Джеймс Оливер Кервуд Там, где начинается река

ГЛАВА I

Между Коннистоном, входящим в состав королевской северо-западной горной полиции, и аутло1 Кейтом наблюдалось поразительное физическое сходство, что, конечно, в свое время было замечено и учтено обоими. Это сразу внушило им обоюдное доверие. Они почувствовали влечение друг к другу чуть ли не с первой минуты их встречи, влечение чисто эмоционального свойства, которое не поддавалось точному определению и все время подсказывало Коннистону, что он нарушает присягу и поступает самым изменническим образом.

Он представлял, олицетворял собой закон! В глазах всех людей он был до сих пор законом! В продолжение двадцати семи месяцев он без устали охотился на Кейта, и ни разу за это время из его головы не выходили слова, которые были сказаны ему пред отъездом: «Вы не должны возвращаться сюда до тех пор, пока не приведете к нам этого человека живым или мертвым! В противном случае…»

Мучительный кашель, который потряс все его тело, оторвал его на миг от этих мыслей. Он сидел на конце скамьи, и, как только послышался его крик боли, а на губах показалась тонкая струйка крови, Кейт поднялся с места, подошел совсем близко к нему и сильной Рукой поддержал его вздрагивающее тело.

Кейт не произнес ни слова, и спустя минуту Коннистон вытер кровь с губ и мягко улыбнулся еще до того, как последняя тень боли исчезла из его глаз. Одна рука его еще оставалась на кисти, которая хранила следы наручников, и при виде этого следа он вернулся к печальной действительности. «В конце концов, — подумал он, — судьба трагически посмеялась над нами обоими».

— Благодарю вас, — сказал он, — благодарю, дружище!

И его слабые пальцы пожали кисть со следами наручников.

Над их головами ревел и гудел арктический шторм. Бешеный, точно с цепи сорвавшийся буран рвал все, попадавшееся на его пути, и, казалось, упорно стремился к тому, чтобы смести с лица земли маленькую хижинку, которая отважилась приютиться чуть ли не на самом краю мира, на расстоянии восьмисот миль от цивилизации. Слышались страшные крики, мучительные и вместе яростные стоны, душу раздирающие визги, и, когда вьюга на миг призадумалась и сменилась болезненной, напряженной и странной тишиной, оба человека почувствовали, как плавно и гулко дрожала под их ногами насквозь промерзшая земля, подставившая свою грудь под удары ледяных громад, стремившихся к Гудзонову заливу.

Тишина была тотчас же нарушена. Откуда-то пришел глухой и густой грохот, словно отзвук титанического далекого боя. На фоне этого грохота время от времени слышались звонкие трески, вызванные распадением отдельных льдин на мельчайшие части, и трески эти были как раскаты шестидесятидюймового орудия. Бесчисленные миллионы тонн льда неслись в Гудзонов залив со стремительностью гуннских орд.

— Вам бы лучше прилечь! — предложил Кейт.

Но Коннистон в ответ медленно поднялся с места и направился к столу, на котором горела масляная лампа, питавшаяся тюленьим жиром. По дороге к столу он явно качался, едва дошел до места, и тотчас же напротив него поместился Кейт. Между ними лежала колода потрепанных карт. Коннистон пощупал карты, вдруг поднял глаза на Кейта, пристально посмотрел на него и усмехнулся.

— Ну и странная же штука, дьявольски странная! — воскликнул он. — Что скажете, Кейт, по этому поводу?

Он — англичанин, и в его голубых глазах загорелся угрюмый, холодный юмор.

— И забавная к тому же штука, страшно забавная! — прибавил он.

— Странная, но вовсе не забавная! — отчасти согласился Кейт.

— Ну а я говорю, что забавная! — продолжал настаивать англичанин. — Ровно двадцать семь месяцев назад, без трех дней, я был послан со специальной целью: во что бы то ни стало отыскать вас, Кейт. Мне было приказано привести вас живым или мертвым, и по истечении двадцати шести месяцев я действительно поймал вас. И должен вам признаться, что никто до сих пор не причинял мне таких неприятностей и затруднений, как вы. Пока я добрался до вас, я узнал все адовы муки: я и с голоду умирал, и замерзал, и тонул. Словом, всякое бывало! Вы подумайте только: я в продолжение восемнадцати месяцев не видел ни одной белой женщины! Это ужасно. Я из-за вас черт знает что пережил! Но в конце концов я поймал вас! В этом последнем факте заключается положительная сторона моего предприятия: я поймал вас, и следы наручников на ваших кистях подтверждают успешное заключение моего дела. Я выиграл! Вы не можете не согласиться с этим! Вы должны быть честным человеком по отношению ко мне, должны правильно играть со мной, потому что вы прекрасно знаете: это моя последняя игра на белом свете!

На этих словах его голос пресекся, и в нем послышалась жалобная до слез нотка.

Кейт утвердительно кивнул головой.

— Да, вы выиграли! — согласился он. — Вы выиграли настолько верно, что, если бы подлый мороз не куснул вашего легкого…

— Об этом не будем долго говорить! — прервал его Коннистон. — Вот именно тут начинается забавная сторона дела. Я уже готов был связать вас по ногам и рукам и отдать в полное распоряжение палача, как вдруг — бац! — мороз, как вы выражаетесь, куснул мое легкое, и все карты нашей игры перемешались. И вот, вместо того, чтобы поступить со мной точно так же, как я лично поступил с вами, вместо того, чтобы убить меня или же просто бросить на произвол судьбы и, воспользовавшись моей беспомощностью, убраться подальше от сих злачных мест, вы, Кейт, поступили как настоящий человек, как верный товарищ и приложили все силы и приняли все меры к тому, чтобы поддержать мою угасающую жизнь. Так разве же это не забавно? Найдите мне что-нибудь более забавное! Попробуйте! Мне просто интересно взглянуть на эту более забавную вещь!

Он протянул через стол руку и крепко пожал руку Кейта. И тотчас же на несколько мгновений опустил голову, потому что все его тело снова потряс приступ мучительного кашля. Кейт догадался о страданиях Коннистона по его судорожному пожатию руки. Когда тот снова поднял голову, губы его были окрашены алой кровью.

— Надо вам знать, — сказал он, вытерев кровь платком, который немедленно покраснел, — надо вам знать, что я точно высчитал день, когда мы навеки распрощаемся с вами! Это произойдет в четверг! Мне не дожить уже до ближайшего воскресенья. Может быть, дотяну еще до пятницы. Мало шансов на субботу. Мне неоднократно приходилось видеть людей, пострадавших точно таким же образом, как и я, то есть людей с отмороженными легкими. Вы поняли: мне это не впервые! В моем распоряжении остается два дня, максимум три. После этого вам придется вырыть для меня уютную ямочку и должным образом похоронить мои останки. А похоронив меня, вы освобождаетесь от слова, которое дали мне, когда я снял с вас наручники.

Он помолчал, а затем сказал:

— Теперь же позвольте задать вам один вопрос: что вы намерены делать после моей смерти?

На лице Кейта показались глубокие борозды, вызванные душевными муками. Еще только вчера они говорили о своих годах. Ему минуло тридцать восемь лет, и он был немногим моложе человека, который так настойчиво гнался за ним и который умирал в тот самый момент, когда блестяще достиг своей цели. Никогда до сих пор им не приходилось так ясно и определенно касаться этого горестного факта. И вот почему так смутился сейчас Кейт, которому в иные минуты было гораздо легче убить человека, чем сказать тому же человеку, что он доживает свой последний час на земле.

Он чувствовал себя несколько легче оттого, что сам Коннистон со свойственным ему холодным юмором точно определил свое тяжелое положение. Своим диагнозом он снял гору с плеч Кейта.

Они снова поглядели через стол друг на друга. В мрачном свете масляной лампочки они, как родные братья, обменялись теплыми взглядами.

— Итак, что вы намерены делать после моей смерти? — повторил Коннистон свой вопрос.

Под упорным взглядом умирающего англичанина Кейт, казалось, сразу постарел.

— Я думаю… — медленно и нерешительно начал он, — я думаю, что мне придется вернуться назад.

— Вы хотите сказать, что вам придется вернуться в Коронейшн Гэльф? Вы, значит, опять пристанете к эскимосам? Если вы это сделаете, то вам место в сумасшедшем доме!

— Я сам прекрасно понимаю это, — возразил Кейт, — но, к сожалению, никакого другого выхода у меня не остается! И вы прекрасно знаете, что это так! Вы лучше кого бы то ни было знаете, как повсюду охотятся на меня! Если я двинусь на юг…

Теперь наступила очередь Коннистона задумчиво опустить голову.

— Да, конечно, вы правы! — согласился он. — Они здорово охотятся на вас! А вы в свою очередь не так-то легко пожелаете отдаться им в руки! Но в конце концов они все-таки поймают вас, я нисколько не сомневаюсь в этом! И скажу вам всю правду: меня это очень огорчает!

Их руки разжались.

Коннистон набил трубку и зажег ее, причем Кейт обратил внимание на то, что его рука, державшая спичку, почти не дрожала. Сила воли этого человека была поразительна.

— Меня это огорчает! — повторил Коннистон. — Вы мне очень нравитесь! Сказать вам правду, Кейт, мне очень хотелось бы, с одной стороны, чтобы мы были с вами братьями и чтобы, с другой — вы никогда не убивали человека. В тот самый вечер, как я надел на вас наручники, я отвратительно чувствовал себя. И вовсе не потому, что я в тот день отморозил себе легкое! Нет, я понял тогда и понимаю теперь, что не имею морального права отправить на виселицу человека, того самого человека, за которым я, как собака, бегал чуть ли не целых три года. По отношению к вам я должен поступить совершенно иначе. Я чувствую и понимаю это. Но вот что… и я очень прошу вас не смотреть на меня как на следователя! Уверяю вас, дорогой друг, что во все эти «факты», которые хранятся в нашей штаб-квартире, я не верю ни вот настолечко! Мало того, я готов заложить любую сумму в свидетельство того, что вы вовсе не такой человек, каким все считают вас! Но я прошу вас совершенно искренне рассказать мне это!

Кулаки Кейта тяжело упали на середину стола.

Коннистон заметил, как в его голубых глазах на миг загорелся мрачный огонь. Странная, подавляющая тишина воцарилась в хижине и вокруг нее, и в тишине этой поднялся душераздирающий и томительный плач маленьких белых лисиц, которые покрыли своими голосами глухой рев и треск далеких льдин…