"Рубин во мгле" - читать интересную книгу автора (Пулман Филип)

Глава двадцатая Часовая башня

Необъяснимое, таинственное происшествие случилось около Ист-Индских доков ранним утром во вторник.

Полицейский констебль Йонас Торренс, опытный и надежный офицер, нес свою вахту в районе доков, когда, приблизительно в двадцать минут второго, он услышал выстрел.

Он поспешил на звук и через пять минут обнаружил кеб, покинутый на Ист-Индиа-Док-Уолл-роуд. Поблизости не было ни малейшего признака лошади или кучера, но, когда констебль заглянул внутрь, он обнаружил там следы отчаянной борьбы.

На полу и сиденье была кровь. П. к. Торренс оценил ее количество никак не меньше чем три пинты, а возможно, и гораздо больше. Было ясно, что никто не может потерять столько крови в такое короткое время и выжить, однако жертва нападения так нигде и не найдена.

При обыске под одним сиденьем был найден нож, того типа, который носят моряки. Лезвие было чрезвычайно острым, но следов крови на нем не обнаружено.

Констебль вызвал подмогу, была прочесана вся местность, но более ничего найти не удалось. В настоящее время тайна остается нераскрытой.

– Мы пробовали рассказать ему, – сказала Салли. – Ведь пробовали, правда, Роза?

– Мы сказали ему четыре раза, но он не слушал. Наши слова просто не проникли в его черепушку. Под конец он отослал нас прочь и сказал, что мы препятствуем ему в исполнении служебного долга.

– Он начисто отказался нам верить.

– Опытный и надежный офицер, – сказал Фредерик. – Так тут и написано. Думаю, он имел полное право отослать вас домой; я не понимаю, на что вы жалуетесь. А вы понимаете, Бедвелл?

Они сидели вокруг стола на Бёртон-стрит. Прошло три дня; преподобный Бедвелл приехал из Оксфорда узнать, что произошло, и принял приглашение отобедать. Роза тоже была здесь, – ту пьесу, в которой она играла, сняли с репертуара: спонсор потерял надежду вернуть свои деньги и, как следствие, Роза осталась без работы. Салли знала, что денежное положение на Бёртон-стрит теперь сильно пошатнется, но ничего не сказала.

Мистер Бедвелл немножко подумал, прежде чем ответить на вопрос Фредерика.

– Мне кажется, вы сделали правильно, что подошли к констеблю, – сказал он наконец. – Это было совершенно правильно и очень хорошо. И вы пытались рассказать ему – сколько, четыре раза?

Роза кивнула.

– Он подумал, что мы какие-то идиотки и только тратим его время.

– Тогда, я думаю, вы сделали все, что было в ваших силах, и его ответ есть не более чем слепота правосудия. В конце концов, все получилось по закону: нападавший был застрелен в целях самозащиты, у каждого есть право на это. Неужели не осталось ни следа от этого человека?

– Ни малейшего, – сказал Фредерик. – Скорее всего, он как-то добрался до корабля. Он или мертв, или двигается на Восток.

Мистер Бедвелл кивнул.

– Итак, мисс Локхарт я полагаю, вы сделали все, что от вас требовалось, и ваша совесть может быть совершенно спокойна.

– А я? – спросил Фредерик. – Я же намеренно убил этого подручного миссис Холланд. Я даже сказал этому негодяю, что прикончу его. Разве это не убийство?

– Ваши действия были оправданы тем, что вы защищали другого. Что касается ваших намерений, об этом я не могу судить. Быть может, вам придется жить с сознанием того, что вы намеревались убить человека. Но я сам дрался с этим малым, так что не мне вас судить.

Лицо Фредерика являло собой довольно устрашающее зрелище. Нос сломан, три зуба были выбиты, руки так изранены, что он до сих пор с трудом мог что-либо ими удержать. Салли, когда увидела его таким в первый раз, разрыдалась. Теперь она очень легко начинала плакать.

– А как там наш юный друг? – спросил мистер Бедвелл.

– Джим? Сломанная рука, полный набор фонарей под глазами и синяки по всему телу. Но чтобы нанести ему серьезный ущерб, его надо атаковать с гаубицей и кавалерийским эскадроном. Меня больше волнует то, что он потерял работу.

– Компанию закрыли, – пояснила Салли. – Там все в полном замешательстве. Об этом есть даже статья в сегодняшней газете.

– А малышка?

– Ничего, – отвечала Роза. – Ни слова. Ни следа. Мы все обыскали, побывали во всех приютах – она исчезла.

Роза не посмела произнести вслух то, чего они все боялись.

– Мой брат очень к ней привязался, – сказал священник. – Она помогла ему выжить в том жутком месте… И тем не менее… Мы должны надеяться. Что касается вас, мисс Локхарт – могу я называть вас мисс Локхарт? Или лучше мисс Марчбэнкс?

– Я была Локхарт шестнадцать лет. Когда я слышу слово «отец», я думаю о мистере Локхарте. Не знаю, какой у меня легальный статус и как по закону оцениваются рубиновые сделки… Я знаю только, что я Салли Локхарт. Работаю у фотографа. Вот и все.

Но это было еще не все. Прошла неделя, Аделаида не объявлялась, хотя Тремблер без конца прочесывал улочки и переулки, бегал по приютам и работным домам. Роза еще не нашла себе новой работы, более того, пьеса, в которой она репетировала, окончательно сошла со сцены. У них не осталось никакого дохода, кроме выручки в лавке, и это было самое скверное: ибо, заявив о себе и начав продавать свои стереографии, им было необходимо производить как можно больше продукции, чтобы укрепить свое положение и не растерять интерес публики, но денег на это не было.

Салли меняла одного поставщика за другим, но никто не мог предоставить им бумагу или химические реактивы бесплатно. Она убеждала, она умоляла, она описывала их положение так ярко и образно, как только могла, но взамен получала лишь вежливые отказы. Наконец, одна фирма дала некоторое количество фотобумаги, но этого было катастрофически мало; и это было их единственное достижение. Что касается типографии, с которой они заключили договор, то она отказывалась платить аванс, а выручка за продажи была слишком отдаленной перспективой, чтобы можно было всерьез на нее рассчитывать. В какой-то момент Салли пришлось останавливать Фредерика, собравшегося продать свою камеру. «Не смей трогать оборудование, – сказала она ему. – Никогда этого не делай. Каким образом, интересно, мы получим его обратно? Что мы будем делать, когда развернемся, если на первые же заработанные деньги нам придется выкупать всю аппаратуру?» Он смирился с ее логикой, и камера вернулась в студию. Время от времени он снимал портрет-другой; но дело, которое они взлелеяли, умирало.

Салли знала, что у нее есть деньги, которые могут их спасти. Но она знала также, что, если попытается их получить, мистер Темпл непременно найдет ее и остановит, и тогда она уж точно потеряет все.

И вот однажды, холодным ноябрьским утром, ей пришло письмо из Оксфорда.

Дорогая мисс Локхарт!

Я должен попросить у Вас прощения за свою забывчивость. Я могу отнести ее только к тому, что был слишком потрясен смертью моего бедного брата и теми трагическими обстоятельствами, сквозь которые нам всем пришлось пройти. Помню, что собирался сказать Вам об этом, когда мы встретились на другой день, но потом это выскользнуло из моей головы, и я вернулся в Оксфорд, не выполнив своего долга.

Вы должны помнить, что моему брату было передано сообщение для Вас от вашего отца, я хочу сказать, от капитана Локхарта. В день своей смерти брат попросил меня записать кое-что важное для Вас; это была последняя часть сообщения, которую он от растерянности позабыл, когда рассказывал Вам. Она была очень короткой, всего лишь несколько слов: «Скажи ей, пусть посмотрит под часами».

Не было добавлено никакого объяснения, но он уверил меня в том, что вы поймете, о каких часах идет речь. Это было все, что вспомнил Мэтью, и он потребовал, чтобы я записал это и передал Вам; я сделал первое, а теперь выполнил и второе.

Надеюсь, Вы разгадаете, что имеется в виду. Я еще раз должен извиниться, что не вспомнил раньше.

С наилучшими пожеланиями

неизменно Ваш

Николас Бедвелл.

Салли почувствовала, что сердце ее готово выпрыгнуть из груди. Она знала, о каких часах говорил отец. В их доме в Норвуде над конюшней была часовая башенка – маленькая прихоть строителя, украшенная красивой резьбой и раскрашенная, – с часами, отбивавшими каждую четверть часа, которые нужно было заводить раз в неделю. Нелепая деталь для пригородного дома, но Салли любила взбираться на чердак над конюшней и смотреть, как часы отсчитывали время и били. И именно под ними, в полу, была съемная доска, скрывающая некое полое пространство, давным-давно приспособленное Салли под тайник.

«Пусть посмотрит под часами…»

Может быть, там ничего и нет, но это еще надо проверить. Ничего никому не сказав, Салли купила билет на поезд и отправилась в Норвуд.

Дом изменился за те четыре месяца, что она его не видела. Окна и двери были покрашены, появились новые железные ворота, и клумба роз перед домом срыта и заменена чем-то, что, по-видимому, в будущем должно было стать фонтаном. Это был теперь чужой дом, и она не испытала от этого грусти; прошлое осталось в прошлом.

Теперь здесь жили мистер и миссис Грин вместе со своей большой семьей. Когда Салли приехала, мистер Грин находился на службе где-то в городе, миссис Грин была в гостях у соседки, но добродушная беспокойная гувернантка мгновенно заметила девочку и нисколько не возражала против того, чтобы та осмотрела конюшню.

– Конечно, они не будут против, – сказала женщина. – Они такие добрые. Чарлз, прекрати немедленно! (Это относилось к маленькому мальчику, который методично разламывал подставку для зонтиков.) Пожалуйста, проходите, мисс Локхарт… Вы уж меня простите, я должна – о, Чарлз! Вы же найдете сами дорогу? Ой, что же я говорю! Конечно, найдете.

Конюшня нисколько не изменилась, знакомый запах и звук часов на миг пронзили ее острой болью; но она пришла не за этим. Через минуту она уже держала в руках коробку из тайника: маленький, обитый медью сундучок, многие годы стоявший на столе у ее отца.

Салли села прямо на грязный пол и открыла ее. Ключа не было – обыкновенная простая защелка.

Коробка была полна банкнотами.

Несколько минут она осознавала, что держит в руках. Она недоуменно перебирала бумажки и даже приблизительно не представляла, сколько тут денег. И тут Салли увидела письмо.

22 июня 1872 года

Моя дорогая Салли!

Раз ты читаешь это письмо, значит, худшее произошло и меня уже нет. Бедная моя девочка, тебе столько пришлось перенести; но ты сильная и не сломаешься.

Эти деньги предназначены для тебя. Это в точности та сумма, которую я вложил в компанию «Локхарт и Шелби» многие годы назад, когда Шелби еще был порядочным человеком. Компания скоро развалится. Я в этом убежден. Однако я сумел вернуть себе эти деньги, и теперь они твои.

Я не счел для себя возможным взять больше. Но эта часть изначально принадлежит мне – конечно, большая часть дел компании всегда была вне подозрений, и я имею свою долю в ее прибылях, – но ее дела так плотно и долго переплетались со злом, что я отказываюсь от своей доли.

Моя вина, что это не было обнаружено раньше. Шелби вел восточную часть бизнеса, и я, как последний дурак, ему верил. В моей воле и силе это исправить. К счастью, у нас хороший агент в Сингапуре. Я повидаюсь с ним, и вместе мы покончим с тем дьяволом, который обвился вокруг нашего бизнеса.

Имя этому дьяволу, Салли, – опиум. Может быть, это странная щепетильность для человека, торгующего с Востоком, вся наша китайская торговля взросла на опиуме. Но я его ненавижу.

Я его ненавижу, потому что я видел, что он сделал с Джорджем Марчбэнксом, когда-то моим лучшим другом. И если ты читаешь это, моя дорогая, ты знаешь, кем он был и что за сделку мы совершили. Даже рубин заражен этим, ибо деньги, которые за него заплатили, пришли с маковых полей Аграпура. Сегодня эти поля еще больше процветают, чем раньше; дьявол возрождается. Что касается Марчбэнкса, с того самого дня я его больше не видел, но я знаю, что он жив, и знаю, что он скажет тебе всю правду, если я пошлю тебя к нему. Я сделаю это, лишь когда у меня не останется ни тени надежды.

Возьми эти деньги, Салли, и прости меня. Прости, что не сказал тебе всей правды в лицо, прости меня за вымысел о твоей матери. Жила когда-то девушка такая, как она, и я любил ее, но она вышла замуж за другого, и давно уже умерла.

Я передаю тебе деньги наличными, потому что думаю, тебе вряд ли удастся вытащить их из лап стряпчего. Темпл хороший человек, и он честно присмотрит за остальными твоими деньгами, но он неизбежно сочтет тебя неспособной к самостоятельному распоряжению капиталом и использует все возможности английского закона, чтобы самому контролировать их – из лучших побуждений. А так ты сможешь распоряжаться ими по своему усмотрению. Присмотри себе какое-нибудь небольшое дело, которое требует капиталовложений. У тебя все получится. Ты сумеешь правильно выбрать. Мне повезло меньше; мои друзья, мой партнер – все они разочаровали меня.

Но один раз в жизни я выбрал правильно. Это было, когда я выбрал тебя, моя дорогая, – тебя, а не состояние. Тот выбор стал моей величайшей гордостью и величайшей радостью. Прощай, моя Салли. Ты поймешь, что это значит, когда я подпишусь с глубочайшей любовью,

твой отец,

Мэтью Локхарт.

Она опустила бумагу и склонила голову. Все теперь сошлось: полная коробка денег и письмо. Она плакала. Она очень его любила. И он снова выручил ее; в этой коробке работа для Джима, в этой коробке их будущее… Они смогут нанять детектива, чтобы найти Аделаиду. Все получится…

– Папа, – тихонько шепнула она.

Будут трудности, сотни трудностей и препятствий. Но она справится. Гарланд и Локхарт!

Она подобрала коробку и письмо. И поспешила на поезд.