"Тень" - читать интересную книгу автора (Колбергс Андрис Леонидович)

Глава вторая

В понедельник утром Харий Даука поехал на работу не троллейбусом, как обычно, а трамваем, чтобы попасть на рынок и купить дочке, лежавшей в больнице, что-нибудь лакомое.

Спозаранку рынок, как всегда, был великолепен в своем разноголосье и суете. Даука протискивался сквозь толпу, здесь что-то несли и волокли, тянули и толкали; зычно требовал дорогу водитель электрокара, груженного плоскими ящичками с салакой и треской; казалось, ее коптили тут же за углом; цветочный базар, несмотря на промозглую осеннюю погоду, — по ночам морозцем прихватывало городской канал и тротуары обледеневали, — благоухал, как розовый сад, хотя в основном тут продавались астры и мелкие хризантемы.

Под навесом в добрую тысячу квадратных метров, на котором ворковали и хлопали крыльями голуби, в длинных рядах торговали квашеной капустой, петрушкой и всем прочим, чем человечество заправляет котел.

Один из столов оккупировали смуглолицые южане в широченных кепках-сковородах. Напялив на себя всю одежду, что была с собой, завязав уши шарфами и поминутно дыша на озябшие пальцы, они стоически терпели северный холод, неся вахту у горок урюка, орехов, гранатов, мандаринов. Как только в сферу их притяжения попадал потенциальный покупатель, они, жестикулируя, по-южному темпераментно зазывали его обратить внимание на их товар.

Харий, которому жена редко доверяла делать покупки даже в магазинах, на рынке чувствовал себя как пловец в незнакомом водоеме.

— Иди сюда, дорогой, посмотри… Нэ покупай сразу, нэ надо…

Харий остановился.

— Мандарины смотришь? В больницу, да? — Посланец юга не был ясновидцем, но отлично знал, в каких случаях покупают эти дары природы. — Если в больницу, денег нэ жалей, святое дело. Я тебе, дорогой, самые лучшие выберу. Смотри!

И торговец ловко стал отбирать и класть на весы самые желтые, налитые соком плоды с тонкой гладкой кожурой — к шероховатым, зеленым он не притрагивался.

— Сколько брать будешь? Кило? — Не дождавшись утвердительного ответа, продавец нахально спросил: — Тебе для больного человека пяти рублей жалко?

— Подождите… Я подумаю… — Как-то неловко было на людях доставать кошелек и пересчитывать деньги.

Внезапно Харий понял, почему торгаш отбирает ему плоды получше. Конечно, и те и другие — мандарины, только росли они в разных точках планеты: которые зеленые — на Кавказе, где солнца поменьше, а остальные в Тунисе или Марокко. Если первые выращены, может быть, дальним родственником этого торгаша — у рабочего человека обычно нет времени по рынкам шататься, — то вторые он купил в магазине или овощная база сбыла налево, вот и хочет от них побыстрее избавиться.

— Дорого? Ты бедный, да? Даром отдам, хочешь? Эсли ты нищий, нэ ходи на базар, нэ заставляй весы портить!

Это уже был спектакль для его соотечественников — все на одно лицо, они ухмылялись, обнажая золотые зубы, и весело перебрасывались репликами на непонятном языке.

У Хария застучало в висках.

Мысли путались; до сознания, как отравленные стрелы, долетали выкрики:

— Ты еще здесь? Уходи! Иди, тебе говорят!

Он не пошел — понесся прочь. Ему было не до осенних даров — слив, яблок и груш, сложенных пирамидками и дожидавшихся своих покупателей. Он почему-то боялся вновь нарваться на оскорбления, услышать, как обзывают его нищим, ведь он был из тех, кто живет на зарплату.

Рынок остался позади, но и здесь, на улице, его все еще душила бессильная злоба. Он все никак не мог успокоиться, даже когда, взяв в дежурке ключ от кабинета, поднимался по лестнице. Даука не уловил иронии в голосе дежурного:

— Поторопись, тебя ждет жертва насилия.

В длинном коридоре, голом, с обшарпанными стенами, которые истосковались по ремонту, сидел на лавочке южанин — очень похожий на тех, что подвизались на рынке. И на нем была кепка-сковорода, и чернели под носом усики, и весь он съежился от холода.

Не успел следователь райотдела Харий Даука сунуть ключ в замочную скважину, как южанин сорвал с себя головной убор и вскочил на ноги:

— Товарищ начальник! Помоги, ради бога!

Монолог Мендея Мнацоканова длился добрых полчаса, и Даука не прерывал его ни репликами, ни вопросами. Диалог начался позднее. К тому же дала сбой магнитофонная кассета, и начало рассказа не записалось, оно было зафиксировано только в машинописном протоколе. Пока Харий заметил неисправность и заменил кассету, первые минуты этого монолога на специфически неправильном русском языке уже канули в небытие.

— …выше средний рост. Худой-худой. Кожаный пальто носит. Финский. Бежевый, с погонами. В руке черный дипломат, денег — видимо-невидимо. Честный слово, товарищ следователь, он неделю назад у меня орехи покупал. Открыл дипломат и сыпет туда орехи, а там — сто рублей, пятьдесят рублей не видал, а по двадцать пять много. Но больше — трешки, пятерки, червонцы. Почему я связался с ним, солидный человек казался. Сколько лет, не скажу, думаю, тридцать нету. Один раз с ним женщина была. Кольцо тут, кольцо там, в ушах бриллиантовый сережки, шуба искусственный. А познакомились… Подходит к столу и говорит: «Тебе что надо?» Я не понимаю, что ему надо, я отвечаю: «Мне ничего не надо. У меня все есть. Изюм есть, миндаль есть, урюк есть. Тебе продать могу. Рыночный сбор плачу, почему не продать?» А он смеется. Говорит, он рыночный сбор не платит, а что продать, найдет. Пусть я свешу орехи. Вешаю. Мне что, для того и ехал. Платит. Вот тогда я видал эти деньги. Говорю: «Ковер сделаешь?» Нет, он не воробей, с крохами дело не имеет. Он на стройках большой человек, при случае может вагончик сделать, но не всегда, при случае. Вечером я звонил родственнику — у него сын женится, дом строить надо. Прошло три дня, четыре дня, опять он тут. Очень вкусные орехи, жена просит еще. У меня, правда, орех что надо, спелый снял. Говорю: у родственника сын женится, дом строить надо. Смеется: жениться — глупо, дом строить — это дело. Договорились: придет к концу дня, говорить будем. Пришел, конечно, сволочь такой, свинья, чтоб ты сдох, аферист, веревка по тебе плачет! Пережиток капитализма, разбойник, шакал вонючий…

Парень явился перед закрытием рынка и очень торопился. Мнацоканов оставил свой урюк под надзором соотечественников и последовал за ним. Такси с включенным счетчиком ждало на стоянке.

— Министерство строительства, — скомандовал парень и извинился перед Мнацокановым за то, что придется сделать крюк. В министерстве кончается рабочий день, а ему до зарезу нужна одна подпись. Достал из дипломата сколотую скрепкой пачку заполненных бланков, наморщил лоб. В министерстве он пробыл минут пятнадцать и вышел оттуда веселый и улыбающийся.

— Чем могу быть полезен? — спросил он. — Может, ведерко раствора?

— Шифер мне нужен. У родственника сын женится, дом строит.

— Слыхал-слыхал, хватит, оставь при себе. Сколько?

— Может, вагон… — неуверенно сказал Мнацоканов.

— Твой родственник в честь молодых целый жилой квартал строит, что ли? — присвистнул парень. — У меня не один объект, но столько я все равно не наскребу. Разве что пару грузовиков с прицепом, а уж транспорт ищи сам. Грузчиков беру на себя.

— Куда мы едем?

— Как куда? Смотреть шифер. На некоторых стройках я неделю не был, надо взглянуть, как там подъезды, не загорожено ли всяким хламом.

— А цена как?

— Цена — стандарт, ни больше ни меньше. Останови! — Парень хлопнул водителя по плечу и, оставив дипломат на сиденье, вылез из машины.

На той стороне улицы возвышался дощатый забор, за ним виднелись контуры строящегося здания. Стройка была громадная, и, хотя пока лишь серые железобетонные конструкции вздымались в небо, планировка помещений и оконные проемы позволяли прийти к определенному выводу: возводится корпус какого-то промышленного предприятия.

Южанин удовлетворенно отметил размах работ. Больше возможности поживиться. Перепадет и кровельное железо, и краска, а может, даже лесоматериалы. Если не от этого начальника, то от другого. Он отметил на клочке бумаги адрес, чтобы потом, если понадобится, без труда найти стройку.

Тем временем молодой человек прошел через чугунные решетчатые ворота и нырнул в будку с дымящейся трубой. Через минуту он уже махал рукой Мнацоканову. Пожилой сторож, улыбаясь как майское солнышко, пропустил их обоих на территорию.

Наискосок от ворот у самого корпуса штабелями были сложены листы шифера.

— Будем брать отсюда, здесь подъезд удобный, — сказал парень и принялся считать листы, покупатель зорко следил за ним, повторяя про себя счет и загибая на каждый десяток палец.

Затем Мнацоканов извлек из кармана кусок мела и провел на штабеле вертикальную черту: налево — купленный им шифер, направо — остальной.

Когда они уходили, сторож, не переставая улыбаться, отвешивал им поклоны.

— А цемент достанешь?

— Увези сперва шифер. Накладные-то я тебе дам, но стопроцентную безопасность не гарантирую.

— Скажи, как построить дом без цемента?

— Может, и сделаю тонн пять. Но с трудом и не здесь… На другом объекте. В понедельник утром, пока ребята будут грузить шифер, мы оба туда слетаем. Это недалеко. Мне причитается восемь сотен задатка.

— В понедельник все сразу и получишь.

— Нет, задаток сейчас. Я за тобой бегать не стану, по званию ты за мной бегать должен. Две сотняжки отсчитаешь отдельно, я сторожу отдам.

Мнацоканов отсчитал требуемую сумму, парень снова направился в сторожку.

— Ты куда теперь? — спросил он, вернувшись.

Мнацоканов назвал адрес, по которому он и еще несколько торговцев с рынка снимали комнату. Это нам по дороге, сказал парень, как раз мимо проедем, пусть Мнацоканов ждет его там в понедельник утром…

— Этот шакал опять меня надул — пришлось платить за такси двенадцать рублей!

После того как уплыли восемь сотенных, деньги за такси стали последней каплей, переполнившей чашу терпения. Казалось, снес бы покорно все, но не это.

Дальнейшие события потерпевший Мендей Мнацоканов мог следователю Харию Дауке и не живописать, так как проходной двор с несколькими выходами на соседние улицы, у которого парень вылез из такси, был хорошо знаком как мошенникам, так и работникам милиции. Следователю было ясно, почему Мнацоканов со своими грузовиками напрасно прождал мнимого строительного босса и без толку искал его на стройплощадке; неясна была, единственно, роль сторожа во всем этом, но не очень-то верилось, что это не подставное лицо.

— Вот вам бумага, ручка, в конце коридора стол. Опишите все вкратце, постарайтесь не упустить ничего существенного…

— Начальник, лови его скорей, он растратит мои деньги!

— …Только помните, написать надо все четко и подробно.

— Дай еще бумаги, мне тут не хватит!

— Почем у вас на Кавказе мандарины с базара?

— На базар не ходи. На село надо ехать. А ты вообще не покупай! Верни мне деньги, я тебе мандарины так принесу!

— А где у вас продают цемент?

— Где продают! В магазине продают. Везде продают… Кто как может, так и покупает, — уклончиво ответил Мнацоканов.

— А у нас шифер и цемент продают только в магазинах стройматериалов.

— Хорошо, буду знать.

— И у вас их продают только в этих магазинах.

— Нет, начальник! Неправда! Клянусь, неправда! Мой сосед строил дом, у него материал остался, он его продал. А куда девать? Деньги вложил, вернуть надо… Слушай, начальник, я не понимаю, что ты хочешь! Человека обманули! Меня обманули! Восемьсот рублей отняли! На что домой ехать! У меня семья, дети!

— Когда вы в первый раз видели купюры у него в дипломате…

— Много денег. Целые пачки, как в банке! По двадцать пять, десятки, пятерки… Сперва арестуй этого сторожа, он на объекте сидит… Может, он самый главный! Вчера брал деньги, кланялся, а сегодня говорит: «Не мешай работать, ты здесь посторонний человек!» Со стариком строго надо, тогда он покажет, где тот, в кожаный пальто, живет!

Функция денежных купюр Харию Дауке стала ясна сразу, но вот роль сторожа по-прежнему осталась непонятной. Заклеенные пачки денег должны были внушить возможному клиенту доверие к хозяину. Скорее всего дензнаков в каждой пачке было раз-два и обчелся — сверху и снизу, — а посередке нарезанная бумага. Жулики называют такие пачки «куклами» и довольно часто ими пользуются. По всей видимости, и женщину он брал с собой, чтобы произвести впечатление на клиентуру, хотя она точно так же не вписывается в эту компанию, как и сторож объекта.

— И в самом деле серьги с бриллиантами?

— С большими бриллиантами, начальник! Карат, не меньше. Настоящий бриллиант, мы на юге сразу видим, нам лупа не нужен, это у вас так смотрят!

Следователь Харий Даука вынул из ящика письменного стола альбом с фотографиями ранее судимых жуликов. Большинство из них уже вышли из заключения, некоторые были осуждены вторично. Следователю ОВД, которого работой в значительной мере обеспечивал Центральный рынок, без такого альбома не обойтись.

— Взгляните, может, увидите знакомое лицо. — Даука подвинул альбом Мнацоканову. Хотя бы выяснится, насколько точно потерпевший способен описать разыскиваемого. — Номер такси, на котором вы разъезжали, конечно, не помните.

— Как я забыл про номер сказать! Он у меня записан! — Южанин пошарил по карманам и подал следователю смятый листок бумаги. — Улица записан… Номер дома записан… Такси тоже записан…

Мнацоканов быстро пролистал альбом, не задерживаясь взглядом ни на одном снимке.

— Здесь эта зараза нет, — сказал он категорически. — Сторожа брать надо!

— Ладно. В коридоре стол, пишите заявление.

Оставив Мнацоканова в конце коридора наедине с бумагой и ручкой, Даука зашел в соседний кабинет, где майор Филипенок что-то подсчитывал с помощью калькулятора.

— Что приключилось с сыном гор? — не поднимая головы, спросил Филипенок. — Девочки обчистили? Присядь. Сейчас покончу со стрижкой мамонтов и буду в твоем распоряжении.

— Покупал шифер, но успел лишь расстаться с деньгами. Я, между прочим, сегодня утром был на рынке, хотел купить дочери мандаринов в больницу…

— И тебе предложили марокканские по пятерке за килограмм. Это недорого, — бодро ответил Филипенок. Он руководил отделением по борьбе со спекуляцией и хищениями социалистической собственности.

— Похоже, тебя это радует.

— Рыдаю, но не могу подступиться. Целый месяц хожу вокруг да около, но никак. Нет смысла брать их с этими жалкими килограммами, надо выйти на магазин или склад, где им отпускают товар налево. Я вообще-то уже готов был взяться за них как следует, но на меня свалилась стрижка мамонтов.

— Мне всегда казалось, что археология — сложная наука.

— На рынке сидят старушки с шерстяной пряжей. И рассказывают всем, что стригут дома овечек. Но стригут-то мамонтов! Каждая из них продает около четырехсот килограммов шерсти в год, а где ты найдешь овечку, способную дать больше десяти?

— И у тебя то же самое.

— Что ты сказал?

— Я говорю, и у тебя то же самое: не было бы тетушек, готовых купить триста девяносто килограммов ворованной шерсти в год, не было бы и поставщиков.

— Опять спор о том, что было раньше: курица или яйцо? И вор, и скупщик — звенья одной цепочки.

— А меня все время заставляют играть в одни ворота. Возьмем, к примеру, того же Мнацоканова. Если я предложу Алстеру завести на него уголовное дело, возникнут возражения. Во-первых, он, видите ли, сам себя наказал, лишившись восьмисот рублей, во-вторых, он наш гость. А у них там другой образ жизни, свои традиции.

— Но почему ты должен к ним приспосабливаться? — спросил Филипенок. — Не ты едешь в гости, а к тебе приезжают. Традиции! Разве там за воровство или спекуляцию не судят? Совсем просто: у кого там под ногами земля горит, те сюда прут. Знаешь, что показала проверка документов у торговцев мандаринами? Все они горожане, ни у кого нет и грядки с зеленью. Утверждают, что они от дальних родственников, а это сразу не проверишь. Те, кто тут зимой и летом днями напролет торчит на рынке, никогда ничего не выращивали и выращивать не собираются. После войны я валялся по госпиталям и в Осетии, и в Азербайджане. Люди как люди, гостеприимные. Единственно, бог им больше солнца дал. И темперамент непривычный. А во всем ином — люди как люди, у меня там были хорошие друзья. Там никто не волнуется и не кричит: «Нас не любят! Нас притесняют!» А здесь этому даже базарные торговки выучились, в надежде извлечь выгоду. А мы, как дураки, рты разинули и слушаем: опять кого-то там обидели, бедняжку? А они еще громче причитают и садятся нам на голову. Прав я, Харий, или не прав?

— Самое глупое будет, если я жулика найду и тот Мнацоканову деньги отдаст. Фактически он сознательно намеревался участвовать в расхищении государственного имущества, при этом в крупных размерах. По меньшей мере, сознательное приобретение краденого, и не имеет значения, что попытка не удалась.

— Представляю, как сморщится Алстер, — рассмеялся Филипенок. — А ты не отступайся, раз твоя правда.

— А вообще-то это только половина дела. Надо объявлять розыск.

— Жулик из числа старых знакомых?

— Нет, какой-то новенький. Если свидетели сумеют припомнить подробности, попрошу художника по фотороботу нарисовать портрет. Выставим в витринах у рынка, еще в нескольких местах. Где бы жулик ни находился, все равно рано или поздно на рынок он вернется.

— Сказано: ищите женщину.

— Может, и на сей раз это верно. Черноволосая, экстравагантная женщина, серьги с бриллиантами по карату. Не знаешь, Алстер пришел?

Филипенок взглянул на часы и улыбнулся:

— Ровно пять минут назад. Ты только не обращай внимания на его ужимки, гни свою линию. Перед законом все должны быть равны. И с черными усиками, и с лысыми затылками.

Мендей Мнацоканов, явившийся в милицию не столько за справедливостью, сколько за своими восемью сотнями и в этот момент сочинявший подробное заявление, способное, подобно бумерангу, вернуться и больно ударить бросавшего, видел, как следователь Харий Даука прошел в противоположный конец коридора и постучал по косяку обитых дерматином дверей.