Полынская ГалинаИстория из жизни поэта Владислава Лопухова

Галина Полынская

Завсегдатаям нижнего бара ЦДЛ посвящается.

История из жизни поэта Владислава Лопухова

Слегка одуревший от трезвости поэт Лопухов сидел на кухне и гонял вилкой по тарелке липкий консервированный зеленый горошек. Стихи не писались уже четвертую неделю... Отломив кусочек от придурковато розовой целлофановой сосиски и насадив это на вилку, Лопухов поднес кусочек сначала к свету, потом ко рту и... передумал. Розовый, мясистый крахмал сладострастно шевелился на железных зубьях вилки... Лопухов чуть привстал с табуретки, размахнулся и швырнул вилку вместе с этим в раскрытую форточку. Лопухов с удовольствием подумал, что этот красивейший жест обязаны оценить потомки, и полез в буфет за другой вилкой, но их больше не было, оставались только ложки. Пришлось доедать сосиску руками и скатывать вяло ползущий по тарелке горошек прямо в рот, помогая ему солоноватыми пальцами. Лопухову грустилось.

По оконному карнизу туда-сюда деловито ходили вороны, гремя черными, наглыми когтями. Лопухов их ненавидел, поэтому поджидал очередного пернатого пешехода, подскакивал к окну, барабанил по стеклу пальцами и корчил рожи. Ворона смотрела на поэта плоскими круглыми глазами и, не замедляя шага, топала дальше. Все вороны уже давно знали Лопухова.

Когда были деньги, Лопухов ходил в ЦДЛ, брал кружку пива, рюмку водки и бутерброд с куриным рулетом. Садился за столик и... ждал, чувствуя молодящую дрожь предвкушения дискуссий. Когда приходили они, собратья по литературному цеху, гремя своими кружками и рюмками, Лопухов преображался, выкатывал грудь, шевелил волосами, на исправно плодящей перхоть голове, и высказывался до драки со случайными прохожими на Тверском бульваре...

... а ведь когда Лопухов был маленьким, он жил в одноэтажном Подмосковном домике, боялся ежиков потому что, они топают, собак за то, что неожиданно гавкают, и преданно любил соседского кота по имени Тархун. И не знал, что станет поэтом. Даже не ведал об этом!!! Свое предназначение Лопухов осознал только в шестом классе, когда на доске, перед уроком, написал ругательное четверостишье, поcвященное завучу школы. И это получилось так легко, ловко и в рифму, что Лопухов мгновенно прославился на всю школу и избрал себе литературный путь. Увы, невдомек было Лопухову, что муза посетила его лишь единожды, и больше не придет... Он этого не знал, поэтому успешно писал и издавался шестнадцать лет...

... итак... Лопухову грустилось. Хотелось чаю, но ставить чайник и возиться ложкой в надорванной по всем швам пачке заварки было лень. Душа маялась, томилась в неисповеданных лабиринтах обнаженной поэтической натуры... И он изрек:

- Аэкх-х-х.... - и зажег кусочек замусоленной свечки, намертво прирощенной к гнутой крышке, оставшейся от банки консервированных огурцов... И... сизый кухонный полумрак, насмерть загаженный дымом сигарет "LM", вдруг засеребрился, засиял в ореоле из последних сил горящей свечки. Лопухов замер, очарованный преобразившейся кухней, которую он сам, про себя всегда величал: "тараканьей слободкой"; и очаровался он настолько, что решил допить водку, второй день томившуюся на дверце холодильника...

Для того чтобы жить дальше, Лопухову необходимо было чудо... Ему хотелось любви и денег, а так же, хоть раз в жизни, своими глазами увидеть космодром "Байконур". Зачем ему нужен был этот космодром, он не знал, но увидеть хотелось... Лопухов наполнил маленькую, но широкую и граненую стопку водкой, махнул ее залпом и только тогда заметил, что на столе нет никакой закуски. Пришлось обойтись так...По подоконнику все куда-то шли и шли вороны...

Вдруг дверца холодильника немного приоткрылась. Лопухов в этот момент пил вторую стопку, поэтому на этот странный факт никак не отреагировал. Из холодильника смущенно, по стеночке, выскользнуло нечто маленькое, зеленое, плоское, с большими печальными глазами. "Огурцы в литровой банке, наверное, стухли окончательно" - почему-то подумал Лопухов, подпер ладонью подбородок и посмотрел на сиротливо жмущееся к стене нечто.

- Ты, случайно не Муза? - без особой впрочем, надежды поинтересовался Лопухов.

- Нет, - шепотом ответило оно и окончательно испугалось.

- А кто?

- Так... просто...

- Угостить нечем, - развел руками Лопухов, - всё тараканы унесли!

И коротко хохотнул, довольный юмором. Гость из холодильника ни на чем не настаивал и ничего не просил. Лопухов выпил третью и захотел копченой селедки. Он ее никогда не пробовал, впрочем, как и жареную (неужто и такое бывает?! Жареная селедка...) но, хотелось очень сильно. Он даже представил себе этот копченый субъект, кусочек черного хлеба, зубчик чеснока... м-м-м-м! Лопухов сладко зажмурился.

- Копченой селедки хотите? - предложило вдруг безмолвно стоявшее у стены нечто.

- Хочу! - Лопухов приоткрыл один глаз.

- Могу сходить, тут недалеко....

- Иди.

Оно приоткрыло дверцу холодильника и скользнуло внутрь. Лопухов прождал час, но оно больше не вернулось. "Никому нельзя верить!"- подумал Лопухов и очень захотел написать на эту тему стихотворение. Но, ничего не вышло. Тогда он попытался вспомнить, что такое "Легенда о Нибелунгах" и заметил, что давно наступила ночь. Большие хвостатые звезды (кометы?) летели мимо кухонного окна Лопухова... его клонило в сон. Положив руки на стол, а голову на руки, он стремительно погружался в дрему, под вяло текущие мысли: ... завтра пойду в ЦДЛ... если есть дьявол, почему нет Бога?... жениться вообще не на ком... все они дуры... особенно маньеристка Нумизматова... куртуазная бл...

25 января 2001