"Беспощадный" - читать интересную книгу автора (Поттер Патриция)

Глава пятнадцатая

Клинт прогуливался с Кейт по розарию, раскинувшемуся за просторным домом Дьюэйнов. Это был ее сад, и он ей подходил. Розы росли беспорядочно, а не в прямых рядах, но высадили их с избытком. Красные вперемежку с желтыми, розовые — с белыми.

Они пахли, как их хозяйка, и Клинт подумал, что Кейт, вероятно, использует розовые лепестки для своих тонких цветочных духов, аромат которых был неотделим от нее.

Ее рука дотронулась до него, и он невольно сжал ее пальцы, несмотря на намерение сделать прямо противоположное. Он предполагал ясно объяснить сегодня вечером, что не сможет часто с ней видеться, потому что обязанности на ранчо мешают активному общению с людьми.

Но все пошло не так, как он задумал, стоило ему переступить порог дома Дьюэйнов. Кейт приветствовала его улыбкой, которая сразу согрела его. Ее зеленые глаза зажглись, как только он вошел, и Клинт почувствовал, что все его намерения тают, как туман под утренним солнцем.

Он еще больше расстроился, когда его встретили остальные Дьюэйны. Отец Кейт и оба брата обращались с ним как с членом семьи. А еще хуже, они интересовались его мнением, что предпринять против нового беззакония, случившегося в Раштоне.

Клинту захотелось уменьшиться и забиться в какую-нибудь щель. Вместо этого он пожал плечами:

— Странно, что они нацелились на Джека. — Он помедлил, затем добавил:

— Что-то мне не нравится этот Макклэри, который приехал погостить. В ночь убийства старателя его в доме не было.

Расс Дьюэйн кивнул:

— Не скажу, что этот тип мне по душе, но он приехал после того, как начались ограбления почтовых дилижансов.

— Может так, а может, и нет.

Намек Клинта был ясен; Макклэри мог не объявлять о своем присутствии до определенного времени.

— Ты не согласился бы за ним приглядеть? — спросил Расс.

Снова Клинту захотелось забиться куда-нибудь в щель. За свою жизнь он совершил много такого, чем не особенно гордился, но ни разу не солгал другу, тому, кого уважал и чьим доверием пользовался.

Клинт кивнул, затем поменял тему разговора, поинтересовавшись стадом Дьюэйнов.

— Хуже некуда. С самого начала дело не пошло: зима потрепала нас не меньше, чем Джека. Пришлось продать больше, чем хотелось бы. Такова уж доля скотовода: приходится мириться с непогодой, засухой, волками и койотами. Но с чем мы не можем смириться, так это с человеческой падалью, которая завелась в округе.

Клинт невольно поморщился. Ему захотелось все объяснить. Прямо сейчас. Но он не мог так поступить, не предав Рейфа, собственного брата и всех остальных.

— Что ты собираешься делать, Расс?

— Будь я проклят, если знаю. Ждать, наверное. Джек был прав, когда говорил, что не стоит пытаться отыскать кого-то в этих горах. После первого ограбления не осталось никаких следов. Они как будто исчезли. У меня очень скверно на душе из-за Джека. Он работал день и ночь, чтобы создать ранчо. Кое-кто поговаривает о том, чтобы предложить ему денег взаймы, но сейчас у каждого свои проблемы. Как намерены поступить его работники?

— Они начинают терять терпение. Кое-кто хочет уйти.

— А ты?

Клинт почувствовал, как на него глянули разом четыре пары глаз. Он слегка поерзал на стуле и увидел на лице Кейт беспокойство. До сих пор никто на него так не смотрел. И Клинту стало не по себе от мысли, что этот взгляд может выразить что-то другое, например презрение.

— Я еще не решил.

— У нас найдется для тебя работа, если захочешь, — сказал Расс.

Клинт кивнул, молча поблагодарив за предложение, понимая, что здесь пахнет сватовством. Семья Кейт приняла его в качестве кавалера Кейт, и хотя при других обстоятельствах он был бы доволен, сейчас это доставило ему только огорчение.

Несколько минут спустя Расс предложил, чтобы «молодые люди» прогулялись, и Клинт не смог отказаться, чтобы не обидеть хозяйку дома. Он был просто не в силах огорчить Кейт, особенно теперь, когда ее щеки горели от смущения после такого нетактичного намека. Клинт поднялся, подошел к ней и вежливо отодвинул ее стул.

Луна была почти круглой, золотой, а не серебряной, и в воздухе повисло ожидание, которое обычно предшествует буре. Между ними тоже возникло напряженное молчание, которое сопровождалось легким прикосновением рук, почти незаметным пожатием пальцев и таким же незаметным ответным пожатием.

— Прости, — наконец сказала она.

— За что?

— За то, что мои устроили… такое неуклюжее сватовство.

Он невольно крепче сжал ее руку. Он не мог ответить, что ничего не заметил. Он не умел лгать. И в этом-то была вся проблема. По крайней мере, одна из них.

— Ты не собираешься остаться в Раштоне?

Как она догадалась? Клинт остановился и посмотрел на девушку. Она прелестно выглядела в лунном свете — задумчивое выражение на лице, рассеянный взгляд.

— Нет, — сказал он. — Я перекати-поле. Нигде не засиживаюсь подолгу.

— Но здесь ты живешь уже почти два года.

Он прямо взглянул ей в глаза:

— Я бродяга, Кейт, стал таким после войны.

Он видел, что она с трудом перевела дыхание, словно его слова душили ее. То же самое происходило с ним. Ему так хотелось ее поцеловать. Но именно этого делать не следовало.

— Ты никогда не хотел осесть?

Да. Сейчас захотел.

Он медленно покачал головой.

— Думаю, я не смог бы. — На большую прямоту он не решился.

Она кивнула, приняв его объяснение, в честности которого не сомневалась.

— Когда-то я мечтала путешествовать. Отправиться на Восток. Или в Сан-Франциско. — Кейт так старалась облегчить ему задачу. В конце концов, их мало что связывало, если не считать взглядов, нескольких танцев, разговоров, которые до сегодняшнего вечера текли так легко, и… внутреннего голоса, говорившего двум молодым людям, что происходит нечто необычное. Клинт и не подозревал, что так бывает, а сейчас уже было слишком поздно что-либо менять.

— А теперь? — тихо спросил он.

— Теперь я знаю, что мой дом здесь, на этой земле. Среди этих гор.

Клинт вновь осознал, что она пытается отбросить все недосказанное в их предыдущих разговорах, словно хочетубе-дить его, что его решение — это его решение, и его жизнь — это его жизнь.

Если бы только…

— Если бы только?

Клинт не подозревал, что думает вслух. Он улыбнулся девушке.

— Если бы только ты не была такой прелестной.

Он увидел радостный взгляд Кейт, на ее щеках вновь вспыхнул румянец, который очень ей шел. Наверное, она даже не подозревает, какая она хорошенькая, решил Клинт.

Больше он не мог с собой бороться. Приблизился к ней, наклонил голову и коснулся ее губ. Она действовала на него как магнит, притягивая к себе все ближе и ближе.

Губы у нее были мягкими, зовущими, кожа невероятно нежной, пахнущей тонким ароматом роз. В этой жизни она была ему нужна как никто. Клинт даже не подозревал, что когда-нибудь будет так отчаянно нуждаться в другом человеке.

Его губы легко трепетали на ее губах, и она чуть раскрылась навстречу ему. Рука девушки коснулась его плеча и замерла там, словно в нерешительности. Этот невинный жест погубил Клинта. Он обнял ее мягко, но властно, целуя каждую тонкую черточку ее лица, запоминая упоение от каждого прикосновения, тихую довольную радость ее ответов. На секунду Клинт прижался щекой к ее щеке.

— О Кейт, — услышал он собственный вздох.

Вместо ответа она чуть отстранила лицо, и губы их снова слились в поцелуе, полном обещания и одновременно такого горького понимания, что Клинт потерялся между раем и адом.

Когда Джек Рэндалл прочел телеграмму, он почувствовал, что мир рушится.

Сара умерла!

Осталась дочь. Доченька, чье существование Сара скрывала от него, потому что ненавидела его за то, кем он был. Рэндалл скомкал телеграмму. Ту небольшую сумму, которая у него была, он потратил на детектива в Бостоне, пообещав премию за быстрый результат. Детектив справился с заданием быстро. За день. Ему понадобился всего лишь день, чтобы найти два свидетельства — о смерти и о рождении. Рождении дочери по имени Шей. Сердце колотилось так сильно и быстро, что Джеку пришлось схватиться за край прилавка, чтобы устоять. Сара. Умерла. С ней умерли все его надежды.

— Вы в порядке, мистер Рэндалл?

Ему понадобилась минута, чтобы справиться с шоком и ответить. Мистер Рэндалл. Последние десять лет он работал для того, чтобы заслужить это обращение, произнесенное с уважением. Он всегда верил, что когда-нибудь уговорит Сару вернуться. Когда-нибудь он докажет ей, что стал другим человеком.

— Все хорошо, просто небольшое потрясение. Умер… один мой друг.

— Мне очень жаль, мистер Рэндалл. Я могу вам помочь?

— Нет. Нет, благодарю вас.

Он повернулся, ничего не видя перед собой, нашел дверь и, спотыкаясь, вышел на яркий солнечный свет.

Рэндалл направился в салун.

Сара так сильно его презирала, что скрыла рождение ребенка. Такую боль ему довелось испытать только один раз в жизни: в тот день, когда он вернулся домой и обнаружил, что жена ушла, оставив записку рядом с банкнотами, которые нашла.

Теперь он точно знал, почему она ушла. Сара осталась бы с ним, но она не могла позволить, чтобы ее ребенок воспитывался в доме вора.

Не обращая внимания на посетителей салуна, Рэндалл направился прямо к стойке.

— Виски, — сказал он бармену и быстро опустошил стакан. — Еще.

Он надеялся, что спиртное заглушит нестерпимую боль, но оно только освежило воспоминания. Он увидел перед собой удивительные голубые глаза Сары, когда-то смотревшие на него как на бога. Давным-давно он спас незнакомку из-под копыт двух лошадей, понесших по улице Бостона, а затем очаровал девушку и уговорил бежать с ним. Он не понравился ее отцу, потому что был неизвестного происхождения и не имел постоянной работы.

Ему бы следовало хорошенько подумать. Она была настолько честна, насколько он бесчестен. Он был воспитан так, что не видел ничего зазорного в том, чтобы освободить простодушных обывателей от их денег. Она была воспитана так, что различала только два цвета — белое и черное. А он предстал перед ней в истинно черном цвете.

До встречи с Сарой Джек не знал, что такое угрызения совести. Да, правду говоря, совесть не пробудилась в нем и позже. Воровство было естественным для него. Когда Сара впервые поймала его на этом занятии, он поклялся, что больше не сделает ничего подобного. Но нарушил слово. Даже тогда она оставалась с ним, пока… пока не появился ребенок.

Рэндалл проглотил еще одну порцию виски. Он никогда не переставал любить Сару. После ее ухода у него были короткие связи с женщинами, которые не ждали от него ничего, кроме нескольких подношений, но он всегда надеялся, что сможет вернуть Сару. Армейская казна была частью этого плана. Он должен был обеспечить себя достаточной суммой, чтобы вернуться в Бостон за женой и убедить ее, что он изменился.

Но Сара увидела ту проклятую статью, и он, хотя и продолжал высылать деньги, ни разу не получил от нее весточки.

Дочь!

Дочь, которая исчезла.

Дочь, которая проделала такой долгий путь из Бостона, чтобы повидаться с ним.

Джек попытался разузнать о местонахождении дочери, пока ждал сообщений от бостонского детектива. В гостинице ему кто-то сказал, что в то утро, когда приехала его дочь, какой-то человек встречал на станции молодую женщину. Больше ничего разузнать не удалось. Описание человека подходило к тысячам мужчин.

Что с ней случилось? Почему она не доехала до ранчо?

Учитывая ограбления и новость Макклэри, он сам мог бы представить правдоподобную версию. Рэндалл крепче сжал стакан с виски. Рафферти Тайлер!

Рафферти Тайлер сумел отомстить.

Бен остался ночевать. Шей знала — он поступил так, потому что не доверял ей, но все равно была ему благодарна. Лекарства и бинты, которые он привез для нее, пригодились для лечения Рейфа. Кроме того, Бен обладал элементарными навыками врачевания, которых не было у нее.

Военное наследие, объяснил он, осматривая рану Рейфа.

— Там было мало врачей, и мы научились обходиться без них.

Он отпустил это замечание, разматывая повязку на руке Рейфа. Увидев швы, Бен удивленно взглянул на девушку:

— Ваша работа?

Шей кивнула, довольная, что в его взгляде внезапно промелькнуло уважение. Она не задавалась вопросом, почему ее это волнует, просто ей стало любопытно, что связывает этих двух людей, отчего они так преданы друг другу, что даже готовы ради товарища рискнуть собственной жизнью. Неужели причина кроется в войне, которая закончилась более восьми лет назад? Или это сам Рейф Тайлер вызывает такую необычную преданность?

Закончив с Рейфом, Бен повернулся к девушке. Рейф хотел, чтобы он сначала осмотрел руку Шей, но девушка запротестовала, утверждая, что ожог больше не болит и что рана Рейфа требует немедленного осмотра. Долго убеждать Бена не пришлось, а Рейф был слишком слаб, чтобы противостоять решимости друга.

Теперь, глядя на обожженную руку, Бен плотно сжал губы. Нанося мазь, он был немногословен.

— Постарайтесь поберечь руку, — только и сказал он.

— Вряд ли удастся. Медвежонок.

Бен бросил взгляд в угол, где мирно спал зверек.

— Это Рейф лечил его?

— Я зашила рану. Рейф наложил шину.

Бен покачал головой, словно дивясь глупости двух детей.

— Наверное, будет лучше, если я все-таки сделаю вам повязку. Волдыри заживают лучше на воздухе, но если вы твердо решили…

Шей протянула ему ладонь и удивилась, как нежно касались его пальцы больной руки, когда он осторожно бинтовал ее. Затем Бен повернулся к Рейфу:

— Сегодня я переночую здесь, так как вы двое, видимо, никак не можете обойтись без неприятностей.

Произнес он это полушутя, и Шей поймала себя на том, что он ей нравится не меньше его брата. Рейф присел на кровати.

— Я сам в состоянии обо всем позаботиться.

— Как же. Тебя мог бы сбить с ног даже Абнер, хотя у него нет сковородки.

Рейф отказался говорить о ране на голове, и Шей пришлось, запинаясь, все объяснять Бену. Сейчас Рейф не обратил внимания на подкалывание Бена.

— Есть какие-нибудь новости об ограблении?

— Пока не слышал. — Бен взглянул на Шей. — Рэндалл уехал в Кейси-Спрингс.

Шей передернуло от того, с какой легкостью они обсуждали ее отца, свои планы, как погубить его. Она пока точно не знала, что входило в эти планы, но видела — заговорщиков не останавливает ее присутствие.

Рейф бросил в ее сторону всего лишь небрежный взгляд и снова повернулся к Бену:

— Макклэри?

— На ранчо.

— Клинт?

Бен нахмурил брови и посмотрел на Шей, будто не был уверен, что ему следует говорить.

— Он был занят сегодня.

Рейф зашевелился и слегка поморщился.

— Я буду спать снаружи.

— Черта с два, — сказал Бен. — Не хочу, чтобы ты подхватил воспаление легких, а это очень легко при такой лихорадке.

Напряжение в комнате росло. Оба мужчины повернулись и смотрели на Шей, как будто она была создана с единственной целью — изводить их. Что ж, значит, так она и поступит с ними. Ей надоело, что с ней обращаются так, словно она пустое место или какая-то помеха.

— Я голодна, — пожаловалась девушка, почувствовав, как сосет под ложечкой. За весь день у нее не было во рту ни крошки.

Рейф скривил рот, а Бена удивило напоминание, что о пленных нужно хоть как-то заботиться.

— И медвежонок тоже, — добавила она, когда привлекла их внимание. — И… Рейф.

Шей почувствовала себя неловко, назвав его по имени в присутствии Бена, но уже было слишком поздно прибегать к чему-либо другому. Рейф еще больше скривил рот.

— Я, конечно, последний в списке.

Шей пропустила мимо ушей его слова и смотрела на Бена, который был совершенно ошеломлен.

— Есть что-нибудь, кроме консервированных персиков и несвежего жаркого?

Бен взглянул на Рейфа:

— Какие идеи?

— Я подвесил остаток туши, но, как пить дать, эта чертова медведица уже добралась до нее. Попробуй наловить рыбы.

— И оставить тебя с ней?

Рейф метнул взгляд в сторону Шей. Глаза его, как всегда, ничего не выражали.

— Она могла уйти и раньше, — наконец произнес он.

Шей опять вскипела от гнева. Что бы там ни было, но ведь это она зашивала его раны, это она ухаживала за ним, а теперь ее ни в грош не ставят.

Бен неохотно кивнул:

— Но ведь она стукнула тебя…

Шей показалось на секунду, что в глазах Рейфа заплясали веселые огоньки, но они исчезли так быстро, что она засомневалась, не был ли это просто отблеск свечи.

— Обещаю, что не повернусь к ней спиной.

— А этого и не нужно. Стоит ей чуть-чуть пихнуть тебя локтем, и урон будет не меньше, чем от проклятой сковородки.

Рейф не обратил внимания на предупреждение друга.

— Удочка в конюшне.

— Если мне удастся пройти мимо вашего медведя.

Рейф хмыкнул, что можно было принять за сдавленный смех. Однако Шей засомневалась, что Рейф в состоянии рассмеяться, даже если бы его твердокаменный характер не служил тому помехой. Ведь малейшее движение вызывало у него новые приступы боли и слабости. Сейчас, очень медленно опускаясь на подушку, он морщился.

Бен в последний раз изучающе посмотрел на него, потом на Шей.

— Надеюсь, Рейф объяснял вам, как опасно оказаться ночью в лесу.

— Тысячу раз, — устало произнесла она и внимательно посмотрела на Рейфа. — Он даже решил дать мне наглядный пример.

— Капитан может перегнуть палку, добиваясь своей цели, — сухо прокомментировал Бен, не заметив, как скривился Рейф при упоминании его воинского звания.

А Шей заметила. Он был лучший офицер из всех, кого я знал. Что означало для Рейфа Тайлера потерять свой мундир? Особенно потерять его с таким позором.

Господи, ну почему ей так больно за него?

Шей отвернулась. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо, — он уже и так слишком хорошо научился читать по нему. Нужно чем-то заняться, нужно отвлечь мысли от этого несгибаемого худого человека, который вдруг стал очень слабым. Ему бы не понравились такие мысли. Он возненавидел бы ее за них.

В углу зашевелился, заскулил медвежонок. Шей наклонилась, взяла его на руки и крепко прижала к себе.

— Все хорошо, — прошептала она. По крайней мере, мишка терпимо относился к ее заботам. — Мы тебя подлечим.

Рейф передвинулся на койке и посмотрел на девушку. Шей. Он не хотел теперь думать о ней как об одной из Рэндаллов. Только Шей.

Она с мягкой улыбкой смотрела на медвежонка, а в серо-голубых глазах сквозила озабоченность. Она не переоделась, — видимо, ей было безразлично, что на одежде остались пятна крови обоих ее пациентов.

Шей сказала «мы», когда ласково заговорила с детенышем. Это «мы» ласкало слух. Оно прозвучало совершенно естественно. Как будто так и надо было.

Может быть, она вовсе и не дочь Рэндалла, подумал Рейф. Но на самом деле это не имело никакого значения. Им никогда не сказать о себе «мы».

Тайлер закрыл глаза, пытаясь забыться сном и одновременно боясь ночных кошмаров, которые приходили вместе со сном. Не хотел, чтобы она услышала, как он кричит, и увидела, как просыпается, весь обливаясь холодным потом. Иногда ему снилось, что ему опять выжигают клеймо. Иногда снился карцер в тюрьме. Но что бы это ни было, он каждый раз заново переживал весь ужас, как наяву.

Ласковое бормотание в углу комнаты превратилось в колыбельную, тихую песню, просочившуюся в его сознание, разогнавшую там темноту. Он позволил себе расслабиться, послушать.

Когда в последний раз он слышал, чтобы женщина так пела?

Когда ему было семь? До того, как команчи надругались над его матерью, а затем убили.

Песня оказалась как будто знакомой. Красивая, печальная, протяжная. Пронизанная любовью, которую звал а. Несущая покой своими добрыми утешительными словами. Обещание счастья. Как давно он не знал истинного счастья?

Ему не хотелось думать об этом, хотелось только наслаждаться этими звуками, тихим, хоть и быстротечным удовольствием, которое они несли. Хотелось уснуть вместе с ними.

Он знал, что сегодня его не будут мучить кошмары. Впервые за много-много лет.