"Рубин во мгле" - читать интересную книгу автора (Пулман Филип)Глава девятая Путешествие в ОксфордМиссис Холланд узнала о смерти Генри Хопкинса от одной своей старинной подруги, женщины, исполняющей какие-то подозрительные обязанности в работном доме через улицу. Она, в свою очередь, слышала это от фабричной девчонки, чей брат мел ту самую улицу, где стояла газетная лавка, у хозяина которой был двоюродный брат – тот самый, что разговаривал с человеком, нашедшим труп. Таким простым способом и распространялись все криминальные новости в Лондоне. Миссис Холланд была в бешенстве от провала своего агента. Так попасться! Разумеется, нечего и надеяться, что полиция поймает убийцу, следовало полагаться только на себя. Весть полетела по переулкам и улицам, как дым, проникая во дворы, растворяясь среди доков и верфей: миссис Холланд обещает большой куш тому, кто знает убийцу Генри Хопкинса. Она разослала обещание и стала ждать. Что-нибудь да всплывет, и очень скоро. Один человек уже чувствовал за своей спиной горячее дыхание миссис Холланд. Его звали Сэмюэл Шелби. Ее письмо застало его врасплох. Он-то был уверен, что шантаж невозможен, что все следы заметены. Надо же, из Уоппинга! Пара дней, проведенных в панике, под конец мобилизовали в нем остатки здравого смысла, и он еще раз все хорошенько обдумал. В письме говорилось о некоторых фактах, знать которые никому не полагалось – это правда. Но было куда больше преступлений, о которых даже не упоминалось, а что до тех первых – где доказательства? Где счета, торговые контракты, накладные, описи, где судовые документы, которые могли бы его потопить? Ничего такого не было и в помине. Итак, думал он, здесь больше блефа, чем точной информации. Но береженого Бог бережет… И он написал в ответ: Теперь посмотрим, что она скажет. Он склонялся к тому, чтобы вообще усомниться в существовании этого жильца, этого таинственного джентльмена; все это досужая болтовня и нелепые слухи, не более. Утро среды было прохладно и туманно. За завтраком (яйца, сваренные в котелке) Фредерик объявил Салли, что они немедля отправляются в Оксфорд. Заодно он сможет сделать кое-какие фотографии, и, кроме того, ей же нужен кто-нибудь, кто будет ее развлекать в поезде, чтобы она опять не уснула. Он говорил весело, но Салли разглядела за этим искреннее беспокойство, к тому же, оказавшись без пистолета, она стала очень уязвима, так что его компания на этот раз пришлась очень кстати, и перспектива совместного путешествия не вызвала никаких возражений с ее стороны. Дорога промелькнула незаметно. К полудню они уже были в Оксфорде и теперь перекусывали в привокзальном ресторане. Салли охотно разговаривала с Фредериком в поезде – рассказывала сама и слушала его, и казалось, это самое привычное и приятное для нее занятие, но, сидя с ним за столиком, накрытым для еды, она чувствовала себя удивительно неловкой и косноязычной. – Мне кажется, тебя что-то беспокоит? – наконец спросил Фредерик. Салли уперлась взглядом в свою тарелку, не зная, что сказать, и покраснела. – Вовсе нет, – резко ответила она и тут же прикусила язык. Фредерик поднял одну бровь, но ничего не сказал. Короче говоря, обед прошел не слишком весело, и после него они немедленно разделились: Салли взяла кеб до церкви Святого Иоанна, а Фредерик отправился фотографировать оксфордские колледжи. – Будь осторожна, – сказал он на прощанье. Ей захотелось тотчас же вернуться и извиниться, но было уже поздно. Церковь Святого Иоанна была примерно в трех километрах от центра города, в деревне Саммертаун. Кеб довез ее прямо до Банбери-роуд, миновав недавно построенные большие кирпичные дома Северного Оксфорда. Дом священника стоял недалеко от церкви, скрываясь под огромными вязами. Утренний туман рассеялся, и высветилось бледное солнце. Салли постучала. – Викарий вышел, но мистер Бедвелл здесь, мисс, – сказала, открыв дверь, служанка. – Сюда, если позволите, мисс, в кабинет… Преподобный Николас Бедвелл оказался приземистым, огненно-рыжим мужчиной жизнерадостного и добродушного вида. Когда она вошла, его глаза распахнулись, и она с удивлением обнаружила, что чем-то привела его в восхищение. Он предложил ей сесть. – Итак, мисс Локхарт, – бодро произнес он, – чем я могу вам помочь? Желаете выйти замуж? – Похоже, у меня есть новости о вашем брате, – ответила она. Он вскочил на ноги и пришел в неистовый восторг. – Я знал! – закричал он, со всею размаху ударив кулаком в ладонь. – Он жив?! Мэтью жив?! Она кивнула. – Говорите! Говорите же все, что знаете! – Он в гостинице в Уоппинге. Уже где-то неделю или дней десять, и… он курит опиум. И ему не выбраться. Его лицо чем дальше, тем больше мрачнело, и с последним ее словом он бессильно опустился на стул. Салли в двух словах рассказала ему, откуда она все узнала. Когда она закончила, священник резко тряхнул головой. – Два месяца назад я получил телеграмму. Там говорилось, что мой брат погиб, а корабль утонул. «Лавиния» – он служил на ней вторым помощником капитана. – Мой отец был там же. – О, моя бедная девочка! В телеграмме говорилось, что никто не спасся. – Он утонул. – Мне очень жаль… – Но вы знали, что ваш брат жив… – Мисс Локхарт, мы близнецы. Всю нашу жизнь мы чувствуем друг друга, знаем, что делает другой, – я был уверен, что он жив! Я это знал так же, как то, что сейчас сижу на стуле! – Он хлопнул по подлокотнику. – Мы никогда не ошибались. Но, конечно же, я не знал, где он. Вы упомянули опиум… – Возможно, это причина, по которой он не может выбраться оттуда.. – Этот наркотик – дьявольское изобретение. Он ломает жизни, рушит судьбы и отравляет тело сильнее, чем выпивка. Такие времена, мисс, что я охотно бросил бы этот приход и посвятил всего себя борьбе с этим злом… Мой брат превратился в его раба. Это случилось три года назад, на Востоке – во всяком случае так я полагаю. И если он не сделает попытки себя спасти, я сам его убью, честное слово. Салли молчала. Его преподобие свирепо вперился в холодный камин, как будто пепел, который там лежал, и был тем самым опиумом. Бедвелл сжимал и разжимал кулаки; оттого, что он делал это медленно, они казались еще мощнее и тяжелее. В его лице заметно проступали воинственные черты: одна щека была покрыта шрамами, нос свернут набок. Надень на него простую одежду, и более далекого от духовного сана человека трудно было бы себе представить. – Но вы видите, – сказала Салли спустя минуту – ваш брат что-то знает о смерти моего отца. Должен знать Девочка из гостиницы сказала, что у него послание для меня. Священник исподлобья взглянул на нее. – Конечно. Простите меня, ведь это вас касается, правда же? Тогда – к делу. Мы должны вытащить его из этого места как можно скорее. Я не могу оставить приход ни сегодня, ни завтра: сегодня вечерня, а завтра похороны… – Он листал календарь. – Вот. Пятница свободна. Вернее, не то чтобы совсем свободна… но нет ничего такого, что я не мог бы отложить. У меня есть друг в Баллиол-колледже, который меня заменит. Мы вытащим оттуда Мэтью в пятницу. – А как же быть с миссис Холланд? – При чем тут она? – Аделаида сказала, миссис Холланд держит его как в тюрьме. И… – Опиум держит его в тюрьме, вот что. Мы же в Англии! Здесь нельзя запирать людей под замок против их воли. И он так грозно оглянулся, что Салли пожалела любого, кто встанет на его пути. – Только вот еще что, – сказал он немного спокойнее. – Ему понадобится немного этого зелья, чтобы он мог идти. Я привезу его сюда и поставлю на ноги, но на первых порах нам будет не обойтись без наркотика. Его придется отучать постепенно… – А как вы собираетесь его вызволять? – Кулаками, если придется. Он вернется. Но вот в чем дело… Вы не могли бы мне кое в чем помочь? Достать опиум? – Могу попробовать. Конечно, достану. А разве его не продают в Оксфорде? Аптекари? – Только в виде настойки. А курильщику нужна смола… или что-то в этом роде. Мне совестно вас просить… Если это трудно, придется обойтись и так. – Я постараюсь. Он полез в карман и вынул три соверена. – Возьмите. Купите как можно больше. Если Мэтью не понадобится, по крайней мере зелье не достанется другому несчастному. Он проводил ее до дверей и пожал сразу обе руки. – Спасибо, что пришли, – сказал священник – Слава богу, теперь я знаю, где его искать. Я приду к вам на Бертон-стрит в пятницу. Ждите меня около полудня. Чтобы сэкономить на кебе, в Оксфорд Салли возвращалась пешком. Широкая и приятная дорога кишела телегами и экипажами. Красивые дома и тенистые сады вдоль нее казались прекрасным сном, несбыточной мечтой по сравнению с той тьмой и таинственными смертями, откуда она только недавно выбралась и куда ей снова предстояло вернуться. Салли миновала дом, где трое маленьких детей разжигали костер в заросшем зеленом саду. От их крика и смеха она почувствовала себя совсем старой и никак не могла понять, куда же ушло ее детство. А ведь только часом или двумя раньше она горела от смущения, чувствуя себя совершенным ребенком, абсолютно лишенным легкости и непринужденности, столь красящей взрослых. Она бы отдала все, что угодно, только бы забыть Лондон, миссис Холланд, Но было поздно. Отец ее был мертв, а в мире явно что-то расшаталось, и лишь она одна могла исправить это. Она ускорила шаги и вышла на широкую улицу Сент-Джайлз, которая вела прямо к центру города. У нее был еще час или около того до встречи с Фредериком. Салли провела его, гуляя по городу – поначалу совершенно бесцельно, поскольку старинные здания колледжей ее нисколько не интересовали. Но тут она увидела магазин фотографа, и ноги сами понесли ее в ту сторону. Салли провела час, разговаривая с хозяином и разглядывая его товар; она вышла оттуда куда просвещенней и счастливей, чем вошла, напрочь позабыв и Уоппинг, и опиум, и рубин. – Я знал, что моя поездка в Оксфорд окажется небесполезной! – сказал Фредерик в поезде. – Нипочем не догадаешься, с кем я разговаривал сегодня. – Тогда сам скажи. – Начну с того, что я пошел навестить своего старого школьного друга в Нью-колледже. И он меня представил одному парню по имени Чандра Сен – индийцу. Он приехал из Аграпура. – Неужели! – Он математик. Очень ученый, очень простой. Мы поговорили о крокете, а когда он немного расслабился, я возьми да и спроси его, что он знает о рубине из Аграпура. Он был поражен. По-видимому, об этом камне существует больше всяких рассказов и слухов, чем о любом другом. И никто его не видел со времен мятежа. Оказывается, махараджа был убит. – Когда? Кем? – Тогда же, во время мятежа – судя по тому, что его тело было обнаружено в Лакноу после усмирения. Но никто не знает, кто убийца. Рубин исчез и с тех пор не появлялся. Такая была неразбериха… Он спросил, откуда я знаю про камень, и я ответил, что прочел в книге одного старого путешественника. Тогда он мне рассказал одну очень странную вещь. Сам-то он в нее не верит – для этого он слишком здравомыслящий человек, – но есть легенда, что демон этого камня будет существовать до тех пор, пока его не похоронит другой, равный ему по злобе, демон. Я попросил его растолковать, что это значит, но он только улыбнулся: дескать, что говорить о пустых суевериях и досужих выдумках… Хороший парень, но какой-то уклончивый… Ладно, как бы то ни было, мы узнали кое-что новое, хоть и непонятно что. – Майор Марчбэнкс в начале книги говорит, что кульминация его рассказа будет… я забыла его точное слово, кажется, он сказал – ужасной… – Имеется в виду убийство махараджи. Думаешь, это он сделал? – Нет. Это совершенно исключено. Она отрицательно мотнула головой, и они замолчали. – А ты что-нибудь разузнала? – спросил наконец Фредерик. – Кажется, на станции ты мне хотела что-то рассказать. Она заставила себя на время забыть о Бедвелле и об Индии. – Кое-что о стереографии, – сказала Салли. – Я провела час в фотомагазине. Знаешь, сколько людей зашло туда купить стереографические снимки за то время, что я там провела? Шесть! За один час. А тебе известно, сколько людей их спрашивает в твоем магазине? – Не имею ни малейшего понятия. – Тремблер говорит, что их спрашивают охотнее всего. И теперь скажи, зачем продавать стереоскопы, если мы не продаем вместе с ними и стереографии? – Но мы же продаем стереографические камеры. Люди могут сами делать стереографии. – Они не хотят и не будут. Стереографии – дело профессионала. Да и к тому же люди любят фотографии далеких стран и тому подобное – всего, что они хотели бы, да не могут увидеть сами. – Но… – Люди будут раскупать их, как книги или журналы. Тысячами штук! Что ты фотографировал сегодня? – Я пробовал новые двухсотмиллиметровые линзы с переменной диафрагмой. Пытался найти правильное соотношение. – Понятно. Но что именно ты фотографировал? – Разное… Дома и всякие предметы. – Смотри! Ты мог бы сделать стереографии Оксфорда и Кембриджа и продавать их в комплекте. «Колледжи Оксфорда», или «Лондонские мосты», или «Знаменитые замки». Честное слово, Фредерик, ты бы мог продавать их сотнями и тысячами! Он почесал голову; волосы встали торчком, а лицо выразило одновременно пять или шесть различных чувств. – Не знаю, – произнес наконец Гарланд. – Снять-то их мне нетрудно – не труднее чем обычные фотографии. Но вряд ли бы я сумел их продать! – Я сумею. – Ну, если так, другое дело. Но, видишь ли, фотография развивается. Через несколько лет мы уже не будем использовать эти неуклюжие стеклянные пластинки. Вместо них будут бумажные негативы и легкие камеры. Мы будем работать невероятно быстро. Идут всевозможные эксперименты… Я и сам кое-что для этого делаю. И никому не будут нужны старомодные стереографии. – Но я-то говорю о сегодняшнем дне. Сейчас люди их спрашивают, и они будут тебе платить за них. И как, интересно, ты будешь делать что-то невероятное в будущем, если у тебя нет денег сегодня, сейчас? – Пожалуй, ты права. Ты уже что-нибудь придумала? – Много чего. Для начала – переоборудовать витрину в лавке. Затем – реклама. И… Она замолчала и посмотрела в окно. Поезд шел вдоль Темзы; осенний день стремительно клонился к закату; река была серой и казалась очень холодной. Эта же самая вода скоро будет течь мимо Гиблой Пристани, подумала Салли, мы движемся в одном направлении. – О чем ты задумалась? – Фредерик, ты мне поможешь купить опиум? |
||
|