинета, он почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Это был не его кабинет, это был будуар парижской кокотки! В нос ударил аромат пряных духов, вызвав приступ тошноты. Везде, где только глаз хватало, были разбросаны предметы дамского туалета: кружевные платочки, тяжелые восточные шали, шляпки и веера, а в подставке для трубок красовался зонтик-омбрелька цвета слоновой кости. На столе — его столе! — грудой были навалены флаконы из хрусталя и фарфора разных размеров и цветов, по центру же совершенно бесстыдно задрав носочек расположилась бархатная туфелька, расшитая жемчужинами.

В остолбенении уставившись на сию метаморфозу, Тауберг не сразу обратил внимание на ширму, которая перегородила кабинет почти надвое. Из-за ширмы раздался шорох, полотнища ее вздрогнули, и Ивану показалось, что изящные восточные аисты, вышитые на ней, высокомерно покосились в его сторону, будто удивляясь, что надо этому увальню в их изысканном мирке.

— Что за дьяволь!.. — как раненый медведь взревел Тауберг, шагнув вперед и потянув на себя створку ширмы. И тут, о ужас! он почувствовал, что его нога зацепилась за что-то, и он стремительно начал терять равновесие. С грохотом упала ширма, а сам он стал заваливаться вперед, в ужасе зажмурив глаза. «Это происходит не со мной, со мной не может этого происходить…» — мелькнуло в голове Ивана, прежде чем его руки уцепились за что-то гибкое и скользящее, а лицо уютно уткнулось в мягкое и теплое. Сердце пропустило удар, даже в голове перестали стучать маленькие молоточки, их плавно сменил звенящий гул в ушах.

Прелестно, господин Тауберг, — прозвучал совсем рядом грудной женский голос. — Я, безусловно, надеялась на теплый прием, но вы превзошли все мои ожидания. Однако полагаю, для первых минут нашей встречи столь тесное знакомство несколько излишне.

Оцепенение стало покидать Ивана. Он открыл один глаз, и взору его предстала соблазнительная женская грудь, едва прикрытая легким утренним матине. Губы майора ощутили ее шелковистость и упругость. Свят, свят, свят! Иван как ошпаренный отскочил в сторону и постарался гневно взглянуть на незнакомку. Получалось плохо, очень уж хороша была чертовка. Лет двадцати пяти, высокая, стройная, с зелеными, как весенняя трава, глазами, буйной копной золотых волос, коротко подстриженных по последней парижской моде, с ярким, пухлым ртом, в уголках которого таится призыв и обещание.

— Кто вы такая, мадам, и что делаете в моем кабинете? — выровняв дыхание, уже холодно и спокойно постарался спросить Тауберг.

— К чему разыгрывать недоумение, Иван Федорович. Вы ведь меня ожидали, не правда ли? — Незнакомка приподняла тонкую бровь. — Или вы всех дам удостаиваете такими пылкими приветствиями?

— Я не удостаивал… я… споткнулся… Приношу свои извинения… — беспомощно пробормотал Иван.

— Споткнулись? Может быть, о свою совесть? Ах, как неловко!

— Что за вздор! — Тауберг пошарил взглядом по потертому персидскому ковру и нашел виновницу своего падения — туфельку, родную сестренку той, что торжественно возлежала на его столе. — О туфельку! Я споткнулся о вашу туфлю! Могу я, в конце концов, узнать кто вы такая?

— Вам это должно быть хорошо известно. Я — княгиня Голицына Александра Аркадьевна.

В кабинете повисло напряженное молчание. Тауберг почувствовал мелкую нервную дрожь. Во что он влип? Иван шагнул к заветному шкафчику, налил бокал анисовой и единым махом выплеснул ее в рот.

Александра Аркадьевна, княгиня Голицына… А ведь я вчера у Огонь-Догановского резался в штосе с этим шаматоном князем Антуаном. Холодный пот мгновенно пробил Тауберга. Он вспомнил все…