Попов Виктор НиколаевичМайор милиции

Виктор Попов

МАЙОР МИЛИЦИИ

Более четверти века вел беспощадную борьбу с преступниками подполковник милиции Федор Константинович Орешкин. Его светлой памяти посвящаются эти рассказы

ТРАКТОР

Стылая осень еще не легла, но уже потихоньку прибирала к рукам землю. Березы давно уже облетели и в сухом прозрачном воздухе их безлистые ветви гляделись никлыми и охолодавшими. Тополя облетели тоже и приболотный тальник. Лишь американский клен в трехрядных лесополосах иссох, подурнел, но с седовато-коричневыми семенами своими не расставался. Жестяно шуршали они под легким ветром, навевали на прохожих и проезжих тоску и оторопь. Утренние заморозки асфальтировали дороги, становились они быстрыми и звонкими. А днем, подтаяв, оскользали и проползавшие машины оставляли на них глубокие вихляющиеся следы.

Той самой порой, завершив свои командировочные дела в одном из отделений Беловского совхоза, я проведывал про оказию в районный центр Троицкое. Попутных машин пока не предвиделось.

- Маленько, товарищ, опоздали, - конторская уборщица оперлась скрещенными руками на метлу и сочувствующе качнула головой. - Уехал уже Володька. А друга его как третьего дня послали в Барнаул, не вернулся еще.

Володька уехал, друг не вернулся. Кроме шоферов в отделении не было, и ожидать приходилось только заезжего, а дело это очень неверное. И я решил идти пешком. Утренник продержится еще часа два, за это время я отшагаю прилично. А там, глядишь, и оказия подвернется...

Вначале шлось споро и незаметно. Радовался я быстрому дружному утру, радовался холодному ясному солнышку, свободе своей, не стесненной пропахшим бензином пространством кабины тоже радовался. Потом, когда солнышко, набрав силу, прикоснулось к земле с ласковой деловитостью, моя радость несколько спала, а к полудню и вовсе сменилась тяжелой, вязкой усталостью.

К перекрестку, от которого, как помнил, до Троицкого осталось что-то километров двенадцать, я подошел совсем разбитым и злым.

Грузовой газик я увидел вскоре за поворотом. Размазав по дороге рваный рубчатый след, он сполз в придорожную канаву и обосновался там всерьез и надолго.

Прежде меня это, видимо, осознал шофер, который сидел на подножке и с безразличным видом очерчивал носком сапога круги и восьмерки. Я подошел, поздоровался, последил несколько времени за его занятием и, разумеется же, задал самый глупый вопрос, который только можно задать в подобном положении:

- Загораешь?

- Нет, еду... Закурить есть?

Я устал и радовался предлогу отдохнуть. Андрей (шофера звали Андреем) изуверился в возможности выбраться самостоятельно, и в нем кипело желание высказаться. Пара подобралась согласная. Дорожные дела и проблемы мы обсудили сполна. И, уверяю вас, обсуждение это происходило в обстановке полного согласия и взаимопонимания.

А потом появился человек в серой форменной одежде с копной волнистых серебряных волос над лицом внушительным и строгим. Выбрался он из газика, у которого с левой стороны вместо прожектора был приспособлен радиорупор, легко шагнул к нам и, покачав головой, сказал односложно: "Да-а..."

Андрей, вины которого в происшедшем не было, тоже покачал головой и сказал: "Да-а". Но сказал он это тоном таким сокрушенно-извиняющимся, что мне, право же, стало за него неловко.

- Тяжелая у тебя телега... Что ж, попробую, испыток - не убыток. Трос-то хоть у тебя есть?

И трос был, и лопата, и солома рядышком, но попытка все-таки провалилась. Милицейский газик, соединенный буксиром с засевшим грузовиком, взвывал, урчал, взрывался каскадом стонущих утробных звуков, из-под колес его вылетали ошметки грязи и, глухо чавкая, падали на землю. Он удивительно походил на преданного цепняка, который, исполняя хозяйскую волю, готов вывернуться наизнанку и уж никак не повинен в том, что это у него не получается.

Оно и до начала было ясно, что не получится, но, вопервых, "испыток не убыток", а во-вторых, возникают, как знаете, обстоятельства, когда пренебрегают очевидным не для людей, а для себя, для того, чтобы потом наедине с совестью можно было оставаться без беспокойства.

Газик ерзал, урчал, рвался с привязи, грузовик напрягался всем своим корпусом, бился в отчаянном усилии помочь, но вся мощь сопряженных ста с лишним лошадиных сил тонула в жидком месиве, которое, казалось, хлюпало от жадности и слепого торжества.

Тогда хозяин газика заглушил мотор, чуть сдал машину назад. Когда Андрей снимал трос, он высунулся из кабины и, полуобернувшись, сказал:

- Трактором надо, машиной не возьмешь. В общем, чю-то придумаем. А вы, - это уже ко мне, - если торопитесь, садитесь ко мне.

Я отказался. Хотя провели мы с Андреем вместе считанные часы, но переговорить успели о многом и мне почему-то подумалось, что сейчас как раз тот случай, когда надо пренебречь очевидным ради себя.

- Что за дядька? - я кивнул вслед газику с радиорупором вместо прожектора.

- Наш старший Гос, Чепурной.

- Как думаешь, пришлет трактор?

- Я откуда знаю? Домкратить надо.

Мы начали домкратить, а потом услышали трактор.

И он подошел, заляпанный, ворчливый ДТ. И шутя, без малейшей натуги вытащил нас. Некоторое время они постояли рядом: сердитый, голенастый ГАЗ и приземисный добродушный ДТ. Но это был трактор случайный.

А тот, на который надеялись, громыхал нам навстречу.

Когда мы почти поравнялись, тракторист поднял руку и махнул ею сверху вниз, хотя мы бы, конечно, остановились и без того.

- Это вы, что ли, припухали?

- Мы, - живо отозвался я.

- Выбрались... Лады, значит. - Тракторист потянул рычаг и трактор, стрельнув клубом дыма, круто развернулся.

Мы вскоре его обогнали. Машину нашу заносило.

Истошно воя, она выцарапывалась из мелких кюветов, иногда буксовала в буерачках и тогда приходилось вылезать из сухой кабины на скользь, подтаскивать ветки, ошурки соломы. Когда подъехали к Троицкому, я чувствовал себя изрядно потрепанным и усталым. Но на душе у меня было так же радостно, как радостно было прохладным дружным утром, как всегда бывает радостно, когда встретишься на жизненных своих перекрестках со славным обязательным человеком.

ЛЕД ТРОНУЛСЯ

Я далек от того, чтобы превозносить кого-либо за нежданную помощь, больше того - я считаю любую помощь нормой. Такой же, например, нормой, как душевное спасибо за эту самую помощь. Тем не менее, когда мы разговорились с заместителем начальника крайГАИ Михаилом Викторовичем Горошевским о его службе и сослуживцах, мне очень хотелось, чтобы он упомянул фамилию Чепурного. Я почему-то не думал о том, что со дня встречи, которой начат этот рассказ, прошло уже несколько лет и всякое за это время могло произойти. Ведь, как говорят, улица полна неожиданностей.

Только неожиданности эти подстерегают чаще всего либо новичков, либо людей в той или иной области случайных. Я же ни на миг не сомневался, что мой старший лейтенант - из кадровых.

Так оно и оказалось.

- Если спрашиваете, кого бы я вам порекомендовал, то - капитана Чепурного. Троицкий район у нас на очень хорошем счету.

Так мы вторично встретились с человеком, увенчанным густой копной волнистых серебряных волос. А человеку этому всего сорок три. "Пройдут года - заговорят, как мы под тридцать лет седели и не старели в шестьдесят". Так в стихотворении.

А причин поседеть у этого человека, как,впрочем, у всякого представителя тяжкого и опасного труда, право же, предостаточно. И вот тот самый газик с радиорупором вместо прожектора пылит от совхоза к совхозу, или, как капитан официально называет, от хозяйства к хозяйству. Василий Федорович за рулем, я - рядом.

По служебному своему долгу Чепурной привык (как к беде нашей и многие другие привыкли) отвечать на любой вопрос цифрой. Поэтому первые мои попытки его разговорить натыкаются на долговременные арифметические укрепления.

Изнурительная наша беседа протекает примерно в таком духе.

Я: Хорошие нынче хлеба. Придется комбайнерам не поспать. Да и шоферам тоже...

Ч.: На уборке у нас будут работать своих тысяча двести автомобилей, да примерно пятьсот привлеченных,

Ох, эти цифры. Начнешь говорить, к примеру, с комбайнером, интересоваться, где, как он научился мастерству, почему он может так, а другие - нет. Он же тебя цифрами, цифрами... И какой у него план, и обязательство какое, и сколько-то он в прошлом году намолотил.

Такой тебя Демьяновой ухой из цифири напичкает, что записная книжка распухнет. И только потом, когда освободится от математического груза, поглядит на тебя осмысленно и расскажет, к примеру, о том, что больше бы мог намолотить, да пришлось ехать на полеглые хлеба. Другие отказались, а он поехал. Иначе нельзя. Он же партийный. И о том расскажет, что и он и жена (она комбайнер) отказались от домашней кухни, перешли на довольствие совхозного общепита. Часа полтора лишних на отдых остается, а что такое в страду полтора часа, говорить не приходится. А лучше отдохнешь -- лучше и поработаешь. Это и козе понятно.

Но об этом - только потом, только преодолев процентный заслон.

Так и Василий Федорович.

Ну зачем мне, в частности знать, что в таком-то хозяйстве столько-то машин на ходу, а столько-то - в ремонте? Или - общая грузоподъемность районного автопарка... Совершенно ни к чему знать мне эту грузоподъемность. Но сижу, слушаю, чиркаю в записной книжечке карандашиком. Потому что знаю: негоже обескураживать собеседника невниманием, нельзя преждевременно ставить препону на привычном пути, ибо привычный путь для человека, что для рядового самолета разбег.

Прежде чем не пробежит свое - не взлетит.

В потоке информации иногда проскальзывают любопытные сообщения. Хотя бы такие: в районе приблизительно сто пятьдесят активно работающих внештатных автоинспекторов, за год случилось всего тридцать аварий. Погибло в катастрофах шесть человек, двадцать шесть отделались более или менее легко, из ста процентов аварии на долю пьяных водителей приходится девяносто девять. Цифра впечатляющая, не правда ли?

Только представьте себе: не пригуби человек перед тем, как сесть за руль, чарку, те шестеро были бы живы и поныне. Эти данные я подчеркиваю. С них именно и начну разговор, который в какой-то мере приоткроет человека, сидящего рядом, позволит понять, почему он выбрал в жизни именно эту, а не другую дорогу, почему счшает свою работу и полезной и благодарной. Ведь не с бухты-барахты это к нему пришло. Продумать свое жизненное назначение времени у него хватало - служит он в милиции двадцать с лишним лет. Пришел в нее комсомольцем, здесь вступил в партию, сейчас - заместитель партийного секретаря отдела. Начал старшим сержантом, ныне - майор.

И разговор наш, тот самый, который нужен, возник при самом неожиданном поводе. Возвращались мы после очередного посещения очередного хозяйства в Троицкое. Чуть не доезжая моста через Большую речку, стоял грузовик. Двое, упершись в колесо, натягивали разошедшийся брезент. Василий Федорович затормозил и, приоткрыв дверц", обыденно осведомился:

- Помочь?

- Управимся, - тот, что постарше, махнул головой:

"Поезжайте, мол".

Запылили мы своей дорогой.

- Родственники? - поинтересовался я.

- Почему родственники. Нет. Михаил Григорьич Черных зятя своего в Троицкое перевозит.

- Что за Черных?

- Инструктор по вождению СПТУ-26, один из тех ста пятидесяти, о которых я вам говорил.

- Это активные-то?

- Ну.

- А как это понимать - активные? Значит, и "мертвые души" есть... которые только для отчета?

Василий Федорович промолчал. Не то, что сделал вид, будто не расслышал. Промолчал - и все.

Возобновился разговор уже дома, после обеда, которым нас накормил старший сын Василия Федоровича Борис (Любовь Антоновна, жена, прихворнула и лежала в краевой больнице). Я сидел, смотрел телевизор, хозяин пошел в огород. Вернулся, вывалил на кухонный стол из сумки бородавчатые ядреные огурчики, сказал Борису:

- Ополосни, - и без всякого перехода (чувствовалось, что перед этим долго взвешивал) вернулся к моему вопросу. - Это ведь как считать "мертвые" они души или не мертвые. Я и в отчетах не всех показываю, кто у меня нештатником числится. Поначалу их столько объявилось... Что ни водитель - то и общественник.

Сами понимаете: шоферу хочется с ГАИ дружбу водить.

Но ведь какая дружба. Это не то, что положил в карман удостоверение общественника и - гуляй себе. Были у нас такие... А где их не было? Они быстро себя проявили. В общем, так: сто пятьдесят - это действительно нештатники. А из ста пятидесяти человек на пятнадцать я как на себя положиться могу. Это я сейчас понимаю, а лет десять назад - все ощупью... Теперь накануне жатвы наш райисполком специальное решение принимает такого-то и такого-то нештатного автоинспектора освободить от работы на период уборки. А списки этих людей в райисполком я представляю. Здесь уж не то что семь, двадцать семь раз отмеришь.

- По принципу: меньше, да лучше?

- Само собой. У нас, кстати, с этим легче, чем в городе, здесь люди больше на виду.

Итак, лед тронулся.

ВЕЛОСИПЕД И КОНЬ АНДРЕЙ

...Как я эту работу выбрал? А никак не выбирал. Мне предложили, я согласился. В пятьдесят третьем году.

Демобилизовался я с флота, вернулся в Михайловну.

Из Михайловки уходил, сюда и вернулся. Отгулял положенный месяц, надо на работу устраиваться. РайДОСААФу требовался специалист по автоделу. Пошел.

Работа, хоть и не пыльная, а не по мне. Не люблю я над бумагами сидеть. Учебные планы, конспекты занятий с шоферами, на экзаменах переживаешь, нет, не по мне. Решил уходить на производство. Либо на комбинат, либо в колхоз. Все равно куда, лишь бы не так однообразно. А вышло и не комбинат, и не колхоз. Милиция вышла. Зашел как-то по своим служебным делам в райотдел, дежурный говорит: "Майор велел: как придешь, к нему зайти". Майор - начальник райотдела Михаил Прохорович Осипов. Зашел. В общем, так и стал я милиционером. Как сказал тогда Михаил Прохорович, человеком я для них был самым подходящим:

комсомолец, армию отслужил, дисциплинированный.

Присвоили мне старшего сержанта. Инспектор ГАИ старший сержант милиции Чепурной Василий Федорович. Так я тогда писался.

Что привлекло? Я уже говорил: какого-нибудь живого дела хотелось. Я так думаю: когда мужику двадцать четыре года, а он с бумажками копается и рад до слез, что из кабинета никуда выходить не надо, то в нем мужского одни штаны если. Когда человек в годах, тогда другое дело. Зарплата, говорите? Какая там зарплата.

Сейчас в милиции все-таки деньги платят. А тогда - четыреста десять рублей старыми. Сторож, который ночью у магазина на приступочке сидел, почти столько же получал. И у меня четыреста десять, а из транспорта -велосипед да конь Андрей. Конь, правда, ничего, иногда даже и рысью мог. Так я по переменке - то на нем, то на велосипеде. Поближе - педали поверчу, подальше - на ходке. Но вообще-то поспевал - транспорта тогда мало еще было. Поэтому меня часто в оперативные группы подключали. Тем мне наша работа и нравится - беспокойная она. Лишнее на ней не поспишь.

Помню первое свое такое дело. В каком же это было... Ну да, в тот же год, когда работать начал и было...

Значит, в пятьдесят третьем, осенью, только-только уборка закончилась. Тогда по Кулунде действовала шайка.

Магазины, в основном, грабила. Убивать, помнится, не убивали, но попадется вечерком кто, за так себе не отпустят. Дочиста гберут. Одни потерпевшие говорили, что тех трое было, другие - пятеро... сколько, в общем, в точности - никто не знал. В наш район они как-то еще не добрались. Там магазин возьмут, там, но все не на нашей территории. И вдруг звонок из Джантая: магазин. Джантай - это от МихайловT километров двадцать пять. Собрал нас майор, все наличные силы - пятеро оказалось. Задачу поставил. Старшим группы назначил сержанта Зайцева. Лазарь Иванович из нас самый опытный был: фронтовик, разведчик. Я - за рулем.

По этому случаю нам ГАЗ-51 выделили. Воры, кстати, тоже на газоне были. Угнали из тамошнего колхоза. На этом мы их и засекли. Весь секрет в том, что на правом переднем скате той машины протектор был совсем стерт.

Когда нам шофер с газика это сказал, Лазарь Иванович будто даже помолодел. До того он все ворчал: "Ищи ветра в поле". А как узнал о протекторе, сказал: "Ну, ну". Люди, которые видели машину, дорогу показали.

Выходило, что преступники подались к Челдаю. Точно.

Мы за ними по следу, как по карте ехали. На прямой дороге задок след переднего колеса стирает, а на поворотах - все как на ладони. На пыли ясно видно - правый передний баллон - лысый. Километра три не доезжая Челдая след в лес повернул. Здесь мы и призадумались. Преступники вооружены факт. Люди, которых они ограбили, показывали: есть у них пистолеты.

Два - по крайней мере. Вот и сунься по дороге - они нас как курят перещелкают. Терять им нечего. Когда ясно станет: засекли, у них один шанс уйти. Обговорили мы это дело, хотели сначала цепочкой лес прочесывать, но что это за цепочка - пятеро. Тогда решили так: я веду машину, остальные лежат в кузове. Если увижу брошенную машину, сигналю - раз длинно, раз коротко, и ребята мигом из кузова и за деревья. А дальше - смотря по обстановке. Но план нам не пригодился. Те в лес только поесть да выпить заехали. Тогда мы их не догнали. Они в Павлодаре потом объявились. Там их и взяли.

Только это не наш отдел уже. Ну, что вы. Банда оказалась солидная: девять человек. Вооружены были двумя парабеллумами. Брал их подполковник Полтавец, был у нас такой начальник крайугро. Слышали, наверное...

Давно знакомы... Вот он их и брал.

- Ну а интересно, что вы тогда, когда по лесу ехали, чувствовали? Из-за каждого же куста могли стрелять. Сильно боялись?

- Как здесь сказать: боялся не боялся. Понятно же, на пределе ехал. И в то же время не думалось вроде ни о чем. В такое время моментом живешь. Как говорят, глаза боятся, а руки делают. Это ведь все от работы зависит. Когда, к примеру, геолог в тайгу идет, он тоже о плохом не думает, хотя вернется из поиска или не вернется - неизвестно. Некоторые ведь и не возвращаются. Так и тут. Одно скажу: при нашей работе за всякими там переживаниями на край света ездить не надо.

Еще что-нибудь такое? Да мало ли... Совсем недавно, например, магазин станционный обокрали. Четверо, по свидетельским сведениям. Крышу разобрали и... В общем, как по-писаному сработали. Это дело мы с сержантом Черкасовым провернули. Раскинули что и как, выходило, некуда грабителям податься, как только на железную дорогу. В районе им схорониться негде, значит, уезжать надо. В колке около Зеленой Поляны мы их и прихватили. Точно мы угадали - расчет у них был на Загайновский разъезд.

Так эти что, эти еще серые. Другое дело цыгане.

Во г, действительно, отпетые попались... Пет, не здесь, когда я еще в Михайловкс работал... В то время распоряжение вышло: кончать цыганам бродяжничать, пора на оседлость переходить. Так вот еду я на велосипеде в Полуямки, смотрю - в колке шатры. Приехал в село, договорились с Николаем Ходуновым, участковым уполномоченным: "Поедем цыган на работу устраивать". Заходим в колок, там телег десять. Спросили мы старшого, вышел дядька. Не то чтобы богатырь, но крепкий, видать. И не так, чтобы в годах. Ну, лет тридцать пять - сорок. Ведь их, этих цыган, как-то сразу по обличью и не поймешь. Вышел, значит, мы ему: "На работу давайте устраиваться", - а он нам - справку от Курьинского сельсовета: "Выехали, мол, такие-то и такие-то с нашей территории к месту постоянного местожительства."- "А где, - спрашиваю, - ваше постоянное местожительство?" Тут он такое замолол, что и не поймешь, то ли в Казахстане, то ли в Киргизии, то ли еще где. Я и засомневался. Дальше - больше, дальше - больше. Смотрю, дядька совсем запутался. Короче, когда мы их с санкции прокурора уже пошерстили, в телеге этого самого старшого оказались сабля и наган. А в кармане - печать Курьинского сельсовета. Какая там поддельная. Самая что ни на есть, подлинная. А в паспортах - штампы прописки и выписки. Все, как полагается Вот и судите теперь, что из-за чьего-то ротозейства произойти могло.

Говорите, что все, о чем я говорил, к государственной автоинспекции имеет отношение косвенное. Опять же как смотреть. Я ведь - майор милиции, а майор ГАИ - такого чина нет. В городе, конечно, функции разграничены, а у нас в районах как-то все связанней. Штаты наши куда как скупы. Помните, я говорил, что в районе транспортных единиц почти три с половиной тысячи.

А штатных единиц маловато. . Вот мы так и живем - помогаем оперативникам, а они - нам. Если же о чисто автоинспекторской работе говорить, что ж, на этот счет разговора у меня поднакопилось.

О ПРАВИЛАХ, "ДИКАРЯХ" И ЛЮБВИ

К ПРОФЕССИИ

Вы мне вчера жаловались, что в Барнауле орудовцы чуть ли не охоту за автомобилистами-личинками устраивают. Ну коли не охоту, то во всяком случае несправедливо к ним относятся. Если человек государственной машиной управляет, его, к примеру, оштрафуют, а если своей собственной, то ему за такое же нарушение дырку в талоне проколят. Что ж, может, вам такой деятель и встретился. Вполне допускаю. Среди нашего брата своенравные еще попадаются. Но, как правило, это не так.

Сами посудите: жизнь вперед идет, транспорта все прибавляется и прибавляется. А скоро и вообще уйма будет.

В основном - легкового, личного. Тут как ни наказывай, всех подряд прав не лишишь, да и не наша цель огулом наказывать. Не для того государство машинами торгует, чтобы они в гаражах ржавели. Наше дело - следить за тем, чтобы люди соблюдали существующие правила.

Потому что правила эксплуатации и движения - полная, если хотите, полнейшая гарантия безопасности...

А вдруг рулевое полетело, или тормоза отказали?.. Ну, знаете, а вдруг вы шли, шли, споткнулись на ровном месте и ногу сломали? Я говорю не об исключениях, а о самих правилах.

Большинство водителей видят в нас, так сказать, карающую десницу. А если под другим углом, если не каратели, а заботники? Вот и вы улыбку сдерживаете. Ну, с какой стати мне бы вас наказывать? Поехали вы на красный свет, остановил я вас, пожурил легонько и езжайте себе с богом. Какое-то время вы поостережетесь, будете более внимательным, а потом снова ослабите самоконтроль. Потому что словесные наставления, что вода - стекла и нет. А вот когда ваш талон прокомпостирован, он вас жечь будет. Дырка, она такая вещь - всегда о себе напомнит. Если, конечно, не хочешь надолго с колесами расставаться. Здесь логика простая: пусть уж лучше человек пешком походит, чем головы лишится. Да ведь не только сам лишится, других лишить может. Каждый нарушитель - это потенциальный аварийщик.. Особенно нарушитель злостный. Опять вы улыбаетесь. Говорите - убийца. А что, совершенно верно, может оказаться и убийцей. Уверяю вас, никто по доброй воле в кювет не кувыркался. Наплевал на правила движения, вот и результат. По пьянке? Конечно, большинство - по пьянке. За год мы сто семьдесят трех человек прав лишили.

И вот уж не считали - личник он или не личник. Есть здесь, конечно, одна закавыка: чтобы профессионала выучить, государство много денег тратит, к тому же водительских кадров не хватает. Поэтому, может, какое мелкое нарушеньице и спустишь, а чуть что серьезное - никаких скидок. Мелкие придирки? Это уж я говорил: попадаются своенравные.

Проблемы какие у нас? Проблем хоть отбавляй. Штаты. Транспорт... Это, так сказать, внутренние наши заботы. А самая наша из проблем проблема "дикари". Кто такие? Сегодня, когда мы в Заводской ехали, может обратили внимание: встречный мотоциклист метров за сто от нас в пшеницу нырнул? Прямо так и попер по хлебу.

Не обратили? Это потому, что глаз непривычный. А у меня такие, как этот, вот где сидят. Да разве у меня одного? Представьте себе: поехал в городе кто-нибудь на мотоцикле без номера. Его на первом перекрестке остановят, со всеми вытекающими отсюда последствиями. У нас же на мотоциклах номера, в основном, в райцентре и недалекой округе. А отъезжайте хотя бы километров за тридцать... Что, думаете, они, эти "дикари", от хорошей жизни, завидев милицейскую машину, тягу дают? Им бы тоже хотелось на равных правах в райцентр приехать, а то и к вам в Барнаул наведаться. Да не смеют - прав на управление мотоциклом у них нет. А нет прав - государственного номера не получишь. Хотя ты и ездишь отлично.

Кто виноват? Уж во всяком случае не только эти бедолаги. Многие из них и рады бы сдать на права, но учебник самостоятельно осилить не могут. Тут бы самый раз нашим уважаемым обществам ДОСААФ предложить свои услуги: вы нам, мол, определенную сумму на бочку, а мы вам пришлем преподавателя. Организовывайтесь в группы, занимайтесь, получайте "корочки", ездите себе на свое и общее здоровье. Но молчат досаафовцы. Если организовывают курсы, то либо в райцентре, либо в крупных поселениях. А с "мелкими" бригадами им возиться недосуг, и хлопотно, и не так-то денежно. Довод их о том, что трудно собрать людей, неубедителен. В летнее время, конечно, хлеборобу не до учебных классов. А зимой? Пока же в наших районах по полевым и луговым дорогам мчатся тысячи безномерных мотоциклов. Владельцы их, абсолютно не знающие правил, совершают аварии, сами страдают, таятся от штатных и нештатных инспекторов, но все же - ездят.

И будут ездить, ибо для того приобретали мотоциклы.

И не надо делать вид, что все в порядке. Нет, не в порядке, потому что машина есть машина. Человек, не имеющий представления о том, как вести себя на дорогах, можег попасть в катастрофу или вовлечь в нее других, независимо от того, снабжена его машина государственным номером или не снабжена. При этом никак не надо забывать, что сельские жители с каждым годом приобретают личного транспорта все больше и больше. А уж коль скоро появился у него "железный скакун", то...

"кто из русских не любит быстрой езды"...

Когда я говорил вам не о карающей деснице, а о заботниках, вы улыбались... Бросьте, не улыбались. Я же заметил. И вот, в связи с этим хочу ответить на ваш вопрос: люблю я свою работу или не люблю. По-моему, сам вопрос неверно поставлен. Что значит - люблю не люблю. Я свою работу ценю. Одно и то же? Ну, уж извините.

Люблю я своих детей. А работу именно ценю. За ее гуманность, за заботливое начало. Представьте себе на минуту дорожные магистрали без ГАИ. Здесь она - организаторское звено. А организация чего бы там ни было сама по себе забота. Говорят: человек ко всему может привыкнуть. Не ко всему. По-моему, никогда нельзя привыкнуть к глупой смерти. Глупая смерть всегда поражает человека, если хотите даже обижает. Возьмите, на фронте. О человеке, погибшем в результате обстоятельств, которые были выше его, говорят: погиб, отдал жизнь, убит... А о случайной смерти как? "Так глупо получилось", "никто и не ждал", "надо же так". Разница?

Да еще какая. Так вот нам, работникам автомобильной инспекции, если приходится сталкиваться со смертью, то со случайной. Работаешь иной раз у места катастрофы, а из головы нейдет мысль: "Надо же так. Ну что стоило ему поостеречься. Не делай он двойного обгона, ехал бы себе сейчас своей дорогой. А ведь у него семья осталась, наверное..."

Раньше я все не так остро воспринимал. А сейчас...

Скорее всего - возрастное... А началось с Трусовской истории. Село предгорное Трусово. Я тогда работал в Курышском районе. На происшествие нас с районным прокурором Николаем Александровичем Мозговым прямо с партсобрания вызвали. Трое пьяных на "Урале"

под ЗИЛ-150 влетели. Лоб в лоб на самой вершине горки встретились. У машины как раз бампер был задран.

Ну, представляете, как это может быть, когда автомобиль передними колесами самой верхней точки подъема коснулся. А те с низу как раз и угадали. Мотоцикл прошел под передней балкой и аж в редуктор заднего моста воткнулся. А все трое молодые были. Выпивали, поехали проветриваться, вот и проветрились на тот свет.

И с тех пор я как-то по-особенному свою работу понял. Раньше было: авария, значит, авария. А после того случая для меня каждая авария прежде всего человек. И его родственники... Знаете, чего я больше всего в жизни хочу? Чтобы человек, который из дома выехал, благополучно до места добрался и обратно вернулся.

В этом я свою работу вижу. Потому ее и ценю. А насчет любви... Нет, не то слово...