"Вне закона" - читать интересную книгу автора (Поттер Патриция)

Глава 18

Рано следующим утром Джесс уже был за работой. Уиллоу удивлялась, спал ли он вообще и уставал ли когда-нибудь.

Она также раздумывала, сумеет ли привыкнуть к тому, чтобы, подходя к окну, не увидеть там Джесса.

Теперь он как будто укреплял загородку, двигаясь быстро и уверенно. Она не встречала никого, кто бы настолько все умел, никого, с кем бы она чувствовала себя настолько в безопасности.

Он был наслаждением для ее глаз. Он стоял на солнце, его волосы отливали золотом, а кожа бронзой. В движении он был сама грация, мышцы плеч вздувались под тонкой хлопчатой рубашкой. Рукава рубашки были закатаны, как всегда, на руках надеты кожаные перчатки. Почему-то это сочетание делало его неодолимо мужественным и привлекательным.

Осознав, что такие мысли совсем не подобают женщине в ее положении, Уиллоу покраснела. Она даже удивлялась, как это такого, как он, такого, полного жизни, могла привлечь, хотя бы чуть-чуть, старая дева — учительница. И все же их влечение было очевидно взаимным, искры проскакивали с его стороны так же, как с ее, и она ощутила желание и необходимость его поцелуя. Она не понимала, почему он не решился продлить его, она должна бы быть довольной этим, но не была.

С первого раза, как она его встретила, она постоянно думала о нем. Она размышляла о том, чем рискует. Ни больше ни меньше, как своим сердцем. Другое — ее место в обществе, ее любимая работа учительницы — уже не имели большого значения. Она никогда не знала любви между мужчиной и женщиной и была слишком романтична, чтобы упустить ее теперь.

Уиллоу по-своему, спокойно и решительно, всегда старалась все взять от жизни. Она сделала это в бостонской школе, она сделала это, когда приехала на Запад, и тогда, когда решила взять ранчо. Она знала, что люди считали ее наивной и часто не слишком умной, но она всегда точно знала, что делает и чем рискует. Она полагала, что если что-то очень сильно хотеть и очень стараться, то обязательно это получишь. Ее устраивало, что люди считали ее более легкомысленной, чем на самом деле, потому что это делало их терпимее. Она без смущения пользовалась этим легкомыслием, потому что была женщиной и нуждалась в любом оружии, которое могла заполучить.

Не то чтобы она никогда не испытывала сомнений. Она сомневалась все время. Сомневалась и боялась. Но она научилась скрывать это, задвинуть в уголок мозга, как теперь. Так же, как отодвинула в сторону понимание того, что ее Одиссей на самом деле был наемный профессионал.

Но она не могла полностью отбросить ни этот факт, ни еще один. Неважно, как его звали — Джесс или Лобо, — он был так же неуловим, как тот волк, чьим именем назвался. Она поняла, что никогда не сможет удержать такого, как он, и никто бы не смог, так же как Пенелопа не могла удержать своего Одиссея, но, как Пенелопа, она готова была взять все, что могла, и ценить это, накапливая воспоминания, чтобы наслаждаться ими в будущем.

Она быстро оделась, полная решимости найти способ побыть с ним наедине. Экзамены будут в пятницу, и сегодня она отпустит учеников пораньше, чтобы у них было время подготовиться. А потом она найдет способ.

Уиллоу не удивилась, что он не пришел завтракать с ними. Чэд, ходивший его звать, вернулся разочарованный, говоря, что Джесс хочет только немного хлеба и масла и что он поест в сарае. К удивлению Уиллоу, Эстелла предложила отнести их ему. Брэди уставился в тарелку, но Уиллоу заметила, как сжались его челюсти, и удивилась, с чего бы это.

Уиллоу предпочла бы все отнести сама, но была слишком поражена и обрадована предложением Эстеллы. Двумя неделями раньше Эстелла ни за что бы этого не предложила, наоборот, при одной мысли об этом укрылась бы в своей комнате. Она внимательнее посмотрела на Эстеллу и отметила другие перемены. Пушистые светлые волосы были старательно расчесаны, с лица почти исчезло напряженное, затравленное выражение.

Уиллоу заметила удивление в глазах Брэди и поняла, что он тоже увидел нечто новое. В нем тоже появилось что-то, покровительственный вид, не встречавшийся раньше.

— Я пойду с вами, — вдруг сказал он, и Эстелла застенчиво улыбнулась и кивнула.

Ну и ну, подумала Уиллоу. Каким-то образом присутствие Джесса здесь много чего меняло. Она задумалась, догадывается ли он, какое влияние оказывает на всех домашних. Насколько она могла судить, с того дня как Брэди ушел искать Юпитера, он ни разу не пил.

Он уже лучше выглядел, и его походка стала более пружинистой. Эстелла выглядела почти миленькой, а ее готовка определенно улучшилась. Чэд, также опасавшийся почти всех чужих, с нетерпением ждал каждого нового дня, он даже учиться стал лучше. Салли Сью открыто обожала вновь прибывшего, а близнецы — ну, на близнецов это, пожалуй, меньше всего подействовало. Им всегда было достаточно друг друга, они вместе хихикали над своими секретами и оставались внутри собственного магического круга. Но даже они с необычным желанием выполняли работы по дому, когда поблизости был незнакомец. Казалось, им тоже хочется заслужить его одобрение. Его малейший кивок как будто доставлял удовольствие всем, кроме Брэди. Она знала, что Джесс понятия не имел, чего он сумел достичь за несколько дней, и это ее невероятно печалило.

Уиллоу вздрогнула, когда после того как она с близнецами забрались на тележку, подъехал Джесс на своем караковом.

— Я поеду с вами, — напряженным голосом сказал он, — Мне нужно кое-что в городе.

Уиллоу встретилась с ним взглядом. Его глаза были такими же невероятно бирюзовыми, как всегда, и такими же непроницаемыми. Она кивнула, слишком пораженная, чтобы что-то сказать.

— Я поеду вперед, — продолжал он, — и встречу вас на другой стороне подъема.

В его голосе не было ничего зловещего, но она почувствовала, что по ее спине пробежала дрожь. Она вспомнила о посещении Салливэна и как он спросил, где Лобо. Вопрос удивил ее, так как она знала, что ему не нравится профи и особенно его присутствие здесь. Она боялась, что он уговорил Джесса уехать. Она знала, что ее глаза задают этот вопрос, но не получила ответа, только твердый взгляд, прежде чем он повернул каракового и оставил за собой пыльный след.

По пути она временами видела его на расстоянии. Он двигался быстро, как будто высматривая что-то. Ей было любопытно, что ему нужно в городе и есть ли у него деньги, или ей надо предложить ему немного из той малости, что у них была. Он, очевидно, отказался от щедрого предложения Алекса, и она всегда слышала, что у людей его профессии деньги никогда не задерживаются долго. Он определенно не выглядел так, как будто у него было всего много, она ни разу не видела больше двух рубашек, хоть он содержал их в абсолютной чистоте. Единственными его ценностями, казалось, были лошадь, револьвер и винтовка, винтовка явно отличная и в хорошем состоянии, там, где солнце попадало на приклад, дерево светилось.

Она должна была что-то заплатить ему за работу, но чувствовала, что ущемит его гордость, если предложит это. Когда они подъехали к городу, он исчез, и она поняла, что он не хочет, чтобы ее с ним видели, и страдала от этого, от того, что он чувствовал, что повредит ей, если его с ней увидят. Потом она улыбнулась при мысли, с какой гордостью она бы сидела рядом с ним, была с ним вместе. Неважно, что он сам о себе думал, она никогда не встречала более настоящего мужчины.

В городе она его не видела. Как и собиралась, она рано кончила занятия. У всех детей с окрестных ранчо были свои лошади, и она знала, что они сами доберутся домой.

Когда она доехала до ранчо, солнце стояло еще высоко. Она увидела, что Джесс и Брэди копают ямы перед изгородью, окружавшей дом и огород, и удивилась, зачем они это делают. Ничего, скоро она это узнает. Она заметила, как Джесс поднял голову, заслышав тележку, и несколько мгновений смотрел на нее, прежде чем вернуться к работе.

Сгорая от любопытства, она сошла с тележки, оставив близнецов распрягать лошадь, и прошла к Брэди и Джессу. Ее взгляд сразу остановился на пакете рядом с ямой.

Казалось, Джесс мерил ее глазами.

— Никому из детишек не выходить за загородку, — коротко сказал он.

— Что?..

— Динамит, — сказал он, внимательно глядя на нее все еще холодными глазами.

— Динамит?

— Брэди, Чэд или я будем здесь, чтобы не подпускать младших, — сказал он и указал на обрывок красной тряпки на земле футах в десяти. — Везде, где лежит красная тряпка, там неглубоко зарыт динамит. Вы хотите остаться? Сделать это можно лишь одним способом. Бороться. Вы готовы к этому?

Она посмотрела на Брэди, сохранявшего мрачное выражение на лице.

— Он прав, Уиллоу. Люди Алекса вернутся, и на этот раз они будут готовы.

Уиллоу почувствовала себя нехорошо. Она никогда не думала, что дело может зайти так далеко. Хочет ли она, чтобы люди умирали за клочок земли? Даже за этот клочок земли? Даже за ее дом?

— Если все пойдет, как задумано, никто не пострадает, но взрывы напугают их до полусмерти, — сказал Брэди, пытаясь скрыть восхищение. — Динамит можно взорвать… — Брэди запнулся, прежде чем повернуться к напарнику, — из его винтовки. Для этого там и положены красные тряпки.

— Но если они заявятся ночью?

Джесс пожал плечами.

— Каждую связку динамита я поместил под одинаковым углом к столбу загородки. Я смогу правильно оценить расстояние и при лунном свете, хотя может понадобиться один-два лишних выстрела.

Уиллоу посмотрела ему в лицо. В его словах не было ни гордости, ни самоуверенности. Они были сказаны как о само собой разумеющемся, хотя она не могла представить, чтобы такое было возможно. Она посмотрела на Брэди и удивилась, увидев, что его лицо выражает доверие.

— Если кто-то наступит…

Лобо отрицательно покачал головой.

— Этого будет недостаточно. Нужен выстрел или что-нибудь тяжелое, например, фургон. Даже тогда не думаю, что он взорвется. Требуется прямое попадание. Все равно я хочу, чтобы дети держались подальше.

Она кивнула.

— Вы уже кончаете?

— Еще две, — сказал он. — Потом я взгляну на огород, нельзя ли пропахать канаву от реки. Неизвестно, выйдет ли что из этого, растения почти засохли, но попробовать стоит.

Снова Уиллоу с трудом могла поверить, как много сумел сделать Джесс. Сарай был окончен, загон укреплен, динамит куплен и мины поставлены. Теперь вот огород. Да останавливается ли он хоть на минуту? А как насчет еды? У нее возникла еще не совсем четкая мысль.

— Я проеду с вами к реке, — быстро сказала она. — Я знаю самое подходящее место для канавы.

Он с недоверием посмотрел на нее. То же сделал Брэди.

— Я только на несколько минут. Брэди, вы оседлаете лошадь?

Он подозрительно смотрел на нее.

— Я могу пойти.

— Нет, мне надо немного отвлечься. — Она улыбнулась ему самой просительной улыбкой.

Ей и вправду надо было отвлечься. Брэди знал это. Со школой, и ранчо, и ее приемной семьей у нее не оставалось времени для себя. Он часто ей выговаривал за это. Вряд ли теперь он мог отказать. Но он не мог избавиться от ощущения, что не должен оставлять этих двоих наедине, особенно когда он чувствовал явное, вибрирующее притяжение между ними, когда видел, как они не сводили глаз друг с друга. Его успокаивало только выражение отчаяния на лице Лобо.

Уиллоу не стала дожидаться ответа, одобрения или согласия. Она бросилась к дому и взбежала наверх, чтобы переодеться в платье с самой широкой юбкой и сапоги. У нее не было дамского седла, и она едва умела ездить верхом. Брэди пробовал научить ее, но она оказалась не очень хорошей ученицей. Скорее всего, она опозорится. Но ей было все равно. Несколько мгновений наедине с Джессом, а может, и больше. Это стоило чего угодно.

Она быстро заплела волосы в одну длинную косу, потом задержалась в кухне, чтобы аккуратно сложить в мешок немного свежего хлеба и сыра, и флягу с водой.

Когда она вернулась в загон, Джесс был там, хмурясь от нетерпения. Но единственная лошадь Уиллоу для верховой езды ждала оседланная, и только чуть помедлив, Джесс подошел к ней, подставляя сложенные руки, чтобы помочь ей сесть в седло.

Уиллоу положила руку на его плечо, чувствуя движение мышц под рубашкой и тепло его кожи, проникавшее сквозь ткань, и несколько мгновений не могла шевельнуться, боясь потерять эту близость с ним. Но потом она поставила ногу в его руки, позволив ему поднять ее в седло с такой легкостью, как будто она была перышком.

Ей нравилось, что Бэтси, которую так назвал еще старый Джейк, была немолода и имела хороший характер, но даже при этом она теперь оказалась в ужасно невыгодном положении. Она не встречала никого, кто бы ездил верхом так хорошо, как Джесс. Но Уиллоу села как можно прямее, и, держа одной рукой поводья, а другой уцепившись за луку седла и придерживая пакет, на который Джесс поглядывал с любопытством, пустила Бэтси в неловкую рысь по протоптанной тропе к реке.

Когда у Джейка было стадо, оно здесь ходило на водопой, и этой тропой пользовался Гэр, когда его ручей пересыхал. Река была только в четверти мили отсюда, и там росла рощица тенистых тополей, где по воскресеньям она иногда устраивала пикники с детьми.

Они ехали молча. Джесс, очевидно, весь сосредоточился на управлении караковым, который нетерпеливо пританцовывал — от желания, предположила она, бежать наперегонки с ветром как несколькими днями раньше. Она была рада, что он намеренно не смотрел на нее, потому что чувствовала себя неуклюжей. Она знала, что из-под платья виднелись икры ног и что юбка задралась до бедра. Но ничто не могло затмить удовольствия быть вместе с ним, ехать с ним рядом, даже когда он молча сдерживал ярость, как сейчас.

Когда они достигли реки, она повернула к северу и показала ему, где Гэр поил свой скот. Джессу надо было копать канаву дальше, или она будет быстро затоптана и разрушена. Они медленно ехали вдоль реки к рощице.

Джесс остановился, разглядывая местность. По направлению к ранчо Тэйлор она слегка понижалась.

— У вас случались наводнения? — спросил он.

— Пока я здесь, нет, — ответила она. — Но я слышала, что лет восемь назад было одно, очень сильное.

— Река течет на юг, — сказал он. — Если нам взяться копать канаву, то чуть ниже этого места надо устроить запруду, чтобы направить воду в ваш огород.

— Тогда Алекс останется без воды, — заметила она. Его губы сложились в мрачную ухмылку.

— Вот именно.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Возможно, мы можем решить сразу две задачи.

Она посмотрела на него. Его глаза вдруг оживились, и весь облик стал не таким холодным и недоступным, как обычно.

— Я… я не совсем понимаю.

— Это ваша земля. Вы можете делать с ней что хотите, верно?

— Я… я думаю, что да.

— Если мы сделаем запруду, то у нас будет вода для ваших посадок — да еще и преимущество в споре.

Уиллоу заметила это «мы» и ощутила прилив удовольствия.

— Алекс ужасно разъярится.

Джесс пожал плечами.

— Не больше, чем сейчас.

— Но разве сможем только мы сами это сделать?

— Не знаю, — задумчиво ответил он, глядя на реку. Вода стояла низко в широком русле. — Нам потребуется срубить некоторые из ваших деревьев, чтобы они упали поперек реки, а потом заполнить промежутки грязью и травой. Чтобы прорыть канаву к вашему огороду, мы можем использовать оставшийся динамит.

Динамит. Мысли Уиллоу приняли другое направление.

— Где вы его взяли?

— В лавке, — сказал он. — Наверное, они держат его для рудников к западу отсюда.

— Но деньги…

Он сжал челюсти.

— Я ведь не просил у вас денег, верно?

— Но…

Его губы скривились, на лице появилось выражение близкое к улыбке.

— Спасибо Ньютону. Он мне оплатил расходы.

— Но….

— Видите ли, — сказал он, отсекая возражение, — он мне солгал. Никто не смеет лгать мне. Я сказал ему это с самого начала. Он мой должник. Если на то пошло, он в долгу и перед вами за все неприятности, что он вам причиняет.

Уиллоу глядела на него, на худое загорелое лицо, почти скульптурно-четкое в своей враждебной резкости черт. Его глаза, несколькими мгновениями раньше выражавшие оживление, теперь были спокойными, внимательными и ждущими. Оттого, что он смотрел на нее таким ровным, почти испытующим взглядом, по ее спине пробежала дрожь.

Она медленно кивнула. Может, она начинает такое, что трудно будет кончить, но Джесс был прав. Алекс уже был опасным врагом. Возможно, запруда заставит его одуматься и понять, что всем им надо делиться водой.

Теперь, когда решение было принято, ее мысли обратились на другое.

— Я хочу вам кое-что показать, — сказала она. Не дожидаясь отказа и предложения вернуться, она направила Бэтси вперед, в тополя, пока не достигла самого высокого, чьи корни частично тянулись над землей, завиваясь узлами с такой естественной живописностью, которая всегда вызывала у нее благоговение. Толстые ветви не полностью нависали над рекой и давали обширную тень. Не дожидаясь, когда он подъедет, и не оглядываясь, Уиллоу соскользнула с Бэтси и прошла к одному из корней, образовавшему отличную скамейку. Только тогда она решилась посмотреть на Джесса.

Он все еще сидел на лошади, положив руки на гриву. На лице была насмешка. Он лениво перекинул правую ногу через луку седла и соскочил с каракового. Взгляд его, теперь горячий и сосредоточенный, с вызовом встретил ее взгляд.

Он подошел к ней с изяществом выслеживающего добычу кугуара, и у нее мелькнула мысль, что, возможно, поставив капкан, она не совсем представляет все последствия.

Она не могла пошевельнуться, не хотела шевелиться. Тепло пронизало все ее тело, и она почувствовала, что дрожит. Она бросила мешок, который несла, и спрятала руки за спину, чтобы он не увидел, как они трясутся. Не от страха. Она не думала, что могла бы действительно бояться его. Но ее пугала сила ее ощущений и чувств к нему. Но она и наслаждалась ими, потому что никогда не ощущала себя такой полной жизни, такой отчаянной, даже шальной и… греховной.

Щеки ее горели, она чувствовала это и знала, что глаза ее говорят такое, чего не могли бы сказать губы. Она не знала, как сказать ему подобные вещи, да это и не требовалось. С самого начала у них было особое понимание, глубинное знание друг о друге, о бушевавшем между ними чувстве. Он желал ее. Она желала его. Их тела тянулись одно к другому, излучая жар.

Наконец, он хрипло заговорил:

— Знаете вы, что делаете?

— Да, — просто ответила она.

— Я здесь не останусь.

— Я знаю.

— Знаете, леди? Действительно знаете?

Она тронула его за руку, обольстительным движением стягивая кожаную перчатку, игриво проводя пальцами по коже. Когда она чертила круги на его ладони, рука ее дрожала. Там еще оставались следы ожогов — оставшееся покраснение и лопнувший волдырь. Она поднесла ладонь к лицу и прижала ее к своей щеке, глядя на него.

— Да, — ответила она.

— Вы сумасшедшая, — почти неслышно сказал он, когда его губы прижались к ее, оставляя обжигающий отпечаток в ее сознании. Поцелуй был жадным, нет, более чем жадным — изголодавшимся. Все сомнения оставили Уиллоу, когда их взаимное желание взорвалось в углубившемся поцелуе. Его язык проник в ее рот, приветствуемый ее собственным, ища, и делая открытия, и наслаждаясь ими. Волна тепла, которую она чувствовала до этого, была ничто в сравнении с переполнявшим ее теперь вулканическим жаром, заливающим каждую клетку, гальванизирующим каждый нерв. В самой ее глубине возникло неуправляемое покалывание, которое разрослось, охватив всю ее, требуя чего-то, чего — она не совсем понимала. У нее подкосились ноги, и она чувствовала, как его руки поддерживают ее, ласкают ее, чувствовала, что она в их власти.

Она посмотрела ему в лицо и ее поглотили глаза, теперь горевшие огнем. Сердце ее заколотилось от охвативших ее новых ощущений. Нежные, желающие ощущения и яростные, страстные, требовательные.

Его руки крепче охватили ее, и она почувствовала, как его тело под одеждой напряглось, ощутила исходивший от него теплый запах земли. Она задрожала, и его руки поглаживали ей спину, то мягко касаясь, то надавливая, и ощущение было восхитительным. Его губы оторвались от ее губ, и она на мгновение почувствовала себя лишенной чего-то драгоценного, но потом они начали путешествие по ее шее, оставляя жаркие следы, пока она не почувствовала, что вся горит.

Он пробормотал что-то, чего она не поняла, и она хотела произнести что-то, сказать его имя — Джесс, — но боялась разрушить все еще хрупкие и тонкие нити, связывающие их. Она до крови прикусила губу, сдерживая слова, сдерживая все, что могло бы вернуть эти опасения, этот глубокий страх связать себя с другим.

Прежде Лобо никого не касался с нежностью, и он не знал, что способен на это. Но с того мгновения как она взяла его ладонь, одарив его мягкостью и нежностью, он познал чувства и ощущения, которые держал под замком почти всю свою жизнь. Впервые, насколько он помнил, ему хотелось отдавать, делиться, принадлежать кому-то, и он непонятным образом знал, как это делается. Даже желая высмеять себя за чувства, которые всегда презирал, он знал, что эти чувства были реальнее, чем боль, или страх, или радость победы.

Ее прикосновение одновременно обжигало и успокаивало, и ему отчаянно хотелось, чтобы она ощутила то же самое. В любовных играх он всегда притворялся и всегда с опытными женщинами. Он был уверен, что Уиллоу не имела такого опыта, и у него не было никакого опыта общения с девственницами. Он не знал, что делать, боясь причинить ей боль.

И все же он не мог остановиться. Его душа, и сердце, и тело желали ее с неодолимой яростью, не терпевшей отказа. И, глядя ей в лицо, он увидел в ней ту же самую необходимость.

Лобо чувствовал, как ее руки перебирают его волосы, пальцы вычерчивают узоры на шее, лаская и поддразнивая, а тепло ее дыхания щекочет кожу на щеке. Ее глаза, глаза цвета летней синевы, слепили своей ясностью: в них не скрывалось ни тени сомнения.

Его ладонь поднялась к ее лицу, проводя по губам, наслаждаясь нежностью кожи, мягкой, вспыхнувшей от поглощавшей их страсти.

Он знал, что должен остановиться. Это было бы все равно, что ухватить кусочек изысканного блюда, которое потом будет грубо отнято. Ради своего и ради ее блага он должен остановиться.

Но никто никогда так на него не смотрел, никто никогда так до него не дотрагивался. Он был подобен умиравшему от жажды, которому предложили глоток воды, и мог отказаться от него с таким же успехом, как перестать дышать.

Он чувствовал жар, свернувшийся в его чреслах, но еще больше чувствовал тепло в верхней части тела, около сердца. Оно было даже более соблазнительным, чем физическое тепло, доставляя более идеальное наслаждение, более полное удовлетворение. Лобо мягко опустил ее на землю и прижал ее тело к своему, радуясь готовности, с которой их тела двигались вместе, как они подходили друг другу, несмотря на разницу в размерах. Он почувствовал, что его мужество наполняется, ощутил в нем тепло и боль, и это было совсем не то, что в другие времена, когда ему требовалась женщина. Он хотел большего, чем быстрое облегчение, ему хотелось погрузить себя в нее и сделать ее полностью принадлежащей ему так, как никакую другую женщину до этого. Это чувство было так необычайно сильно, так неожиданно, что напугало его до полусмерти.

Но ничто не могло остановить его руки, которые вдруг точно знали, что делать, как соблазнять, как ласкать, как нежно держать все то, о чем он раньше никогда не задумывался. Он посмотрел вниз на лицо, прелестное в затененном свете, на полные звезд глаза и распухшие от поцелуев губы, и понял, что никогда до этого не встречал ничего, вызывающего такое благоговение. Даже восход солнца над вершинами гор и закат в пустыне. Этот взгляд был для него. Для Лобо, белого индейца. Наемника, даже убийцы. Но сейчас он ощущал себя воплощением всех героев, которые когда-либо существовали.

Он опустил голову и медленно, нежно поцеловал ее. Его руки двигались по ее телу с тем же ощущением чуда, лишь на мгновение задержавшись на все еще прикрытой платьем груди, исследуя, чувствуя, как по ней проходит ответная дрожь.

Потом ее руки то же делали с его телом, и по нему толчками пробегали ощущения, от которых он готов был взорваться. Его тело дрожало от усилия сдерживать свои руки, чтобы не напугать ее, только дотрагиваться, когда, он знал это, в любое мгновение она могла осознать свою ошибку и оторваться от него. Он не знал, что бы он стал тогда делать, так что продолжал легко касаться ее, хотя это вызывало боль сильнее любой, какую он испытывал за свою привычную к боли жизнь. Он чувствовал, как ее рука трогает его шею, пальцы пробегают по волосам и вдоль щеки, и подумал, ничто не было, не могло быть таким ласковым. Он страдал от острого переживания этой ласки, от внутреннего стремления, от яростного огня, пожиравшего, но и успокаивающего его. Поцелуй его стал глубже, язык скользнул по ее губам, сразу раскрывшимся, и их языки встретились, пробуя друг друга, исследуя потаенные места в такт один другому, возбуждая желание, еще ближе притягивавшее их тела, и он ощутил, как ее грудь прижалась к нему около сердца и его мужество с требовательным жаром напрягало ее тело.

Сейчас она отпрянет. Она ахнет, или закричит, и убежит. Но ее тело лишь еще больше изогнулось, прижалось к нему, пока он не ощутил ее каждым кричащим нервом. Его поцелуй вдруг стал грубым, и прерывистым, и требовательным. И все же она откликалась, эта учительница, оказавшаяся столь неожиданно полной огня, что он внезапно осознал — никто из них не мог прекратить начатое.

— Джесс, — прошептала она.

Он оторвал свои губы от ее и опять испытующе всматривался в ее лицо, наслаждаясь сменявшимися на нем эмоциями. Она была настолько открытой, открытой и свежей, и чистой. Он знал, что не имеет права, пока не увидел это право в ее глазах, и его губы легко коснулись ее виска и потом щеки, пробуя их чистую сладость. Его рот спустился к ее шее, лаская и поглаживая языком, пока все ее тело не задрожало и руки почти с отчаянием обняли его шею.

Его ладонь охватила ее грудь, и он услышал слабый звук, почти стон, и услышал такой же звук в своем горле. Его другая рука нашла пуговицы спереди платья, крошечные пуговки, и обычно столь уверенная рука нерешительно замерла. Но неожиданно ее руки стали помогать, и он мог только зачарованно смотреть на появившуюся из-под платья молочно-белую кожу и склоны мягких холмов до того места, где они исчезали под полотном блузы.

Его рука отыскала путь под материю, пальцы нащупали мягкую округлую плоть, вздымавшуюся под рукой. Один палец поиграл с розовато-красной верхушкой, и он почувствовал, как она напрягается, и услышал, как Уиллоу стала быстро глотать воздух.

Лобо чувствовал убыстрение бега собственной крови, изменение ритма собственного дыхания. Все было для него новым. Он ощущал прикосновение солнца, наслаждаясь необычным светом, проникавшим в закрытые, затененные уголки его жизни. Его руки не были больше носителями смерти, но давали наслаждение и восприятие чуда.

Он закрыл глаза, стараясь остановить мгновение, сохранить чувство того, что, он был уверен, никогда больше не познает.

— Джесс.

Имя снова прозвучало мелодией в его ушах, и он проглотил комок, прежде чем посмотреть на нее. В ее глазах был призыв. Страх был там тоже, но в основном призыв и желание.

— Вы уверены? — нерешительно спросил он.

— Никогда ни в чем я не была так уверена, — прошептала она, и она была действительно уверена, несмотря на отдельные уколы совести, на которые она не обращала внимания.

В связывающих их в одно целое чувствах было что-то очень правильное. Она много лет ждала этого и всем своим существом знала, что другого Джесса никогда не будет. Она знала, что это было правильным, даже если бы он завтра уехал. Правильным для нее. Она надеялась, что и для него тоже.

— Я не могу остаться, — снова предупредил он.

— Знаю.

И Лобо понял, что она не лжет, что действительно знает. Она готова была принимать, что бы он ей ни давал, сколько бы это не длилось. От этого понимания он ощутил себя мелким и недостойным ее — до тех пор, пока она не подняла руку к его рту и не прижала, останавливая пальцами все лишние слова, и тогда все немногие благие намерения исчезли.

Он кончил ее раздевать и сидел, глядя на стройное, изящное тело, почти не веря своим глазам. Он видел, что ее глаза, выражавшие стеснительность и нерешительность, наблюдали за откликом в его глазах, и его пальцы тронули каштановые волосы, расплетая их и укладывая на ее плечи, подобно облаку. Ее синие глаза были синее, чем когда-либо, широко раскрытыми и ищущими, и он увидел, что солнечный свет, пройдя сквозь листву, сделал ее пятнистой, преобразив слоновую кость в золото и серебро.

— Будь я проклят, если вы не прекрасны, — сказал он хриплым от полноты чувств голосом.

— Вы тоже, — просто ответила она. Он покачал головой, но по губам его проскользнула улыбка.

— По-моему, вы единственная, кто так считает.

— Гм, — сказала она. — Я заметила это с самого начала, с того дня, как увидела вас на лошади на фоне солнца.

Он вопросительно приподнял бровь.

— Холм, с которого видно дорогу.

Он покачал головой. Определенно он стал допускать ошибки.

Но сейчас это не имело значения, ничто, кроме лица, взиравшего на него с таким желанием. Чуть дрожащими пальцами он стал расстегивать пуговицы рубашки, и она помогала ему.

Он сбросил рубашку и, видя, как ее глаза раскрылись шире при взгляде на его грудь, почувствовал всплеск удовольствия. Потом он занялся брюками, и на этот раз его пальцы действовали уверенно. И все-таки в нем что-то поеживалось. Что, если он ее испугает? Несмотря на ее открытость, он был уверен, что она была неопытной, была девственницей. Ему это сказало стеснение в ее глазах, то, как она держалась. В ней не было той небрежности, того открытого невнимания к обнаженному телу, которое он встречал у гулящих женщин, только какое-то удивление собственным поведением.

Он провел пальцами по ее коже и наклонился поцеловать ее грудь, прежде чем стянуть брюки. Он почувствовал, как ее тело напряглось, хотя рот стал мягче. Она дотронулась до его сосков и играла с ними, пока он не почувствовал пронизывающие его насквозь удары электричества.

— Я знала, что вы прекрасны, — сказала она, передвигая руку к шраму на его плече и потом ниже, следуя за стрелой золотых волос, исчезавшей под брюками.

Там ее рука остановилась, и она сглотнула, увидев растущий бугор, потом посмотрела ему в глаза.

— Вы мне нужны, — просто сказала она.

Никакие другие слова не воспламенили бы его больше, чем эти. Никто никогда не нуждался в нем, не хотел его. А теперь она предлагала ему луну и солнце. Ее рот приоткрылся, и он наклонился и с нерешительной нежностью тронул ее губы своими. Он стянул брюки и осторожно лег на нее, чтобы она постепенно ощутила его тело.

Его рот нерешительно переместился с ее губ на грудь, полизывая, вбирая в себя, касаясь груди щекой. Потом язык его опустился к ее животу, и он почувствовал, что она вздрагивает всем телом, как и он.

Уиллоу ощущала себя хрупкой драгоценностью. Сначала ее поразила его нежность, но теперь она удивлялась, как вообще могла думать, что могло быть иначе. Она видела, как осторожно он держал Чэда, и как намазывал джем на бисквит Салли Сью — проблески той его стороны, которую он так хорошо прятал.

Она так любила его. Любила эти бирюзовые глаза, время от времени сверкавшие скрытым огнем, это напрягшееся тело, с таким трудом пытавшееся сдержаться, когда весь он стремился к ней, точно так же, как и она к нему. Она любила этот шрам на его плече, потому что он был его частью, и любила силу и изящество в нем.

Ее рука поднялась к его щеке и направляла ее, пока их губы снова не встретились. В этот раз между ними не было сдержанности, только всепоглощающее стремление стать единым целым, отдать себя другому так, как никогда раньше.

Она почувствовала его мужество у входа в самую потаённую, скрытую часть ее, и наслаждалась движением горячей, пульсирующей кожи. В самой глубине ее возникло глубокое, сильнейшее желание, заставляя без стеснения двинуться ему навстречу, наслаждаясь контрастом от прикосновения ее нежного тела к его твердым мышцам.

От самой нерешительности его движений, когда все его лицо и напряженные мышцы выражали желание, она пульсировала любовью к нему. Ей было больно от сочувствия к этому человеку, который так боялся заботиться о ком-либо, но в котором было заключено столько заботы.

Потом, когда он проник глубже, все растворилось, и вдруг она почувствовала резкую боль, настолько неожиданную, что она вскрикнула. Он замер, но его мужество продолжало трепетать внутри ее тела. Боль ушла, и необходимость преодолела неожиданность, необходимость стереть отвращение к себе, мелькнувшее на его лице.

Теперь он был весь ярость, но все равно его рот дарил ей сокровища. Ощущение наполненности в ней, странное необычностью, сменилось чем-то столь чувственным и прекрасным, что она инстинктивно стала двигаться вместе с ним, стремясь к какой-то неведомой цели. Ее переполнил жар, когда, убыстряя движение, он проникал глубже и глубже. Подобно раскатам грома, ее сотрясало наслаждение, каждая волна мощнее предыдущей, набирая силу, пока она не затерялась в буре блистающих молний и вспышек великолепия.

Она вскрикнула, и его губы снова завладели ее губами, в то время как он еще раз глубоко погрузился в нее, вызвав последний взрыв, после которого все ее тело почувствовало удивительное тепло и удовлетворение.

Она посмотрела на него и увидела в его глазах неверие, преклонение, страсть, от чего их зелено-голубой свет стал еще более сверкающим. Он не пытался оторваться от нее, и ей было драгоценно общение его тела, так интимно связанного с ее телом. Его губы тронули уголок ее глаза и задержались там, подхватив выкатывающуюся слезинку.

— Простите меня, — прошептал он.

— Нет, — сказала она, — это от благодарности, не от разочарования.

Ее вознаградила улыбка, неожиданно мальчишеская и невыразимо привлекательная.

Они лежали вместе, все еще соединенные так близко, как только возможно, не решаясь прервать очарование и ощущение близости, боясь сказать что-то, чтобы не разрушить их спокойствие и удовлетворенность. Он взял ее руку в свою, просто держа ее. Она заподозрила, что такое он делал впервые, и ее пальцы сжались вокруг его ладони.

— Я и не думал, — наконец, сказал он. — Я…

У нее сжалось горло от глубины чувства и благоговения в его голосе.

Он слегка подвинулся, и она ощутила внезапную потерю его тела. Она положила голову ему на грудь, слушая стук сердца. Его кожа была чуть влажной, и она слизнула эту влагу, чувствуя, как он отзывается всем своим существом.

— Осторожнее, леди, — сказал он резко, но с ноткой нежности, почти ласки.

Она ощутила порыв любви к нему, преодолевающий все, чем она была, что знала или о чем заботилась.

Она знала, что он заметил это по ее глазам, так как вдруг отодвинулся. Глаза его наполнились отчаянием, а руки потянулись за одеждой.

— Джесс?

— Лобо, — ответил он низким, рассерженным голосом, — Лобо.

И, подхватив одежду, он ушел за деревья.