"Черная маска" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

7

Свежие яйца на завтрак, только что из-под курицы — это замечательно! Куры начали кудахтать от гордости, что снеслись, уже с восходом солнца. Летти проснулась рано и отправилась собирать яйца по росе. Когда ее фартук, который годился на все случаи жизни, наполнился ими, она повернула к кухне, но, услышав возбужденные голоса, замерла на полпути. Мама Тэсс что-то раздраженно говорила, ей отвечал низкий мужской голос. Летти меньше всего хотелось стать свидетелем чужой ссоры, но она не могла долго стоять со своей хрупкой ношей. Хоть бы поскорее пришла тетушка Эм! Она все принимала близко к сердцу и, вне всякого сомнения, быстро нашла бы способ уладить препирательство. Летти с надеждой оглядывалась на дом, но никаких признаков появления тетушки Эм заметно не было. Даже появление Рэнни могло бы помочь: когда он был рядом, Мама Тэсс ни на кого больше не обращала внимания. Летти знала, что он проснулся: выходя из дома, она слышала движение в его комнате. Но сейчас его нигде не было видно; единственными живыми существами в поле зрения были пестрый кот, направлявшийся к ней по дорожке, чтобы потереться о ее ноги, да еще полдюжины цыплят, которые усердно копались в траве.

Голоса замолкли. Летти подождала несколько секунд — тишина. Она облегченно вздохнула, двинулась было вперед, но тут же снова остановилась. Мама Тэсс опять заговорила, и ее голос дрожал от горечи:

— Тебя же убьют, вот чем это кончится!

— Я должен помочь моему народу.

— Да ведь эти «саквояжники» используют тебя.

— Если они и используют меня, то я тоже использую их. Наши мотивы различны, но хотим мы одного и того же — помочь освобожденным невольникам.

— Много ли ты сможешь сделать, если тебя убьют? Если хочешь кому-нибудь помочь, помоги своему сыну Лайонелу, помоги мне, помоги людям здесь, в Сплендоре! Ты всем нам нужен, это как раз то место, где ты должен быть.

— Я ничем не обязан Сплендоре!

— Конечно, ты ничем не обязан! — бросила Мама Тэсс с мрачной иронией. Разве что своей жизнью, которую мастер Рэнни столько раз спасал; разве что своей ученостью, благодаря которой ты думаешь, что можешь стать сенатором…

— Представителем.

— Не поправляй меня, мальчишка! И не забывай: одежда, что на твоих плечах, куплена тетушкой Эм. Не говоря уже о том, что она кормит твоего сына.

— Как же я могу забыть — ты же не даешь мне этого сделать.

— Я и не дам тебе ничего забыть! Потому что я пока еще помню, что такое благодарность. Потому что вся эта свобода на самом деле означает лишь то, что мы сами должны о себе заботиться. И еще я немного знаю белых. Янки и наша черная шваль им все уши прожужжали о том, что они должны делать. И тебе не надо связываться с этой сворой. Если ты будешь продолжать в том же духе, то однажды ночью придут люди в белых простынях и повесят тебя на первом же дереве.

— Я не боюсь их.

— Замечательно, но это не спасет твою шею от веревки, а я не для этого тебя растила!

Так вот оно что! Это был ее сын, Брэдли, бывший слуга Рэнни. Именно с ним разговаривала Мама Тэсс. Летти подумала, что будет ужасно неловко, если ее здесь застанут, и огляделась. Ей не удастся проскочить мимо открытой двери кухни незамеченной, но она может обойти кухню сзади и разгрузить полный яиц фартук в столовой. Она шагнула назад — и наступила на пестрого кота. Кот взвыл, вцепился ей когтями в ногу, а потом с шипением бросился прочь. Три куренка, которые рылись в земле и что-то клевали, кудахтая, взмыли вверх. Летти отпрянула от хлопающих крыльев, потеряла равновесие и плюхнулась на землю. В переднике послышался зловещий хруст.

С верхней веранды дома донесся звонкий ребячий смех. Летти взглянула вверх и увидела Лайонела, который хохотал, перевесившись через перила, и показывал на нее. В это время на крыльцо вышел Рэнни и, пытаясь скрыть улыбку, сбежал вниз по лестнице. Лицо Летти мгновенно запылало. Этот жар совсем не могло охладить что-то холодное и липкое, стекающее по подолу. Никогда еще ей не приходилось переживать столько унижений, как здесь, с самого се приезда в Луизиану! Она отказывалась это понимать. До приезда сюда ее жизнь протекала спокойно и размеренно. Может быть, несколько скучно, но, по крайней мере, благопристойно и вполне надежно. Она чувствовала, что лишилась этой надежности — заодно с уважением к самой себе. Летти не понимала, как это могло случиться, но она постоянно совершала ошибки и расплачивалась за них. Вот и сейчас, сидя на земле, она чувствовала себя последней идиоткой и боролась с желанием разрыдаться.

Рэнни остановился перед ней и опустился на колено. Одной рукой он взялся за верх ее фартука, другой — за углы.

— Развяжите тесемки, — сказал он.

Летти не произнесла ни слова, сделала, как он просил. Рэнни поднял фартук левой рукой, как мешок, а правую протянул ей, чтобы помочь встать. Летти подала ему руку и робко улыбнулась. Сила, с которой он оторвал ее от земли, оказалась для нее неожиданной; не сумев вовремя остановиться, она прильнула к нему и отстранилась только через мгновение.

Рэнни стоял и держал Летти за руку, все еще ощущая прикосновение ее упругой груди, вглядываясь в огромные яркие глаза, в слегка раскрытые губы. Он вдруг ощутил желание такой силы, что почувствовал себя тем самым глупым мальчишкой, которого так старательно изображал.

— Мистер Рэнни! Что происходит? Идите сюда оба, я сделаю вам завтрак.

«Благослови бог Маму Тэсс, — подумал Рэнни. — Она хоть и старая мегера, но мудрая женщина». Он отпустил Летти и отступил, пропуская ее вперед, затем последовал за ней на кухню.

Сын Мамы Тэсс Брэдли, взявший себе фамилию Линкольн, был среднего роста, крепок и хорошо сложен. Он был очень похож на свою мать, кожа его была темно-коричневой, лицо четко очерченным, а в глазах светился живой ум. Брэдли поприветствовал Рэнни тепло и непринужденно, а Летти встретил несколько настороженно.

— Итак, вы новая учительница? — поинтересовался он, демонстрируя довольно грамотную речь. — Ну, и как вам показался Юг?

— Трудно сразу сказать, — ответила Летти в некотором замешательстве от столь прямого вопроса.

— Не совсем таким, как вы думали?

— Да, не совсем таким.

— Без замков с башнями, позолоченных экипажей и распростертых ниц бывших рабов, поющих хвалу за освобождение от цепей? Для этого вы несколько запоздали. Все, что осталось: руины, да тяжкий труд, да аристократия в лохмотьях, если не считать рыцарей в белых простынях вместо лат.

— Брэдли! — Мама Тэсс посмотрела на сына и укоризненно покачала головой.

— Я приехала сюда, чтобы работать — В голосе Летти было спокойное достоинство.

— А я думал, вы приехали сюда из-за брата, а учительство — это просто так.

— Брэдли!

На этот раз предостережение в голосе Мамы Тэсс звучало сильнее. Она стояла у стола, на котором был разложен фартук с яйцами, и выбирала неразбившиеся.

Летти охватило раздражение — ей не понравился тон его вопросов, а главное, она не могла не признать, что этот человек прав.

— Вы хотите сказать, мистер Линкольн, что вам не нужна помощь?

— Я хочу сказать, что устал от всех этих людей, которые приезжают и говорят, что хотят помочь, а на самом деле пекутся только о своих собственных интересах!

— Полегче, Брэдли! — прикрикнула Мама Тэсс, а Летти нахмурилась:

— Уверяю вас, если бы я заботилась о своих интересах, я бы осталась в Бостоне. И потом, если вы получаете помощь, столь необходимую вам, разве имеет какое-то значение, почему вам ее оказывают?

— Да, это имеет значение! Потому что вы, мисс Мейсон, и подобные вам никогда не поймете, что мы, может быть, и были рабами, но у нас есть своя гордость.

Летти некоторое время молча смотрела на него, и неожиданно глаза ее потеплели.

— Я, кажется, понимаю… Скажите, когда вы с Рэнни были на войне, вам приходилось стрелять во врага?

— Этого от меня не требовалось. Но когда вы находитесь среди солдат и в руках у вас ружье, а на холм, где вы стоите, волной накатываются две тысячи человек в синих мундирах, которые сделают все, лишь бы убить вас, вряд ли вы задумаетесь об истинных целях их появления. Вы будете думать только о том, как остаться в живых.

Рэнни, сидевший ближе всех к Маме Тэсс, потянулся, взял со стола яйцо и стал вертеть его в руке.

Летти опять заговорила:

— Вы спасли жизнь своему хозяину, когда он был ранен, и, по-моему, были вместе с ним в лагере для военнопленных?

— Если вы хотите сказать, что я не такой, как все, то вы ошибаетесь. Таких, как я, были тысячи. Если я спас Рэнсома, то он делал то же самое для меня десятки раз. Да и что же мне было делать, когда его ранили? Бросить? Я был его слугой, сколько себя помню. Мы выросли вместе. Мы были, как Дон Кихот и Санчо Панса — всегда в поисках подвигов, чем отчаяннее, тем лучше.

— Брэдли, — промолвил Рэнни тихо и печально; одной рукой он подбрасывал яйцо и ловил его с исключительной точностью, — ты слишком много говоришь.

Негр посмотрел на Рэнни, на яйцо, и его хмурый взгляд смягчился.

— Мне очень жаль, что из-за некоторых обстоятельств необходимость в моих услугах отпала. Вместо этого мне пришлось стать слугой радикальных республиканцев.

Рэнни положил яйцо и пристально посмотрел в глаза человеку, сидевшему через стол.

— Я все еще твой друг.

— Да. Все еще.

Брэдли Линкольн протянул руку. Рэнни сжал ее. Мама Тэсс, тихонько фыркнув, собрала разбитые яйца в миску и повернулась к плите. Летти смотрела на обоих мужчин, и ей почему-то было трудно дышать. У нее возникло тревожное чувство, что она чего-то не понимает. Впрочем, она ощущала нечто подобное постоянно с тех пор, как приехала в Луизиану. Между всеми этими людьми существовали какие-то невидимые связи, они как будто обладали неким шестым чувством, которого она была лишена. Из-за этого Летти ощущала себя посторонней. Конечно же, она и была посторонней, но постоянное напоминание об этом раздражало. Они и не думали напоминать ей об этом, а она их не винила. Просто это было реальностью, от которой нельзя отмахнуться. Она не знала, возможно ли, чтобы когда-нибудь такой человек, как она, стал здесь своим.

В тот вечер танцы на веранде Сплендоры были затеяны исключительно из-за набитой лимонами седельной сумки. Лимоны только что прибыли с пароходом из Новето Орлеана, их привез полковник Томас Уорд. Он приехал после ужина, с ним прибыли еще три офицера.

— Это нашествие! — шепнула Летти Салли Энн.

Один из спутников полковника был из Нью-Йорка, второй — из штата Мэн, третий — из Теннесси. Они поднялись по ступеням, на лицах — настороженность и надежда, шляпы в руках, волосы тщательно причесаны.

— Да они же совсем мальчишки, — пробормотала тетушка Эм, выбираясь из кресла-качалки, чтобы поприветствовать гостей.

То, что она сказала, было правдой только отчасти: спутники Уорда действительно были очень молоды, но тем не менее сразу чувствовалось, что это закаленные ветераны. За их подчеркнутой вежливостью скрывались уверенность и решимость.

Летти опасалась, что молодых офицеров встретят с высокомерием, может быть, даже недружелюбно, однако она сразу же поняла, что боялась напрасно. Южное гостеприимство и прирожденная обходительность требовали учтивого приема. Молодые люди были приняты в доме как друзья полковника Уорда, и им дали понять, что в дальнейшем они могут воспользоваться гостеприимством этого дома и самостоятельно. Все зависело от них.

Гости явились не с пустыми руками. Полковник Уорд торжественно водрузил на стол сумку с лимонами, один из офицеров вытащил из кармана бумажный кулек с сахаром, другой достал жестяную коробочку с марципаном, а третий принес скрипку в кожаном футляре. Лимоны и сахар были встречены восторженными восклицаниями и выражением искренней благодарности; Лайонела и Питера тут же отправили на кухню, сопроводив указанием приготовить лимонад. Скоро все с удовольствием попивали кисло-сладкий напиток и мечтательно говорили о том, как хорошо бы было охладить его колотым льдом, как в былые времена. Один из офицеров играл на скрипке; мелодичные грустные звуки музыки поднимались над верандой и уплывали в густеющие сумерки.

Следующий всадник, подъехавший к воротам, всегда был здесь желанным гостем. Джонни Риден выпрыгнул из седла и пошел по дорожке, извлекая из кармана губную гармонику. Увидев инструмент, Рэнни издал театральный стон; стоявший рядом Лайонел повторил его, как эхо.

Лицо Джонни сияло коварной улыбкой.

— Я знал, что вы будете в восторге. Мне сегодня было так одиноко, я все спрашивал себя, с кем бы разделить мою печаль, и вдруг услышал звуки скрипки. Ответ пришел сам собой. Кое в чем нами все-таки руководит всевышний!

— Не во многом, — произнес Рэнни.

— Ты пессимист, — сказал ему Джонни. Изображая обиду, он уселся на ступеньках, спиной ко всем, и поднес к губам гармонику.

Летти ожидала, что сейчас ее ударит по ушам, но вместо этого над верандой поплыла чистая и точная мелодия, которая прекрасно гармонировала со звучанием скрипки, обогащая его. В плавных звуках было столько чувства и искреннего воодушевления, которых она никак не ожидала от этого смеющегося рыжеволосого молодого человека.

Джонни и офицер из Теннесси сыграли им «Лорену», «Скалу веков», «Качаясь в колыбели бездны», и когда все без исключения уже были готовы расплакаться от такого печального репертуара, они вдруг заиграли «О, Сюзанна!». У них это получалось так здорово, что тетушка Эм начала притопывать ногой, а мотыльки вокруг принесенных из дома керосиновых ламп закружились в такт музыке.

В самый разгар веселья подъехал Мартин Иден в легком экипаже. С ним приехала веселая девушка, Мари Вуазен, дочь ближайшего соседа; ее сопровождали мать, мадам Вуазен, и подруга Анжелика Ла Кур. Они прогуливались по саду, когда заметили свет и услышали музыку. Любопытство заставило их выяснить, в чем тут дело.

После соответствующих представлений были принесены еще стаканы и разлит лимонад. Марципан передавали по кругу. Возобновилась музыка, и вечеринка разгорелась с новой силой.

Мари Вуазен, темноволосая и веселая, флиртовала так же естественно, как дышала. Ей хотелось знать все про всех; ее вопросы сыпались один за другим, а живые карие глаза искрились интересом. Подруга Анжелика вела себя менее оживленно, но довольно легко вступала в разговор, когда к ней обращались. Мадам Вуазен удобно устроилась рядом с тетушкой Эм, и обе снисходительно поглядывали на молодежь.

Кто начал танцы, сказать трудно. Сначала все сидели и чинно разговаривали, а потом вдруг все оказались на ногах и уже сдвигали стулья и подставки со светильниками к стене. И никому это не показалось странным наоборот, все с радостью ухватились за такую прекрасную возможность.

Летти кружилась по веранде то с Томасом Уордом, то с кем-нибудь из молодых офицеров в синих мундирах, которые менялись так быстро, что скоро она совсем задохнулась. Мари и ее подруга Анжелика пользовались таким же вниманием и также не могли никому отказать. Даже тетушка Эм проплыла по кругу в ритме кадрили, придерживая юбки и высоко подняв голову. Только Салли Энн сказалась уставшей и отказывалась танцевать, пока Рэнни не оторвался от стены, где стоял, и не склонился перед ней в поклоне.

Под музыку вальса эта пара закружилась вдоль веранды чрезвычайно грациозно. Рэнни склонил свою белокурую голову к Салли Энн, а она смотрела на него с задумчивой и нежной улыбкой. Казалось, они ушли в свой собственный мир, гораздо более возвышенный, чем тот, где вынуждены были пребывать простые смертные. Летти, которая кружилась в это время в объятиях полковника, наблюдала за ними, невольно покачивая головой.

— Что такое? — спросил Томас Уорд. — Удивлены?

Она улыбнулась ему:

— Честно говоря, немного. Я не думала, что он так прекрасно танцует.

— Мне кажется, есть вещи, которые не забываются, — если, конечно, мышечные рефлексы не нарушены.

— Да, — согласилась она. — А еще я подумала: ведь они оба — жертвы этой войны, каждый по-своему.

Уорд пожал плечами:

— Тайлер — может быть. Но если прекрасная вдова является жертвой, это всегда ее собственный выбор.

— Вы считаете так потому, что она отказывается танцевать с офицерами федеральной армии?

— Потому что она постоянно прячется за этими вдовьими одеждами.

— Но, может быть, она просто не в состоянии себе позволить что-то другое!

— А может быть, так она чувствует себя в безопасности.

— Разве Салли Энн не заслуживает безопасности — такой, какую она себе сама пожелает?

— То есть выйти замуж за Рэнсома Тайлера и стать для него матерью, как и для собственного сына? По-моему, это было бы ужасной потерей.

Летти больше ничего не сказала, но продолжала задумчиво и внимательно смотреть на Рэнни и женщину в черном, которую он держал в объятиях.

Между тем гости все прибывали. В поисках полковника Уорда приехал мистер Дэниел О'Коннор, сборщик налогов. Ирландский «саквояжник», низенький, полный человек, одежда которого была чересчур яркой и тесноватой для его фигуры, держался с подчеркнутой учтивостью. Он долго извинялся перед тетушкой Эм, заверяя, что меньше всего хотел бы помешать их веселью.

О'Коннора пригласили присоединиться к гостям, хотя, может, и без большого энтузиазма, и предложили выпить лимонада. Он с радостью принял приглашение, скривился, попробовав лимонад, очевидно, ожидая чего-то покрепче, и отвел полковника на несколько минут в сторонку. Покончив с делами, они направились туда, где стояла у перил Летти, обмахивая веером разгоряченное лицо, и она подслушала их разговор.

— А кстати, что здесь делает эта высокая мулатка? — вполголоса обратился к полковнику О'Коннор.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Уорд, остановившись, и удивленно посмотрел на него.

— Вон там. Эта брюнетка из Иль-Бревилля.

Он показал на Анжелику, которая в этот момент танцевала в объятиях Мартина Идена. Летти с изумлением уставилась на девушку. Почему О'Коннор решил, что она мулатка? Кожа у Анжелики была густого кремового цвета, волосы иссиня-черные и сильно вьющиеся. Она выглядела несколько экзотично, но Летти сочла это результатом примеси испанской или мексиканской крови — когда-то прямо напротив Накитоша, на границе между Луизианой и Техасом стоял испанский гарнизон. Было вполне очевидно, что Тайлеры хорошо знали Анжелику и принимали ее как дальнюю родственницу семьи Вуазен, их соседей.

— Вы уверены? — Голос полковника ничего не выражал.

— Да, могу дать голову на отсечение! Я ее видел у старика Вуазена не далее как неделю назад. Кстати, шикарный дом, в таком доме я не против пожить несколько недель. — Он подтолкнул локтем своего собеседника.

Уорд нахмурился, но ничего не ответил. Они подошли к Летти, и сборщик налогов был представлен ей. Не успели они сказать друг другу что-либо, кроме краткого приветствия, как подлетел офицер в синем мундире и пригласил Летти на танец. Она не очень сожалела, поскольку не выносила таких людей, как О'Коннор, — грубых, жадных, претенциозных и развязных. Она вспомнила, что именно его Шип недавно привязал к фонарному столбу с табличкой на шее, и подумала, что, возможно, в этом случае у Шипа были основания так поступить. Где-то через час, сославшись на полное изнеможение, Джонни Риден отложил свою гармонику и, нарочито пошатываясь, двинулся к кувшину с лимонадом. Танцоры попадали на стулья, стоявшие вдоль стены, или облокотились на перила, подставляя лица прохладному ветерку. Салли Энн, которая сидела ближе всего к лимонаду, передала Джонни полный стакан, и он, поблагодарив, сделал вид, что еле добрался до стула рядом с креслом-качалкой, где сидела Летти.

— Для человека, погруженного в меланхолию, вы прекрасно играете, заметила она.

— За женщину редкой проницательности! — Он поднял в тосте стакан с лимонадом. — Но даже вам не дано увидеть черных, как ночь, страданий моего сердца, — Отчего же? Я их очень явственно вижу. Мне кажется, они цвета сапожного крема.

— Вы думаете, я прикидываюсь? О, бессердечная! — Он повернулся к Рэнни. — Я взываю к тебе, друг мой. Видел ли ты когда-нибудь более бессердечную женщину?

Рэнни поднял руку, как бы парируя удар.

— Не спрашивай меня, Джонни. Я не решился бы назвать бессердечной ни одну женщину — тем более Летти.

— Трус! Презренный трус, покидающий друзей при первом намеке на опасность.

— Кто, я? — Рэнни изобразил невинность.

— Конечно, ты, глупый Адонис! Неужели настолько не принимаешь меня всерьез, что я даже не могу оскорбить тебя?

— Ты хочешь меня оскорбить? Тогда я оскорблен.

Джонни издал притворный стон и уронил свою рыжую голову, закрыв лицо руками.

— Ты не оскорблен!

— Оскорблен.

— Нет!

— Да.

— Нет, ты лжешь, а я — безмозглый идиот.

О'Коннор, все еще стоявший у перил рядом с полковником, фыркнул.

— Стало быть, здесь таких двое.

Очевидно, он сказал это громче, чем намеревался. Как бы то ни было, его услышали все присутствующие, и наступила тишина. Обмен колкостями между Джонни и Рэнсомом Тайлером был простым подшучиванием, непринужденным и добродушным, как водится у давних друзей.

Разумеется, о состоянии Рэнсома Тайлера было известно всем присутствовавшим, но они находились у него в гостях и старались изо всех сил не поставить хозяина в неловкое положение. Ничем не обоснованное оскорбление, произнесенное О'Коннором, показалось Летти одним из самых неучтивых и бессмысленно злобных высказываний, какие она когда-либо слышала. То, что Рэнни все понял, было более чем ясно, хотя лицо его, когда он пристально посмотрел на сборщика налогов, ничего не выражало.

Летти почувствовала, что в ней закипает гнев.

— Кого вы имеете в виду, мистер О'Коннор? — резко спросила она.

— Не понимаю, о чем вы… — Сборщик налогов испуганно запнулся, лицо его покраснело, он огляделся в поисках поддержки.

— В самом деле? А по-моему, вы все отлично понимаете.

— Честное слово, нет, мэм! Да я уже и не помню, о чем я говорил…

Обращенный к ней взгляд низенького толстяка был полон злобы. Летти холодно встретила этот взгляд, потом демонстративно отвернулась. Все вдруг снова заговорили, пытаясь сгладить неловкость момента, а Летти откинулась в кресле-качалке, не прислушиваясь к разговорам. Она была изумлена собственным поступком. И почему она вдруг бросилась на защиту владельца Сплендоры? В последнее время она совсем не узнавала себя…

— Браво, мисс Летти, браво, — тихо сказал Джонни Риден. — Вот вам моя рука.

Она подала ему руку, так как отказаться было бы невежливо, и в некотором смятении пробормотала:

— Какие ужасные манеры! Я не могла оставить это так.

— Дело не в этом. Я благодарен вам за то, что вы защитили Рэнни.

— Нет, в самом деле… не думайте, что тут что-то личное, просто мне было неприятно.

— Разгневанный защитник — лучший защитник!

— Я не могу этого объяснить…

— И не надо. Главное — вы сделали это. Принципы — прекрасная вещь.

Он улыбнулся, но улыбка коснулась только его губ — глаза оставались печальными. Летти встретилась с ним взглядом и вдруг поняла, что меланхолия его неподдельна и разрушительна. То, что этому не было никаких видимых причин, тревожило и настораживало. Что же скрывалось внутри у этого смеющегося молодого человека?..

Скрипач снова взял скрипку и стал наигрывать очередной мотив. Рэнни потянул руку, вытащил у Джонни из кармана его губную гармошку и поднес ее к губам. Играл он очень хорошо, хотя и не с таким воодушевлением. Кроме того, ему приходилось отгораживаться от Джонни локтем, так как тот пытался вернуть себе свою собственность.

Когда Летти пригласил на танец Мартин Иден, это было облегчением. Она смогла отбросить все свои сомнения, поскольку нужно было парировать комплименты Мартина, которые, если она переставала отвечать, становились слишком уж чрезмерными. Мартин был человеком учтивым, приятным и немного загадочным. Летти было с ним интересно, но приходилось постоянно держаться настороже.

Становилось прохладно, темнело. Лайонел и Питер, уставшие от беготни вверх и вниз по лестнице, теперь пытались ходить по перилам, как по канату, и умудрялись утаскивать по два кусочка марципана вдобавок к каждому, что им давали. Наконец они утомились и примостились у стены. Младший мальчик почти дремал и смотрел на собравшихся невидящими глазами. Летти заметила, как Рэнни вернул гармонику Джонни и двинулся к Питеру. Он поставил мальчика на ноги и увел его в дом, очевидно, чтобы уложить. Через некоторое время Рэнни вернулся и уселся у стены рядом с Лайонелом, тихо разговаривая с ним.

Летти всегда занимали отношения Рэнни с Лайонелом и Питером. Иногда он позволял им водить его повсюду за руку покорно и безропотно, как большая дружелюбная собака. Но временами он, казалось, превращался в их вожака или старшего брата, и они ему беспрекословно подчинялись. Насколько Летти знала, Рэнни использовал в общении с ними исключительно убеждения и уговоры, и она не раз задумывалась, что же он будет делать, если они заупрямятся. В его великолепном теле скрывалась могучая сила — она была свидетельницей проявления этой силы, — но есть ли в нем хоть какая-то сила духа? Конечно, это не так важно, но все-таки ей почему-то очень хотелось знать…

— И как ему это удается?

Летти поняла, что давно уже не слушает Мартина, и смущенно взглянула на него.

— Извините, что вы сказали?

— Наш Рэнсом абсолютно ничего не предпринимает, чтобы привлечь внимание, да и раньше этого не делал, но дамы не могут оторвать от него глаз. Даже сейчас они наблюдают за ним.

— Завидуете, мистер Иден?

Он доверительно улыбнулся ей и покачал головой, от этого движения темный локон на его лбу упал еще ниже.

— Да вряд ли. Но это одно из таких явлений, как полнолуние или падение звезды. Все просто останавливаются и смотрят. Особенно женщины.

— Вы давно его знаете?

— Мы все росли вместе — Рэнсом, Джонни и я. Ходили на рыбалку, ухаживали за девчонками, дрались… Думаю, я знаю его лучше, чем многие.

— Вы не зовете его Рэнни, как другие.

— Так зовут его в последние годы, и мне это не очень-то нравится. Он всегда был Рэнсом, пока не вернулся с войны. И я не вижу причин звать его по-другому только потому, что он не совсем такой, как раньше.

— Он… очень изменился? Мартин пожал плечами:

— И да и нет. Иногда я ловлю себя на том, что наблюдаю за ним, как и остальные. Все пытаюсь понять… Мне кажется, чего ему больше всего недостает, так это его острого языка. Ведь когда-то он одним словом мог пригвоздить вас к стене — и это было весело. Боже, как же мы смеялись! Он мог делать самые невероятные вещи, самые что ни на есть веселые, но никогда никого при этом не обижал. Мне не хватает того Рэнсома.

— Я слышала, он восстановил многое из того, что умел, если сравнить с тем, каким он был, когда впервые пришел в сознание здесь, в Сплендоре. Может быть, есть какие-то шансы, что он сможет…

— После стольких лет? Вряд ли. Но если вы заметите хоть какой-нибудь признак этого, скажите мне. Я одолжил у него двадцать долларов как раз в тот момент, когда разорвался этот злосчастный снаряд!

Летти улыбнулась его шутке. Они пронеслись в танце мимо того места, где сидел Рэнни, и юбки Летти скользнули по его сапогам. Он подтянул ноги, как будто боялся запачкать ее платье, но вверх не посмотрел.

Размышляя над словами Мартина, Летти оценивающе взглянула на него. Еще один высокий мужчина с усами! Беспокойная дрожь пробежала по ней волной и исчезла. Нет, глупости, если бы это был Шип, разве она не узнала бы его? Несомненно, он чем-нибудь выдал бы себя — своим поведением, каким-то намеком на их близость в ту ночь, на торжество победы… Ей приходилось думать так, иначе она просто не могла бы заставить себя находиться в компании мужчин все мысли были бы заняты поисками того самого человека, с которым они любили друг друга в темноте сарая…

Может быть, из-за нервного напряжения, вызванного этими мыслями, ей вдруг захотелось пробить стену вежливой учтивости, которая отделяла ее от партнера по танцу.

— Вы сражались на стороне Юга, мистер Иден, а сейчас вы с теми, кто у власти. Скажите, вы действительно сторонник северян или просто оппортунист?

Мартин напрягся, сбился с шага, в карих глазах сверкнул гнев, но он быстро взял себя в руки и пробормотал извинения:

— Вам не кажется, что вы излишне прямолинейны, мисс Мейсон?

— А что, вам не нравится слово «оппортунист»?

— Конечно, и очень!

— Но оно все-таки звучит лучше, чем «прислужник».

— Пожалуй. Во всяком случае, я предпочел бы называться оппортунистом, чем сторонником северян. Уж им-то я точно не являюсь.

— Но вы же сотрудничаете с ними.

— Мы проиграли войну. Это была трудная, грязная и доблестная битва, но мы проиграли, и нам приходится признать этот факт. Я думаю, что, если мы будем упорствовать в гордости, нас только повергнут в грязь. Если же мы пойдем на сотрудничество, то, может быть, нам постепенно удастся восстановить наше богатство, вернуть наше будущее. Я лишь хочу сказать, что я разумный человек, хотя многие называют меня «саквояжником» и отказываются подавать руку при встрече. Ну и пусть.

Тон его был оборонительным, и это не удивляло. Тем не менее позиция его показалась Летти более чем реалистичной. Так она и сказала ему, и, когда увидела облегчение на его лице, ей стало не так стыдно за свой порыв, за попытку вывести его из себя.

Вечеринка постепенно затихала. Первым распрощался Дэниел О'Коннор, перед этим он танцевал с Анжеликой, чем немало удивил Летти. Но если он и сказал девушке что-нибудь неучтивое, она не подавала вида, сев рядом с мадам Вуазен и наблюдая, как танцуют другие. Сама же мадам Вуазен чуть позже начала зевать, прикрывая рот рукой, и попросила дочь поторопиться и заканчивать развлечения. Джонни и офицер из Теннесси, смирившись с неизбежностью, объявили последний вальс.

Летти стояла рядом с Салли Энн, и они мирно беседовали, когда в их сторону направился полковник Уорд. Летти уже было повернулась к нему, готовая улыбнуться и протянуть руку для последнего танца, но полковник склонился перед другой женщиной.

— Могу ли я пригласить вас? — спросил он; лицо его было очень серьезно.

Салли Энн побледнела, но ответила без колебаний:

— Очень любезно с вашей стороны, но я слишком устала. Извините меня, пожалуйста; как-нибудь в другой раз.

— Другого раза может и не быть.

— Простите, но я не могу.

Однако Томас Уорд стоял на своем:

— Вы отказываете мне из-за формы, из-за акцента или из-за меня самого?

Нахмурившись, Мартин шагнул к полковнику:

— Вы слышали, что сказала дама?

— Пожалуйста, Мартин… — Салли Энн предостерегающе положила руку ему на плечо.

— К сожалению, я не услышал ответа на мой вопрос, — невозмутимо произнес Томас. — Я должен попросить вас позволить даме говорить самой за себя.

— Это частный дом, и вы здесь в гостях! Вы не имеете права навязываться женщине, даже если облечены всей полнотой военных полномочий.

Руки Мартина сжались в кулаки, однако Томас проигнорировал его замечание.

— Миссис Уинстон, все, что я спрашиваю…

— Вы не слышали, что я сказал? — Мартин толкнул полковника в плечо.

— Слишком хорошо слышал, — резко бросил тот, поворачиваясь к Мартину всем корпусом.

— Тогда отстаньте!

— Черта с два!

Мартин Иден снова толкнул полковника, и тот отпрянул, но тут же быстрым движением притянул Мартина к себе, схватил его за плечи и швырнул на пол.

Веранда задрожала от грохота; Салли Энн вскрикнула и закрыла лицо руками. Летти отступила назад, охваченная внезапным дурным предчувствием, и, схватив Салли Энн за руки, притянула ее к себе. Мартин приподнялся на локте, сунул руку в карман и вытащил небольшой пистолет, тускло блеснувший в свете лампы.

Полковник застыл на месте: другие офицеры, двинувшиеся было к месту ссоры, остановились и замерли.

Кто-то из женщин громко охнул. Музыка резко оборвалась, над верандой повисла напряженная тишина.

Внезапно, как падающий камнем орел, вперед рванулся Рэнсом. Носком сапога он ударил Мартина в локоть, пистолет взлетел вверх, с грохотом разрядился в потолок и стукнулся об пол. Мартин выругался и схватился за руку. Полковник шумно выдохнул воздух; Салли Энн вскрикнула и разрыдалась. Рэнсом нагнулся и поднял пистолет. Он стоял и держал его, как будто не зная, что с ним делать.

— Слава богу! — воскликнула тетушка Эм. — Рэнни, положи эту штуку и помоги Мартину подняться. Полковник Уорд, я буду вам очень признательна, если вы тоже поможете. А ты, Мартин, помни, кто ты и где находишься. Да тише, Салли Энн, пусть это будет тебе уроком. А вы, все остальные, завтра же отремонтируете мне потолок, а не то я лишу вас всех ваших нашивок так быстро, что вы и опомниться не успеете!

Именно это в тот момент и требовалось — властный голос и легкий юмор. Мартин, поднявшись на ноги, потер локоть, изумленно покачал головой и протянул руку полковнику.

— Не знаю, что нашло на меня, сэр. Примите мои самые искренние извинения.

— Это вы меня простите. Я, наверное, вел себя неподобающим образом, Томас Уорд с готовностью пожал руку. Он посмотрел на Салли Энн. — Я действительно не хотел никого обидеть.

Трагедия была предотвращена благодаря здравому смыслу и чувству юмора тетушки Эм. Но больше всего Летти поразило, как быстро сориентировался Рэнсом. Что это было? Снова рефлексы? Отголоски давних тренировок и военного опыта? Так или иначе, то, как он налетел на Мартина, неожиданно напомнило Летти о Шипе, и это ей совсем не понравилось.

Вряд ли можно было ожидать, что при таких обстоятельствах гости засидятся. Однако, уезжая, все очень долго прощались и выражали свое удовольствие проведенным вечером, изо всех сил пытаясь сделать вид, будто ничего особенного не случилось. Когда последняя коляска скрылась за поворотом и пыль на дорожке улеглась, Летти и тетушка Эм Составили на поднос стаканы, а Рэнни и Лайонел тем временем вернули столы и стулья на их обычные места. Мама Тэсс, которая, вне всякого сомнения, следила за происходящим с какого-нибудь передового наблюдательного пункта, поспешила на веранду, чтобы протереть столы мокрой тряпкой и унести поднос с грязными стаканами на кухню.

Тетушка Эм направилась к дверям в центральный холл и на пороге обернулась:

— Рэнни, ты идешь?

Рэнсом стоял у колонны, глядя в ночь, и мысли его были далеко. Ему вдруг открылось с неожиданной силой, что временами он ненавидит ту роль, которую сам для себя выбрал. Если бы его не сковывала эта поза пускающего пузыри идиота, он мог бы в этот вечер подойти к Летти, поклониться ей и закружить ее в танце. Он бы держал ее в объятиях, вдыхал ее аромат, заставлял бы ее смеяться. Может быть, он даже уговорил бы ее прогуляться с ним под магнолиями…

Вместо этого он сидел и смотрел, как она танцует с другими, улыбается им, и делал вид, что его это нисколько не интересует, хотя на самом деле сходил с ума от ревности. В результате он совершил глупость — бросился на Мартина, когда тот вытащил пистолет, вместо того чтобы просто встать между своим другом и полковником Уордом. Впрочем, действительно ли этого требовала ситуация или ему просто хотелось показать себя героем перед женщиной? Это был вопрос, над которым ему не хотелось особенно задумываться, и он решил этого не делать.

— Я иду, — ответил он тетушке и подал руку Лайонелу.