"Чистое сердце" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

ГЛАВА IX. Свадьба

Когда оба всадника возвратились в хижину, Транкиль, повернувшись к Чистому Сердцу, спросил его:

— А теперь что вы будете делать?

— То же, что и вы, я полагаю, — ответил тот с улыбкой, — спать. Теперь уже около двух часов. — Но заметив озабоченный вид канадца, он спохватился. — Простите, мой друг, — сказал он ему, — я забыл, что вы предприняли эту длинную поездку сюда, вероятно, для того, чтобы сообщить мне о чем-то важном. Итак, если вы не чувствуете себя слишком утомленным, я разожгу огонь в жаровне, мы сядем возле нее, и я буду вас слушать. Мне вовсе не хочется спать, а теперь время вполне благоприятное для дружеской беседы.

Транкиль покачал головой.

— Благодарю вас за любезность, мой друг, — сказал он, — но поразмыслив, я предпочел отложить наш разговор до завтра. У меня нет серьезного повода, заставляющего меня говорить именно в настоящую минуту, и несколько лишних часов никоим образом не повлияют на события, которых я страшусь.

— Вам лучше знать, мой друг, как вести себя в этом случае. Повторяю вам — я весь к вашим услугам.

— Давайте спать, — ответил с улыбкой канадец. — Завтра, после нашего визита к Черной Птице, мы поговорим.

— Будь по-вашему, мой друг, я не настаиваю. Вот ваша постель, — добавил он, указав Транкилю на подстилку из звериных шкур.

— Редко приходилось мне в прерии иметь такую хорошую постель, — сказал Транкиль.

После этого оба улеглись рядом, положив оружие возле себя, так что стоило им только протянуть руку, чтобы взять его. Вскоре ровное дыхание охотников свидетельствовало о том, что они заснули.

За несколько минут до восхода солнца Чистое Сердце проснулся. Слабый свет проникал в хижину через окна, лишенные занавесок и ставней. Охотник встал, и в ту минуту, когда он намеревался разбудить своего товарища, тот открыл глаза.

— А-а! — воскликнул Чистое Сердце. — Вы спите чутко, мой друг.

— Это старая охотничья привычка, от которой трудно отвыкнуть, разве только если долго жить с вами.

— Что же вам мешает? Если бы это случилось, моя мать и я были бы очень счастливы.

— Не будем строить планов, мой друг. Вы знаете, что мы, лесные охотники, живем только настоящим, и было бы безумием с нашей стороны загадывать на будущее. Мы еще возвратимся к этому разговору, а теперь у нас, кажется, есть дело, не терпящее отлагательства. Нам предстоит выполнить поручение, данное нам Черным Оленем.

— Вы по-прежнему не отказываетесь помочь мне в этом? — спросил Чистое Сердце.

— Конечно! Вожди этого племени приняли меня со слишком большим радушием, чтобы я не захотел с радостью ухватиться за представившийся мне случай высказать им ту живую симпатию, которую я к ним чувствую.

— Если так, пойдемте за вашими товарищами. Вы с ними сядете на лошадей и будете ждать меня; через несколько минут я буду у тех хижин, где они разместились.

— Отлично, — сказал Транкиль.

Оба охотника вышли из домика.

Эусебио также уже покинул свой гамак и, вероятно, отправился хлопотать по хозяйству.

Пожав друг другу руку, охотники разошлись.

На дворе стало совсем светло, занавеси у хижин стали одна за другой подниматься, и индейские женщины начали выходить за водой и дровами, чтобы приготовить завтрак. Несколько небольших отрядов воинов отправилось из селения в разные стороны: кто ехал на охоту, а кто намеревался объехать лес с целью убедиться, что по соседству не было неприятельской засады.

В ту минуту, когда канадец поравнялся с хижиной совета, из нее вышел шаман — жрец этого индейского племени. Человек этот держал выдолбленную тыкву, наполненную водой, в которой торчал пучок полыни. Шаман взобрался на крышу хижины и повернулся к солнцу. В этот момент глашатай три раза крикнул:

— Солнце! Солнце! Солнце!

Тогда из всех хижин вышли воины. В руках у каждого них, так же как и у шамана, была тыква с пучком воткнутой в нее полыни. Шаман начал бормотать какие-то таинственные слова, которые понимал только он сам, после чего стал кропить пучком полыни на все четыре стороны. Все воины последовали его примеру, затем, по сигналу, данному шаманом, индейцы выплеснули содержимое своих тыкв по направлению к солнцу и закричали в один голос:

— Солнце — видимое изображение невидимого Владыки — защити нас в наступающий день, дай нам воду, воздух и огонь, потому что земля принадлежит нам и мы сумеем ее защитить.

По окончании этой высокомерной молитвы индейцы вошли в свои хижины, а шаман сошел с высокого поста, на котором он находился.

Транкиль, хорошо знавший индейские обычаи, остановился и в почтительной позе стал ждать конца церемонии. Когда шаман исчез в хижине совета, Транкиль продолжал свой путь. Обитатели селения уже смотрели на него, как на своего, женщины улыбались ему и мимоходом ласково приветствовали его, а дети с хохотом подскакивали к нему и кричали ему «здравствуй!» Когда Транкиль вошел в хижину, где были его товарищи, оказалось, что они еще спали. Он разбудил их.

— Э-э! — воскликнул весело Джон Дэвис. — Вы рано встаете, старина. Разве нам предстоит выступить в поход?

— Пока нет, — ответил канадец, — но мы должны сопровождать Чистое Сердце, который обязан выполнить одну церемонию.

— Ба-а! Какую же именно?

— Свадебную. Речь идет о свадьбе нашего друга Черного Оленя. Я рассудил, что дипломатичнее будет с нашей стороны, — с вашей в особенности, Джон Дэвис, — не отказываться от нашего содействия в этом деле. В ваших интересах, мне кажется, расположить индейцев в свою пользу.

— Конечно, by God! Но скажите мне, охотник, намекнули ли вы вашему другу о деле, которое привело нас сюда?

— Нет еще, и сделал я это по многим причинам; я решил ждать для этого более удобной минуты.

— Дело ваше, но только вам ведь известно, что надо торопиться.

— Знаю, положитесь на меня.

— О! Что касается этого, то я даю вам carte blanche 19. Что мы должны делать теперь?

— Всего-навсего сесть на лошадей и ждать Чистое Сердце, который приедет за нами; ему поручено руководить церемонией.

— Пока что все это для нас не трудно, — со смехом сказал американец.

Через несколько минут охотники уже были на ногах; умывшись, они оседлали лошадей.

Не успели они сесть в седла, как странный шум от барабанного боя, визга дудок, ружейных выстрелов, собачьего лая и радостных кликов возвестил им о прибытии Чистого Сердца.

Молодой охотник приближался во главе большого кортежа индейских воинов, одетых в самые великолепные костюмы, выкрашенных и вооруженных, как для военных действий. Они гарцевали на прекрасных мустангах.

Кортеж остановился возле хижины.

— Ну что же, готовы ли вы? — спросил Чистое Сердце.

— Мы ждали вас, — ответил Транкиль.

— Так пойдемте.

Все пять охотников присоединились к своему другу и поехали с ним в ряд. Кортеж двинулся дальше.

Индейцы с живейшим удовольствием отнеслись к тому, что охотники-чужестранцы присоединились к ним. В особенности их радовала роль Транкиля и Чистого Сердца, принятая ими в церемонии. Это наполняло их гордостью и служило доказательством того, что белолицые не только не относятся с пренебрежением или равнодушием к их обычаям, но даже, напротив, чувствуют к команчам расположение.

Чистое Сердце тотчас же направился к хижине Черной Птицы.

Все семейство индейца молча и неподвижно сидело вокруг огня. На некотором отдалении от хижины Черная Птица, одетый в великолепный боевой костюм, сидел верхом на лошади. Его окружало несколько воинов, которые, судя по количеству висевших у них на пятках волчьих хвостов, были самыми знаменитыми героями этого племени. В тот момент, когда кортеж выехал на площадь селения, площадь эту пересек одинокий всадник мрачного вида и с горделивой осанкой; он направился к хижине совета.

Это был Голубая Лисица. При виде кортежа на губах его появилась загадочная улыбка. Он остановился, и команчские воины продефилировали перед ним.

— Берегитесь этого человека, — пробормотал Транкиль, наклонившись к уху Чистого Сердца. — Либо я сильно ошибаюсь, либо его поручение — приманка, скрывающая в себе какую-нибудь измену.

— Я тоже так думаю, — ответил охотник. — Этот мрачный человек таит в себе недоброе! Но совет уже предупрежден и наблюдает за каждым его шагом.

— Я давно знаю его, это — негодяй до мозга костей. Я, со своей стороны, не упущу его из виду.

— Но вот мы уже у цели нашей поездки. Займемся делом!

Чистое Сердце поднял руку, и при этом сигнале внезапно замолкла музыка (если только можно назвать музыкой те оглушительные и, вместе с тем, раздирающие душу звуки, которые издавали инструменты в неумелых руках индейцев). Тогда воины взяли свои боевые свистки и трижды пронзительно свистнули. В ответ на это раздался такой же свист со стороны отряда Черной Птицы. Кортеж остановился.

Между двумя группами всадников было пространство шириной метров в двадцать. Чистое Сердце, Транкиль и его спутники, размахивая оружием, двинулись вперед; навстречу им выехали Черная Птица и его воины. Проехав несколько шагов, те и другие всадники остановились. Чистое Сердце, вежливо раскланявшись, заговорил первым:

— Я вижу, что отец мой — великий вождь, — сказал он. — На голове его красуются священные перья, грудь его расписана воинскими знаками, многочисленные волчьи хвосты ниспадают с его пяток до земли. Отец мой, должно быть, знаменитейший воин команчей-антилоп. Пусть он скажет мне свое имя, чтобы я запомнил его как имя уважаемого в совете вождя и опасного в бою храброго воина.

Вождь гордо ухмыльнулся при этой открытой похвале, с достоинством наклонил голову и ответил:

— Мой сын молод, но мудрость живет в нем. Рука его сильна в боях и язык его не раздвоенный. Слава о нем дошла до моих ушей. Недаром братья мои зовут его Чистым Сердцем. Черная Птица счастлив видеть его. По какому поводу приехал Чистое Сердце к Черной Птице с таким большим кортежем и именно тогда, когда сердце вождя печально и ум его затуманило облако?

— Я знаю, — ответил Чистое Сердце, — что вождь печален, я знаю причину его горести. Я приехал с храбрыми воинами, сопровождающими меня, возвратить ему покой и сменить его печаль радостью.

— Пусть сын мой Чистое Сердце объяснится без промедления; он знает, что человек сердечный никогда не шутит с горем старика.

— Я знаю это. Мой отец богат, Владыка Жизни всегда смотрел на него милостивым оком. Семья его многочисленна, сыновья его — храбрые воины, его дочери скромны и красивы. Одна из них, может быть, самая красивая, и, конечно, самая любимая, была сегодня ночью похищена у Черной Птицы.

— Да, — сказал вождь, — команчский воин похитил дочь мою Язык Лани и убежал с ней в лес.

— Этот воин — Черный Олень.

— Черный Олень — один из самых великих вождей и мудрецов нашего племени, сердце мое лежало к нему. Зачем похитил он мое дитя?

— Потому, что Черный Олень любит Язык Лани. Великий храбрец всегда имеет право взять женщину, которая ему нравится, если он достаточно богат, чтобы заплатить за нее выкуп ее отцу. Черная Птица ничего не может возразить на это.

— Если действительно таково намерение Черного Оленя, если он мне предложит выкуп, который должен предложить такой воин, как он, такому вождю, как я, — я признаю, что он поступил благородно, что намерения его были чисты. Если же нет — я стану его неумолимым врагом. Этим он докажет, что злоупотребил моим доверием и обманул мои надежды.

— Пусть Черная Птица не торопится дурно судить о моем друге. Я уполномочен Черным Оленем заплатить выкуп за Язык Лани, — такой выкуп, какой мало кто из вождей имел до этих пор.

— Какой выкуп? Где он?

— У воинов, сопровождающих меня. Но прежде чем представить его моему отцу, я замечу ему, что он не пригласил меня сесть у своего очага и не выкурил со мной трубку мира.

— Мой сын сядет со мной у моего очага и я выкурю с ним трубку мира тогда, когда он исполнит возложенное на него поручение.

— Хорошо, отец мой будет доволен.

Чистое Сердце повернулся к своим провожатым, стоявшим во время этой церемонии, выполненной строго по этикету, молча и неподвижно, и поднял руку. От группы всадников тотчас же отделились несколько человек. Гарцуя и размахивая оружием, они стали позади Чистого Сердца.

— Выкуп! — сказал он им коротко.

— Одну минуту, — вдруг перебил его Черная Птица. — В чем состоит этот выкуп?

— Вы это увидите, — ответил Чистое Сердце.

— Я это знаю, но предпочитаю заранее иметь о нем представление.

—Зачем?

— О-о-а! Чтобы отказаться от него в случае, если он будет недостоин меня.

— Вам нечего опасаться этого.

— Очень возможно. Но я все-таки настаиваю на этом.

— Как вам будет угодно, — ответил Чистое Сердце.

Здесь мы должны познакомиться с дурной чертой характера индейцев. Краснокожие отличаются неслыханной жадностью и стяжательством. Богатство для них — все, но богатство не в том смысле, как мы привыкли его понимать, потому что они не знают цену золота, и этот металл, такой ценный в наших глазах, для них ничто. Зато меха, оружие и лошади составляют, с их точки зрения, богатство, которому они отлично знают цену. А потому мировые сделки белых с первобытными жителями Америки становятся с каждым днем все более затруднительными. Индейцы, видя, с какой горячностью купцы домогаются приобретения мехов, запрашивают за них такую высокую цену, что торговцы почти. лишены возможности покупать их. Отсюда и возникла та ненависть, которую краснокожие питают к белым охотникам, которых они, где только могут, убивают и скальпируют.

Черная Птица был старым индейцем, отличавшимся очень большой жадностью. Почтенный вождь решил, что с его стороны было бы очень благоразумно, прежде чем пойти на сделку, знать, на что он может рассчитывать и действительно ли он получит тот выкуп, который был ему обещан. Вот почему он так горячо настаивал на том, чтобы ему показали, из чего именно состоит предложенный ему выкуп.

Чистое Сердце, хорошо зная, с кем он имеет дело, нимало не смутился этой настойчивостью вождя. Он довольствовался тем, что приказал приблизиться тем воинам, которым был поручен выкуп. Те тотчас же повиновались. Этот выкуп, действительно великолепный, был уже давно подготовлен Черным Оленем. Он состоял из восьми кобылиц, одного боевого коня-трехлетка, мустанга с ногами, точно выточенными резцом художника и огненным взглядом великолепных глаз, четырех ружей, с двенадцатью зарядами каждое, и четырех шкур белых бизонов-самок, очень редких экземпляров и потому очень ценимых в прериях. По мере того как все эти разнообразные дары представлялись вождю, глаза его от радости ярко заблестели, и он делал сверхъестественные усилия над собой, чтобы сохранить самообладание, соответствующее данному случаю, и скрыть удовольствие, переполнявшее его сердце.

Когда все подарки были переданы вождю, он тотчас же отдал их под охрану своих родных и друзей, и Чистое Сердце начал снова говорить.

— Мой отец доволен? — спросил он вождя.

— О-о-а! — воскликнул старый индеец вне себя от радости. — Мой сын Черный Олень великий храбрец, он был прав, похитив Язык Лани! Он взял только свою собственность, потому что она по праву принадлежит ему.

— Засвидетельствует ли это мой отец?

— Сейчас же, — ответил вождь с живостью, — я засвидетельствую это перед всеми воинами, здесь присутствующими.

— Так пусть отец мой сделает это, чтобы все знали, что Черный Олень — не вор, что язык его не лжив и что если он будет уверять, что Язык Лани — его жена, то никто не будет иметь права сказать, что это неправда.

— Я это сделаю, — ответил Черная Птица.

— Хорошо! Последует ли мой отец за нами?

— Я последую за вами.

Черная Птица подъехал с правой стороны к Чистому Сердцу, и весь кортеж двинулся к ковчегу первого человека.

Глашатай ожидал кортеж у ковчега, держа в руках тотем племени. Возле тотема стоял шаман, а по обе его стороны стояли по два человека: это были выборные вожди племени.

— Что вам здесь нужно? — спросил шаман Чистое Сердце, когда тот вместе со своим кортежем остановился в двух шагах от него.

— Мы хотим правосудия, — ответил охотник.

— Говорите. Мы рассудим вас, каковы бы ни были последствия этого, — ответил шаман. — Только подумайте, прежде чем начать говорить, чтобы потом не раскаиваться в поспешности.

— Мы можем раскаяться только в том, что поздно явились к вам.

— Уши мои открыты.

— Мы желаем, чтобы была отдана справедливость одному воину, репутацию которого пытались очернить.

— Кто этот воин?

— Черный Олень.

— Храбрый ли он человек?

— Он очень храбрый человек.

— Что сделал он?

— Сегодня ночью он похитил Язык Лани — дочь Черной Птицы, здесь присутствующего.

— Хорошо! Заплатил ли он хороший выкуп?

— Пусть Черная Птица ответит на этот вопрос.

— Да, — сказал старик-вождь, — я отвечу. Черный Олень — великий воин, он заплатил хороший выкуп.

— Итак, — сказал шаман, — мой сын удовлетворен?

— Я удовлетворен.

Наступило минутное молчание. Шаман шепотом советовался с теми вождями, которые были, так сказать, его ассистентами. Наконец он снова заговорил громким голосом.

— Черный Олень — великий воин. Я — мудрец вашего племени — объявляю вам, что он только воспользовался правом всех славных воинов брать добычу всюду, где бы они ни нашли ее. С этой минуты Язык Лани — жена Черного Оленя. Она будет готовить ему обед, чистить его оружие, носить его поклажу и ходить за его лошадьми. Тот, кто скажет, что это не так, солжет! Черный Олень имеет право отвести Язык Лани в свою хижину, и никто не смеет этому препятствовать. Если она изменит ему, он может безнаказанно отрезать ей нос и уши. Черная Птица даст две белых шкуры бизона, чтобы повесить их в великую священную хижину.

При этом последнем заявлении, хотя и ожидаемом, потому что все здесь было строго выполнено по правилам свадебного этикета, Черная Птица состроил ужасную гримасу. Ему тяжело было расставаться с двумя из тех бизоньих шкур, которые он получил всего за несколько минут до этого. Но ему на выручку пришел Чистое Сердце, и его вмешательство в дело вновь вызвало улыбку на губах вождя.

— Черный Олень, — сказал Чистое Сердце громким голосом, — любит Язык Лани и желает все заплатить за нее сам. Он пожертвует Владыке Жизни не две, а целых четыре шкуры белого бизона.

Сказав это, Чистое Сердце сделал знак, и один из сопровождавших его воинов приблизился. На шее его лошади висели бизоньи шкуры; молодой охотник взял их и передал шаману.

— Пусть мой отец примет эти шкуры, — сказал он при этом. — Он сумеет употребить их так, как будет всего угоднее Владыке Жизни.

Эта необычайная щедрость вызвала среди присутствующих громкие крики одобрения. Музыкальные инструменты снова огласили воздух ужасными дикими звуками, и кортеж двинулся в обратный путь, к хижине Черной Птицы.

Старик-вождь знал как нельзя лучше, что он должен делать теперь, а потому, несмотря на свою жадность, он решил соблюсти необходимые формальности. Как только кортеж остановился у его хижины, он сказал:

— Братья мои и друзья мои, почтите своим присутствием свадебный пир. Я буду счастлив видеть вас своими гостями. Скоро, я уверен, появится мой сын Черный Олень.

Не успел индеец произнести эти слова, как послышался шум, толпа колыхнулась, и вдали показался всадник, скакавший во весь опор. Всадник держал в своих объятиях женщину, сидевшую впереди. Рядом с ним бежала в поводу не оседланная кобылица. При виде этого всадника крики радости удвоились. Каждый узнал в нем Черного Оленя.

Это был действительно Черный Олень, который приехал, чтобы выполнить последний необходимый свадебный обряд. Приблизившись к хижине, он, не говоря ни слова, соскочил на землю, потом вынул из ножен нож, который служил ему для скальпирования, и вонзил его в шею кобылицы.

Несчастное животное жалобно заржало, затряслось всем телом и повалилось на землю. Тогда вождь перевернул кобылицу на спину, вскрыл ей грудь и, вырвав трепетавшее еще сердце, мазнул им по лбу Языка Лани, причем произнес звучным голосом следующие слова:

— Эта женщина — моя, горе тому, кто ее тронет!

— Я принадлежу ему, — сказала тогда молодая женщина.

Официальная сторона церемонии была этим последним обрядом закончена. Черный Олень и Язык Лани были соединены узами брака по обряду команчей. После этого все воины сошли с лошадей, и началось пиршество.

Белые, не испытывая особого желания принять участие в индейском обеде, состоявшем, главным образом, из собачьего мяса, кипяченого молока и конины, стали в стороне и намеревались незаметно уйти. Но, к несчастью, за ними следили Черная Птица и Черный Олень. Они не позволили им ретироваться, и потому охотники волей-неволей должны были сесть и участвовать в банкете, делая вид, что они едят с удовольствием. Пиршество продолжалось добрую половину дня. Команчи не пьют крепких напитков, это правда, а потому и не могут опьянеть, но, как и все индейцы, они необыкновенно прожорливы и едят до тех пор, пока уже больше есть не в силах, и потому охотникам стоило большого труда отказываться от всех кушаний, которые были им предложены. Но, хорошо зная обычаи индейцев, они все же сумели не дотронуться до большинства блюд, не оскорбив при этом своих хозяев. В ту минуту, когда Чистое Сердце и Транкиль наконец встали и намеревались уйти, к ним подошел Черный Олень.

— Куда идут братья мои? — спросил он их.

— В мою хижину, — ответил Чистое Сердце.

— Хорошо! Черный Олень скоро последует за ними. Он должен говорить со своими братьями об очень важном деле.

— Пусть брат мой останется со своими друзьями, мы можем все обсудить и завтра, — сказал на это Чистое Сердце.

Вождь нахмурил брови.

— Пусть брат мой Чистое Сердце будет осторожен. Я должен сообщить ему о деле большой важности.

Молодого охотника невольно поразил мрачный вид вождя, он взглянул на него с беспокойством.

— Что с вами? — спросил он его.

— Мой брат узнает это через час.

— Так приходите, вождь, я буду ждать вас в моей хижине.

— Черный Олень придет.

Вождь приложил указательный палец к губам в знак молчания, и охотники удалились, погруженные в глубокую задумчивость.