"Королевский корсар" - читать интересную книгу автора (Поуп Майкл)

«АНТИГУА» (продолжение)

Когда на следующий день Кидд явился к своему другу домой, тот лежал в большом круглом деревянном корыте, в горячей воде, и о чем-то рассуждал сам с собой, закрыв глаза.

На голове у него был шелковый колпак.

В душе у него была черная тоска.

Вид, голос и проблемы капитана Кидда были ему ненавистны, и он не собирался это скрывать.

Капитан сиял, лучился радостью:

— Друг!

В комнату, где глава конторы «Ливингстон, Джонатан и Сигал» принимал ванну, вошла женщина в белом переднике, с глупым выражением лица и с большим жестяным чайником в руках. Она приподняла простыню и влила под нее немного кипятка.

— Друг!

Ливингстон зарычал, то ли от кипятка, то ли от звука отвратительного голоса капитана.

— Друг, как вы думаете, почему я так весел?

Не открывая глаз, несчастный торговец рассказал счастливому капитану все, что он о нем думает. Подробно рассказал, со всеми деталями, ничего не скрывая и не преуменьшая. Не сглаживая оценок и не смягчая характеристик.

Кидд слушал, продолжая улыбаться.

Не то чтобы он ничего не понимал.

Он все понимал, но это не могло испортить его радостного мироощущения.

Закончив говорить, Ливингстон открыл глаза,

— Теперь вы все поняли?

— Понял.

— Вы понимаете, что теперь должны сделать?

— А, надо подождать, когда вы закончите с вашими процедурами, и мы сможем…

Ливингстон изо всех сил ударил толстой волосатой рукой по горячей простыне:

— Нет, мы никогда больше не сможем!

Кидд чуть опечалился:

— А я думал, что мы сейчас поедем к ней.

Несмотря на всю свою злость, купальщик не удержался и спросил:

— К кому — к ней?

Капитан вздохнул:

— К миссис Джонсон.

Ливингстон выкатил на него глаза и так замер на несколько мгновений, а потом стал медленно съезжать по стенке деревянной лохани, мучительно икая.

На некоторое время он оказался полностью под водой, потом резко вынырнул и заорал:

— Вон!

Не говоря более ни слова, гость удалился, держа шляпу в руке. Сильно озадаченный, он даже и не подумал ее надеть.

Ливингстон некоторое время еще стонал, рычал, ругался, возводил очи горе.

В общем, пытался успокоиться.

Посреди этой аутогенной процедуры в комнату вошел рыжий, крепко сбитый малый в потертой куртке, с чернильными пальцами и подлой улыбочкой на губах. Конторский.

— Что тебе нужно, Уолш?

Тот наклонился к лоснящемуся уху хозяина и что-то пошептал, продолжая ухмыляться.

Тот резко приподнялся в ванне, схватившись за края:

— Не может быть!

Уолш что-то снова пошептал.

Лицо Ливингстона просветлело.

— Если врешь…

Уолш выразительно пожал плечами, что, мол, ни в коем случае не врет, хотя и отлично умеет это делать.

Хозяин хлопнул в ладони.

Женщина в переднике принесла чистую простыню. Позволяя растирать себе спину, Ливингстон отдавал приказания Уолшу:

— Все понял?

Конторский опять выразительнейшим образом пожал узкими плечами.

— Тогда последнее. Беги сейчас на улицу. По направлению к порту, пожалуй. Догони мистера Кидда.

— Да, сэр.

— Скажи ему, чтобы он вернулся. Скажи, мы немедленно едем с визитом к миссис Джонсон.

Как и все состоятельные жители Нью-Йорка, вдова судовладельца и рогоносца Сэмюэля Джонсона жила в доме с колоннами, стоящем в яблоневом саду. От ворот к широкому крыльцу вела дорожка, выложенная красным кирпичом.

В свеже-голубом небе расплывались тихие облачка, в кронах цветущих яблонь блуждали задумчивые пчелы, в тени под коляской дрыхли два негра.

Одновременно ударяя в кирпич своими тростями, мистеры Ливингстон и Кидд приближались к дому.

Когда до крыльца оставалось не более десяти ярдов, на верхней ступеньке появился пожилой джентльмен с седой раздвоенной бородой и в белом парике.

Визитеры поклонились.

— Мистер Ливингстон с другом, — внушительно сказал Ливингстон.

Мажордом удалился.

Появился вскоре и сообщил, что миссис Джонсон принять джентльменов готова, но просит подождать. В библиотеке.

Библиотека оказалась в доме бывшего судовладельца довольно странная.

Веселая французская мебель в стиле Людовика XIII, золото, гобелены, всякие там секретеры, бронзовые аллегорические статуэтки, ниспадающие занавеси с кистями, подсвечники и две карликовые пальмы в кадках, что, видимо, было уступкой местному колориту.

И ни одной книги!

Оригинально, подумал торговец.

Капитан не подумал ничего.

Он волновался.

Хозяйка появилась неожиданно и не с той стороны, с которой ждали.

За спинами джентльменов раздался приятный, чуть в нёбо, голос:

— Здравствуйте, джентльмены.

Джентльмены обернулись, одновременно принимая положение легкого полупоклона.

Французская мода целования руки женщины при встрече еще не распространилась повсеместно в те времена, поэтому когда хозяйка вытянула свою длань, это означало лишь, что она предлагает гостям сесть.

Самое время ее описать.

Довольно высокая, довольно крупная и совершенно довольная жизнью дама лет сорока пяти. Когда-то она была, очевидно, красива, нынче же можно было, не лукавя, сказать лишь, что она хороша собой.

Былая и белая красота. В том смысле, что ни тени загара не было заметно на ее ланитах. Достичь этого было не так-то просто в здешнем теплом и щедром на солнечные дни климате.

Разумеется, Уильям Кидд был не способен анализировать детали ее облика, он был влюблен, а значит, почти слеп. Собственно, он почти что ее и не видел, потому что боялся смотреть на нее в упор.

Только искоса.

Только украдкой.

Край платья, мизинец, локон — этого было достаточно, чтобы воспламениться его воображению.

— Дорогой мистер Ливингстон, чему я обязана такой честью и радостью?

— Разве для того, чтобы навестить красивую женщину, нужны какие-то особые причины?!

Хозяйка улыбнулась, показывая, что поняла, что ей сделан комплимент.

Бесшумно ступая по начищенному восковому полу, вошла мулатка в синей юбке и белом тюрбане на голове. В руках у нее был серебряный поднос, на нем — большой серебряный же кофейник и три микроскопические чашечки. Кроме того, большая пергаментная коробка, украшенная тиснеными, опять-таки серебряными, рисуночками.

— В этот час я привыкла пить шоколад с перуанскими сладостями, вы не согласились бы разделить со мной эту трапезу, джентльмены?

Мистер Ливингстон выразил полный восторг перспективой закусить.

Кидд испугался, что у него кусок в горло не полезет и это обидит хозяйку.

— Миссис Джонсон…

— Называйте меня просто Камилла, ведь вы старинный друг моего мужа.

— Дорогая Камилла, хочу представить тебе своего хорошего приятеля, Уильяма Кидда. Он недавно прибыл в Нью-Йорк, и я счел своей дружеской обязанностью свести его с лучшими людьми города. Разве я мог, в достижении этой цели, миновать твой восхитительный дом?

— Очень мило, — чуть поджимая пухлые, резко очерченные губы, проговорила хозяйка, грациозно придерживая чашечку с раскаленным какао.

Уильям Кидд встал (ничего не опрокинув) и сказал:

— Уильям Кидд.

Ливингстон продолжал:

— Я уже сказал, что он прибыл недавно, ибо все свое время тратил на непрерывные бои с этими оголтелыми французами. Кстати, не без успеха и с пользой для Англии. Это он, именно он нанес им два самых серьезных поражения в Карибском море.

Камилла Джонсон ничего не слыхала об этих сражениях, но учтиво восхитилась.

Кидд почувствовал, что его рассмотрели и можно сесть.

Хозяйка, как бы в знак поощрения за невиданные морские подвиги, передала ему чашку с шоколадом. Он бы отказался, если бы мог. Он всерьез считал, что шоколад из ЕЕ рук — слишком большая награда за то малое, что он совершил.

Разговор между тем шел своим ходом,

— Это очень мило, дорогой мистер Ливингстон, что вы взялись руководить первыми поступками капитана, но, насколько я могу судить, его первая светская попытка была неудачной?

Миссис Джонсон, как и все, кто был на приеме у губернатора, знала о конфузе, понесенном рыжим капитаном-выскочкой. О мистере Ливингстоне у нее сохранились не самые лучшие воспоминания, и она не упустила случая его уколоть.

Уколотый ничуть не опечалился и не оскорбился. Он расплылся в широкой улыбке и радостно сообщил:

— Дорогая Камилла, вас ввели в заблуждение. Это не сэр Флетчер сурово обошелся с мистером Киддом, это мистер Кидд счел нужным поставить на место этого зарвавшегося негодяя с гнилыми зубами.

Лицо миссис Джонсон сделалось бледнее, чем обычно, она поняла, что чего-то не понимает, и поэтому испугалась:

— Вы уверены, мистер Ливингстон, что нашли правильные выражения для характеристики нашего губернатора?

Толстяк сиял. Ему нравилась его нынешняя роль.

— Для характеристики губернатора — возможно, но для взяточника и казнокрада эти слова как раз впору.

Волна недоумения пробежала по правильным чертам мадам. Они на мгновение стали почти неприятны. Конечно же Уильям Кидд ничего этого не увидел. Он смотрел в чашку.

— Казнокрада?!

— Сегодня утром он арестован!

— Кем?!

— Прибыл специальный посланец короля Вильгельма и привез решение парламента с подписью короля.

— То есть… — миссис Джонсон повернулась к Кидду, — вы шли на прием к сэру Флетчеру, зная, что он фактически смещен?

Уильям залпом проглотил шоколад, жутко обжегся и отрицательно замахал руками:

— Нет, что вы, нет!

— А вы коварный человек!

Уильям обмер, хотя, говоря по правде, мужчина, услышавший такие слова от женщины, должен был бы обрадоваться.

— Я не коварный человек!

— Понимаю, понимаю.

— Я ничего не знал, ничего!

Хозяйка понимающе и затаенно усмехалась.

Ливингстон старался как можно незаметнее ткнуть друга в бок, но сделать это было нелегко.

Капитан Кидд изо всех сил портил образ рокового мужчины, победителя французов и ниспровергателя губернаторов, который уже готов был поселиться в воображении стареющей красавицы.

Надо сказать, что он преуспел в этом деле. Слишком старательно и слишком страстно он обелял свою репутацию в глазах мадам.

Наконец она, зевнув, поверила ему, что он не имел никакого отношения к истории со снятием с поста сэра Флетчера. Так уж устроена женская голова, что и все прочее, что касалось этого странного рыжего капитана, напрочь перестало ее интересовать.

Прощание было холодным.

Ливингстон вздыхал, ему было жаль своего очередного замысла. Но поскольку с крушением этого замысла он не понес никаких финансовых потерь, печаль его была светла.

Уильям Кидд был, в отличие от всех остальных, в приподнятом расположении духа. Он был уверен, что добился огромного успеха, сумел открыть своей возлюбленной Камилле глаза на свою истинную сущность. Она теперь не думает, что он интриган и проворачиватель каких-то темных делишек. Она смотрит на него открытыми глазами.

— Могу ли я, миссис Джонсон, иметь счастье и честь бывать у вас?

Улыбнувшись без всякого энтузиазма, хозяйка кивнула по чисто светским соображениям.

Капитан чуть не прослезился от счастья.

А потом была красная кирпичная дорожка через цветущий яблоневый сад.

А потом была бричка, запряженная двумя великолепными серыми в яблоках лошадками. Такими замечательными, словно они были существами из сада Камиллы.

А потом был обед в конторе Ливингстона, где тот задал Уильяму вопрос, который не мог не задать:

— Ну и каковы ваши впечатления, мой друг?

Пребывавший в состоянии сна наяву, капитан конечно же понял его не сразу. И даже не со второго раза. А когда понял, сказал только одно:

— Я хочу на ней жениться.

Рывки, которыми двигалось сознание капитана, поражали даже столь бывалого человека, как Ливингстон.

— Жениться?!

Глаза Кидда даже не сияли, полыхали!

— Разумеется, как же я могу на ней не жениться, когда я в нее влюблен.

— Это заметно.

— И, по моим наблюдениям, я тоже произвел на нее довольно благоприятное впечатление.

Ливингстон поджал нижнюю губу, скосил взгляд в сторону и ничего не сказал.

— И кроме того, есть еще одна, самая важная, причина, по которой я могу на ней жениться!

— Какая, откройте мне.

— Угадайте, Ливингстон!

— Потому что она богата? — с надеждой спросил друг.

Капитан Кидд снисходительно улыбнулся и потрепал его по мясистому плечу:

— Потому что она вдова!

Всего через неделю после первого посещения дома роскошной вдовы парою джентльменов мистер Ливингстон вновь сидел в «библиотеке», под карликовою пальмой, и вкушал шоколад.

— Не желаете ли чего-нибудь покрепче? — участливо спросила миссис Джонсон.

— О, это излишне.

— Отчего же?!

— Меня достаточно пьянит сама возможность беседовать с вами.

Вдова отхлебнула горячего, ныне горячительного напитка и усмехнулась:

— Вы много обходительнее вашего друга.

Ливингстон вскинулся:

— Он что, позволил себе быть грубым с вами?!

— Хуже, он позволил себе быть со мною скучным. Разве это не ужасно?

Ливингстон подавленно кивнул.

— Я понимаю вас, о, как я вас понимаю.

— Неужели? Вам что, доводилось быть женщиной, за которой пытаются ухаживать?

— Можете меня высмеивать, сколько вам будет угодно, Камилла, в свое оправдание я могу сказать только одно: я привел к вам в дом человека, в вас искренне и глубоко влюбленного.

— И что с того?

— Человека, боготворящего вас, а не пересчитывающего мысленно ваши денежки.

Миссис Джонсон нервно поставила чашку на поднос.

— Иногда мне кажется, дорогой мой мистер Ливингстон, уж лучше бы он был охотником за деньгами, но умеющим воспламенить женское сердце, чем… мне не хочется его оскорблять, но я не встречала в жизни существа серее и ничтожнее. Неужели вы не видите, что я, богатая и привлекательная женщина, не могу ответить на чувство такого человека, как ваш драгоценный друг.

Ливингстон изобразил легкое возмущение:

— Серее?! Ничтожнее?!

— Да и да!

— Но вы же знаете, что это один из самых талантливых и смелых морских львов нашего времени.

— Ха-ха.

— Что это единственный из наших флотоводцев, кто на своем боевом счету имеет только победы.

— О, Господи!

— И какие победы! Он чуть ли в одиночку благодаря невероятному прозрению разгромил целую флотилию французских пирог. Он одним, невероятным по точности, выстрелом пустил ко дну восьмидесятипушечный французский корабль. Вы не можете всего этого не знать.

Миссис Джонсон поморщилась:

— Я это знаю, но я в это не верю.

— Хороший женский ответ.

— Я женщина и поэтому даю женские ответы.

— Он смел в бою, но робок перед вами, разве вам это не лестно, а?

— Мне это, может быть, и лестно, но уж больно противно.

Ливингстон хлопнул себя пухлыми ладонями по толстым ляжкам и нервно прошелся по библиотеке. Он так вертел головой, что могло показаться, что он попросит у хозяйки чего-нибудь почитать.

Миссис Джонсон исподлобья наблюдала за ним.

— Вы с такой страстью пытаетесь его женить на мне, как будто у вас в этом деле есть личный интерес, мистер Ливингстон.

Толстяк замер. Медленно обернулся. В его лице проявилась какая-то новая мысль.

— Знаете что, — сказал он значительно, — знаете что, Камилла, называйте меня просто Роберт.

— Зачем это? — спросила ничуть не польщенная вдова.

— Я всегда считал вас неглупой женщиной. Даже в те времена, когда вы были еще девушкой.

— Если вы считаете, что сказали мне комплимент, объясните, в чем его суть.

Ливингстон сел на место и склонил голову. Так низко, как только смог.

— Что это вы? — опасливо спросила вдова.

— Казните меня.

— Прекратите, как вас там, Роберт? Так вот, прекратите! Я не выношу театра!

— Это не театральное раскаяние, а искреннее!

— Вы в чем-то раскаиваетесь? Значит…

— Да. Я хотел выдать вас замуж за моего друга, капитана Кидда, но не в этом мое прегрешение.

— А по-моему — как раз в этом.

— Оставим эти мелкие препирательства, и я расскажу вам все. Все, что я собирался от вас скрыть.

Миссис Джонсон подобралась, она почувствовала, что сейчас действительно пойдет серьезный разговор. Кроме того, ей было приятно осознавать, что она не позволила себя использовать в качестве пешки в какой-то пока что неизвестной игре. Кстати, попытка Ливингстона использовать ее именно как вдовушку ничуть не задела.

— Итак, Роберт.

— Прикажите принести стаканчик джина.

— Мое общество перестало вас опьянять? — усмехнулась хозяйка.

Ливингстон скорчил некую рожу, мол, что тут разводить деликатности, вы ведь все понимаете, мадам.

Выпив джина, он сразу же приступил к делу:

— Моя вина перед вами состоит в том, что я не все вам рассказал о моем друге капитане Кидде.

— Слушаю, слушаю вас, Роберт.

— Узнав о страстной влюбленности моего друга и зная вас, прежде всего я надеялся, что вы сочтете его охотником за состояниями и, даже выйдя за него замуж, не доверите ему своих денег. В такой ситуации мне будет легко заманить его в экспедицию на Мадагаскар.

Миссис Джонсон заволновалась, почувствовав, что снова перестает понимать собеседника.

— Мадагаскар? При чем здесь Мадагаскар?!

— Дело в том, что где-то на Мадагаскаре зарыт огромный сундук с золотыми монетами, и только капитан Кидд знает, где именно. Понимаете меня?

— Сундук с монетами…

— По сравнению с содержимым сундука и ваше и мое состояние — мелочь, о которой смешно говорить.

Голова у вдовы шла кругом, и она изо всех сил пыталась этому сопротивляться.

— Почему же он бросил этот сундук там?

Ливингстон усмехнулся:

— Вы сами должны были понять, что Кидд — человек необычный, несмотря на то что вам он показался скучным. Я навел о нем подробнейшие справки, и все собранные сведения говорят, что он человек особого рода. Вспомните хотя бы историю с сэром Флетчером. Как он мог за сутки до прибытия гонца из Лондона знать, что все обернется именно так?!

Миссис Джонсон жевала закушенную губу.

— Но он же сам меня убеждал, что не имеет к этому никакого отношения!

— А что он должен был делать, раскрыть свои тайны?!

Ливингстон потребовал еще стаканчик джина и получил его.

Вдова выпила тоже.

— Но Флетчер — это одно, а вот сундук. Почему он оставил этот сундук на острове?

— Я тоже сначала не поверил в реальность такого события. Мне тоже показалось это странным. А потом я раскинул мозгами и понял, что все правильно. Такой человек, как Кидд, мог отказаться от золота.

— Но почему?!

— Потому что на нем слишком много крови. Оно было добыто с кровью, оно было с кровью погребено. Погибли многие и многие. И французы, и англичане, и дикари племени сакалава. По представлениям Кидда, я думаю, на этом золоте лежит проклятие. Ради себя он за ним никогда бы не отправился.

— И вы решили, что он отправится за ним из-за меня?! Я неплохо к себе отношусь, я могу внушать мужчинам кое-какие чувства, но все же не подобную жертвенность.

Ливингстон опять стал морщиться и махать руками:

— То, что вы говорите, и умно, и не очень умно. Вы забываете, что он влюблен. А влюбленность нельзя изобразить, как нельзя изобразить ум.

— Вы думаете?

— Тем более что влюблен не кто-нибудь, а капитан Кидд. Я вам уже в течение часа объясняю, что он человек необычный. Если влюбляется такой, как он, возможно все. Когда я это понял, каюсь, решил использовать его. Еще до истории с его влюбленностью в вас я пытался познакомить его с Флетчером. Я думал, что он не плывет на Мадагаскар из-за того, что у него мало сил, я думал, что, получив от Флетчера гарантии безопасности и помощь в виде одного-двух кораблей, Кидд станет смелей. Но, как я теперь думаю, дело тут не в трусости или смелости.

— В чем же?

— Не мое дело копаться в странностях человеческих натур, мое дело — использовать их в своих целях.

— По-моему, это не слишком…

— Слишком, слишком! — перебил хозяйку Ливингстон. — Теперь я уже близок к концу своего рассуждения. Я не смог свести его с Флетчером. Я не смог женить его на вас и сыграть на благородных струнах его души. Он бы не посмел жить на деньги вдовы.

— Выйдя замуж, я бы перестала быть вдовой.

— Он бы не посмел жить на деньги жены. Он бы помчался вместе со мной за этим золотым сундуком.

— На что же вы рассчитываете теперь?

Ливингстон вытащил из кармана платок и вытер последовательно лицо, шею, лысину под париком.

— На то, что вы сами выйдете за него замуж и уговорите его отправиться за этими денежками. Легко видеть, исходя из особенностей человеческой натуры, что этот способ самый верный. Любовь движет людьми увереннее, чем корысть и тщеславие.

Миссис Джонсон думала.

Гость потягивал крепкое.

— Что вас смущает? Через неделю после бракосочетания вы отправите его в плавание и заживете прежней своей жизнью. Будете принимать кого захотите, будете…

— Не зарывайтесь, Роберт. Моя жизнь — это моя жизнь, усвойте это.

— Но зато предприятие у нас теперь общее, — самодовольно и нагло ухмыльнулся Ливингстон.

«АНТИГУА»

(продолжение)

Свадьба была не слишком пышная, несмотря на желание счастливого жениха. Ему объяснили, что поскольку замуж выходит вдовица, то не принято очень уж веселиться. Зрелые люди сходятся тихо и чинно.

Гостей было соответственно немного, но зато уж отборные.

Никаких родственников.

Уильям думал послать приглашение отцу, но его отговорили, пусть уж лучше приезжает на крестины внука. Этот аргумент показался капитану убедительным, даром что ждать потомства от пятидесятилетней (возраст Камиллы был известен только Камилле) жены было трудно.

Не было и родственников невесты.

Родом она была из Бретани (слово это резануло слух жениха) и занималась в молодости промыслом, который ее родственники не одобряли.

Настолько не одобряли, что считали свою дочь и сестру умершей.

Она им платила взаимностью.

Роберт Ливингстон проявлял чудеса распорядительности и предприимчивости, он сумел во время предсвадебных хлопот познакомиться с новым губернатором, сэром Белломонтом, и зазвать его на торжество.

Кидд должен был быть ему благодарен.

Но он был благодарен судьбе, которая свела его со столь восхитительной женщиной.

Миссис Джонсон все предсвадебные дни держала его на расстоянии. Кидд не расстраивался, он относился к этому как к дополнительному препятствию, воздвигшемуся на пути к счастью.

Все свободное от хлопот время Ливингстон проводил со своим другом, и большей частью в разговорах о Мадагаскаре.

Что это за остров?

Да каков там климат?

А что за племена его населяют?

Поскольку все эти разговоры велись за кружкой, стаканом или рюмкой, можно было заключить, что Ливингстон пытался что-то эдакое важное выведать у друга, опьяненного одновременно и любовью и алкоголем.

Уильяму были странны эти разговоры.

О морях и островах ему было думать и лень и противно.

Он твердо решил поселиться на берегу и пожить в свое удовольствие со своей любимой женой.

Он искренне не задумывался ни о каких деньгах. Ему было плевать, богата ли миссис Джонсон или нет. Для тихого счастья много золота не нужно.

В крайнем случае можно продать его дом.

Впрочем, он и об этом не думал.

Наконец настал день свадьбы.

Уильям с трудом переждал процедуру в церкви.

Уильям с трудом переждал процедуру застолья. Смешно сказать, он не запомнил, как зовут нового губернатора, с которым его познакомил оборотистый Ливингстон, уже сообразивший, что без покровительства высоких властей задуманное им дело трудноосуществимо.

Настал миг, когда все эти глупости были позади.

Супруги проследовали в спальню.

Во всех углах стояли цветы.

В открытых окнах страстно дышала ночь.

Две целомудренные свечи горели по сторонам крахмальной постели.

Капитан Уильям Кидд приблизился к своей возлюбленной жене. Его трясло, и он был счастлив.

Он поднял руки, чтобы положить их ей на плечи.

Она стояла опустив голову и руки.

Он положил руки на округлые, пышные плечи.

Она вскрикнула и потеряла сознание.

Сделавшись мужем, капитан Кидд начисто забыл о том, что он является еще и капитаном. За время медового месяца он ни разу не побывал на борту своего корабля. Команда, естественно, начала волноваться. Месяцами торчать в порту, когда по морям снуют туда-сюда беззащитные вражеские суда, груженные всяческими ценностями, было, на взгляд матросов, чистейшей расточительностью.

Кидду было плевать на вражеские суда и перевозимые ими ценности.

Ему было плевать на команду и на то, что она о нем думает и может подумать впредь.

Ему было плевать на все моря, океаны и проливы. На все острова вместе с зарытыми на них кладами.

Примерно в таком духе он высказался в ответ на вопрос жены, а почему это он так охладел к своему прежнему, столь прибыльному и мужественному ремеслу.

Он сказал, что не в состоянии думать о прежнем ремесле, когда рядом с ним находится его любимая жена. И это притом, что медовый их месяц отнюдь нельзя было назвать безоблачным. Супруга под любыми, иногда совершенно фантастическими, предлогами уклонялась от исполнения своих женских обязанностей. Невзирая на ее разнообразную и почти непрерывную болезненность, Кидд любил Камиллу все больше и больше.

Надо сказать, что супругу это не радовало.

Все разговоры она рано или поздно сводила к одному — когда он отправляется в плавание.

Он отвечал всегда в том духе, что он не в силах с нею расстаться даже на час, каково же ему будет без нее месяц или два?!

— Я понимаю, родная, что ты волнуешься за меня. Боишься, как бы я не заскучал на берегу без любимого дела. Но превыше любимого дела — любимый человек. Есть, встречаются мужчины, которых на второй день после свадьбы тянет на охоту или на войну. Но это те, кто любит недостаточно. Я же люблю достаточно. И ты можешь быть спокойна, я никогда тебя не оставлю, всегда буду рядом с тобой.

Камилла тихо скрипела зубами. Все претензии она высказывала мистеру Ливингстону:

— Что вы мне обещали?!

— Терпение, немного терпения.

— Вы обещали, что он через неделю отплывет на Мадагаскар, а он уже шесть недель не вылазит из моей постели и не думает трогаться с места.

— Камилла!

— Какой там Мадагаскар! Он даже в порт не ходит! Ливингстон пожимал пухлыми плечами:

— Да, мне это известно. Команда ропщет.

— Что же это она так долго ропщет?!

— Не понимаю вас, Камилла.

— Они что, не могут выйти в море без него? Может быть, когда он узнает, что может потерять корабль, то станет сговорчивей!

Ливингстон покачал головой:

— Нет. Даже если бы он рисковал потерей целой эскадры, то и тогда бы он не слишком озаботился. Кроме того, корабельный паспорт выписан на имя Кидда. Всякий, кто задумает занять его место, тут же поставит себя вне закона. Матросы это знают.

Камилла стремительно и нервно прошлась по гостиной, задевая платьем стулья.

В этот самый момент в гостиной появился Кидд. Увидев жену в таком возбуждении, он воскликнул, что ей нельзя волноваться, что она совсем себя не жалеет.

Камилла угрюмо на него покосилась и ничего не ответила. Уселась в угол дивана и стала глядеть в окно.

Уильям уловил какую-то нестройность в атмосфере разговора и спросил:

— Вы что, поссорились? Не надо, ни в коем случае не делайте этого. Вы меня очень этим расстраиваете.

Он уселся на диван между Камиллой и Ливингстоном, обнял их за плечи.

— Жена и друг, вы самые близкие мне люди, самые дорогие и любимые. Когда мы сидим вот так, все вместе, тихо и спокойно, я совершенно счастлив, даже не знаю, за что на меня пролилось столько милости Божьей.

Кидд прослезился.

Камилла и Ливингстон испытывали сильнейшее неудобство, но принуждены были терпеть.

— Так о чем вы говорили? Подозреваю, что обо мне.

Друг снял его руку со своего плеча, встал, отошел к столу, встал рядом, опираясь кулаком о столешницу.

Капитан Кидд внимательно и тревожно наблюдал за ним.

Даже слегка побледнел.

— Ты хочешь мне что-то сказать.

— И уже давно.

Капитан оглянулся на жену, потом снова обернулся к другу, бледнея сильнее.

— Что случилось, не томи меня!

— Вот что, Уильям, разговора этого все равно не избежать, поэтому не будем его откладывать.

— Я слушаю тебя.

— Дело в том, что состояние твоей супруги стало весьма расстроено. Свадьба и жизнь на широкую ногу, которую вы вели в последние недели, пробили брешь в вашем семейном бюджете.

— Я этого не замечал, все как прежде…

— Когда ты это заметишь, будет уже поздно. Надобно меры принимать уже сейчас.

— Какие?!

Жена, когда он к ней повернулся, лишь вздохнула.

— Ну что ж, я продам дом, ты мне поможешь, ты отлично умеешь продавать дома. Разве этого не хватит, чтобы заткнуть брешь?

— Нет. Это слишком временная мера.

— Тогда мы станем жить скромнее, переселимся в домик поменьше, продадим пару экипажей. Ведь мы любим друг друга, а влюбленных не слишком волнует, в каких условиях любить друг друга.

Камилла громко кашлянула.

Ливингстон тут же перевел:

— Это невозможно

— Почему же?!

— Это позор. Что скажут в городе.

— Какое имеет значение, что скажут в городе, как они нас поймут. Главное, чтобы мы понимали друг друга.

У Ливингстона задергалась щека.

— Чтобы не разводить длинную дискуссию, сразу выскажу тебе свое мнение. Ты должен вернуться к своему прежнему ремеслу. Ты должен выйти в море на «Антигуа» и приватировать какой-нибудь французский корабль. Не забывай, идет война. Кроме обязанностей перед семьей у тебя есть обязанности перед твоим отечеством, ты офицер британского флота.

— Ты же знаешь, что я испросил отпуск на год и он мне разрешен, а что касается моей семьи, то как раз забота о ней побуждает меня оставаться дома. Камилла и так плоха, как ты сам можешь видеть, и если я стану подвергать риску свою жизнь, тем самым я стану подвергать риску ее здоровье. Она зачахнет в разлуке со мной, она не переживет моей гибели.

Камилла тихо вскрикнула и лишилась чувств.

Кидд бросился к ней.

— Вот видишь! — крикнул он другу. — Даже простые разговоры на эту тему лишают ее сознания. Что же с ней станет, если я и впрямь уйду в море?!

С того дня миссис Джонсон-Кидд слегла всерьез.

Она никого не желала видеть.

Особенно мужа.

Она мотивировала это тем, что ей не хочется представать перед ним разбитой и измученной.

Общались они исключительно через докторов. Доктора вели уклончивые разговоры, никто из них не брал на себя смелость поставить какой-то определенный диагноз, но все в один голос твердили, что положение серьезное.

Уильям исхудал от переживаний. Он продал свой необжитой дом и отдал деньги Ливингстону, чтобы тот поместил их наилучшим образом.

Тот поместил на свой собственный счет в Торговом банке и утверждал, что это наилучшее использование капитанского капитала, но при этом продолжал держаться той точки зрения, что из создавшегося положения лучший выход — отправиться в плавание.

Куда-нибудь в район Мадагаскара.

Уильям пропустил этот намек мимо ушей, чем немного смутил своего проницательного друга.

Может быть, никакого клада нет и в помине? Иначе простодушный капитан давно бы уже проговорился. Нет, но все косвенные сведения указывали на то, что клад есть, и Кидд должен знать, где он находится.

Или он разыгрывает простака?

Все эти годы?

Уильям целыми днями слонялся по первому этажу, ожидая результатов очередного врачебного визита. Он бы очень удивился, узнав, что миссис Джонсон-Кидд отнюдь не пребывает в полубездыханном состоянии, что свои разговоры с врачами она ведет за обильным и разнообразным завтраком, а после завтрака играет с ними в картишки.

Тайны второго этажа оставались для Кидда тайнами за семью печатями.

Спустившихся оттуда эскулапов он детально и длительно расспрашивал на предмет здоровья жены. Счета они выставляли громадные, а объяснения давали уклончивые.

Человек, которому бы пришлось наблюдать эти разговоры со стороны, очень быстро пришел бы к выводу, что господа доктора просто сговорились разорить господина Кидда. Временами их почти что раздражала его тупая готовность платить сколько угодно и по первому требованию.

Наконец нашелся один решительный человек, фамилия его была, как ни странно, Джонсон. Молодой, хамоватый, со слегка помутневшим левым зрачком. Он прямо выложил несчастному мужу, что для того, чтобы поставить его супругу на ноги, необходимы редчайшие, в этой части света не встречающиеся лекарства.

— Вы можете их назвать?

— Могу, но вам они не по карману.

— Вы назовите их, и тогда я подумаю о размерах моего кармана, мистер Джонсон.

Лекарь набросал на листе бумаги несколько латинских фраз.

— Что это такое?

— Корни и минералы. Их надо собрать вместе, тогда я берусь составить лекарство, могущее помочь. Все прочие методы лечения результатов не принесут.

Уильям Кидд задумчиво кивал.

Мистер Джонсон продолжил свои объяснения:

— Вот этот камень, тигровый глаз, можно найти в Бенаресе, желчный пузырь болотной гадюки легче всего отыскать в Кошине, корень Андрапагос — только в горной части Гедрозии, да и то год может оказаться неурожайным…

— Погодите, но если я отправлюсь в путешествие немедленно, мне потребуется не меньше года, чтобы раздобыть все эти снадобья! Нельзя их купить где-нибудь в одном месте?

Лекарь улыбнулся, собеседник начал проявлять понятливость.

— Я уже позволил себе завести речь о цене…

— Я вас понял. Я вас извещу о своем решении.

Кидд немедленно послал за своим лучшим другом. Меньше чем через час Ливингстон входил в гостиную. Он увидел перед собой сосредоточенного, решившегося человека.

— Моя жена может умереть.

— Если ты не подашь ей помощь.

— Я подам ей помощь.

Ливингстон тайно затрепетал и тихонько спросил:

— Что ты задумал?

— Мы отправимся на Мадагаскар.

Лицо друга просияло.

— Значит, золото капитана Леруа существует!

Кидд непонимающе посмотрел на него:

— При чем здесь золото?

— То есть?

— У меня есть кое-что получше.

— Что может быть лучше золота?! — искренне усомнился торговец.

И тогда Уильям Кидд рассказал ему о заветном камне, который покоится на дне вымоины, охраняемый струей водопада.

— «Посланец небес»?! — Горло у Ливингстона пересохло, глаза округлились. Разумеется, он слышал об этом камне и о том, что Великий Могол собирался отправить его в подарок английскому королю, но почему-то не отправил.

Оказывается, отправил!!!

— У меня остается маленькое сомнение, — продолжал Кидд, — действительно ли он так целебен, этот «Посланец небес», как говорят, поможет ли он Камилле?

— Что? — Ливингстон с трудом оторвался от роящихся в голове мыслей, восторженных, тревожных и прочих.

— Я сомневаюсь немного, поможет ли этот камень Камилле? Мне плевать, сколько он стоит, главное, чтобы от него была польза моей жене!

Ливингстон всплеснул руками:

— Конечно поможет, всенепременно, обязательно, вне всяких сомнений. Все, что рассказывают о целебных свойствах этого камня, — сущая правда! Верь мне. Я готов лично отвечать перед кем угодно, если камень не поднимет Камиллу с постели!

Спокойная, почти детская улыбка расправила напряженные черты капитанского лица.

— Надо ей сказать.

— Погоди.

— Почему?

— Подумай, ты поселишь в ее сердце слишком большую надежду, а камня мы не добудем вдруг, а?

— Почему же не добудем?

— А вдруг его нет на месте?

— Да куда он оттуда денется?

— Уильям, до Мадагаскара еще нужно доплыть. А твой корабль для этого не годится.

— А что такое?

— Я внимательно обследовал его. Трюмные переборки изъедены табачным жуком, несильный шторм — и корпус треснет, как скорлупа, поверь мне. Лично мне не хочется пойти на дно, держа в руках алмаз «Посланец небес».

Было видно, что в голове Ливингстона происходит бурный мыслительный процесс. Он мгновенно строит какие-то планы, на ходу анализирует и решительно отвергает, если они кажутся ему неубедительными.

— Нам нужен другой корабль.

— Легко сказать, хороший корабль стоит не меньше пятнадцати тысяч фунтов.

— Да, Уильям, да. Кроме того, нам нужен не просто корабль, но корабль, находящийся под особым покровительством.

— Что это значит?

Ливингстон похлопал себя по щекам, потом по коленям, глубоко, осмысленно вздохнул.

— Видишь ли, если смотреть на вещи прямо, то мы должны признать, что камень этот принадлежит английской короне.

— И пусть принадлежит, мне он нужен только для того, чтобы оживить Камиллу.

— Правильно, правильно, мы только попользуемся им и тут же отдадим в казну.

Кидд кивнул:

— Меня такой план вполне устраивает.

— Меня тоже, но есть одна загвоздка.

— Какая?

— Понимаешь ли, чтобы взяться за это дело, без опасности оказаться в конце концов на виселице, нам нужно заручиться высокой поддержкой.

— Ты имеешь в виду сэра Белломонта?

— Думаю, нам понадобится кое-кто повыше.

Капитан вытаращил глаза:

— Его величество?

Ливингстон приложил руку к губам:

— Нам нужно сделать так, чтобы мы отправились в это путешествие на совершенно законном основании, с бумагами, гарантирующими наши полномочия. Если ты не против, я немедленно займусь этим делом!

— Я не против.

— У меня к тебе только одна просьба.

— Выполню любую.

— Держи язык за зубами, умоляю тебя. Одно неосторожное слово может нас погубить. Подумай, если хотя бы один негодяй из команды «Антигуа» узнает о нашем плане, мы не проживем после этого и часа. И Камилла протянет не дольше.

Кидд значительно кивнул:

— Уж если я молчал до сих пор, то помолчу и впредь.

«АНТИГУА»

(окончание)

Не прошло и недели, а капитан Кидд, резко изменив свои жизненные планы, направлялся в Лондон в компании своего друга Ливингстона и самого лорда Белломонта, пожелавшего принять самое активное участие в деле.

Кидд получил твердые заверения врача Джонсона, что миссис Джонсон-Кидд доживет до его возвращения. Сообщение, что любимый муж отправляется за чудодейственным лекарством, так благотворно подействовало на самочувствие капитанши, что она нашла в себе силы самолично проводить его в путешествие. Правда, из коляски она не выходила, а из прощальных ласк позволила мужу лишь поцелуй в щеку.

Он тем не менее был почти счастлив и полон уверенности, что в скором времени станет еще счастливее.

Накануне отплытия 16 октября 1695 года Кидд, Ливингстон и Белломонт скрепили своими подписями договор, которым основывалось предприятие по добыче из мадагаскарских джунглей алмаза «Посланец небес». Текст был составлен таким образом, что из него нельзя было непосвященному человеку понять, о каком, собственно, предмете идет речь. Это было необходимой предосторожностью. По официальной версии, они отправлялись в южные моря для того, чтобы бороться с незаконным каперством. Впрочем, ОНИ — неправильное обозначение. Плыть должен был один Кидд, потому что его партнеры большими мореходами себя не считали и рисковать жизнью не собирались, даже ради очень большого драгоценного камня. То, что Кидд в этом походе будет единоличным командиром, немного волновало лорда Белломонта.

— Вы боитесь, не сбежит ли он с ним, да? — спросил у него напрямик Ливингстон.

— Признаться, такие мысли приходят мне в голову.

— А я полностью ему доверяю. Вы плохо знаете этого человека, сэр.

— Я, может быть, плохо знаю этого человека, но я хорошо знаю людей. И еще ни разу не видел такого, который бы захотел добровольно поделиться тем, чем может распоряжаться единолично.

— Уильяма не интересует камень. Его заботит только здоровье его жены. Как только он его привезет, Камилла встанет на ноги, уж я об этом позабочусь, и камень перейдет к нам. Пятая часть стоимости его будет принадлежать мне, поскольку я внес пятую часть начального капитала, четыре пятых — вам и тем, с кем вы захотите поделиться в Лондоне.

Лорд ничего не сказал, ибо говорить было нечего. Ливингстон исчерпывающе точно изложил смысл заключенного между ними договора. Договор был хороший, единственное, что смущало милорда, — это сам капитан Кидд. Все-таки много в нем было странного и непонятного.

— Сказать по правде, Роберт, мне было бы спокойнее, потребуй он свою долю в этом деле.

Ливингстон улыбнулся:

— Если бы я знал Кидда так же, как вы, я бы мыслил на его счет похожим образом. Но я успел его изучить. Он именно таков, каким кажется. Никакого второго дна, никакого подвоха, все его слова значат то, что значат. Он, как это ни удивительно прозвучит, кристально честный человек.

— Вот это-то меня и пугает. Кристально честный человек — это человек, с которым невозможно договориться.

Ливингстон снова улыбнулся:

— Но мы-то договорились.

— Но оставим в стороне его человеческие качества, каков он в бою?

— Вы, наверное, слышали каков.

— Слышать-то я слышал, но никак не могу взять в толк, откуда в таком наивном субъекте такое воинское умение.

— Природа полна тайн.

Теперь пришла очередь Белломонта улыбаться.

— Когда человек начинает философствовать, он начинает умирать.

В Лондоне гости из Нью-Йорка поселились в доме у дяди лорда Белломонта, очень церемонного и молчаливого старичка. Встречались они только за обедом, их беседа состояла буквально из нескольких слов, после чего лорд Белломонт-стар-ший отправлялся к себе в кабинет, где погружался в писание своих бесконечных мемуаров. Он был свидетелем нескольких царствований и никак не мог решить, какое из них признать худшим. Как правило, наибольшее количество претензий обычно бывает к последнему по времени правителю, но в голове старика еще не совсем изгладились те гадости, что творил на престоле Яков со своей шайкой. Поэтому старик пребывал в сомнении, а непрерывное сомнение способно пробудить желчность даже в человеке, не склонном от природы смотреть на вещи с предубеждением.

Белломонт-младший большую часть времени где-то пропадал, встречался с нужными людьми, с людьми из высших сфер. О том, как продвигается их общее дело, Кидд узнавал от Ливингстона, ему его превосходительство сообщал кое-какие детали.

Капитану была непонятна эта столичная возня, он верил на слово, что во всех этих бесчисленных согласованиях и тайных встречах есть нужда, но мечтал, чтобы все это поскорее кончилось и он мог бы поскорее отправляться за целебным алмазом.

Он скучал по своей Камилле.

Он писал ей письма.

Их бы следовало здесь привести, когда бы не было опасности занять ими слишком много места.

Камилла ответила всего один раз, это письмо тоже имело бы смысл обнародовать, когда бы не зеленейшая тоска, которая исходит от него при прочтении.

А Кидду оно понравилось. Такое короткое, деловое, мол, жду своего капитана, помню и люблю.

Что еще нужно?

Кидд с ним не расставался. Оказавшись на минуту один, он непременно доставал его из кармана и перечитывал, благо это можно было сделать очень быстро из-за его краткости.

Лондон не произвел на капитана особого впечатления. Размылся в памяти. Мостовые, экипажи, красные каблуки щеголей, розовые кринолины дам. Дожди. Влажный песок на дорожках парка возле дома Беллрмонтов. Презирающие все на свете слуги. Снова дожди. Манера разводить джин водою. Камины повсюду, куда ни придешь, треск каминов. Сброд лондонский весьма отличался от нью-йоркского, но чем именно, капитану было лень понимать.

Запомнилась поездка в порт, где надлежало купить подходящий для плавания корабль.

От процедуры купли-продажи кораблей у Кидда возникала сильнейшая изжога, что легко объяснимо. Он заявил, что ему все равно, каким судном командовать, лишь бы поскорее начать это делать.

Лорда Белломонта такой подход весьма удивил, Ливингстон все списал на оригинальность капитана.

В результате было выбрано нечто несусветное.

Даже не видавший особых корабельных видов Кидд присвистнул, когда его подвели к его новому избраннику.

Его превосходительство не обратил внимания на этот свист, но Ливингстон с любопытством покосился на друга:

— Что тебя не устраивает, Уильям?

Приглянувшаяся Белломонту посудина выделялась среди стоящих поблизости.

Сильно выделялась.

Во-первых, размерами.

Водоизмещением она была не менее чем в триста тонн. Это единственное, что не вызывало возражений.

При таких размерах она (посудина) имела по каждому борту всего по две небольшие батареи (семь пушек и восемь). Стало быть, общее число орудий, считая кормовые и носовые, не превышало тридцати четырех.

Но и не слишком солидное огневое вооружение смутило капитана Кидда.

— А зачем, скажите, весла?

В самом деле, к концу семнадцатого века весла смело можно было считать конструктивным пережитком. Оснащенный таким образом корабль мог делать не более четырех узлов.

— Вы же сказали, что мы будем гоняться за пиратами. С этими палками мы никого никогда не догоним.

— И слава Богу, — буркнул себе под нос лорд Белломонт, — не забывайте, зачем вы отправляетесь в это плавание.

Ливингстон успокаивающе похлопал друга по плечу: не волнуйся, все будет отлично.

Впрочем, на этом весельном монстре было и солидное парусное оснащение. Все свои соображения по поводу качеств выбранного корабля его превосходительство изложил за ближайшим ужином:

— Не забывайте, корабль — это средство для достижения цели, а не самоцель. Да, скорость всего четыре узла, четыре узла в любую погоду, прошу заметить. Весла дадут ему возможность двигаться даже тогда, когда хваленые современные парусники торчат в штиль в неподвижности с опавшими парусами. Мало пушек?

— Маловато, — честно признался Кидд.

Белломонт и тут нашелся что сказать:

— Для чего маловато? Чтобы стать грозою морей — да, мало! Но для того, чтобы постоять за себя и свой груз, достаточно.

— У меня на «Антигуа» пушек было не меньше.

— «Антигуа» — старая, дряхлая развалюха, одно хорошее попадание, один хороший шторм — и все! Кормить рыб! Это судно не только шторм выдержит, но и прямое попадание двенадцатифунтового ядра. А с расстояния в четыреста ярдов и четырнадцатифунтового. Вы видели, каким дубом укреплена ватерлиния?

Ливингстон бросил на тарелку остатки куропатки, которую доедал во время речи его превосходительства.

— И во что нам обойдется вся эта надежность?

— Двадцать тысяч фунтов, но это с полной оснасткой. Со всеми необходимыми припасами.

Ливингстон кивнул:

— Я вижу, вы всерьез задумали доставить наш камешек в Англию.

— Всерьез, всерьез, — усмехнулся Белломонт.

— То есть как в Англию? — осторожно поинтересовался Кидд. — Насколько я знаю, сначала он должен оказаться в Нью-Йорке.

И Белломонт и Ливингстон одновременно бросились его успокаивать.

Конечно, сначала Нью-Йорк.

Сначала лечение, потом все остальное.

Кидд наконец успокоился.

— Но как мы назовем нашего урода?

Его превосходительство развернул свиток желтоватой бумаги, который лежал рядом с его тарелкой.

— У него уже есть название.

Ливингстон и Кидд спросили одновременно:

— Какое?

— «Приключение».

— «Приключение»?

— Да, капитан, именно так. И мне это название кажется подходящим. Разве то, что мы задумали, можно назвать как-нибудь иначе, а?

Вечером того же дня все трое отправились на некую важную встречу. Последнюю перед отплытием, пообещал Белломонт.

— Нельзя ли на ней обойтись без моего участия?

Сэр Белломонт настаивал.

— Но ведь раньше это было не обязательно.

— Теперь обязательно, — отрезал лорд. — Извольте одеться поприличнее и говорить как можно меньше.

Тускло поблескивал мокрый булыжник. Громко цокали по нему копыта четверки лошадей. Возница, сильно смахивающий своим видом на ворона, покрикивал и на своих лошадей, и на прохожих. Слушались и те и другие.

Карета покачивалась, как шхуна при легком волнении. Лорд Белломонт сидел напротив, поставив трость с набалдашником из слоновой кости между колен. Время от времени он поглядывал в окно и говорил:

— Чайлд-Кросс-роуд.

— Элдридж-Парк-ин.

— Принс-Джон-сквер.

Капитану Кидду эти комментарии ничего не поясняли, и поэтому он помалкивал.

Карета остановилась у большого двухэтажного дома, спрятавшегося за высокой каменной оградой. Типичный особняк эпохи Тюдоров.

И парк типичный — унылый, серый, вместилище облетевших деревьев и отливающих свинцом луж.

Молчаливый слуга в красном кафтане и белых чулках медленно открыл ворота.

Карета вкатила внутрь.

От лошадей шел пар, исходя и от шкур и из ноздрей.

Следующий слуга поджидал на ступеньках дома. Он живо подбежал к карете и открыл дверцу.

Особняк казался вымершим, ни один лучик света не пробивался сквозь зашторенные окна.

Сбросив свои плащи на руки третьему слуге, гости вошли в помещение с обитыми темным дубом стенами и с потолком, разбитым балочными перекрытиями на красивые квадраты.

Посреди комнаты стоял монолитный, дубовый же, стол.

В дальней стене гудел камин.

Рваные сполохи разбегались по стенам.

На столе стоял всего один подсвечник с тремя полуоплывшими восковыми свечами. Причем был поставлен он так, чтобы в основном освещать гостей, а не хозяев, которые сидели в креслах с высокими спинками, спиной к камину.

Хозяев было четверо.

Четыре неподвижные фигуры в черных камзолах без шитья и одинаковых, белых, крупно завитых, париках, присыпанных тончайшей рисовой пудрой.

Все четверо молчали, хотя было понятно, что уж кто-кто; а они имеют право голоса.

Заговорил лорд Белломонт. Он быстро проскочил область обязательных приветствий и сразу перешел к делу.

Корабль найден.

Стоит двадцать тысяч фунтов.

Восемь с половиной из них уже имеются в наличии.

Договор составлен.

Основную часть команды разумнее всего набрать в Новом Свете. В метрополии все реальные моряки приписаны к судам королевского флота, и попытка перетащить их к себе могла бы вызвать ненужные кривотолки.

Капитаном корабля, называется который весьма подходяще — «Приключение», будет известный капитан Кидд, присутствующий здесь.

Ливингстон слегка ткнул кулаком Уильяма в спину, и тот, сделав шаг вперед, поклонился подсвечнику.

— Капитан Кидд очень опытный моряк. Доказал верность и компетентность в боях с французами у острова Сан-Хуан и в водах вблизи острова Невис. Кроме того, он единственный, кто…

Тут лорд Белломонт сделал многозначительную паузу. Пусть в комнате все свои, все посвященные, но некоторые слова лучше не произносить вслух. Некоторые слова сами ищут уши, в которые проникнуть.

— Скажите, капитан… — вдруг проскрипел тот из господ, что сидел крайним справа.

Капитан вздрогнул, ибо был уверен, что от этих статуй он не услышит ни единого звука.

— Скажите, капитан, а вы действительно держали в руках этот камень?

Кидд отрицательно покачал головой:

— Нет.

Среди статуй в париках возникло что-то похожее на волнение, Белломонт резко повернулся к капитану:

— То есть как?!

— Я видел его в руках капитана Леруа, прежде чем он выронил его в воду.

— Надежно ли место, где он находится?

— Думаю, джентльмены, оно надежнее любого банка, ибо никому не придет в голову искать его там.

— Как по-вашему, кто может знать об этом тайнике?

— Насколько мне известно, джентльмены, мало кому известно о самом факте существования этой штуковины, не говоря уж о том, чтобы знать место ее пребывания.

Наступило молчание.

В глубине его взвешивались приведенные капитаном Киддом доводы.

— Хорошо, — сказал парик крайний слева. — Будем считать, что все ясно.

Ливингстон и Белломонт вздохнули с явным облегчением. Кидд не сомневался в успехе переговоров, поэтому никаких особых чувств не испытал. Пожалуй, лишь всплыло старое воспоминание, та ситуация, когда он участвовал в покупке «Веселого бретонца»: сегодняшние господа неприятно напоминали тогдашних господ в черных камзолах и белых париках.

— Хорошо.

На стол легли три свитка.

— Это. — Желтый пергаментный палец ткнул в первый свиток. — Это стандартное каперское свидетельство, вам разрешается приватировать все французские корабли, военные и торговые, корабли, покрывающие французским флагом товары третьих стран. Условие дележа добычи — обычное. Три пятых добычи казне, две пятых — команде. Ввиду наших особых отношений в тексте контракта сделана оговорка на предмет распределения добычи внутри той доли, что остается команде. Вы вольны распоряжаться ею по своему усмотрению, не неся ни перед кем никакого отчета. Правда, из опыта каперской деятельности известно, что капитан, претендующий более чем на половину командной добычи, редко живет долго и еще реже имеет счастье вернуться домой живым. Мой вам совет, берите не более четверти, будете и богаты и живы. Кроме того, считаю своим долгом обратить ваше внимание на то, что не собственно каперская Деятельность есть главное ваше предназначение в этом походе.

Кидд, Ливингстон и Белломонт почти одновременно кивнули.

Парик продолжил:

— Вторая бумага — это королевский декрет, подписанный сегодня утром. Из него следует, что вы наделяетесь полномочиями по борьбе с пиратами во всех частях света, где они имеют обыкновение и наглость промышлять. Понятие борьбы в данном случае включает право ареста, заключения под стражу для доставки в королевский суд. В случае необходимости вам дозволяется казнить тех, кто безусловно уличен вами в пиратской деятельности. В декрете перечислены имена тех пиратов, что вызывают наибольшую обеспокоенность у правительства его величества. Это Том Уэйк, Уильям Мэй, Роберт Каллифорд, Томас Тью, Сэмюэль Берджесс, Энтони Стайлз, Джошуа Корби.

Прошу обратить внимание, что декрет даёт вам полномочия в борьбе с ними, но отнюдь не предписывает непременно их всех выловить. Вы прежде всего должны помнить о своей основной цели, а борьбу с пиратами рассматривать как важную, но лишь попутную задачу.

Капитан снова кивнул.

— Теперь третий документ. На первый взгляд он носит лишь дополнительный характер, но на самом деле он дает вам весьма ценные полномочия. Никогда ни один капер, ни один королевский капитан таких прав не получал. Он также подписан его величеством. Из него следует, что вы имеете право оставлять на борту своего корабля всю добытую вами добычу, не сдавая ее властям. Он выписан специально для того, чтобы какой-нибудь ретивый провинциальный губернатор не решил наложить руку на вашу основную добычу.

— Я понимаю вас.

— Надеюсь. Надеюсь также и на то, что вы понимаете — этим документом бравировать не надо. Умного человека это может навести на мысль, что вы обладаете какими-то тайными полномочиями сверх тех, что объявлены. Доставайте его из своего сундука, только если возникнет реальная опасность.

— Я понимаю вас.

— Теперь я сказал вам все, и мне остается лишь пожелать вам счастливого плавания.

На этом странная встреча и закончилась.

Никаким обедом особая договоренность скреплена не была.

Судя по поведению лорда Белломонта, он и не ждал ничего подобного.

Американские гости вышли из английского особняка, погрузились в свою огромную карету и отбыли восвояси.

Кидд не удержался и поинтересовался, кто такие эти господа, с которыми ему сейчас пришлось столь приятно беседовать.

Его превосходительство вздохнул.

Ливингстон объяснил:

— Это были государственный канцлер, морской министр, министр иностранных дел и министр юстиции в правительстве его величества.

— А-а, — сказал капитан Кидд.

Через два дня «Приключение» отбыло в Новый Свет. На этом настаивал лорд Белломонт, и у него были три причины для этого.

Во-первых, ему нужно было попасть к месту своей постоянной службы как можно скорее. Кто-то из оппозиционных депутатов сделал запрос в парламенте, на каком основании губернатор одной из важнейших заморских колоний прохлаждается в столице, в то время как военные действия бушуют совсем рядом с Нью-Йорком и Массачусетсом.

Во-вторых, Белломонт настаивал на том, чтобы команда была набрана в Новом Свете, потому что вокруг «Приключения» успели в лондонском порту возникнуть какие-то слухи. Его превосходительство не желал рисковать ни в малейшей степени.

В-третьих, он желал лично проверить мореходные качества купленного корабля. Недостаточно посмотреть судно у причала и облазить его трюмы, чтобы составить полное о нем представление.

Кидд был не в восторге от этой задержки, хотя и его грела возможность лишний раз взглянуть на возлюбленную жену перед длительным путешествием в Индийский океан.

Путешествие прошло без приключений, в основном за карточным столом.

Как только судно пришвартовалось в Нью-йоркском порту, Кидд помчался навестить супругу, чем весьма озадачил лорда Белломонта, давно миновавшего в своей супружеской жизни период горячих страстей и сладостных встреч.

Еще больше его удивило то, что капитан абсолютно равнодушен к тому, с какими людьми ему предстоит совершить предстоящее плавание. Когда он поделился своими мыслями на этот счет с Ливингстоном, тот попытался его успокоить:

— Это его стиль — беспечность. Он никогда ни к чему не готовится специально.

— Вы же говорили, что он шотландец.

— Знаете поговорку: и среди шотландцев встречаются птицы. Уильям — одна из них.

Губернатор вздохнул и махнул рукой.

И набрал команду сам.

Старшим офицером он назначил капитана Канинга. В основном потому, что тот был полной противоположностью Кидду.

Тупой служака. Исполнительный, основательный, уставобоязненный.

Если бы была возможность, Белломонт именно его отправил бы за алмазом.

Вторым помощником и штурманом одновременно стал лейтенант Робертсон. Губернатора пленил его послужной список и отзывы прежних начальников, вписанные в патент. Все они в один голос утверждали, что лейтенант Робертсон — большой мастер своего штурманского дела, офицер трезвого поведения. При личном знакомстве этот длинный, узкоплечий субъект с лошадиными зубами и мрачноватым взглядом также не произвел впечатления авантюриста.

Лорду Белломонту, очевидно, следовало бы задуматься, почему столь ценный офицер так часто менял места службы. Не являлись ли лестные отзывы командиров своеобразной платой за готовность убраться с глаз долой?

Губернатор не задумался.

Третьим важным лицом, введенным в команду лично Белломонтом, был Уильям Мур, канонир. Замечательным в нем было то, что он родился на Лонг-Айленде, то есть прекрасно знал местные воды, что, впрочем, вряд ли могло помочь в плавании вокруг Африки. Лорд Белломонт, как всякий приезжий правитель, держал в подсознании мысль о том, что он должен в какой-то мере использовать аборигенов. Назначением Мура в команду он удовлетворил свою подсознательную потребность.

Надо сказать, не к пользе аборигена.

Но об этом много ниже.

Теперь о семейных перипетиях капитана Кидда.

Интересно, что свою обожаемую жену он застал в саду, за обильным и веселым ужином с друзьями, среди которых было подозрительно много докторов, пользовавших ее перед отплытием мужа в Англию.

Может быть, таким образом она выражала им свою признательность. Правда, оставалось неясным, за что она им, собственно, благодарна. За то, что отплыл муж, или за то, что ей полегчало.

А полегчало весьма.

Пробравшись меж кустами лавровишни и мегаллании, Кидд увидел Камиллу с куском жареного мяса на вертеле. Мяса, политого острейшим перечным соусом. Причем во второй руке у нее был большой бокал с красным сладким вином.

Состоялась немая сцена.

Камилла все же довольно быстро сориентировалась и рухнула в обморок, чтобы избежать немедленных объяснений по поводу своего здоровья.

Обморок и сам весьма выразительно говорил о нем.

Доктор Джонсон принял удар капитанского недоумения на себя. Он сказал, что сегодняшнее празднество — это первая попытка миссис Джонсон выбраться на свежий воздух после многонедельного затворничества. Вчера она почувствовала себя лучше, и тогда они (он повел рукой в сторону остальных присутствующих врачей) решили собраться на консилиум, чтобы определиться, может ли она вставать без риска нанести вред своему состоянию. Тяжелому, но стабильному в последние месяцы.

— И что же решил консилиум? — с трепетом спросил внезапно вернувшийся муж.

Джонсон развел руками, как бы показывая, что он их умыл:

— Вы сами все видите.

Нюхательные соли, спешно принесенные горничной, уксусные примочки к вискам возымели действие. Сознание вернулось к хозяйке, она выразила слабую радость по поводу возвращения мужа из дальнего странствия.

— Я не вернулся, — извиняющимся тоном сообщил Кидд, — я только заехал окончательно проститься. Как только будет набрана команда, мы отправимся дальше.

Сообщение, что встреча с мужем будет недолгой, благотворно подействовало на миссис Джонсон, она расположилась в плетеном кресле поудобнее, выпила еще глоток вина, но флакон с нюхательной солью велела не уносить.

Капитан поведал ей о перипетиях своего предварительного плавания.

— Что Лондон?

— Как вам сказать, я его толком и не рассмотрел, думал все время о вас.

— Но хоть в Ковент-Гардене или в Линкольн-Ин побывали, я надеюсь?

Кидд виновато улыбнулся:

— Театры не слишком влекут мое воображение.

— Ах, а мое влекут.

Снова виноватая улыбка.

— Когда же вы снова отправитесь?

— Вы так спрашиваете, будто вам не терпится.

Камилла опустила веки.

— Мне не терпится, чтобы вы поскорее вернулись. А ведь этого нельзя сделать, сначала не уплыв.

— Феона! — Это уже было обращение к горничной, та быстро открыла флакон и поднесла его к трепещущим ноздрям госпожи. Камилла откинула голову и глубоко задышала.

Доктор Джонсон кинулся к ее ручке и вдумчиво пощупал пульс. Потом серьезно сказал, обращаясь к своим жующим коллегам:

— Опять приступ. Нам не следовало так рисковать. Свежий воздух, говядина и мадера пока не для нее.

— А что для нее? — потрясенно спросил встревоженный муж.

Врач потер пальцем переносицу.

— Виноград, мороженое и полное затворничество. Слуги, стоявшие наготове под деревьями, бросились выполнять врачебное указание. Кресло вместе с больной уплыло в дом. Лицо капитана посерело от печали.

— Как все-таки называется ее болезнь, доктор?

— Я же писал вам на бумаге.

— Латынь для меня закрытая книга, вы не могли бы мне объяснить причину этой страшной хвори как-нибудь попроще, я был бы вам весьма обязан.

— Вы мне и в самом деле слегка обязаны, я ведь наблюдаю и консультирую вашу супругу фактически бесплатно. Не будем же мы считать этот легкий ужин гонораром.

— Конечно не будем. — Кидд полез за своим кошельком. — Но тем не менее хотелось бы знать, что с ней?

Джонсон медленно и старательно вновь потер переносицу, подергал носом, отгоняя аппетитный запах, валивший клубами от жаровень и сказал:

— Общее ослабление внутренних органов. И печень, и почки, и селезенка отказываются служить организму. И медленно угасают. Я уж не говорю о желчном пузыре.

— А что с ним?

— Он уже вообще не пузырь. Вергилиум вербанум.

— Это непонятно, но страшно.

Джонсон, одной рукой засовывая полученные монеты в карман, другой взял Кидда за локоть.

— Но вы не отчаивайтесь. Все еще можно поправить.

В глазах капитана мелькнула детская надежда.

— Да?!

— Да. Нужно только как можно быстрее добыть те лекарства, о которых я вам говорил.

Капитан кивнул:

— Я все помню. И уж поверьте мне, я не стану затягивать с отплытием, как бы сильно мне ни хотелось остаться здесь.

О скорейшем отплытии мечтал не один только капитан. Лорд Белломонт и Ливингстон тоже делали все для того, чтобы оно состоялось как можно скорее.

Заранее был проложен курс, причем таким образом, чтобы у «Приключения» было как можно меньше шансов встретиться в пути с какими-либо другими кораблями.

— Вы должны избегать не только французские и португальские суда, но и голландские тоже, — наставлял капитана губернатор. Походив некоторое время в задумчивости, он добавил к этому пожеланию еще несколько слов: — Поймите меня правильно, капитан, но я бы не советовал вам входить в тесное соприкосновение и с кораблями под английским флагом.

Это было что-то новое, и Кидд поднял брови:

— Как мне вас понимать, сэр?

Тот ответил несколько нервно:

— Я ведь уже сказал, правильно. Ваша миссия не слишком обычна, и не все в Лондоне смотрят на нее так, как смотрю я или мистер Ливингстон.

Удивление Кидда продолжало нарастать.

— Но ведь нас поддерживают такие влиятельные люди, министр иностранных дел, министр…

Губернатор приложил палец к невольно побелевшим губам и оглянулся, хотя они находились одни в большой каюте «Приключения».

— Забудьте, забудьте все имена и звания. Но только после того, как я объясню вам некоторые детали.

Кидд закинул ногу на ногу, как бы говоря: давайте ваши чертовы детали!

Лорд Белломонт внимательно посмотрел на него и на секунду засомневался: а стоит ли откровенничать? Но потом решил, что стоит. Как иначе можно втолковать английскому капитану, что он должен побаиваться других английских капитанов.

— Понимаете, Кидд, те господа, что вошли в наше предприятие, действительно обладают в стране очень большим влиянием, они члены правительства («члены правительства» было произнесено почти шепотом), но дело в том, что наше богоспасаемое отечество устроено таким образом, что кроме нормальной власти есть еще и оппозиция.

Кидд понимающе ухмыльнулся:

— А-а, виги и тори.

Губернатор тоже ухмыльнулся, но через силу:

— Вы, оказывается, все знаете.

— Что считать всем, — отпустил неожиданную сентенцию капитан, чем немного смутил самоуверенного лорда.

— Наши покровители принадлежат к партии вигов, но во флоте, в частности, весьма сильны позиции партии тори. Если мы, то есть вы попадете в сомнительную ситуацию, то может возникнуть скандал, который может привести к смене правительства. Вы меня понимаете?

— Нет.

— Что значит нет?!

Губы губернатора вновь побледнели.

— Не понимаю, как какой-то камень, даже очень дорогой, может…

Губернатор резко его оборвал, ему было не до многоумных обсуждений:

— Одним словом, держитесь подальше от всех кораблей, даже английских. Если, конечно, не окажетесь в ситуации, в которой такой встречи избежать будет нельзя.

Кидд обещал.

В завершение лорд Белломонт сделал капитану подарок.

В каюту вошли два молодых человека. Один рослый, черноволосый, с голубыми глазами. Другой коротконогий, кареглазый, с каштановой шевелюрой.

— Эти джентльмены отправятся с вами. Их зовут Битти и Смайлз.

Капитан имел право поинтересоваться, в качестве кого они приняты в команду, но не успел. Губернатор сам ответил на подразумевавшийся вопрос. Правда, ответил не с той стороны, что интересовала Кидда.

— Это мои сыновья.

— Сыновья?

— Да, один приемный, другой внебрачный.

— Понятно.

— Они приставлены к вам…

— Чтобы следить за мной?

Лорд Белломонт поморщился:

— Чтобы вам помогать. На этих людей вы можете положиться всецело, даже если против вас взбунтуется вся команда. Хотя я уверен, что этого не произойдет, тем не менее счел разумным принять свои меры на этот случай.

— Я понимаю вас, сэр.

— Они будут служить простыми матросами, вы не должны им оказывать никакого предпочтения перед другими членами экипажа. Вам наверняка придется предпринимать какие-то шаги втайне от своей команды, тут они будут незаменимы.

Его превосходительство обратился к своим сыновьям и сказал:

— Можете идти.

Те, так и не произнеся ни звука, вышли.

Губернатор продолжил:

— В историю с камнем они не посвящены.

— Но как же…

— Они считают, что экспедиция направляется за золотом капитана Леруа. Не разуверяйте их.

Сказать честно, у Кидда уже голова шла кругом от бесчисленных инструкций. К концу разговора он успел позабыть кое-что из посоветованного, но с просьбой повторить пожелания обратиться к лорду Белломонту не решился.

Впрочем, основное было ясно. Плыть за камнем и держать язык за зубами.

— Что ж, кажется, все, — сказал губернатор.