"Ведьмин дом" - читать интересную книгу автора (Каплан Виталий)

5. ЧЕРВЯЧОК

После уборки территории пойти к Ведьминому Дому не удалось. Миша со Светой записали всех в тетрадочку и погнали вкалывать – мусор за лагерными воротами выгребать.

Сереге и Лешке Масленкину достались носилки. Сперва Серега обрадовался – не хотелось возиться в грязи, но когда они узнали, где помойка, Серегина радость сильно убавилась.

Оказывается, почти поллагеря нужно пройти, да еще в гору. А носилки им накладывали от души – после пятого захода спина у Сереги заныла. Это у него-то, после трех лет самбо! Что уж говорить о Масленкине? Тот вообще еле переставлял ноги, и Серега предложил:

– Лех, а Лех, а чего это мы так надрываемся? Мы им что, нанялись? Ходить можно и медленно, по дороге отдыхать…

– Работай, негр, солнце еще высоко, – хмуро отозвался Масленкин. – А когда зайдет солнце, зажгут электричество. Ты разве не слышал, что Мишка сказал?

– Нет. А что он сказал?

– Сказал, что если до обеда не уберем, будем до ужина с этой дрянью возиться. Не справимся до ужина – так значит, после ужина до отбоя. А если за день всего не перетаскаем – завтра вкалывать придется. Вместо похода!

– Когда это он говорил? Я что-то не слышал.

– Да сразу же после завтрака, в корпусе.

Серега задумался. Действительно, завтра же поход! На два дня, с ночевкой… Тот самый поход, что вечно переносился в прошлую смену, тот самый поход, что давным-давно был обещан, но постоянно откладывался на «завтра», на «после торжественной линейки», на «подождем пока, посмотрим на ваше поведение». Каждый раз Серега давал себе слово, что больше никогда не поверит их обещаниям, но все-таки надеялся. Правда, с течением времени надежда издыхала. До следующего раза. Вот и сейчас из-за уборки этой дурацкой все может сорваться. Значит, как ни крути, а придется ишачить.

– Ну ладно, тогда потащили.

…Выщербленная кирпичная дорожка изгибалась вправо. Солнце ползло все выше и выше в голубую бездну, трещали кузнечики, откуда-то тянуло дымом.

– Серый, а ты что, по правде пойдешь в Ведьмин Дом? – негромко спросил Лешка, когда, опрокинув носилки, они зашагали обратно.

– А что делать? Придется. Сам же нам руки разбивал, знаешь, какое условие.

– Знаю. Да и Санька, он не отступится. Ему теперь тоже назад хода нету.

– Это почему же?

– А он с пацаном одним поспорил, из второго отряда. После завтрака рассказал ему про ваше с ним пари и поспорил, что ты этому парню признаешься, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил.

Ничего себе, присвистнул Серега. Санька к тому же еще и треплом оказался! Теперь о пари поллагеря узнает.

– Интересно… И на что же они поспорили? Тоже на рабство?

– Нет, пацан тот ему сказал, что ему это на фиг не нужно. На Санькиных индейцев заграничных поспорили. Видел, наверное? Он ими часто хвастает. А пацан часы свои поставил. И сказал еще, если Санька смухлюет, его весь второй отряд лупить будет.

– А ты-то откуда все знаешь? Тебе что, Санька отчет давал?

– Нет, я их подслушал. Он парня этого к нам в палату привел, ну, чтобы все обговорить, а я там подметался. Они меня прогнали, а я подумал, чего это они в секретность играют? Вышел из корпуса, встал под окном и подслушал. Они же, лопухи, окно закрыть не догадались.

– Ну и зачем ты мне все это рассказал? Думаешь, я от радости плясать стану?

– Да так… Наверное, лучше, если ты будешь знать.

– Ну спасибо, осчастливил. Ладно, пошли дальше.

Они зашагали быстрее и вскоре вернулись к воротам, где копошился бедный третий отряд.

И вправду – бедный. Легко ли выгрести всю желто-бурую дрянь, все эти доски, плавающие в жидкой грязи, битые кирпичи, поросшие крапивой, какие-то железяки неизвестно от чего… А бумаг-то, бумаг! Драные молочные пакеты, обертки от печенья и промасленные кульки, мокрые, заплесневелые бланки, рваные листки из альбомов. А пробок сколько! Железные, деревянные, пластмассовые! И бутылки, и битое стекло… Наверное, все тридцать лет, что лагерь стоит, сюда мусор сваливали, и не убирал никто.

Да, нечего сказать, подкинула им Дуска подарочек. А все Миша виноват. Не надо было ее дразнить. Впрочем, его тоже понять можно. От такого начальства озвереешь. Вот скоро явится она принимать территорию, принцессочка на горошине. Обязательно ведь к чему-нибудь прицепится. Может, ей крошки от кирпичей не понравятся, или фантик какой-нибудь углядит. Специально ведь искать будет, точно белые грибы в лесу. Глаза у нее натренированные – контролер. А уж если найдет – то-то ей будет радости…

Они загрузились и снова направились в дальний путь, на помойку. И опять Леха не выдержал молчания:

– Слушай, Серый, а ты что, и вправду нечистой силы не боишься?

– Я в нее не верю.

– Да никто в нее не верит. А все боятся.

– А я не боюсь. Потому-что никаких ведьм не существует. Наукой доказано.

– Это, конечно, правильно, – помолчав, сказал Лешка. – А только знаешь, по-всякому бывает. У меня вот тетка была, тетя Маша, она в деревне жила, в Жерлевке, это под Рязанью. Она тоже ни в какую нечистую силу не верила, она клубом заведовала, культурная… А у них с дядей Колей лошадь была, Звездочка, белая вся, только на лбу черное пятно. На звезду похоже. Ну вот, я точно не помню, что мама рассказывала, но вышел такой закон, чтобы всех лошадей сдавать в колхоз. Добровольно. Это давно было, в шестидесятые годы. Ну, дядя Коля стал ругаться, не отдам, говорит, Звездочку, плевать я на них хотел. Что, говорит, танки они на нас, что ли, двинут, Звездочку отбирать? А тетя Маша его пилит-пилит, надо сдавать, жалко, а надо. Что о нас люди подумают? Я же клубом заведую, мы пример показывать должны. Культура там всякая, политика.

Ну, в общем, отдали они Звездочку, а с тех пор тетя Маша грустная все ходила, все о чем-то думала-думала. Мама говорит, раньше она веселая была, лучше всех в деревне пела.

А как Звездочку у них забрали, все молчала, а однажды дядя Коля пораньше с работы пришел, почувствовал, наверное, что-то. Смотрит – а в доме тети Маши нет, он ищет ее по всему двору, зовет, потом в сарай заглянул – и видит: висит тетя Маша, веревка за потолочную балку привязана, а она, тетя Маша, еще живая, еще дергается в петле. Ну, дядя Коля бросился ее вынимать, и вдруг на него как ветром дунуло, и он смотрит – а между ним и тетей Машей три огромных белых лошади стоят, и у всех черные звезды во лбу, и даже не звезды, а дыры, как от пуль. И они смотрят на него так странно и брыкаются, к тете Маше не подпускают. Дядя Коля, понятное дело, закричал, стал народ звать, ну, люди сбежались, время-то вечернее, и все этих лошадей видели, и никто сквозь них пробиться не мог – боялись.

А когда тетя Маша дергаться перестала, опять ветром дунуло, и лошади пропали. Вынули из петли тетю Машу – а она уже мертвая. Вот так. Почти вся деревня это видела, все свидетели. А ты говоришь – не бывает нечистой силы. Как же не бывает, когда вот так получилось? Дядя Коля с тех пор сильно пить стал и тоже умер. И мама с папой дом в Жерлевке продали и больше туда не ездили.

Серега долго молчал. Ну что тут скажешь? С Санькой-то все ясно, он свою историю из какой-то книжки взял. А половину, наверное, досочинял. Оно и видно – старался говорить по-книжному, только у него не очень-то получалось.

Но Леха? Он ведь парень простой, ему придуриваться незачем. А его рассказ куда страшнее Санькиного. Наверное, и впрямь что-то такое дома слышал. Ему ни в жизнь самому такое не придумать.

Серега сплюнул, потом в упор посмотрел на Масленкина и сказал:

– Я одного не пойму, Леха, зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем все эти разговоры заводишь? Тебе-то чего от меня надо?

Масленкин резко остановился, и Серега, идущий сзади, чуть не придавил его носилками.

– Зачем? А может, я не хочу, чтобы ты в Ведьмин Дом ходил. Ты, может быть, в нечистую силу не веришь, а я верю. Не хочу я, чтобы там с тобой что-нибудь случилось. Как с тетей Машей.

Серега посмотрел Лехе прямо в глаза. Тот мигнул и смущенно отвернулся.

А ведь он и впрямь боится. Именно за него, Серегу, боится. Это же по глазам видно. Но почему? То есть не чего боится, а из-за чего? С какой это радости вдруг такая забота?

– Слушай, Серый, – произнес между тем Леха, – я уже все обмозговал. Ты ведь через октябрятские ворота к Ведьминому Дому пойдешь? Так я слева за воротами, в лопухах, пакет заначил. А в пакете книга. Санька, он ведь хитрый-хитрый, а все равно тупой, он же не знает, что в библиотеке этих детей капитана Гранта навалом. И все одинаковые. Я сразу, как их подслушал, Саньку и пацана этого, в библиотеку побег и взял одну штуку. Их там никто и не читает. И еще я свечку туда положил, огарок то есть. Санька, он козел, он не знает, что у меня свечек много, и целые есть, и огарки. Я их собираю… Так что гарантия у нас полная. Ты как после отбоя ворота перелезешь, подожди часок, а потом бери пакет и дуй обратно. Переночуешь в угольном сарае, туда никто не сунется. А как светать начнет – в корпус.

Серега молчал. Ну и ну! Оказывается, тихий, молчаливый Масленкин – голова. Все обдумал, все рассчитал. Но ведь даже не это главное. Главное – он, получается, настоящий друг, а Серега даже не подозревал об этом. Думал – пацан как пацан, не вредный, но больно уж молчаливый.

И слабак к тому же, в футбол по-человечески играть не умеет, ползает как вареная макаронина, ребята смеются, когда он на поле выходит. Целыми днями он сидит у дяди Васи, в кружке резьбы по дереву, что-то там вырезает. В общем, ничего особенного.

А главное, слишком уж он Саньке поддается. Тот как скажет: «Эй, Масленок, притащи!», «А ну-ка, Масленок, сбегай!» – и тот притащит, сбегает. Не было случая, чтобы он огрызнулся. Конечно, он слабак, но ведь и Санька не дзюдоист-каратист. Пожалуй, еще похилее будет. Может, Леха вообще драться не умеет? Серега иногда встречал таких. Среди них попадались даже и сильные ребята, но вот не могли они ударить, не могли – и все. Словно кто на цепочку их посадил.

Хотя был же случай в той смене… Они с Лехой тоже тогда в одном отряде были. Смотались всей палатой с тихого часа на речку, купаться, а на речке к ним деревенские пацаны привязались. Деревенских было трое, зато они большие, как в первом отряде. А делать нечего, пришлось драться. И Леха дрался вместе со всеми, даже одного деревенского классно ногой приложил. Тот прямо обалдел – такой мелкий клоп, а тоже туда же, ногами машется! Деревенские, правда, им тогда все равно навтыкали, но это уже дело десятое.

А что, если… Может, Леха с Санькой тоже на рабство поспорили, и Леха проиграл? Хотя вряд ли. Такие споры всегда при свидетелях бывают, чтобы потом никто отбояриться не мог. А главное – если бы Леха был в рабстве, Санька бы этими пустячками – подай, принеси – не ограничился. Он бы издеваться стал, власть свою показывать.

Нет, странно как-то получается. Есть, наверное, что-то такое, чего ни Серега, ни кто-то другой не знает. Дело темное. Одно ясно – Леха Саньку терпеть не может, а все же подчиняется. Может, и вся нынешняя Лехина активность не для Сереги, может, ему главное – Саньке свинью подложить?

Был момент, когда Серега и впрямь такое подумал. Но тут же вспомнил Лехины глаза, и ему стало стыдно. Потому что по глазам его понял – не о себе сейчас Леха думает. Да и не о Саньке.

– Лех, а все-таки, почему ты обо мне так заботишься? – спросил Серега напрямик. – Ты же рискуешь, если Санька пронюхает, он тебе жизни не даст.

Леха долго не отвечал. Потом, видно, решившись, он все же медленно, словно идя против ветра, заговорил:

– Почему-почему… Потому что дружить с тобой хочу, давно еще, с той смены. Вот почему!

– Так что же ты раньше молчал? – удивленно спросил Серега. – Давно бы сказал, и дружили бы…

– Ну, – замялся Леха. – Разве это так просто делается? Да и сам видишь – ты такой, а я вот…

– Что вот? – не понял Серега. И тут же почувствовал, что знает Лехин ответ.

– Ну, ты же сам видишь – я слабый. Ни в футбол, ни плавать, ни вообще… Я ничего интересного не умею. Одним словом, Санька правильно обзывает – размазня.

– Да я этого Саньку! – вскричал Серега. – Да если бы я раньше про тебя знал!

– Ну вот, – усмехнулся Леха. – Этого я и боялся. Думаешь, я потому с тобой дружить хотел, чтобы ты меня от Саньки защищал? Да плевать мне на то, что ты самбист, что у тебя мускулы. Я ведь потому, что ты хороший… А Санька… Думаешь, я не мог бы ему и сам навтыкать?

На сей раз промолчал Серега. Потом осторожно спросил:

– Так почему же не навтыкаешь? Он же дерьмо. Все же видят, как он на тебя вырубается. За Саньку никто бы и слова не сказал.

Леха вздрогнул, чуть побледнел и принялся разглядывать шнурки на кедах. Потом тихо произнес:

– Ну… Есть, в общем, одна причина. Ты про это больше не спрашивай, ладно?

Серега покраснел. Все-таки дурак он, кругом дурак. Хотел как лучше, а видно, самое больное место зацепил.

– Извини. Я только что… Если что – ты на меня всегда рассчитывай. Санька – не Санька, а вообще…

Помолчали.

Солнце забиралось все выше и выше в небо, изливало оттуда свой липкий дымный жар на растрескавшиеся кирпичи дорожки, на темную Серегину голову, на белобрысую Лехину.

– Еще захода два – и, наверное, все выгребем, – прервал тишину Серега.

– Если только до обеда успеем, – отозвался Леха. – Минут двадцать всего осталось.

– Откуда ты знаешь? – удивился Серега. – У тебя же часов нет.

– Так просто. Чувствую.

– Ну, ты даешь! А говорил – ничего интересного не умею…

Посмеялись.

Все вроде было нормально, но почему-то настроение у Сереги вдруг испортилось. На мгновение ему почудилось, будто снова подступает к горлу серая, мутная гадость. Нет, конечно же, померещилось. И все же что-то не так. Висит в душном воздухе тревога, проникает в глаза, давит грудь. И кажется, будто грызет его изнутри маленький червячок, а что за червячок, откуда он тут взялся – не понять. Все вроде бы хорошо. С Ведьминым Домом дело, можно сказать, почти улажено. С Лехой подружились. Поход завтра будет. Так отчего же?

Может, все-таки дело в Саньке? Но теперь-то чего? Раньше ведь, когда договор заключали, не было этого червячка. Страшновато было, и противно, и досада жгла из-за дебильного этого пари, но червячка не было.

Трудно в таких делах разбираться. А надо. Серега знал, что надо. Значит, что получается? До разговора с Лехой был страх. Мелкий такой страх, сопливый. Можно сказать, страшок. Но червяка не было. А сейчас все оказалось наоборот – страшок улетучился, зато на его вместо вполз червяк. Не оттого ли он завелся, что страха не стало? Ведь получается, все в порядке, он не пойдет в Ведьмин Дом, а пари, между прочим, выиграет, поставить Саньку на место. Нормальный человек сейчас бы радовался. А тут почему-то волком выть хочется. Может, у него с мозгами не в порядке?

И вдруг Серега понял, сразу понял, мгновенно, будто ему кто-то в голове фонариком посветил. Червячок – он из-за того, что вранье получается. Ну, не пойдет он в Ведьмин Дом, отсидится в сарае – так что же выходит, он сдрейфил? Пускай никто, кроме Лехи, об этом не узнает, а все равно – сдрейфил. И пускай Санька проиграет, а все равно окажется прав. И не сможет тогда Серега с ним ничего сделать. Потому что веры в себя больше не будет. Вообще не будет, никогда. Станет он взрослым, отрастит усы, на работу устроится, семью заведет – а внутри останется этот ехидный рыжий червячок. Неужели такая жизнь лучше Ведьминого Дома? Лучше всех этих скелетов, ведьм и привидений?

Но с другой стороны… Разве он, Серега, так уж уверен в себе? На сто процентов знает, что не испугается? Нет, наверное, если что – он все-таки сдрейфит. Может, и радостей будет полные штаны… Но все равно это лучше, чем вранье. «А то будто ты ни разу не врал? – спросил он сам себя. – Каждый день ведь врешь.» И правда, каждый день. Но не в серьезных же делах. Так, по мелочи… Например, вчера с уборки территории смылся. Свете лапшу на уши навесил, будто живот разболелся, а Света – девушка добрая, доверчивая. Сразу послала в изолятор. Да еще поохала, спросила: «Может, один не дойдешь? Может, послать с тобой кого-нибудь?» А он грустно так, жалобно ответил: «Не надо, Света… Я сам дойду… Наверное…»

И пошел. Только не в изолятор, конечно, а на Земляничную Поляну. В лесу-то земляника давно уже сошла, а здесь, у бетонного лагерного забора, еще держится. И ягоды огромные, сладкие. Странно, что никто до сих пор про эту поляну не разнюхал. Вот уже который год приезжает Серега в этот лагерь, и до сих пор поляной единолично пользуется. Ну, конечно, место дикое, глухое, лопухи растут, а главное – крапива. Высокая, старая, ужасно кусачая. Такая крапива что сквозь брюки, что сквозь рубашку – все равно жалить будет. Вот люди и не рискуют. А Серега не боится в одних шортах туда лазить, потому что знает тайные тропинки в крапивных зарослях. Каждый раз, понятное дело, не убережешься, бывает, что и обжалит. Но настоящий мужчина должен такое терпеть.

А Света и проверять не стала насчет изолятора. У нее столько дел, что голова пухнет. Причем половину их них она сама себе выдумывает… А если бы и проверила? Всегда можно соврать, что изолятор был закрыт – такое часто случается. А потом, когда изолятор открылся, живот уже перестал. Света что, ее обдурить легко.

«Значит, все-таки врешь, – поинтересовался тот же самый ехидный голосок. – А вранье – оно всегда вранье. Что про Ведьмин Дом, что про больной живот. Особой разницы нет. Так что действуй, парень!»

Но Серега понимал, что есть. Есть разница. Хотя… Слишком уж все это запутано. Одно только ясно – Лехиным пакетом пользоваться нельзя. Хочешь – не хочешь, а придется в Ведьмин Дом идти. Вот так.

Но как об этом сказать Лехе? Старался же человек, спасти хотел… Может, и не надо ему ничего говорить? Нет, нельзя. Нельзя другу врать. А Леха – друг. Хотя, раз он друг, то почему молчит про свои дела с Санькой?

А может, у него и впрямь причина очень серьезная! Такая, что никому-никому не скажешь. А у Сереги что? Про червяка говорить неловко? Да разве это причина?

– Слушай, Леха, – сказал он наконец, решившись. – Ты уж извини, и спасибо тебе, конечно, только я все-таки туда пойду. Понимаешь… Стыдно как-то враньем побеждать. Что получится – Санька по-честному спорил, а мы с тобой химичим?

Леха даже глаза на него вытаращил.

– Серый, но это же не игра! А вдруг там и вправду нечистая сила живет, и убьет она тебя, как того пацана? Подумай лучше, что с мамой твоей будет. И со всеми! Нет, нельзя тебе идти.

Да, это, конечно, серьезно, насчет мамы. Риск есть риск. Но ведь не такой уж и большой риск. Сказать точнее – малюсенький. Ведь ясно же, никаких привидений не бывает. А даже если и бывает – не обязательно же к нему прикасаться будут. А что, если прикоснется, и получится синее пятно? А тогда можно в церковь сходить и смыть, в Захаровке церковь до сих пор действует. Он же не тот глупый деревенский пацан, ему порки бояться нечего.

Все эти мысли пронеслись в голове всего лишь за секунду, не больше. Потому что сразу же он ответил:

– Нет, Леха. Не идти тоже нельзя. Да и не так уж все и опасно. В крайнем случае, если будет пятно, сбегаем в церковь и отмоем.

Леха помолчал, потом угрюмо пробурчал:

– Ну ладно, как знаешь. Только я с тобой пойду. Я молитву знаю от нечисти, меня бабушка научила.

– Как это ты пойдешь? Все ребята заметят. И будет считаться, что пари проиграно.

– Ну, тогда давай я тебе эту молитву на бумажке напишу. Вдруг поможет?

– Ну ладно, пиши…

За пять минут до обеда явилась Дуся в длинном белом платье. Если бы не красный галстучек – вылитая невеста. Веселая, нарядная пришла, а глазами все равно повсюду шарит. Слава Богу, ничего не нашарила.

– Ну вот, я же всегда говорила – трудом их надо воспитывать, трудом. Все эти походы ваши, костры – развлечение. А труд – всему голова.

– А что всему ноги? – ласково спросил Миша. Очень ласково спросил, точно побрызгал малиновым сиропом.

– То есть при чем тут ноги? – удивилась Дуся.

– А при том. Труд – всему голова, что-то – всему ноги, а еще что-то, наверное, всему желудок. Это я, Дуся, извиняюсь, товарищ командир, Евдокия Сергеевна, на обед намекаю.

– Глупые какие-то у тебя шутки, Михаил, – ответила Дуся, придирчивая оглядывая территорию. – Сам умный, а шутки глупые. Удивляюсь я, как это тебя в педагогический приняли? В школе тоже вместо работы хохмить будешь?

– Нет, моя дорогая леди. Школа – место суровое, там не до баек. Я там хамить буду. Начну с директора – и по нисходящей.

– Ладно, хорош языком трепать. В общем, так. Территорию вы убрали. Не очень, конечно, но все-таки. На троечку. Значит, можете, если захотите. То есть захотите, – быстро поправилась она. – Можешь вести детей в столовую. Да, кстати, после отбоя зайти в пионерскую. Насчет этих ваших походов разговор есть.

– А конкретнее? – встрепенулся Миша.

– Конкретнее будет вечером, после отбоя.

– Ладно, загляну, коли не забуду.

– Да уж постарайся как-нибудь. Что-то ты больно забывчивым стал. Утром на оперативке чего тебя не было? Между прочим, являться на оперативки – твой долг.

– У меня уже на тысячу рублей долг, а ты мне еще оперативки вешаешь. Хотя, если там выдают аперитив…

– Это еще что такое? – не поняла Дуся.

– Вино такое. Французское. Книжки иногда читать надо, Евдокия Сергеевна. Книжки о роскошной парижской жизни.

– Да ну тебя совсем – не нашлась что сказать Дуся. – Юморист нашелся. Веди лучше отряд в столовую, – и Дуся удалилась, шурша своим почти что свадебным платьем.

А отряд побросал на складе лопаты и носилки. Кое-кто собрался сразу бежать в столовую, но Миша со Светой сначала погнали народ в корпус – отмываться. По дороге Серега услыхал, как Света шепнула Мише:

– Ну зачем ты ее злил? Накрылся теперь наш поход!

– Не накрылся, Светик, не боись. Это я тебе твердо говорю, без шуток.

– Да что ты против нее можешь сделать?

– Да уж найду что. В конце концов сколько можно? Обещаем-обещаем, а дети, между прочим, нам ни хрена уже не верят. Мне это надоело.

– Ну и что, надеешься убедить Дуску Сергеевну?

– Зачем убеждать? Есть и иные методы…

– Да разве на нее вообще существуют методы?

– Существуют. И еще какие!

– Да неужели?

– Дорогая Света, я под чутким руководством этой мадамы работаю четвертый год. И знаю ее как облупленную. Сейчас она что-то совсем скурвилась. Значит, придется укоротить.

– Гляди, как бы она тебя самого не укоротила.

– А что она может? Я вольнонаемный. Волонтер, можно сказать.

– Зато мне характеристику для института подгадит.

– Пущай только попробует! Я ей тоже кое-что могу напомнить…