"Раскопай эту чертову могилу" - читать интересную книгу автора (Пратер Ричард С.)

Глава 1

Ритуальное заведение братьев Рэнд выглядело столь уютно и респектабельно, что невольно хотелось умереть — лишь бы попасть в него.

Невысокое, строгих линий здание белого цвета глянцевито поблескивало в лучах солнца, напоминая приплюснутый Тадж-Махал или какой-нибудь древнегреческий храм. Располагалось оно в нескольких милях севернее Лос-Анджелеса, сразу через дорогу от кладбища тех же братьев Рэнд. Кладбищенская территория занимала двадцать акров заботливо ухоженной земли со сверкающим озерцом и двумя ручьями, которые, извиваясь между надгробий, как бы питали своими серебристыми струйками мраморные изваяния нимф, фавнов и, возможно, останки отдельных страдавших при жизни от жажды усопших.

Мое имя в сокращенном варианте звучит точно так же — Шелл.[1] Но вряд ли меня можно причислить к останкам. Просто меня зовут Шелдон Скотт. И, как правило, я предпочитаю более оживленное общество. Вот и сейчас прибыл сюда не навестить чью-то могилу, а по делу.

Кстати, о деле: я — частный детектив, занимающийся расследованиями в том дурдоме, который известен как Лос-Анджелес с его пригородами, и в частности Голливудом. А сюда в этот напоенный весенними ароматами послеполуденный час одного из майских вторников меня привела необходимость кое-что подготовить для задуманного мною небольшого представления. И до того как здесь начнется маленький, но эффектный фейерверк, оставалось уже менее пяти минут.

Заряженный «кольт-спешиал» 38-го калибра находился у меня под пиджаком, сердце билось ровно и спокойно... Пора. Бросив беглый взгляд на кладбище, я развернулся, перешел улицу, поднялся по гладким ступеням лестницы между толстыми дорическими колоннами и вошел в святилище храма братьев Рэнд — возможно, чтобы быть там убитым... со всеми вытекающими для меня последствиями.

Стоило мне переступить порог, как из скрытых динамиков полился поток нежнейшей музыки. И хотя мелодия называлась «Всем сердцем люблю тебя», в ней отчетливо слышались холодные, безжизненные интонации, будто ей тихонько подпевала сама Смерть. Мои каблуки стучали по мраморным плитам, а ноздри прочно закупорил запах лилий. Я шел по прохладному, сумрачному коридору, ботинки неприятно поскрипывали. Наконец я оказался в просторном помещении с темно-красным ковром во весь пол. На стенах висели писанные маслом картины, позолоченные стулья располагали к нынешней беседе, в черной вазе на белом мраморном столе красовались гладиолусы.

Справа от меня находился небольшой стол с треугольной деревянной табличкой, на которой золотыми буквами было выведено: «Мистер Трупенни». За табличкой сидел высокий, худой мужчина с вытянутым лицом и отрешенным взглядом святого, слегка напоминавшим выражение глаз голодной газели.

Мужчина поднялся и неторопливо вышел из-за стола. Он был настолько худ, что вполне мог служить школьным пособием по анатомии — необыкновенно длинный скелетообразный экземпляр с блестевшими заинтересованной надеждой глазами.

— Слуш-ш-шаю вас? — Его низкий голос плавно, словно подхваченный легким взмахом голубиных крыльев, взмыл ввысь. — Чем могу быть полезен?

Я почувствовал себя не в своей тарелке. В его голосе звучало слишком уж явное желание оказаться мне полезным, а я вовсе не нуждался в той помощи, которую он привык оказывать своим клиентам. Трупенни двинулся на меня торжественной, выверенной походкой человека, несущего невидимый гроб. Внимательные большие глаза, словно снимая мерку, блуждали по потенциальному покойнику.

А может, подумалось мне, он узнал меня. Мне никогда не приходилось встречаться с этим типом, и сомневаюсь, чтобы он когда-либо видел меня, но не исключено, что некие доброхоты описали Трупенни мою наружность. Впрочем, вряд ли их можно назвать доброжелателями, если учесть, сколь лихо они прошлись дубинкой по моей голове. К тому же узнать меня довольно легко, даже по весьма приблизительному описанию: рост — шесть футов два дюйма; вес — двести пять фунтов; коротко стриженные светлые волосы, постоянно торчащие ежиком, будто они вздыбились и поседели за одну ночь и так до сих пор не могут оправиться от пережитого потрясения. Круто изломанные брови благодаря своей белизне резко выделяются на фоне темного загара, приобретенного мною еще в морской пехоте. Кроме того, знающим меня хорошо известно, что я люблю оживлять свое скромное одеяние какой-нибудь броской цветистой деталью. Вот и теперь Трупенни, вежливо вздернув брови, пялился на мой галстук, напоминавший двух удавов — красного и синего, схлестнувшихся не на жизнь, а на смерть в бутылке молока.

— Это вы мистер Трупенни? — спросил я.

— Совершенно верно. А вы кто, сэр? И что вас привело к нам?

— Меня зовут Шелдон, мистер Трупенни. — Что правда, то правда — так полностью звучит мое имя. — Насколько я понимаю, тела, ожидающие погребения, находятся у вас в отдельном помещении, специально приспособленном для столь скорбных целей?

— Ну конечно, мистер Шелдон. — Воздев длинную руку, он указующе вытянул костлявый палец. — В морге. В самом конце зала. Сразу же за Серебряной капеллой. — Трупенни виновато улыбнулся. — На данный момент там находится только один покойник — мы редко производим более одного-двух погребений в неделю.

— А нельзя ли... мне взглянуть? Я надеюсь, что ошибаюсь, но...

— Понимаю. Следуйте за мной. — Трупенни повернулся и, раздражающе медленно передвигая ноги, поплелся по мощенному мраморными плитами коридору.

Мысленно подгоняя его, я шел следом. Напряжение мое нарастало. Я глянул на часы: оставалось еще две минуты. Когда мы, достигнув середины коридора, проходили мимо небольшой комнаты, дверь ее распахнулась и оттуда кто-то вышел. Пока дверь была открыта, я успел мельком заметить небольшой стол, стулья, металлический сейф и шкафы с выдвижными ящичками архива. Именно сюда я и стремился попасть.

И тут меня словно ослепило. Что за восхитительное и совершенно неожиданное зрелище — в подобном-то месте! Я с таким торопливо-напряженным вниманием рассматривал комнату, что совсем не обратил внимания на того, кто оттуда вышел. А вышла девушка, да еще какая девушка!

Она взглянула на меня, и ее брови тоже взлетели вверх, как минуту назад у мистера Трупенни; затем она быстрым шагом нагнала моего провожатого, который шаркал ногами в нескольких футах впереди меня. Убегающие секунды и вообще представление о времени напрочь вылетели из моей головы. Застыв на месте, я сморгнул и уставился на нее, понимая, что выгляжу ошарашенным деревенщиной.

Это была высокая, стройная девушка с золотистыми волосами и такой классически идеальной фигурой, которая могла бы заставить встать из гроба не только молодых покойников. Ее лицо открылось лишь мельком, но и этого оказалось более чем достаточно — мне страстно захотелось видеть его снова и снова. Вместе с тем я следил, как она стремительно приближается к Трупенни, и то, как она двигалась, мне ужасно нравилось. Ее движения походили на упругую грацию голодного тигра-людоеда — и это в то время, когда большинство красоток чувствуют себя раздетыми, если не упакованы по моде 60-х в корсет или не затянуты широким плотным поясом, что помогает им двигаться с грацией катящегося с горы тюка с тряпьем. Возникшее создание не просто шло — нет, ее походка выглядела чувственной, наполненной естественными, волнообразными движениями плоти, совершенно раскованными, ничем не стесненными, зовущими. Она что-то сказала Трупенни, но я не уловил, что именно, поскольку застыл столбом на месте, а секунды с тиканьем убегали прочь.

Она повернулась, подошла ко мне и, немного помолчав и испытующе глядя мне в глаза, непринужденно сказала:

— Здравствуйте.

На ней была черная юбка и такая же черная блузка с глубоким вырезом. Юбка так плотно облегала бедра, что казалось, ткань вот-вот расползется по швам, а такие, как у нее, мягкие, пунцовые губы природа предназначает исключительно для жарких поцелуев. Хорошо смотрелись высокие скулы и маленькие ямочки на щеках, и только глаза — печальные и голубые, словно в них застыли слезы, — не соответствовали внутреннему огню, таящемуся во всех частях ее тела...

Во всех частях ее тела... да-а... Хоть они и были обтянуты траурной одеждой, но от этого выглядели еще более сексуальными. К тому же, надо полагать, траур сбрасывали в промежутках между выполнением служебных обязанностей; моя необузданная фантазия тут же представила, будто она всегда таким образом и носит свою одежду — словно нудистка, совершающая стремительный марш-бросок между двумя родственными лагерями.

— Здравствуйте, — запоздало отозвался я.

Девушка кивнула и направилась к двери, из которой вышла, — все тем же летящим шагом, как будто торопилась на пожар. Не трудно представить, что с такими губами, с такой фигурой и с такой походкой — да еще учитывая нетерпение ее явных или потенциальных любовников, — она вынуждена нестись, как на пожар. Особенно, если всегда одевается подобным образом.

Она сказала: «Здравствуйте»; я ответил: «Здравствуйте». Всего-то два слова. Но они показались мне или моему воображению более многозначительными, нежели обстоятельный и откровенный разговор.

И тут-то — когда мне пришло в голову: а какого черта она делает в этой покойницкой? — все и началось.

Снаружи, со стороны кладбища — я-то знал, откуда именно, потому что сам закладывал эти штуковины за мраморные постаменты толстомясых наяд, — послышался непонятный шум. Сначала — тихий, низкий свист, постепенно набирающий силу, потом — весь угрожающий какофонический набор звуков из гула, свиста, скрежета и рокота, который становился все громче и громче, пока — бабах!!! — не разразился оглушительным взрывом.

Тут же запела свою партию вторая ракета, — я установил их там шесть штук — и когда с полным набором шумовых эффектов она стартовала где-то высоко в небе, послышались новые звуки, смешавшиеся с гулом и грохотом разрывов самой первой — трах-бабах!!! Здорово получилось!

Дверь кабинета распахнулась, и девушка крикнула:

— Что случилось?

— Что случилось? — эхом повторил позади меня Трупенни.

И я подхватил:

— Да, что случилось?

Далее — немая сцена, внутри здания повисла ошеломляющая тишина. А снаружи грохотало так, будто кладбище взлетало на воздух, а кости, черепа и ребра покойников разбрасывало во все стороны. Неожиданно оба, Трупенни и красотка, припустили рысью по коридору по направлению к источнику скрежета — давно не смазанным петлям врат ада, — который усиливался слоновой икотой и ревом труб Судного дня. Даже я, постановщик спектакля, не ожидал подобного звукового удара, способного вынести всех — за исключением разве что покойников — прочь из обиталища скорби. Еще чуть-чуть громче, и устроенный мною кавардак поднял бы, наверное, и их.

На панику, собственно, я и рассчитывал.

Я подождал еще немного. Тигроподобная красотка далеко опередила мистера Трупенни. Она уже вылетела наружу и стремительно пересекла улицу. Однако и Трупенни, собравшись с силами, сделал рывок, который позволил бы ему либо догнать ее, либо с честью рухнуть замертво.

Одним прыжком подскочив к оставленной блондинкой открытой двери, я проскользнул внутрь и ринулся прямиком к шкафам с архивом. Отыскав ящик, помеченный «Га-Гу», я выдвинул его. Внутри находились картонные папки с отпечатанными на корешках именами. Торопливо перебрав их, я нашел «Гре-Гри»...

Бабах! — донеслось с улицы напоследок. И — звенящая тишина.

До Четвертого июля[2] оставалось еще почти полтора месяца, так что пускай Трупенни и девушка полюбуются на первый в этом сезоне фейерверк. Если верить оптовику, у которого я приобрел праздничные ракеты, их называют «супербабахалки». Я поджег пятиминутные запальные шнуры шести здоровенных ракет, которые вполне сгодились бы для освещения дальних концов причальных пирсов современного порта или арены Колизея. Полагаю, даже в Колизее грохот получился бы достаточно впечатляющим, но что творилось на кладбище — уму непостижимо. Однако у меня на все про все оставалось не более одной-двух минут. Мои руки вспотели.

«Гри-Гру-Грэ»... ну, наконец-то! В папке находился один-единственный бланк. На нем несколько отпечатанных на машинке строк: фамилия, адрес на Гринфилд-авеню, ряд цифр — суммы накладных расходов, общий итог. Потом еще несколько пометок и в самом низу сделанная от руки запись: «Оплачено полностью».

Снаружи не доносилось ни звука. Но внутри у меня все ходуном ходило. Раны на голове — там, где вчера вечером по ней прошлись обтянутой кожей дубинкой, — здорово саднили. Внимательно изучив имевшуюся на бланке информацию, я удостоверился, что достаточно хорошо запомнил ее. Потом, положив папку на место и задвинув ящик, подошел к двери и приоткрыл ее. В коридоре никого не было. Оставив дверь, как она была, я не спеша двинулся по мраморным плитам к выходу. Я нарочно разместил свои шумелки в дальнем конце кладбища, поэтому, пока я не дошел до выхода, те двое даже не посмотрели в мою сторону.

Когда мистер Трупенни наконец обратил на меня внимание, я уже стоял, прислонившись к одной из белых колонн. Сам он, опустившись на колени, ощупывал какой-то предмет, лежащий на земле. Потом встал, бросил несколько слов девушке и, повернувшись, направился обратно.

Я не двинулся с места, а когда Трупенни подошел, спросил:

— Что это было? Светопреставление?

— Фейерверк. Какие-то шутихи. Я в них не разбираюсь, — мрачно ответил он.

— Шутихи? — переспросил я.

— Ну да. Такие, знаете ли, бабахалки.

— И все? А грохоту, как при воздушном налете. — Я немного помолчал. — Так вот, в общем, я ждал вас, чтобы сообщить, что этот... э... покойник не тот, кто меня интересует. Благодарю вас, мистер Трупенни.

Красавица блондинка направилась в нашу сторону.

— Вот как? — произнес мистер Трупенни. — А какие покойники вас интересуют, мистер Скотт?

— Теперь это не важно. Еще раз спасибо.

Я неторопливо зашагал по ступенькам, но внезапно остановился: навстречу мне спешила блондинка. Я просто не мог не полюбоваться ею... ну хоть немного.

Она поравнялась со мной.

— Приветик. Не правда ли, странно?

— Еще бы. Мистер Трупенни говорит, что это шутихи.

— В том-то и дело. Должно быть, малолетние преступники решили превратить кладбище в свой развлекательный полигон.

— Навряд ли они захотят здесь обосноваться, — сказал я. — По-моему, не стоит судить их слишком строго. В конце концов, плохие дети — расхожая выдумка. Бывают только плохие родители, у которых тоже были плохие родители. И у тех тоже... и так далее...

Она рассмеялась, показав ровные, белые, но довольно острые зубки.

— А вы тоже принадлежите к плохим родителям? — Совсем невинный вопрос, а звучал в ее устах так, словно, задавая его, она впивалась зубами в вашу яремную вену.

— Нет, я всего лишь плохой холостяк... А может, и хороший — сам точно не знаю.

— Плохой холостяк — все равно что хороший холостяк, — улыбнулась блондинка.

Я ответил улыбкой.

— А вашим клиентам позволительно поинтересоваться, как вас зовут?

— Таким, как вы, — да. Я Джун Кори. Ну, всего. — И она вспорхнула вверх по ступенькам.

Даже в момент нависшей опасности я бы не отказался от удовольствия полюбоваться открывшимся мне зрелищем. Затем, повернувшись, я пошел по дороге, которая отделяла кладбище от заведения братьев Рэнд. Перед тем как заняться минированием местности шумовыми бомбами, я припарковал свой небесно-голубой «кадиллак» с откидным верхом в укромном местечке, подальше от любопытных глаз. Пройдя примерно с полквартала и уже потянувшись к дверной ручке автомобиля, я застыл на месте, внезапно осознав случившееся.

Позвольте, я же сообщил мистеру Трупенни, что меня зовут Шелдон. Он так ко мне и обращался — в первый, по крайней мере, раз. Но потом Трупенни, изрядно взволнованный расследованием устроенного мною ракетного налета, обратился ко мне: мистер Скотт! Значит, его предупредили? Назвали меня?

По моей спине пробежала холодная дрожь, и мурашки, забравшись под скальп, заморозили затылок. Я принялся оглядываться, почуяв опасность. Но было уже слишком поздно...

Видимо, поджидая меня, он лежал на сиденье «кадиллака», потому что возник, словно соткавшись из воздуха. Он сидел, ухмыляясь и сжимая в правой руке здоровенную пушку, направленную мне прямо в грудь. И все же я попытался нырнуть в сторону, одновременно нащупывая под пиджаком свой кольт, потому что узнал негодяя. Это был Джейк Лютер, который вчера вечером вместе со своим приятелем отделал меня дубинкой по голове, пообещав в следующий раз непременно прикончить.

Не успели мои пальцы коснуться револьвера, как Джейк буркнул:

— Угомонись. Сзади тебя Пот.

И я ему поверил. Опустив руку, я повернул голову и увидел, что Пот — тут как тут, в нескольких футах, и направляется к нам. Будь кольт у меня в руке, я не промазал бы даже с расстояния в сотню ярдов.

Пот[3] — под столь характерным прозвищем Винс Поттер получил известность среди своих приятелей: воров, бандитов и наемных убийц, или любителей больших и легких денег, как они называют себя на своем жаргоне. В нем было примерно пять футов девять дюймов роста и около двухсот пятидесяти дерьмовых фунтов дерьмового веса. Да и весь он был какой-то квадратный, мощный и неимоверно широкий. Когда-то Пот выступал в цирке силачом; он и сейчас накачивался гирями, штангой, а может быть, даже подниманием слонов. Походил он на переразвитого штангиста, который не сумел вовремя остановиться: по всему его телу уродливыми буграми вздымались мускулы, шея почти отсутствовала, отчего казалось, что голова посажена прямо на ссутулившиеся плечи.

Под глазом у него виднелся внушительный синяк. Это я разукрасил его вчера вечером, однако победа все равно осталась за ним. А если точнее, за ним, Джейком и дубинкой. Я снова взглянул на Джейка с его здоровенной пушкой 45-го калибра, а он назидательно произнес:

— Я же предупреждал тебя, Скотт. А ты не послушался.

— Пошел к черту.

Джейк рассмеялся, хотя я не назвал бы это смехом. В нем и с лупой не отыщешь ничего веселого. Высокий, тощий и злобный, с маленькой угловатой головкой и тонкими усиками над короткой верхней губой, Джейк Лютер был хладнокровным и расчетливым профессиональным убийцей, отличавшимся собственным стилем работы.

— Залезай сюда, — велел он.

Пот положил мне на спину свою тяжелую лапу с короткими, толстыми пальцами и подтолкнул. Я больно врезался в борт машины, едва не оставив на кузове вмятину. Джейк отодвинулся к противоположной дверце «кадиллака»; отверстие его ствола слегка поплыло, целясь то в солнечное сплетение, то в живот, то в селезенку, — все, с точки зрения классификации ранения, достаточно скверные места.

Пот быстро схватил меня за руки и ловко спеленал их клейкой лентой за спиной. Мгновение спустя я очутился между сидений: Джейк справа, а Пот за рулем. Джейк вынул из плечевой кобуры мой кольт и, обшарив карманы, спрятал свою пушку. Пот запустил двигатель, и мы двинулись по трехполосной дороге. Примерно через квартал «кадиллак» поравнялся с их собственным черным, блестящим «бьюиком-электра».

— Как вам удалось найти меня, парни? — поинтересовался я.

— Заткнись.

— Послушайте, вы, несчастные уб... а-ах!

Джейк пустил в ход свою пушку, треснув меня рукояткой по голове. Не так сильно, чтобы я отрубился, но — случайно или намеренно — он попал по и без того болезненной шишке. И тут меня разобрало идиотское любопытство — можно ли набить шишку на уже имеющейся? И я решил, что обязательно поэкспериментирую на черепушке Джейка — если, конечно, такая возможность представится. На что, при сложившихся обстоятельствах, рассчитывать практически не приходилось.

Я напрягся, натягивая ленту на запястьях. Не поддается. И черта с два мне удастся выскочить на ходу — даже если бы каким-то чудом удалось потом где-то затаиться. Единственное, что относительно радовало меня во всей этой сверхкритической ситуации, — мы удалялись от кладбища. Пока.

Насколько я знал этих ребят — а знал я их достаточно хорошо, — мы сюда еще вернемся.